День «Д». 6 июня 1944 г.

29. Расплата Канадцы на «Юноне»

19 августа 1942 г. 2-я канадская дивизия при поддержке английских коммандос и небольшого соединения американских рейнджеров произвела нападение на порт Дьеп в верхней части Нормандского побережья примерно в 100 км от Гавра. Это было не вторжение, а рейд, неудачно спланированный и плохо выполненный. Канадцы понесли огромные потери: за шесть часов три четверти из них было убито, ранено или взято в плен; весь 7-й батальон коммандос был уничтожен.

В Дьепе по обе стороны побережья на скалах располагались немецкие 88-мм орудия, а также пулеметы в ДОСах; войска находились в траншеях. Все побережье было покрыто галькой; это делало невозможным его пересечение танками и затрудняло продвижение людей. Предварительной бомбардировки с кораблей или самолетов проведено не было. Атакующая пехота превосходила противника численностью не более чем в два раза, а обороняющиеся войска имели хорошую подготовку.

Пропаганда союзников попыталась выдать Дьеп за репетицию, из которой были извлечены крайне необходимые уроки — те, что были применены 6 июня 1944 г. Но в действительности единственным полученным уроком было следующее: нельзя атаковать укрепленные порты в лоб. Дьеп был национальной катастрофой, и канадцы обязаны были вернуть немцам долг. На участке «Юнона» они его возвратили.

Курсель-сюр-Мер, находившийся в центре участка побережья «Юнона», представлял собой наиболее мощно укрепленный пункт на всем пространстве от Арроманша до Уистреана. Сент-Обен и Лангрюн, слева (на востоке) от Курселя, тоже были хорошо защищены. У 716-й дивизии генерала Рихтера было одиннадцать тяжелых батарей, в основном состоящих из 75-мм орудий. Предполагалось, что все будут укрываться в бункерах, но только два из них были достаточно укреплены. В остальном орудийные расчеты были защищены бункерами без крыши или прятались в земляных окопах в открытом поле.

В Во, Курселе, Верньере и Сент-Обене имелись «гнезда сопротивления»; каждое было хорошо укреплено железобетоном. Они были усилены траншеями и окопами, окружены колючей проволокой и минными полями. Все оружие расположили так, чтобы вести продольный огонь вдоль побережья, а не стрелять прямо в море; зоны огня были рассчитаны, чтобы блокировать значительную массу береговых укреплений, расположенных в непосредственной близости от высшей точки прилива. Немцы полагали, как заметил Джон Киган, «что сочетание неподвижных препятствий и продольного огня, ведущегося из узлов обороны, обеспечит уничтожение любых сил противника при попытке высадиться на берег».

Но у генерала Рихтера было и несколько серьезных проблем. Его «гнездо сопротивления» находилось на расстоянии километра от остальных. Силы его были практически неподвижны — чтобы передвигать артиллерию, 716-я дивизия использовала лошадей, а люди шли пешком. Вооружение представляло собой смесь из трофейных винтовок и пушек. В личный состав входили военнослужащие моложе 18 или старше 35; ветераны Западного фронта от 20 до 30 лет, страдавшие от ран, которые делали их в той или иной степени непригодными для службы, и солдаты «восточных» батальонов из России и Польши. Им было приказано стоять насмерть. Запрещалось отступать даже на дюйм, и немецкие служащие сержантского состава присутствовали здесь же, дабы обеспечить выполнение этих приказов. (В любом случае расположенные вокруг минные поля и колючая проволока удержали бы немецких солдат внутри так же, как и канадцев — снаружи.) В бою один на один они вряд ли смогли бы соперничать с молодыми, стойкими, прекрасно обученными канадцами. К тому же последние превосходили их числом во время первой волны атаки в соотношении 6:1 (2400 канадцев, 400 немцев).

В канадскую 3-ю дивизию входили лесорубы, моряки, угольщики, фермеры. Все были крепки, работали на открытом воздухе, и все были волонтерами (Канада участвовала во Второй мировой войне, но в зону боевых действий отправлялись только добровольцы). Путь сапера Джоша Онана в «добровольцы» знаком всем ветеранам. Он работал землемером в инженерной компании в Канаде, когда в конце 1943 г. полковник вызвал его в штаб.

— Вы ирландец, — заявил полковник. — Да, сэр.

— Ирландец всегда не прочь хорошо подраться, не так ли? У нас есть для вас работа. Нам бы хотелось, чтобы вы взялись за нее.

Онан ответил, что охотно остался бы со своей компанией.

— Мы вместе, сэр, мы собираемся за море, и я не хотел бы разлучаться с товарищами.

— Пусть это вас не беспокоит, вы сможете снова встретить их в Англии.

Онан спросил, что за работа; полковник ответил, что не может этого сказать.

— Единственное, что я могу вам сообщить, что в Англии сейчас много тех, кто охотно поменялся бы с вами местами.

— Один действительно поменяется, — ответил Онан.

— Ну, вы же ирландец, вы там повеселитесь. Я обещаю, что эта работа доставит вам полное удовольствие.

— Правда?

— О да, я знаю вас, ирландцев, вы любите подраться. Не правда ли?

В интервью Онан заметил: «Мне не особенно понравился этот разговор о веселой работе, где приятно подраться», — но деваться было некуда. Через несколько дней он уже ехал в Англию, где обнаружил, что его работа была едва ли не худшей из всего, что только можно вообразить: ему предстояло идти перед первой волной атакующих и уничтожать береговые препятствия.

Ночью, переправляясь на своем ДСТ, Онан заметил, что люди, в компании которых он оказался (Королевские стрелки из Риджайны, направлявшиеся к участку «Юнона», в сектор «Майк»), проводили время то заостряя ножи, кинжалы и штыки с помощью точильных камней, то играя в покер. Он увидел человека, у которого был нож с деревянной рукояткой, покрытой кожей. В рукоятку был вделан большой камень наподобие бриллианта. Человек «точил нож как сумасшедший». Другие «играли в покер. Прежде я не видел ничего подобного. Их было бесполезно сдерживать: ничто не могло их остановить, как будто от выигрыша зависела их судьба». Когда подошли офицеры, солдаты сделали вялую попытку спрятать деньги под одеяла, на которых играли.

В ответ на вопрос, почему офицеры не попытались удержать людей от игры, Онан сказал не раздумывая: «В этой ситуации никто никого ни от чего не смог бы удержать».

Онан заметил, что одинокий корабль быстро движется сквозь колонну между рядами судов. «Пока он проплывал мимо, на носу был виден одинокий музыкант, игравший на волынке. Его силуэт вырисовывался на фоне вечернего неба, и до нас доносилась грустная мелодия: „Мы никогда не вернемся назад“. Это было очень трогательно; все притихли, просто стояли и смотрели, не произнося ни звука. Постепенно судно миновало нас и исчезло вдали. И много раз мы думали, что никогда не вернемся назад».

По плану канадцы должны были причалить в 07.45, но бурное море задержало их на 10 минут и более. Другой причиной задержки была ужасная морская болезнь («Лучше уж смерть, чем это», — пожаловался одному из своих товарищей Генри Джералд, рядовой из числа Королевских виннипегских стрелков. В заключительных сообщениях им передали, что всем ДОСам, пулеметам и пушкам будет «капут» в результате бомбардировки с самолетов и кораблей, однако в реальности дело обстояло не так.

Бомбардировка ночью 5—6 июня, произведенная в полночь по приказу командования бомбардировочной авиации ВВС, была достаточно мощной: 5268 т сброшенных бомб. Это был наиболее интенсивный налет, произведенный англичанами за всю войну. Однако проведен он был с вопиющей неаккуратностью. Американские «Б-17» прилетели на рассвете, но, как и в «Омахе», начали сбрасывать бомбы через 30 секунд после того, как миновали цель. В результате бомбы упали далеко в глубине территории. Укреплений было разрушено очень мало, а на «Юноне» — ни одного.

Крейсеры и линкоры Королевского флота начали стрельбу около 06.00. Эсминцы вступили в действие в 06.19. В 07.10 к ним присоединились танки и 94-мм пушки на ДСТ; за ними последовали ракеты с ДСТ(Р). Это был самый сильный обстрел, когда-либо производившийся с кораблей по берегу. Но дым и мгла были таковы, что очень немногие снаряды действительно попали в цель (группа, анализировавшая попадания, впоследствии подсчитала, что лишь около 14 процентов бункеров вышло из строя).

Дым был настолько плотным, что большая часть державших оборону немцев не могла видеть моря. В 06.45 обычное утреннее сообщение 7-й армии, адресованное главному командованию «Запад», гласило: «Цель обстрела с судов не вполне ясна. Представляется, что это дополнительная акция, связанная с предстоящими впоследствии атаками на наши точки». Случайный ветер унес дым прочь; после этого немцы смогли увидеть «бесчисленные суда, большие и малые, в невообразимом количестве».

Обстрел был прекращен в 07.30, когда предполагалось прибытие первой волны атакующих на берег. Это дало немцам время вернуться на позиции и поставить людей к орудиям. «Все, чего удалось добиться в результате артподготовки, — замечает рядовой Генри, — это предупредить врага и дать ему возможность закрепиться там, куда должны были бежать наши парни». Другой солдат из числа Королевских виннипегских стрелков отмечает: «В результате обстрела не удалось убить ни единого немца и заставить замолчать хотя бы одно орудие».

Тем не менее, когда канадские десантные суда приблизились к берегу, по большей части покрытому водой из-за сильного северо-западного ветра, там стояла жуткая тишина. Немцы не стреляли, и это обнадежило канадцев. Они еще не поняли, что этому была своя причина: все немецкие ружья и пушки были нацелены на побережье.

Джош Онан находился на ДСТ, ожидая разгрузки на ДСА с целью заключительного броска (на расстояние 5 км или около того) к побережью. Один из его товарищей спросил:

— Может быть, это только репетиция, как вы думаете?

— Слишком тщательно для репетиции, — ответил Онан.

Онан втайне надеялся, что командовавший ими офицер забудет о его водолазной команде. «Это было похоже на то, как вызывают к зубному, — рассказывал Онан. — Я надеялся, что не буду следующим, что найдется кто-то, кто пойдет передо мной. Но тут этот тип с рупором позвал:

— Штурмовая группа саперов, занять свои места на судне № 6, БЫСТРО!»

Благополучно завершив погрузку, ДСА, на котором находился Онан, присоединилось к пяти другим судам и начало двигаться по кругу. Онан отправился к трапу, чтобы следить за происходящим. Он заметил, что у всех канадских солдат очень загорелые лица, в то время как английские моряки бледны, как луна. Онан искал глазами ориентиры на берегу, но ничего не мог разглядеть из-за тумана.

Суда начали сближаться друг с другом, но не в должном порядке. ДСА стали сбиваться с курса и терять управление, сталкиваясь друг с другом и с береговыми заграждениями.

Когда передовое судно — перевозившее в основном инженеров и водолазов-подрывников — достигло внешней линии заграждений, оказалось, что их четвертая часть или даже более была оснащена тарелочными минами. Мины были недостаточно мощными, чтобы выбросить суда из воды или каким-либо иным образом разрушить их (верхушки мин торчали наружу, так что проку от их взрывной силы было немного), но они могли продырявить днища кораблей или повредить трапы.

ДСА, на котором находился Онан, подходило к берегу напротив Берньер-сюр-Мер. Онан попытался дать указание старшине судна избегать заграждений, «но тот не настолько хорошо управлял им, чтобы сделать это. Кончилось тем, что мы налетели на верхушку одного из препятствий, причем рампа торчала над ним. Прямо рядом с нами была мина, которая все время постукивала.

Майор Стоун (командир Онана) сказал:

— Я пошел.

— Флаг вам в руки, — отвечал я, но в мои обязанности входило охранять Стоуна, поэтому я последовал за ним».

Онан выбросил за борт все снаряжение — винтовку, взрывчатку, переносную рацию — и погрузился в воду вслед за майором.

«Стоун поплыл по направлению к носу судна, и я сказал себе: „Черт возьми, мне придется делать то же самое“. Я поплыл вперед. Заграждение состояло из двух примыкающих друг к другу пирамид, скрепленных проволокой. У майора были кусачки, и он сказал:

— Я перережу проволоку. Я ответил:

— Отлично, а я сниму детонаторы.

Я оседлал пирамиду, обхватил ее ногами и стал отвинчивать детонаторы. Стоун закричал, чтобы несколько человек слезли с корабля, а остальные шли на корму, чтобы помочь высвободить нос судна. Тогда дюжина солдат нырнула в воду, мы все уперлись плечами в нос ДСА и подтолкнули его».

Было около 8.00. Передовые ДСА, которые перевозили штурмовые группы, спускали свои рампы. Канадцы шли пешком к берегу, преодолевая заграждения.

Немцы открыли огонь. Снайперы и минометчики целились в десантные суда, тогда как пулеметчики сосредоточили огонь прежде всего на пехоте. Пули поднимали вокруг Онана маленькие фонтаны. Ему, майору Стоуну и другом удалось сойти с ДСА. Трап был спущен, и пехота направилась к берегу, тогда как Онан двинулся к следующему заграждению, чтобы снять детонатор с установленной на нем мины.

«Мои товарищи атаковали доты; такая у них была работа, а я выполнял свою. Я был удобной мишенью, и работать было нечем — только голыми руками». Начавшийся прилив скрыл заграждения под водой быстрее, чем Онан успел открутить детонаторы. «Я мог действовать, — рассказывал он, — только держась ногами за заграждения, чтобы меня не смыло, и пользоваться лишь одной рукой».

Около 8.15 он решил: «К черту все это, отправляюсь на берег». Онан поплыл к берегу. Там ему попалось обезглавленное тело. Этого человека, очевидно, ранило, когда он находился в воде, а затем его переехало ДСА. Ему отсекло голову винтом. В его руке был зажат нож, который Онан заметил ночью, — нож с драгоценным камнем, похожим на алмаз, вправленным в кожу на рукоятке.

Когда Онан достиг дамбы, двое парней вытащили его из воды и поставили на ноги. Один из них достал флягу с виски и предложил ему глотнуть.

— Нет, спасибо, — отвечал Онан.

Солдат отпил сам и спросил:

— Вы что, трезвенник?

— Нет, — отвечал Онан, — но я боюсь, что эта гадость заставит меня расхрабриться или со мной случится еще что-нибудь похуже.

Онан направился в деревню, где не выходил из укрытия до тех пор, пока пулеметный огонь немцев не был подавлен. «Я сделал свое дело, — объяснял он, — и следил теперь, как этим занимаются другие». Действительно, он не мог обезвреживать заграждения, пока прилив не пошел на убыль.

Вскоре стрельба прекратилась, и люди начали выходить на улицу, приветствуя своих освободителей и бросая им букеты роз. Тут появился деревенский священник.

— Месье кюре, — сказал Онан на своем лучшем школьном французском, — надеюсь, вы рады нашему прибытию.

— Да, — отвечал священник, — но я обрадуюсь еще сильнее, когда вас прогонят. — Тут он печально указал на дыру в куполе своей церкви XVII в.

Подошел парикмахер и спросил, не хочет ли Онан коньяка. Нет, ответил Онан, «но я хотел бы побриться». Парикмахер был рад услужить, поэтому «я вошел и сел в кресло как был — в совершенно мокром обмундировании, с водой в ботинках. Он побрил меня».

Освежившись и отдохнув, Онан вернулся на берег, чтобы вновь приступить к работе. «Я успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как танки „ДД“ выходят на берег. Два из них выползли из воды. Таких я прежде не видел и не слышал о них, и мне они показались морскими чудовищами, надвигающимися из глубины. Эти два танка вытащили свои поплавки и начали маневрировать, уклоняясь от снарядов».

Сержант Роналд Джонстон был водителем танка. В 05.00, находясь в Ла-Манше в месте якорной стоянки, он выгрузился с ДСТ на паром «Райноу». Выгрузка не вдохновила его: ему не случалось прежде выполнять этот маневр. Стальные гусеницы скользили по стальной палубе «Райноу», и танк Джонстона чуть не нырнул в воду. В конце концов он занял намеченную позицию. Перед ним стоял джип.

Джонстон подошел к водителю джипа и спросил:

— Этот джип водонепроницаемый, не так ли?

— Да, а что?

— Я очень, ну просто изо всех сил надеюсь на это: ведь если он застрянет, я поеду прямо поверх него.

Когда паром коснулся берега, вспоминал Джонстон, водитель джипа чуть не сломал себе шею, оглядываясь, чтобы убедиться, что танк «Шерман» не приближается.

Джип выполнил все удачно; Джонстон следовал за ним. Очутившись на берегу и обнаружив, что ему придется ехать прямо по убитым и раненым пехотинцам, он испугался. «Пришлось просто выкинуть это из головы и забыть, — замечает он. — Вперед вел только один путь».

Танк Джонстона вез два мотоцикла, привязанные к выхлопным трубам. К нему был прицеплен трейлер с боеприпасами. Бездымный порох (кордит) был сложен вокруг водозащитных и выхлопных труб, соединенных проволокой. Когда мотоциклы были отвязаны, Джонстон получил распоряжение от командира танка нажать кнопку, которая воспламенила порох, и сбросить водозащитную систему. «Произошел адский взрыв».

На побережье «все казалось нереальным. Такой бешеный пулеметный огонь… Множество пехотинцев были еще в воде и не могли выбраться на берег. Они укрылись за танками».

Командовавший танком офицер велел Джонстону повернуть налево. «Я посмотрел и сказал:

— Боже мой, нет. Командир спросил почему.

— Я не хочу больше переехать сегодня никого из моих товарищей, — ответил Джонстон.

Сержант Том Плам командовал минометным расчетом в частях Королевских виннипегских стрелков. Он прибыл на ДСТ. Когда была спущена рампа и танки съехали на берег, ДСТ было отведено назад, туда, где было глубже. Тем не менее капитан приказал сержанту (в целях поддержки первой части нападающих) спускаться на берег, воспользовавшись перевозочным средством для миномета. Сержант пытался протестовать, говоря, что здесь слишком глубоко, но капитан был непреклонен.

Первое транспортное средство соскользнуло вниз и немедленно затонуло на четырехметровой глубине. Люди выплыли, задыхаясь и ругаясь.

Капитан приказал выгружать второе перевозочное средство, но сержант взбунтовался и потребовал высадки на сушу. Капитан угрожал ему военным трибуналом, но сержант держался стойко. В конце концов капитан сдался, поднял рампу, повернул, вновь приблизился к берегу, и Плам и другие высадились на сушу. «Потом этого командира судна с позором разжаловали», — замечает Плам не без удовлетворения.

У капитана были основания для колебаний, побуждавшие его выполнить знаменитый судовой маневр, известный как «смываемся отсюда к черту». Вокруг него, вдоль всего побережья «Юнона» десантные суда подрывались на тарелочных минах. Многие подорвались на подходе, еще большее число — во время выгрузки находившихся на них людей и транспортных средств: ведь пока они плыли, вода прибывала, и волны гнали их в сторону заминированных заграждений. Половина или более десантных судов возле участка «Юнона» получила повреждения, четверть затонула.

Сержант Сиги Джонсон из подразделений Королевских стрелков из Риджайны первым покинул ДСА. Судно застряло на отмели. Сделав пару шагов вперед, Джонсон провалился по горло. «Затем накатила волна, которая подняла баржу, и та прошла прямо надо мной». Рассказывая об этом, Джонсон сделал паузу, покачал головой и произнес с удивлением в голосе: «И я до сих пор жив и рассказываю об этом…» Одному из его товарищей задело живот и ноги. Несмотря на ранения, он пошел прямо на ДОСы.

«Он застрелил одного из пулеметчиков, а другого схватил за горло. Задушил немца, а потом умер сам, и когда мы нашли его, его руки по-прежнему сжимали горло противника».

К берегу подплыл танк «ДД», сбросил поплавки и открыл огонь из своей 75-мм пушки. К несчастью, он задел часть канадской пехоты. Джонсон смог забраться на танк и добиться от его командира, чтобы тот перестал стрелять. Когда его спросили, как могло произойти, что по своим был открыт огонь, Джонсон ответил: «Этот танк одним из первых оказался на суше. Танкисты увидели войска, а форма солдат, думается, была черной от воды. Вот они и начали стрелять». Джонсон указал на 37-мм орудие около здания и предложил танкистам уничтожить его.

Целиком зависело от случая, высадятся ли пехотинцы из штурмовых групп в своем секторе до того, как там появятся танки, или вместе с ними, или танки окажутся на берегу уже после пехоты. В целом танки «ДД» опоздали, если и появились вообще; капитаны ДСТ, решив: «К черту приказы! Что бы там ни было, будем высаживаться» — вводили танки в действие как раз в тот момент, когда подрывники-водолазы начинали работать на заграждениях.

Куда высадится пехота — на землю или в глубокую воду, — было также делом случая. Сержант Макквайд, ирландец, соскочил с рампы туда, где глубина была по шею. Среди проклятий, которые он выкрикивал, было:

— О дьявол! Они хотят меня утопить еще до того, как я ступил на берег.

Немцы открыли огонь, когда пехота пробиралась через заграждения наверх, к дамбе. Первая волна канадцев понесла ужасающие потери, в некоторых ротах почти такие же тяжелые, как среди первых десантников на «Омахе». Виннипегская рота «Б» была уничтожена вся, кроме одного офицера и 25 солдат, до того, как достигла дамбы. Королевская стрелковая рота «Д» из Риджайны потеряла половину сил, даже не достигнув побережья.

Автор истории полка описывает следующую сцену: «Рота обнаружила, что бомбежка не разрушила огромный каземат в их секторе. У этой крепости были укрепленные бетонные стены толщиной в четыре фута; в ней помещалось 8 8-мм орудие, а также пулеметы. Вдобавок за пределами укрепления имелись бетонные траншеи, обильно усеянные огневыми точками». Чтобы уцелеть, люди прятались за танками, пока не достигали дамбы.

Королевский стрелковый полк высадился в Бернье. Ему сопутствовали танки «ДД» из Форт-Гарри-Хорс (10-й бронеполк). Одним из танков управлял сержант Гарипи.

«Скорее случайно, чем намеренно, — рассказывал он, — мой танк вышел вперед. По пути на сушу я был удивлен, встретив друга — миниатюрную субмарину, которая прождала нас 48 часов. Матрос помахал мне, указывая прямо на мою цель… Я помню его очень четко: он стоял в люке рулевой рубки, соединив руки вместе, — желал мне удачи. Я ответил старым армейским жестом: „И тебе тоже, приятель!“

Мой танк был первым вышедшим на берег, и немцы открыли пулеметный огонь. Но когда мы остановились на берегу… они поняли, что перед ними танк, только в тот момент, когда мы стащили вниз наше парусиновое обрамление из поплавков (приспособление для плавания). Тогда они увидели, что это «Шерманы».

Они здорово удивились. Я до сих пор очень живо помню кое-кого из пулеметчиков, которые стояли на своих постах, глядя на нас широко разинув рот. Увидеть танки, выходящие из воды, было для них сильным потрясением».

Целью Гарипи была 75-мм пушка, которая вела продольный огонь вдоль берега. Когда он повел танк вперед, пехота шла позади него. «Все дюны и дома вдоль побережья были битком набиты пулеметчиками. Но угол каменного дома не позволял им[99] стрелять в меня. Я подвел танк совсем близко к укрытию и уничтожил пушку, выстрелив почти горизонтально». Пехота на дамбе, следовавшая за Гарипи, оказалась в относительной безопасности.

В центре этого шума музыканты, пришедшие вместе с Канадским шотландским полком, играли на волынках сигнал к отплытию. Музыканты играли солдатам, отбывавшим из гавани, когда полк покидал Англию; снова играли, когда те садились на десантные суда, и опять — когда те нанесли удар по побережью. Капрал Роберт Рогг был американцем, пошедшим на службу в канадскую армию в 1940 г. Он участвовал во вторжении в числе «Черных стражей» (Королевский горный полк).

«Это было нечто, — рассказывает он. — Пробираясь к берегу вброд, я услышал, как позади нас на корабле один из наших музыкантов играет „Бонни Данди“. Труба действительно звала нас в бой».

Рядовой Дж. У. Деверс (Канадский шотландский полк) вел дневник. Он набрасывал в нем заметки настолько тщательно, насколько мог, пока его ДСА двигалось к берегу. «Судно подскакивает, как пробка. Мы не должны причаливать до 07.45. Постепенно приближаясь к берегу, мы видим разнообразные корабли, а также реактивные батареи; все они ведут огонь. Выстрел сопровождается ужасающей вспышкой пламени. Сейчас мы в полумиле от берега, и несколько ребят страшно мучаются от морской болезни.

Машины ускорили ход, и мы совершаем бросок на берег. Побережье видно, хотя на море сильное волнение. Виден большой ДОС; вокруг него рвутся снаряды и, очевидно, не причиняют ему вреда.

Пули из пулемета начинают свистеть вокруг нашего судна; ребятам приходится пригибаться. Рампа спущена. Отправляемся».

Деверс спрятал дневник и спустился по рампе. Позднее, переводя дыхание на берегу, он вытащил его и записал: «Мы были в воде по пояс, иногда — по грудь. Мы побрели на берег, это оказалось на редкость трудно. Мы нанесли удар по берегу, и пулеметы заставили нас играть в „классики“, пока мы — пешим ходом — пересекали его».

Как показывают записи Леверса, начало штурма на участке побережья «Юнона» было похоже на начало штурма на «Омахе», но когда канадцы достигли дамбы, между этими событиями наметились существенные отличия. На «Юноне» было больше танков, в особенности — больше специализированных танков, предназначенных для того, чтобы помогать пехоте перебираться через дамбу (на «Юноне» она была существенно выше, чем на «Омахе»), сквозь колючую проволоку и минные поля. Продольный огонь на «Юноне» был столь же интенсивным, как на «Омахе», а укрепленные ДОСы и орудийные окопы — столь же многочисленными и труднопреодолимыми.

На участке «Омаха» пострадал каждый девятнадцатый участник высадки в день «Д» (на берег высадилось около 40 000 человек; потери составили 2200). На «Юноне» один убитый или раненый приходился на 18 человек (на 21 400 потери составили 1200 человек). Цифры не отражают то обстоятельство, что на обоих побережьях большинство высадилось поздним утром или днем, но большая часть потерь была понесена в течение первого часа. В командах штурмовиков на обоих побережьях шансы быть убитым или раненым приближались к соотношению 1:2.

Наибольшая разница между побережьями состояла в том, что на участке «Юнона» за дамбой не было утесов. Перебравшись через нее и пройдя деревни, канадцы оказывались на относительно ровном, открытом пространстве. Живых изгородей и укреплений там было немного, а сопротивления — почти и вовсе никакого.

Главная трудность состояла в том, чтобы перебраться через дамбу и пройти сквозь деревни. Тут—то и вступали в игру «игрушки Хобарта». Танки, которые несли мосты, подняли их на дамбу. Танки-тральщики прокладывали путь через минные поля. Танки-бульдозеры сметали с дороги колючую проволоку. Танки-»крокодилы», тащившие в бронированных прицепах 400 галлонов горючего и имевшие под днищем трубы, которые вели к огнеметам в передней части, стреляли струями пламени по ДОСам. Танки с фашинами бросали их в противотанковые рвы, а затем прокладывали путь.

Сержант Роналд Джонстон подвел свой танк к дамбе. Его капитан произвел по ней 40 выстрелов бронебойными снарядами и разрушил ее. Бульдозер убрал обломки. Джонстон проехал насквозь и достиг улицы, шедшей параллельно побережью. Танк был закрыт, и Джонстон смотрел в перископ. Он не увидел окоп: «Я поехал налево, и проклятая гусеница попала в окоп. Тут мы и засели. Но Господь не оставил нас».

Танк сделал остановку в такой позиции, что его пулемет 12,7-мм калибра смотрел прямо в глотку немецким пехотинцам в траншее. Пулеметчик дал очередь, убив или ранив несколько человек. Оставшиеся пехотинцы (21 человек) подняли руки вверх. Через брешь въехал другой английский танк, подцепил танк Джонстона и вытащил его из траншеи.

Капитан Сирил Хендри, командир группы (тот самый, что разложил свой мост на ДСТ, чтобы тот не действовал в качестве паруса), был «ужасно занят» во время броска на берег. «Проследить, чтобы все танки завелись и их моторы прогрелись, поднять этот проклятый мост, расставить всех по местам, убедиться, что все орудия заряжены и тому подобное, да еще когда у всех такая сильная морская болезнь, — это было нелегко».

Когда он спустил рампу, то, к своему удовольствию, увидел, что бронированный бульдозер уже находится на берегу, используя свою лебедку для очистки дамбы от колючей проволоки. «Мне пришлось опустить мост на песчаные дюны, чтобы другие танки могли перебраться по нему и спуститься на ту сторону». Первый танк из «игрушек Хобарта», который пересек берег, начал расчищать путь для транспорта и пехоты, следовавших за ним.

Когда танк-тральщик достиг «этой ужасающе огромной дыры — ловушки для танка», он свернул в сторону, чтобы дать возможность «Шерману», который нес фашины, продвинуться вперед и бросить фашины в дыру. Затем «Шерман» начал переезжать ее. Увы, он тут же соскользнул в яму еще больших размеров (очевидно, воронку от корабельного снаряда). Хендри поехал вперед со своим мостом, достигавшим 30 футов. Вместе танковая ловушка и воронка имели в ширину 60 футов. Хендри использовал башню затонувшего танка в качестве опоры для моста. Когда он расположил свой мост так, что дальний конец опустился на затонувший «Шерман», другой танк, также несущий мост, проехал дальше и, опять-таки используя затонувший танк в качестве опоры, опустил мост, чтобы достичь твердой земли с той стороны.

До 09.15 два моста, опиравшиеся на затонувший танк, были достаточно безопасными, чтобы служить переправой для танков с тралами. За ними пришла пехота и разрушила дома, из которых немцы вели пулеметный огонь[100].

Канадская пехота пересекла береговую полосу и завязала бои на деревенских улицах или против ДОСов с такой яростью, что, чтобы в это поверить, надо было это видеть собственными глазами. Одним из тех, кто видел, как это происходило, стал рядовой Джералд Генри. Высадка роты Королевских виннипегских стрелков, к которой он принадлежал, была намечена на 08.00. Однако рота опоздала, так что Генри мог наблюдать начало действий. Вот его весьма уместное замечание: «Потребовалось немало героизма и немало жертв, чтобы заставить замолчать стрельбу из бетонированных огневых точек и многочисленных пулеметных гнезд».

Сержант Сиги Джонсон стал свидетелем проявления необыкновенной храбрости на войне. Передовой отряд не мог пройти из-за колючей проволоки. Было решено использовать заряд «Бангалор», чтобы пробить брешь, но она не взорвалась. Солдат, которого Джонсон не знал, бросился на проволоку, чтобы другие смогли перейти по его спине. Джонсон видел, как другие ползли сквозь колючую проволоку и минные поля, чтобы приблизиться к амбразурам ДОСов и бросить внутрь гранаты. В заключение своего интервью он сказал: «Очень малое количество публикаций дают истинное представление о том, с чем столкнулась канадская пехота и что она совершила».

Для каждого отряда канадских штурмовых рот в деревнях был предназначен свой сектор для нападения. В ряде случаев они почти не встречали сопротивления после того, как перебирались через дамбу. Для роты «Б» Королевских стрелков, например, очистка восточной части Курселя была делом нескольких минут. Но рота «А» (в западной части) была остановлена и сильно пострадала от пулеметов, 88-мм орудия возле входа в гавань и 75-миллиметрового — ближе к левому флангу. К счастью, 14 из 19 танков «ДЦ», брошенных в атаку эскадроном «Б» 1-го гусарского полка, обеспечили поддержку пехоте, которая прокладывала себе путь через траншеи и укрытия, соединявшие бетонированные позиции.

Сержант Гарипи чуть не застрял в Курселе. Его танк остановился на узкой улице, «где стояла одна из тех забавных с виду вагонеток: угольная топка на подвижной доске. Я не мог проехать на танке. Тут я увидел французов: двух мужчин и одну женщину, которые стояли в дверях и глядели на нас. Я снял наушники и сказал им на хорошем квебекском французском:

— Простите, не могли бы вы сдвинуть вон ту вагонетку с дороги, чтобы я смог проехать?

Они, наверное, были напуганы, потому что не пошевелились. Тогда я назвал им все, что мог придумать, используя военный лексикон. Они были изумлены, услышав, что «томмиз» — они думали, что мы «томмиз», — говорят по-французски, на старонорманнском диалекте!» Однако в конце концов они сдвинули вагонетку, и Гарипи получил возможность продвигаться в глубь территории.

Рота «Б» Королевского стрелкового полка при нападении на Бернье также наткнулась на неповрежденные укрепления. Прежде чем удалось обойти пушки с тыла и вывести их из строя, рота потеряла 65 человек. Но в течение часа Курсель и Бернье оказались в руках канадцев.

Штурмовые группы из состава Нью—Брансуикского полка нанесли удар по Сент-Обену. В течение часа рота «А», действовавшая справа, очистила ближайшие позиции, потеряв 24 человека. Рота «Б», атаковавшая саму деревню, ворвалась в железобетонный каземат со стальными дверями и ставнями. Вокруг него были хорошо подготовленные траншеи, а внутри — 100 немецких солдат. Немцы сдались только тогда, когда танки выпустили по бункеру несколько 25-фунтовых петард и разрушили бетон, чтобы ошеломить оборонявшихся. К тому времени число убитых и раненых составляло половину гарнизона.

Как и на участке «Омаха», укрепленные пункты, которые нападавшие сочли очищенными, «ожили», когда канадцы миновали их. Используя систему траншей, немцы проникли обратно на свои позиции и возобновили борьбу. В деревнях немцы появлялись то в одном, то в другом окне, стреляли один-два раза, а затем исчезали. В течение дня продолжались уличные бои, порой тяжелые, порой спорадические. Командам штурмовиков на Северном побережье не удавалось полностью овладеть Сент-Обеном вплоть до 18.00.

Дополнительные волны нападавших постоянно прибывали. Многие из их числа тащили велосипеды, которые подчас могли пригодиться (хотя к концу дня большинство их постигла та же участь, что и противогазы, взятые на берег, — говоря попросту, они были брошены). Передвигаясь пешком и на велосипедах, солдаты из подошедших частей миновали дамбу и прошли через деревни, стремясь поскорее захватить перекрестки и мосты в глубине территории.

Рота «С» канадских шотландцев достигла участка между Сен-Круа и Банвилем, где дополнительные силы — Королевские виннипегские стрелки — были вовлечены в перестрелку с оборонявшимися немцами. Командир одного из взводов этой роты так описывал происходившее: «ЛМГ, звучавший как «Брен», открыл огонь с расстояния примерно 150 ярдов. Мы залегли, и я закричал:

— Это, наверное, виннипегцы! Когда я скомандую: «Ал!» — все поднимаемся и орем: «ВИННИПЕГЦЫ».

Так мы и сделали. К нашему удивлению, две пехотные части врага встали… Они тоже были изумлены… Их камуфляж был совершенным, и неудивительно, что мы не видели их раньше. Но ошеломленное молчание длилось недолго. Вести бой можно было только одним способом, и взвод — весь до одного человека — ринулся на вражеские позиции. Этот была ожесточенная схватка, в основном рукопашная».

В 09.30 12-й полевой полк Королевской канадской артиллерии начал высадку. Артиллеристы вывезли свои 105-мм самоходные орудия на берег, выстроили их всего в нескольких метрах от воды и открыли огонь, иногда прямой наводкой. Тем временем саперы из Королевских канадских инженерных войск расчищали проходы, обеспечивая танкам и прочей технике возможность двигаться в глубь континента.

К 12.00 вся 3-я канадская дивизия в составе 1200 человек была на берегу. Пехотинцы из Виннипега и Риджайны при поддержке танков продвинулись на несколько километров и захватили мосты через реку Сель. Немецкие танки им не попадались. В середине дня канадские шотландцы прошли через ряды виннипегского батальона и взяли Коломбьер-сюр-Сёль.

Сержант Стэнли Дудка из Северного новошотландского Хайлендского полка Канады высадился на берег в 11.00. «Нам были даны инструкции: немедленно прорываться, нанеся удар по береговому плацдарму, не останавливаться ни для чего, не вступать в бой, если только нас не вынудят к этому, и достичь аэропорта Карлике, захватить аэропорт и закрепиться там».

Хайлендцы не зашли столь далеко; они даже не приблизились к Карпике. Произошло это по ряду причин. Дудка объясняет, что его взвод был задержан на побережье немецким огнем и в результате заторов двинулся в глубь территории не ранее 14.00. Когда хайлендцы все-таки начали движение, то успели проникнуть всего на пару километров вглубь, и тут настало время пить чай. (По мнению Роберта Рогга, американского добровольца, сражавшегося в числе «Черных стражей», «английская и канадская армии не могут сражаться без чая и трех с половиной минут».)

Дудка заварил чай. Тут он встретил своего брата Билла (тоже хайлендца). «Мы вместе пили чай и предостерегали друг друга, советуя быть осторожными, как и полагается братьям. Затем мы отправились в путь». Движение было медленным, поскольку каждый нес почти 90 фунтов: приборы, мины, боеприпасы и оружие.

«К тому моменту танки ушли далеко от нас, — продолжает Дудка. — Причиной этого было нетерпение канадцев, желавших вступить в бой. Когда „хайлендцы“ прошли примерно полпути к Карпике, было 20.00. Поступил приказ окопаться для ночлега, выставить патрули и подготовиться к контратаке».

Другой причиной задержки было стремление остановиться ради добычи — вечное проклятие для командиров, заставляющих своих людей спешить вперед. Капрал Рогг замечал, что во время движения «Черных стражей» мимо деревенских домов, где квартировали немцы, солдаты убегали из колонны, чтобы пограбить. Немецкие пистолеты, бинокли и повязки со свастикой имели наибольший спрос.

Следующую проблему сержант Дудка описывает так: «Хлеба во Франции были готовы к уборке, и видимость была нулевая. Когда мы окапывались или залегали, видимости не было вообще никакой — только пучок травы перед тобой. Не видно было, где остальные. К этому мы не были готовы».

Рядовой Генри из числа виннипегцев назвал тот день «очень медленным. Вроде бы мы двигались весь день, но не могли уйти далеко и обойтись без остановки, чтобы укрыться в канаве или в любом доступном месте. Чувство изумления не покидало меня в течение всего моего первого дня во Франции. Мне все время казалось, что я вдалеке от опасности, и все же чувство опасности присутствовало. Когда мы окопались на ночь, это была желанная остановка».

В конце дня рядовой Деверс на минуту вытащил свой дневник. Преодолев дамбу и отдохнув несколько минут, его взвод перерезал проволоку и двинулся внутрь территории. «Мы продолжали двигаться в одиночестве, а ведь нам пришлось пересечь шесть или семь противотанковых препятствий. Это канавы 5—6 футов глубиной и 6—8 шириной, полные водой до краев. Впереди стреляет тяжелый пулемет, и мы уходим на левый фланг, чтобы попытаться окружить его». Выполнив эту задачу, «мы немедленно отправляемся ко второй нашей цели. Мы минуем два больших стога; на самом деле это ДОСы. Мы оставляем их войскам, идущим вслед за нами».

На ячменном поле появились два немца; они подошли, подняв руки вверх. «Еще двое прячутся в поле, поэтому мы начали искать их со штыками. Случилось так, что я первым наткнулся на немца. Только собираюсь опустить штык, как он кричит:

— Русский!

Я выставил винтовку, так что штык очутился в двух дюймах от его груди, и передал его нашему офицеру».

Взвод Деверса продолжал движение. Солдаты обнаружили пулемет и сомкнули ряды. «Как только мы сомкнулись, то попали под перекрестный пулеметный огонь. К этому моменту я изрядно обнаглел и преисполнился самонадеянности. Я был впереди своей части, шедшей в авангарде на правом фланге. Трава давала нам укрытие от пулеметного огня. Я влез на забор, опутанный колючей проволокой, отстоявший примерно на 100 ярдов от щели противника. Я разглядел „боша“: он был на виду и — вот простак! — прямо напрашивался на то, чтобы стать мишенью. Я отлично прицелился и как раз нажимал спусковой крючок, когда пулеметная пуля сшибла меня. Она попала мне в левую ногу и прошла через бедро слева направо. На два дюйма выше — и не быть мне мужчиной…»

Деверс слез вниз к своему взводу. Врач перевязал его рану. По полю шли солдаты в немецкой форме, подняв руки вверх. Это были поляки и русские. Деверса отрядили сторожить их. В конце концов его отвезли на берег и отправили на десантном корабле на санитарное судно. К вечеру 7 июня он снова был в Англии, откуда начал свой путь днем 5 июня.

Вскоре после 18.00 Северный новошотландский Хайлендский полк достиг местечка Бени-сюр-Мер, находившегося в 5 км от побережья. Здесь взору канадцев предстала следующая картина: возбужденные французы грабили немецкие бараки.

Мужчины вытаскивали мешки с мукой, тачки, наполненные армейскими ботинками, хлебом, одеждой, мебелью. Женщины хватали цыплят, масло, простыни и подушки. Приходской священник помогал выносить сервиз. Французы отвлеклись от грабежа, чтобы предложить канадцам стакан вина и молока.

Канадцы двинулись на север, где сопротивление было незначительным. Одна из частей 1-го гусарского танкового полка[103] пересекла железную дорогу Кан — Байе в 15 км от побережья. Это было единственное соединение из числа сил союзников, вторгшихся во Францию, которому удалось достичь в день «Д» конечной цели. Но ему пришлось отступить, поскольку пехота осталась без поддержки. Танки заправились горючим и пополнили боезапас, готовясь к ожидаемой контратаке.

На западе канадские шотландцы сделали 10-километровый бросок и соединились с британской 50-й дивизией в Крёли. В промежутке между ними 50-я британская и 3-я канадская дивизии переправили на берег 900 танков и бронетранспортеров, 240 полевых орудий, 280 противотанковых орудий и более 4000 т боезапаса.

Канадцам не удалось достичь цели, поставленной перед ними в день «Д», — дороги № 13. На востоке, на побережье «Меч», между канадцами и 3-й британской дивизией образовался разрыв протяженностью от 4 до 7 км.

Причин тому, что канадцы не достигли ни одной из своих целей, было много. Для начала, сами поставленные цели были крайне оптимистичны, особенно для солдат, в первый раз идущих в битву. Нанесенный ими удар по побережью запоздал. Чрезвычайная усталость и сильный ветер осложнили высадку. Препятствия были более труднопреодолимыми, чем ожидалось (канадские инженеры сожалели, что те, что стояли вдоль участка побережья «Юнона», были значительно сложнее, мощнее и многочисленнее, нежели те, на которых они тренировались в Англии). Бомбардировка с воздуха и с моря не дала ожидаемых результатов. Распорядок высадки был чересчур плотным: слишком много транспорта было приведено на берег одновременно, и это создало затор; чтобы привести все в порядок, потребовалось несколько часов. Вследствие этого начальный момент при нападении был упущен.

Наконец, очутившись на берегу и пройдя через деревни, люди были склонны считать, что сделали свое дело.

Немецкие солдаты, столкнувшиеся с канадцами, давали повод для оптимизма. Это были юноши или пожилые люди, поляки или русские, а не стойкие фанатики-нацисты, чего ожидали канадцы. Немецкие военнопленные представляли собой подавленную, вызывающую сочувствие массу. Но канадцы знали, что у немцев имеются и войска получше, особенно 21-я танковая дивизия, и ожидали сильных, решительных контратак. Поэтому они окопались невдалеке от намеченных целей.

Однако, как пишет о 3-й канадской дивизии Джон Киган, «в конце дня ее передовые части на территории Франции остановились дальше, нежели соединения других дивизий». Пока что сопротивление, с которым столкнулись канадцы, было сильнее, чем на всех прочих побережьях (кроме «Омахи»), и вся нация могла испытывать законную гордость оттого, что оно было преодолено.

Два года спустя канадцы расплатились с вермахтом за Дьеп.