3

За час до полуночи Фоб и Дейм домчали его до стен Кремля.

Последние месяцы завелась у вождей привычка — работать допоздна, до полуночи, и все чады и домочадцы тоже спать не ложились, а занимались важными делами, всяк своими. Спали только дети, которым реже мамы, чаще бонны на ночь рассказывали сказки про Красного Илюшу Муромского и Белого Змея Горыныча. Не выходило без прислуги никак. И то: если уж в ссылке, в Шушенском у Ильича была прислуга, как без нее в Кремле-то обойтись? Арехин понимал обязательность института прислуги, но было интересно — как объясняли это победившему пролетариату?

Вот у волхва Дорошки и спросишь, одернул он себя. Найдешь сначала, а потом спросишь.

Кременевых он знал шапочно. Сам Кременев считался лушим партийным теоретиком, чем гордился несказанно. Правда, в частной беседе Ильич сказал, что девичья, допартийная фамилия теоретика — Бревнов — совершенно точно определяет уровень мышления Кременева, да уж какой-никакой, но свой. Пусть будет. Нет гербовой, зато пипифакс под рукой, нескладно сочинил Ленин.

Жена Кременева — другое дело. Дочь преуспевающего киевского врача, она решила пойти по стопан Софьи Ковалевской, и пошла, да так, что и превзошла бы соотечественницу. На беду, отец ее с родными решил съездить в Кишинев, по Пушкинским местам. А там — погром. И ушла Лия Розенберг в революцию, и превратилась в товарища Зет, специалиста по шифровке. Прекрасного специалиста, уверял Владимир Ильич, для каждого респондента у нее был свой, особый ключ, вручаемый респонденту, и если вдруг что-то становилось известно охранке, тут же становился известен и источник. Тогда начиналась любопытная игра — через этот источник охранке скармливали «тухлую рыбу». Арехин виделся с ней мельком, один раз у Троцкого, другой — у Дзержинского, когда нужно было спасать Джунковского. Товарищ Зет, кстати, поддержала Арехина, и генерала перевели из тюрьмы в больницу. Все-таки успех. Товарищ Зет производила впечатление человека целеустремленного, исключительно здравомыслящего, и потому Арехину было любопытно, как это здравомыслие увязывалось с волхвами, являющимися во сне и наяву.

Товарищ Зет работала. Работала дома. В своем кабинете. Так сказала горничная, открывшая дверь квартиры.

— Как прикажите доложить?

Однако!

— Я без доклада. Мне можно. Куда идти?

Горничная с сомнением посмотрела на Арехина, но спорить не решилась. Провела в кабинет.

— Вот, Лия Баруховна, говорят, срочно.

Товарищ Зет сидела за столом, но что это был за стол… Чипэндэйл, не иначе. На столе толстая тетрадь, которую при виде Арехина Лия Баруховна тотчас же закрыла и спрятала в ящик стола.

Профессионал!

— Вам действительно срочно? Я работаю, товарищ…

— Арехин Александр Александрович. Сотрудник Московского уголовного сыска.

— Но я не обращалась в московский уголовный сыск, равно как и во всякий другой.

— Вы не обращались. Но дело определенным образом может касаться и вас.

— Какое дело?

— Дело о волхве Дорошке.

Товарищ Зет с любопытством посмотрела на Арехина.

— А ведь он предупреждал… Предупреждал, что придете именно вы, черный человек Арехин.

— Черный человек? — Арехин протестующе выставил руки вперед. — Отчего ж — черный?

— Душа у вас закрытая.

— А у вас, простите?

— Я думала, тоже — закрытая, но судя по тому, как Дорошка легко проникает в мои сны… Вы присаживайтесь, присаживайтесь.

— Благодарю. Значит, этот самый Дорошка проникает в ваши сны?

— Звучит глупо, даже безумно, но это так.

— Иными словами, он вам снится?

— Снится. А разве это преступление?

— Так ведь все зависит — какой сон. Вдруг он вас подбивает на что-нибудь нехорошее, и вообще…

— Ни на что такое он меня не подбивает. И вообще, сон есть дело личное.

— Не отрицаю. Но вот последствия сна…

— А именно?

— Например, человек убивает другого человека. И говорит, что это повелел ему дух Емельяна Пугачева, явившийся во сне.

— Тогда это область медицины, психиатрии, а не уголовного сыска.

— Но если раз за разом совершенно незнакомые люди в совершенно различных городах совершают подобные деяния, начинаешь задумываться.

— О духе Емельяна Пугачева?

— О чудесах науки. Если есть радиолучи, позволяющие передавать сообщения от аппарата к аппарату, то вдруг есть и другие лучи, позволяющие передавать мысли от человека к человека?

— Вы пришли поговорить? Вам скучно?

— Я пришел поговорить, но мне не скучно. Мне нужны от вас свидетельские показания: кто таков волхв Дорошка, где вы с ним встретились, и как он влияет на вас?

— Начну с последнего: никак. Просто мне приснился сон. И он, как говорится, оказался в руку.

— Вещий сон?

— Можно сказать и так. Но раз вы пришли сюда, вероятно, вам известны и подробности сна?

— Подробности как раз неизвестны.

— Хорошо. Я понимаю. Вы на службе. В общем, мое мнение, что сон только оформил некоторые подозрения, не более того. А впрочем… Мне приснилось, будто я зашла в кабинет мужа, а там его не было. И вот голос — можно допустить, что это был голос человека, именующего себя волхвом Дорошкой — голос сказал, что за картиной на стене находится вмурованный в стену железный ящик. Сейф. А ключ к нему в потайном ящике стола мужа. Наутро, когда мужа не было дома я — наверное, тут я действительно попала под влияние настроения — ради развлечения проверила то, что было во сне. И все совпало — и сейф за картиной, и ключ в потайном ящике стола, ящике, о котором я прежде ничего не знала. Я открыла сейф. В нем оказалось около двух сотен николаевских империалов, пачки денег — доллары Северо-Американских Соединенных Штатов и английские фунты, фунт алмазов и несколько паспортов, на разные фамилии, однако фотокарточки были моего мужа. В качестве жены в паспорт была вписана не я.

— Не ваша фамилия?

— Нет, не мое описание. Возраст и все остальное… Это помощница моего мужа. И когда муж вернулся, я спокойно спросила его — и про паспорта, и про бриллианты. А он сказал, что все это сделано по заданию партии. Предстоит-де выезд за рубеж для постановки революционного дела. Для этого и бриллианты и все остальное. А помощница записана женой для конспирации.

Я, конечно, не поверила.

— Почему?

— Будь это так, и документы, и драгоценности хранились бы не в его кабинете. Ведь поездка, как поспешил успокоить меня муж, только планируется, и, если и состоится, то не раньше лета. Кто ж заранее раздает бриллианты, фунтами?

— Тогда что ж это такое?

— Хомячкует муженек. Захоронку сделал, вдруг белые победят? Тогда он и убежит за границу. С деньгами, новой биографией, новой женой.

— Кстати, а бриллианты… Какие?

— Хотите посмотреть? Муж их унес, перепрятал, вместе с золотом и паспортами. Бриллианты как бриллианты, карат в пять-шесть…

— Понятно, — по крайней мере, одной заботой меньше.

— А мне нет. Мне непонятен ваш интерес к глупым бабьим снам.

— Но я уже объяснил…

— Если бы враги революции придумали прибор, выпытывающий мысли, они бы не мне рассказывали, а у меня спрашивали. Поверьте, у меня есть что спросить.

— Верю, я ведь и сам с вами говорю не для времяпрепровождения. Хорошо, вы считаете, что никакого мыслепередающего устройства у врагов революции нет.

— Да, я считаю именно так.

— Тогда откуда вы узнали о сейфе, ключе?

— Думала, наблюдала — подсознательно. Копилось все понемножку, а потом и созрела мысль. А что во сне — никакой мистики. Дмитрий Иванович Менделеев тоже свое открытие во сне сделал.

— А секрет потайного ящика стола?

— Это проще простого. В моем столе потайных ящиков тоже немало. Принцип, собственно, один.

— Допустим. Оставим пока сны в стороне. Но сам волхв Дорошка… Где вы с ним встречаетесь?

— Встречаюсь? Я и видела-то его однажды.

— Расскажите об этом.

— А и рассказывать особенно нечего. Я и еще несколько… эээ… обитательниц Кремля ходили в галерею Третьякова. Мы должны были решить, какие картины не представляют особой ценности для пролетариата. Освободить зал для нашего нового художника Соколова.

— А почему вы?

— А почему нет?

— Действительно…

— У входа к нам подошел человек. Одет просто, даже слишком. Худая обувь, худая одежда. Нет, не так: одежда обычная, но для мая, в лучшем случае — для апреля. А сейчас даже смотреть на него было холодно. А лицо… Знаете, типичное лицо провинциального трагика средних лет, из тех, что и пьесы сами пишут, и в режиссуре подвизаются, и поэмки в журналы посылают — и в лучшем случае успех четвертой звездной величины. Непризнанные таланты.

— Он к вам подошел?

— Нет. Да и не смог бы — охрана бы не пустила. С нами было пять человек кремлевских. Он издалека нам прокричал. Вернее, продекламировал, словно актер. «Вам жить среди рубиновых созвездий, лишь я спасу вас, бедных, от возмездья, ведет к спасению нелегкая дорожка, во снах ее покажет волхв Дорошка».

— Вы запомнили?

— Мне не трудно запомнить тридцать пятизначных чисел кряду. Но дело не в этом. Запомнили все, даже Леночка Шмелева, неспособная выучить Интернационал дальше первой строчки.

— Когда это произошло?

— Пять дней назад, 13 марта.

— Хорошо. Значит, прочитал этот человек свое заклинание, и что дальше?

— Ничего. Скрылся в толпе.

— Кремлевские его не преследовала?

— Кремлевские нас охраняли. Ловить безумных артистов — еще чего.

— Вы думаете, это был безумный артист?

— Во всяком случае, думала тогда.

— А когда этого человека вы увидели в следующий раз?

— Я уже сказала — больше я его не видела.

— Наяву, понятно. А во сне?

— Во сне… Во сне я его вижу каждую ночь, — сказала товарищ Зет.

— Значит, каждую ночь, — Арехин не стал напоминать прежние слова Лии Баруховны. — И что он каждую ночь себе позволял?

— Ничего особенного. Придет, посидит, расскажет и покажет историю, прямо как в синеме — и уйдет.

— А какие истории он показывал?

— Обыкновенные, революционерские. Каторгу, на которой мерзнут и гибнут от непосильного труда большевики. Застенки. Пытки.

— А еще что?

— Ничего иного. Пытки и застенки.

— А пытают в застенках — вас? Или ваших близких?

— У меня нет близких, если вы имеете в виду кровное родство. Революционеры — вот мои близкие. Их и пытали, не меня. Я просто при этом присутствовала — бесплотно, безопасно. Во сне… Во сне мне казалось все ясным, логичным, что все, происходящее сегодня и является причиной тех кошмаров. Но стоит проснуться, и понимаешь абсурд виденного.

— Почему же абсурд? И каторга была, и застенки…

— Да уж это я лучше вас знаю, поверьте на слово.

— Верю. Но почему все-таки абсурд?

— Потому что пытали революционеров тоже большевики, коммунисты, — товарищ Зет понизила голос. — У них в кабинете даже портрет товарища Дзержинского висел.

— Это еще полбеды — портрет. Вот если бы сам Феликс…

— Вам смешно?

— Нет, нисколько. Просто кажется, что вам — страшно. Запугал-таки вас этот волхв Дорошка. Конечно, сны беспокойные, но ведь и время такое. А что до пыток, до казней — Робеспьера ведь тоже не роялисты казнили, а свои же товарищи по революции. Вам все это хорошо известно, вы опасаетесь подобного поворота событий, отсюда и кошмары.

— Странно только, что кошмары снятся всем нам — тем, кто входил в комиссию по оценке картин и видел этого актера, или кто он на самом деле есть.

— И всем — одинаковые?

— В чужую голову не влезешь, если ты не волхв Дорошка. Или не следователь московского уголовного сыска. Я ведь не собиралась вам ничего рассказывать а вот — разболталась.

— Ничего, ничего. Ведь вы никого не оклеветали, даже не рассказали ни о ком, лишь снами поделились. И теперь вам будет легче.

— Вы думаете?

— Полагаю, — Арехин заметил, что товарищ Зет не отрицает, что сны для нее — тяжесть. Груз. — Хотя, возможно, и не сразу. Но этот Дорошка обещал давать спасительные советы. Давал?

— Еще нет. Не время, говорит. Разве что проверить потайной сейф, хотя в чем здесь польза для меня — не знаю.

— Ну, все-таки. Могли бы сделать выводы.

— Выводы-то я сделала, будьте покойны.

— А кто вместе с вами решал судьбу третьяковских картин? Какие оставить, а какие по музеям раздать, в запасники или вовсе с аукциона заграничным любителям русского искусства продать?

— Я как-то не помню…

— Полноте, вы только что уверяли, что запоминаете кучу чисел, а тут — несколько знакомых вам фамилий. Нет, не хоти те, не называйте, я могу спросить у Луначарского, или попрошу Ильича, пусть распорядится. Но это придаст делу официальный ход.

— А сейчас…

— А сейчас это всего лишь проверка сигнала. Есть ли вообще повод подключать МУС, или нужны валериановые капли и только. Как вы сами понимаете, контролировать сны — дело бесперспективное.

Товарищ Зет думала быстро. Она достала из стола листок бумаги и написала шесть фамилий — с указанием адреса и должности — если таковая была.

— И последнее, Лия Баруховна. Смешная, бессмысленная просьба, но прошу ее выполнить. Увидите во сне волхва Дорошку или почувствуете его присутствие — скажите ему: есть в Московском уголовном сыске Арехин Александр Александрович. Так прямо и скажите. Да он и так знает, раз вас предупреждал о моем визите. Пусть Дорошка со мною повидается. Если приснится ему трудно — пусть наяву приходит. Не хочет в МУС, на шахматном турнире меня можно увидеть. В доме Пролетарской Мысли. Завтра, то есть сегодня с пятнадцати до двадцати одного часа. До девяти вечера, иначе.

— Попробую передать, — сказала товарищ Зет.

Загрузка...