Декалог

Фильм восьмой

Начало осени, раннее утро. Из дома выходит женщина. Ей за шестьдесят, у нее короткие седые волосы и энергичная походка — интеллигентная дама, которая ничем не подчеркивает своего превосходства. Навстречу ей идет небритый мужчина с маленьким чемоданчиком.

3офья. Доброе утро! Уезжаете? Возвращаетесь?

Мужчина. Возвращаюсь. Ночным из Щецина. Ну, скажу я вам…

3офья. Что-нибудь новенькое?..

Зофья симпатизирует этому человеку, она в курсе его дел.

Мужчина. Серия, посвященная немецкому полету на северный полюс. Тридцать первый год…

3офья. На цеппелине, наверное?

Мужчина. Да, три цеппелина. Ну, скажу я вам…

3офья. Вы должны мне как-нибудь показать.

Зофья улыбается и своим обычным быстрым шагом направляется к небольшому лесочку, который мы уже видели в первом и четвертом фильмах нашего цикла.

Зофья подходит к детскому индейскому вигваму. Сбрасывает пальто, под которым тренировочный костюм, и начинает ежедневную утреннюю пробежку. Описывает круги, выполняя на ходу простейшие гимнастические упражнения. Издалека бежит паренек, останавливается на краю дорожки, чтобы пропустить Зофью, и одновременно вытаскивает что-то из-под спортивной куртки: это книга в голубой обложке.

Паренек. Знакомый привез, из Парижа. Если можно, несколько слов, пани профессор…

3офья. Я еще не видела… Плохой перевод. У вас есть чем писать?

Паренек достает ручку, Зофья пишет несколько слов, возвращает книгу и ручку и бежит дальше.

Зофья уже в пальто, открывает почтовый ящик. Вытаскивает пачку отечественных и заграничных конвертов, в ожидании лифта разбирает почту, несколько писем сразу рвет и бросает в урну, с остальными входит в лифт.

Обстановка в квартире Зофьи довольно скромная, много книг, бумаг, газет; несмотря на беспорядок, везде чисто. В дальнем конце квартиры странная комната, запертая на ключ. Там стоит очень простая мебель, на стене образ Ченстоховской Богоматери; никаких признаков жизни — если не считать цветов на столе. Зофья выбрасывает цветы; поменяв воду, ставит в глиняную вазу букет астр. Кладет на ночной столик, где уже лежит куча писем, еще одно — из сегодняшней почты. Затем закрывает дверь и поворачивает в замке ключ.

К холодильнику магнитной держалкой прикреплена записка. Зофья смотрит на нее и вполголоса повторяет.

3офья. Кусочек сыра, лист салата. Кофе без сахара…

Вынимает продукты из холодильника. Энергично щелкая зажигалкой, пытается зажечь газ: она опять забыла, что газ загораться не хочет; включает кипятильник и кладет его в чайник.

Во дворе автомастерской Зофья получает из ремонта свой старенький «Трабант-комби». Владелец мастерской вместе с ней подходит к машине.

3офья. Что там было?

Владелец. Ерунда. Бензонасос засорился. Но с прошлого раза прибавились две новые царапины и трещина на фаре. Вам, правда, надо поосторожнее.

3офья. Не заметила на кругу трактор. Сколько я вам должна?

Владелец. Пустяк. Для постоянных клиентов…

Зофья садится в машину; владелец мастерской снова к ней подходит.

Владелец. Моя дочка собирается поступать в университет…

3офья. Да? Очень рада.

Владелец. Вы не знаете кого-нибудь… какого-нибудь ассистента… чтобы дал пару уроков перед экзаменом?

3офья. Да, конечно, ассистенты дают уроки, им тоже нужно на что-то жить. Но я, видите ли… я таких методов не признаю. До свидания.

Трогается, но тормозит и подает назад.

3офья. Может, я все-таки вам что-то должна?

Владелец. Вы наш клиент, пани профессор. Не о чем говорить.

Зофья ставит машину во дворе университета. Разные люди — молодые и постарше — вежливо с ней раскланиваются; Зофья с большим, туго набитым портфелем в руке, в костюме и спортивных туфлях без каблука с улыбкой отвечает на приветствия.

Подобная сцена в коридоре факультета: сидящие на подоконниках студенты вскакивают, чтобы уважительно поздороваться с пани профессором.

В деканате женщина средних лет отрывается от пишущей машинки.

Женщина. Пан декан просит на минутку к нему зайти.

Зофья входит в кабинет декана. Декан за маленьким столом угощает кофе темноволосую женщину лет сорока. Оба встают, Зофья здоровается, декан представляет ей свою гостью.

Декан. Миссис Элизабет Лоранц, from New York.

3офья. Да мы же знакомы. Я не ошиблась? Вы переводили в Штатах мои работы?

Эльжбета. Совершенно верно, пани профессор.

Она неплохо говорит по-польски; декан удивлен.

Декан. А я зачем-то ломаю себе язык…

Эльжбета. У вас прекрасно получается.

Декан. Госпожа Лоранц приехала к нам по обмену. Ее интересует ваша работа, и она бы хотела — если вы не против — принять участие в занятиях вашего семинара.

3офья. Буду рада. Начнем занятия прямо сегодня?

Небольшая аудитория в виде амфитеатра полна народу. Зофья дружелюбным взглядом утихомиривает оживленно болтающих студентов.

3офья. Сегодня у нас опять гости. Господин Муабве приехал из Нигерии. Он не знает польского; может, кто-нибудь возьмет на себя роль переводчика?

Свои услуги предлагает паренек в очках без оправы; он садится рядом с широко улыбающимся негром.

3офья. Господа Тёречик, Немелиши и Гардош из будапештского университета вам известны, они уже несколько месяцев участвуют в нашей работе. Госпожа Эльжбета Лоранц говорит по-польски, она живет в Нью-Йорке, работает в институте, занимающимся судьбами спасенных во время войны евреев. Итак, продолжаем нашу тему: этический ад. Кто у нас сегодня первый?

День на исходе, солнце исчертило аудиторию красноватыми штрихами. Зофья сидит в тени. На секунду задерживает взгляд на Эльжбете; та машинально теребит золотую цепочку на шее.

3офья. Напоминаю: для обсуждения нам предоставлены два политических сюжета и еще один — для простоты назовем его бытовым.

Первая студентка. Вообразим следующую ситуацию. Человек умирает от рака…

В зале взрыв смеха.

3офья. Третья история с раком в этом семестре.

Первая студентка. Если хотите, он может умирать от чего-то другого. Да и не он герой моей истории: этот человек только умирает. Его лечит замечательный врач, очень верующий — это важно. Они живут в одном доме, и жена больного начинает ходить к врачу, чтобы узнать, умрет ли муж. Врач не может и не хочет ей этого сказать. Он видел слишком многих больных, которые выздоравливали, хотя медицина не давала им никаких шансов. Жена пациента буквально преследует врача: как выясняется, у нее для этого есть серьезные основания. Она беременна — от другого. Муж ничего не знает. Раньше она не могла иметь детей, любит своего только что зачатого ребенка, но и мужа любит. Если он останется жив, ей придется сделать аборт. Если умрет — можно рожать. Врач все знает и должен решить судьбу ребенка. Сказав, что муж будет жить, он вынесет ребенку приговор. Если же вынесет приговор мужу — будет жить ребенок. Вот такая история.

Студенты уже забыли, что начало истории их рассмешило; они внимательно слушают, что-то записывают.

3офья. Так получилось, что и мне известна эта история. Она, действительно, любопытна. Попрошу всех, как мы это делали раньше, попытаться определить характеры и мотивы поведения персонажей и дать им оценку. Есть еще желающие высказаться, или можно приступить к анализу предыдущих сюжетов?

Эльжбета поднимает руку. Зофья улыбается.

3офья. Вы?

Эльжбета. Да, если позволите…

3офья. Прошу. Здесь у всех равные права.

Эльжбета. Я бы тоже хотела рассказать один случай.

3офья. Нам будет очень интересно.

Эльжбета. Возможно, с вашей точки зрения у этой истории есть один недостаток: она произошла давно. Но есть и достоинство: она не вымышлена.

3офья. Истории, которые мы разбираем, не обязательно должны происходить в наши дни.

Эльжбета. Эта относится к периоду оккупации.

3офья. Отлично. События времен войны подчас выразительнее нынешних.

Студенты с любопытством разглядывают заокеанскую гостью. У нее черные глаза и темные, слегка вьющиеся волосы. Говорит она сидя: вероятно, так понимает привилегию, даваемую прожитыми ею сорока пятью годами, а может быть, это просто дело привычки.

Эльжбета. Сорок третий год, зима. Героиня истории — шестилетняя девочка, еврейка. Ее прячут в подвале польского дома; внезапно она лишается своего пристанища — виллу на Жолибоже занимает гестапо. Друзья девочкиного отца, который остался в гетто, ищут для нее новое убежище. И находят, но будущие опекуны ставят условие: у девочки должно быть настоящее свидетельство о крещении.

Зофья, до сих пор короткими фразами записывающая рассказ Эльжбеты, поднимает глаза. Убеждается, что Эльжбета смотрит прямо на нее и говорит, обращаясь к ней. Опускает глаза и продолжает записывать.

Эльжбета. Опекуны ребенка ищут людей, которые бы согласились стать фиктивными крестными. Это чистая формальность, но нужны конкретные живые люди. Еще они ищут ксендза, который мог бы фиктивно окрестить девочку.

Очкарик. Это было сложно?

Паренек в очках спрашивает явно от имени негра, которому переводит то, что говорит Эльжбета.

Эльжбета. Нет, доброжелательных ксендзов было много, но требовалось их отыскать условиться, обговорить детали.

Эльжбета ждет, пока очкарик переведет ее слова негру. Тот в знак благодарности поднимает руку, широко, радостно улыбается: теперь понятно.

Эльжбета. Наконец, все готово. Вечер, холодно. Девочка со своим опекуном приходит к людям, которые согласились стать ее крестными. Это молодая супружеская чета. Девочка замерзла, она полдня добиралась сюда через весь город. Мужчина, ее опекун, нервничает. Хозяева предлагают им чай, девочке очень хочется горячего чаю, но у них мало времени, ксендз ждет, приближается комендантский час. Тем не менее хозяйка, вместо того чтобы одеваться, просит их присесть.

Зофья ведет себя довольно странно. Она сидит неподвижно уставившись на Эльжбету застывшим взглядом.

Эльжбета. Девочка и опекун садятся за стол. Хозяин нервно ходит по комнате. Хозяйка присаживается напротив опекуна и говорит то, что им с мужем трудно произнести. Они вынуждены отказать в обещанной помощи. Подумав и взвесив все за и против, они поняли, что не могут солгать Тому, в которого верят и который, правда, призывает к милосердию, но не позволяет поступать нечестно. Ложь, хотя и во имя доброго дела, несовместима с их принципами. Вот и все. Девочка и ее опекун встают. «Выпей чаю», — говорит молодая женщина. Девочка отпивает глоток, но, поглядев на мужчину, отставляет чашку. Потом, уже внизу, она с нетерпением на него смотрит, не понимая, почему он стоит в подворотне, уставившись на пустынную ночную улицу. «Идем, — говорит девочка, но опекун не двигается с места. — Пойдем, скоро комендантский час».

Эльжбета закончила. На минуту в аудитории воцаряется тишина.

Зофья. Еще кто-нибудь в этой квартире был?

Эльжбета. Да. Пожилой мужчина. Он сидел, повернувшись спиной, кажется, в инвалидной коляске.

3офья. Вам известны какие-нибудь подробности?

Эльжбета. Чашки с чаем были из хорошего фарфора, но все разные. На столе стояла зеленая керосиновая лампа, не зажженная. Горел верхний свет. Окна были затемнены бумагой. Мужчина во время разговора — две или три минуты — не вынимал рук из карманов брюк. Вот все подробности.

3офья. Это было в Варшаве?

Эльжбета. На дальнем Мокотове, улица Одынца.

Зофья откидывается на спинку стула. У нее слегка дрожит рука; она берет авторучку — дрожь прекращается.

3офья. У кого есть вопросы? Ни у кого? Кому что неясно?

Поднимается невысокая худенькая девушка.

Вторая студентка. В священном писании есть заповедь о лжесвидетельствовании против ближнего. В данном случае лжесвидетельство не было направлено против ближнего. Мотивировка не выглядит искренней — если эти люди были настоящими католиками.

Эльжбета. Мне известен только этот мотив. В тот вечер он казался искренним.

Зофья теперь обращается к Эльжбете.

3офья. А какие еще могли быть мотивы? Как вы думаете?..

Эльжбета. Не знаю. Я не знаю, чем еще может быть оправдано такое решение.

Очкарик, переводящий нигерийцу, на этот раз высказывается по собственной инициативе.

Очкарик. Страхом. Если час назад в доме обнаружили другого еврейского ребенка, которого расстреляли во дворе вместе с польской семьей, это мог быть страх.

Эльжбета задумывается.

Эльжбета. Да. Страх — да. Для вас это оправдание? Страх?

Очкарик. Я не рассуждаю, я только называю возможную причину…

3офья. Прошу прощения. Мы слишком далеко заходим. Мотивировки, характеры персонажей, оценки и эстетические проблемы каждый обдумывает дома сам. Спасибо, встретимся через две недели.

Встает и первая выходит из аудитории. Только тогда остальные поднимаются со своих мест.

В деканате уже пусто и темно. Зофья зажигает лампу, но сразу же гасит. Из-за окна просачивается оранжевый неоновый свет. Зофья садится в низкое кресло и сжимает поручни. Минуту сидит, не шевелясь. Потом встает, решительно берет свой портфель и выходит.

Зофья идет по пустому в эту пору и слабо освещенному коридору. Видит сидящую на одном из подоконников фигуру, огонек сигареты. Подходит ближе: это Эльжбета. Зофья останавливается возле нее, с минуту женщины смотрят друг на друга.

3офья. Это было не на Мокотове.

Эльжбета. Да. В центре.

3офья. На Новгородской.

Эльжбета. Да.

Зофья как будто подыскивает слова. Находит самые простые.

3офья. Это вы.

Эльжбета отвечает совершенно спокойно.

Эльжбета. Да. Это я.

3офья. И вы живы… Я всю жизнь думала… Увижу женщину, теребящую золотую цепочку, и вздрагиваю: «Боже…»

Эльжбета. Я уже давно этого не делала.

Зофья неожиданно улыбается.

3офья. Вы живы.

Эльжбета. Меня спрятали на Праге случайные люди, родственники того человека, который меня к вам приводил. Они гнали самогон, два года я жила, как в винной бочке. Теперь они со мной в Америке: его, правда, уже нет в живых…

3офья. И вы приехали посмотреть на меня… когда будете рассказывать эту историю…

Эльжбета. Я еще в Штатах хотела вам сказать. Несколько раз собиралась написать… приехать… Если б сегодня вы не упомянули о ребенке… Я бы никогда…

3офья. Да. Я понимаю.

Эльжбета. Некоторые считают, будто у людей, спасающих других, есть какие-то особые черты… как и у тех, кто нуждается в спасении… Можно ли определить эти черты и создать модель человека, который способен спасать, и такого, который не способен?.. Виктимология a rebours[3]…

3офья. Пожалуй, да. Такие черты существуют.

Эльжбета. У вас они есть.

3офья. У меня?

Эльжбета. Известно, как вы себя вели после… после того, что случилось со мной. Благодаря вам несколько таких, как я, до сих пор живы.

3офья. Не преувеличивайте.

Эльжбета. Я не преувеличиваю. Я знаю точно. Любопытно, как быстро эта девушка обнаружила фальшь в якобы христианских рассуждениях.

3офья. Ничего удивительного. У нас очень многие интересуются проблемами религии.

Эльжбета. Мне на это понадобилось несколько лет.

Эльжбета докурила сигарету, озирается, хочет выбросить окурок в окно.

3офья. Вон пепельница.

Эльжбета. Вы не курите…

3офья. Но смотрю по сторонам. Где вы остановились? Могу вас подвезти… помню, как вы меня везли через весь Нью-Йорк.

Эльжбета. Триста метров… слабоватый реванш.

Зофья подходит к ней.

3офья. Не хотите у меня поужинать?

Зофья открывает перед Эльжбетой дверцу «Трабанта». Садится, заводит мотор.

«Трабант» останавливается около подворотни на Новгородской улице. Зофья выключает зажигание. Эльжбета с любопытством осматривается.

Эльжбета. Вы здесь живете?

3офья. Нет.

Эльжбета. Тогда почему… Ах, да… Это здесь?

3офья. Здесь. «Пойдем, скоро комендантский час…» Здесь.

Эльжбета вылезает из машины, входит в подворотню. Пусто, тихо; ее каблуки громко стучат по бетонным плитам. Во дворе фигурка Богоматери с маленькой горящей лампадой. Эльжбета останавливается посреди двора. Где-то звонит телефон, кто-то кричит: «Я не кричу, просто сил моих больше нет!» и умолкает, еще из какого-то окна слышно начало спортивной телепередачи. Эльжбета мрачнеет. Медленно идет назад, проходит через подворотню, останавливается в самом ее конце, не выходя на улицу, в тени. Видит Зофью, которая стоит рядом со своим «трабантом», и с беспокойством смотрит в темноту двора. Эльжбета не двигается. Зофья, сомневаясь, она ли это, неуверенно подходит к воротам. Убедившись, что это Эльжбета, облегченно вздыхает.

Эльжбета. Пойдемте.

3офья. Я хочу вам еще что-то сказать…

Подходит ближе, хочет прикоснуться к Эльжбете, но та резко уклоняется.

3офья. Вам нехорошо?

Эльжбета. Пойдем, скоро комендантский час.

«Трабант», выпустив облако дыма, тормозит перед домом. Зофья запирает дверцы.

3офья. Только сегодня получила его из ремонта… не понимаю, что опять случилось.

Эльжбета. Я не разбираюсь в… (ищет глазами марку автомобиля) в «трабантах».

Хочет взять у Зофьи тяжелый портфель, но та не позволяет. Идут к подъезду.

Эльжбета ставит книги обратно на полку, возвращается в кухню, наблюдает, как Зофья готовит скромный ужин.

Эльжбета. Не думала, что это так.

3офья. Что?

Эльжбета. Что вы так живете… этот дом, эта машина, ваш портфель…

3офья. Мне больше ничего не нужно. Вы не поверите, но другие имеют меньше.

Эльжбета. Я верю.

Смотрит, как Зофья режет редиску.

3офья. У меня такая диета… Я никого не ждала.

Садятся ужинать.

Эльжбета. Женщина, которую я помню, не могла стать такой, как вы. Из того образа мыслей не могли родиться ваши поступки, ваши книги, вы сами…

3офья. Если вы проделали несколько тысяч километров в надежде раскрыть какую-то тайну, вас ждет разочарование. Причины, заставившие меня тогда отделаться… да, отделаться от еврейского ребенка, банальны. Мужчина, который ходил взад-вперед по комнате, не вынимая рук из карманов, был мой муж. Он умер в тюрьме в 1952 году.

Эльжбета. Знаю.

3офья. Он тогда был в кедиве. Это управление подпольной диверсионной службы. Нам сообщили, что люди, которые согласились взять ребенка, сотрудничают с гестапо. Что через девочку, через ее опекуна, через ксендза гестапо доберется до нас… до организации. Вот и вся тайна.

Эльжбета потрясена услышанным.

Эльжбета. Так просто…

3офья. Мы не могли сказать правду вашему опекуну. Мы его не знали. Надо было придумать что-то такое, что сегодня даже у студентов вызывает сомнения. А вы тогда поверили. И сорок лет жили с этой уверенностью. А я… я не знала, что вы живы. Те же сорок лет. А еще оказалось, что этих людей оговорили; им даже вынесли смертный приговор и чуть было не убили.

Эльжбета. Мне такое в голову не могло прийти…

Зофья с горечью улыбается своим мыслям.

3офья. Если я скажу, что тот вечер жил во мне все сорок лет… я вас выгнала… послала почти на верную смерть и понимала, что делаю… Обрекла на смерть во имя других ценностей, ну, конечно, они мне тогда казались самыми важными…

Эльжбета. А сейчас… вы уже знаете, что самое важное?

3офья. Знаю. Нет такой идеи, такой проблемы… ничего нет важнее жизни ребенка. Жизни…

Эльжбета. Да, и мне так всегда казалось… А что вы говорите своим студентам? Как советуете жить?

3офья. Ничего не говорю. Я на то и нужна, чтобы они поняли сами.

Эльжбета. Что?

Зофья. Добро. Оно есть… в каждом. Мир пробуждает в человеке добро и зло. Тогдашний мир в тот вечер не пробудил во мне добра.

Эльжбета. Кто оценивает, что такое добро?

3офья. Тот, кто в каждом из нас.

Эльжбета. В ваших работах я ничего не читала о Боге.

3офья. Я слово «Бог» не употребляю. Можно верить без слов. Человеку от сотворения дана возможность выбирать… Если это так, он может выкинуть Бога из души.

Эльжбета. А на его место?

3офья. Одиночество — здесь. А там? Если там пустота, если там действительно пустота, тогда…

Звонок в дверь. Эльжбета смотрит на Зофью, та с извиняющейся улыбкой идет открывать. Входит пожилой мужчина, которого она утром встретила возвращающимся из Щецина. Зофья пропускает его вперед. Еще не переступив порога, гость достает блокнот и три почтовые марки в целлофановом пакетике. Протягивает их Зофье и тут замечает, что в комнате кто-то есть.

Мужчина. Простите… Я не знал, что у вас гости. Добрый вечер.

Кланяется Эльжбете. Зофья рассматривает марки.

3офья. Прекрасные, правда…

Мужчина. Я только хотел показать… простите. Если увидитесь с сыном, обязательно ему расскажите.

3офья. Хорошо. Polarfahrt, три цеппелина, 1931. Хотите взглянуть, пани Эльжбета?

Эльжбета. Пожалуй, нет…

Зофья возвращает марки, мужчина уходит.

Эльжбета. Сосед?

3офья. Да… Врач и его пациент, о которых сегодня шла речь, тоже живут в нашем доме.

Эльжбета. Интересный дом.

3офья. Как любой другой. В каждом доме какие-то люди… И так далее.

Эльжбета. А те люди… к которым я должна была тогда пойти… вы их знаете?

3офья. Да.

Эльжбета. Как вы думаете, я могла бы с ними увидеться?

3офья. Я вас завтра туда отвезу. Это маленькая портняжная мастерская. Но сама заходить не буду. После войны я видела их один раз… Они не могли смириться с тем, что кто-то усомнился в их порядочности. Я им сказала: простите. Что еще можно было сказать?

Эльжбета. Эта девушка говорила о заповедях…

3офья. Была нарушена заповедь о лжесвидетельствовании. Но по отношению к другим людям.

Зофья улыбается. Наливает из чайника чай; чашки из изящного фарфора, все разные.

3офья. Смешно, как все повторяется. Те же заповеди, те же грехи… Особенно сейчас…

Эльжбета. Люди вceгда говорят «Особенно сейчас».

3офья. Да, все запутывается. У вас тоже?

Эльжбета. Тоже. Мы ищем — как везде. Чего-то ищем. Не знаю, чего.

Эльжбета улыбается.

Эльжбета. Спасибо вам. Спокойной ночи.

Зофья смотрит на нее, не поднимаясь с кресла.

3офья. Я буду очень рада, если вы останетесь ночевать. У меня есть комната… В ней редко ночуют.

Зофья встает. Ведет гостью в комнату, запертую на ключ. Зажигает свет у кровати. Так еще больше бросается в глаза спартанская обстановка и чье-то отсутствие. Эльжбета следит, как Зофья снимает с кровати темное покрывало и разбирает постель. Потом Зофья гасит свет в ванной. Проверяет замки в дверях. Подходит к комнате, в которой оставила Эльжбету. Видит ее в щелку: Эльжбета стоит перед кроватью на коленях с молитвенно сложенными руками.

Зофья в тренировочном костюме бежит по дорожкам лесочка. Ускоряет бег, подымается на пригорок, прислонившись к дереву, переводит дыхание. В этом нет ничего необычного: просто она отдыхает после более интенсивных, чем всегда, упражнений. Озирается: так далеко она никогда не забегала. По другой стороне пригорка лесок превращается в своего рода парк с небольшой деревянной эстрадой. На эстраде видна человеческая фигура — на удивление маленькая. Чтобы разглядеть, кто это, Зофья вынуждена приблизиться, но чем ближе она подходит, тем диковиннее кажется фигура. Зофья подходит вплотную к эстраде. В центре деревянного помоста стоит человек: он невероятно изогнулся и просунул голову между ног. Странный человек смотрит на Зофью и улыбается. Если это можно назвать улыбкой: голова находится на уровне щиколоток.

Человек-каучук. Нравится?

3офья. Что вы делаете?

Человек-каучук. На телевидении… они там носятся с одним. Он выигрывает все конкурсы, а я хочу доказать, что можно лучше.

3офья. А вы б не могли… показать, какой вы на самом деле?

Человек одним движением распрямляется. Это высокий красивый юноша. Он смотрит на часы.

Человек-каучук. Я уже его обскакал. На тридцать восемь секунд. Простите.

3офья. Как вы этого добились?

Человек-каучук. Тренировка. Каждый может… Прогнитесь назад.

Зофья, напрягшись, откидывается назад. Ей это не очень удается.

Человек-каучук. Еще чуточку, ну…

Зофья старается изо всех сил. «Каучук» смотрит на нее сбоку взглядом профессионала.

Человек-каучук. Больше не получается?

3офья. Нет.

Человек-каучук. Раньше нужно было начинать. Простите.

И мгновенно снова сворачивается в клубок. Зофья возвращается с пробежки. Там, где от шоссе отходит ведущая в микрорайон дорога, сидит пес. Мы этого пса уже однажды видели — в пятом фильме его кормил таксист. Зофья направляется к собаке, не дойдя нескольких метров, приостанавливается и идет дальше мелкими шажками, глядя собаке в глаза. Пес не двигается с места, но когда Зофья приближается, оскаливается и предостерегающе рычит. Зофья замирает. Проводит носком черту на рыхлой земле и ищет вчерашнюю метку. Нет сомнений, что сегодня ей удалось подойти ближе.

3офья. Видишь? Уже лучше… Завтра будет еще лучше, посмотришь…

Пес снова скалит зубы. Зофья медленно, как и приближалась, отступает и — отойдя на безопасное расстояние — своим энергичным шагом направляется к дому.

Зофья, стараясь не шуметь, входит в квартиру. Услышав шорох, оборачивается. На кухне стоит улыбающаяся Эльжбета. Она уже одета, на столе сумка с покупками. Видна бутылка молока, свежие булки и т. д.

Эльжбета. Съедите со мной за компанию что-нибудь, кроме… (Заглядывает в бумажку на холодильнике.) Пятьдесят грамм творога, кофе без сахара?

3офья. Съем.

Эльжбета. Нормальный завтрак? Яйца, хлеб с маслом?

3офья. Нормальный.

Эльжбета пытается зажечь газ — безуспешно.

3офья. Авария.

Указывает на кипятильник. Эльжбета наливает в кастрюльку с яйцами воду.

Эльжбета. А молоко?

3офья. Сырое.

Эльжбета разливает молоко, режет булку. Зофья следит, как ловко у нее все получается.

3офья. Сколько у вас детей?

Эльжбета. Трое. Старшая — врач. Сын в Канаде, письма приходят раз в год. Младший бросил университет. Еще у меня есть внук.

3офья. Вы здорово наловчились резать хлеб… У меня один сын.

Эльжбета. Комната… где я спала… была раньше его?

3офья. Его.

Зофья говорит небрежно, словно о чем-то несущественном.

Эльжбета. Он здесь не живет, да?

3офья. Не хотел быть со мной.

Эльжбета. Где он?

Зофья усмехается.

3офья. Как бы это проще сказать… далеко от меня.

«Трабант-комби» переезжает через мост. Сворачивает вправо, потом влево и останавливается на улочке, где много маленьких мастерских. Зофья указывает Эльжбете на одну из них. Эльжбета через окно разглядывает портняжную мастерскую. Молодой парень шьет на машинке, пожилой мужчина в пуловере кроит материал на большом столе. Эльжбета входит, звякает маленький колокольчик над дверью. Мужчина с ножницами бросает взгляд на посетительницу и продолжает спокойно заниматься своим делом. Эльжбета осматривается. В дальнем углу старая зингеровская машинка, на которой шьет паренек. Стойка, которой касались тысячи рук и которую мыли сотни раз. Старые модные журналы и потертое кресло. Портрет папы Римского, вырезанный из газеты. Мужчина заканчивает кроить и подходит со стандартной, предназначенной для клиентов улыбкой.

Эльжбета. Я хочу с вами поговорить.

Мужчина. О Боже! О чем?

Эльжбета. Эльжбета Лоранц.

Произносит свою фамилию так, словно это может что-то изменить.

Мужчина. Я вас не знаю.

Эльжбета. Да, мы не знакомы… Но чуть было не познакомились. Во время войны. Я должнабыла быть у вас… Зимой…

Мужчина. Стоп.

Эльжбета удивленно умолкает.

Мужчина. Я не буду говорить о том, что было во время войны. И о том, что было после войны, тоже. Я могу говорить о том, что происходит сейчас. Могу сшить вам костюм, пальто или платье. Выбирайте фасон.

Протягивает Эльжбете несколько потрепанных журналов. Она их перелистывает — машинально, а может быть, чтобы собраться с мыслями.

Эльжбета. Вы хотели меня спасти. Я должна поблагодарить вас за то, что вы хотели.

Мужчина. Материал дадите свой? Теперь трудно достать что-нибудь приличное.

Эльжбета. Мне было шесть лет. Сорок третий год, зима…

Мужчина. А мне было двадцать два. Костюм или пальто?

Эльжбета. У вас очень старые журналы. Вы не обидитесь, если я пришлю что-нибудь новое?

Мужчина. Нет. Эти тоже прислали из-за границы.

Эльжбета. Вы правда не хотите со мной разговаривать?

Мужчина. Правда.

3офья. Я решила на всякий случай подождать.

Эльжбета. Он предложил сшить мне пальто.

3офья. Я так и думала. У него было много неприятностей. Может быть, слишком много. Он сидел с моим мужем в одной камере. Вышел в пятьдесят пятом… Тогда я и пришла к нему, чтобы сказать: простите.

По шоссе — где-то далеко от Варшавы — едет «Трабант». Зофья въезжает в маленький городок. Минует рыночную площадь и сворачивает на дорогу, ведущую к костелу.

Зофья, не преклонив колена, не обмакнув пальцев в святую воду, проходит вперед. Озирается, явно кого-то ищет. Замечает силуэт в исповедальне, направляется в ту сторону. Ксендз немолод; выглядит типично для священника маленького провинциального прихода. Он задремал с епитрахилью в руках. Зофья улыбается, увидев его лицо с закрытыми глазами за решеткой исповедальни. Легонько стучит по решетке. Ксендз медленно, чтобы не подумали, будто он спит, поднимает глаза и тут же приходит в себя.

Ксендз. Ты откуда взялась?

3офья. Я хотела тебе сказать одну важную вещь. Она жива.

Ксендз смотрит на нее через решетку.

3офья. Та девочка. Жива, понимаешь?