26

На фоне черного скалистого пейзажа горилла тащила Салли, что-то страстно бормоча по-испански. Я догнал их и сорвал с гориллы шкуру-костюм, а затем принялся бороться с человеком, чьего имени не мог вспомнить. Я открыл глаза и увидел, что лейтенант Уиллс мрачно хмурится на меня сквозь решетку.

— В тюрьме вам меня не удержать, — кажется, сказал я. — Судья Беннет оградит мои права.

Уиллс злорадно ухмыльнулся.

— Отсюда вас никакой судья не вытащит.

Я приподнялся и сел, бормоча ругательства. Голова у меня сорвалась с плеч и полетела по большой полутемной комнате, прыгая с одной пустой кровати на другую. Больше смахивает на казарму, чем на тюрьму...

— Полегче, полегче! — Уиллс опирался на решетку, придававшую моей кровати сходство с клеткой. Он ухватил меня за здоровое плечо и уложил на простыню без подушки. — Вы в послеоперационной палате. Только что со стола.

— Где Салли? Что с ней случилось?

— Ничего противного законам природы. Вчера ночью у нее родилась девочка. Шесть фунтов десять унций. Обе они здесь, в этой самой больнице, только ниже. На третьем этаже. Обе чувствуют себя хорошо.

— Вчера вечером она поехала сюда?

— Да, сюда. Но меня интересует, куда поехали вы и зачем. Что вы делали в горах?

— Охотился на оленей при луне в запрещенный сезон. Арестуйте меня, господин полицейский!

Уиллс сердито покачал головой.

— Наркоз наркозом, но хватит острить. Это серьезно, Билл. Уж вы-то должны знать, насколько серьезно. Пайк Гранада говорит, что еще пара секунд, и вы бы задохнулись. Если бы он не взял на заметку эту парочку, вы сейчас были бы покойником.

— Поблагодарите Гранаду от меня.

— С удовольствием. Но вам следует самому его поблагодарить, а может, и извиниться перед ним, а? Ведь только что он для ровного счета дал вам пинту собственной крови.

— С какой стати?

— У него кровь вашей группы. В больнице она как раз вся вышла, а вам требовалась незамедлительно. И, пожалуй, не в одном только смысле. Малая толика испанской крови в жилах вам не помешает. Как и полицейской.

— Тыкайте, тыкайте меня носом в грязь.

— И не собираюсь. Но вчера я из-за вас пережил десять паршивых минут, пока не потолковал с Пайком. Вы понимаете, что в вас говорит? Предубеждения. И расовые и сословные.

— Да ничего подобного!

— Предубеждения, — повторил Уиллс. — Возможно, бы не отдаете себе в этом отчета, но вы не любите полицейских и не любите людей испанского происхождения. Если вы хотите с успехом заниматься адвокатурой в этом городе, то должны по-настоящему узнать ла раса, научиться их понимать.

— А что такое «ла раса»?

— Испано-американцы. Так они называют себя. Это гордое слово, а они гордые люди. Не надо их недооценивать, Билл. Да, они малообразованны, и бедны, и преступников среди них хватает. Но они вносят свою лепту в существование нашего города. Возьмите Гранаду. Да, он хулиганил в уличной шайке, кто спорит? Но нельзя судить человека за то, что он вытворял подростком. Судите его по сделанному после.

— Все понял.

— И отлично. Я решил потолковать с вами, пока рана у вас еще не разболелась. Вы были очень настроены против Гранады.

— Я ведь почти не сомневался, что Бродмена убил он.

— Вот именно. А теперь благодаря Гранаде нам известно, кем и как он был убит. Гранада пришел к выводу, что виновники — Уайти Слейтер и его напарник Рональд Спайс. А я вначале не согласился с ним, и Гранада выслеживал их в свое свободное время. Когда доктор Саймон сказал, что миссис Донато умерла так же, как Бродмен, он пиявкой присосался к Спайсу и Слейтеру.

— Почему же он их не арестовал?

— Выжидал, чтобы они вывели его на своего вожака.

— Вы взяли Гейнса?

— Нет еще. — Уиллс плотно сел и заложил ногу за ногу. — Тут я рассчитываю на вашу помощь. И еще кое в чем.

— Не хочу показаться невежливым, — сказал я. — Но здесь у меня жена и дочка, и мне не терпится их увидеть.

— Пока забудьте про них. На третий этаж вам все равно не спуститься. А у меня к вам несколько неотложных вопросов. Например, похищение. Было похищение, или его не было?

— Формально — да. Вчера вечером Гейнс похитил меня в Маунтин-Гроуве. И увез на заброшенную виллу в горах, где меня нашел Гранада. У меня с Гейнсом произошла там стычка, и победа более или менее осталась за ним.

— Он в вас стрелял?

— В меня стреляли, совершенно верно, и некоторое время я был без сознания. Он поджег дом, вероятно, разбив бензиновый фонарь, и оставил меня сгореть заживо.

— А миссис Фергюсон? Он и ее оставил гореть?

— Видимо, да. Я очнулся как раз вовремя, чтобы вытащить ее наружу. Как она?

Уиллс ответил, тщательно взвешивая каждое слово. Мы прощупывали друг друга, и оба это знали.

— Трудно сказать. Муж увез ее домой. Говорит, что боится оставить ее в больнице при таких обстоятельствах. Но у меня впечатление, что об этих обстоятельствах ему известно много больше, чем мне.

— Вы с ним говорили?

— Несколько секунд, когда он забирал жену из неотложной помощи. Он ничего говорить не хотел, а заставить его я не могу. Никаких законов он как будто не нарушал. Его жена — другое дело. Мне непонятно, что она делала в этом горном притоне с разыскиваемым преступником. Она находилась там но доброй воле?

— Не знаю.

— Но какое-то мнение у вас должно быть. Вы видели ее там вместе с Гейнсом, так?

— Я видел ее.

— Она была связана, заперта, задерживалась насильно?

— Не знаю.

— Как так не знаете? — спросил Уиллс резко.

— Задерживать насильно можно по-разному, включая чисто психологические способы.

— Она была в сознании?

— Да.

— Он ей угрожал?

— Да. И даже ударил револьвером.

— Тем же, из которого стрелял в вас?

— Тем же, — ответил я, начиная потеть. Мне было не вполне ясно, почему я строю ответы так, чтобы оградить ее. В моем состоянии конфликты с собственной совестью не улаживают. Беда лишь в том, что конфликты эти почему-то возникают именно тогда, когда у человека нет сил разбираться с ними.

Уиллс уловил мою нерешительность.

— Психологическое насилие, которое вы упомянули, дает пищу для размышлений. К чему оно в конечном счете сводится в данном случае? Ему что-то про нее известно?

— Не знаю.

Уиллс сказал, словно переходя на другую тему:

— Бедная девочка, ее пришлось водить взад и вперед битых два часа. Она была накачена морфием. Вы это знали?

— Я подозревал, что она находилась под действием наркотика.

— Она была наркоманкой? Этим Гейнс ее и держал?

— Мои догадки стоят не больше ваших.

— Не согласен. У вас была возможность говорить с ними обоими — и с ней, и с ее мужем. Насколько мне известно, последние два дня вы с ним часто виделись.

— Раза два. На случай, если у вас есть сомнения, то человек он прекрасный.

— А за его жену вы тоже поручитесь?

— Ее я практически совсем не знаю. (Пот впитывался в больничный халат. Стоило мне расслабиться, и Уиллс раздваивался. А мне пока вполне хватало и одного.) Почему бы вам не уйти и не оставить меня моим страданиям?

— Рад бы, Билл, но не могу. Эти вопросы требуют ответа. Ничем не подкрепленные признания Рональда Спайса не стоят бумаги, на которой записаны. Он сознался в преступлениях, каких вообще не было. И в тех, конечно, какие были.

— Мне бы хотелось прочесть его показания.

— Получите, как только их перепечатают. А заодно и показания свидетеля много надежнее Спайса — управляющего здешним отделением Американского банка. Из них следует, что Фергюсон вчера снял со своего счета значительную сумму наличными. Такую значительную, что за частью им пришлось обратиться к своим отделениям в Лос-Анджелесе. Вы знаете, что сделал Фергюсон с этими деньгами?

— Знаю, что сказал мне он.

— И что же?

— Спросите у него.

— Я спрашиваю у вас, Билл. Вы импульсивный молодой человек, но разумный, и хотите завоевать себе положение в городе. И после всего, что случилось, вы не станете лгать и покрывать тяжелейшее преступление.

— В категорию тяжелейших входит ряд преступлений. Какое именно вы имеете в виду?

— Похищение. Спайс утверждает, что Гейнс сбежал, не отдав ему и его напарнику долю, причитавшуюся им из двухсот тысяч долларов. Тех двухсот тысяч, которые Фергюсон заплатил Гейнсу как выкуп за миссис Фергюсон. Он говорит, что ее увезли из клуба «Предгорья», а они с напарником стояли на стреме, включив свой приемник на нашу волну, чтобы мы случайно не помешали. Кстати, то же они проделывали и во время краж со взломом. У них все было отлажено: собирали и передавали сведения о богатых больных, а пока Гейнс с Донато грабили дома, следили за патрульными машинами. По словам Спайса, тем же самым они занимались вчера, когда Фергюсон привез выкуп. За услуги им было обещано по двадцать пять тысяч каждому, но Гейнс удрал от них со всей добычей. Так что вы можете понять, почему информация бьет из Рональда Спайса фонтаном. А заодно он пытается увильнуть от электрической сковородки. Конечно, таким подонкам мы никаких гарантий не даем.

Уиллс даже охрип от гнева.

— Последние подонки! Пробрались в больницу и использовали свое служебное положение, чтобы убивать беспомощных людей! Да вы и сами знаете. Ведь они и вас чуть не прикончили.

— Спайс сознался в убийстве Бродмена?

— Практически да. Хотя и не понимая, что сознается. Думал все свалить на покойного напарника. Видимо, непосредственно убил Бродмена Уайти Слейтер по пути в больницу, когда Спайс сидел за рулем. Но Спайс сознательно содействовал ему, что делает его виновным в равной степени, как вы и сами знаете. И Гейнса тоже. Бродмена убили по его распоряжению.

— Почему?

— Бродмен был экс-главой банды. С ударением на экс. И собирался всех их заложить. По-моему, он знал, что от краж они намерены перейти к чему-то посерьезнее, и хотел от них избавиться. Покупка брильянтового кольца у Эллы Баркер была мелочью, но, сообщив о кольце нам, он вывел нас на Гейнса. Гейнс натравил на него Донато, но тот сплоховал. Слейтер и Спайс ждали на подхвате и довели дело до конца. На следующий день они по той же причине прикончили жену Донато.

— Секундина была членом банды?

— Сомневаюсь. Но она знала их всех и уже почти решилась обратиться к нам. Во всяком случае, так полагает Гранада. И Гейнс с его вурдалаками, видимо, заподозрил то же. Когда она спаниковала и наглоталась таблеток, они не упустили случая. Им совсем не надо было, чтобы она проснулась.

— Милые люди.

— Угу. Все на редкость милые. Я одного не понимаю, Билл. У вас есть возможность помочь нам завершить это дело и упрятать их всех, кто остался, за решетку. А вы не хотите. Что для вас эта миссис Фергюсон?

Вопрос был трудным. Клише вроде «красавица в беде» ответом послужить не могло. Как и мое объяснение:

— Мистер Фергюсон мой клиент. Он обратился ко мне вчера.

— Он, а не его жена.

— Фергюсон обратился ко мне с целью получить определенные сведения о своей жене. И потому они не подлежат оглашению.

— Значит, муж ей не доверяет?

— Это ваш вывод.

— Бесспорно. И что же вы про нее узнали? Я спрашиваю вас не для протокола, а для перепроверки. История, которую рассказывает Спайс, кое-где переходит все пределы вероятного, а я не могу себе позволить ни единого промаха.

— Но вы допустите большой промах, вынуждая меня нарушить профессиональный долг по отношению к клиенту. И заставить Фергюсона давать сведения о ней вы тоже не можете.

Упершись подбородком в ладонь, Уиллс размышлял над положением. Я попытался связно обдумать пределы моего обязательства хранить в тайне дела моих клиентов, но в ход моих мыслей все время вторгались посторонние образы:

Салли в родовых муках, мертвая Секундина, упавшее в огонь женское тело, оно же в бурьяне, женщина, стреляющая в меня стоя на коленях. Я знал, что умалчивать об этом выстреле у меня профессионального права нет. И молчу я о нем под свою ответственность и по причинам, которые никакой суд во внимание не примет.

Уиллс очнулся от раздумий. Подозреваю, что он просто давал мне время взвесить положение, в каком я очутился.

— Я понимаю, — начал он ласковым голосом, — вы хотите соблюсти свои обязательства и по отношению к клиенту, и по отношению к закону. Я расскажу вам кое-что забавное, и, может, вы решитесь. Когда мы поднажали на Рональда Спайса, он сделал совсем уж неожиданный финт. Заявил, будто похищение в «Предгорьях» было чистым спектаклем, придуманным Гейнсом вместе с ней, чтобы выманить деньги у ее мужа. Он утверждает, что она содействовала им во всем и даже сидела за рулем, когда Гейнс отправился забирать фергюсоновскую коробку с деньгами. И нарочно показалась мужу, чтобы он не знал, как поступать дальше. Это соответствует сведениям, которые вы получили о ней? Или Спайс просто пытается избежать обвинения в содействии похищению?

— Не знаю.

— Билл, я вам не верю. Я говорил с барменом в гриле, где вы вчера беседовали с Фергюсоном по душам. Ему запомнились очень странные обрывки вашего разговора. Профессиональное право и рана в плечо — это очень хорошо, но, покрывая похищение, вы подставляете себя под удар.

— А разве вы не придерживаетесь теории, что никакого похищения не было?

— У меня никакой теории нет. Я не знаю, что произошло. И уверен, что вы знаете, а потому прошу вас рассказать, как все было.

— Когда узнаю, буду рад рассказать.

— Откладывать нельзя. Поймите же, если эта голливудская шлюшка в сговоре с Гейнсом, она скорее всего знает, где он или хотя бы куда он отправился. Или вы не хотите, чтобы его арестовали?

— Не меньше вас хочу. Хоть этому поверьте. — Из хаоса образов в моем мозгу я извлек осколочек сцены в веселеньком аду. — Насколько помню, Гейнс говорил ей что-то про Южную Америку. Билеты на самолет им должна была купить мать Гейнса.

— Мать Гейнса?

— Она живет в Маунтин-Гроуве. Почему бы вам ее не допросить?

Уиллс вскочил, подошел к лифту, нажал на кнопку и вернулся ко мне.

— Впервые слышу про какую-то мать. Кто она и где находится?

— Ее зовут Аделаида Хейнс. Она живет на Канал-стрит в Маунтин-Гроуве.

— Как вы на нее вышли?

— Благодаря Элле Баркер. Да, кстати, теперь ведь ясно, что Элла Баркер к преступлениям не причастна.

— Скорее всего, вы правы. Показания Спайса снимают с нее всякое подозрение.

— А вы не считаете, что ее следовало бы освободить?

— Утром она отправилась домой. Я добился от прокуратуры снижения залога, и ее приятельница, некая миссис Клайн, поручилась за нее своей недвижимостью.

Его поглотил лифт.

Я позволил образам в моем мозгу закрутиться вихрем и унестись прочь. Наркозный сон вновь окутал меня, как тихая внезапная ночь.

Загрузка...