Декалог

Фильм второй

Кругом бело. На машинах снежные шапки. Дворник размашистыми движениями сметает с дорожек снег. Издалека приближаются двое мужчин. Один тащит санки, другой придерживает стоящий на санках холодильник. Дворник на минуту прекращает работу, чтобы поглядеть на них, затем снова берется за метлу и при очередном взмахе обнаруживает под толстым слоем снега замерзшего зайца. Видно, выпал у кого-то с балкона. Дворник задирает голову; взгляд его останавливается на лоджии, которая несколько отличается от других. Застекленная маленькими светло-желтыми квадратиками, она служит и оранжереей.

«Оранжерея» изнутри: множество кактусов и маленький электрокамин, обогревающий всю эту буйную, ярко-зеленую растительность. Небольшая квартира. Много портретов (1920—30-е годы); на столе в деревянном бокале дюжина трубок с обгрызанными мундштуками; в уголках некоторых картин маленькие цветные фотографии: молодые мужчина и женщина с двумя смеющимися детьми смотрят прямо в объектив. На старомодной этажерке — клетка с канарейкой, как и полагается, накрытая салфеткой. Рука ординатора сдергивает салфетку, и канарейка немедленно принимается за дело — ее пение будет слышно на протяжении всей сцены. Ординатор в шарфе и старом свитере поверх пижамы, в носках и шлепанцах методично зажигает все газовые горелки и ставит на них большие кастрюли с водой.

Ординатору 65 лет, у него лицо человека, который многого требует от других; от себя, впрочем, тоже. Он выходит на балкон — проверить кактусы. Один, видимо, нуждается в особом внимании; ординатор осматривает его тщательнее остальных. От этого занятия его отрывает звон будильника. Выключив будильник ординатор тут же включает радио. Прослушав краткую сводку новостей, привычным движением перестраивается на другую волну и слушает последние известия по-английски. Одновременно подсыпает канарейке зерен. Звонок в дверь — ординатор никого не ждет. Отпирает три замка. На пороге дворник с замерзшим зайцем.

Дворник. Не у вас, случайно, выпал?

Ординатор смотрит с изумлением.

Дворник. Извиняюсь… Может, у кого другого…

Ординатор улыбается.

Ординатор. И утра обернулась зайцем…

Запирает дверь на все три замка, переносит дымящиеся кастрюли из кухни в ванную, выливает горячую воду в ванну, разбавляет холодной. Протирает запотевшее зеркало.

В толстом демисезонном пальто складывает в корзинку пустые бутылки из-под молока и минеральной воды. В кухонном шкафчике у него — аккуратными отдельными кучками — лежат деньги. Отсчитывает из одной кучки несколько сот злотых, записывает эту сумму на приклеенном к дверце шкафчика листке бумаги, отпирает поочередно три замка…

На лестничной площадке у окна стоит женщина. В одном только платье — она здесь живет. Курит. Ординатор проходит мимо. Женщина делает шаг в его сторону. Она как будто хочет что-то сказать, но, ничего не сказав, отступает, поворачивается лицом к окну. У нее худые хрупкие плечи. Пальцы с излишней силой сминают окурок.

Ординатор долго, брезгливо разглядывает булки, кладет в корзинку буханку хлеба, сыр и две бутылки молока. С улыбкой подходит к кассе.

Ординатор. Опять свежих булок нет.

Кассирша. Будете писать?

Ординатор. Конечно.

Покупателей в магазине в эту пору немного. Кассирша достает книгу жалоб и предложений с привязанной на веревочке авторучкой. Ординатор старательно заносит в книгу очередную жалобу — несколько последних страниц исписаны его почерком. Кассирша тем временем вынимает из корзинки пустые бутылки. Ординатор возвращает ей жалобную книгу.

Кассирша. Спасибо, пан доктор. Две молочных и две из-под содовой.

Ординатор. Так точно.

Вытаскивает старый, в нескольких местах зашитый бумажник.

Выходит из лифта. Дорота — женщина с хрупкими плечами — курит на том же месте, у окна. Ординатор проходит мимо, повторяет ритуал с тремя замками, откладывает покупки и неслышно, на цыпочках подходит к дверному глазку. Дорота стоит у самого порога. Ординатор приоткрывает дверь.

Ординатор. Вам что-то от меня нужно. Слушаю вас.

Дорота. Я живу на последнем этаже. Надеюсь, вы меня помните.

Ординатор. Помню. Два года назад вы задавили мою собаку.

Шире открывает дверь, и женщина входит в переднюю.

Дорота. Меня зовут Дорота Геллер. Мой муж лежит у вас в отделении.

Ординатор. Вы хотите справиться о его состоянии?

Дорота. Да.

Ординатор. Родственников пациентов я принимаю по средам во второй половине дня. С трех до пяти.

Дорота. Через два дня.

Ординатор. Да. Сегодня понедельник.

Закрывает за Доротой дверь. Дорота поворачивается к глазку.

Дорота (вполголоса). Жаль, что я тебя не задавила.

Ординатора отрывает от чтения объявлений в ежедневной газете характерный звонок в дверь: два коротких и два длинных сигнала. Входит пани Бася.

Пани Бася. Холодно, пан доктор.

Ординатор. Холодно.

Сразу ведет ее на балкон и показывает кактус, который разглядывал утром.

Ординатор. Болеет, верно?

Пани Бася, как врач, склоняется над кактусом.

Пани Бася. Захиреет…

Ординатор. Думаете?

Женщина печально кивает — она знает. Уходят с балкона. В кухне ординатор снимает с плиты кипящий чайник, насыпает в два стакана по ложечке с верхом кофе, заливает водой. Пани Бася усаживается за стол. Видно, что оба любят такие минуты.

Ординатор. Представляете, это была не простуда. Зубки резались. Он всю ночь проплакал, а утром я потрогал во рту, внизу и почувствовал остренькое. Зуб.

Пани Бася. Не спали?

Ординатор. Только под утро уснул. Я не спал, потому что около него сидел, а она… она волновалась, что мы не спим, и тоже не спала. Утром отец пришел из своей комнаты, разинул рот: «О-о-о…» Засмеялся и показал пальцем дырку на месте зуба.

Пани Бася. У зубного был?

Ординатор. Нет, он в жизни не ходил к врачу. В пятьдесят с лишним лет ни одного испорченного зуба. Кроме этого… он его вырвал. Сам. Я говорю, у маленького вылез первый зубик, а он смеется: все правильно, так и должно быть.

Пани Бася улыбается. Может, некорректно об этом упоминать, но у нее нет передних зубов. И она ни капельки не стесняется.

Ординатор. Развернул носовой платок, а там у него зуб. Белый, чистый. Посадил на колени малышку и ей показал. Вот так, пани Бася. Я надеваю кашне. Маленький спокойно спит, я его вижу через приоткрытую дверь. В комнате сидит отец, на коленях внучка, хохочет, примеряет себе его зуб. Она стоит в коридоре, высокая, очень прямая, под глазами круги от бессонной ночи, и говорит: не нравится мне все это. Слишком много в доме зубов. Будь осторожен. Я напоследок говорю: постарайся поспать. Отец сегодня никуда не выходит. Она серьезно так кивает: хорошо.

Глаза у ординатора полузакрыты, и тон изменился — нетрудно догадаться, что рассказ окончен.

Пани Бася допивает последний глоток. Минутная тишина. Пани Бася понимает, что ждать больше нечего. Да и кофе уже выпит.

Пани Бася. Я все… Разрешите?

Убирает со стола стаканы, ставит в раковину. Разворачивает сверток со своими тряпками, достает дну — самую мягкую — и сразу начинает вытирать пыль с полок в комнате. Ординатор встает из-за кухонного стола, в коридоре надевает свое пальто с меховым воротником. Вспоминает про отчеркнутые объявления в «Жице Варшавы». Протягивает газету пани Басе.

Ординатор. Сегодня три… Не забудете хорошенько закрыть за собой дверь?

Выходит. Замечает в конце коридора Дороту с сигаретой. Она с тех пор так и стоит у окна.

Ординатор. Послушайте…

Говорит ей в спину. Дорота не оборачивается.

Ординатор. Приходите сегодня после двенадцати.

Садится в лифт.

Дорота — красивая женщина лет тридцати, из разряда тех, кого коротко характеризуют: «девушка». Подходит к столику, на котором лежит письмо. Мы успеваем прочитать первые фразы: «Любимый. У нас тут зима, мороз. Не могу забыть…» Возможно, нам бы удалось дочитать письмо до конца, если б не рука Дороты, которая рвет листок на мелкие кусочки.

Включает автоответчик. Раздается записанный на магнитофонную пленку голос.

Голос (за кадром). Доротка, ты дома?.. Возьми трубку, если дома… Нету… Я уезжаю на неделю кататься на лыжах. Целую.

Минутная пауза. После короткого «бип» — другой голос.

Голос (за кадром). Говорит Янек Вежбицкий. Есть дело. Вечером заскочу.

Тишина. Дорота снова включает магнитофон и подходит к окну. Ординатор пересекает площадку домами, направляясь к детскому саду.

В квартиру Дороты звонит почтальон — коротышка с большой головой и слуховым аппаратом, который, видно, не очень ему помогает, потому что почтальон сразу начинает кричать.

Почтальон. Пани Геллер? Вам перевод. По больничному мужа. Попрошу удостоверение.

Дорота. У меня только заграничный паспорт. Годится?

Почтальон подставляет ухо с аппаратом.

Дорота. У меня только заграничный паспорт.

Почтальон заполняет квитанцию и выдает деньги.

Дорота. Больше ничего?

Почтальон закрывает сумку и отрицательно качает головой.

В кабинете заведующей детского сада, временно превращенном во врачебный, ординатор заканчивает осмотр маленького мальчика. Отсылает его, шлепнув по попке, и делает запись в медицинской карте. Осматривает девочку.

Ординатор. К зубному не ходишь?

Девочка мотает головой: не ходит. Ординатор что-то помечает в карте.

Заведующая. Уже все, пан ординатор.

Ординатор. Скверные у них зубы.

Заведующая. Питаются не так, как нужно.

Ординатор. Да.

Заведующая. В понедельник? Как всегда?

Ординатор входит в больницу, вахтер прикладывает руку к фуражке.

Сестры и врачи раскланиваются с проходящим по отделению ординатором. Пациенты на площадке между этажами вытаскивают изо рта сигареты, чтобы сказать: «Здравствуйте». В коридоре своего отделения ординатор останавливает молодого врача.

Ординатор. Где лежит Геллер, коллега?

Врач на минуту задумывается.

Врач. Оперированный? В двенадцатой.

Ординатор. Дайте мне его историю.

Подходит к палате номер 12, хочет войти, но через стеклянную дверь видит у кровати одного из больных Дороту. Некоторое время смотрит на обоих и уходит.

Анджей, муж Дороты, на несколько лет ее старше. Дорота смотрит на него с тем горестным изумлением, с каким мы невольно глядим на умирающего близкого человека. Она принесла мужу баночку компота, но, понимая всю неуместность этого дара, прячет баночку в сумку. Несмело поправляет подушку, разглаживает одеяло, наконец выходит, и тогда Анджей осторожно приоткрывает глаза — проснулся? Или все это время не спал, просто не хотел говорить с женой? По лицу Анджея пробегает судорога боли. Из-под полуопущенных век он рассматривает окружающие предметы. На белой спинке кровати облупилась краска. Откуда-то на эту спинку падают, разбиваясь, капли воды — вначале медленно, с большими интервалами, по одной или две-три сразу. На стене у самого потолка мокрые потеки. На подоконнике валяется несколько листочков. Анджей закрывает глаза. Ясно, что ему ничего этого не хочется видеть. Из батареи в подставленное ведро капает вода — в таком же ритме, как на спинку кровати. Лицо Анджея опять искажается от боли.

Секретарша. К вам какая-то женщина. Геллер.

Ординатор. Разве уже больше двенадцати?

Секретарша проверяет время по часам.

Секретарша. Три минуты первого.

Ординатор отрывается от бумаг и рукой показывает входящей Дороте на стул.

Ординатор. Садитесь.

Дорота достает сигареты и спички.

Дорота. Можно?

Ординатор. Я не курю, но если вам обязательно…

Дорота прячет сигареты и спички. Ординатор рассматривает на свет рентгеновский снимок, который лежал в истории болезни Анджея.

Ординатор. Диагноз, лечение, операция — все поздно…

Дорота. Что это значит?

Ординатор поворачивается к ней.

Ординатор. Плохо.

Складывает бумаги, считая, что разговор окончен.

Дорота. Он будет жить?

Ординатор. Не знаю.

Дорота встает, подходит к ординатору.

Дорота. Я должна знать. И вы должны…

Ординатор. Единственное, что я должен, — лечить вашего мужа, и как можно лучше. А знаю я одно: не знаю.

Ранние сумерки. Вахтер при виде ординатора прикладывает пальцы к козырьку. Ординатор сворачивает в переулок. Дорота в «фольксвагене» загораживает ему путь.

Дорота. Я вас подвезу.

Ординатор. Спасибо, я хожу пешком.

Дорота ждет, пока он отойдет подальше, и медленно едет за ним.

«Фольксваген», соблюдая почтительное расстояние, въезжает следом за ординатором в жилой квартал. Ординатор сворачивает за угол дома, Дорота прибавляет скорость, но за углом никого нет. Дает задний ход. Подъезжает к дому, в котором они оба живут, и — нарушая правила — ставит машину перед самым подъездом, чтобы ординатор не смог улизнуть.

Ординатор сидит в большой комнате. Везде импровизированные полки, посылочные ящики, множество склянок, пузырьков с лекарствами, разноцветных коробочек. Ординатор с помощью двух молодых людей выискивает в разложенных перед ним справочниках описания лекарств, находит их польские названия. Надевая и снимая очки, читает сроки годности лекарств. В комнату входит худощавый мужчина в черном, только у горла белеет полоска стоячего воротничка. Это ксендз, которого мы, возможно, помним по первой новелле. Ординатор поднимает на лоб очки.

Ординатор. Работы на неделю.

Ксендз. Прошу прощения… у нас здесь сейчас будут занятия.

Ординатор кисло улыбается.

Ординатор. Тогда на месяц.

Дорота уже замерзла в машине. Включает мотор и печку, греет руки. Ординатор, завидев издалека «фольксваген», пятится и входит в другой подъезд.

Ординатор нажимает верхнюю кнопку в лифте и по коридору, тянущемуся вдоль всего здания, переходит в нудный подъезд. Вызывает лифт и спускается на свой этаж. Ключи, три замка и так далее.

Дорота с изумлением видим, что в оранжерее загорается свет.

Ординатор, еще в пальто, читает оставленную пани Басей записку: «Суп в холодильнике, кактус я пересадила в горшок и подперла. Вы его не трогайте. По объявлениям звонила. В среду приду и расскажу. Барбара». Звонок. Ординатор вздыхает. Настойчивый звонок повторяется.

Ординатор. Сейчас!

Зажигает газ, ставит на огонь четыре приготовленные пани Басей кастрюли с водой и открывает дверь. Дорота, не снимая дубленки, входит в комнату.

Ординатор. Я зашел через другой подъезд. Можете курить!

Дорота вытаскивает из пачки сигарету; пальцы у нее дрожат. Озирается в поисках пепельницы, встает. На письменном столе пепельницы нет, зато есть фотография в рамке. Несколько мужчин стоят около старого винтового самолета.

Ординатор. Как вы моетесь?

Дорота. Грею на газу воду.

Ординатор. Послушайте… Я правда не знаю.

Дорота затягивается и стряхивает пепел на ладонь.

Дорота. Я очень… Мы с мужем… Я его люблю.

Ординатор. Я несколько раз видел вас вместе. Похоже было.

Дорота рассматривает горстку пепла у себя в ладони.

Ординатор. Медицина ничего не знает о причинах. О последствиях — чуть больше. Прогнозы… тоже мало что можно сказать…

Дорота перебивает его.

Дорота. Американцы своим больным говорят.

Ординатор. Да, говорят. Плохие прогнозы в основном подтверждаются, хорошие — реже.

Дорота. Пускай будет плохой. Скажите: он умрет. Чтобы я знала. Я буду делать для него все, что могу…

Пепел с её сигареты падает на пол.

Ординатор. Ничего вы не можете. Только ждать.

Короткие рациональные ответы ординатора бесят Дороту, но она должна во что бы то ни стало довести разговор до конца. На этот раз ей удается стряхнуть пепел в ладонь. Успокаивается.

Дорота. Если дадите еще минуту, я скажу, почему мне необходимо это знать.

Ординатор. Слушаю.

Дорота. Я не могла забеременеть. А теперь я на третьем месяце. Не от мужа… Если сделать аборт… всё, это последний шанс. А если муж будет жить… нельзя рожать этого ребенка. Мужчина, о котором я говорю, очень близкий мне человек. Не знаю, поймете ли вы… Можно любить сразу двоих…

Ординатор. Надежды на выздоровление у него не больше пяти процентов, на то, что выживет и будет влачить жалкое существование, — примерно пятнадцать. Так утверждает медицина. Я же… Я слишком много видел людей, которые жили, хотя не должны были жить, и таких, которые умирали без причины.

Дорота долго, старательно гасит сигарету в спичечном коробке. Ярко вспыхивает внезапно загоревшаяся спичка.

Ординатор. Он будет знать, что это не его ребенок?

На лице Дороты появляется нечто подобное тому, что в романах называется «злой улыбкой».

Дорота. Конечно… Вы способны только раскладывать все по полочкам. Вы тоже…

Ординатор. Я знаю, что люди на все соглашаются. Иногда…

Дорота. Есть вещи, которые нельзя сделать человеку… которого любишь… который умирает… Вы верите в Бога?

Ординатор. Да…

Дорота. А мне не у кого спросить…

Дорота уходит, не попрощавшись. Ординатор поднимает голову. С фотографии на него глядят смеющиеся дети с мороженым в руках. Ординатор встает и набрасывает салфетку на клетку с канарейкой, которая как раз собралась петь.

Перед дверью в квартиру Дороты на большом туго набитом рюкзаке сидит мужчина в ветровке. Увидев Дороту, встает.

Янек. Ты слышала на автоответчике?..

Дорота. Да.

Открывает дверь, смотрит на рюкзак.

Дорота. Это Анджея?

Янек. Мы уезжаем. Через неделю. Через неделю. Прямиком в Дели, а оттуда, уже с носильщиками, идем в первый лагерь.

Входят в квартиру. Янек ставит тяжелый рюкзак в передней.

Дорота. Зачем принес?

Янек. Никого же не будет, еще кто-нибудь залезет…

Дорота. Послушай… а не рановато ли вы его хороните?!

Янек достает из кармана записку.

Янек. Я ему написал… В горах нам его будет не хватать.

Дорота. Забирай это. Забирай.

С грохотом распахивает дверь, пытается одна выволочь тяжеленный рюкзак на площадку.

Дорота. Он член клуба или нет?! Имеет право держать рюкзак на складе?

Янек. Да, но…

Дорота. Так пускай там и лежит, черт побери! Пусть лежит, по крайней мере, пока он не умер!

Перетаскивает рюкзак через порог и захлопывает дверь. Янек остается в передней.

Янек. Прости… Мы не хотели… Бедная ты…

Дорота. Нет, уже все в порядке. Это было не так глупо…

Янек. Ты о чем?

Дорота. Об этом идиотском рюкзаке.

Янек. Как он себя чувствует?

Дорота молчит.

Сидит на кухне. Тупо смотрит на стакан с чаем, над которым клубится пар. Поднеся к стакану палец, начинает медленно, миллиметр за миллиметром, подталкивать его к краю стола. И вот уже он стоит на краю, но Дорота не убирает пальца, стакан наклоняется и со звоном падает. Дорота не реагирует. Она будто и не заметила того, что сделала. В комнате зазвонил телефон. Дорота не двигается с места. После второго звонка включается магнитофон. Слышен Доротин голос.

Дорота (за кадром). Квартира Анджея и Дороты Геллер. Вы говорите с автоответчиком. После сигнала сообщите, что вы хотели сказать. У вас есть полминуты.

Короткий электронный сигнал, и после небольшой паузы отчетливый мужской голос.

Мужчина (за кадром). Это я. Здесь еще только полдень, а у тебя вечер. Я вернулся с репетиции. Набежала куча народу. Мне ужасно одиноко. Жду тебя каждый день. Позвоню завтра вечером, у вас будет ночь… Запись, наверно, уже кон…

Негромкий щелчок. Магнитофон отключается.

В пустой — еще рано — лаборатории ординатор рассматривает что-то под микроскопом. Продолжается это долго.

Ординатор. Предыдущий мазок.

Молодой врач сменяет препарат под объективом. Ординатор опять замирает над микроскопом.

Ординатор. Еще более ранний.

Процедура повторяется.

Ординатор. И самый последний.

Молодой врач снова заменяет препарат.

Ординатор. Взгляните.

Теперь врач склоняется над окуляром. Ординатор меняет препараты, всякий раз сообщая, какой кладет.

Ординатор. Две недели назад. Неделя. Самый свежий.

Молодой врач поднимает взгляд. Вокруг глаза у него отпечатался ободок окуляра.

Врач. Вы нас всегда учили…

Ординатор. Оставьте… Что вы думаете?

Врач. Прогрессирует.

Ординатор кивает — он думает так же.

У гинеколога вид мужчины, видавшего немало женщин — не только в клинике. Закончив осмотр, он разглядывает Дороту.

Гинеколог. Прекрасно. Можете сойти.

Дорота не шевелится.

Дорота. Мне необходимо сделать аборт, доктор. Я пришла договориться.

Гинеколог. От такой прелести хотите избавиться?

Дорота. От такой прелести.

Гинеколог раскрывает блокнот, ищет свободное место.

Гинеколог. Вы у меня бывали?

Дорота. Первый раз.

Гинеколог. Послезавтра. Фамилия?

Дорота. Геллер. Дорота.

Гинеколог. Красивое имя.

Дорота в холле гостиницы «Европейская». Озирается. Мужчина в очках, лет тридцати пяти, отставляет чашечку кофе, встает.

Дорота. Это вы?

Человек в очках. Я… Здравствуйте. Витек мне говорил…

Достает конверт и пакетик в цветной бумаге.

Дорота. Когда вы прилетели?

Человек в очках. Ночью. Он просил, чтобы я вам о нем рассказал.

Дорота. Рассказывайте.

Человек в очках. Концерт уже был. Он не может до вас дозвониться. Просил меня сказать… Он попытается сегодня ночью… На концерте был полный зал…

Дорота. Знаю.

Разговор не клеится.

Человек в очках. Вот и все. У вас есть ключи от его квартиры…

Дорота. Да.

Человек в очках. Он просил, чтобы вы забрали оттуда ноты. Они на рояле, несколько листов в зеленой обложке. Вот и все.

Дорота в квартире Витека. Открывает рояль, легонько ударяет пальцем по клавишам. Закрывает укрышку, но музыка не умолкает. Она будет слышна на протяжении всей сцены. Квартира представляет собой одну большую комнату — все перегородки сняты. Видно, что Витек уезжал в спешке — кровать не застлана, везде разбросаны вещи. Дорота подходит к висящему на плечиках пиджаку. Всовывает руку в рукав, прижимается к нему. Потом идет в ванную, зажигает свет. На зеркале губной помадой написано: «Встала раньше. В девять у филармонии. Дорота». В середине буквы «о» в слове «Дорота» нарисовано улыбающееся солнышко. Дорота тоже улыбается, возвращается к роялю и кладет на лежащие там ноты в зеленой обложке письмо и яркий пакетик.

Пани Бася улыбается с порога — но не так, как обычно.

Ординатор. Добрый день, пани Барбара.

Смотрит на нее внимательно.

Ординатор. Что случилось, пани Барбара?

Пани Бася. Купила…

Ординатор. Купили!

Пани Бася. Да, по объявлению, которое вы отметили…

Ординатор. Почему не надели? Надо же показать…

Пани Бася. Красивое. Я его, наверное, не стану носить. Жалко… Знаете, какие сейчас люди. Снимут, и не заметишь.

Ординатор. Рассказывайте.

Пани Бася показывает.

Пани Бася. Длинное, черное… будто на меня сшито… а воротник… ну в точности, как я хотела…

Ординатор. Сколько отдали? Мне-то можно сказать…

Пани Бася смеется — теперь уже от всей души; она счастлива.

Пани Бася. Все, пан ординатор. Все, что скопила за тридцать лет.

Она уже успела переодеться, достала из сумки отвертку и теперь стоит у балконной двери, выкручивая болты из оконных рам. На одном окне висят рентгеновские снимки. Ординатор подходит к ним и — в который уже раз — внимательно рассматривает.

Когда пани Бася приближается со своей отверткой, перевешивает снимки так, чтобы они ей не мешали.

Пани Бася. Вы уже и дома работаете?

Ординатор. Да… Люди все время спрашивают, сколько им осталось жить…

Пани Бася. И вы говорите?

Ординатор. Не говорю… Я ведь не знаю…

Пани Бася отрывается от работы и сообщает, понизив голос, точно открывая великую тайну.

Пани Бася. Я б хотела умереть сразу.

Ординатор отвечает таким же серьезным, заговорщическим тоном.

Ординатор. Боитесь?

Пани Бася. Кто ж не боится. Но я, пан доктор… Пока жива, окна у меня всегда будут сверкать.

Ординатор прячет рентгеновские снимки в портфель. В кухне насыпает в стаканы кофе, заливает кипятком. Пани Бася стоит на пороге, вытирая фартуком руки. Оба садятся, пьют кофе, как всегда маленькими глотками, чтоб не обжечься. После минутного молчания пани Бася напоминает.

Пани Бася. Вы надели кашне…

Ординатор. Кашне… да. Сегодня, пани Бася, рассказ будет недолгий. Надел кашне и пошел на работу, в больницу. Приходит человек и говорит: есть приказ, сегодня ночью переброска в Англию. Я позвонил домой, она спала. Подошел отец, сказал: она спит, поэтому я так тихо говорю. Я спрашиваю: а дети? Все в порядке. Я с ними играл, и девочка от смеха описалась, а малыш проснулся голодный, я его покормил, и теперь он калякает по-своему. Я засмеялся: и о чем же калякает? Видно, он ему приставил трубку, потому что я услышал: гу… гуу… Это было в одиннадцать. В двенадцать я отпросился с работы. Поехал домой, а дома уже не было.

Пани Бася застывает, не донеся стакан до рта.

Пани Бася. Это тогда, значит?..

Ординатор. Тогда, пани Бася. На том месте, где стоял наш дом, была яма. Тогда. В тот самый день, в начале первого.

Дорота (за кадром). Квартира Анджея и Дороты Геллер. Вы говорите с автоответчиком. После сигнала сообщите, что вы хотели сказать. У вас есть полминуты.

Как обычно, короткий электронный сигнал. Голос Витека — отчетливый, как будто Витек рядом, хотя он очень далеко.

Витек (за кадром). Дорота, возьми трубку. Ты ведь дома?.

Дорота поднимает трубку. Ночь.

Витек (за кадром). Дорота… Я звоню уже который день…

Дорота. Меня не было.

Витек (за кадром). Ты получила паспорт?

Дорота. Получила… Но… он мне не понадобится.

Витек (за кадром). Почему?

Дорота молчит.

Витек (за кадром). Дорота! Почему? Как Анджей?

Дорота. Плохо. Очень плохо.

Витек (за кадром). Почему не понадобится паспорт?

Дорота. Я иду на аборт.

Витек (за кадром). Что ты сказала?

Дорота. Завтра я иду делать аборт.

Теперь молчит Витек.

Дорота. Понял?

Витек (за кадром). Да. Дорота, если ты это сделаешь, а Анджей умрет… мы не сможем быть вместе.

Дорота. Знаю.

Опять тишина.

Дорота. Этот разговор тебе будет стоить кучу денег.

Витек (за кадром). Я хочу, чтобы ты была со мной.

Дорота. Попроси кого-нибудь привезти тебе ноты…

Витек (за кадром). Да. Я хочу… Я тебя люблю.

Дорота вешает трубку. Вырывает телефонный шнур из розетки и обнимает руками подушку.

В комнате, заставленной канцелярскими шкафами со множеством ящичков, принимает посетителей блондинка средних лет.

Дорота. Я хочу вернуть паспорт.

Блондинка. Фамилия.

Дорота. Дорота Геллер.

Блондинка выдвигает один из ящичков, без труда находит удостоверение личности Дороты и с удивлением смотрит на приколотый к нему квиток.

Блондинка. Вы несколько дней назад получали. В Штаты.

Дорота. Да.

Блондинка. Пока не обязательно отдавать. Даже если поездка откладывается.

Дорота. Она не откладывается. Я никуда не еду.

Ординатор проводит у себя в кабинете совещание.

Ординатор …по этому поводу я тоже не скажу ничего утешительного. Чтобы вывести тараканов надо на несколько дней освободить все палаты, чего мы сделать не можем. Так что придется еще по крайней мере год жить…

На пороге появляется секретарша, говорит шепотом.

Секретарша. Эта дама, она уже приходила… Геллер…

Ординатор. Впустите.

Секретарша выходит из кабинета, а ординатор возвращается к прерванной теме борьбы с тараканами.

Секретарша. Пан ординатор сказал: только в порядке исключения.

Открывает стеклянную дверь, ведущую из отделения в коридор, и впускает Дороту. Дверь палаты № 12, как мы помним, тоже наполовину застеклена. Дорота подходит к этой двери, смотрит через стекло палату. У Анджея волосы слиплись от пота, щеки еще больше ввалились. Резиновые шланги капельницы, маленький лоток, в который Анджей поминутно, не открывая глаз, сплевывает. Невдалеке от Дороты в коридоре стоит — не замеченный ею — молодой мужчина в чем-то белом, похожем на врачебный халат. Внимательно смотрит то на Дороту, то на Анджея. Его лицо нам знакомо. Может быть, мы уже видели в этом сериале, может быть, где-то еще. Возможно, каждый из нас когда-нибудь видел это лицо… Дорота садится возле Анджея. Наклоняется к нему.

Дорота. Анджей. Ты меня слышишь?

Искаженное от боли лицо Анджея разглаживается — больше ничто не указывает, что он услышал Дороту.

Дорота. Слышишь?

Говорит тихо, но очень отчетливо, разделяя слова.

Дорота. Я — очень — тебя люблю.

Трудно сказать, понимает ли что-нибудь Анджей. Его лицо снова искривляет гримаса боли. Дорота гладит мокрые волосы. Ей хочется, чтобы Анджей — даже если ее не слышит — знал, что она рядом.

Молодой мужчина в белом по-прежнему смотрит в палату сквозь стеклянную дверь. Смотрит на Анджея, который сейчас не ЗДЕСЬ и не ТАМ. Дорота убирает упавшую на лоб мужа прядь волос и выходит из палаты, а Анджей разглядывает мир: облупленную спинку кровати, на которую — неизвестно откуда — капает вода. Теперь она густая, плотная, как прозрачная ртуть. Капли разбиваются о спинку с неожиданной силой…

Дорота бесцеремонно проходит через комнату секретарши и резко открывает дверь в кабинет. Ординатор умолкает на полуслове, секретарша вскакивает с сознанием допущенной оплошности. Ординатор обращается вначале к ней.

Ординатор. Оставьте нас.

Дорота. Не надо, я на секунду.

Смотрит ординатору в глаза.

Дорота. Вы отказались вынести приговор моему мужу. Но я не хочу, чтобы ваша совесть была спокойна. Вы вынесли приговор моему ребенку.

Ординатор снова обращается к секретарше.

Ординатор. Оставьте нас, я же просил.

Дорота. Через час я иду к врачу.

Ординатор. Не делайте этого.

Дорота останавливается.

Дорота. Что?

Ординатор. Не делайте этого.

Ординатору трудно произнести то, что он решил сказать.

Ординатор. Он умрет.

Дорота. Откуда вы знаете?

Ординатор. Каждый день новые метастазы. Шансов нет.

Дорота. Поклянитесь.

Ординатор молчит.

Дорота. Поклянитесь!

Ординатор. Бог мне свидетель!

Дороту отпускает напряжение. Лицо ее почти спокойно. Она идет к двери, но уже далеко не столь решительно. Ординатор окликает ее у самого порога.

Ординатор. Простите…

Дорота оборачивается.

Ординатор. Вы, если не ошибаюсь, выступаете в филармонии?

Дорота. Выступаю.

Ординатор. Мне бы хотелось как-нибудь послушать…

Дорота пристально на него смотрит и медленно закрывает за собой дверь.

Сумерки. Дорота в своей квартире стоит у окна. Смотрит в пространство. Позади нее — мрак неосвещенного жилья.

К окну своей оранжереи, освещенной раскаленной докрасна спиралью электрокамина, подходит ординатор и, как Дорота, смотрит вдаль.

Лицо Анджея бледно. Слышен негромкий звук — звон? Жужжанье? Анджей приподнимает веки. В стакане с остатками компота барахтается пчела. В какой-то момент жужжанье смолкает. Пчела медленно карабкается вверх по стеклу. Добравшись до края стакана, отряхивает крылышки и улетает.

Зал филармонии, концерт. Дорота, поглощенная игрой, среди скрипачей. Среди публики — ординатор. Вслушиваясь в прекрасную, превосходно исполняемую музыку, светлую и гармоничную, смотрит на Дороту. Больше ничего не происходит — музыка заполняет зал, а потом умолкает. Дорота отрывает смычок от скрипки.

Ночью кабинет ординатора утрачивает свой сухой деловой облик. В небольшой круг света от лампы на письменном столе попадают только ближайшие предметы. Ординатор дремлет, откинув голову на спинку кресла. Судя по разложенным перед ним бумагам, результатам анализов, историям болезней, он заснул за работой. Его будит негромкий стук в дверь.

Ординатор. Войдите.

Дверь приоткрывается. На пороге Анджей. Он по-прежнему очень худ и бледен, однако жив и стоит в дверях. Мы впервые слышим его низкий голос.

Анджей. Можно?

Ординатор. Прошу.

Анджей. Вы спали…

Ординатор. Вздремнул. Заходите…

Анджей пока еще чувствует себя неуверенно, передвигается осторожно, опирается о кресло.

Анджей. Не могу спать…

Ординатор. Садитесь.

Анджей. Я хотел вас поблагодарить.

Ординатор. Не за что. В вашем случае, правда, не за что.

Анджей. Я не верил…

Ординатор. Я тоже. Обследования, анализы, снимки — все указывало на… Видите, в очередной раз выяснилось, что мы очень мало знаем.

Анджей. Я возвращаюсь оттуда… Да?

Ординатор. Да.

Анджей. Мне казалось, что мир распадается. Все становилось причудливым, безобразным… Будто кто-то умышленно уродовал мир, чтобы мне было легче, чтобы я о нем не жалел…

Ординатор. А сейчас? Покрасивее стал?

Анджей. Нет… Но я могу прикоснуться к столу. Он гораздо прочнее… Более реальный.

Анджей дотрагивается до стола, уже изрядно потрепанного жизнью — выщербленного, потрескавшегося. Надо быть в особом состоянии духа, чтобы назвать его «прочным». Анджею как будто неловко за свои слова. Он соединяет ладони, шевелит пальцами, смотрит на них.

Анджей. К тому же… знаете…

Ординатор терпеливо ждет.

Анджей …у нас будет ребенок.

Поднимает улыбающийся взгляд. Ординатор готов разделить его чувства.

Ординатор. Я очень рад… пан Анджей.