Декабристы-участники войн 1805-1814 гг.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Закончилась многолетняя упорная кровавая борьба между Францией и Россией. Наполеоновская империя потерпела поражение.

«Война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу… Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в свою речь немецкие и французские слова.

…Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания!»^{253}

Молодые русские офицеры — горячие патриоты, «сыны Бородина и Кульмские герои», будущие декабристы, помимо боевого опыта, прошли большую социальную и политическую школу.

Победоносная война русского народа в 1812 г. оказала огромное влияние не только на декабристов, принимавших в ней непосредственное участие, но и на тех, кому по молодости лет не пришлось воевать. Декабристы рассказывали о своем понимании прошедших событий в литературных трудах, в объяснениях следственной комиссии, в мемуарах и записках, написанных много лет спустя в Сибири. Ни время, ни возраст не изменили их взглядов. «Мы были дети 12-го года», — кратко и глубоко определил отношение декабристов к Отечественной войне декабрист Матвей Муравьев-Апостол^{254}. «Для того чтобы понять наше время, понять наши стремления, — писал он же по поводу романа Л. Н. Толстого «Война и мир», — необходимо вникнуть в истинное положение тогдашней России; чтобы представить в истинном свете общественное движение того времени, нужно в точности изобразить все страшные бедствия, которые тяготели тогда над русским народом; наше движение нельзя понять, нельзя объяснить вне связи с этими бедствиями, которые его вызвали»^{255}. И он же утверждал, что «именно 1812 год, а вовсе не заграничные походы создали последующее общественное движение, которое было в своей сущности не заимствованным, не европейским, а чисто русским»^{256}.

Глубокие размышления над судьбой своей Родины привели декабристов к единственно правильному выводу о народном характере войны 1812 г. Они поняли, что народ, охваченный всеобщим патриотическим порывом, сознательно вставший на защиту свободы и независимости именно России, а не батюшки-царя, народ-победитель не получил за свой героизм никакого вознаграждения. «Народная война 1812 года вызвала такую уверенность в народной силе и патриотической восторженности, о коих до того времени никакого понятия, никакого предчувствия не имели», — писал декабрист А. Е. Розен^{257}.

«Война 1812 г. пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгнувшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ по-прежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжения. Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы… В рядах даже между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле», — вспоминал декабрист И. Д. Якушкин^{258}.

Декабрист С. Г. Волконский в своих записках передавал свой разговор с Александром I. Царь спросил: «Каков дух армии?» Я ему ответил: «Государь! От главнокомандующего до всякого солдата, все готовы положить свою жизнь к защите отечества…» — «А дух народный?» На это я ему отвечал: «Государь! Вы должны гордиться им; каждый крестьянин — герой, преданный отечеству и Вам». — «А дворянство?» — «Государь! — сказал я ему. — Стыжусь, что принадлежу к нему, — было много слов, а на деле ничего»^{259}.

На вопрос Следственной комиссии декабрист М. А. Фонвизин отвечал: «Великие события Отечествеи-ной войны, оставя глубокие впечатления, произвели во мне какое-то беспокойное желание деятельности»^{260}.

«Нападение Наполеона на Россию в 1812 году возбудило в русских любовь к Отечеству в самой высокой степени; счастливое окончание сей войны заставило всех русских гордиться своим именем, а во всех имевших счастие участвовать в высоких подвигах поселило удостоверение, что каждый из них был полезен своему Отечеству», — свидетельствовал С. П. Трубецкой^{261}.

«Во время войны 1812 года произошло одно обстоятельство, которое всячески старались замять. Вот оно. При виде неприятеля крестьяне, по собственному почину, взялись за оружие. Везде, в чисто русских губерниях, крестьяне вели партизанскую войну и мужественно бились. Когда неприятеля изгнали из России, те из них, которые были крепостными, вполне естественно думали, что такое геройское сопротивление, преодоление стольких опасностей, навстречу которым они храбро шли, стольких лишений, самоотверженно перенесенных ради общего освобождения, давали им право на свободу. Убежденные в этом крепостные некоторых местностей не хотели более признавать власть своих господ… они старались сбросить ярмо собственного рабства после того, как с таким успехом способствовали освобождению страны от угрожавшего ей чужеземного ига…» — писал декабрист Н. И. Тургенев^{262}.

В войну 1812 г. русские солдаты «храбро и отлично дрались… когда Отечество было почти порабощено неприятелем. Скажите, чего достойны сии воины, спасшие столицу и Отечество от врага-грабителя, который попирал святыню… Они, не кто другой спасители России… А такое ли возмездие получили за свою храбрость? Нет, увеличилось после того еще более угнетение», — писал декабрист Я. М. Андреевич^{263}.

«Обширная Россия восстала, как один человек… Воодушевление народное в России было велико, потому что это была война народная», — писал декабрист Н. А. Бестужев^{264}.

Война 1812 г. «пробудила и высоко подняла сознание народного достоинства, а вместе с тем с другой стороны допущенное по необходимости и неизбежное свободное обсуждение обстоятельств, которые привели и сопровождали эту войну, раскрыло целый ряд ошибочных действий правительства, от гибельных последствий которых, по тогдашним суждениям и убеждениям, Россия избавилась только самостоятельным действием и доблестью народа, независимо от правительства и даже как бы вопреки ему», — вспоминал декабрист Д. И. Завалишин^{265}.

Во время следствия над декабристами А. А. Бестужев писал Николаю I: «Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу: тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России»^{266}.

Война 1812 г. объединила народ для защиты своего достояния, которое одни меры правительства не в состоянии уже были охранять. Вторгшегося в Отечество врага разбил народ, и передовые мыслящие люди должны были обратить внимание на состояние «внутреннего устройства». Рабство народа, беззаконие, всеобщее лихоимство, разоренная страна — все это «вопияло за Отечество». «И мыслящие восстали на умственный подвиг, как прежде толпы восставали на рукопашный бой», — писал М. С. Лунин, объясняя на следствии причины своего вступления в тайное общество^{267}.

Двенадцатый год стал поворотным моментом политической жизни будущих революционеров.

На идейную подготовку декабризма несомненное влияние оказало участие будущих первых русских революционеров в войне за независимость Германии 1813 г. и походах во Францию в 1814 г. Заграничные впечатления не породили новую идеологию. Социальные и политические порядки западных стран были известны в России и до 1813–1814 гг. Но то, что было известно в теории, декабристы увидели воочию. Они познакомились с общественной жизнью стран, через которые проходили с боями. Стали очевидцами освободительного движения в Германии и политической борьбы во Франции после свержения Наполеона. Они убедились, что народы, свободные от крепостного строя, живут несравненно лучше, чем в крепостной России. Будущие декабристы совершенно ясно осознали, что все это было результатом Французской буржуазной революции, и, хотя европейская реакция во главе с русским царем вела войну 1814 г. с Наполеоном во имя восстановления феодально-абсолютистского строя во Франции, никакие попытки реставрировать старый режим не смогли уничтожить завоеваний революции.

«Возвращение Бурбонского дома на французский престол и соображения мои впоследствии о сем произшествии могу я назвать эпохою в моих политических мнениях, понятиях и образе мыслей: ибо начал рассуждать, что большая часть коренных постановлений, введенных Революцией), были при реставрации монархии сохранены и за благие вещи признаны, между тем как все восставали против Революции, и я сам всегда против нее восставал. От сего суждения породилась мысль, что Революция, видно, не так дурна, как говорят, и что может быть весьма полезна, в каковой мысли я укрепился тем другим еще суждением, что те государства, в коих не было Революции, продолжали быть лишенными подобных преимуществ и учреждений. Тогда начали сии причины присовокупляться к ныне уже приведенным; и начали во мне рождаться, почти совокупно, как конституционные, так и революционные мысли», — писал Пестель в своих показаниях Следственной комиссии^{268}.

«Кампании 12-го года и последующих 13 и 14 гг. подняли наш народный дух, сблизили нас с Европой, с установлениями ее, порядками управления и народными гарантиями; противоположность нашего государственного быта, ничтожество наших народных прав, скажу гнет нашего государственного управления — резко выказались уму и сердцу многих», — отмечал С. Г. Волконский^{269}.

«Теперь возвратятся в Россию много таких русских, которые видели, что без рабства может существовать гражданский порядок и могут процветать царства», — записал в своем дневнике декабрист Н. И. Тургенев^{270}.

«Пребывание во время похода за границей вероятно в первый раз обратило внимание мое на состав общественный в России и заставило видеть в нем недостатки, — показывал на следствии декабрист И. Д. Якушкин. — По возвращении из-за границы крепостное состояние людей представилось мне как единственная преграда сближению всех сословий и вместе с сим — общественному образованию в России»^{271}.

«Трехлетняя война, освободившая Европу от ига Наполеонова, последствие оной, введение представительного правления в некоторых государствах; сочинения политические, беспрестанно являющиеся в сию эпоху и читаемые с жадностью молодежью; дух времени, наконец, обративший умы к наблюдению законов внутреннего устройства государства, — вот источник революционных мнений в России. Молодые люди, занимавшиеся сими предметами, вскоре восчувствовали желание видеть в отечестве своем представительное устройство, сообщали друг другу мнение, соединялись единством желаний, и вот зародыш Тайного общества политического», — писал во время следствия над декабристами С. И. Муравьев-Апостол, отвечая на вопрос о формировании его революционного мировоззрения^{272}.

На вопрос Следственной комиссии, откуда он заимствовал первые революционные мысли, С. Г. Волконский отмечал: «Полагаю… что с 1813 года первоначально заимствовался вольнодумческими и либеральными мыслями, находясь с войсками по разным местам Германии и по сношении моем с разными частными лицами тех мест, где находился. Более же всего получил наклонность к таковому образу мыслей во время моего пребывания в конце 1814 и в начале 1815 в Париже и Лондоне, как господствующее тогда мнение. Как в чужих краях, так и по возвращении в Россию вкоренился сей образ мыслей книгами, к тому клонящимися»^{273}.

Трубецкой писал в своих показаниях: «Свободный образ мыслей заимствовал я по окончании войны с французами, из последовавших по утверждении мира в Европе происшествий, как-то: преобразования французской империи в конституционную монархию, обещания других европейских государей дать своим народам конституции и установление оных в некоторых государствах»^{274}.

Много лет спустя, вспоминая события минувших лет, декабрист М. А. Фонвизин писал: «В походах по Германии и Франции наши молодые люди ознакомились с европейской цивилизациею, которая произвела на них тем сильнейшее впечатление, что они могли сравнивать все виданное ими за границею с тем, что им на всяком шагу представлялось на Родине: рабство огромного большинства русских, жестокое обращение начальников с подчиненными, всякого рода злоупотребления власти, повсюду царствующий произвол — все это возмущало и приводило в негодование образованных русских и их патриотическое чувство. Многие из них в походах познакомились с германскими офицерами, членами прусского тайного союза, который, так благотворно содействовал освобождению и возвышению Пруссии, французскими либералами. В открытых беседах с ними наши молодые люди нечувствительно усвоили их свободный образ мыслей и стремление к конституционным учреждениям, стыдясь за Россию, так глубоко униженную самовластием»^{275}.

Будущие декабристы — «дети двенадцатого года», истинные и верные сыны Отечества, вернулись в Россию из заграничных походов, полные самого горячего стремления активно действовать на благо своей Родины и своего народа. Боевые содружества, сложившиеся в годы войны, крепли уже в мирное время, способствовали образованию тесных товарищеских коллективов, объединенных общностью политических настроений. Боевые друзья, спаянные фронтовой дружбой, продолжали встречаться, обсуждать вопросы, которые у многих зародились еще до войны, а во время войны укрепились. Они намеревались перестроить Россию, спасти свое Отечество от мерзостей крепостничества, неограниченного произвола военных начальников и гражданских чиновников, отсутствия просвещения, взяточничества и несправедливости в судах, казнокрадства, хаоса в гражданских учреждениях и палочного режима в армии.

Для этого они создали тайное общество. Во имя спасения России они вышли с оружием в руках на Сенатскую площадь и погибли. «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа, — писал В. И. Ленин. — Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это — движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян»^{276}.