День исполнения желаний: Рассказы о мальчике, выросшем в Варшаве

Кто я?

Я родился в городке Радзимине, недалеко от Варшавы, столицы Польши, 14 июля 1904 года. Мой отец, Пинхас Менахем Зингер, был раввином и очень религиозным человеком. У него были голубые глаза, рыжая борода и длинные черные пейсы. Моя мать, Батшеба, дочь раввина из Билгорая, что неподалеку от Люблина, тоже была рыжеволосой. Как и положено благочестивой замужней еврейке, она коротко стриглась и носила парик[1].

В начале 1908 года, когда мне исполнилось три, наша семья переехала из Радзимина в Варшаву. Там отец стал раввином на одной из самых бедных улиц — Крохмальной. Дом, в котором я вырос, теперь назвали бы трущобой, но в те дни он казался не таким уж плохим. По вечерам мы зажигали в квартире керосиновую лампу. Такие удобства, как горячая вода и ванна, были нам неизвестны, а туалет находился во дворе.

На Крохмальной жили в основном бедные лавочники и разнорабочие, по попадались среди местных обитателей как образованные люди, так, впрочем, и уличная голытьба, воры и мошенники.

Когда мне исполнилось четыре, я пошел в хедер. Каждое утро за мной заходил учитель и вел меня в школу. Я брал с собой молитвенник, а позже Библию или том Талмуда. Это были единственные мои школьные учебники. В хедере нас в основном учили молиться и читать Пятикнижие. А еще — писать на идише. У моего первого учителя была длинная белая борода.

Когда мы переехали в Варшаву, мой младший братишка, Моше, был еще совсем маленький, сестра, Гинде Эстер, — старше меня на тринадцать лет, а другой брат, Израиль Иошуа, — на одиннадцать. Все мы, кроме Моше, стали впоследствии писателями. Брат, так же как и я, писал на идише. Его роман «Братья Ашкенази» переведен на несколько языков, в том числе и на английский.

В нашем доме царил культ учения. Отец целыми днями сидел над Талмудом. Мать, едва у нее выдавалась свободная минутка, открывала какую-нибудь религиозную книгу. У других детей были игрушки, а мне их заменяли книги моего отца. Я начал «писать» еще до того, как выучил буквы: макал перо в чернила и водил им по бумаге. Шаббат был для меня сущим мучением, ведь в этот день писать запрещалось.

В квартире на Крохмальной мой отец вершил раввинский суд. Жители нашей улицы обращались к нему за советом или для того, чтобы он рассудил их спор по законам Торы. В те времена у евреев раввин решал не только религиозные, по и мирские вопросы. По сути, отец был одновременно и раввином, и судьей, и духовным наставником. Приходили к нему и просто, чтобы излить душу. Он председательствовал на свадьбах, которые тоже совершались в нашей квартире, а иногда давал разрешение на развод.

Я рос любознательным. Наблюдал за взрослыми, прислушивался к разговорам, хоть и не все в них понимал.

Очень рано я стал задавать себе вопросы: что случится, если птица все время будет лететь в одну сторону? А что будет, если построить лестницу от земли до неба? Что было до сотворения мира? Есть ли у времени начало? И с чего тогда оно началось? Есть ли предел у пространства? И как может быть у пространства конец, раз оно — пустота?

В нашей квартире на Крохмальной был балкон. Часами простаивал я на нем, размышляя о том и о сем. В летние дни на балкон залетали разные насекомые: мухи, пчелы, бабочки. Эти крошечные существа очень меня занимали. Что они едят? Где спят? Кто дал им жизнь? По ночам на небе появлялись луна и звезды. Мне объяснили, что некоторые звезды больше Земли. Но если они и впрямь такие огромные, то как умещаются на узкой полоске неба над крышами домов? Мои вопросы часто ставили родителей в тупик. Отец втолковывал мне, что нехорошо забивать себе голову такими сумбурными мыслями. А мама обещала, что я все узнаю, когда вырасту. В конце концов я понял, что и взрослые не знают ответов на все вопросы.

На нашей улице умирали люди. Смерть потрясала и пугала меня, но в то же время так хотелось постичь ее тайну! Мама, как могла, пыталась меня утешить. Она рассказывала, что после смерти души умерших попадают в рай. Но мне хотелось узнать, что делают души там, в раю? И как там все устроено? Я часто размышлял об ужасах ада, где томятся души грешников.

Меня рано стали волновать людские страдания. Я знал, что прошло уже более ста лет, с тех пор как Польша, разорванная на части и разделенная между Россией, Германией и Австрией, потеряла независимость. Но евреи-то потеряли землю Израиля почти две тысячи лет назад! Отец уверял меня, что, если евреи будут вести себя благочестиво, придет Мессия и вернет всех в Землю Обетованную. И все же две тысячи лет ожидания — чересчур долгий срок. И потом, как можно быть уверенным, что все евреи станут соблюдать законы Бога? На нашей улице было полным-полно воришек и всяких мошенников. Такие людишки могли задержать приход Мессии, а то и вовсе превратить его в несбыточную мечту…

В год, когда я родился, умер великий еврейский лидер Теодор Герцль. Доктор Герцль убеждал евреев не ждать прихода Мессии, а самим создать государство в Палестине. Но как — ведь земля-то принадлежала туркам.

На нашей улице жили революционеры, которые хотели свергнуть с престола русского царя. Они мечтали создать государство, где бы все работали, и не было ни бедных, ни богатых. Но как свергнуть царя, если его охраняет столько солдат с саблями и винтовками? И разве может быть так, чтобы не стало бедных и богатых? Всегда одни люди будут жить на Крохмальной улице, а другие на Маршалковской, там, где модные магазины и бульвар с красивыми деревьями. Одни будут жить в больших городах, другие — в забытых Богом местечках. В нашей семье часто спорили об этом. Я слушал и ловил каждое слово.

Мои родители, старший брат и сестра любили всякие истории. Отец часто рассказывал о чудесах, которые совершали раввины, а еще о призраках, демонах и домовых. Так он пытался укрепить нашу веру в Бога и в добрые и злые силы, правящие миром. Мама любила вспоминать Билгорай, где ее отец, раввин, держал в строгости всю общину. Мой брат Иошуа отошел от религии и стал читать светские книги. Он рассказывал мне о Германии, Франции, Америке, о незнакомых народах и племенах, о странных верованиях и обычаях. Он так живо все описывал, словно видел это собственными глазами. Сестра увлекалась романтическими историями о графах, которые влюблялись в простых служанок. А у меня были собственные фантазии. Очень рано я начал выдумывать разные сказки и рассказывал их мальчикам в хедере. Однажды я насочинял, будто мой отец — король, и так все расписал, что мальчишки решили — это правда. До сих пор не пойму, почему они мне поверили. Уж я-то, в моей одежонке, совсем не походил на принца.

В 1914 году началась Первая мировая война. В 1915, когда мне исполнилось одиннадцать, немцы захватили Варшаву. В 1917 я услыхал необыкновенную новость: русского царя Николая Второго свергли с престола. Солдаты с саблями и винтовками не встали на его защиту, а, наоборот, поддержали революционеров. Если такое возможно, как не поверить, что настанет пора, когда не будет ни бедных, ни богатых?

Но до этого, похоже, было еще очень далеко. В 1917 году в Варшаве царили голод и тиф. Немцы хватали людей на улицах и отправляли на принудительные работы. Наша семья голодала, поэтому было решено, что мама и младшие дети, брат Моше и я, поедут в Билгорай к дедушке, где легче достать продукты. В ту пору мне исполнилось тринадцать, но, хотя я уже прошел бармицву, я все еще не нашел ответа ни на один из мучивших меня вопросов.