Дело Фергюсона

21

Моя собственная фамилия У. Гуннарсон, написанная по штукатурке стены над моим местом на автостоянке, напомнила мне, где я и почему. Я выключил мотор, прошел к задней двери и собственным ключом отпер ее. В приемной горел свет.

— Я вас разыскивала, — сказала миссис Уэнстайн. Вид у нее был усталый, улыбка поблекла. — Мне кажется, я нашла нужный вам городок. Маунтин-Гроув, примерно в шестидесяти милях отсюда вверх по долине. Больше половины фамилий сошлось. Адреса я выписала.

Она протянула мне аккуратно отпечатанный список из шести фамилий с названием улицы и телефонным номером. В том числе Аделаида Хейнс, живущая на Канал-стрит. Меня захлестнула волна удовлетворения. Как я нуждался в такой удаче!

— А Дотери не было? — спросил я и повторил по буквам.

— Нет. Правда, книга в справочной довольно старая. Кстати, пока я сидела там, вам звонил какой-то человек. Полковник Фергюсон. Сказал, что просит вас заехать к нему, и дал понять, что дело очень срочное.

— Давно?

— Минут двадцать назад. Я только что вернулась сюда.

— Белла, вы — сокровище.

— Знаю. Погребенное сокровище. А вы все-таки рассказали бы мне, что происходит?

— Может быть, завтра, когда вернусь из Маунтин-Гроува.

Она поглядела на меня с тревогой.

— Домой вы не заедете? Выдержка у миссис Г. железная, но всему есть предел.

— Вы мне оказали огромную услугу. Можно, я попрошу вас еще об одной?

— Знаю. Переночевать у миссис Г. Ничего другого я не ждала.

— Но вы согласны?

— Буду рада, Билл. (Она очень редко называла меня по имени.) И вы себя поберегите. Мне нравится работать для вас всем тревогам и утомительным поручениям вопреки.

Перед домом Фергюсона горели прожектора, отбрасывая черные тени вдоль обрыва и поперек подъездной дороги. На развороте стоял пыльный «форд» последней модели. Мне он показался знакомым, и я заглянул внутрь. Прокатная машина, как свидетельствовала регистрационная бирка. На переднем сиденье лежала летняя шляпа с сияющим солнцем на ленте.

Когда Фергюсон открыл дверь, рядом с ним возник страстный коротышка из Майами. Он спросил у Фергюсона:

— Это кто, вы сказали?

— Мистер Гуннарсон, мой здешний поверенный. Мистер Солемен, мистер Гуннарсон.

— Мы знакомы.

— Верно, — вставил Солемен. — В клубе «Предгорья» на автостоянке. Чего же вы не сказали, что работаете у Фергюсона. Мы прямо на месте все и уладили бы. — Он улыбнулся, не показав зубов.

Фергюсон выглядел обессиленным и несчастным.

— Не будем стоять в дверях, господа.

Мы пошли следом за ним в большую комнату, выходившую окнами на океан. Солемен занял позицию в центре, словно хозяин. При таком освещении вздутие у него под мышкой сразу бросалось в глаза. От нее по габардиновому пиджаку разбегались морщинки.

— В чем, собственно, дело? — спросил я. Солемен кивнул Фергюсону.

— Объясните ему.

— Мистер Солемен — бизнесмен из Флориды, — хрипло произнес Фергюсон. — Он утверждает, будто моя жена должна ему крупную сумму.

— «Будто» не то слово. Она ее должна и уплатит!

— Но моей жены здесь нет. Сколько раз мне повторять, что я не знаю, где она!

— Да ладно вам! — Солемен покачал головой с грустной снисходительностью. — Вы знаете, где она. И скажете мне. А нет, так мы ее сами разыщем. У нас за спиной надежная организация. Только лучше бы по-хорошему. Для вас лучше.

— Насколько я тогда понял, вы питаете к этой даме самые теплые чувства? — заметил я.

— Так-то так, только не на шестьдесят пять тысяч долларов. Да и вообще, — добавил он деликатно, — стоит ли сюда на слуху у ее старика секс примешивать? Я законный брак уважаю. И мне ничего не нужно, кроме моих шестидесяти пяти тысяч.

— Шестидесяти пяти тысяч за что?

— За полученный эквивалент. В векселях так и обозначено. А векселей она подписала — будьте спокойны.

— Покажите мне векселя.

— Я их с собой не вожу. Только зарубите себе на носу, все строго по закону. Как сами сможете убедиться, если заставите меня подать в суд. Только вам-то это ни к чему.

— Да, — сказал Фергюсон. — Ни к чему.

— А на что эти деньги потрачены?

Солемен протянул руку ладонью вверх, тыча большим пальцем в сторону Фергюсона.

— Скажите ему.

Фергюсон сглотнул горькую усмешку и чуть не задохнулся.

— Незадолго до того, как мы поженились, Холли много проиграла. Денег покрыть проигрыш у нее не было, и она заняла их у финансовой компании, управляемой игорным синдикатом в Майами. Мистер Солемен самый крупный акционер этой компании. Первоначальная сумма не достигала пятидесяти тысяч, но, по-видимому, наросли проценты.

— Проценты и оплата услуг. Просрочка больше полугода. А на то, чтобы взыскивать деньги, нужны деньги. И по-моему, полковник, такому вороти... человеку в вашем положении проще уплатить.

— Это что — шантаж? — спросил я.

Лицо Солемена приняло обиженное выражение.

— Жалею, что вы употребили такое слово, мистер.

Только если вы в вашем деле понаторели, так порекомендуйте своему боссу уплатить. Ведь дамочка денежки спускала не только за игорным столом.

Фергюсон отвернулся к окну. Он заговорил, пряча лицо, но я видел его призрачное отражение в стекле, мучительно выдавливающее каждое слово:

— Часть денег ушла на наркотики, Гуннарсон. Если верить этому человеку, играть она начала, чтобы раздобыть денег на наркотики. И увязала все глубже, глубже...

— Какие наркотики?

— Почем я знаю? — Солемен пожал плечами. — Наркотики не по моей части. — Он улыбнулся своей запечатанной улыбкой. — Мне известно только то, что я читаю в газетах. Вот, скажем, про нее и клубного спасателя. Такая добавочка тоже все газеты обойдет.

Фергюсон обернулся. Он был бледен, как его отражение.

— Это еще что?

— По-моему, шантаж, — ответил я.

— Как бы не так! — сказал Солемен. — Этот ваш мальчик, папаша, видно, дурак набитый. Мой вам совет — обменяйте его на другую шавку, да побыстрее. Вам нужен мальчик, который разбирался бы, что к чему в таких делах. У меня есть право охранять мои законные интересы.

— Я понимаю, — сказал Фергюсон, уныло взглянув на меня. — Но таких денег у меня под рукой нет.

— Сойдет и завтра. Но это последний срок. Я не могу торчать в этой дыре, пока вы тут мямлите. Мне пора назад. Меня дела ждут. Так завтра в это же время, подходит?

— Ну, а если я не заплачу?

— Тогда вашей куколке в кино больше уже не сниматься. Ну, разве в фильмах ужасов. — Солемен показал зубы. Очень скверные.

Фергюсон произнес голосом, пронзительным от отчаяния:

— Она же у вас, так? Я с радостью уплачу, только верните ее!

— Вы что, одурели? — Солемен рывком повернулся ко мне. — Дурдом тут, что ли? Старикан свихнулся?

— Вы не ответили на его вопрос.

— А чего отвечать? На такую чушь собачью? Да будь Холли у меня, так она бы тут сейчас деньги выпрашивала. На коленях бы ползала.

— Но вы же дали понять, что можете ее захватить.

— Со временем и могу. Разошлю частное оповещение во все крупные игорные дома и ко всем букмекерам. Рано или поздно она где-нибудь да объявится. Но чем дольше я буду ждать, тем дороже это обойдется. И я ведь не только о деньгах говорю.

— Мы с моим клиентом хотели бы обсудить это наедине.

— Естественно! — Рука Солемена описала великодушную дугу. — Хоть всю ночь обсуждайте. Только завтра приготовьте верный ответ. И меня не разыскивайте. Я сам найдусь. — Он поднял два пальца в прощальном жесте и вышел. Я услышал, как «форд» прошумел по дороге.

Молчание нарушил Фергюсон:

— Что мне делать?

— А что вы собираетесь сделать?

— Наверное, надо им заплатить.

— Деньги у вас есть?

— Позвоню в Монреаль. Меня не деньги заботят. — После паузы он добавил: — Я не понимаю, на какой женщине я женат.

— Во всяком случае не на святой, это очевидно. У вашей жены есть свои беды. II начались они до того, как она вышла за вас. А вы не думаете поставить точку?

— Что-то не понимаю, Гуннарсон. Я не в лучшей форме. — Он опустился в шезлонг. Голова его откинулась на спинку, одна нога вытянулась.

— Вы не обязаны платить ее долги, если не хотите.

— Я не могу ее предать, — ответил он растерянно.

— Но она вас предала.

— Может быть. Но мне она все еще дорога. А деньгами я не дорожу. Ну, почему все всегда облекается для меня в деньги?

Ответить на это было нечего. Разве напомнить, что он имел деньги и использовал их, чтобы жениться на девушке вдвое моложе себя. Впрочем, вопрос был задан потолку. И потолку же он заявил:

— Черт побери, противно уступать их подлым угрозам. Но их подлые деньги я им уплачу.

— Разумно ли вы поступите? Это может положить начало длинной серии выплат. И вообще не исключено, что вы один раз им уже платили.

Он привстал, моргая.

— Как это?

— Деньги, которые вы утром отвезли Гейнсу и вашей жене, могли быть первым взносом. А это — второй.

— Вы полагаете, что похищением руководил Солемен?

— Никакого похищения не было, полковник. Теперь это уже ясно. Набирается все больше подтверждений того, что ваша жена сговорилась с Гейнсом, чтобы завладеть этими деньгами. Возможно, для уплаты игорного долга. Если такой долг действительно существует. Она при вас когда-нибудь о нем упоминала?

— Нет.

— И не просила крупных сумм?

— Ей этого не требовалось. Я отдал в полное ее распоряжение сумму более чем достаточную для ее нужд.

— Возможно, она так не считала. Наркотики, например, требуют огромных расходов.

— Можете считать меня круглым дураком, — сказал он, — но я просто не могу поверить, что она наркоманка или была наркоманкой прежде. Я прожил с ней здесь полгода и ни разу не заметил ни малейших признаков.

— Какие-нибудь сигареты с непривычным запахом?

— Холли и обыкновенные не курит.

— Есть у нее шприц? На руках или ногах есть следы уколов?

— Нет — и на первый вопрос, и на второй. Руки и ноги у нее чистые, как ивовый прут, когда с него сдирают кору.

— Снотворными типа люминала она пользовалась?

— Очень редко. Я был против. И Холли часто говорила, что кроме виски ей другие транквилизаторы не требуются.

— Она много пила, так?

— И она, и я.

— Наркоманы редко пьют. Возможно, она отказалась от наркотиков и заменила их алкоголем. Она всегда много пила?

— Нет. В Ванкувере, когда мы познакомились, она вообще избегала пить. Вероятно, это я ее приучил. Она очень... ну, первое время робела. А виски снимало нагрузку. Но последние недели она пила мало.

— Беременные женщины обычно воздерживаются.

— Вот именно, — сказал Фергюсон. Глаза на рубленом лице влажно заблестели. — Она боялась повредить ребенку... ребенку Гейнса.

— Откуда вы взяли, что ребенок его? Вполне возможно, что он ваш.

— Нет. — Он безнадежно покачал головой. — Я понимаю свое положение и не стану закрывать глаза на факты. У меня не было права ждать от жизни столь многого. Говорю вам, это расплата. Миновали годы, но я от нее не ушел.

— Расплата за что?

— За душевную подлость. Давным-давно молоденькая девушка забеременела от меня, а я ее бросил. Когда Холли бросила меня, мне просто воздалось моей же монетой.

— Никакой связи тут нет и быть не может.

— Да? Мой отец говаривал, что книга жизни — огромный гроссбух. И был прав. Ваши хорошие поступки и ваши плохие поступки, ваши удачи и ваши неудачи в итоге уравновешиваются. И вы получаете свое. Неизбежно.

Он опустил ребро ладони, как лезвие гильотины.

— Я вышвырнул эту бостонскую девочку из моей жизни, сунул ей тысячу долларов, чтобы заткнуть ей рот. И тем навлек на себя проклятие. Проклятие, обернувшееся кучей денег, понимаете? В моей жизни все так или иначе сводится к деньгам. Но, Господи Боже ты мой! Я ведь не создан из денег. Мне помимо денег многое другое дорого. Мне дорога моя жена — не важно, как она со мной поступила.

— Как, по-вашему, она с вами поступила?

— Она ограбила меня и предала. Но я способен простить ее. Это правда. И обязан простить не только ради нее, но и ради той девочки в Бостоне. Вы меня не знаете, Гуннарсон. Вы не знаете, как глубоко коренится во мне зло. Но столь же глубока и моя способность прощать.

На него рушился один нравственный удар за другим, но переносил он их скверно. Я сказал:

— Обсудим это завтра. Прежде чем принять окончательное решение, вам следует собрать все факты, касающиеся вашей жены, того, что она делала.

Он сжал руки на коленях в кулаки и крикнул хрипло:

— Мне безразлично, что бы она ни делала!

— Все-таки это зависит от тяжести ее преступления.

— Нет. Не говорите этого!

— Вы все еще готовы принять ее так, словно ничего не произошло?

— Если бы я мог добиться ее возвращения. По-вашему, есть шансы? — Кулаки на коленях разжались, пальцы попробовали ухватиться за воздух.

— Шансы есть всегда, мне кажется.

— То есть положение вы считаете безнадежным, — отрезал Фергюсон. — А я нет. Я знаю себя. Знаю мою жену. Холли — заблудившийся ребенок, который наделал глупостей. Я способен простить ее и уверен, что мы можем попробовать заново.

Глаза его сияли фальшивым эйфорическим светом, и мне стало не по себе.

— Сейчас бессмысленно обсуждать это. Я еду в один городок, где надеюсь узнать что-нибудь определенное о ее прошлом, о ее связи с Гейнсом. Вы можете до завтра полностью отключиться? Вообще ни о чем не думать?

— Куда вы едете?

— В городок под названием Маунтин-Гроув. Холли его когда-нибудь упоминала?

— По-моему, нет. А она прежде жила там?

— Не исключено. Утром я все вам доложу. До утра вы продержитесь?

— Конечно, — сказал он. — Я не бросил надеяться, вовсе нет. Я преисполнен надежды.

Или отчаяния, такого острого, подумал я, что он даже не ощущал, как оно в него въедается.