Деликатный вопрос

ЮБИЛЕЙ

Совещание окончилось в девять вечера. Когда все встали с мест, начальник строительства подозвал к себе главного инженера Обухова:

— Павел Семёнович, прошу тебя задержаться, по одному делу надо пссоветоваться.

Павел Семёнович сел в просторное кожаное кресло. Закурил. «Видимо, какое-нибудь срочное поручение, — подумал он, с грустной завистью глядя на выходивших. — Эх, несуразно получается!»

В этот вечер Павел Семенович договорился с женой отмстить в семейном, товарищеском кругу их общий, как они говорили, «день рождения»: двадцать лет тому назад на партийном собрании в Институте инженеров транспорт? Обухова и его будущую жену приняли в члены партии. Обухов на всю жизнь запомнил этот день и это собрание.

…Вот он идёт на трибуну. Надо рассказать свою биографию. Душевное волнение старается скрыть под внешним спокойствием. Проходя мимо президиума, Обухов встречается взглядами с ректором института Евгением Николаевичем Сысоевым, давшим ему рекомендацию для вступления в партию.

«Всё в порядке! Смелее!» — говорит взгляд Сысоева.

«Спасибо», — отвечает взгляд Обухова.

«Да, — задумчиво улыбнулся Павел Семёнович, — хороший старик! До сих пор не теряет меня из виду. Радуется моим успехам, бранит за ошибки… Сегодня обещал быть аккуратно. А я вот задерживаюсь…»

— Павел Семёнович, что с вами?

Погруженный в раздумье, Обухов не заметил, что все уже вышли, а начальник строительства в третий раз обращается к нему.

— Простите, Андрей Максимович, задумался!

— О чём, если не секрет?

— Да так, пустяки… То есть совсем не пустяки, а наоборот.

Обухов очень уважал начальника строительства и откровенно сказал ему о своих мыслях и о затее с юбилеем.

— Вот чудак-человек! Что же ты раньше не сказал? Я бы тебя с совещания прогнал. Ну, поздравляю! — Он крепко пожал Обухову руку. — Нс часты такие юбилеи. Да, не часты. А гостей много будет? Наших, управленцев, пригласил?

— Нот, Андрей Максимович, управленцев ни одного. Я счёл неудобным. Мы по-семейному решили: друзья по институту, ну, ещё так кое-кто.

— Жаль! А я было тоже хотел напроситься.

— Шутите, Андрей Максимович!

— Шутки в сторону. Ей-богу, поеду, если пригласишь! Ты понимаешь, меня это очень взволновало. У нас почему-то многие забывают такой день. А ведь это… это же действительно второе рождение! Едем!

В дороге Павел Семёнович рассказывал о Сысоеве:

— Понимаете, Андрей Максимович, где бы я ни был, он меня не теряет из виду. Па фронт письма писал. Такие письма!

— Молодея! Умница старик!

— О, вот увидите, такую критику разовьет на юбилее, от меня только клочья полетят!

…Слово для тоста по праву старшинства взял Евгений Николаевич. Он встал, погладил желтоватые пушистые усы, оглядел присутствующих, кашлянул и начал:

— Дорогие друзья мои и товарищи! Простите старика-ворчуна, но прежде, чем произнести тост, я позволю себе высказать несколько критических замечаний.

— Ну, держись! — шепнул начальник строительства, толкнув Обухова локтем.

— Так вот, отмечая этот чудесный юбилей в не менее чудесной советской семье, я позволю себе задать один вопрос. Вопрос одному из присутствующих…

Евгений Николаевич сделал паузу и погладил усы. Обухов улыбнулся и опустил глаза, делая вид, что готов выдержать удары критики.

— Скажите, советский писатель товарищ Бакланов: почему среди нас не видно ни одного героя ваших книг?

Это обращение к писателю Бакланову, который в своё время тоже был воспитанником Евгения Николаевича, прозвучало так неожиданно и казалось столь неуместным, что многие, и в первую очередь сам писатель, недоуменно посмотрели на оратора.

— Да, да! Не смотрите на меня, как на чудака, спросившего в ювелирном магазине банку горчицы. Надеюсь, что я имею право на этот вопрос. Во-первых, как ваш читатель, во-вторых, как бывший ваш педагог. Вы инженер человеческих душ. Так вот позвольте вас спросить как инженера человеческих душ: почему вас интересуют исключительно души давно умерших героев и дела давно минувших дней? Не подумайте, что я против истории, против прошлого. Боже упаси! Но я не понимаю советского писателя, и, между нами говоря, неплохого писателя, который написал много книг о жизни героев девятнадцатого века и не написал ни одной повестушки о героях наших удивительно интересных дней.

А вот ещё вопрос. Прежде чем стать инженером человеческих душ, ты был инженером транспорта. Так почему же ты не написал ни одной книги о железнодорожниках? И когда наконец ты от мертвых душ пожалуешь к живым героям? Когда будешь писать о сегодняшних героях? О пас! Да, да… о нас! Я знаю, что ты ответишь: «Нет темы подходящей». А тема-то за этим столом сидит. Вот она, ваша тема. — Евгений Николаевич широким жестом указал на сидящих, — Всмотритесь и вдумайтесь, что происходит? Ведь это же такая семья, такая… совсем, совсем новая, интересная семья, непохожая на семью прошлую у нас и нынешнюю, скажем, на Западе. Вот возьмём Обуховых. Отец и мать справляют двадцатилетний юбилей пребывания в партии. Два сына — комсомольцы. Дочь — пионерка. Это же настоящая, хорошая, коммунистическая семья! А сколько таких семей у нас! Тема это или не тема, я вас спрашиваю?

Как бы отвечая за всех, начальник строительства негромко сказал:

— Очень нужная, благодарнейшая тема, Евгений Николаевич.

— Вот то-то и оно-то! Я. например, за свою жизнь рекомендовал в партию, кроме четы Обуховых, еще двенадцать человек. И осмелюсь, не хвастая, сказать, что любой из них в герои романа годится. Ей-богу! Я ручаюсь за всех за них целиком и в отдельности за каждого. Ну, а я? Я вам плохая тема?! Плохой герой?

— Браво! Браво, Евгений Николаевич! Правильно!

— То-то же… Ну, я. собственно, ото и хотел сказать. А теперь выпьем за будущих героев будущего романа писателя Бакланова «Семья Обуховых».

Писатель Бакланов подошел к Сысоеву и чокнулся с ним.

— Будет «Семья Обуховых»!

— Ну, посмотрим, посмотрим, вернее, почитаем, товарищ Бакланов!

Когда все выпили и завязался общий разговор, начальник строительства обратился к Бакланову:

— Прежде чем писать роман о семье Обуховых, я вам советую написать фельетон на тему «Забыты нежные лобзанья» или «Подписано — и с плеч долой».

— Только одно условие, — рассмеялся Обухов, — писателю Бакланову запрещается выбирать героя фельетона из присутствующих на нашем юбилее.

Андрей Максимович, хитро прищурившись, посмотрел на Обухова:

— Условие придётся отвергнуть. К сожалению, герой фельетона находится тоже за этим столом.

— Не я ли, господи? — шутливо и нараспев, по-церковному, спросил Сысоев.

— А это покажет будущее, — в тон ему ответил Андрей Максимович. — Если нет возражений, я расскажу одну историю, случившуюся действительно с одним из присутствующих.

— Просим, Андрей Максимыч, просим!

— Вспомнил я эту историю ещё в машине, когда сюда ехал и когда Обухов рассказывал мне, в какой строгости держит Евгений Николаевич тех, кого он рекомендовал в партию.

— Так и есть! — воскликнул Сысоев. — Попал, как гусь во щи!

— Реплики прошу не засчитывать в мой регламент… Да. Случилось это… Впрочем, неважно, когда это случилось. Есть у нас в управлении один довольно ответственный товарищ. Так вот однажды этот товарищ по поручению горкома поехал на один большой завод познакомиться в парторганизации завода, как там ведётся работа с кандидатами партии. И вот оказалось, что у пятнадцати кандидатов в члены партии стаж с довольно длинной и седой бородой. А двое из них пять лет в кандидатах, вроде тоже юбилей можно было справлять. Возмутился представитель горкома и попросил созвать заседание партийного комитета. Пригласили на заседание кандидатов с седым стажем, а заодно и тех коммунистов, которые им дали рекомендации. Ну, заседают, как полагается, воду пьют и речи льют. Наконец берёт слово представитель горкома. Говорил он немного, но очень горячо и убедительно, а закончил своё выступление так: «Я должен прямо сказать, что если кого из кандидатов придётся исключить за пассивность, то надо будет по-серьёзному поставить вопрос и о партийной ответственности рекомендующих, которые подписали рекомендации».

— Правильно! — не утерпел Сысоев, внимательно слушавший рассказ.

— Именно, Евгений Николаевич, точно такие возгласы и раздались на заседании, когда представитель горкома закончил речь. Да! И вот в это время секретарь парткома протягивает оратору через стол какую-то пожелтевшую от времени бумажку. Оратор взял бумажку в руки, глянул на неё. и пунцовая краска стыда залила его лицо. Это была рекомендация, написанная и подписанная км собственноручно; он ее дал пять лет тому назад одному из обсуждаемых кандидатов. Должен вам сказать, что вряд ли этот товарищ был когда-нибудь в более глупом и неприятном положении. Рекомендацию он давал ещё в то время, когда работал на этом же самом заводе секретарем цеховой парторганизации… Вот и вся история. Не правда ли, товарищ Бакланов, стоящая тема для фельетона?

Обухов мрачно спросил:

— Простите, Андрей Максимович, но вы сказали, что герой этого фельетона работает сейчас у нас в управлении и тоже здесь присутствует?

— Да. я это и сейчас утверждаю.

— Тогда прошу вас объясниться. Я единственный работник строительства из присутствующих здесь, и я категорически отвергаю…

Начальник строительства улыбнулся:

— А по-моему, Павел Семёнович, тут присутствуют два работника из нашего управления. А? Как вы думаете, Евгений Николаевич?

— Я полагаю, — ответил Сысоев, — что, учитывая самокритическое выступление второго работника из управления, мы с удовольствием выпьем за его здоровье.

С места поднялся Бакланов.

— Тем более, — заявил он, — что я. как живой свидетель рассказанного, утверждаю: Андрей Максимович так потом насел на кандидата-ветерана, что он стал не только членом партии, но и довольно приличным писателем, конечно, с учётом критических замечаний, высказанных обо мне уважаемым Евгением Николаевичем. Ваше здоровье, Андрей Максимович!