Демон Жадности. Книга 4

Глава 1

Я застыл на пороге казармы, выделенной для моей роты в военной части Баовальда, не в силах сделать следующий шаг. Воздух вдруг замер, стал густым и тягучим, как сироп.

Их было пятеро. Они ждали меня за порогом, как-то почувствовав мое появление, застывшие, как памятники. Хамрон, мой дерзкий наглец, сейчас стоял с опущенной головой, сжимая эфес меча так, что кожа перчатки трещала. Рядом — исполинская фигура Силара, его обычно невозмутимое лицо было темной маской скорби. Чуть поодаль — Карина, Лорик и Фавл, понурившиеся, с опущенными плечами.

— Капитан… — первым нарушил тишину Хамрон. Его голос был тихим и хриплым, будто его горло перетянуто колючей проволокой.

Я шагнул через порог, пол под ногами показался зыбким песком. Шаг. Еще шаг. Я подошел к ним, окидывая взглядом. На их униформах — следы недавней чистки, но я видел то, что было под ними. Видел вмятины на наплечниках Хамрона, свежий шрам на щеке Карины, молчаливую усталость в глазах Лорика.

— Живы, — выдавил я наконец, и это прозвучало не как приветствие, а как констатация факта, как самое большое, на что я сейчас был способен. — Черт возьми, вы живы.

Хамрон сделал резкое движение, словно хотел броситься ко мне, но остался на месте, лишь его плечи дернулись.

— Добро пожаловать домой, капитан, — глухо проговорил Силар. Его бас, обычно раскатистый, сейчас был приглушенным и тяжелым.

Больше слов не было. Только это зияющее молчание, в котором висели имена тех, кого здесь не было. Я видел их во взглядах моих бойцов. Видел пустоту.

— Что случилось? — спросил я, и мой собственный голос показался мне чужим.

Силар перевел взгляд на Хамрона, потом на остальных. Они молча кивнули, давая ему говорить. Медведеобразный великан сделал глубокий вдох, будто готовясь к тяжелой ноше.

— Выйдем?

Я кивнул и мы вышли из казармы на плац.

— Зачистка Желтого Дракона, — начал он. — Это был единственный предлог, чтобы ввести войска в Амалис. Единственная открытая миссия такого масштаба. Одной роте она была не по зубам. Замкомдив бросил на нее весь третий полк Вейгарда. Нас прикрепили к ним особым приказом.

Он помолчал, собираясь с мыслями, его взгляд уставился куда-то в прошлое, за мою спину.

— Но поскольку опасность заведомо превышала назначенную награду за миссию… Бойцам объявили заранее. Сказали, что на эту миссию они идут по личной просьбе капитана Мариона. И что хотя зачистку будет вести весь полк, во все стычки, где можно обойтись малыми силами, будут бросать именно нас. На выручку должны были приходить только в случае критического положения.

Силар посмотрел на меня, и в его глазах читалось нечто, граничащее с гордостью и ужасом одновременно.

— И они согласились. Почти единогласно. Сказали, что ты вложил в них больше, чем кто-либо до тебя. Ресурсы, доверие… Веру. Они горели желанием это оправдать.

Карина тихо выдохнула, отвернулась, смахивая с ресниц невидимую пылинку.

— И когда мы прибыли в Руины… они это доказали, — голос Силара снова окреп, в нем зазвучала сталь. — Двести сорок человек против почти трех тысяч полка. А уничтожили мы больше половины всех странников в тех Руинах. Сражались сутками, почти без сна. Гнали себя, чтобы успеть к семнадцатому числу. К твоей дате.

Он замолчал, и это молчание стало невыносимым. Я уже знал, что будет дальше.

— Но такое усердие… такая ярость… она всегда имеет цену, — Силар опустил голову. — Потери были масштабными.

Хамрон резко поднял глаза на меня. В них стояла такая обнаженная, первобытная боль, что я едва не отступил.

— Брандт, — прошептал он, и имя прозвучало как стон. — Его просто… не стало. Щит не выдержал, а он… он даже не отступил на шаг. И Ларс… Черт возьми, Ларс, этот вечный нытик, в последний момент бросился на монстра, что зашел нам в тыл. Оттащил меня за шиворот, а сам… Сам остался.

Я закрыл глаза. Я видел их. Брандта, неподвижную скалу с двуручником. Ларса, вечно хмурого, с копьем наперевес.

— Нервид погиб в первый же день, — тихо, но четко добавил Лорик. Его голос был ровным, отчетливым, будто он зачитывал доклад. — Попытался спасти раненого новобранца из второго взвода. Погибли в итоге оба.

— А в предпоследний день… — Силар снова взял слово. — На нас вышла огромная стая. Неожиданно. Отрезала от основных сил. Гронд рванулся в самую гущу. Ярко, яростно… и безрассудно. Его просто смели. И Дорган остался прикрывать отход. Стоял насмерть. Я говорил ему, чтобы отступал, а он только посмотрел на меня и сказал: «Я не хочу жить дольше своего сына».

Слова Силара повисли в воздухе тяжелым, ядовитым туманом. Шестьдесят два. Шестьдесят два имени. Лица. Голоса. Теперь — пепел, развеянный в пустоте Неба.

Я чувствовал, как золотые нити Маски на моей груди, обычно лишь холодные проводники силы, словно накалились докрасна, прожигая кожу немым укором. Я нес за них ответственность. Даже не зная подробностей. Особенно не зная подробностей.

— Собрать роту, — прозвучал мой голос, и он был чужим, плоским, лишенным всякой интонации. — Здесь и сейчас. На плацу перед бараком. Полчаса. Я хочу видеть каждого, кто может стоять.

Силар, единственный, кто не дрогнул, молча кивнул — короткий, точный жест. Он развернулся и шагнул обратно в казарму, откуда вскоре послышался его голос, будящий уставших бойцов. Остальные последовали за ним, отбрасывая на меня полные тревоги и вопроса взгляды.

Я остался один посреди палубы, но одиночества не чувствовал. Со мной были они. Шестьдесят две тени.

Ровно через полчаса они выстроились. Сто сорок три человека. Две недели назад их было двести сорок. Помимо погибших было еще тридцать пять человек, получивших настолько тяжелые травмы, что их было приказано сразу вернуть на базу дивизии. И, к сожалению, с большой долей вероятности в дальнейшем в боевых действиях они участия принимать уже не смогут, будут переведены на штабную работу или демобилизованы.

Я медленно прошелся вдоль строя, и каждый шаг отдавался болью в висках. Бинты на головах, лубки на сломанных руках, костыли, подпирающие истощенные тела.

Лица — закопченные, исхудавшие, с ввалившимися глазами, в которых читалась не просто усталость, а та пустота, что наступает после слишком близкого знакомства с небытием. Но в этих же глазах, сквозь боль, тлели угольки чего-то иного. Упрямства. Ярости. Жизни, которая не желала сдаваться.

А еще в них я видел невероятный прожитый опыт, какой никому не пожелаешь, но который раз и навсегда уничтожает страх перед врагом и дает потенциал для невероятного роста.

Я остановился в центре, повернулся к ним. Чуть меньше ста сорок трех пар глаз уставились на меня.

— Вольно, — скомандовал я, и строй с нестройным лязгом и скрипом ослаб, но никто не пошевелился по-настоящему.

Я обвел их взглядом, давая тишине стать гнетущей, невыносимой.

— Вопрос ко всем, — начал я. — Есть здесь те, кто считает, что я виноват в смерти ваших товарищей? В смерти Брандта, Ларса, Нервида, Гронда, Доргана и еще пятидесяти семи человек? Потому что поставил задачу уложиться в сроки? Потому что из-за меня третий полк не спешил вам на помощь?

Сначала — мертвая тишина. Потом, в задних рядах, чей-то сломанный голос, полный стыда и злобы, выкрикнул:

— Да!

Еще один, тише:

— Отчасти… да, капитан.

Несколько других голов неуверенно кивнули.

Я медленно кивнул, как будто принимая некий доклад.

— Хорошо. Спасибо за честность. А теперь остальные, перестаньте врать. Себе и мне.

Они замерли, недоуменно уставившись.

— В глубине души вы все меня вините. Каждый из вас. И в этом нет ничего неправильного. Потому что вина за их смерти действительно лежит на мне. Я — ваш командир. Я принял решение. Я поставил задачу. Я не смог предусмотреть, не смог обеспечить достаточно поддержки, не смог… просто быть там, с вами. Ответственность за ваши жизни — на мне. Даже если я был в другом месте. Это — цена моих погон.

Я видел, как сжимаются их кулаки, как кто-то опускает взгляд, кто-то, наоборот, впивается в меня взором, полным боли и гнева.

— И я не буду вам врать и обещать, что это больше не повторится. Наоборот. Судьба может завести нас в такие дебри, где потеря четверти состава покажется нам счастливым исходом. Где мы будем тонуть в крови по щиколотку. И если среди вас есть те, кого это пугает, кто не готов платить такую цену — это нормально. Это по-человечески. Подойдите после построения к Силару или Хамрону. Я лично обеспечу вам перевод в любую другую часть Коалиции. Без осуждения. Без проблем. Вы уже заплатили достаточно.

Я сделал паузу, давая словам осесть, просочиться сквозь броню усталости и горя.

— Но, — я повысил голос, и в нем впервые зазвучала та самая сталь, что вела их до этого. — Но тем, кто останется… тем, кто сможет перешагнуть через эту злобу и страх… Я буду не просто готов. Я буду рад стать для вас тем командиром, который ведет за собой, а не просто отдает приказы. И который в любой момент, без тени сомнения, отдаст свою жизнь, чтобы выжили вы.

Я видел, как меняются их лица. Угольки в глазах разгорались в искры.

— А если кого-то из вас не зацепили высокие слова о долге и чести… — я позволил себе кривую, почти пиратскую ухмылку. — Если вы пришли сюда, ко мне, за силой, славой и деньгами — и в этом нет ни капли стыда! — то я могу пообещать вам и это. После того, что мы прошли, и того, что нас ждет… даже те деньги, что вы получили после Бала Невинности, покажутся вам жалкой подачкой. Рутиной. Я сделаю вас не просто богатыми. Я сделаю вас легендами. Богатыми легендами. Так что я спрошу один раз: ВЫ СО МНОЙ⁈

И тогда тишина взорвалась.

Сто сорок три горла выдали единый, оглушительный, животный рев. Рвотный крик ярости, боли, одобрения и готовности идти хоть в ад. Они кричали, хлопали, топали ногами. Сто сорок три израненных, истекающих горечью бойца, которые только что были на грани, теперь смотрели на меня с такой яростной преданностью, что воздух затрещал от энергии.

Я стоял перед ними, принимая этот рев, этот ураган эмоций. Это был не триумф. Это была клятва. Кровавая, выстраданная, дорого купленная. И я знал — назад дороги нет.

— Слова — это лишь воздух, — произнес я, когда рев утих. — Горячий воздух, который быстро остывает. И я готов доказать серьезность своих слов прямо здесь. Сейчас. Но для этого мне нужно ваше разрешение.

Строй замер в недоумении. Разрешение? Какое еще разрешение нужно капитану?

— То, что я собираюсь сделать, коснется каждого из вас лично. Это будет больно. Это изменит вас. И я не сделаю этого без вашего согласия. — Я обвел их взглядом. — Я спрашиваю вас: разрешаете?

Сначала — задержка дыхания. Потом, из середины строя, кто-то хрипло крикнул:

— Делай что хочешь, капитан! Мы с тобой!

Вслед за первым голосом раздался второй, третий, и вскоре уже весь остаток роты гудел теплым одобрением. Они отдавали себя в мои руки. Добровольно.

— Хорошо, — кивнул я, и холодная решимость наполнила меня. — Тогда стойте. И терпите.

Я подошел к первому бойцу в шеренге — молодому артефактору с перевязанным предплечьем. Его звали Шервиг. В его глазах читался страх и решимость. Я положил ладонь ему на грудь. Золотые нити на моей коже вспыхнули под рубашкой, и я ощутил, как знакомый, леденящий холод потянулся из глубины моего существа.

Сначала малая толика энергии для того, чтобы создать метку. А затем уже куда больший сгусток, поднявший Шервига с Пролога на Завязку Сказания, насильно формируя в нем ядро маны.

Он вздрогнул всем телом, глаза закатились, изо рта вырвался сдавленный стон. По его коже пробежали судороги, жилы на шее надулись. Он не упал, упираясь ногами в землю, стиснув зубы.

Когда я убрал руку, он стоял, тяжело дыша, а из его пор сочился едва заметный золотистый пар. В его глазах плавало шоковое непонимание, смешанное с зарождающейся лихорадочной силой.

Я двинулся дальше. Ко второму. К третьему. К каждому я прикасался, и каждый раз внутри меня что-то сжималось, отдавая кусочек моего времени, моей жизни. Я видел, как они корчатся от боли, как их тела выгибаются, принимая неестественный для них уровень маны.

Я поднимал Историй до Завязки Сказания, а тех, кто уже был на Сказании, продвигал на одну стадию вперед. Воздух на плацу вскоре зарядился электричеством преобразования, пах озоном и жженым железом. Стоны, сдавленные крики, хруст костяшек сжатых кулаков — это был звук моего искупления.

Когда последний боец, шатаясь, остался на ногах, я медленно вернулся на свое место перед строем. Мои ноги едва слушались меня. В глазах стояла серая пелена. Я поднял голову, заставляя себя выпрямиться.

— Способность, которую я только что использовал, — мой голос прозвучал хрипло и тихо, но в гробовой тишине его было слышно каждому, — забирает мою жизнь. Каждый из вас… стоил кусочка моего времени. Теперь… теперь мне осталось меньше полумесяца.

По строю прошел немой шок. Их лица, еще секунду назад искаженные болью и экстазом обретения силы, застыли в ужасе и непонимании.

— Так что у нас с вами осталось полмесяца, — я сделал паузу, давая им осознать. — Если план, ради которого вы клали головы в Желтом Драконе, провалится… у меня не будет ни единого шанса это исправить. Никакого другого способа продлить себе жизнь. Это мой выбор. Моя солидарность с погибшими. И мое уважение к вам, выжившим. Мы связаны теперь не просто присягой. Мы связаны временем. Моим временем.

Тишина стала абсолютной. И тогда ее разорвал сдавленный рык. Хамрон, с лицом, искаженным бурей эмоций, сорвался с места и, не в силах вынести тяжесть подарка и цены за него, бросился ко мне и сжал в объятиях так, что у меня хрустнули ребра. В прошлый раз, когда использовал эту способность на нем, я не рассказывал ему об ее истинной цене.

Он не говорил ничего. Просто держал, дрожа.

За ним, стирая слезы тыльной стороной ладони, подскочила Бьянка. Потом — Карина, ее хватка была тише, но в ней читалась та же преданность.

А потом это стало лавиной. Они шли ко мне — все сто сорок три человека. Они окружали меня, обнимали, хлопали по плечу, по спине. Их руки, грубые, сильные, в мозолях и шрамах, ложились на меня, на Хамрона, на Бьянку, на Карину, на плечи впередистоящих. Они смыкались вокруг меня, формируя живой, дышащий круг единства.

Я стоял в эпицентре этого человеческого шторма, и сквозь физическую усталость и боль я вдруг ощутил нечто новое.

От каждой прикоснувшейся ко мне руки, от каждого плеча, на которое легла чья-то ладонь, ко мне потянулись тончайшие, едва заметные нити… нет, даже не нити — струйки. Струйки теплой, живой, неистовой энергии.

Она была грубой, необтесанной, пропитанной их болью, их гневом, их волей к жизни. Она впитывалась в меня через кожу, через золотые узоры Маски, которые вдруг зажглись на моей груди тусклым, ответным золотым светом.

Я поднял голову и увидел их глаза. В глубине зрачков каждого из ста сорока трех бойцов мерцал тот же самый тусклый золотой огонек. Единство. Преданность. Жизнь, отданная в мои руки и теперь… теперь возвращавшаяся мне.

Мир поплыл. Звуки стали приглушенными, очертания лиц расплылись.

Я снова стоял в абсолютной, беззвучной пустоте. А передо мной, холодная и безмолвная, парила в темноте Маска Золотого Демона.

— Интересно, — прозвучал голос.

Он был не похож на тот безличный, вселенский гул, что я слышал от Маски раньше. В нем была текстура, тембр, почти что возраст — мудрый, усталый, с легкой, едва уловимой ноткой любопытства и… одобрения? А еще, разумеется, в нем были слова. В отличие от самой Маски, общавшейся лишь образами, этот собеседник изъяснялся понятными мне терминами.

— Очень интересно, — повторил голос, и в нем послышалось нечто, напоминающее улыбку. — Новый носитель не просто жаден. Он… понятлив. Пусть и запоздало, через боль и потерю, но он узрел самую суть. Главная ценность — не мертвый блеск камней и металла. Она — в них. В этих хрупких, яростных, преданных существах. В людях.

Я не смог ответить. Мое сознание, еще не оправившееся от перегрузки, просто впитывало звук, пытаясь анализировать, искать источник.

— И не просто узрел, — продолжал голос, и его тон стал почти что торжественным. — Он начал творить. Писать свою историю. Еще даже не достигнув Предания, не обретя права на память предков. Это… редкость. Это заслуживает внимания. А значит, заслуживает и награды.

Пауза, густая и значимая.

— Я призвал тебя, чтобы ответить на три твоих вопроса. Задавай.

Мысли пронеслись вихрем. Тысячи «почему», «как» и «что теперь». Но я заставил себя отбросить панику и сфокусироваться. Три вопроса. Самые главные.

— Кто ты? — выдохнул я первое, что пришло в голову, самый фундаментальный вопрос. — Этот голос… это ведь не Маска?

Легкий, бархатный смешок, словно от моего замешательства.

— Прямолинейно. Хорошо. Я — не она. Я — в ней. Я — эхо. Сумма. Совокупность сознаний, воли, воспоминаний всех, кто когда-либо носил эту Маску до тебя. Мы здесь. Мы — я. И если ты падешь, твое сознание, твоя воля, твоя боль и твои победы тоже станут частью меня. Навечно. Таков цикл. — Голос смолк, давая мне осознать. — Но если ты станешь достаточно сильным… достаточно значимым… ты получишь доступ к нам. К нашей памяти. К нашим знаниям.

От этой мысли стало одновременно жутко и захватывающе. Я не просто ношу артефакт. Я ношу в себе целый пантеон прежних хозяев.

— Второй вопрос, — потребовал голос.

Я собрался с мыслями. «Собственная история». Что он имел в виду?

— Что значит «начать свою собственную историю»? — спросил я. — О чем ты?

На сей раз в тишине повисла легкая, почти что отеческая снисходительность.

— На этот вопрос я не буду отвечать. Ты и так поймешь это сам, едва очнешься. Увидишь своими глазами. Прочувствуешь. Это был бы пустой ответ. Я не засчитаю его. Спрашивай другое.

Ладно. Тогда самый насущный вопрос. Самый болезненный.

— Как мне продлить жизнь? — выпалил я. — Ты знаешь способ? Кроме… постоянной подкормки Маски?

— Единственный способ для тебя, — голос прозвучал строго и четко, как указующий перст, — это повышение твоей собственной значимости. — Он сделал паузу, подчеркивая важность. — Твоя жизнь сжигается Маской так быстро, потому что ее ценность минимальна. Чтобы компенсировать это, ты должен стать… больше. Весомее. Не просто носителем. Ты должен стать фигурой. Легендой. Значение твоего существования должно стать достаточно большим, чтобы Маска больше не смогла его так просто сжигать. Что это значит? Это уже другой вопрос, и я рекомендую найти ответ на него самостоятельно. — Еще одна пауза, на этот раз более мягкая. — Но я дам совет: продолжай собирать их вокруг себя. Людей. Ибо люди, а не золото, — именно то, что создает истории. А истории… истории и есть та валюта, что имеет настоящую ценность в этом мире и за его пределами.

Я переваривал сказанное. Значимость. Вес. Легенда. Это было расплывчато, но это было направление. Это было больше, чем я знал минуту назад.

— Твой третий вопрос, — напомнил голос.

Я заколебался на мгновение, но потом твердо покачал головой.

— Я сохраню его. На потом.

Тишина взорвалась тихим, искренним, почти что человеческим смехом.

— Умно! О, очень умно! Сохранить козырь. Да, в тебе определенно есть мозги, носитель. Что ж, я согласен. Вопрос остается за тобой. Используй его с умом, когда придет время.

И прежде чем я успел что-либо сказать, темнота сжалась, а затем с мощным, беззвучным толчком выбросила меня прочь. Ощущение падения, стремительного вращения, и затем —

— резкий, грубый вдох, наполненный запахом пыли, пота и железа. Я снова был на плацу, а вокруг меня все еще стояло плотное кольцо моих бойцов, их руки на мне, их глаза, в которых все еще мерцал тот самый тусклый золотой огонек. Похоже, меня не было всего секунду.

И почти сразу я ощутил это. Прямо перед грудью, в том самом месте, где сходились их руки, висел плотный, горячий шар чистейшей энергии. Он пульсировал в такт их сердцам, был сплетен из их воли, их боли, их преданности.

Это была не просто мана — это была квинтэссенция их судеб, собранная воедино. И в центре этого сгустка зрело нечто. Зародыш. Ядро артефакта, чьи свойства и название уже были высечены в самой реальности, ожидая лишь формы.

«История о преданном командире». Артефакт, не существовавший до сих пор и созданный, как квинтэссенция этой истории, приключившейся со мной и всеми ними.

Мысль пронеслась мгновенно. Форма… ей должно было стать что-то личное, символ, который всегда со мной.

Кольцо. Печатка. С изображением Маски.

Я сконцентрировался, и сгусток энергии среагировал мгновенно, сжался, затвердел, принял форму — широкое, массивное золотое кольцо с идеальным, пугающе живым изображением Маски Золотого Демона на щитке. Оно упало мне в ладонь, все еще теплое от энергии создания.

Без лишних раздумий я прижал его к безымянному пальцу, и Маска на моей груди отозвалась легким жжением. Кольцо растворилось, оставив на коже идеальную золотую татуировку — уже не просто неопределенный узор, ту же самую печатку. Тут же я почувствовал, как его уровень взмывает с Истории до Хроники.

Знание о его свойствах вспыхнуло в сознании готовым и цельным. Изначально — метка на человека, знание о его местонахождении и жив ли он при условии его согласия на использование. Теперь, на уровне Хроники… тысяча меток. И не просто «жив-мертв», а примерная информация о физическом состоянии в реальном времени, на любом расстоянии.

Моя собственная способность к передаче энергии давала куда более глубокий доступ, вплоть до эмоций, но лишь вблизи. Именно поэтому я не почувствовал смерть тех, кто пал в Желтом Драконе — дистанция была слишком велика. А это было действительно кольцо, принадлежащее по-настоящему преданному своим подчиненным командиру.

Не медля ни секунды, я активировал кольцо. Мысленный приказ, и сто сорок три невидимых, но прочнейших энергетических узла протянулись от моего пальца к каждому из моих бойцов. Они ощутили касание маны, и приняли его без вопросов. И тут же я ощутил их всех — огоньки в моем сознании, которые отныне я смогу отслеживать где и когда угодно. Теперь они были со мной навсегда.

— Ладно, хватит обнимашек, — я хлопнул Хамрона по спине, заставляя его разжать объятия.

Слегка смущенные, бойцы начали расходиться и спустя несколько минут я уже снова стоял напротив шеренги.

— Первый приказ! — произнес я. — Пусть каждый принесет сюда прямо сейчас по десять золотых. Вперед!

Удивленные и недоумевающие, они все-таки без вопросов повернулись и пошагали обратно в казарму, к своим пожиткам, постепенно возвращаясь ко мне, держа в ладонях кто одну, а кто несколько монеток.

Дождавшись последнего бойца, я прикрыл глаза, протянул руку вперед. Золотая татуировка на пальце вспыхнула, от нее к ладоням бойцов, к золоту на них, разошлись потоки маны. И я начал вливать в металл поток чистой маны, направляемый волей и новообретенным знанием.

Это была привилегия создателя. Бесконечное копирование артефакта, лишь бы хватило материала и силы.

На глазах у изумленной роты монеты зашевелились, поползли друг к другу, сплавляясь в сияющие капли. Капли росли, принимали форму, застывая в идеальные копии моего кольца. Через несколько секунд у каждого в руке лежало золотое кольцо с печаткой-Маской.

— Наденьте и активируйте, — скомандовал я удивленным бойцам. — Нацельте мысль на меня. Отныне вы всегда будете знать, где я и жив ли я. Так же, как и я буду знать это о вас.

Они двинулись почти механически, завороженные происходящим. Брали кольца, надевали на пальцы. Я чувствовал, как загораются новые связи — уже двусторонние. А еще чувствовал, как их удивление и трепет сменяются пониманием, а затем — новой, невероятной глубины преданностью.

Когда последнее кольцо оказалось на пальце последнего бойца, я выпрямился во весь рост.

— Рота «Золотого Демона»! — мой голос грянул, как выстрел, разрезая тишину. — Так отныне будет зваться наше подразделение! Пока неофициально. Но скоро это имя будут знать все!