Декалог

Фильм девятый

Середина дня. Перед домом Аня (маленькая девочка из седьмого фильма) играет с куклой. Из подъезда выходит Ханка — красивая, энергичная женщина, лет тридцати с небольшим. Она торопится, но вдруг останавливается — видно, что-то забыла. Поворачивает обратно к дому. Идет так же быстро, почти бегом.

Ханка, не снимая пальто, входит в комнату. Садится в кресло, ждет. Долго ей ждать не приходится — раздается телефонный звонок. Ханка для этого и вернулась и сразу поднимает трубку.

Роман (за кадром). Ханка? Привет.

Ханка. Привет. Я чувствовала, что ты позвонишь.

Роман (за кадром). Чувствовала?

Ханка. Я была уже внизу и вернулась. Ты откуда?

Роман (за кадром). Еще из Кракова. К вечеру приеду.

Ханка. Будь осторожен! Пока.

Роман сидит один во врачебном кабинете; врача нет. Роману около сорока лет, у него лицо человека, который многое способен понять. Он хорошо сложен, хотя, может быть, чуточку полноват. Руки сильные — как потом выяснится, руки хирурга.

Входит Миколай в коротком белом халате. Сметает со стола пепельницы с окурками, садится, достает пачку «Мальборо», угощает Романа. Вытащив из кармана какие-то бумажки, педантично раскладывает их на столе, проглядывает, хотя знает все, что там написано.

Миколай. Что ты хочешь услышать?

Роман. Правду.

Миколай. Ага. Что ж, коллега, ничего хорошего я сказать не могу. Позволь задать тебе несерьезный вопрос. Сколько их у тебя было? Ну… женщин, девушек — называй, как хочешь.

Роман. Восемь, десять. Может, пятнадцать — если порыться в памяти.

Миколай. Ну и достаточно.

Роман. Я десять лет женат…

Миколай. Тоже достаточно. Жена хорошая?

Роман. Очень.

Миколай. Хочешь, я тебе дам совет? Не медицинский — из жизни. Разведись.

Роман откидывается на спинку кресла, пытается взять себя в руки.

Миколай. Выпьешь?

Роман. Ты уверен? Что никогда — ни с одной женщиной?

Миколай. Уверен. Результаты анализов типичнейшие, симптомы — тоже. Классика.

Роман. Про симптомы я тебе мало что рассказывал…

Миколай. Неважно, я догадываюсь. Три с половиной или четыре года назад ты заметил…

Роман. Четыре.

Миколай. Ну видишь… У тебя перестало получаться — иногда. Ты решил, это от переутомления, поехал кататься на лыжах, отдохнул, стало получше. Но потом опять началось. Тебе всё чаще не удавалось справляться со своим маленьким верным дружком. Ты принялся вспоминать, чему нас учили, полез в учебники. Разбился в лепешку, чтобы достать за большие деньг; женьшень. Принимал иохимбин и стрихнин — не помогало. В Варшаве посоветоваться было не с кем — неловко. Ты запаниковал и приехал ко мне. Так было дело?

Роман. Примерно…

Миколай. Ты не вылечишься.

Роман. Никогда?

Миколай. Врач не имеет права… и так далее. В подобных случаях рекомендуют попробовать с другой бабой… с партнершей, как принято говорить. Не делай этого. Пустые надежды — только попадешь в дурацкое положение.

Роман. Спасибо. Яснее не скажешь.

Миколай. Я свое дело знаю. Спроси у кого хочешь: я редко ошибаюсь. Старик Гротцбер всегда говорил…

Роман. Извини, Миколай… Мне плевать, что говорил старик Гротцбер.

Машина Романа на большой скорости выскакивает из-за пригорка. Роман видит, что шоссе, мягко петляя, сворачивает в лес. Выпрямляется. На дороге пусто, встречных машин нет. Роман закрывает глаза. Автомобиль мчится вперед. Пока шоссе прямое, ничего не происходит, но уже через минуту машина начинает съезжать то на левую, то на правую обочину — она все время едет прямо, это шоссе поворачивает влево и вправо. Скорость все увеличивается. Роман не открывает глаз. Автомобиль мощным ударом сбивает с обочины бетонный столбик. Грохот. Роман судорожно тормозит. Машина пляшет: при такой скорости от резкого торможения ее бросает из стороны в сторону; наконец она останавливается. Роман откидывается на спинку сиденья; из уголка рта у него тонкой струйкой течет слюна.

Ханка у себя в агентстве международных авиалиний поднимает глаза от лежащего на столе билета. Устремляет взгляд куда-то вперед, в невидимую ни нам, ни ей даль. Лицо ее окаменело. Элегантный мужчина, которому она выписывала билет, с удивлением на нее смотрит.

Мужчина. Что с вами? Эй!

Ханка не реагирует.

Машина Романа стоит перед домом. Уже стемнело. Виден мигающий зеленый огонек охранной сигнализации, слышна тихая музыка — Роман забыл выключить радио.

Ханка, лежа в кровати, читает газету, но одновременно прислушивается к шуму воды в ванной. Услышав скрип открывающейся двери, смотрит в ту сторону. Роман в обернутом вокруг бедер полотенце входит в комнату. Не глядя на Ханку, идет к шкафу, достает пижаму и возвращается в ванную. Потом, уже в пижаме, гасит свет со своей стороны кровати, аккуратно складывает одеяло, кладет сверху подушку и начинает складывать простыню.

Ханка. Спи здесь.

Говорит мягко, нежно — ей хочется быть ласковой с мужем. Роман молча расстилает простыню, кладет на место подушку и одеяло. Ложится рядом с Ханкой. Ханка протягивает руку выключателю своей лампы. С минуту оба лежат неподвижно. Ханка спит нагишом. Слегка кинув одеяло, кладет руку Романа себе на грудь. В тишине слышится музыка.

Роман. Я забыл выключить радио в машине.

Ханка. Не беда… В Кракове… никакая барышня не подвернулась?

Засовывает руку под одеяло.

Роман. Я сам себе противен.

Ханка прижимается к мужу, обнимает его, стараясь, чтобы в ее движениях не было ничего эротического. Говорит тихо, спокойно.

Ханка. Мне хорошо.

Роман. Врешь.

Ханка. Нет. Я тебя люблю — наверно, поэтому.

Роман. Я был у Миколая. Я тебе о нем рассказывал…

Ханка. Помню. Сукин сын.

Роман. Он сказал… Миколай в таких вещах разбирается. Обследовал, сделал анализы. Хочешь узнать?

Ханка кивает: хочет.

Роман. Незачем… притворяться или прятать голову в песок. Он мне прямо сказал. Никаких шансов. Ни сейчас, ни в будущем. Никогда.

Ханка. Не верю. Не верю в эти ваши обследования, анализы, приговоры. Да и… На свете есть кое-что поважнее… Чувства, любовь…

Роман. Но еще есть факты. Если мы сейчас решимся, нам удастся расстаться без ощущения, что кто-то у кого-то украл кусочек жизни. А именно: я у тебя.

Роман говорит бесстрастным голосом человека, который принял решение, руководствуясь здравым смыслом. Ханка уткнулась лицом в его пижаму.

Ханка. Ты меня любишь? Скажи.

Ждет некоторое время, не дождавшись ответа, отворачивается, берет со столика две сигареты, закуривает, одну — протянув назад руку — дает Роману.

Ханка. Боишься сказать: люблю — хотя любишь. А любовь не сводится к тому, что два человека раз в неделю пять минут сопят в постели.

Роман. Это тоже важно.

Ханка. Это биология. Любовь не сосредоточена между ногами. Для меня самое важное то, что нас связывает, а не то, чего мы лишились.

Роман. Ты молодая женщина…

Ханка. За меня не тревожься.

Роман. Тебе придется кого-нибудь завести.

Ханка поворачивается: теперь они смотрят друг на друга.

Роман. Если уже не завела. В конце концов, несколько лет…

Ханка. Прекрати. Не все нужно договаривать до конца.

Роман. Нужно, Ханя. Если мы хотим быть честными и жить вместе, — нужно.

Ханка. Ты сказал, что уже никогда не сможешь заниматься со мной любовью — по крайней мере, так утверждает медицина. А я тебе говорю, что, несмотря ни на что, хочу быть с тобой. А женщина всегда найдет выход, и мужчине необязательно об этом знать. То, что не названо, не существует, поэтому далеко не всё стоит называть своими именами. А может, ты что-то от меня скрыл? Скажи…

Роман. Нет.

Ханка. Что-то серьезное, о чем я должна знать.

Роман. Нет.

Ханка. Может быть, у тебя кто-то есть… а вся эта история с болезнью — только предлог?

Роман. Нет.

Ханка. Или…

Роман. Или что?

Ханка. Ты ревнуешь…

Роман молчит.

Ханка. Ревнуешь?

Роман. Немножко… как всякий нормальный человек. Все зависит… от стиля жизни… договоренности. Мы с тобой это уже проходили. И давно перестали вмешиваться… Не надо к этому возвращаться…

Ханка. Ты прав. Глупо было задавать такой вопрос.

Роман обнимает жену за плечи. Ханка кладет голову ему на грудь. Оба одновременно затягиваются: два маленьких огонька в темноте спальни.

Роман. Мы никогда не хотели детей…

Ханка. Не хотели.

Роман. Если б они у нас были… может, было бы проще.

Ханка. Может быть. Но их нет и не будет. По дороге из Кракова… ничего не случилось?

Роман. Почему ты спрашиваешь? Видела машину?

Ханка. Нет.

Роман. На стоянке кто-то помял мне бампер.

Ханка. Нет, по дороге… Я выписывала билет и вдруг почувствовала ужасную тревогу… как будто что-то случилось. Что-то плохое.

Роман. Ничего не случилось.

Утро. Роман садится в машину. Наклоняется к приборной панели, смотрит вверх. Ханка в окне поднимает руку. Роман повторяет это движение. Уже собирается тронуться, как вдруг его внимание привлекает молодой парень в яркой куртке; Роману показалось, что, поймав его взгляд, тот отвернулся. Роман упорно глядит на парня; медленно отъезжая, продолжает за ним наблюдать в зеркальце заднего вида. Сворачивает за соседний дом, останавливает машину. Возвращается — парня уже нет. Торопливо идет к своему подъезду.

Роман отпирает дверь, быстро входит в квартиру. Ханка пьет кофе и читает газету. Услышав, что открылась дверь, поднимает взгляд. Роман быстро осматривается.

Роман. Забыл квитанцию в прачечную.

Ханка встает. Перебирает мелочи на столике. Роман тем временем достает из кармана пиджака сложенный листок, украдкой его роняет, потом поднимает.

Роман. Нашел. Она упала.

Роман на машине подъезжает к больнице. Видит солидного пожилого мужчину в короткой дубленке и очках в серебряной оправе, тщетно пытающегося через воронку залить бензин из канистры в бак.

Роман. Добрый день, пан ординатор. Может, я могу вам помочь?

Ординатор. Если нетрудно… воронка. Канистра, чтоб ее, тяжеленная.

Роман поднимает с земли канистру, ординатор вставляет воронку в отверстие бака.

Ординатор. До чего дожили… Лучший кардиохирург с ординатором заливают купленный у воров бензин в старую развалюху, которая скорее всего не заведется. У вас с вашим дизелем этих проблем уже нет.

Роман. Знаете, я просто ожил.

Ординатор. Представляю.

Роман. Вы меня просили поговорить с…

Ординатор. Да, да. Молоденькая девчонка, я плохо ее понимаю. Фамилия Ярек, Оля Ярек. У ее матери прекрасная профессия, вы наверняка оцените. Стоялец. Интересно, почему стоялец, а не, например, стоялка?

Роман. В очередях стоит?

Ординатор. Да. Вам нужна стиральная машина — она стоит. Нужна мебель — достоится. Платите двадцать пять процентов, и никаких забот.

Роман наполнил бак, осторожно, чтобы ни капли не пролилось, отставляет канистру. Ординатор нюхает руку, в которой держал воронку.

Ординатор. Чертовски воняет.

В конце коридора, где можно курить, сидят Роман и молодая девушка — серенькая, неприметная, в больничном халате. Роман закуривает.

Оля. Разрешите?

Роман. Вам это ни к чему.

Оля. Не помру…

Протягивает руку, Роман неохотно дает ей сигарету.

Роман. А может, не надо?

Оля улыбается; лицо ее светлеет и становится привлекательным. Роман тоже улыбается; похоже, теперь им будет легче понять друг друга. Роман начинает без обиняков.

Роман. Ординатор сказал, что ему трудно с вами договориться…

Оля. Да. Хотя все очень просто… Может, по мне не видно, но у меня есть голос…

Опять улыбается, немного смущенно.

Роман. Голос?

Оля. Голос. Я пою. Моя мать работает, как проклятая, и, понимаете… хочет вывести меня в люди. Чтобы я пела. В музыкальную школу меня не приняли — говорят, слабое сердце. Нельзя петь — сердце не выдержит. А мать хочет, чтобы я пела.

Роман. Что вы поете?

Оля. Баха, Малера… Вы знаете Малера?

Роман. Знаю.

Оля. Он трудный, но я пою. И мать мечтает, чтобы я пела, стала известной, знаменитой… ну… понимаете… Для этого нужна операция. Мать хочет, чтоб ординатор, а еще лучше вы…

Роман. А вы?

Оля. Я хочу жить. Мне достаточно, что я живу… петь не обязательно. Я боюсь… Ординатору нужно, чтобы, вы меня успокоили. Сказали, что это не опасно. Что потом я все смогу. Ну, скажите…

Роман. Нет, не скажу. Такие операции делаются для спасения жизни… В самом крайнем случае, когда другого выхода нет.

Оля. А у меня есть другой выход, правда?

Роман. Честно говоря, есть. Не петь.

Оля опять улыбается.

Оля. Вся штука в том, кому сколько нужно. Матери хочется, чтобы у меня было все. А мне нужно… вот столечко.

Расставив пальцы, показывает, сколько ей нужно. Совсем немного.

Роман ставит на проигрыватель заграничную пластинку. Аппаратура превосходно передает звучание песен Малера. В мелодию врывается телефонный звонок. Роман уменьшает громкость, поднимает трубку.

Голос (за кадром). Добрый день. Можно попросить пани Ханну?

Роман с трубкой стоит у окна и видит Ханку, быстрым шагом приближающуюся к дому.

Роман. Она еще не пришла.

Голос (за кадром). Спасибо.

Ханка, провожаемая взглядом Романа, скрывается в подъезде.

Роман. Что-нибудь передать?

Но на другом конце провода уже только частые гудки. Роман на минуту застывает с трубкой в руке. Потом кладет ее, снова прибавляет звук. Достает записную книжку-календарь и возле даты 10 ставит жирный крестик. Такими же крестиками отмечены несколько других — более ранних — дат. Роман прячет книжку — пока Ханка не вошла в квартиру. Слушает Малера, закрыв глаза. Ханка целует его в лоб. Роман делает вид, будто только теперь ее заметил.

Ханка. Что это?

Роман. Малер. Красиво, правда?

Ханка стоит, прислонившись к дверному косяку, и, не раздеваясь, слушает.

Ханка. Красиво.

Роман. Тебе звонили.

Ханка. Кто?

Роман пожимает плечами: он не знает. Ханка тоже пожимает плечами: не важно. Песня заканчивается. Роман выключает проигрыватель.

Ханка. Потрясающе.

Только сейчас вспоминает о довольно большом свертке, который все это время держала под мышкой. Достает из него пиджак в фабричной упаковке.

Ханка. Примерь.

Роман встает, надевает пиджак — он действительно сидит на нем великолепно, — отступает на несколько шагов, чтобы и Ханка могла полюбоваться.

Ханка. Видишь?!

Роман в телестудии ведет научно-популярную передачу о работе сердца. Глядя в камеру, объясняет, отчего возникают болезни сердца и какими способами врачи пытаются устранить неполадки. При помощи киноматериалов и наглядных пособий демонстрирует различные виды операций на сердце. Говорит доступно и остроумно, когда нужно — становится серьезным. На нем новый пиджак; сейчас на экране самый драматический момент: трансплантация — больное сердце вынимают и заменяют здоровым.

Продолжение предыдущей сцены: Ханка и Роман, сидя перед телевизором, смотрят передачу. Роман на экране произносит несколько заключительных фраз; затем появляются титры. Xанка с помощью дистанционного устройства выключает телевизор; Роман вопросительно на нее смотрит, Ханка кивает.

Ханка. Нормально, намного лучше.

Роман. Ты уверена?

Ханка. Опять мне будут рассказывать, какой у меня замечательный муж. Две наши девки уже в тебя влюблены. Скоро у тебя появятся фанаты.

Роман. Хорошо, что мы отрепетировали.

Ханка. А ты не хотел…

Роман. Я думал, нужно серьезно… Но так лучше, проще. Может, кто и поймет — если вообще смотрят такие передачи.

Звонит телефон. Роман замирает.

Ханка. Сейчас получишь доказательство. Поднимает трубку.

Ханка. Да, пожалуйста…

Передает трубку Роману.

Роман. Слушаю… Здравствуйте… Спасибо, очень рад… Правда?.. Это идея жены… Хорошо, передам. До свидания.

Кладет трубку; снова раздается звонок.

Ханка. Так будет целый вечер. Подойди.

Роман снимает трубку.

Роман. Алло.

Секунду слушает.

Роман. Тебя.

Передает трубку Ханке и, хотя она знаком просит его этого не делать, выходит из комнаты. Идет в дальний конец квартиры. Там, в крохотной каморке, Роман устроил себе мастерскую. Захламленный стол, паяльник, напильники, молотки, тиски. На столе телефонный аппарат; Роман с помощью маленькой клеммы подсоединяет к нему заранее приготовленный проводок с наушником. Вставляет наушник в ухо. Теперь весь разговор ему отчетливо слышен.

Ханка (за кадром). Могу.

Голос (за кадром). В шесть, хорошо?

Ханка (за кадром). Хорошо.

Голос (за кадром). На Доброй?

Ханка (за кадром). Хорошо.

Голос Ханки звучит так, будто Роман в комнате, — официально, сухо. Лицо Романа искажает гримаса боли; на нем появляется какое-то новое выражение: что-то заставляет его — вопреки сему — дослушать разговор до конца. Роман выходит на длинную лоджию. Ветер. Роман опирается локтями о перила балкона, прячет лицо в ладони. Его бьет дрожь — возможно, ему просто холодно. Ханка заглядывает в каморку, в спальню, в кухню, стучится в ванную и туалет — тишина. Встревоженная (и быть может, чувствуя себя виноватой), срывает с вешалки пальто и выбегает из квартиры. Роман сверху видит ее фигуру в развевающемся пальто.

Роман. Ханка!

Ханка замечает Романа в лоджии седьмого этажа.

Ханка. Я тебя ищу!

Запахивает пальто, медленно идет к подъезду. Роман выходит из квартиры и спускается на лифте на первый этаж. Там уже, нажимая кнопку лифта, стоит Ханка. Не дождавшись, пока закроется дверь, прижимается к Роману.

Ханка. Где ты был? Я испугалась…

Роман. Вышел на балкон… красивый закат.

Ханка. Я испугалась.

Роман. Чего?

Ханка. Не знаю. Тебя нигде не было…

Ханка умело ведет машину, Роман улыбается, когда она рискованным маневром, обогнав «фиат», втискивается между ним и грузовиком. Останавливается перед бассейном.

Ханка. Буду через два часа.

Роман скрывается за дверью бассейна, Ханка уезжает. Роман, однако, не идет в раздевалку. Ответив кивком на приветствие гардеробщика, выходит через заднюю дверь. В боковой улочке такси. Роман открывает дверцу.

Роман. Вы меня ждете?

Таксист. На Добрую.

Роман. Да.

Садится, такси трогается.

Роман. Добрая, угол Солеца.

Такси останавливается на углу, Роман дает водителю деньги.

Роман. Я через несколько минут вернусь.

Входит в подворотню. Пересекает крохотный садик; перед ним дом, который он хотел увидеть. Возле дома — парень в яркой куртке. Через минуту подъезжает Ханка, ставит машину на ближайшую стоянку, в двух шагах от парня. Выходит и ныряет ему под локоть.

Роман в плавках стоит на верхней площадке вышки. Смотрит вниз и медленно наклоняется вперед, удерживаясь кончиками пальцев на самом краю. Летит в воду. Подплывает к лесенке и, держась за нижнюю перекладину, остается под водой, пока хватает дыхания. Вынырнув, судорожно ловит ртом воздух, наполняя уставшие легкие кислородом.

Роман в ординаторской готовит себе кофе. Дверь без стука открывается.

Санитарка. Есть будете?

Роман. Смотря что.

Санитарка. Кровяной зельц.

Роман. Спасибо…

Санитарка уходит. Роман идет к двери, которую она за собой не закрыла. Замечает Олю.

Роман. Вы не обедаете?

Оля. Мне мама приносит.

Роман. Заходите. Я о вас думал.

Снимает со стула какие-то бумаги, предлагает Оле сесть. Сам с чашкой кофе в руке садится на кушетку, прислоняется к стене. Оля с завистью смотрит на чашку.

Роман. Вам нельзя кофе…

Оля. Нет, нет…

Роман. После нашего разговора я купил пластинку.

Оля. Малера?

Роман. Да. По-немецки… великолепно.

Оля заметно оживляется.

Оля. Помните?

Роман. Смутно…

Пытается воспроизвести то, что запомнил. Получается это у него прескверно. Оля смеется. Подхватывает мелодию и с легкостью, не вставая, чистым, вибрирующим, благородным голосом поет несколько тактов. Голос не поставлен, но чувствуется, как он красив. Роман с удивлением присматривается к Оле. Никакой это не концерт: просто Оля спела кусочек из песни, о которой шла речь. Заметив, как смотрит на нее Роман, смущенно умолкает.

Роман. Прекрасно. Жаль, чтобы такой голос…

Оля. Мама говорит то же самое…

Роман. Она права.

Оля. О чем вы мечтали в моем возрасте?

Роман. Я хотел быть хирургом.

Оля. А о доме, о семье не мечтали?

Роман задумывается: ему неприятно об этом вспоминать.

Роман. Не помню.

Оля. Может, вам это не казалось важным. У меня есть парень, он работает в магазине. Я бы хотела выйти за него замуж, родить детей — двоих или троих. Жить как можно дальше от центра, на Брудне или на Урсынове. И все, ничего больше.

Роман улыбается.

Роман. И не хотите, чтобы вами восхищались, любили…

Оля. Он меня любит такой, какая я есть.

Роман подходит к своей машине, стоящей перед больницей. Ночью были заморозки: окна покрыты инеем. Роман очищает стекла. Садится в машину; в ящичке под панелью, куда он прячет щетку, лежит, вероятно, кем-то забытая тетрадь. Роман напрягается. На обложке надпись разноцветными фломастерами: «Мариуш Завидский. Физика. VI семестр». Роман листает тетрадь, сплошь исписанную таинственными, непонятными формулами. Трогается. Останавливает машину около мусоросборников. Выходит и бросает тетрадку в бак. Едет дальше, но метров через четыреста тормозит, подает назад, вылезает из машины, подходит к баку. Тетради не видно. Роман осматривается, подбирает палку, роется в мусоре, находит тетрадь. С брезгливостью вытаскивает ее; достав из машины тряпку, пытается привести в приличное состояние. Уезжает.

Роман бесшумно открывает дверь в квартиру. Вешает пальто. Его кровать постелена. Ханка спит, раскрывшись, и Роман осторожно натягивает на нее одеяло. На полу у кровати Ханкина сумка. Роман берет ее и на цыпочках выходит из комнаты. В ванной достает из сумки и просматривает записные книжки, десятки квитанций, фотографии, косметику. На обложке истрепанной сберкнижки обнаруживает номер телефона. Запоминая, повторяет в уме цифры; больше ничего, заслуживающего внимания, не находит. Запихивает все обратно в сумку и возвращается в спальню. Ханка спит, как спала. Роман ставит сумку на место.

Сослуживица Ханки (за кадром). У тебя когда-то был телефон станции техобслуживания. Опять вытекает масло…

Ханка открывает сумочку, ищет записную книжку — книжка лежит не там, где обычно. Диктует сослуживице телефон, задумчиво и встревожено глядя на сумку. Набирает номер.

Ханка. Это я.

Голос (за кадром). Привет.

Ханка оглядывается и понижает голос.

Ханка. У меня к тебе просьба… без особой надобности не звони мне домой.

Голос (за кадром). Что-нибудь случилось?

Ханка. Нет, ничего. Лучше звонить на работу.

Голос (за кадром). От десяти до восемнадцати.

Ханка. От десяти до восемнадцати. По вторникам и четвергам до двадцати.

Голос (за кадром). Если так нужно…

Ханка. Спасибо.

Голос (за кадром). Пока.

Вечером, уже в постели, Роман тихо смеется над книжкой. Это — «Мир по Гаргу». Негромко звучит музыка: Ханка в наушниках слушает плейер. Роман трогает ее за плечо; Ханка в своих наушниках отзывается неестественно громко.

Ханка. Что?

Роман протягивает ей книжку, показывает место, которое его рассмешило. Ханка читает и начинает смеяться, как Роман минуту назад: над тем же фрагментом, так же тихо.

Роман подвозит Ханку к ее агентству, Ханка выходит, Роман с восхищением смотрит, как прямо и красиво она движется; Ханка, видимо, что-то припомнив, возвращается.

Ханка. Забыла.

Смотрит на часы.

Роман. Что?

Ханка. Мама звонила… просила прислать зонтик и шаль. Сегодня наш самолет летит в Лондон. Черт!

Роман. Там шали не продаются?

Ханка. Мама любит свою.

Роман смотрит на часы.

Роман. Когда этот самолет?

Ханка. В двенадцать.

Роман. У меня операция в час… могу съездить.

Ханка. Милый…

Дает Роману ключ.

Ханка. Зонт на вешалке, шаль в комоде — шерстяная, в черно-синюю клетку. В комоде, который в спальне.

Роман берет ключ.

Роман. Найду.

Роман стоит перед будочкой «Металлоремонт» в Центральном универмаге. Смотрит, как мастер прикладывает уже знакомый нам ключ к болванке и на станочке вытачивает его точную копию.

Роман останавливает машину перед домом на Доброй, открывает ящичек под панелью, пусто — тетради нет. Выходит из машины и идет к дому.

Роман проверяет оба ключа — и тот, и другой — подходят. В квартире — безжизненно прибранной и пустой, где мебель закрыта чехлами, чтоб не пылилась, — Роман осматриваете полный тягостных мыслей и предчувствий. На минуту задерживается перед широкой тахтой, внезапно рывком откидывает покрывало. Простыня чистая, не смятая. Роман старательно застилает тахту. Идет в ванную и открывает автоматическую стиральную машину. Там лежит скомканное постельное белье. Роман смотрит на него, расправляет простыню с желтым пятном посередине и кладет обратно в машину. В комнате замечает стопку газет. Приподнимает их видит то, что ожидал увидеть. Под газетами лежит уже высохшая, однако слегка потрепанна после недолгого, но основательного пребывания в мусорном баке тетрадь. Роман набирает номер — тот самый, который выучил наизусть. После нескольких гудков раздается женский голос

Женщина (за кадром). Алло.

Роман. Можно попросить пана Мариуша?

Женщина (за кадром). Мариуш! К телефону!

Роман прикрывает трубку рукой. Слышит приятный мужской голос.

Мариуш (за кадром). Я слушаю.

Роман не отвечает.

Мариуш (за кадром). Слушаю. Алло!

Не дождавшись ответа, кладет трубку. Роман делает то же самое. Подходит к комоду и слыил телефонный звонок. Секунду колеблется, но все-таки поднимает трубку.

Ханка (за кадром). Ты здесь?

Роман. Да.

Ханка (за кадром). Было все время занято. Болтал с кем-нибудь?

Роман. Нет, я только что вошел. Ты, наверно, не туда попала.

Ханка (за кадром). Нашел?

Роман. Еще нет. Подожди.

Выдвигает ящик, достает шаль — такую, как Ханка описывала, подходит с ней к телефону.

Роман. Шаль уже есть. А зонтик я видел у входной двери.

Ханка (за кадром). Приезжай скорей.

Роман. Сейчас.

Ханка (за кадром). Ромек… не ройся там. Мама любит, чтобы все лежало на месте.

Роман. Знаю. Я поехал.

В агентстве международных авиалиний довольно много клиентов, но толчеи нет. Ханка сразу подходит к Роману, забирает шаль и зонтик.

Ханка. Они еще не выехали. Я сегодня кончаю в шесть.

Роман достает ключи от автомобиля.

Роман. Я оставлю тебе машину.

Ханка. А ты успеешь?

Роман. Двадцать раз. Техпаспорт в машине, в бардачке.

Смотрит, как она отреагирует.

Ханка улыбается.

Ханка. Хорошо.

Роман уходит, Ханка подбегает к молодому парню в форме служащего агентства.

Ханка. Захвати это, капитан знает. Мама в Лондоне заберет.

Парень. А еще что-нибудь я могу для тебя сделать?

Ханка отвечает без тени улыбки.

Ханка. Больше ничего, спасибо.

Не видит Романа, который наблюдает за ней через окно.

Ханки искаженное страстью лицо, она отворачивает голову, по щеке катится слеза. Наслаждения? отвращения? униженности? Мариуш с нежностью смотрит на эту слезу, пытается ласково, покровительственно погладить Ханку по лицу, но она отводит его руку. Мариуш гладит Ханкины волосы, целует руку, которая его оттолкнула.

Роман входит в предоперационную. Ординатор с сигаретой в зубах моет руки. Туда-сюда снуют врачи и сестры.

Ординатор. Наконец-то.

Роман. Пан ординатор…

Ординатор. Переодевайтесь. Начинаем.

Роман. Я хотел попросить… я сегодня не могу оперировать.

Ординатор. Что-нибудь случилось?

Роман. Неважно себя чувствую. Если вы можете…

Ординатор. Две операции.

Роман. Мне очень неприятно…

Ординатор внимательно к нему присматривается.

Ординатор. Вы говорили с девочкой?

Роман. Говорил… На самом деле она хочет, чтобы все осталось, как есть.

Ординатор. Хорошо. Идите.

Мариуш, еще не одетый, сидит в квартире на Доброй. С удивлением разглядывает свою тетрадь.

Мариуш. Уронила в лужу?

Ханка. Нет. Я не роняла. Ты уверен, что оставил ее в машине?

Мариуш. Вроде, да. Лекции по физике за целый семестр… Где ты ее нашла?

Ханка. В ящичке под панелью.

Мариуш обнимает Ханку.

Мариуш. Прости…

Ханка. За что?

Мариуш. За то, что я ее оставил.

Роман на такси подъезжает к дому на углу Доброй и Солеца.

Роман. Сколько на ваших?

Таксист. Половина восьмого.

Роман выходит, проходит через знакомую нам подворотню. На стоянке, как он и подозревал и чего боялся, их машина. Вот она. Мигает огонек охранной сигнализации. Роман притрагивается к капоту. Капот теплый.

Роман поднимается на второй этаж. Подходит к двери, прислушивается. Можно подумать, что он колеблется: войти, ворваться в квартиру (ведь у него есть ключ) или остаться снаружи со своей бедой, скрываемой ото всех, его одного гнетущей. В конце концов, с трудом сделав несколько шагов, садится на ступеньку. Уперев локти в высоко поднятые колени, обхватывает голову руками. Мы так и не узнаем, пытается ли он себе представить, чем сейчас занимается его жена, или, уже не сомневаясь, просто страдает. Так или иначе, сидит неподвижно — пока не услышал щелчок замка. Тогда Роман встает и поднимается на один пролет.

Видит сверху, как Ханка выглядывает из дверей, отступает, и из квартиры выходит парень в яркой куртке. Он сбегает вниз по ступенькам, беспечно посвистывая в такт шагам. Роман, подождав минуту, с внезапной решимостью подходит к дверям квартиры. Достает ключ и уже собирается вставить его в замок, как слышит Ханкины шаги. Отскакивает в сторону — совершенно непроизвольно, как поступил бы любой человек, застигнутый за неблаговидным занятием. У стены возле двери вертикально проложены какие-то трубы, и Роман протискивается за них. Выходит Ханка, закрывает за собой дверь; Роман стоит в двух шагах от нее. Ханка в расстегнутом пальто, сумка болтается в низко опущенной руке; вид у нее очень усталый. Автоматически запирает дверь и идет по коридору, не догадываясь, что Роман рядом. Двигается и выглядит Ханка совершенно иначе, чем утром, когда Роман смотрел, как она вбегает в агентство. Спускается по лестнице, тяжело волоча ноги. Роман вытирает вспотевший, точно во время операции, лоб. Через окно на лестничной площадке видит, как жена небрежным усталым движением бросает сумку в машину. Она, вероятно, забыла выключить сигнализацию — автомобиль мигает фарами и гудит. Гуденье прекращается только через минуту. Ханка уезжает. Роман с посеревшим лицом вылезает из-за труб.

Роман, втянув голову в поднятый воротник пальто, стоит у проходной больницы. Видно удаляющееся такси. Роман озирается; ему не хочется, чтобы кто-нибудь из коллег его увидел. Смотрит во двор, откуда они могут появиться, отступает в тень. С противоположной стороны подъезжает Ханка. Останавливается перед Романом, открывает окно. Улыбающаяся, веселая, беспечная. Опять не такая, как на лестничной площадке в доме на Доброй.

Ханка. Опоздала? Давно ждешь?

Роман смотрит на нее, недоумевая, как можно было так быстро и так резко измениться.

Ханка. Пустить тебя за руль?

Хочет освободить место водителя.

Роман. Нет.

Обходит машину и садится с ней рядом. Ему не удается стереть с лица слезы недавних переживаний. Беззаботная улыбка Ханки постепенно гаснет.

Ханка. Что-то случилось?

Роман отрицательно качает головой.

Ханка поворачивается к нему и ласково касается ладонью его щеки.

Ханка. Тяжелый был день?

Роман каменеет от этого прикосновения. Он не может отделаться от мысли, что минуту назад таким же движением…

Ханка. Операция? Скажи…

Роман. Да.

Ханка. Кто-то умер?

Роман. Да.

Мысли Романа сосредоточены на ее руке. Ханка нежно, сочувственно гладит его по щеке.

Роман. Убери руку.

Рука замирает, но не отдергивается.

Ханка. Кто у тебя умер?

Роман взрывается.

Роман. Не трогай меня!

Со стороны больницы приближается группа врачей с ординатором.

Роман. Поехали.

Ханка смотрит на мужа, не понимая, что с ним происходит. Роману хочется уже только одного: чтобы они побыстрей отсюда уехали.

Роман. Прости. Ну поехали же.

Машина трогается.

Ночь. Ханка просыпается; не открывая глаз, ощупывает пустую подушку рядом. Садится на кровати.

Ханка. Ромек?

Встает, набрасывает халат. Замечает просачивающийся из-под двери ванной свет. Дергает за ручку. Роман сидит на ванне.

Ханка. Роман…

Роман. Не могу заснуть.

На стиральной машине лежит начатая пачка сигарет и маленькая дамская зажигалка.

Роман перехватывает Ханкин взгляд.

Роман. Не мог найти свою…

Ханка. Не важно…

Роман. Скажи… Ты хорошо помнишь физику?

Ханка. А что?

Роман. На тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила… забыл, как дальше.

Ханка. Выталкивающая сила, равная весу вытесненной телом воды… Кажется, так. Ложись спать.

Роман. Кажется, так.

Ханка возвращается в комнату. Роман запирает дверь на задвижку. Достает из-за ванны Ханкину сумку. Кладет туда сигареты и зажигалку. Гасит сигарету под струйкой воды над раковиной. Ханка громко, чтобы он услышал, зовет.

Ханка. Роман.

Роман отвечает тоже громко.

Роман. Да?

Ханка. Все в порядке?

Роман. Все в порядке.

Уже днем Ханка в большой комнате прислушивается к звукам, доносящимся из каморки, где Роман устроил себе мастерскую. Слышны удары молотка по мягкому металлу. Ханка подходит телевизору: на экране мультфильм для детей. Медленно увеличивает громкость и поднимает трубку. Роман заклепками соединяет две полосы жести. В какой-то момент, видно, заподозрив что-то, отрывается от своего занятия, достает из ящика проводок с наушником и присоединяет его к стоящему перед ним телефону. Вставляет наушник в ухо. Слышит гудок. Через минуту раздается мужской голос. Голос, который Роману знаком.

Мариуш (за кадром). Слушаю.

Ханка (за кадром). Это я.

Мариуш (за кадром). Ханя… здравствуй.

Ханка (за кадром). Нам нужно увидеться.

Мариуш (за кадром). Я уже целую неделю тебя об этом прошу.

На лице у Романа появляется такое же выражение, как в тот день, когда мы видели его сидящим у дверей квартиры на Доброй, — мрачное и, пожалуй, еще более ожесточенное.

Ханка (за кадром). А сейчас это мне понадобилось.

Мариуш (за кадром). Мне без тебя плохо.

Ханка (за кадром). Ладно. В четверг ты можешь?

Мариуш (за кадром). Я всегда могу. В любой день.

Ханка (за кадром). В четверг. В шесть.

Мариуш (за кадром). Ханя… что-нибудь…

Ханка (за кадром). В шесть.

Слышно, как Ханка кладет трубку. Роман торопливо отсоединяет наушник и начинает колотить молотком по заклепкам.

Ханка. Что ты делаешь?

Роман. Аккумулятор не за что переносить… зима на носу.

Ханка. У меня еще есть баночка черники… с Мазур. Приготовить что-нибудь вкусненькое? Вареники?.. Ты проголодался?

Роман. Нет, но могу поесть.

Ханка ждет Мариуша в квартире на Доброй. Сидит на кухне за большим старым столом. Рассматривает фотографии, которые достает из шкатулки. Ханка с матерью в Закопане, Ханка с плюшевым медвежонком — тоже закопанская фотография, старые фото для удостоверений, смеющаяся во весь рот маленькая Ханка на пляже, родители с обеих сторон держат ее за руки… Звонок в дверь. Входит Мариуш. Улыбается, расстегивает куртку.

Ханка. Не раздевайся. У меня мало времени.

Мариуш идет за ней в комнату. Пытается ее обнять, и Ханка ему это позволяет, но равнодушно, не выказывая ни малейшей радости.

Мариуш. Я очень скучал.

Ханка выскальзывает из его объятий, садится, Мариуш кладет ладонь ей на колено медленно, глядя в глаза, передвигает руку выше. Ханка останавливает его.

Ханка. Нет.

Мариуш убирает руку.

Мариуш. Нет так нет.

Ханка. Вообще нет. Мы видимся в последний раз.

Мариуш. Ханя…

Ханка. Я только это хотела тебе сказать. А теперь иди.

Камера медленно перемещается к ничем не примечательному на первый взгляд уголку квартиры. Между стеной и шкафом, за открытой дверью в комнату, небольшое пространство сантиметров сорок шириной. В этой щели, склонив голову набок — из-за тесноты иначе нельзя — стоит Роман.

Мариуш. Я не заставляю тебя ложиться в постель. Не гони меня.

Ханка. Я не гоню. Но ты уходи.

Мариуш. Я тебя люблю. Мы никогда об этом не говорили…

Ханка. И не будем.

Мариуш. Он узнал?

Ханка. Не узнал и не узнает. Застегни куртку и уходи.

Ханка встает.

Мариуш. Что я сделал? Нельзя же так вдруг, ни с того, ни с сего…

Ханка. Ты ничего не сделал. Не надо думать только о себе…

Мариуш смотрит на нее с горькой обидой. Ханка тянет вверх молнию на его куртке.

Ханка. Ты прекрасно выглядишь.

Мариуш растерялся от неожиданности; можно сказать, что лицо у него, как у побитой собаки.

Мариуш. Ханя…

Ханка. Ничего, переживешь. Займись физикой… или своими однокурсницами.

Легонько выталкивает его в переднюю. Мариуш хочет еще что-то сказать или сделать, но Ханка не дает ему этой возможности. Запирает за ним дверь. Прислоняется к косяку, вероятно, взволнованная или тронутая признанием парня: таких чувств она от него не ожидала. Неподвижно стоит с минуту; убедившись, что Мариуш ушел, гасит в комнате свет и, выходя, закрывает дверь. И тут замечает что-то, чему в первый момент отказывается верить. Делает шаг вперед, останавливается. Стоит, держась за дверную ручку, с ощущением человека, который взглянул в зеркало и увидел чужое лицо. Все еще не веря своим глазам, всем телом поворачивается к щели между шкафом и стеной. Темно. Ханка зажигает верхний свет. Еще шаг. Прямо перед ней лицо Романа. Они долго смотрят друг другу в глаза. Роман застыл в своей неудобной и унизительной позе.

Ханка. Уходи. (Повторяет громче.) Уходи!

Роман не двигается с места.

Ханка. Зачем ты это сделал? Хотел посмотреть, как мы с ним кувыркаемся на кровати? Надо было прийти неделю назад — все бы увидел.

Роман говорит очень тихо, едва шевеля губами.

Роман. Я был.

Ханка. Был?

Роман. На лестнице… Я знаю.

В тишине оглушительно звенит звонок у входной двери. Ханка не шевелится, Роман — естественно — тоже.

Роман. Открой.

Ханка идет к двери, открывает ее. На пороге Мариуш; у него серьезное лицо человека, принявшего жизненно важное решение.

Мариуш. Если бы ты согласилась выйти за меня замуж… развестись и выйти за меня…

Ханка, ни слова не говоря, закрывает дверь, как будто за ней никого нет. Роман выбирается из-за шкафа. На темном свитере белые следы штукатурки. Ханка возвращается в комнату и внезапно прижимается к грязному свитеру.

Ханка. Обними меня. Если можешь…

Роман бессильно оседает на пол. Ханка опускается возле него на колени. В этом движении нет ничего символического — просто ей хочется быть с ним рядом.

Ханка. Для меня сейчас нет ничего важнее… Обними меня… прошу.

С напряжением вглядывается в лицо Романа. Роман медленно поднимает руки, кладет ей на плечи.

Роман. У меня нет сил…

Ханка прижимается к нему. Плачет безудержно, тоненько, как ребенок. Роман гладит ее, успокаивает. Плач стихает. Ханка говорит, уткнувшись лицом в его свитер, — так неразборчиво, что вначале он ничего не понимает.

Ханка. Ты прав… мы должны…

Роман. Да…

Ханка. Нам нужен… мы должны взять ребенка. Столько есть детей, которых никто не любит… ты был прав…

Роман. Я уже не могу…

Ханка. Ты же не бросишь меня из-за того… из-за того, что я переспала…

Роман. Нет.

Ханка. Я этим займусь… если можешь простить… ты ведь меня обнял…

Роман. Да.

Ханка. Я не представляла… я тебя знаю, но не думала, что тебя это может так задеть.

Роман. Я тоже не думал… Я не имею права ревновать.

Ханка. Имеешь. А я… ты был прав… Я теперь всегда все буду тебе говорить… Чтобы тебе не пришлось…

Роман. Я подделал ключ.

Ханка. Больше тебе не понадобится… Увидишь.

Роман. Мы должны друг от друга отдохнуть. Хотя бы несколько дней.

Ханка. Да. Поезжай куда-нибудь… Я займусь ребенком, пойду к адвокату…

Роман. Лучше ты. Не хочу, чтобы этот физик…

Ханка. Хорошо. Я уеду.

Ханка улыбается. Это едва заметная, «пробная» улыбка. Она не знает, как отреагирует Роман. Роман тоже улыбается — едва заметно, уголками глаз.

Ханка. Ты прав. Я уеду.

В мастерской по ремонту лыж Роман забирает из починки лыжи. Проводит пальцем по краям, одобрительно кивает владельцу мастерской: все в порядке. Стены мастерской оклеены картинками с изображением ботинок, креплений и прочего лыжного снаряжения. Инструменты — все из одного набора, с красными рукоятками — разложены в образцовом порядке. Ботинки легко влезают в наново приделанные крепления.

Владелец мастерской. Не малы?

Роман. Это жены.

Владелец. Тогда другое дело. Легкие лыжи, женские.

Ханка выписывает билеты; внезапно слышит у себя над головой голос.

Мариуш. Я хотел узнать… сколько стоит билет до Мельбурна?

Ханка поднимает голову. Говорит негромко.

Ханка. Уходи.

Мариуш. Я только хотел спросить, сколько стоит билет до Мельбурна.

Ханке совершенно не хочется кричать, затевать скандал. Она смотрит по сторонам. Видит паренька, которому несколько дней назад отдавала зонтик и шаль.

Ханка. Януш!

Громко, официальным тоном, обращается к Мариушу.

Ханка. Коллега вами займется, он обслуживает это направление. Извините.

Вечером — агентство уже закрыто — Роман стучит в стекло. Ханка встает, собирается; Януш — уже знакомый нам паренек — запирает за ней дверь; долго возится со сложным замком. Ханка видит в машине лыжи. Так же, как Роман, проводит пальцем по металлической окантовке.

Ханка. Отлично.

Роман. Я купил тебе в спальный. На четверг. У тебя все в порядке?

Ханка. Да. Я договорилась на завтра с адвокатом.

Ханка выходит из двери с табличкой «Адвокатская коллегия». На секунду останавливается перед магазином дамского платья. Видит в стекле витрины, прямо рядом с собой, фигуру в яркой куртке.

Мариуш. Здравствуй.

Ханка. Привет. Ты еще не в Мельбурне?

Мариуш. Я тогда… говорил серьезно. Ты подумала, я просто так.

Ханка. Не подумала.

Мариуш. Я тебя люблю.

Ханка. Послушай… Мне нужно было с кем-то спать. Ты оказался очень ничего, хотя и не настолько хорош, как воображаешь. Бывают лучше. А теперь ты мне больше не нужен. Понятно?

Мариуш. Я тебе не верю.

Ханка. И зря. Я нашла себе другого.

Мариуш. Не говори так. Это не твои слова. Это не ты…

Ханка. Это я, я. А ты… тебе еще надо подучиться.

Роман застегивает молнию на спортивной сумке. Лыжи и палки уже в чехле.

Ханка …Это довольно долгая история. С мальчиком сложнее, с девочками быстрей. Адвокат гарантирует полное сохранение тайны. Советует только обменять квартиру… чтобы… девочка случайно не узнала от соседей… Мы ведь можем поменяться, правда?

Роман. Можем. И сколько времени это займет?

Ханка. С девочкой? Месяца два… девочек много, все хотят мальчиков. Единственное, что от тебя требуется… справка о бесплодии. Вот и все.

Роман. Возьму у Миколая.

Роман отставляет сумку, Ханка хватает его за руку.

Ханка. Роман… ты правда хочешь?

Роман. Да.

Ханка. Звонить тебе из Закопане? Я могу каждый день…

Роман. Нет.

Ханка. Ты мне веришь?

Роман. Да.

Роман подает Ханке в окно спального вагона чехол с лыжами.

Ханка. Всего десять дней…

Роман. Тебе это пойдет на пользу.

Ханка. Ромек…

Ее голова рядом с ним — Ханка высунулась из окна.

Ханка. Я часто это повторяю… Я тебя люблю. Это правда. Самая взаправдашняя правда.

Роман переливает молоко из бутылки в кастрюлю. Видит через окно играющую во двое маленькую Аню (из седьмого фильма). Аня усадила своих кукол на скамейку и что-то им внушает. Роман даже приоткрывает окно, чтобы послушать, какую она держит речь, но с высоты седьмого этажа ничего не слышно. Все это время он стоит с кастрюлей в руке. Телефонный звонок. Роман берет трубку.

Роман. Слушаю.

Молчание. Роман слышит — а может быть, ему это только кажется, — как на другом конце провода кладут трубку. Подходит к окну и резко его захлопывает.

Роман подъезжает к магазину, ставит машину. Как всегда в эту пору дня, движение здесь небольшое. Роман достает какую-то авоську, запирает дверцу. Внезапно застывает, держась за ручку. Из магазина, навьюченный покупками, выходит Мариуш в своей яркой куртке. Роман не может оторвать от него глаз. Мариуш подходит к маленькому «фиату». На крыше машины укреплены лыжи.

Роман уже переоделся в белую куртку и штаны. Идет с ординатором по коридору.

Роман. Пан ординатор…

Ординатор. Да?

Роман. Я бы хотел… если это возможно… чтобы вы назначали мне меньше операций.

Ординатор. Меньше? Сегодня у вас три…

Роман. Вообще…

Ординатор. Сломались из-за этой девочки? Оля… какая же у нее была фамилия?

Роман. Оля Ярек. Сломался…

Ординатор. Никто не мог предположить…

Роман. Знаю. И все-таки попрошу вас… поменьше.

Ординатор. Надеюсь, вы не перекинетесь на аппендиксы?

Роман останавливается: шутка произвела на него впечатление.

Роман. Знаете… может быть, это выход.

Роман, выключив звук, тупо смотрит какую-то публицистическую телевизионную передачу. Подходит к телефону — далеко не впервые за этот вечер — автоматически набирает номер. Занято. Тоже, вероятно, не в первый раз: Роман сразу же вешает трубку. Выставляет за дверь молочную бутылку, возвращается, снова звонит. На этот раз — с удивлением — слышит редкие гудки; кто-то поднимает трубку. Голос женский.

Голос (за кадрам). Алло?

Роман. Добрый де… добрый вечер… никак не мог до вас дозвониться. Попросите, пожалуйста, Мариуша.

Голос (за кадрам). Его нет. А кто говорит?

Роман. Его однокурсник… С физфака.

Голос (за кадрам). Сын уехал кататься на лыжах. В Закопане. Что-нибудь пе…

Ханка стоит в конце длинной очереди к фуникулеру. Очередь вырастает из маленького помещения станции; погода прекрасная, снег, солнце; лыжники загорают на воткнутых в утробы лыжах. К Ханке сзади приближается Мариуш с лыжами. С минуту за ней наблюдает — Ханка подставила лицо солнцу. Мариуш достает из кармана два билета на фуникулер и заслоняет солнце рукой.

Мариуш. На девять сорок пять.

Ханка смотрит на билеты и только потом поворачивает голову.

Ханка. Что ты… здесь делаешь?

Мариуш. Мне сказали у тебя в агентстве… Я приехал. Я не верю… не поверил тому, что ты говорила…

Ханка смотрит на него секунду, потом на ее лице появляется выражение, знакомое нам по одной из первых сцен. Ханка напряженно глядит в невидимое ей пространство.

Мариуш. Ханя.

Ханка. Подержи… я забыла…

Отдает Мариушу свои лыжи и прямо в лыжных ботинках бежит, скользя по обледенелым ступенькам, к такси.

Ханка в лыжном костюме и лыжных ботинках крутит диск в кабине междугородного телефон автомата.

Ханка. Это больница?

Женский голос (за кадром). Больница.

Ханка. Я звоню из Закопане… Ханна Ныч. Муж на работе?

Голос (за кадром). Пан доктор звонил, что сегодня его не будет… Вы меня слышите?

Ханка. Слышу… У меня к вам огромная просьба. Если муж еще раз позвонит, скажите ему, что я еду в Варшаву… На первом же автобусе или поезде… Алло?

Голос (за кадром). Хорошо, передам. Я вас слышу.

Роман в пальто сидит за столом. Заканчивает писать не очень длинное письмо. Складывает его и прячет в конверт. Небрежно бросает конверт на стол. Выходит из квартиры.

На автобусной станции Ханка отчаянно проталкивается к дверям автобуса на Варшаву. Спотыкаясь, поднимается по ступенькам.

Ханка. Возьмете меня? Мне необходимо…

Она настроена так решительно, что водитель без единого слова указывает ей место рядом собой.

Роман перед домом садится в машину. Едет на юг. Сворачивает на полосу под указателем «Краков». Начинается дождь, Роман включает дворники. Нажимает клавишу на приемнике, находит музыку, увеличивает громкость. Машина едет быстро, радио орет, шоссе в отдалении плавно сворачивает направо. Машина подъезжает к этому месту, но вместо того, чтобы слегка повернуть, мчится по прямой вперед, слетает с шоссе и врезается в окружающую какой-то завод ограду. Тишина. С противоположной стороны приближается молодой человек на велосипеде с доверху загруженным одноколесным прицепом. Увидев машину Романа, притормаживает. У велосипедиста мокрые от дождя волосы. Ограда не такая мощная, как казалось. Машина протаранила ее и оказалась почти целиком на другой стороне. Через разбитое окно внутрь попадает мелкий дождик. Роман висит на ремнях над исковерканным рулем. По окровавленному лицу стекают капли дождя. Пальцы безвольно свисающей руки распрямляются. Роман приоткрывает глаза и откидывается назад, на сиденье. Ощупью, не глядя, выключает приемник. Видит натекшую через растрескавшееся стекло лужицу. Тянется к воде губами.

Темнеет, дождь продолжает идти. Автобус проезжает мимо стоящей на обочине милицейской машины. Неподалеку от нее молодой человек; он придерживает велосипед с коляской. У Xанки полузакрыты глаза, но даже если б она смотрела в окно, вряд ли бы увидела в сгущающихся сумерках за пеленой дождя, как несколько человек грузят на огромную машину техпомощи изуродованный автомобиль. И молодого человека, садящегося на велосипед и исчезающего в темноте, тоже бы не заметила.

Ханка (все еще в лыжных ботинках и куртке) входит в квартиру. Зажигает свет. Тихо, пусто. Замечает на столе конверт. Берет его, чтобы, наконец, убедиться в случившемся.

Роман с забинтованной головой, в гипсовом корсете, лежит в палате рядом с небольшой, скудно оборудованной операционной в больнице маленького городка. Подходит молоденькая медсестра, наклоняется к нему.

Медсестра. Вы меня слышите?

Роман глазами показывает, что слышит.

Медсестра. В гостинице в Закопане вашей жены нет. Она сегодня утром уехала в Варшаву.

На лице Романа можно заметить тень улыбки.

Роман. В Варшаву… Вам не трудно? 37 20 65.

Телефонный звонок. Ханка, все еще в лыжном костюме, понимая, что телефон сообщит то, в чем она уже не сомневается, стискивает руки, чтобы не схватить трубку.

Медсестра переносит телефон поближе к Роману. Гудки в трубке не умолкают.

Медсестра. Никого нет?

Роман не обращает на нее внимания. Наконец слышит, что у него в квартире подняли трубку, слышит тихий хриплый голос Ханки.

Ханка (за кадром). Слушаю.

Роман. Ханя…