Дело о волхве Дорошке

4

Когда он вышел из квартиры Лии Баруховны (горничная подала ему шляпу, пальто и калоши, он же дал ей двугривенный серебром), время было позднее даже по кремлевским часам. Беспокоить остальных было и неудобно, и даже вредно: вдруг они уже спят и видят сны? А во сне — разыскиваемый Дорошка? Разбудишь, и спугнешь. Не говоря о том, что в списке, переданном ему товарищем Зет, были и те, кто охраняется персонально даже здесь, за кремлевскими стенами Поэтому он решил сначала подумать. Ведь и один случай — уже случай. Иногда и одного-то не было, а целые теории воздвигали, и какие теории…

Фоб и Дейм шли неспешно. Трошин не гнал, понимал — Арехин думает.

Итак, возможно ли общение людей между собой в сновидениях? Саша во сни видит Машу и наоборот — это явление самое обыкновенное, но считается, что Саша сам придумывает свою Машу, взяв за образец Машу реальную. Копирует в сознании. Но всерьез — всерьез этим делом интересовались мало. «Я тебя видел во сне, Саша! — И я тебя!» — вот и вся статистика, известная рядовому обывателю и даже работнику московского уголовного сыска. Нужно поговорить со специалистами. А кто в этой области специалист? Известно кто, академик Павлов. Или доктор Пеев, который хоть и не академик, зато единственный ученик профессора Бахметьева. И, что немаловажно, знакомый Арехина. А Павлов что, Павлов не убежит. Нужно будет — и к Павлову наведаемся. Но к Павлову заполночь неудобно. А Пеев, может быть, дежурит по госпиталю.

— Бывшую клинику Вандальского знаешь? — спросил Арехин Трошина.

— Знаю. Там теперь военный госпиталь.

— Так давай туда.

— Гнать?

— Только чтобы не забыли, как нужно бегать.

Фоб и Дейм не забыли. По счастью, снег еще лежал на мостовой, и обошлось без дикой тряски, только ветер свистел вслед, раздосадованный, что не угонится.

Славно ездить по ночной Москве: пара рысаков, пара «браунинг-спесиаль», да и у Трошина маузер и пара бомб. Народу никого, движения никакого, никто не мешает показать себя во всей красе. Не мешает, но и не видит, вот в чем особенная прелесть.

У госпиталя остановилсь.

— Еще бежать и бежать могут, — сказал Трошин, но начал обтирать коней, чтобы не простыли. — Вы надолго?

— Как получится. Вдруг вообще человека нет? Или спит?

Привратника ждать долго не пришлось. Тот выглянул в окошечко, побледнел и стал торопливо раскрывать ворота, не спрашивая ни кто, ни зачем.

— Доктор Пеев сейчас находится здесь? — счел необходимым уточнить Арехин.

— Да, да, здесь. Дежурят-с по госпиталю-с, — в речи появились словоерсы. — Прикажите доложить?

— Доложи. И проводи.

Привратник, не запирая ворот — потом, не убегут ворота, — подождал, пока Арехин неторопливо выберется из экипажа, и повел внутрь.

Хорошо, однако, поставил себя доктор Пеев. Или, вернее, помнят прошлый визит Арехина с последующим исчезновением вороватого хама-санитара. А теперь, когда еще и Фоб и Дейм во дворе… Чихнуть не успеешь, как пристрелит этот бешеный мусовец, пристрелит и оставит лежать в назидание медперсоналу и раненым красноармейцам, покуда собаки не растащат последние кусочки (см. «Дело о светящихся попрыгунчиках»). Еще и табличку рядом поставят для ознакомления пролетарских масс: «Он воровал у раненых».

А как не воровать, когда паек мизерный, а дома шесть ртов? Вот и приходится. По чуть-чуть, без наглости, а то ведь, если шлепнут, конец семье. Помрут с голодухи.

Доктор Пеев сидел в маленьком, но опрятном кабинетике, дверь держал открытой, читал толстую книгу и пил чай. Услышав шаги привратника (Арехин по привычке ступал мягко) он оторвался от книги.

— Что случилось?

— Вот к вам-с, Христофор Теодорович.

— А-а… — в возгласе Пеева радости не было. Да откуда ей взяться, все-таки не пиво пили вместе, а убийцу искали, причем Христофор Теодорович был за подозреваемого (см. «Дело о замоскворецком упыре»).

— И вам, доктор, доброго здравия, — ответил Арехин.

— Ох, конечно, добрый вечер, или, вернее, ночь.

— Я пришел к вам в надежде, что вы поможете разобраться в одном деликатном вопросе.

— Опять отрезанные головы?

— Нет, нет. Что это вы пьете?

— Это? А, чай. Морковный. Для зрения очень полезен. Желаете?

— Желаю.

— Не извольте беспокоиться, мигом, — засуетился привратник, и точно — мигом налил в кружку — большую, толстостенную, держащую тепло долго, — крутого кипятка из чайника, принесенного тоже мигом.

Доктор Пеев положил в кружку три чайных ложки сушеной моркови и накрыл блюдцем:

— Минут пять настоять нужно. А вы, Андрей Дмитриевич, можете идти.

— Уже иду доктор, уже иду, за воротами присмотрю, снег почищу…

Дождавшись, пока привратник уйдет, Арехин сказал:

— Вижу, порядок в госпитале на высоте.

— Благодаря вам. И еще — говорят, открывается новый институт, в котором и головы пересаживать будут, и прочее… Не слышали?

— Слышал, что собираются открыть лабораторию анабиоза, глубокого сна, и вас, доктор Пеев, прочат в руководство.

— Да, и это тоже говорят.

— Только говорят?

— Решится все в ближайшее время. Как раз этот госпиталь под лабораторию и должен отойти.

— И поэтому вам совершенно не нужны никакие новые неприятности.

— Признаюсь, да.

— Тогда я вас обрадую: мне требуется только научная консультация.

— Насколько это в моих силах — готов.

— Анабиоз ведь — это особый сон?

— Можно сказать и так.

— А что науке известно о снах простых? О снах и о сновидениях? И особенно любопытно, может ли один человек проникать в сон другого? Видеть чужой сон, участвовать в нем, навязывать свои сюжеты и персонажи? Могу ли я мучать соседку, насылая ей во сны драконов, пьявок и грозя концом света?

— Наука категорически отрицает подобную возможность, — без колебаний ответил доктор. — По этому вопросу и покойный профессор Бахметьев, и ваш покорный слуга могут считаться весьма квалифицированными экспертами.

— Значит, категорически отвергает.

— Даже думать об этом не хочет, — подтвердил Пеев. — Вы попробуйте, попробуйте чаек. Острота глаза в вашем деле не помешает.

— Пробую.

Чай был морковный, и других определений просто не требовалось. Но Арехин пил, отчасти из вежливости, отчасти потому, что чувствовал жажду, а отчасти и потому, что морковь, действительно, улучшала и зрение, и слух. Вернее, не улучшала, а питала. А вовремя питаться глазам и ушам нужно столько же, сколько и желудку.

— С другой стороны, любой великий ученый поначалу напрочь отвергался, осмеивался и оплевывался этой самой наукой, — продолжил доктор Пеев. — Галилей, Левенгук или Дарвин могли бы много об этом рассказать, но их с нами уже нет. Целая академия наук просвещенной Франции в свое время считала бреднями сообщения о падении камней с неба. Беспроволочный телеграф не смогла вообразить даже фантазия Жюля Верна. Петенкофер отрицал микробы, как причину эпидемий. Сей профессор даже выхватил у профессора Коха колбу с культурой холеры и демонстративно выпил на глазах у академической публики — дело было во время заседания ученого общества.

— И что?

— И ничего. Холерой Петтенкофер не заболел. Однако холерные запятые Коха все-таки есть причина холеры.

— Любопытно… — протянул Арехин.

— Да уж. Ваши версии?

— Вероятно, Кох в целях безопасности принес с собою не натуральные холерные микробы, а что-нибудь на них похожее. Все-таки холера — она холера, фамильярностей не терпит. И оказался прав. Но Петенкофер-то хорош! А вдруг бы заболел? А вдруг бы еще сто человек за собой утащил? Или сто тысяч?

— Он, наверное, об этом не думал, поскольку не верил в микробную природу холеры, считал ее ошибочной. Все, мол, от миазмов. Но к чему я рассказал эту историю: наука не есть некое безошибочное божество. Она меняется, порой меняется стремительно, и то, что вчера считалось ересью и чушью, сегодня — общепринятый научный постулат.

— То есть проникновение в чужие сны… — Арехин замолк, отдавая должное морковному чаю.

— Сегодня это повод для помещение в психиатрическую клинику, а завтра — не знаю. Если угодно, я приведу десятки случаев, когда люди были уверены, что кто-то читает их мысли, навязывает им свою волю, насылает кошмары. Но все это описано в книгах по психиатрии и трактуется как безусловно болезненное расстройство рассудка. Трактуется — и все, никаких следственных мероприятий или систематических изыскании не проводилось. А кто и проводит, помалкивает, чтобы не прослыть среди коллег шарлатаном, поклонником шаманов. Научная среда страшно консервативна, профессор Бахмаетьев, а с ним и я это ощутили в полной мере. Известно, что во время сна активны иные участки коры головного мозга, подавленные в бодрствующем состоянии. Чем они занимаются, эти участки? Профессор Бахметьев считал, что они регулируют ремонт организма, и потому если поспать в анабиозе достаточно долго, можно проснуться молодым и здоровым. В свете последних событий, я думаю и о других возможностях. Так что сами решайте, без оглядки на науку. Один факт перевешивает амбар схоластических рассуждений. И если есть признаки того, что кто-то читает чужие сны, вы уж лучше положитесь на собственный разум. Скорее, сами поможете науке, раскрыв тайну подглядывателя снов.

— Ну что ж, утешили.

— Больше скажу — когда вы его поймаете, дайте знать. Мы его обследуем так, как нигде в мире обследовать не сумеют. Глядишь, и найдем мыслепередающую извилину.

— Почему это «нигде в мире не сумеют»?

— У них — буржуазный гуманизм, даже над собакой опыты ставить сложно. А мы за милую душу череп вскроем да и поглядим что и как — у живого.

— Разве так… Кстати, вы как будете подбирать людей для погружения в анабиоз?

— В первую очередь, конечно, пойдут здоровые добровольцы. А что?

— Нет, ничего. Может, и я вам сгожусь?

— Может, и сгодитесь. Лет через двадцать пять ляжете на профилактику, годик-другой поспите и проснетесь опять тридцатилетним.

— Через двадцать пять лет? Хорошо, наведаюсь, если раньше вам мыслевнушателя не приведу. Для опытов.

— Их еще телепатами называют.

— Кого, простите?

— Мыслевнушателей, сноподглядывателей. Тех, кто способен принимать и передавать мысли без аудиовизуального контакта с объектом.

— Аудиовизуального… Хорошее слово. Обязательно вставлю в отчет.

— И вы отчеты пишите?

— В отчетах, Христофор Теодорович, наша сила. Что ж, чай допит, вопросы заданы, ответы получены, пора и откланиваться.

Он так и сделал. Вернулся в экипаж, велел Трошину ехать домой не торопясь, укрылся медвежей полостью и стал думать.

Аудиовизуальный контакт… Действительно, иные мастаки читают, а, скорее, угадывают мысли по мимике, по реакции зрачков, по запаху, наконец. Иные шахматисты считают, что противник способен узнать цель задуманного хода, особенно, если эта цель авантюрна. Некоторые даже темные очки надевают. Зачем далеко ходить — он и сам их надевает, темные очки. Правда, с иной целью, но это частности. В глазах соперников он, Арехин, прячет за темными стеклами очков коварные замыслы и хитрые планы. Трезвомыслящие считают подобное поведение чудачеством. Пусть считают.

Вопрос: является ли товарищ Зет чудачкой, сумасшедшей или просто любительницей пошутить? Аудиовизуальный контакт говорит не в пользу любой из трех версий. Хотя этот самый контакт может и подвести. Он-то, Арехин, не видел ни сейфа, ни паспортов и бриллиантов в этом сейфе — то есть материальных свидетельств нематериального сна. Хотя сами по себе они отнюдь не подтверждали правдивость рассказов о сне — о сейфе Лия Баруховна могла узнать совершенно прозаическим образом, а на сон сослалась, потому что нужно было хоть на что-то сослаться.

Ладно, все это гадание на морковной гуще. Нужно опросить остальных дам, а уж затем строить предварительные, рабочие, окончательные, представительские и прочие версиии.

А сейчас уже близится утро, и потому можно поспать. Вдруг ему приснится главный фигурант дела волхв Дорошка и все разъяснит приятным речитативом?

Хотя с чего он решил, будто этот Дорошка вовсе существует? Из-за скверных стихов, которые услышала — якобы услышала — товарищ Зет?

Одно хорошо: пока никто никого не убил.