Дело о вещих снах

4.

– Ты мой должник, – сказал Лугальбанда раздраженно. – Я перелопатил эти чертовы сны. От начала до конца. Так, наверное, ни один жрец-толкователь из храма Эрешкигаль Милосердной или Нергала – Повелителя снов в жизни не перелопачивал... Или перелопативал?.. – он махнул рукой. – В общем, неважно.

Ницан, сидевший в кресле для посетителей напротив монументального письменного стола эксперта, поклонился и признательно приложи руку к груди.

Лугальбанда фыркнул.

– Но выглядишь ты замечательно, – сказал Ницан. – Даже, как будто, помолодел. Честное слово!

– Хватит болтать! – рявкнул Лугальбанда. – Я тебе что – перезрелая вдовушка, которую ты пытаешься охмурить?!

– Если ты имеешь в виду вдову Нурит Барроэс, так она ничуть не перезрелая, – заметил сыщик.

– Короче! Ты хочешь знать, что мне удалось выяснить?

– Конечно, хочу!

– Так вот, – сказал маг-эксперт. – Смертельную опасность действительно символизирует белый всадник, на этом сходятся все школы толкователей. Но! В том сне, который видел покойный, уздечка черная.

– И что же? – спросил Ницан. – Верно, черная. Я же тебе говорил!

– Погоди, это не все, – сообщил Лугальбанда, усаживаясь в кресло. От его движения мантия взвихрилась несколькими спиралями. – Так вот. Сама по себе эта деталь всего лишь предупреждает об осторожности в толковании. Дескать, знак тебе послан, но будь осторожен, все не так просто… Но есть и еще одна деталь. Помнишь красный наконечник копья?

– Помню. И что же?

– Знак подлога, – ответил Лугальбанда. – Как я уже и говорил тебе. Ложный сон. Вспомни – уздечка не всегда была черной. Она становилась таковой на несколько мгновений. Одновременно острие копья делалось красным. И только в этот момент лицо всадника обретает конкретные черты.

– Черты господина Ошеа Бен-Ари… – медленно произнес сыщик. – Вот оно что… Значит, покойный действительно имел дело с фальшивыми снами?

– Ну, конечно, – проворчал Лугальбанда. – Надеюсь, ты кое-что помнишь из учебного курса?

– Еще бы! – соврал Ницан с важным видом.

– В таком случае, ты должен знать, что фальшивый вещий сон, сон-обманку, навести может только очень хороший маг. Это ведь не просто наведенное сновидение, это работа высшего, так сказать, класса. Такая работа, которую обычный профессиональный толкователь примет за подлинную и не сразу раскусит. Но! – маг-эксперт торжествующе поднял указательный палец. – Но даже ему не по силам сделать точную копию истинно вещего сновидения! Какая-то деталь все равно укажет сновидцу на ложность пророчества. Чаще всего эта деталь – кульминационная. Иными словами: в фальшивом сне непременно какая-то мелочь укажет на ложность именно того, ради чего сон наводился. Вот она, тонкость! – Лугальбанда возбужденно потер руки. – Вот она, высшая справедливость магического искусства!

– То есть, в момент, когда сон указывал на Ошеа Бен-Ари как на источник смертельной опасности, тут же появлялось предупреждение о ложности именно этого указания? – недоверчиво спросил Ницан. – То есть, в фальшивом сне непременно присутствует указание на ложность именно того сообщения, ради которого сон наводился?

– Совершенно верно! – воскликнул Лугальбанда с торжествующей улыбкой. – В этом-то все и дело!

– И у мага нет никакой возможности замаскировать эти разоблачающие детали?

– Есть, разумеется, – ответил Лугальбанда. – Можно использовать заклинание, которое не изменит эти детали, но заставит человека забыть их. Можно воспользоваться другим заклинанием – меняющим одни детали на другие, так что неопытный толкователь просто не успеет зафиксировать указание. Можно…

– Стоп! – Ницан поднял руку. – Ничего этого не было?

– Не было, – Лугальбанда кивнул. – Иными словами, мага не очень заботило… – он замолчал на мгновенье, потом сказал: – Знаешь, мне кажется, что он не просто не скрыл указание на ложность сна – но как будто усилил это указание. Во всяком случае, время, в течение которого можно разглядеть черную уздечку, красное копье и лицо всадника, существенно увеличено. Мало того: даже в этих дрянных копиях они видны четче всего остального. Странно, да, странно… – Лугальбанда снова замолчал, потом махнул рукой. – Словом, Ошеа Бен-Ари не имеет отношения к смерти господина Шу-Суэна Барроэса.

– А то я этого не знаю! – расстроенно воскликнул Ницан. – Я это знаю прекрасно – ведь господин Ошеа, увы, тяжело больной человек. Уже лет двадцать разум его находится в отрыве от тела, то есть, часть души блуждает по неведомым мерам… то есть, я хочу сказать, два десятка лет назад ему крепко вдарили по башке, после чего господин Ошеа Бен-Апсу лишился ума и превратился в самое что ни на есть растение, за которым ухаживают жрецы храма Эрешкигаль Милосердной.

– Ты хочешь сказать, что моя информация бесполезна? – возмутился Лугальбанда.

Ницан вздохнул.

– Скажи, пожалуйста, а установить, кто именно навел фальшивый сон, возможно?

Лугальбанда помотал головой.

– Невозможно. Я тебе уже говорил. Во всяком случае, я не слышал о таких удачах. Собственно говоря, я вообще о фальшивых вещих снах слышал очень редко. Единичные случаи.

– Жаль… – разочарованно протянул частный детектив. – Очень жаль… Что же мне делать?

Лугальбанда развел руками.

– Это уж ты сам решай, – ответил он. – Попробуй выяснить, кому именно хотелось поссорить покойника с господином Ошеа.

– При чем тут ссора? С господином Ошеа поссориться невозможно. Он не воспринимает окружающий мир. Нет, тут что-то другое.

– Что именно?

– Возможно, просто ошибка. Хотели навести подозрение на одного, а получилось – на другого. На невинного, несчастного человека…

На следующий день Ницан сообщил клиентке о том, что розыски господина Ошеа Бен-Апсу увенчались успехом. Вдова выслушала это сообщение внешне спокойно, но сжатые крепко руки выдавали ее волнение.

– То есть, вы хотите сказать, что найден виновник смерти моего мужа? – спросила она.

Ницан покачал головой.

– Мы ведь не говорили, что человек, которого ваш муж считал своим врагом, действительно причастен к его смерти, – сказал он. – И вообще – уверены ли вы в том, что ваш муж называл имя Ошеа?

– Уверена. Ошеа Бен-Апсу. А что вас смущает?

– Я, видите ли, посетил сегодня этого человека. Знаете, где он находится?

– Нет.

– В Доме призрения, при храме Эрешкигаль.

Вдова пожала плечами.

– Муж говорил о господине Ошеа Бен-Апсу. Если так зовут и того человека, которого вы навещали нынче, значит, это он. А что вас смущает?

– Да так… – пробормотал Ницан. – Есть у меня кое-какие сомнения. Странно… – Ницан замолчал, разглядывая расписной потолок гостиной. – Так вы говорите, ваш муж сообщил вам о вещем сне и о господине Ошеа как раз после падения акций вашей компании?

– Черная декада, – вдова утвердительно кивнула.– Да, так. Какой вывод вы сделали из этого?

Ницан пожал плечами.

– Пока никакого, – ответил он. – Я предпочитаю делать выводы после того, как узнаю достаточно. А сейчас мне известно не так уж много. Убытки, понесенные вашей фирмой. Одновременно – почти одновременно – ваш муж видит вещий сон. Предупреждающий его об опасности, исходящей от некоего человека. Он называет вам его имя. И что дальше? Почему он ничего не предпринял? Говорил о нем как о смертельном враге – но не предпринимал никаких действий? – Ницан помолчал, глядя на хмурившуюся все больше госпожу Барроэс. – Или, все-таки, что-то предпринял? Может быть, он что-то сделал? Чтобы защититься от господина Ошеа?

– Ну, однажды он сказал… – начала было вдова. И вновь замолчала.

– Что именно он сказал? – осторожно спросил Ницан после паузы.

– Сказал, что уже недолго этому негодяю осквернять своим присутствием мир живых, – ответила вдова неохотно.

– Под негодяем он подразумевал Ошеа Бен-Апсу? – снова уточнил Ницан. – Он что же – назвал именно это имя?

– Разумеется! – воскликнула вдова раздраженно. – Сколько можно спрашивать об одном и том же?

– Как и когда это произошло? – спросил Ницан, не обращая внимания на ее раздражение. – Как и когда он это сказал? Да, вы мне говорили. Но, прошу вас, повторите еще раз. В деталях. И, пожалуйста, дословно – что именно он сказал.

– Это было за месяц до его кончины. За завтраком. Он просматривал почту. И вдруг отшвырнул одно письмо, вскочил со своего места, забегал по залу. Потом остановился рядом со мной и воскликнул: «Снова этот Ошеа Бен-Апсу! Видят боги, что я не хотел этого! Но теперь – придется. Недолго уже этому негодяю осквернять мир живых, попомни мои слова!» – все это вдова произнесла так, словно зачитывала какую-то историю по бумажке. Смотрела она при этом прямо перед собой. Только договорив, она перевела взгляд на сыщика. В ее глазах появилась легкая насмешка: видимо, ее веселил озадаченный вид Ницана.

– Письмо… – пробормотал Ницан. – Вы не говорили ни о каких письмах.

– Разве? – вдова удивленно подняла брови. – Может быть. Я не придала этому значения.

– Вы сохранили деловую переписку вашего мужа? – спросил Ницан.

Вдова пожала плечами.

– К сожалению, его переписка была уничтожена согласно его посмертной воле. Но даже если бы она сохранилась, вряд ли интересующее вас письмо тоже осталось бы в ней. Он немедленно порвал его на мелкие кусочки, а затем – сжег.

– И вы не знаете, от кого это письмо пришло? – разочарованно спросил Ницан.

– Знаю, – неожиданно ответила вдова. – Письмо он сжег, а вот часть конверта – уцелела. И я прочла там имя отправителя.

– Вы его запомнили? – с надеждой спросил Ницан.

– Да. Письмо отправил Наби-Цадак.

Перед мысленным взором Ницана тотчас встал роскошный особняк на улице Шамшиат, украшенный изображением грозного божества с двумя мечами – Высшего Судьи праведного.

– Он вам знаком? – осторожно поинтересовался Ницан.

– Лично – нет, – вдова качнула головой. – Знаю, что так звали друга детства Шу-Суэна.

– Друг детства, – повторил Ницан. – Интересно. И, по всей видимости, тоже оставивший в юности родимый дом и переселившийся в столицу?

– Этого я не знаю, – ответила вдова. – То есть, я не знаю, куда именно переселился. Но я знаю, что у Шу-Суэна было два друга детства. И что они, так же, как и он, уехали из родной деревни. Но, мне кажется, что Наби-Цадак не живет в Тель-Рефаиме.

– Почему вы так думаете?

– Мне кажется, друг детства посетил бы погребальную церемонию Шу-Суэна, если бы жил здесь. Ведь о смерти моего мужа сообщили все газеты.

– Да-да, конечно, – раздумчиво произнес Ницан. – В этом вы, безусловно, правы. Друг непременно бы посетил церемонию… А что насчет второго?

– О втором я знаю чуть больше, – ответила госпожа Нурит Барроэс. – Его звали Сулам-Кадош. Вот этот точно не прижился в Тель-Рефаиме. Он уехал в Грецию. Оттуда изредка писал мужу. И несколько раз к праздникам присылал посылки. С тамошними лакомствами и поделками деревенских мастеров.

– Чертовски интересно… – пробормотал Ницан. – Деревенские друзья… Деревенский культ… Так откуда, говорите, был родом ваш супруг? – вновь обратился он к госпоже Нурит Барроэс, уже некоторое время смотревшей на него с недоумением. – Он вам что-нибудь рассказывал о прежней своей жизни? Откуда он родом? Чем он занимался до приезда в столицу?

– Его родина называется Кетар-Дин, – ответила вдова. – Деревня Кетар-Дин. Или Кефар-Дин. Я вам уже рассказывала. Мы познакомились, когда он уже десять лет жил в Тель-Рефаиме. И меня нисколько не интересовала его прежняя жизнь.

– То есть, вы даже не знаете, где эта деревня находится?

– Где-то на полпути между Ниппуром и Тель-Рефаимом, – вдова пожала плечами. – Он мне говорил – даже не помню, с чего вдруг… Но я, очевидно, не очень внимательно слушала. Еще раз повторяю, меня это мало интересовало – как и вся жизнь Шу-Суэна до встречи со мной.

– Да-а… – задумчиво протянул Ницан. – А вот меня она, похоже, заинтересовала. Кетар-Дин, – повторил он. – Кетар-Дин.

– Или Кефар-Дин, – добавила вдова.

– Ну, это можно уточнить, – Ницан вздохнул. – Я чувствую, что мне придется посетить родину вашего мужа… Вот только дорога туда может оказаться весьма дорогой… – он вопросительно взглянул на вдову.

Госпожа Нурит Барроэс поморщилась.

– Это действительно нужно? – спросила она подозрительно. – Вы уверены?

– Я ни в чем не уверен, – честно признался Ницан. – Может быть, я взял ложный след. Но как это определить, не проверяя? Видите ли, – принялся он объяснять, – похоже, смерть вашего мужа так или иначе связана с той загадочной комнатой, в которой он устроил тайное святилище. Верно?

Нурит Барроэс кивнула.

– Мне удалось узнать, что статуя, которую он там установил, изображает Высшего Судью праведного, – продолжил Ницан. – Есть такой культ, достаточно древний и почтенный, но нынче мало распространенный. Полагаю, Высшему Судье поклоняются как раз на родине вашего мужа. Я должен это проверить.

– Хорошо, – сказала вдова. – Я оплачу вам эту поездку. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что мои финансовые возможности велики, но не безграничны?

– Еще бы! – ответил Ницан. Хотя он-то как раз был уверен в безграничности возможностей вдовы Барроэс.

Вдова молча отсчитала сыщика сотню новых шекелей. Ницан быстро сгреб монеты и распрощался.

Вечером он был на большой стоянке грузовых автомобилей. Он не хотел терять времени. Вскоре ему стало известно, что, во-первых, прямо сейчас отправляется большой караван в Ниппур, а, во-вторых, что в небольшом оазисе, находящемся аккурат на полпути между Тель-Рефаимом и Ниппуром находится деревня Кетар-Дин. И, в-третьих, караван непременно делает в деревне остановку.

Путешествие в Кетар-Дин ничем не отличалось от любой другой поездки через пустыню. За двадцать шекелей Ницана согласился взять пассажиром водитель грузовика, забитого какими-то товарами в огромных коробках. На коробках красовались эмблемы «Гудеа», «Шульги» и некоторых других крупных и знаменитых компаний. Сыщик философски подумал, что многие из этих имен для него – не торговые марки, а бывшие клиенты. Он вспомнил о деле с похищением саркофага Шульги, деле об ограблении некрополя Гудеа, некоторые другие истории. Воспоминания всегда навевали сонливость. Но спать Ницану пришлось недолго.

Ночью ему пару раз пришлось применить магическую защиту, отпугивая каких-то совсем уж диких лиллу. «Интересно, какого черта они делают в пустыне и чем питаются? – лениво подумал он, превращая очередную соблазнительную красотку в минимуме одежды в чудовищного демона с клыками и перепончатыми крыльями. – Караваны бывают редко, водители грузовиков научены горьким опытом и вряд ли поддадутся примитивным чарам… Бедняги».

Тут он задумался над вопросом: возможны ли сексуальные отношения между лиллу и лилом, и чем такой контакт может завершиться?

Действия его не вызвали ровным счетом никакого удивления у шофера. Он признался, что однажды едва не стал жертвой такого ночного чудовища, но его спас амулет на дверце. Попытавшись подсесть в его кабину, лиллу получила сильнейший удар амулетом и вылетела наружу, не успев добраться до позвавшего ее шофера.

– Они тут на трассе вечно стоят. Поджидают, – сказал водитель. – Никого обмануть не могут, а все надеются.

Он замолчал, покосившись на кружку пива, невесть откуда взявшуюся в руке пассажира. Кружку, разумеется, вручил Ницану Умник, но водитель-то его не видел. Видимо, решил, что просто не уловил момент, когда Ницан извлек из сумки бутылку пива.

Кетар-Дин оказалась райским уголком – крохотной очаровательной деревушкой в самом центре оазиса, населенной приветливыми людьми. Ницан с удовольствием посидел в местной забегаловке, с трудом сдерживая активность Умника, норовившего подсунуть ему кружку-другую настойки. Учитывая, что Ницан с удовольствием поглощал местное вино – густое и очень крепкое – дело могло плохо кончиться.

К счастью, Ницан во время вспомнил, что прибыл в Кетар-Дин по делу. Пригрозив Умнику заключением в магическом круге, он с большим сожалением оставил уютную харчевню и отправился в храм Высшего Судьи праведного, который возвышался точнехонько посередине деревни.

Если бы не уже знакомое Ницану изображение божества с двумя мечами, храм был бы неотличим от обычного дома зажиточного крестьянина. Сыщик некоторое время покружил вокруг храма и, наконец, вошел.

Впрочем, сходство с патриархальным домом закончилось, едва Ницан переступил высокий каменный порог и вошел в прохладный полумрак святилища.

В центре, освященная четырьмя факелами, возвышалась статуя Высшего Судьи праведного. Когда глаза привыкли к неяркому свету, Ницан разглядел большой каменный круг на полу, у подножья статуи – круг напоминал тот, который госпожа Нурит Барроэс нашла в тайном святилище, устроенном покойным Шу-Суэном.

Приблизившись к статуе, Ницан внимательно осмотрелся по сторонам. Поначалу ему показалось, что храм пуст, но через мгновение он заметил какое-то движение в углу помещения. Тотчас раздался негромкий голос:

– Кто ты, прибегающий к помощи Судьи? На что ты жалуешься? Как тебя зовут? Откуда ты пришел?

– Э-э… – Ницан пристальнее всмотрелся в неподвижную фигуру, стоявшую в углу. – Собственно… Меня зовут Ницан Бар-Аба, я пришел из Тель-Рефаима. А кто ты?

Человек неторопливо прошествовал к статуе. Когда он остановился перед каменным кругом, факелы вспыхнули ярче, и желтое пламя окрасилось в красный цвет. Видимо, этот эффект должен был внушить посетителю благоговейный страх. Но страха Ницан не почувствовал, скорее, он был разочарован: фокусы с пламенем он освоил еще в ранней молодости, и они его раздражали.

Стоявший перед ним мужчина был относительно молод, густые черные волосы были схвачены широкой повязкой, на которой сверкали расшитые золотыми нитями изображения скрещенных мечей. Точно такими мечами заткана была длинная туника, поверх которой служитель набросил плащ из грубой шерсти.

– Меня зовут Йона бар-Карта, – ответил служитель. – Я – жрец храма Высшего Судьи праведного… Единственный жрец, – добавил он с некоторым сожалением в голосе и провел рукой по длинной черной бороде. – Что же, все-таки, привело в наше захолустье столичного жителя? Какая несправедливость была совершена против тебя?

Ницан подумал, а не пожаловаться ли жрецу, а через него и самому богу, на мага-эксперта Лугальбанду?

– Вообще-то я просто заинтересовался культом Высшего Судьи праведного, – произнес он. – Мне сказали, что он – всего лишь ипостась Баэль-Дина, небесного судьи. Но…

– Всего лишь ипостась, вот как! – перебил его жрец, саркастически скривив губы. – Вот как! Тот, кому наши предки поклонялись сотни лет, тот, кто был единственной надеждой и защитой справедливости в несправедливом мире! Всего лишь ипостась! Конечно! Человек создал законы, понятное дело! Зачем же ему теперь грозный судья? Ведь все вокруг соблюдают законы, несправедливости отныне не существует, среди судей не бывает мздоимцев, и преступника непременно карает суровая рука властей Шенаара! Так?

– Нет, – вынужден был признать Ницан. – И среди судей попадаются взяточники, и преступники порой уходят от ответственности. Но при чем здесь Высший Судья праведный?

Йона бар-Карта некоторое время смотрел на сыщика, чуть покусывая нижнюю губу.

– Зачем вам все это? – спросил он, наконец. – Зачем вам понадобился наш старый и, главное, старомодный властитель? Сдается мне, что вы и сами имеете какое-то отношение к стражам закона. Я угадал?

Выражение лица жреца стало чрезвычайно строгим, ни дать ни взять – учитель, поймавший ученика за безуспешной попыткой сделать дверь женского туалета прозрачной. Ницан пожалел, что предавался в борьбе с происками Умника, вместо того, чтобы подготовить сколько-нибудь правдоподобное объяснение своего интереса к старому культу.

Йона бар-Карта уже приготовился, судя по всему, изгнать бесцеремонного пришельца из святилища, но тут Умнику надоело сидеть во внутреннем кармане куртки, куда сыщик затолкал его перед тем, как войти в храм. Крысенок выскочил наружу. При этом, по всей видимости, чтобы не нырять в Изнаночный Мир дважды, у него в обеих лапках красовались два бокала, доверху наполненных густым ниппурским вином. Ниппурское отличалось такой крепостью и коварным характером, что даже Ницан, при всем его опыте, относился к этому напитку с огромным уважением и называл не иначе как чудище-ниппурище.

При появлении Умника Йона бар-Карта быстро захлопнул уже открытый рот, воззрился на один из бокалов и громко проглотил слюну. «Ага! – обрадовано подумал Ницан. – Кажется, все обстоит не так плохо!» Он тотчас почувствовал к жрецу нечто вроде братского чувства – выходит, тот тоже принадлежал к тайному сообществу «Тех-Кто-Видит-Рапаитов». Вслух быстро произнес:

– Ваше преподобие, господин Йона, тут очень сильное магическое поле. А у меня от него пересыхает в горле. Не составите ли вы мне компанию – опрокинуть рюмку-другую в вашей замечательной харчевне?

Жрец впал в глубокую задумчивость. Видимо, только этим объяснялось то, что рука его сама ухватила приглянувшийся бокал. Ницан тотчас принял от Умника второй и приветственно поднял. Йона бар-Карта ответил на приветствие слишком поспешно. Собственно, это Ницан оценил его жест именно как приветствие. На самом деле верный служитель Высшего Судьи праведного просто чересчур широко двинул рукой, прежде чем опрокинуть «ниппурское».

Сморщившись от удовольствия, Йона медленно перевел дух и отдал Умнику пустой бокал.

– Эх, – с горечью произнес он. – А я от своего вылечился. Молодой был, дурак… Так что вы там говорили насчет харчевни?

– Мне кажется, сегодня уже никто не придет искать помощи в вашем храме, – ответил Ницан. – Солнце уже садится. Пойдемте, я угощаю.

Жрец снова задумался, потом вдруг сурово спросил:

– Клянешься ли ты здесь, у святой статуи Высшего Судьи праведного, что не являешься неправедным судьей или продажным полицейским?

– Клянусь! – немедленно ответил Ницан. Умник, оценив торжественность момента, немедленно исчез и тотчас вернулся – с двумя высокими бокалами лагашской горькой. Они выпили, после чего Ницан добавил:

– Я – частный сыщик. Работаю за деньги, но честно.

Жрец нахмурился. Эти два понятия – «честно» и «за деньги» – у него почему-то не увязывались воедино. Решив, в конце концов, что в столице даже у хороших людей бывают странности, он принял приглашение Ницана. Через несколько минут они уже сидели за столиком в уютной и уже пустой харчевне «Два меча». После кувшина местного красного вина и бутылки лагашской горькой (Умник обиделся на это пренебрежение, но Ницан бесцеремонно усадил его в карман), сыщик снова поинтересовался, в чем же принципиальное отличие Высшего Судьи праведного от Баэль-Дина. Йона бар-Карта, изрядно захмелевший, ответил:

– Ни в чем. Высший Судья праведный, как тебе известно, ипостась Небесного судьи Баэль-Дина. Отличие в ритуале, – тут он понизил голос и, наклонившись к плечу Ницана, сказал: – Это ведь в столице всякие там такие штучки – полицейская магия, судейская магия… Ну откуда у нас, в глуши, этакие чудеса? Вот ты представь себе: ты точно знаешь, что какой-то негодяй – преступник, а суд его раз за разом признает невиновным. То ли у преступника этого связи, то ли денег куры не клюют. И что же ты сделаешь?

– И что же я сделаю? – спросил Ницан озадаченно.

– А-а! – воскликнул жрец и грохнул кулаком по столу. – Вот тогда-то ты и придешь в храм Высшего Судьи праведного.

– Ну, да, – согласился Ницан. – Приду, пожалуюсь. На душе легче станет. Давай еще по стаканчику.

– При чем тут легче на душе? – возмутился Йона бар-Карта. И тут же кивнул в ответ на вопросительный взгляд Ницана – мол, давай-давай, наливай, не стесняйся. Сыщик наполнил стаканы, жрец залпом выпил свой и, вновь понизив голос, объяснил: – Ты придешь в храм. Ночью. Зажжешь две свечи – желтую и черную. И вознесешь молитву Высшему Судье.

Ницан спросил небрежно:

– И о чем я буду молить Высшего Судью праведного?

– Ты назовешь имя преступника… – еле слышно произнес жрец. – И вознесешь молитву о справедливом наказании его.

– И что? Что будет?

– По прошествии трех декад… – жрец выразительно щелкнул пальцами. – Преступник оставляет земную юдоль. И далее предстает уже перед Ануннаками.

– А почему – по прошествии трех декад? – спросил Ницан.

– Ну, должен же Высший Судья убедиться, что речь идет действительно о преступнике! – Йона бар-Карта заговорщически улыбнулся и выразительно пожал плечами. Вернее, попытался пожать. Его изрядно развезло, так что Ницану пришлось тащить его до храма на себе. Здесь сыщик осторожно положил служителя Высшего Судьи праведного у пьедестала статуи, справедливо рассудив, что бог лучше позаботится о своем верном жреце, нежели заезжий сыщик, который и сам ступал не очень уверенно.