Дело о Бабе-яге

Глава 23

Сильнее, чем за себя, я боялся за Машу. Такая маленькая — всё время боялся случайно её зашибить. Но в девчонке бушевал истинно бойцовский дух, этого не отнять.

Выбравшись из подвала, мы оказались на распутье. Лестница наверх или коридор? За коридором, как я помнил, анфилада хозяйственных помещений, в любом из них можно распахнуть окно и — проблема решена. Другое дело лестница. Ведет через все этажи, но неизвестно, в каком она состоянии. Возможно, некоторые пролёты уже обрушились.

И тут мы услышали до боли знакомый голос:

— Ребята! Наконец-то я вас нашел! — перед ступеньками лестницы, как ни в чем не бывало, стоял Лумумба.

— Бвана? — неуверенно спросил я. Глаза слезились, в голове был туман. В первый миг показалось, что учитель — это галлюцинация, что я успел надышаться угарным газом… Даже контуры его фигуры дрожали.

— Некогда разговаривать! — крикнул он и сделал шаг к коридору. — Выше только огонь, но здесь еще можно выбраться. За мной!

Маша рванула за темной фигурой, исчезающей в дыму, я еле успел её поймать.

— Погодь.

— Ты что, с ума сошел? Не рад, что он жив? — глаза у нее были красные, как у кролика.

Я осторожно заглянул в узкий проем, и тут же отпрыгнул. Коридор превратился в пылающую трубу — горел даже потолок.

— Нет. Что-то здесь не так… Лумумба прекрасно владеет заклинанием холода. Он бы в два счета потушил огонь.

Выглядел-то он как наставник, точь в точь. Бакенбарды, белоснежная рубашка, вышитый павлинами жилет… Откуда, на хрен, белая рубашка в этом чаду? Воротник ничем не должен отличаться от его черной кожи.

Я подтолкнул Машу к лестнице.

— Может обрушиться в любой момент. — предупредила она. — Я-то легкая, а вот ты…

— Значит, пойдешь впереди. Если я провалюсь — даже не оглядывайся. Выбирайся сама.

— Ага, щас. Шнурки только поглажу… — она применила свой фирменный взгляд. — Если я провалюсь — ты меня вытащишь.

Без дальнейших разговоров она крепко ухватила мою руку и поставила ногу на ступеньку.

— Ну… Раз, два, три. Побежали!

Под моим весом ступеньки жалобно стонали и трескались. От них поднимались тучи искр. В какой-то миг, почувствовав, что вот сейчас всё и обрушится, я подхватил Машу под мышку и прыгнул. Целый пролет позади нас канул в огненное озеро.

Дальше был какой-то ад. Прикрывая рукавом глаза, я метался по коридорам, отскакивая и уворачиваясь от рушащихся балок, кусков горящей дранки и клубов раскаленного удушающего дыма. В голове мутилось.

— Главное, не потерять Машу. — билась одна-единственная мысль. — Главное, не разжать рук, что бы ни произошло…

С потолка упало что-то черное, обугленное, я пригнулся, подставив спину. Почувствовал, как куртка начинает тлеть, встряхнулся и побежал дальше. Ничего, шкура не казенная. Зарастет.

— Сюда! — послышался слабый крик.

У закрытого, чудом уцелевшего окна, лежал мужик с белым хвостиком на затылке. У нас в Москве такой называли "бойцовой рыбкой". Он был в проклепанной черной кожаной куртке и таких же штанах. Щеку его пересекал старый, стянувший кожу, шрам. Взмахом руки привлекая внимание, мужик приподнялся и указал на окно.

— Нужно выбить стекло и выпрыгнуть. — прокаркал он сквозь дым.

Маша, извиваясь, освободилась от моей хватки и сделала шажок к мужику.

— Бабуля? — она, кажется, почти не удивилась. — Ты вернулся? Ты…

— Некогда! Нужно выбить стекло и прыгать. Здесь невысоко.

Я уже поднял тяжелое кресло, собираясь метнуть его в раму, но Маша повисла на руке.

— Обратная тяга, Ваня, обратная тяга! — как сумасшедшая, закричала она.

Я опустил руки. Свобода была так близко: там, за закопченным стеклом, виднелось небо с редкими облачками и ветви зеленого дерева…

— Ты не Бабуля. — сказала Маша, повернувшись к мужчине. — Он бы никогда не допустил такой глупости, даже если б смог вернуться из Нави. Ты Елена. Это ты претворялась Лумумбой, Ванька прав. Ты — Баба Яга.

Мужик ощерился и начал меняться. Лицо удлинилось, уши поднялись к макушке, сквозь кожу проступила отливающая металлом чешуя. В глазах заплясали синие молнии.

— Ты мне не веришь. — прохрипел Зверь. — Я пришел спасти тебя. Я. Пришел. За тобой!

Руки его стали лапами, по полу чиркнули огромные когти. Оттолкнувшись, Зверь прыгнул.

Не помню, как схватил Машу в охапку и рванул из комнаты. Выход нашелся только один: пожарная лестница в узком бетонном простенке. Она была железная и горячая, вверх по простенку, как по печной трубе, шуровал плотный поток жара. Слыша за спиной скрежет когтей и шумное дыхание, я карабкался по раскаленным перекладинам, не обращая внимания на волдыри на ладонях. Маша болталась на плече, как тряпичная кукла. Она потеряла сознание.

Выбравшись на крышу, наконец-то вздохнул полной грудью. Раскаленный, пахнущий гарью, но почти без дыма. Дальний конец "Пеликана" уже просел, крыша там провалилась, и на фоне ночного неба языки пламени смотрелись особенно красиво.

Где-то в дыму лестничной шахты ворочался Зверь — всё еще слышалось его хриплое дыхание. Не теряя больше времени, я рванул к краю. С разбегу вскочил на поребрик… Слишком высоко. Даже до деревьев, которые могли бы смягчить удар. Эх, жалко не пришло в голову прихватить хотя бы горсточки пыльцы…

За спиной раздалось негромкое рычание, и я отошел от края крыши. Зверь, точнее, Елена в его обличье, всё-таки сумела выбраться из шахты вслед за нами, и теперь готовилась к драке. Глубоко утопленные глаза испускали синий кварцевый свет, с оскаленных зубов капала слюна.

Осторожно положив так и не пришедшую в сознание Машу на теплый гудрон, я пригнулся и выставил руки.

— Уйди от костей моих, уйди от волос моих, уйди от сердца моего… — ведьма утробно зарычала.

Сжалось сердце. Вспомнилось, как то же самое говорил Лумумба, защищая меня. Теперь моя очередь…

Прыгнув, она целила передними лапами мне в грудь, стараясь повалить и добраться до горла, как это делают обученные собаки. Подставив плечо и ощутив мгновенную боль, когда зубы впились в плоть, я сделал подсечку. Обхватил её поперек ребер и мы покатились.

Ведьма норовила вцепиться в горло, но я давил и давил, слушая, как трещат кости. А потом вдруг почувствовал, что тело её меняется. Оно становилось мягче, тоньше, податливее…

Миг — и это уже не волосатая зверюга, а голая женщина. Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась. Черные волосы разметались по плечам, пухлые губы сложились, как для поцелуя. Даже через куртку чувствовалась мягкая упругость больших грудей. Согнув ногу, она поерзала и прижалась теснее.

— Неужели ты хочешь меня убить? — спросила томно, с придыханием. Волоски на шее встали дыбом.

— Елена…

— Да. — она поощрительно улыбнулась, сощурив синие глаза и взмахнув ресницами. — Я могу подарить тебе неземное блаженство. Могу сделать тебя счастливым.

Я почти поддался. Даже ослабил хватку, собираясь отпустить её руки. В глазах ведьмы мелькнул торжествующий огонек, а улыбка сделалась хищным оскалом. Слишком рано. Слишком рано она начала радоваться. Это меня и спасло…

Перехватив поудобнее, я сдавил её запястья так, что хрустнули косточки. Когти, кинжально-острые, готовые впиться мне в шею, втянулись, оставив кровавые бороздки на её же ладони.

Ведьма плюнула мне в лицо.

— Сука.

— Идиот.

Она вновь начала превращаться, теперь в подобие летучей мыши, с кожистыми крыльями и игольными зубами.

— Ты еще не понял, с кем связался. Я уничтожу тебя. Я уничтожу всех, кто встанет на моем пути… — голос её становился всё менее разборчивым, превращаясь в злобное шипение.

— Так же, как ты уничтожила Кукиша? — я старался поймать её руки-крылья и заломить их за спину. — Так же, как разобралась с Цаппелем и Живчиком?

— Они были никем, пешками, они только путались под ногами…

— А Лумумба? — ярость придавала сил. Мало просто её убить. Нужно предъявить её городу, чтобы снять обвинения с себя и Маши. И с учителя.

Елена отбивалась, пытаясь выскользнуть из-под меня, и, шипя, била крыльями по спине. Но я только крепче прижимал её к крыше, навалившись всей тяжестью.

Она могла стукнуть меня коленом по яйцам. Могла попытаться вцепиться в горло. Но Елена слишком полагалась на магию. Теперь, когда тайна была раскрыта, она больше не сдерживалась. Завеса так и хлопала, то открывая, то скрывая Навь, и ведьма черпала оттуда полными горстями, но не могла толком ничего сделать — я сковал её по рукам и ногам. И не позволял себе ослабить хватку ни на мгновение. Оставалось ждать: кто из нас устанет первым…

— Твой учитель оказался глупцом. — вдруг к ней вернулись грудной бархатный голос и чарующая улыбка. — Таким же, как и остальные мужчины. Ты — не такой. Ты смог меня победить.

— Что ты с ним сделала?

— Не я. — вернувшись в человеческий облик, она слегка пожала плечами, от чего всё её тело соблазнительно всколыхнулось. — Мой помощник. У хозяина свалок полно разных диковин…

Её кожа была настолько чистой, почти прозрачной, ресницы такими черными и длинными, а глаза… Её глаза…

— Говори. Что вы с ним сделали?

— Ростопчий подсунул ему наркотик. — увидев мой недоуменный взгляд, она пояснила: настоящий наркотик, героин. Дитя распыления, ты даже не знаешь, что это такое.

— А вот и знаю. Мы в Академии проходили… — удерживать её становилось всё труднее. Тело ведьмы увеличивалось в размерах. Теперь её запястья едва умещались в моей руке…

— Прилежный ученик. Отличник, наверное. — она чувственно облизнула губы. — Именно такие легче всего переходят на темную сторону… Твой наставник действительно сошел с ума. Героин помноженный на Пыльцу. Он почувствовал себя богом. Но, вот ирония судьбы: богом бессильным. Героин напрочь отсекает возможность творить. Пользоваться силой Нави.

— Ты его подставила. Лумумба не поджигал гостиницу…

— Ну конечно он её поджег! И даже не заметил… Не забывай: он чувствовал себя богом. — она вновь пожала плечами, и мои руки соскользнули с её запястий.

Елена стала огромной, просто великаншей. Спокойно сев, она стряхнула меня с себя, как назойливого щенка.

— Хочешь стать таким? — она вновь повела плечами. Ростом женщина достигала уже трех метров. — Я могу научить тебя…

— Покорнейше благодарю, но нет. Думаю, бюст мне не пойдет. Фигура не та.

Я тоже встал и отряхнулся, нашел взглядом Машу. Она пришла в себя, и теперь сидела, уставившись на Елену.

— Дурачок. Пытаешься меня задеть… А ведь я еще тогда, в первую нашу встречу увидела, насколько ты превосходишь своего наставника. Идем со мной. Хочешь, сделаю тебя звездой первой величины? Нам будут поклоняться целые народы…

— Не люблю звездить. — я сплюнул под ноги. Жест задумывался, как оскорбительный, но слюны не было.

— Щенок. Ты пожалеешь. Но сначала я разделаюсь с твоей маленькой подружкой…

Пока мы предавались беседе, Маша почти добралась до Елены. Не знаю, какой вред она собиралась причинить гигантской голой бабе, но та её опередила. Протянув длинную, как оглобля, руку, она схватила Машу за шею и подтянула к краю.

— Сейчас я её отпущу, и ты сможешь полюбоваться, как девчонка размозжит себе голову.

— Тогда я убью тебя. Чего бы это мне не стоило, я убью тебя, Елена.

Она только рассмеялась. А затем вскочила на поребрик, окружающий крышу. Посмотрела вниз…

— Как мне надоел этот городишко. — Маша болталась у нее в руке, как тряпичная кукла. — Мелкие людишки, пустые заботы. Как набить пузо, да наплодить таких же недоумков. Серые, никчемные… Ненавижу.

Она вновь начала меняться.

Стала еще крупнее, шея удлинилась, голова вытянулась и сузилась. Руки превратились в крылья. Они всё росли, перепонки распрямлялись, и наконец распахнулись. На краю крыши замерла громадная зеленая драконица. Повернув изящную голову, она стрельнула змеиным языком. Затем отшвырнула Машу.

— Не могу заставить себя убить девчонку. — голос оставался прежним, бархатным. — Как-никак, нас связывает давняя дружба…

— Ты правда любила Бабулю? — крикнула Маша, поднявшись на ноги. Если не считать кровавых отметин на шее, она нисколько не пострадала.

Драконица наклонила голову, и её золотые глаза оказались вровень с нашими.

— Правда. Я и сейчас люблю его.

— Бабуля ненавидит магов. — сказала Маша очень тихо, но ведьма услышала.

— В этом-то всё и дело. — в золотых глазах полыхнули синие молнии. — В этом, демоны меня побери, всё и дело… Однажды я решилась, и показала ему, как прекрасна Навь, но он отверг мой дар. И теперь обречен жить там один. Без меня.

Взмахнув крыльями, она взмыла в темное небо.

В следующий миг шею драконицы захлестнула веревка. Тварь протяжно закричала, а рядом послышался знакомый голос:

— Захлопни варежку, стажер, и помоги её тащить. У меня уже руки онемели.

Я послушно закрыл рот и схватился за канат. Ладони обожгло, но это только придало бодрости.

— Базиль! — Маша прыгнула к нему и обхватила руками. — Я знала, я чувствовала…

— Чертовски приятно, мадемуазель, но играть в обнимашки будем позже. Нужно поймать эту птичку.

Наматывая на кулак всё новые витки веревки, я медленно но верно волок драконицу обратно на крышу. В душе установились мир и покой. Лумумба вернулся, а значит, теперь всё будет хорошо…

В следующий миг меня толкнула могучая рука, а мимо пролетел гигантский язык пламени.

— Не спать, падаван. Нас ожидает последняя часть Марлезонского балета…

Ведьма не собиралась сдаваться и рвалась в небо, плюясь огнем, как психованная шутиха.

— Подсекай её, подсекай! — руководил Лумумба. — А теперь тяни…

Кожа на ладонях уже была сорвана до мяса.

— Может, вы хоть как-то примете участие? — прошипел я сквозь зубы. — Это ж не щука, в конце концов…

— Тебе лишь бы жаловаться, падаван. Совсем от рук отбился без моего чуткого руководства.

— Сами виноваты. Не надо было наводить тень на плетень… Я может, все глаза себе выплакал, а вы — как чертик из табакерки. Чуть до инфаркта не довели, честное слово. Могли бы и раньше появиться. До того, как ваши верные ученики обгорели, как головешки.

— Да и совсем не обгорели. Так, припеклись чуток. До меня еще далеко… — Лумумба сверкнул своей фирменной улыбкой. Пламя на крыше он, кстати, потушил. — Ты веревку-то не отпускай. — напомнил драгоценный учитель. — А то превращу в птеродактиля, и полетишь её ловить.

— А вам бы всё стращать сиротинушку. — пыхтя, я, наконец, намотал конец веревки на железную трубу, торчащую из крыши. — Вот, пожалуйте, никуда она теперь не денется.

Прищурившись, наставник наблюдал за ведьмой. Та, прямо в воздухе, начала трансформацию. Крылья усохли, шея истончилась и выскользнула из петли.

— Ловите её, дядя Базиль! — закричала Маша. — Уйдет…

— Не уйдет.

Вопреки угрозам превратить меня, Лумумба изменился сам. Нос его вытянулся клювом, из спины, прямо сквозь рубашку, проросли черные перья. Раскинув руки-крылья, он подмигнул нам, а потом сиганул на спину ведьме. Так, вдвоем, они и канули в бездну.

Мы с Машей одновременно подбежали к краю. Редкие газовые фонари нисколько не развеивали тьму на площади, ставшую еще более густой на фоне пожара. И там, в этой тьме, ворочалось что-то громадное, плотное, постоянно меняющее форму. Проскакивали синие молнии.

— Так мы ничего не увидим. — сказала Маша. — Нужно как-то спуститься.

— Прыгать слишком высоко. — я не мог оторвать взгляда от клубка тел. — Разобьемся.

— А здесь поджаримся.

Я оглянулся. Огонь, потушенный Лумумбой, разгорался опять. Местами крыша провалилась, и сквозь дыры вырывались языки пламени.

Пройдясь вдоль края, я обнаружил внизу балкон, на который можно было спрыгнуть, и позвал Машу.

— Что-то ты не очень рад тому, что Лумумба воскрес, а? — спросила она, ловко приземлившись за ограждением. Под моим же весом балкон жалобно затрещал, и я поспешил перелезть на водосточный желоб, обхватив его руками и ногами.

— Ты не понимаешь. — стена была горячей, как в хорошо натопленной бане. — Ты не знаешь, что я чувствовал, когда думал, что он погиб…

Маша, выждав, пока освободится место, тоже перелезла на трубу.

— Я-то как раз понимаю. Не хуже тебя, между прочим. Представь, каково мне было, когда Зверь появился прямо здесь, в Пеликане? — я, кряхтя, перебрался на подоконник, за которым не было огня. Помог Маше. — Чурбан вислоухий. — буркнула она. — Только о себе и думаешь.

Подоконник был широкий, и мы остановились, переводя дух.

— Сама чурбан. Никакого сочувствия от тебя… Кажется, здесь можно перелезть на дерево. Оно, по крайней мере, не горит.

Подтянув к себе толстую ветку, я подсадил на нее Машу.

— Понимаешь, я теперь никогда не смогу доверять ему безоглядно. — уцепившись руками за ту же ветку, попытался подтянуться. Маша, ухватив меня за шиворот, помогала.

— Наконец-то слышу слова не мальчика, но мужа. А то были опасения, на всю жизнь инфантилом останешься, — сказала она, когда я уселся рядом на ветке.

— Я не инфантил.

— А тогда не ной, как маленький.

— А я и не ною, а делюсь переживаниями.

Никак не могу понять: это ветка качается на ветру, или у меня голова кружится?

— Очень тронута. Теперь захлопни пасть и давай руку. А то свалишься, как мешок с дерьмом.

— Злая ты.

— Не мы такие, жизнь такая.

Обдираясь о жесткую кору, перемазавшись в смоле, мы спустились на землю и припустили к месту битвы.

Вокруг площади стеной стоял народ. Задние ряды упрямо вытягивали головы, мальчишки гроздьями облепили фонарные столбы и деревья. Любая возвышенность пользовалась огромным спросом — никто не хотел упустить хотя бы мгновения из эпической битвы Бабы Яги с Лумумбой. Точнее, это мы с Машей знали, что там происходит на самом деле. Остальным, кому не посчастливилось присутствовать на горящей крыше, оставалось только гадать. Версии выдвигались различные.

— У ей там, в подвале, зверинец был. — вещал со знанием дела старичок в теплом меховом жилете и косоворотке. — Бестиарий, по научному. Для опытов. А как пожар начался, бестии и вырвались. Теперь территорию делят.

— Да не, какие бестии? — возражал деду мужик с черной окладистой бородой. — Ты чот, дед Илюша, путаешь. Морок это. Приблудный маг наколдовал, шоб народ пужать.

— Морок, гришь? — щурилась рядом тетка в цветастом платке. — Дак иди, сунь руку в евонну пасть. Поглядим, какой это морок…

Мы, работая локтями, продвигались к центру площади.

— Почему они не разбегаются? — спросил я. — Это может быть опасно.

— Надоело. — Маша застряла меж двух толстых теток, пришлось ей помочь. — Устал народ бояться. Чувствуют, что дело к развязке, и хотят всё своими глазами увидеть.

— Сдается мне, на нашу казнь с не меньшим любопытством смотрели бы.

— Тише ты, дубина. Радуйся, что нас пока никто не узнал…

И то верно. Что-то я слишком быстро успокоился. Как увидел, что драгоценный учитель жив-живехонек, так и расслабил булки. А рано. Он ведь может и не победить…

— Ты дракона в небе видал? — спросили прямо над ухом. — Вон та зеленая бестия — дракон и есть. — голос вещал не мне, а кому-то другому. — Если он того черного гада победит — мэром станет.

— Совсем, баклан, с глузду двинулся? Как это: дракона — в мэры? Еще скажи, в президенты.

— А чё? Ты представь, кум: тут тебе и воздушные силы, и артиллерия в одном флаконе. Да с таким мэром мы и Берлин по новой завоюем, и Рейхстаг возьмем!

— А жрет он сколько, ты думал? На одних коровах разоримся.

— По честному, драконам не коровы нужны, а телочки молоденькие. — кто-то глумливо заржал. — Если вы понимаете, о чем я…

Оставив спорщиков позади, мы наконец протолкались в первый ряд. Несколько секунд я пристально всматривался в противников, стараясь разобрать, кто из них кто. Света было мало. Только от горящего Пеликана. Да еще некоторые предприимчивые граждане, наломав веток и поджегши от пожара, размахивали ими вместо факелов.

По тому, как всё медленнее менялись обличья, я понял, что силы противников на исходе. Вот Лумумба, приняв облик могучего одноглазого дэва, руками, подобными стволам деревьев, обхватил толстое тело гигантского змея Шеши. Шеша в это время обвивал желтыми кольцами колонноподобные ноги и туловище дэва, всё больше сжимая хватку.

Учитель, вытянувшись ввысь, принял вид черного удава. Распахнул пасть и стал заглатывать желтого змея, начиная с хвоста. Желтый в ответ попытался укусить его за хвост — тот пронесся в каком-то метре от края толпы, вызвав волну вздохов, — да промахнулся.

Лумумба всё время пытался вернуться к антропоцентричной форме, а Елена ни в какую не желала этого делать. Она становилась пантерой, змеей, бабочкой, змеей, мантикорой, змеей — похоже, генотип рептилии был у нее в крови.

Наконец — молнии становились всё короче и ярче, а огненные шары — меньше и тусклее, Елена сдалась.

Неожиданно отскочив, она приняла вид обнаженной прекрасной женщины. Толпа восторженно взвыла, а я усмехнулся: плавали мол, знаем.

Женщина улыбнулась, и как Афродита, возникшая из пены морской, протянула руки к толпе.

— Неужели вы позволите убить беззащитную женщину? — нисколько не стесняясь наготы, спросила она. В голосе, бездонном, как звездное небо, таилось обещание сказочного блаженства любому, кто этого захочет.

— Нет! Не позволим! — из толпы то и дело вздергивались бородатые головы.

Лумумба, приняв свой естественный облик, устало вытирал трудовой пот белоснежным платочком.

— Гнать черножопого!

— Повесить!

К учителю стали подкрадываться какие-то темные личности, а я взял низкий старт…

И тут раздался пронзительный женский крик:

— Шлюха! Гляньте, бабоньки, на бесстыдницу!

К нему присоединились другие:

— Хоть бы буфера прикрыла, визгопряха.

— А ты куда зыриш, блудоумок? — послышалась звонкая оплеуха. — Голых баб никогда не видал? Дак я тебе щас так покажу, на всю жисть запомнишь!

— Куда милиция смотрит? Дети вокруг, а тут баба голая без привязи шастает!

Я успокоился. Если мужское население еще могло, отбросив здравый смысл, кинуться спасать ведьму, то женщины этого точно не допустят.

— Гляньте бабы, да это ж Ленка из борделя! И чо мы её сразу не признали?

— Эт потому, что тряпок на ей нету. Ряженая-то она — цаца-цацей, а без всего — так обычная шалава.

Отовсюду засвистели, заулюлюкали, на площадь, к ногам Елены, полетели огрызки яблок и прочий мусор.

— Ну всё. — рядом возникла Маша. — Магичка она или нет, а в нашем городе теперь ей житья не будет.

Народ, сменив градус, начал сжимать круг. Оно и понятно: известный враг — уже не такой страшный.

— Успокойтесь, граждане. — Лумумба, примирительно расставив руки, пытался сдержать толпу. — Преступницу необходимо передать в руки полиции.

— А ты чё, не приступник, что ли? — закричали рядом с учителем. В лоб ему попал огрызок, вокруг заржали.

— Вздернуть обоих! — подхватили в толпе. — Зря, что ли, виселицу строили?

— Вздер-нуть! Вздер-нуть!

В глазах Лумумбы заплясали синие всполохи. Прекрасно его понимаю: у самого была бы хоть капля магии, в пыль бы разнес этих зажравшихся бюргеров. Никто ведь даже не подумал, что учитель, рискуя жизнью, спасает их задницы. Хотя, если разобраться, их от самих себя спасать надо. Как там сказала Елена? Серые, скудоумные…

— Успокойся. — Машина ладонь была горячей и твердой. — Они не виноваты. Каждый в отдельности — хороший человек.

— Оттставить самосуд! — рявкнуло над головой. Да так, что с фонарей, как яблоки, посыпались мальчишки.

Толпу осветило электрическим светом. Народ стал расступаться, жмурясь и прикрывая глаза. Через пару минут установилась полная тишина.

Раздвигая толпу, как кит мелкую рыбешку, на площадь выехал броневик. Взревев двигателем и выбросив клуб черного дыма, он остановился рядом с Лумумбой. Из люка выбрался Штык.

— Ну надо же, едрён-бетон. Кто б сомневался… — Маша, прищурившись, смотрела на полицеймейстера, как кошка на воробья. — Ни одного культурного мероприятия без наших доблестных войск…

Спрыгнув на землю, Штык, прямой, как шомпол, двинулся к Елене. Та, кстати сказать, уже не сверкала голыми ляжками. Лумумба галантно укутал её в свой пиджак, оставшись в закопченной рубашке и шелковом, в незабудках, жилете.

— Милостивая государыня. — официально начал полицеймейстер. — Вы обвиняетесь в незаконном распространении Пыльцы, краже государственного золотого запаса и убийстве градоначальника Кнута Гамсуновича Цаппеля, мага Яна Живчика, а так же городского архивариуса Леонида Мартовича Кукиша.

Толпа в ужасе отхлынула.

— Вы не посмеете. — надменно бросила Елена, кутаясь в пиджак с чужого плеча так, будто это был норковый палантин. — У вас нет доказательств.

— Доказательств предостаточно. — громко сказал Штык, обращаясь, в-основном, к толпе. — Благодаря оперуполномоченному АББА, майору Базилю Мбвеле, любезно согласившемуся расследовать это сложное и запутанное дело, мы наконец раскрыли крупного наркодиллера, орудовавшего в нашей и сопредельных областях. — он выдержал театральную паузу и гаркнул: — Бабу Ягу!

Толпа ахнула. Я усмехнулся: полицейские всегда любили театральщину. Не то что мы, скромные работники невидимого фронта… — и икнул, почувствовав тычок острым локотком.

— Пробку вынь. — шепнула Маша, глядя в сторону.

— Чего?

— Пробку из задницы вынь, говорю. А то лопнешь. От важности.

— И ничего я не… — кровь бросилась к лицу. Ну почему она всё время меня курощает?

— Ой, да ладно, успокойся. Ты тоже молодец. — подняв ко мне лицо, она улыбнулась. Просто так, без всякого злого умысла. На покрытых веснушками щечках заиграли ямочки. — В конце концов, что Елена — и есть Баба Яга, ты же сам догадался. Я тобой горжусь. Нет, правда… Ты настоящий герой, Ванька.

— Одну минутку! — вперед вышел Лумумба. — Чтобы быть до конца точными, нужно прояснить несколько деталей. — Штык, держа наготове наручники, развернулся к учителю. — Я имею в виду личность преступницы. — Елена стояла, как Жанна Д'Арк перед монахами. Высоко подняв голову и сверкая прекрасными глазами. — Женщина, известная нам, как Мадам Елена, так же зовется Матерью Драконов.

Толпа негодующе взревела, Штык поднял руки в белых перчатках, и волна народного гнева улеглась. Я, признаться, тоже был удивлен. Мать Драконов мертва. Я сам видел огромную дыру у нее в груди.

— До того, как появиться в вашем городе, она успела наследить и в других местах. — продолжил Лумумба. — Все слышали слухи о сгоревших дотла городах. Некоторые из них — правда. — он скорбно поджал губы. — Настоящее её имя Салтыкова Дарья Николаевна. Мало на белом свете преступниц, которые могут соревноваться с нею в коварстве, изобретательности и жестокости. И в количестве трупов, оставляемых за собой без всякого сожаления. — он подошел к Елене. — И мало у кого внешность может столь точно соответствовать внутреннему содержанию… — он сделал пасс.

Движения рук были не нужны, просто они помогали сконцентрировать внимание публики на предмете. На самом деле Лумумба приоткрыл Завесу, позволяя всем увидеть краешек Нави.

В толпе раздались испуганные возгласы. Елена зашипела.

— Мама, это настоящая Баба Яга! — закричал испуганный детский голосок.

Она изменилась. Стала меньше ростом. На спине появился безобразный, переваливающийся на одну сторону, горб. Волосы потеряли блеск, и напоминали теперь пыльную паутину. Глаза на коричневом, как печеная луковица лице, ввалились и загорелись злобным исступленным светом. Нос провис почти до подбородка, изогнутого, как крючок.

— И впрямь, полюбуйтесь: чистая Баба Яга! — толпа вновь заулюлюкала, засвистела, захохотала диким, издевательским смехом.

Елена рывком сбросила пиджак, оставшись в своей безобразной, пугающей наготе. Подняла руки с растопыренными черными когтями — меж ладоней у нее вспыхнула огненная плеть. Взмахнув ею, она хлестнула по людям в первых рядах. Никто не успел среагировать. Ни Штык, ни Лумумба, ни я — всё случилось очень быстро. Плеть пронеслась в каком-то миллиметре от моего лица, у Маши затрещали искры в волосах. Люди испуганно закричали и отхлынули.

И тут грохнул выстрел. Елена, с огромной дырой в груди, упала.

— Тут и сказочке конец. — послышался знакомый голос и на площадь, к Лумумбе и Штыку, подошел Таракан. В руке его дымился знакомый "Носорог".