Демократия и тоталитаризм

РОССИЯ И ВЛАСТЬ

Когда Юстиниан, за полувековое правление восстановивший Римскую Империю, умер, собравшиеся на константинопольском ипподроме византийцы умоляли нового императора: «Не заставляй нас больше так трудиться!»

Сверхдержавой быть трудно. Гонку за лидерство редко выдерживают несколько поколений, внуки и правнуки, на которых обычно заканчивается пассионарный толчок, уже не хотят и не могут отвечать на бесконечные вызовы, конкуренция перестаёт быть для них привлекательной. В инерционной фазе развития каждый живёт для себя, руководствуясь принципами вульгарного эпикурейства.

Открыв границы, став частью мира, Россия растворилась в нём, как сахар в воде. Наши современники оказались подходящим материалом для общества потребления, их вполне устраивает сводить выбор жизненных ценностей к выбору в супермаркете и находить бытийный смысл в голливудском кино. Русская классика осуждала мещанство, филистер был главным объектом её насмешек. Но сегодня обнажилась истинная душа народа — нет больше гагариных, нет выигранных Олимпиад, сдав передовые позиции, Россия превратилась в страну третьего мира, — это мало кого заботит, эпоха застоя сменилась эрой обскурации. Наследникам великороссов явно недостаёт имперского мышления, они терпеливы, покорны, ко всему приспосабливаются, они смирились с двойными стандартами Запада, их национальная гордость, которую ущемляют на каждом шагу, не страдает от признания их de facto людьми второго сорта. Парадоксальность ситуации заключается, однако, в том, что раньше беды списывали на грандиозные проекты — космические, военные, научные, требовавшие урезать социальный пакет, а теперь, после отказа от амбициозных государственных задач, доходы стали оседать в кармане немногочисленной элиты — и уровень жизни упал. Изменилось и само понятие государства. Советская эпоха была уникальна в первую очередь с точки зрения государственной власти. Декларируя интернационализм, коммунисты, намеренно или вынужденно, проводили внешнюю политику в интересах советского народа, с которым себя отождествляли. Такое было разве в языческий период Киевской Руси, когда Святослав, говоривший: «Я пойду впереди вас!», слышал в ответ: «Где твоя голова ляжет, там и свои сложим!»; и во времена Московского княжества, когда татаро-монгольская опасность, общий враг, сплачивали власть и народ. Великая Отечественная также демонстрировала объединение — времена были тяжёлые, но тяжесть ложилась на всех: сын Сталина пропал в немецком концлагере, сын Хрущёва — погиб на фронте. И «холодная» война ещё замыкала власть в национальных границах, сближая «верхи» и «низы». Невозможно представить, чтобы у секретаря Политбюро, как у вновь избранного президента, были родственники по ту сторону «железного занавеса». Зато в царскую эпоху это было в порядке вещей. Награды и титулы, которые должны быть признаны «своим» кругом, оказывались для монархов важнее признания собственного народа, династические браки заключались независимо от языка и конфессиональной принадлежности. Уже в восемнадцатом столетии известный дипломат Куракин, свояк Петра I, сокрушался, что высший класс поразила коррупция, и «никакая перспектива на улучшение не просматривается». Во времена бироновщины в Измайловском полку не было не только русских офицеров, но и русских солдат. Сословные барьеры тогда возвысились над этническими, место «градов» заняли «бурги», дворянство стало изъясняться по-французски, переходя в масонство, чтобы не стоять в одной церкви со своими крепостными. Пока барин лечился на водах в Бадене или играл в Монте-Карло, поместьем распоряжались приказчики. Миллионеры-заводчики Демидовы покупали средиземноморские острова, итальянские графские титулы и виллы во Флоренции, точно также выкачивая средства из Сибири, как прожигающие жизнь в Куршавеле «нефтяные», «алюминиевые» и «никелевые» короли. Тургеневы, гоголи, ивановы предпочитали тёплый климат, и сейчас наиболее известные русскоязычные авторы проживают за рубежом, в театрах идут пьесы эмигрантов с российским паспортом, а национальные студии снимают кино, ориентируясь на американские вкусы, причём самый незначительный успех на заокеанской киноярмарке подаётся как национальный триумф.

Конечно, явление дезинтеграции власти и народа не специфически русское, династии немецкого, французского, голландского происхождения, представители «голубокровного» интернационала, занимали попеременно все троны в Европе, но Россия превзошла всех. Александр I, рассматривавший страну как свою вотчину, заявлял, что победу в 1812 году принесли иностранцы. Либерал для Запада, он был деспотом своего народа, аракчеевщина уводила Россию всё дальше от Европы. А его преемник, говоривший: «Русские офицеры служат государству, немецкие — нам!», беспощадно расправился с декабристами, которые на Сенатской площади оказались не в силах поднять руку на священную особу и едва заявили об ограничении самодержавия. Но абсолютная власть не только развращает абсолютно — она рождает ожесточение. Александра II уже не спас ни жандармский корпус, ни показательные казни. (В XIX веке ещё находились способные жертвовать собой, презирающие своё происхождение: Софья Перовская, повешенная как цареубийца, была дочерью петербургского губернатора. Можно ли представить в роли «бомбистки» дочь первого мэра Санкт-Петербурга?) А ведь народовольцы требовали лишь созвать парламент и принять конституцию, то, что для Европы было уже вчерашним днём. Но власть упорно отказывалась от диалога. И как следствие — убийство не только Николая II, но и его детей. А после семидесяти лет власть вернулась к привычной для себя форме правления, когда элите важнее другая элита, чем собственный народ. И полиция борется уже не с диссидентами, а с остатками национализма и недовольными глобализацией, как, эвфемизмом, нарекли американскую гегемонию. С приходом транснациональных компаний произошло возрождение «голубокровного» интернационала на новой, финансовой основе, ибо у денег нет родины, кроме банка. Власть отождествляется с господством, властью ради властвования, которое всегда было главной задачей государственной машины. Приведу известную, но забытую цитату, которая стала — увы! — снова актуальной: «Бюрократия есть мнимое государство наряду с реальным. Дух бюрократии есть тайна, обеспеченная её иерархической организацией, её замкнутым, корпоративным характером. Открытый дух государства, а также государственное мышление, абсолютно ей чуждое, представляется предательством по отношению к её тайне. Боготворение авторитета есть её образ мыслей…» (К. Маркс).

Бюрократия Николая I породила «лишних» людей, партноменклатура позднего СССР сделала лишним всё население. Образуя государство в государстве, номенклатура, скинув социалистические оковы, принесла страну в жертву своим интересам. Центробежные силы, которые привели к распаду СССР, были ни чем иным, как стремлением элит к обособлению и господству. В результате на место развитого социализма, при котором создавались наукограды, пришёл «капиталистический феодализм», когда с президентской трибуны заявляют, что даже «государственно-монополистический капитализм в третьем тысячелетии неэффективен». Сняв с себя ответственность, освободившись от необходимости делиться, власть популяризует лозунг: «Не тебе государство, а ты — ему!» и призывает рассматривать общество как арифметическую сумму конкурентов.

Как в этих условиях можно строить гражданское общество, остаётся загадкой.

Космополитическая Москва стала финансовым центром, анклавом на территории России, в ней проживает семьдесят пять миллиардеров (больше только в Нью-Йорке, что внедряется в массовое сознание как предмет гордости!). При этом страна уверенно занимает ведущие места по числу самоубийств, беспризорных, наркоманов. Только три процента её населения имеют среднеевропейский достаток, шестьдесят процентов, так или иначе, живут за чертой бедности. А телевидение, демонстрируя «красивую» жизнь, помогает забыть, что народ и власть — по разные стороны экрана. Всю эту нелепую конструкцию, пизанскую башню российской экономики, спасают пока лишь баснословные цены на нефть. Поэтому смешно говорить о «бегстве капиталов» и «утечке мозгов» — из колоний (а что такое сырьевой придаток Запада как не его колония?) лучшее всегда стремится в метрополию.

Надутое газовой трубой российское чиновничество готово лопнуть, откровенно кастовое сообщество, присвоившее себе имя государства, оно, как и предшествующие ему бюрократии, нашло опору в православном: «Нет власти не от Бога!». Отсюда, в частности, внешний расцвет Православия в России, грандиозное храмовое строительство, которое осуществляется, очевидно, не на пожертвования верующих, и за которым просматривается идеологическая программа. Средства поступают на счета церкви в обмен на молчаливую поддержку её иерархов, словно забывших, что «всякое царство, разделившееся в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам, падёт…»

Понятие государства часто подменяют понятием отечества. Тождественными они не бывают никогда, но степень их расхождения характеризует отношения в обществе. Сейчас они, как никогда, далеки. Власть, оторвавшаяся от народа, служит лишь мнимому государству, с которым отождествляет себя, спекулируя на идее общего блага, на патриотизме, занимается вымогательством. «Низы» откупаются взятками, никакие иные отношения между ними и паразитирующим на нефтедолларах «верхами» невозможны. В современной России нет политзаключенных, нет оппозиции, нет даже пассивного сопротивления режиму, а есть только аморфная, одураченная масса, которую презирает власть.