День «Д». 6 июня 1944 г.

9. Погрузка

Эйзенхауэр назначил день «Д» на 5 июня. Погрузка войск началась 31 мая и осуществлялась одновременно в нескольких местах: в Фалмуте и Фойи (29-я американская дивизия), в Дартмуте, Торки и Эксмуте (4-я американская дивизия), в Уэймуте и Портленде (1-я американская дивизия), в Саутгемптоне (британская 50-я и канадская 3-я дивизии), в Портсмуте и Нью-хейвене (британская 3-я дивизия). Те, кто находился далеко от портов, доставлялись к причалам на автобусах и грузовиках. Войска из ближних «сосисок» выстраивались по отделениям, взводам, ротам и шли на пирсы своим ходом.

Все вдруг пришло в движение: джипы, грузовики, орудия, танки, мотоциклы и велосипеды. На улицах собирались толпы людей, наблюдавших за нескончаемым потоком вооружений. Взрослые приветствовали войска, поднимая руки со знаком победы V, но когда одна из рот 1-й дивизии проходила через какую-то деревню, мальчишка лет 11—12 прокричал сержанту:

— Вы не вернетесь назад!

Мать смутилась, подхватила парнишку и побежала вперед колонны. Когда сержант поравнялся с ними, мальчишка сквозь слезы сказал ему:

— Нет, вы вернетесь. Вы вернетесь!

Конечно, мысль о смерти не покидала многих солдат. Рядовой Клэр Гадцоник так описывает настроение ребят в автобусе на пути в Дартмут: «Мы почти не разговаривали. Никто, как раньше, не шутил и не смеялся. Но мы ощущали необычайную близость друг к другу». Механик Шарль Жарро из береговой охраны находился на ДСП 94 и видел, как роты подходили к причалу в Уэймуте. «Войска заполнили все пирсы, — вспоминает он. — Повсюду был народ. Особым вниманием пользовались священники. Я даже видел, как несколько евреев принимали причастие. Казалось, что все страшно напуганы».

И все-таки возбуждение перед сражением было сильнее страха. Оно буквально витало в воздухе. Верховное командование немало сделало для того, чтобы подготовить войска к боям морально и физически. За плечами многих солдат были два и более лет напряженных тренировок. В большинстве своем, несмотря на пополнения, они уже долгое время служили вместе в лагерях, одинаково любили или ненавидели своих командиров, ели одну и ту же еду, спали в одних и тех же окопах во время учений и не раз вместе выпивали. Они стали единой, крепкой семьей, хорошо понимали друг друга, знали, что можно ожидать от каждого, кто и что любит, кто и как смеется или злится.

Не все оказались в войсках по собственному выбору. И совсем немногие могли бы сказать, что испытывают какие-либо патриотические чувства. Но практически любой предпочел бы умереть, нежели подвести товарищей и оказаться трусом в их глазах. Больше всего среди них ценилась товарищеская солидарность.

Перед посадкой на десантные суда войска собрали для последних наставлений. Полковник Юджин Слаппи, командир 115-го полка, посмотрел на бритые головы солдат своего подразделения, снял каску, почесал свою внушительную лысину и сказал:

— Вы здорово это придумали, ребята. Я и не думал, что уже давно подготовился к бою.

Когда смех прекратился, полковник посерьезнел и начал говорить с солдатами как отец с сыновьями:

— Теперь мы, старики, не так уж много чего можем сделать. Успех вторжения целиком зависит от вас самих. Немало усилий мы вложили в планирование операции, ее подготовку. Я хотел бы, чтобы вы знали — это величайшая военная кампания за всю историю. И вам известно, что на карту поставлена судьба мира. Я с удовлетворением отмечаю, что не было еще армий, более подготовленных к сражению, чем наша. Поэтому на нас и возложена эта миссия.

Слаппи завершил свою речь такими словами:

— Мы встретимся во Франции.

Когда лейтенант Истридж поднимался на борт корабля, он подумал: «Жаль, если мы потеряем старину-полковника».

Брэдли собрал около тысячи офицеров в ангаре: генералы расположились на возвышении, полковники — в первых рядах зала, лейтенанты — на последних скамейках. Бригадный генерал Теодор Рузвельт-младший, сын президента, был помощником командующего 4-й дивизией. Из-за возраста (56 лет) и по состоянию здоровья (проблемы с сердцем) он фактически занимался лишь исполнением особых поручений. Но генерал требовал, чтобы ему разрешили идти в наступление с первым эшелоном. В конце концов он добился своего и теперь сидел на платформе с легкой усмешкой на губах.

Брэдли, открывая совещание, сказал:

— Джентльмены, нам предстоит увидеть величайшее зрелище на земле. Вы удостоены чести занять места на трибунах.

Рузвельт нахмурился, покачал головой и глубоким басом, как бы про себя, произнес:

— Черт возьми! Мы не на трибунах, а на футбольном поле!

«Акустика в ангаре была как в театре, — вспоминает генерал Джеймс Ван Флит, — поэтому Рузвельта слышали все. Раздался взрыв смеха, что сразу разрядило напряженную атмосферу зала. Брэдли поморщился, но затем продолжил свою зажигательную речь».

Команды кораблей береговой охраны и военно-морского флота готовились к приему войск. Шарль Жарро рассказывает, что экипаж ДСП 94 состоял из четырех офицеров и 26 матросов. Офицеры были все «трехмесячниками», то есть выпускниками кадетской школы, в возрасте чуть более 20 лет. Лишь капитану исполнилось 32 года. Он уже отплавал 10 лет в торговом флоте и считал, что «на борту все должны подчиняться его командам, а не указаниям военных моряков; он не любил военных моряков». За два дня до погрузки солдат капитан сказал Жарро:

— Никто не должен покинуть судно, поэтому ты сходишь на берег, достанешь столько выпивки, сколько сможешь, и мы хорошенько поддадим.

«Мы начали, — продолжает Жарро, — в 7 утра, и, о Боже, к концу дня все свалились с ног, но зато это помогло снять стресс. Проспавшись, мы взяли себя в руки и начали принимать войска».

Технология погрузки на корабли отрабатывалась неоднократно. К началу июня 1944 г. она стала рутинным и привычным занятием. Многие ветераны впоследствии вспоминали, что могли подниматься на судно и высаживаться на берег с закрытыми глазами. И когда по корабельному громкоговорителю объявили о начале погрузки, солдаты почти верили, что им предстоит очередное учение. Именно такого отношения и добивались их командиры.

Солдатам свойственна древняя, как мир, привычка тащить на себе много всяких лишних вещей. Учения в Десантном центре показали, что человек, идущий в атаку, не должен нести более 20 кг снаряжения. Но все равно каждый умудряется нагрузить на себя вдвое больше. Отчасти в этом вина полковых командиров, которые хотят, чтобы первые эшелоны доставили к местам боев дополнительное количество мин, ранцевых зарядов, боеприпасов, минометов, запасных раций. Однако и сами солдаты всегда стремятся прихватить что-нибудь — французский разговорник, Библию, еще один нож или пистолет и, конечно, сигареты.

Сигареты раздавали на пирсах вместе с пайками. Рядовой Роберт Паттерсон из 47-го зенитного батальона сказал квартирмейстеру, что ему не нужны сигареты, поскольку он не курит.

— Ты все-таки возьми их, — посоветовал квартирмейстер. — Потому что к тому времени, когда ты попадешь туда, куда собираешься, непременно закуришь.

Спустя 40 лет Паттерсон говорит: «Он оказался абсолютно прав. Уже на десантном корабле я попробовал первую сигарету и с тех пор в течение многих лет не мог бросить эту привычку».

Один солдат в 4-й дивизии пристрастился к «Кэмелу». Запаниковав, что ему может не хватить этих сигарет, он накупил и наменял десять блоков, с которыми и поднялся на борт десантного корабля. Обычно же солдаты брали не больше двух блоков в расчете на то, что армия позаботится о них в дальнейшем.

Грузовики тоже чуть не прогибались под тяжестью оружия, боеприпасов, фляг, канистр, ящиков с полевыми пайками, кайл и лопат и бог знает чего еще. Тем не менее погрузка происходила организованно, в соответствии с графиком. Остается лишь изумляться тому, как тысячи кораблей и десантных судов умудрялись находить свое место, а их пассажиры — свое. Танки, артиллерийские орудия, грузовики, джипы один за другим заползали на ДСТ — последнему предстояло идти в бой первым. Они поднимались по специально оборудованным бетонным «трапам», сооруженным под углом, удобным для техники.

Войска удивительно быстро заполнили ДКТ, ДСП и транспортные суда, вспоминает лейтенант Истридж. «На обеих палубах ДКТ 459 почти одновременно появились танки и орудия, которые цепями прикрепили к корпусу корабля. На судне скопилось слишком много солдат, так что на троих приходилась одна койка. Спали по очереди — по восемь часов». Пирсы не могли принять все транспорты и ДКТ, поэтому часть пехотных рот доставляли к кораблям, стоявшим на якорях в бухтах, на ботах Хиггинса.

ДКТ 459 отчалил от пирса, медленно двинулся на середину гавани Плимута и пришвартовался к другому ДКТ. «Борт о борт выстроилось так много судов, — говорит Истридж, — что можно было переходить с палубы на палубу на протяжении целого километра. А в стороне моря виднелись эсминцы и еще более крупные боевые корабли. Гавань казалась забитой флотом».

Всего насчитывалось 2727 кораблей: от линкоров и транспортов до десантных судов. Они вышли под флагами 12 стран: Соединенных Штатов, Великобритании, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки, Франции, Бельгии, Норвегии, Польши, Греции и Голландии. Из них сформировали Западную военно-морскую оперативную группу (931 судно, направление — «Омаха» и «Юта») и Восточную военно-морскую оперативную группу (1796 судов, направление — «Золото», «Юнона» и «Меч»). На палубах ДКТ находились боты Хиггинса и другие мелкие суда, которые не могли самостоятельно пересечь Ла-Манш. Таких судов было 2606. То есть вся армада состояла из 5333 кораблей и судов различных типов, что, по словам адмирала Морисона, «превышало численность флота всего мира во времена королевы Елизаветы I».

Первыми должны были выйти в море минные тральщики. Им вначале предстояло прочесать водное пространство вдоль английского побережья в поисках мин, сброшенных люфтваффе или торпедными катерами, затем очистить от них пять отдельных коридоров шириной 400 м, отведенных для ударных эскадр («Омаха», «Юта», «Золото», «Юнона» и «Меч»), и расставить через каждые 800 м сигнальные буи. И наконец, тральщикам следовало проверить прибрежные воды, где транспорты бросят якоря. Всего в этой грандиозной операции участвовало 245 судов, которые принялись за работу в ночь с 31 мая на 1 июня.

3 июня покинули Белфаст и направились через Ирландское море на юг корабли огневой поддержки из Западной военно-морской оперативной группы. В их числе были линкоры «Невада», ветеран Перл-Харбора, «Техас», старейшина американского флота, «Арканзас», а также 7 крейсеров и 21 эсминец. Они должны были возглавить всю группу. После того как передовой отряд обогнет мыс Лендс-Энд, минует остров Уайт, к нему присоединятся ДКТ, ДСТ, ДССК и транспорты. В предрассветные часы 4 июня им предстоит собраться вместе и выстроиться в конвои.

Когда войска поднимались на борт кораблей, им вручали приказ генерала Эйзенхауэра. В нем говорилось:

«Солдаты, моряки, летчики Союзнических экспедиционных сил!

Вы на пороге величайшего сражения, которого мы ждали много месяцев. На вас смотрит весь мир. На вас надеются и молятся все свободолюбивые нации…

Ваша доля не будет легкой. Враг хорошо подготовлен, вооружен и закален в боях. Он будет биться беспощадно.

Но сейчас уже 1944 год!.. Времена переменились! Свободные люди всего мира объединились в борьбе за Победу!

Я убежден в вашем мужестве, верности долгу и умении воевать. Нам нужна только победа!

Удачи! Да благословит нас Всевышний на это великое и благородное дело».

Все друзья сержанта Слотера расписались на его экземпляре приказа. Он завернул документ в пластик, положил в бумажник и пронес через всю Нормандию до самой Эльбы в Восточной Германии. «У меня до сих пор хранится этот приказ, — говорит Слотер, — в рамке над моим письменным столом. Он для меня — самый лучший сувенир, с которым я вернулся с войны».

Тысячи солдат, получивших приказ Эйзенхауэра, сберегли его. Много раз, когда мне приходилось брать интервью у ветеранов, я видел этот лист бумаги, помещенный в рамку и вывешенный на самом почетном месте. В моем офисе он тоже есть.

Рядовой Феликс Бранхем из 116-го пехотного полка попросил каждого, кто находился на корабле, расписаться на 500-франковой банкноте, которую он выиграл в покер. «Когда меня спросили „зачем?“, — рассказывает он, — я ответил:

— Ребята, не всем из нас суждено выйти из этого боя живыми. Возможно, мы больше никогда не встретимся. Может быть, мы станем инвалидами. Мало ли что еще случится. Поэтому давайте, подписывайте!

Сейчас эта банкнота висит у меня дома на стене в рамке, и я не отдам ее ни за какие деньги!»

Некоторые офицеры, значительно моложе Эйзенхауэра, хотели тоже принять участие в воодушевлении солдат. Когда ДКТ 530, направлявшийся к побережью «Золото», погрузил танки «Черчилль», грузовики, джипы и 600 солдат, лейтенант Тони Дьюк из американских ВМС решил произнести речь по корабельному громкоговорителю. Ему припомнились какие-то слова Шекспира из «Генриха V». Но на мостик поднялся британский армейский полковник и, как вспоминает Дьюк, «положил мне руку на плечо, я никогда не забуду этого, и сказал:

— Осторожнее, молодой человек. Большинство моих людей прошли через самое худшее, сначала в пустынях Северной Африки, а потом в Дюнкерке. Поэтому говори просто, кратко, без драматизма и эмоций.

Меня переполняли чувства, но я прислушался к совету полковника и произнес всего несколько слов. Каким бы я выглядел ослом, если бы выступил так, как хотел».

Первое, что сделали экипажи судов, — накормили солдат. «Морская еда оказалась великолепной, — вспоминает Истридж. — Все наши парни говорили о том, что в следующую войну они пойдут служить на флот».

Капитан Оскар Рич, корректировщик огня 5-го батальона полевой артиллерии 1-й дивизии, попал на транспорт «Самюэль Чейз» (миниатюрные «Л-5» были разобраны, крылья сложены, а пропеллеры уложены внутрь самолетов, которые подняли на борт с помощью лебедок). Он склонился над картой береговой линии Кальвадоса, сделанной из губки и каучука. «Это было самое детальное изображение местности, какое мне когда-либо приходилось видеть, — рассказывает в интервью Рич. — Просматривались каждое дерево, тропы, дороги, дома, заграждения. Я изучал карту несколько часов… Нашел мою первую взлетно-посадочную полосу, в яблоневом саду, рядом с проходом, ведущим вверх с „Изи-Ред“ („Омаха“). Картина была настолько реальной, что мне казалось, будто я нахожусь в самолете и кружусь над берегом. Невероятно, как им удалось сделать такую вещь». Наконец он оторвался от карты и присоединился к игрокам в покер, среди которых Рич узнал знаменитого фотографа из журнала «Лайф» Роберта Капу и корреспондента Дона Уайтхеда.

На борту солдаты практически ничем не занимались, кроме как азартными играми, чтением книг и обсуждением сплетен и происшествий. Рядовой Клэр Галдоник разыскал где-то мяч и пару перчаток. Он только начал обмениваться бросками с одним из друзей, как из-за неверного движения руки мяч улетел в море. На своем ДСТ Уолтер Сидловский из 5-й инженерной бригады обнаружил, что капитан ограничил допуск армейского персонала в судовой туалет. Тогда Сидловский с друзьями решили проявить мастерство и соорудили свисающие за борт сиденья. Это давало возможность солдатам повеселиться, когда импровизированные туалеты заполнялись всеми страждущими, а мимо проходила адмиральская баржа.

Войска слушали радио. Десантники раздражались, когда Салли из «Оси» говорила им: «Идите, идите, мы вас ждем». Они восторженно встретили новости о падении Рима. Читали много книг. Лейтенант Фрэнк Битл из 16-го полка 1-й дивизии вспоминает, что («хотите — верьте, хотите — нет») читал о Платоне в книге «История философии» Уилла Дюранта.

Часть рот 2-го батальона рейнджеров оказалась на борту небольшого пассажирского судна «Нью-Амстердам». Это был британский корабль, с британской командой и британской едой — преимущественно тушеными почками, что вызывало немало жалоб. Но рейнджеры в любой ситуации остаются рейнджерами. Они продолжали тренироваться: закрепили на мачте канаты и поднимались по ним, отжимались, приседали с грузом и даже ходили сомкнутым строем.

Случались и накладки. Капитан Роберт Уокер из 116-го полка за время учений освоил ДССПЛС, ДСТ, ДАКВ («утки») и ДССК. Единственное судно, которое он никогда не видел, было ДСП. И перед вторжением его назначили именно на ДСП 91 в качестве офицера-квартирьера, то есть отвечающего за размещение людей. Корабль мог принять на борт 180 человек, но в его судовом списке уже числились 200. Вдобавок на ДСП 91 погрузили огромные рулоны телефонных проводов, противотанковые ружья, ранцевые заряды, абордажные крюки, огнеметы и еще много самого разного снаряжения. Все же Уокер сумел всех разместить, а потом разговорился со шкипером, лейтенантом береговой охраны из Бостона. Шкипер рассказал ему, что пошел на службу в береговую охрану в расчете на то, что проведет всю войну на Атлантическом побережье возле Бостона. Сейчас ему предстоит уже третье по счету вторжение.

Лейтенант Чарлз Райан из 18-го полка 1-й дивизии практиковался на ДСП и хорошо знал, чего можно ожидать от этого судна, когда выходил в открытые воды Ла-Манша. Он так описывал ДСП: «Железный ящик, созданный каким-то садистом для того, чтобы физическими неудобствами вызвать у солдат такое остервенение, чтобы они, сойдя на берег, крушили и уничтожали все и всех, кто попадется под руку. Его движения напоминали одновременно американские горки, необъезженную лошадь и верблюда».

Планерные войска и парашютисты в тысячный раз проверяли свое снаряжение, вглядывались в макеты Котантена и рек Орн и Див, пытались раздобыть лишнюю пачку сигарет или гранату. Они ждали команду двинуться к аэродромам, забраться в британские планеры «Хорса» или американские «Дакоты» «С-47», чтобы лететь во Францию.

На аэродроме Фэрфорд в Глочестере малоизвестное подразделение также готовилось к перелету через Ла-Манш, Это была Авиационная служба специального назначения (АССН), британская армейская бригада, сформированная специально для действий в тылу «Оси». Она состояла из трех полков, двух французских батальонов и одной бельгийской роты. Капитан Майкл Р. Д. Фут числился в бригаде офицером по разведке. Еще с августа 1942 г. он занимался изучением немецких оккупантов во Франции и их обороны. Ему пришлось совершить и вылазку на вражескую территорию. Теперь Фут намеревался отправить туда несколько особых отрядов, которые могли воспользоваться сведениями, собранными им о немцах в Нормандии (сам Фут считался «биготом», и ему не разрешалось находиться за передовыми линиями противника).

У Фута возникли некоторые трудности в организации команд для осуществления операции, получившей кодовое название «Титаник» (он выбрал именно это название, поскольку оно звучало «внушительно»). Капитан обратился к своему полковому командиру, который готовил диверсантов для заброски в тыл немцев, подрыва мостов и других объектов, с просьбой выделить из АССН четыре небольшие группы.

— Для чего? — сквозь зубы спросил командир полка.

— Немного подурачить немцев, чтобы помочь высадке. — Нет!

— Полковник, это приказ.

— Не для меня. Если хотите, доложите мне в письменном виде, и я отвечу вам также в письменном виде, почему я не сделаю этого. Хотя зачем тратить бумагу? Я и так скажу вам.

Он немного смягчился и начал объяснять:

— Еще в первые дни существования нашего полка нас готовили к рейду на итальянский аэродром. В последний момент разведка запретила операцию. Мы отправились отдыхать в Каир, вернулись обратно, борясь с похмельем, а нам говорят: «Все в порядке, ребята. Вы идете сегодня ночью». Немногие из нас вернулись живыми. И я поклялся никогда больше не иметь дел с разведкой. Катись отсюда!

Фут решил встретиться с полковником Фрэнксом, командиром другого полка в АССН, с которым он совершал первые парашютные прыжки. С тех пор они поддерживали дружеские отношения, и Фрэнке, хотя и не очень охотно, поддержал операцию «Титаник», правда, поставив одно условие: сократить число групп с четырех до двух.

Фут согласился. Он поехал на аэродром Фэрфорд, который уже был забит отрядами АССН, готовыми к вылету во Францию. Там он получил свои две команды (в каждой офицер, сержант и двое рядовых), а также специальное снаряжение, которое капитан сам придумал для этой миссии.

«Снаряжение» состояло из 500 манекенов-парашютистов, проигрывателя, множества сигнальных ракетниц «Бери» и большого количества боеприпасов. Фут объяснил командам: идея заключается в том, чтобы сначала сбросить манекены, которые при приземлении подорвутся и вспыхнут, затем выпрыгнут парашютисты. Сразу же надо включить граммофон. Пластинка будет проигрывать записи отрывочных солдатских переговоров вперемешку со стрельбой из малых видов оружия. Парашютисты в это время должны постоянно перемещаться, выстреливая ракеты «Бери». Одна группа высадится между Руаном и Гавром, другая — возле Изиньи.

У французского батальона АССН имелась особая миссия. Его передовому отряду предстояло захватить площадку в Бретани для высадки всего батальона. Им командовал огромного роста человек — бывший охотник, потерявший руку, но прыгавший с парашютом не хуже других. Предполагалось, что французы станут первыми солдатами Союзнических экспедиционных сил, ступившими на землю Франции.

По всей Англии войска, которых ожидала переброска через Ла-Манш по воздуху — от небольших отрядов АССН до крупных соединений, вроде 6-й, 82-й и 101-й дивизий, — находились в полной боевой готовности.

К вечеру 3 июня штурмовые эшелоны экспедиционных сил закончили погрузку на корабли. Группировке «О» (29-я дивизия, правый фланг «Омахи»), сформированной в Фалмуте, предстояло преодолеть самое большое расстояние. Поэтому она вышла в море первой, в ночь. По словам генерала Эйзенхауэра, «в воздухе запахло победой».

На другом берегу все было спокойно. Роммель 2 июня охотился на оленей. 3 июня он съездил в Париж, чтобы купить туфли ко дню рождения Люси, который приходился на 6 июня. В Париже фельдмаршал поговорил с Рундштедтом, который согласился с ним, «что до настоящего момента нет никаких признаков вторжения». Приливы в Дувре по крайней мере до середины июня не будут благоприятствовать нападению. Роммель проверил прогнозы погоды: они обещали усиление облачности, ветра, дожди. Он решил поехать в Геррлинген на день рождения жены, а затем в Берхтесгаден к Гитлеру, чтобы еще раз попросить у него подкреплений. Ему требовались две дополнительные бронетанковые дивизии и полный контроль над всеми танками. Он записал в дневнике: «Самая насущная проблема — убедить фюрера в личном разговоре».

Несмотря на то что Роммель, по его расчетам, располагал лишь половиной того, что ему было необходимо, — и в войсках, и в вооружениях, и в минах, и в «спарже», и в береговых заграждениях, и в стационарных фортификациях, — он излучал уверенность. Фельдмаршал взял за правило внешне всегда выказывать лишь энтузиазм и убежденность. Моральное состояние солдат на «Атлантическом валу», очевидно, было на высоте, по крайней мере так хотелось немецким командирам. В секретном докладе гестапо утверждалось, что войска с нетерпением ждут вторжения. «Люди видят в нем наш последний шанс повернуть развитие событий в нашу пользу, — говорилось в этой записке. — Практически не наблюдается сколько-нибудь заметного страха перед наступлением противника».

Роммель сумел убедить часть офицеров и войск в том, что у немцев имеются не только шансы, но и все возможности для того, чтобы победить. Большинство германских солдат на побережье надеялись на то, что вторжение обойдет их стороной, но если им его не избежать, то они были готовы сражаться и выстоять. «Er soll nur kommen» («Пусть они приходят»), — говорил Геббельс с усмешкой.

А почему бы нет? Даже солдаты из «восточных» батальонов устраивали проволочные заграждения, закапывали мины, сооружали препятствия перед своими траншеями и ДОСами. Из тыла минометы и артиллерия простреливали каждый дюйм пляжей. В казематах укрывались 88-мм орудия, готовые вести перекрестный огонь по всему фронту. А за солдатами стояли сержанты с пистолетами в руках. Те инструкторы, которые пытались убедить десантников союзнических сил в том, что в день «Д» они встретят скорее всего убегающего, слабого противника, говорили ерунду. Вместе с тем правильно отмечалось, что «восточные» батальоны в основном состояли из грубых и невежественных людей, которых могли заставить воевать только немецкие сержанты.

Для германского верховного командования болезненной была проблема сдачи в плен. Оно серьезно опасалось, что многие солдаты воспользуются первой же возможностью для того, чтобы попросить пощады у противника, и в этом командование не ошибалось.

На побережье «Омаха» расположилась 352-я дивизия, которая передислоцировалась из Сен-Ло на Кальвадос в мае. Ею командовал генерал-майор Дитрих Крайсс, ветеран Восточного фронта, где он сумел отличиться и теперь готовился к новым подвигам. На Восточном фронте немцы применяли тактику гибкой обороны: позволяли Красной Армии атаковать, а затем наносили контрудар резервами, державшимися за передовой линией. Это не совсем соответствовало стратегии Роммеля в Нормандии, но решение тактических вопросов он доверил своим подчиненным. На «Омахе», единственном секторе в зоне ответственности Крайсса (протянувшемся от устья реки Вир до Арроманша), где могли произойти амфибийные атаки, имелись лишь один артиллерийский батальон и два пехотных батальона (из 716-го пехотного полка). Резервы Крайсса — 10 пехотных и четыре артиллерийских батальона — находились в 20 км от берега.

Тем не менее сложившаяся в этом районе ситуация создавала определенные преимущества для немцев. Союзническая разведка не заметила передвижение части 352-й дивизии к побережью. 29-я дивизия рассчитывала на то, что «Омаху» будут оборонять второсортные войска из 716-й дивизии.

Подобно Роммелю, генерал-полковник Долльманн, командовавший 7-й армией в Нормандии, считал, что ухудшающаяся погода не позволит союзникам начать вторжение. Он распорядился провести штабное учение на картах в Ренне 6 июня и приказал участвовать в нем всем дивизионным командующим и направить по два комполка от каждой дивизии. Адмирал Кранке отменил патрулирование торпедных катеров из-за надвигающегося шторма.

Только одноногому генералу Эриху Марксу, командующему корпусом LXXXIV в западном секторе Кальвадоса и на Котантене, было неспокойно. Его особенно тревожило положение 716—й и 352-й дивизий на Кальвадосе. На каждую из них приходилось по 50 км оборонительной линии. «Это самое слабое место в моем корпусе», — говорил он. 1 июня генерал выехал в Арроманш. Глядя на волны, он сказал армейскому капитану, стоявшему рядом:

— Если я действительно знаю британцев, то они в воскресенье в последний раз сходят в церковь, а в понедельник выйдут в море. Группа армий «Б» утверждает, что союзники еще не готовы к нападению, а если и нападут, то это произойдет на Кале. Я думаю, что нам придется встречать их в понедельник, и не на Кале, а здесь.