Дело было так

Глава 18

Самыми интересными из всех бабушкиных историй были рассказы о дяде Ицхаке. Бабушкин брат был одним из первых пасечников в Долине и вообще слыл мастером на все руки. К тому же он был замечательным строителем и, хотя диплома не имел, а был всего лишь почти инженером, тем не менее спланировал и построил много жилых домов и других зданий в своем Кфар-Иошуа. Он даже возвел там водонапорную башню, а уж это в высшей степени профессиональная работа. А еще дяде Ицхаку и его техническим талантам была уготована важная роль в судьбах героя этого рассказа — того американского пылесоса, за которым он, если помните, отправился вместе с Уайти на железнодорожную станцию Тель-Шамам.

Бабушка рассказывала, что потребность вечно что-то мастерить овладела ее старшим братом уже в самом нежном возрасте. В два с половиной года он схватил молоток и принялся ползать по всему дому, заколачивая гвозди в деревянные полы.

— На него кричали, ему запрещали, его наказывали — ничего не помогало…

В конце концов, прабабушка Батия выделила ему квадратный метр пола в углу кухни, и вот — не прошло и недели, как весь этот угол засверкал металлом, сплошь покрытый головками вплотную вбитых гвоздей.

Их младший брат, дядя Яков, получил в наследство от прабабушки Батии ее рост и красоту, но был очень смуглым, — как, впрочем, и многие другие из членов нашей семьи. Ицках не был так хорош собой, но материнские глаза цвета морской волны все-таки тоже унаследовал. И однажды, когда дядя Яков ухаживал за некой «девицей из Хайфы», а ее родители заподозрили, что он «не нашей крови», дело было так: «Пришлось привести к ним дядю Ицхака, чтобы показать, что в нашей семье водятся и другие голубоглазые».

Но дядя Ицхак был героем и многих других, куда более волнующих и пугающих историй. Бабушка рассказывала, например, что в три года его умыкнули цыгане.

— Они связали нашего маленького Ицхака веревками и посадили в мешок, а через три дня полиция царя Николая нашла его в этом мешке на вокзале в Фастове.

А однажды в детстве, когда бабушка и ее братья жили еще в далеком Ракитном и была очень холодная зима, Ицхак убедил сестричку прижать язык к металлическому крану во дворе, и дело было так: ее язык приклеился к замерзшему металлу, и она не могла его оторвать.

Я ощутил физическую боль. Меня прошиб холодный пот. Я не понимал, как это она сидит здесь, на своей веранде, под жарким солнцем Долины, и говорит со мной как ни в чем не бывало, когда на самом деле она стоит там, на занесенном снегом дворе, и ее язык прилип к холодному металлу.

— И что же случилось?

— Меня отделили.

— Как?! — испуганно спросил я, уже рисуя в воображении нож, кровь и страдальческие крики.

— Моше спас меня с помощью теплой воды и деревянной ложки. Но знак остался. Вот, посмотри, — она высунула язык и дала мне рассмотреть его вблизи.

Короче говоря, не случайно дядя Исай попросил именно дядю Ицхака, а не дядю Моше, встретить его пылесос в Тель-Шамаме. Он знал их обоих и понимал, что хотя в некоторых случаях нужны доброта и воображение, но в других предпочтительней человек надежный и крепкий, со здравым смыслом и умелыми руками, который сможет в одиночку выгрузить тяжелый ящик с поезда, поднять его на телегу, благополучно доставить в Нагалаль и там открыть, как следует быть, не нуждаясь в посторонней помощи. А кроме того, сказала мама, у дяди Моше принципов было еще больше, чем у дедушки Арона, и закрытый ящик, да еще присланный из Америки, мог вызвать у него тяжелые идеологические подозрения.

Ицхак был давно посвящен в секрет пылесоса. Уже за несколько месяцев до его прибытия он получил от дяди Исая письмо со всеми инструкциями и подробностями, заучил их наизусть, спрятал письмо в коровнике и никому не сказал ни слова. А когда подошел срок, сказал дедушке Арону, что хочет одолжить Уайти для случки, и то же самое сказал самому Уайти, «потому что Уайти хоть и был жеребцом умным и славным, но хранить секреты не умел».

Итак, «поезд пришел, и дядя Ицхак спустил ящик с американским пылесосом на телегу, и привязал его веревками, и натянул их, как следует быть, и завязал „шоферским блоком“, тем специальным узлом, которым водители грузовиков закрепляют брезент и грузы, а потом сказал Уайти „Н-ну!“ — и они поехали через поля в Нагалаль».

Так они ехали — на картинке, которую ни я, ни мама на самом деле не видели, но которую она описывала во всех деталях и подробностях, а я не забыл ни одной: далекая телега на фоне широкой равнины — белизна лошади, голубизна глаз, желтизна стерни, мамин желтый карандаш и зеленое кукурузное поле. И не только мы — никто не видел эту красоту. Время было жаркое, полуденное, и мошавники вернулись с полей в свои дома, чтобы перекусить и немного вздремнуть. Годы спустя, когда картина стала словами, эти поля зазеленели еще ярче, а голубые глаза заблестели совсем, как сапфир. Солнце вышло, глянуло на лошадь и превратило ее в белое сияние.

Дядя Ицхак, однако, не обращал на все эти красоты ни малейшего внимания. Во-первых, он не видел эту картину, потому что был внутри нее. А во-вторых, его мысли были заняты другим. Его мозг, скрытый лысиной, которая была скрыта под кепкой, его практичный, трезвый и пытливый мозг был занят догадками и предположениями. Он знал, что в ящике скрывается большой американский пылесос, предназначенный для бабушки Тони, и его сжигало техническое любопытство. Но приказ дяди Исая был для него непреложен, и, хотя он никогда не видел американских пылесосов, он все-таки не открыл ящик и не заглянул внутрь.

Что же касается Уайти, то он вообще не проявлял никакого интереса к содержимому ящика и про себя думал, что лучше бы его одолжили у дедушки ради настоящей случки, а не для гнусного обмана, который задевал его чувства и к тому же осуществлялся за его счет. Так это всегда, когда ты в семье единственный четвероногий, грустно размышлял он.

Перед спуском в вади дядя Ицхак снова проверил, хорошо ли натянуты веревки и прочно ли держится ящик. Но свипер, которому уже довелось форсировать огромные реки в Америке и в Европе, даже не понял, чего тут опасаться. И действительно, на этот раз Уайти с легкостью одолел болотистое русло. Он знал, что наедине с дядей Ицхаком нет нужды устраивать обычный спектакль.

Телега миновала источник Эйн-Шейха с двумя его пальмами, поднялась по длинному пологому подъему к Нагалалю и въехала в мошав с юго-запада, между дворами Рахлевского и Иегудаи. Дядя Ицхак уже собрался было повернуть Уайти направо, прямо к нашему двору, который был пятым по счету от въезда, но не тут-то было. За время поездки Уайти успел поразмыслить и прийти к выводу, что груз, который он тащит сегодня на телеге, — не просто солома или силос. Ни в коем случае нет! Сегодня он явно везет нечто особое, отличное от всех обычных грузов, которые привыкли тащить все лошади и ослы Долины. И поскольку обещанная случка все равно не состоялась, он решил извлечь из неприятной поездки хоть немного удовольствия и, будучи от природы наделен театральными склонностями, придумал устроить в честь незаурядного события этакий спектакль для всего мошава. А потому свернул не направо, а, наоборот, налево, и потянул телегу с ящиком из Америки вокруг всего Нагалаля. Дядя же Ицхак, обычно расчетливый и экономный, не позволявший себе зря разъезжать по деревне, в данном случае проявил полное понимание лошадиной души и позволил Уайти эту его небольшую вольность.

Напомню, что время было полуденное. В Нагалале, как я уже говорил, люди кончили обедать и перед возвращением на поле отправились, по традиции, «прихватить храпака». Но стук лошадиных копыт по пустынной улице прервал их сон — они поняли, что снаружи происходит нечто необычное, и это потянуло и вытащило на улицу как самых усталых, так и самых принципиальных, и даже самых закоснелых, которые вообще не интересовались ничем, что не относилось к земледелию или к обороне мошава. Все они вышли за ворота, и увидели огромный ящик, и уставились на него, и пожали плечами, и обменялись взглядами, и стали высказывать догадки, а потом отклеились от ворот и потянулись следом за телегой любопытной толпой, которая все ширилась, и росла, и разрасталась.

Наблюдателю со стороны это шествие могло бы показаться похоронной процессией, когда б не тот факт, что вместо гроба впереди плыл огромный ящик, изукрашенный незнакомыми и заманчивыми печатями и наклейками далеких заморских портов и чужих железнодорожных станций. А кроме всего этого на одной из его боковых сторон красовалась поразительно странная надпись:

И в доказательство того, что это не ошибка, на второй боковой стороне была еще более странная и удивительная инструкция:

К счастью, некоторые из основателей Нагалаля перед приездом в Страну провели несколько лет в Соединенных Штатах. Они тут же поняли, что случилось, остановили телегу, перевели дяде Ицхаку написанное и вместе с ним развязали веревки и осторожно перевернули ящик в надежде, что внутри него ничего страшного еще не произошло — или, наоборот, уже произошло. Никто не знал, что там внутри, но всем было ясно — уж что бы там ни находилось, но оно всю дорогу от Тель-Шамама до Нагалаля ехало боком, а то и торчало вверх ногами, точно зеленый лук на грядке!

Мошавники, знавшие английский язык, объяснили мошавникам, его не знавшим, что американцы всегда делают такие надписи, потому что у американцев, при всех их недостатках, есть также несколько достоинств, и среди них — практичность и основательность. Но вот что там такое находится внутри ящика, не могли объяснить своим товарищам даже те мошавники, которые бывали в Соединенных Штатах. Ясно было только, что там находится нечто необычное, а также весьма подозрительное, ибо сквозь щели между досками пробивалось некое тусклое и соблазнительное сияние непозволительных «излишеств». А потому все собравшиеся тотчас начали про себя думать, как им реагировать и что им сказать, когда они увидят, что это такое так странно там светится. В конце концов они решили, что сначала посмотрят, а уж потом решат, что сказать и как реагировать.

Уайти, наслаждавшийся каждым мгновеньем этого спектакля, уже собрался было повторно обойти весь круг Нагалаля, но тут дядя Ицхак решительно дернул вожжи, громко крикнул: «Тпру-у!» — и с возгласом: «Представление окончено, друзья!» — остановил телегу прямо против бабушкиного дома.

Бабушка Тоня и дедушка Арон вышли из дома в сопровождении всех своих детей — Михи, Батии, Баштевы и Менахема. Они были так поражены, что вышли не через заднюю дверь, как следует быть, а через переднюю. Дядя Яир, кстати, тогда еще не родился и потому не вышел вместе со всеми, но и он, как это у нас обычно, тоже готов описать это поразительное событие во всех его мельчайших подробностях, как будто лично при нем присутствовал.

Как только дедушка Арон увидел на ящике американские надписи, он сразу понял, что на этот раз брат Исай приготовил ему какую-то особенную подлость. От злости он так и застыл на месте, и поэтому помочь дяде Ицхаку вызвался Нахум Снэ, дедушкин приятель из прославленной «Макаровской тройки».

Объединив усилия, дядя Ицхак и Нахум Снэ подняли громоздкий ящик, спустили его с телеги, обнесли вокруг дома и поставили на «платформу». Поскольку дядя Ицхак никогда не выходил из дому без рабочих инструментов, он и на этот раз прихватил с собой полный чемоданчик. Вытащив из него отвертку и молоток-гвоздодер, он принялся осторожно вскрывать посылку, а Нахум Снэ тем временем продолжал стоять рядом, мужественно приготовившись отразить любую таившуюся внутри беду или угрозу. И правда, поди знай, что может выпрыгнуть на человека из этого американского ящика, какое очередное чудище капиталистического соблазна?!

Моя мама хорошо запомнила тот день. Вот как она перечисляла все детали вскрытия:

Сначала были со скрипом вытащены гвозди. Их собрали в кулек для повторного употребления.

Затем были сняты металлические полосы. Их сложили в стороне для повторного употребления.

Затем были разобраны верхние доски. Их сложили одна на другую для повторного употребления.

Тусклое сияние, тот «американский блеск», который остался в ящике, когда его закрыли в Соединенных Штатах, теперь освободилось, чуть усилилось, выпустило наружу щупальца лучей и слилось с ярким светом Страны Израиля.

— И что же обнаружилось там внутри? — спросила мама.

— Пылесос Свипер! — радостно закричал я.

— Нет, еще не пылесос. Сначала там обнаружилась коробка.

Прикрепленная к своему месту и защищенная кучей уплотняющих и смягчающих тряпок, опилок и скомканных американских газет, там лежала большая картонная коробка, перевязанная тонким крепким белым шнуром, а на ней — и тут мамин голос стал совсем веселым — был нарисован некий неопознанный объект, некая фигура, о которой можно было с уверенностью сказать лишь одно, — что она перевернута вверх тормашками! Голова внизу, а ноги в воздухе, опять как тот зеленый лук на грядке.

— Ну-ну… — усмехнулись все, кто по дороге в Страну Израиля не побывал в Соединенных Штатах, а дядя Ицхак даже вздохнул с облегчением. Оказывается, эти американцы не так уж основательны. Они тоже могут ошибаться. Оказывается, именно из Америки и до самого Тель-Шамама эта коробка ехала вверх ногами, зато от Тель-Шамама до Нагалаля она ехала правильно! Такой уж человек был наш дядя Ицхак. Английский у него был не ахти какой, но он недаром был почти инженер — за что бы ни брался, все всегда делал, как следует быть. Теперь, вздохнув с облегчением, он вытащил из своего чемоданчика острый складной нож, который ему подарил дедушка Арон, когда учил прививать плодовые деревья, разрезал скрепы, державшие коробку внутри ящика, и перевернул ее в нужное положение. И тут все ахнули от ужаса, потому что только теперь наконец как следует разглядели, что там было нарисовано, на этой коробке. На первый взгляд то была самая обыкновенная американская домохозяйка, одна из многих. Но это только на первый взгляд, потому что, присмотревшись, можно было понять, что в действительности это сам дьявол-искуситель в женском обличье! Губы намазаны красным «липстиком», красное платье в горошек, тонкая талия, пышная грудь, широкие бедра! А ногти накрашены красным лаком! Сразу ясно, что ко всему прочему она еще и делает себе маникур!

Коробка была такая большая, что нарисованная на ней женщина была почти натурального роста, то есть выше бабушки Тони. Но самое главное — она была не одна. В руках она держала длинный и толстый шланг, который тянулся из какого-то большого прибора на колесах, послушно лежавшего у ее ног. Не все сразу поняли, что это за прибор, но все сразу поняли, что это именно он спрятан в закрытой коробке. А еще все поняли, что их прежние представления об испорченности «буржуазной» Америки просто меркнут в сравнении с ужасной «буржуазной» действительностью, запечатленной в облике этой молодой американки, в котором каждая деталь, от щиколоток до модно завитых волос, свидетельствовала о распущенности, извращенности, легкомыслии, эгоизме, мотовстве, самовлюбленном индивидуализме и погоне за личным благополучием. Поняли и дивились только, каким же шикарным должен быть этот аппарат на колесах, если он вызвал на бесстыдно накрашенных губах такую сладострастную и распутную улыбку?

Все население деревни: мошавники и мошавницы, коровы и куры, лошади и быки, плодовые деревья и деревья для тени, — все были потрясены этой улыбкой. Там и сям раздавались насмешливые восклицания вроде: «Разряженная кукла!» — а также яростные крики праведного возмущения: «Стыд и срам!» и «Какой позор!» Но сегодня я понимаю и то, о чем мама мне не рассказывала. Несмотря на все свои принципы, мошавники все равно оставались мужчинами, и как это бывает с мужчинами, у них тут же зашевелились приятные мысли обо всех тайнах этой талии и о том удовольствии, которое может ощутить, охватив ее, мозолистая мужская рука, привыкшая каждодневно охватывать одну лишь твердую рукоятку плуга. А мошавницы, хоть и смотрели на раскрашенную американку с заслуженным презрением, тоже в душе, наверное, впервые задумались: а каково это — быть такой, как она? И некоторые, возможно, даже ощутили легкую зависть: почему она? А другие, быть может, облизывали губы. Но главное — никто не ушел. И никто не отвел глаза. Все были возмущены, как следует быть, и всё же все стояли и ждали продолжения.

Только бабушка Тоня не была ни потрясена, ни возмущена. Во-первых, ее никогда не заботили устав и принципы трудового мошава. А во-вторых, коробка была послана ей, и содержимое этой коробки предназначалось ей, а главное — нарисованная женщина сразу же показалась ей идеологической соратницей и союзницей. Ибо, судя по рисунку, это была женщина, все мысли которой тоже заняты чистотой, но у которой, в отличие от бабушки, есть для этого соответствующие орудия и возможности, о которых здесь, в Палестине, никто даже представления еще не имел.

И еще одно чувство, я думаю, вдруг проклюнулось в ее сердце — чувство неведомое и волшебное, по краям которого, точно вышивка, вьющаяся по краям дорогой скатерти, вилась мысль, что и она могла бы быть такой вот женщиной — веселой и счастливой, а может быть, даже такой же ухоженной, и накрашенной, и в платье с горошком, — если бы вышла замуж за какого-нибудь «дважды изменника», вроде дяди Исая, и может быть, и за самого дядю Исая, а не за его брата Арона, и поехала бы с ним в Америку, а не в эту трудную и грязную Палестину.

Тем временем дядя Ицхак тоже думал и гадал, потому что его сжигало желание открыть наконец коробку и увидеть, что в ней упаковано. Но увы — бабушка Тоня, придя в себя и отряхнувшись от несбыточных мечтаний, велела ему прежде всего вытащить из ящика все тряпки, укрывавшие коробку. Даже если из Америки прибыл самый что ни на есть замечательный прибор, лишней тряпке тоже всегда найдется применение в доме, а эти американские тряпки, как она сразу приметила, были куда лучше потрепанных тряпок Страны Израиля.

Ицхак послушно вытащил все тряпки до единой и вручил их сестре. И тогда бабушка ощутила глубокое удовлетворение. Что там в коробке, она еще не знала, но один подарок из Америки она уже держала в руках.