День «Д». 6 июня 1944 г.

5. Наращивание сил

Во время Первой мировой войны атакующей стороне всегда приходилось учитывать возможность контрнаступления практически в любом месте от Швейцарии до Ла-Манша. На протяжении всего этого пространства надо было держать достаточные силы для отражения нападения. В таком же положении оказались немцы в Западной Европе во Второй мировой войне. Союзники располагали здесь значительными преимуществами. У вермахта не имелось никаких шансов вторгнуться в Соединенное Королевство. Поэтому командование экспедиционными силами могло свободно заниматься сосредоточением всех необходимых ресурсов.

До 1918 г., когда появились первые бомбардировочные эскадрильи, не существовало других средств, кроме диверсионных действий, для нарушения тыловых позиций противника, линий коммуникаций и снабжения, сковывания войск, выдвигавшихся к линии фронта. Союзники хорошо овладели методами диверсий и провокаций. Но в их распоряжении находились еще три силы, способные нанести существенный урон немецким резервам и подкреплениям и превратить низовья Нормандии в нечто вроде «стратегического острова». Этими силами были воздушно-десантные дивизии, французское Сопротивление и стратегическая авиация.

Первоначально планировалось использовать 6-ю британскую воздушно-десантную дивизию для захвата Кана и аэродрома Карлике. Но такой вариант не устраивал Монтгомери, который намеревался сбросить ее в районе между реками Див и Орн, чтобы изолировать побережье «Меч»[17]. Брэдли же предлагал высадить 82-ю и 101-ю американские воздушно-десантные дивизии за передовые линии противника на Котантене, чтобы они предотвратили возможные контратаки на побережье «Юта» и обеспечили беспрепятственный выход 4-й пехотной дивизии на берег.

Когда генерал Маршалл ознакомился с представленными ему планами, он помрачнел. В начале войны Маршалл возлагал большие надежды на парашютные войска как на новое слово в боевых действиях. Однако его идеи так и не были реализованы. В сентябре 1943 г., например, разработанный им план сброса 82-й воздушно-десантной дивизии на Рим в последний момент отменили, посчитав его слишком рискованным, и дивизию использовали в качестве придатка к создававшемуся наступательному плацдарму в Салерно.

В начале 1944 г. Маршалл сказал Эйзенхауэру, что его больше всего разочаровывает неумение применить парашютные войска в стратегических целях. Он считал, что командование экспедиционными силами должно больше внимания уделять элитным воздушно-десантным дивизиям. По его мнению, проблема заключается в «недостатке концептуального подхода», в том, что каждый командующий стремится «завладеть своей долей власти и подчеркнуть особую роль собственного подразделения». Если бы ему довелось возглавить «Оверлорд», то, как говорил Маршалл, он бы настоял на проведении единой, крупномасштабной воздушно-десантной операции, «даже силами только лишь американских войск».

Маршалл предложил Эйзенхауэру воспользоваться аэродромами, расположенными к югу от Эвре, в глубине материка, примерно в 100 км от Кана. Там располагались четыре взлетно-посадочные полосы, которые можно было легко захватить и удерживать легковооруженными воздушно-десантными частями.

«Мне это представляется заманчивым, — сообщал Маршалл, — поскольку полное овладение воздушной вертикалью создает для немцев стратегическую угрозу, которая заставит их пересмотреть все планы обороны». Подобного рода атака подвергла бы непосредственной опасности все мосты через Сену, а также Париж, и послужила бы сигналом для начала действий французского Сопротивления. Маршалла смущала только мысль о том, что «ничего такого ранее не происходило».

Эйзенхауэр не любил вступать в разногласия с Маршаллом и почти никогда себе этого не позволял. Поэтому его ответ был длинным и сдержанным. Он сказал, что давно думает над тем, как опередить противника в оперативном плане. Стратегическое применение воздушно-десантных войск, безусловно, дает такую возможность. Однако в данном случае Маршалл не прав.

Во-первых, воздушные десантники необходимы на фланге побережья «Меч» и за немецкими оборонительными линиями на «Юте», чтобы обеспечить высадку пехоты. Во-вторых, и это самое важное, воздушно-десантные войска в глубине материка, лишенные мобильности и поддержки, не смогут долго продержаться и будут уничтожены. Немцы не раз доказали, что они не боятся «стратегической угрозы окружения». Вермахт, используя разветвленную сеть дорог в Западной Европе, в состоянии сосредоточить достаточную огневую мощь против изолированного гарнизона и ликвидировать его. Пример тому — Анцио. Десантная группа, оказавшаяся в тылу противника, отрезанная от снабжения, неадекватно вооруженная, без танков, грузовиков и орудий будет неминуемо разбита.

Эйзенхауэр сказал Маршаллу, что заброска воздушно-десантных войск к Эвре не представит для немцев стратегической угрозы, а лишь станет напрасной тратой сил.

— Я бы не хотел выглядеть консерватором или излишне осторожным человеком, — заключил Эйзенхауэр.

Он настоял на том, чтобы 6-я, 82-я и 101-я воздушно-десантные дивизии были использованы, как того и добивались Монтгомери и Брэдли, чтобы не дать немцам подтянуть подкрепления к побережьям, на которых предстояла высадка экспедиционных сил.

Когда Эйзенхауэр принял командование, люфтваффе находилась в Германии, что позволяло союзникам контролировать воздушное пространство Франции. Великобритания и США пытались в кратчайшие сроки создать эскадрильи истребителей, средних и тяжелых бомбардировщиков. Нехватка десантных судов отчасти объяснялась тем, что сталь, двигатели — все шло на строительство самолетов. В авиацию в первую очередь направлялись и военнослужащие, что сказывалось на пополнении армий, особенно младшими офицерами и сержантами. Авиационные армады обеспечили союзникам превосходство в воздухе и дали им в руки оружие, не имеющее аналогов в военной истории. Вопрос теперь был в том, как им воспользоваться.

Никто не спорил по поводу того, как применить авиацию в день «Д». Все бомбардировщики, способные летать, должны были участвовать в нападении на побережье Нормандии. Однако существовали разногласия относительно их роли до вторжения.

Генерал Карл Спаатс (8-я американская военно-воздушная армия) и главный маршал авиации сэр Артур Харрис, командующий бомбардировочной авиацией Королевских военно-воздушных сил (ВВС Великобритании), придерживались теории, что войну могут выиграть одни бомбардировщики. В сентябре 1943 г. генерал Дж. Ф. М. Уайтли, британец, служивший у Эйзенхауэра заместителем начальника штаба на Средиземноморье, участвовал в совещании Объединенного комитета начальников штабов, которое проводили в Квебеке Черчилль и Рузвельт. Уайтли сообщал, что на заседании возникла оживленная дискуссия вокруг «Оверлорда». У него сложилось впечатление, что и в Королевских военно-воздушных силах, и в Американской военно-воздушной армии, которой командовал генерал Генри «Хэп» Арнольд, имелись влиятельные группы, настроенные против операции «Оверлорд». Они вроде бы «желали ей всяческого успеха, но выражали сожаление в связи с тем, что не могут оказать реального содействия, поскольку уже в достаточной мере вовлечены в войну против Германии».

Спаатс и Харрис считали, что чем дальше бомбардировщики пробьются за линию фронта (то есть непосредственно в Германию), нанося удары по стратегическим объектам, тем лучше. Эйзенхауэр и штаб экспедиционных сил исходили из того, что чем ближе к передовой действуют бомбардировщики, атакуя тактические цели (то есть в самой Франции), тем больше они способствуют успеху операции «Оверлорд».

В целом оба командующих не видели особой необходимости в «Оверлорд». Харрис верил в то, что Королевские военно-воздушные силы заставят Германию капитулировать с помощью массированных бомбардировок немецких городов. Спаатс рассчитывал на нанесение точечных ударов по ключевым объектам германской индустрии, прежде всего по предприятиям нефтяной и нефтехимической промышленности.

Армейские командующие, в первую очередь Эйзенхауэр, были убеждены в том, что полное поражение Германии можно нанести только в наземных сражениях. Поэтому они придавали исключительное значение операции «Оверлорд» и считали, что ее успех во многом определяется воздушным превосходством союзников.

Как это часто случается среди военных, разногласия касались не только стратегии и целей наступления, но и организации командной структуры. И здесь возникла немалая путаница. Хотя Эйзенхауэр считался Верховным главнокомандующим, в действительности ему подчинялись только части, выделенные Объединенным комитетом начальников штабов, и в их число не входили ни 8-я военно-воздушная армия, ни Королевская бомбардировочная авиация. В распоряжении экспедиционных сил имелись лишь тактические британские и американские военно-воздушные подразделения под командованием вице-маршала авиации сэра Трэффорда Ли-Маллори. Он до последнего времени имел дело с истребителями, отличался осмотрительностью и довольно пессимистическим настроением. Харрис и Спаатс ему не доверяли, даже недолюбливали и не хотели иметь никаких дел ни с ним, ни с командованием экспедиционными силами.

В январе Эйзенхауэр напрямик поговорил с Маршаллом и Арнольдом о распределении полномочий. Он потребовал, чтобы и Харрис, и Спаатс в течение нескольких недель перед началом вторжения подчинялись Верховному командованию Союзническими экспедиционными силами. К своему удивлению, Эйзенхауэр услышал от Арнольда такие слова:

— В предстоящих действиях бомбардировочные соединения должны руководствоваться только вашими распоряжениями.

Эйзенхауэр намеревался использовать бомбардировщики, чтобы парализовать железные дороги Франции. Он полагал, что это серьезно помешает передвижению немецких подкреплений к Нормандии. Операция под кодовым названием «Транспорт» не могла быть осуществлена за два-три дня до «Оверлорда». Командующие стратегическими военно-воздушными силами предложили незадолго до дня «Д» разрушить основные мосты, железнодорожные узлы и пути. Намечались интенсивные бомбардировки железнодорожных депо, сортировочных станций, мастерских, диспетчерских, запасных путей, тупиков, подвижного состава.

Историк Форрест Поуг, официальный исследователь деятельности Верховного командования Союзническими экспедиционными силами, пишет: «Эйзенхауэр, Теддер и Ли-Мэллори столкнулись с сильнейшей оппозицией (как в стратегическом, так и в политическом плане) со стороны командующих бомбардировочными силами, штаба 21-й группы армий, премьер-министра и военного кабинета».

Возглавляли оппозицию Харрис и Спаатс. Харрис доказывал, что бомбардировщики в ночное время и на большом пространстве не смогут поразить мосты, депо, мастерские и другие единичные железнодорожные объекты. Теддер, твердый сторонник операции «Транспорт», убедивший Эйзенхауэра в ее необходимости, даже обвинил Харриса в подтасовке данных с целью доказать свою позицию. Спаатс по-прежнему настаивал на том, что успешные удары по немецким нефтеперерабатывающим заводам обеспечат самую лучшую поддержку «Оверлорда» и в конечном счете парализуют Германию в большей мере, чем операция «Транспорт».

Эйзенхауэр отвечал, что у немцев достаточно запасов нефти и бензина в резервуарах, рассредоточенных по всей Франции. Только после того, как эти ресурсы иссякнут, то есть после дня «Д», прекращение нефтеперерабатывающего производства в Германии действительно повлияет на военные действия в Западной Европе. Спаатс отвергал этот аргумент, считая, что нарушение железнодорожных сообщений — лишь временная мера, тогда как уничтожение нефтепереработки в Германии окажет решающее влияние на исход дальнейших операций, в том числе и «Оверлорда». Короче говоря, Спаатс считал, что высадиться на побережье Нормандии и закрепиться там не составит большого труда. Эйзенхауэр придерживался другого мнения.

Операция «Нефть», как ее назвали, давала возможность 8-й военно-воздушной армии сохранить независимость от командования экспедиционными силами, на чем Спаатс особенно настаивал из-за Ли-Маллори. Эйзенхауэра тревожила откровенная враждебность Спаатса по отношению к Ли-Маллори, и он пытался заверить его в том, что военно-воздушную кампанию будет лично контролировать Теддер. Более того, как пишет в своих дневниках Спаатс, «Эйзенхауэр хотел исподтишка навязать мне Ли-Маллори, говоря, что, как ему представляется… мы недооцениваем его интеллект. Я тогда сказал, что мое мнение относительно этого человека не изменилось и никогда не изменится».

Чувствуя, что ему не удается разобраться с командующими военно-воздушными армиями, Эйзенхауэр обратился к Черчиллю. Он попытался убедить британского премьер-министра в том, что Теддер сможет стать своего рода «правой рукой» Эйзенхауэра в авиационных делах и таким образом можно будет обойти Ли-Маллори, особенно в вопросах применения бомбардировщиков. Но американец оказался не способен изменить позицию Черчилля по ключевой проблеме. Премьер-министр решил, что «не может быть и речи о передаче британской бомбардировочной авиации… в подчинение Верховного главнокомандующего или его заместителя». Сверх того, Черчилль распорядился, чтобы любые планы Верховного командования Союзническими экспедиционными силами утверждались Объединенным комитетом начальников штабов. Эйзенхауэр не согласился с тем, чтобы его действия контролировались ОКНШ, и категорически потребовал, чтобы под его командованием находились и британская бомбардировочная авиация, и американские стратегические силы. Эйзенхауэр был настроен столь решительно, что сказал Черчиллю: если он не будет распоряжаться бомбардировщиками, то ему останется только одно — «уехать домой».

Трудно себе представить, чтобы такое жесткое заявление сделал Роммель Гитлеру: либо я командую всеми танковыми войсками, либо «уезжаю домой». Позиция, занятая Эйзенхауэром, заставила британцев изменить свое мнение. Военный кабинет выпустил директиву, согласно которой Эйзенхауэр имел право «надзирать» за действиями бомбардировочной авиации. Маршалл предложил употребить другое слово — «командовать». Англичане отказались, что, естественно, возмутило Эйзенхауэра. 22 марта он написал в своем дневнике: «Если не будет принято удовлетворительное решение, я готов пойти на самые серьезные действия, вплоть до того, чтобы информировать Объединенный комитет начальников штабов об освобождении меня от поста командующего». В тот же день состоялось совещание высокопоставленных британских военачальников. После него Эйзенхауэр дописал в дневнике: «Мне сообщили, что для них приемлемо слово „направлять“… Аминь!»

Теддер подготовил список более 80 железнодорожных целей во Франции и Бельгии (бомбардировки не могли ограничиться лишь низовьями Нормандии). 3 апреля документ рассматривался в военном министерстве. Британцы прежде запрещали наносить удары по оккупированным странам из-за возможных жертв среди гражданского населения. По этой причине они отвергли план «Транспорт». Черчилль писал Эйзенхауэру: «Выбор именно данных целей с военной точки зрения аргументирован. Тем не менее военный кабинет занял негативную и даже враждебную позицию в отношении ваших предложений». Министр иностранных дел Антони Иден был особенно непреклонен. Он заявил, что Великобритания и после войны намерена жить в Европе, которая уже сейчас смотрит в сторону Советского Союза в гораздо большей мере, чем «нам бы хотелось». Иден не желал, чтобы французы относились к британцам и американцам с ненавистью.

Эйзенхауэр ответил, что план «Транспорт» крайне необходим для успешного проведения «Оверлорда»: «Если мне не докажут ошибочность такого заключения, то я не вижу никаких причин для его провала». Он напомнил Черчиллю, что французский народ оказался в «положении рабов» и только выиграет от «Оверлорда». «Не следует забывать, — писал Эйзенхауэр, — что мы решили предпринять операцию „Оверлорд“ не в последнюю очередь с учетом нашего преобладающего превосходства в воздухе, без чего такая операция была бы не только немыслимой, но и рискованной». По его мнению, отказ от плана «Транспорт» — «чистейшая глупость».

Черчилль изложил взгляды Эйзенхауэра перед военным кабинетом. Он говорил об огромной ответственности, которая лежит на генерале. Нужно проявлять такт, чтобы не доставлять ему новых хлопот. И все же Черчилль заметил, что он до сего времени не представлял себе, какой жестокой и безжалостной может быть мощь авиации. Он опасается, что план «Транспорт» «запятнает во всем мире доброе имя Королевских военно-воздушных сил».

Черчилль предложил провести по этому вопросу консультации с французами. Начальник штаба Эйзенхауэра — генерал Уолтер Б. Смит переговорил с генералом Пьером Жозефом Кенигом, представителем генерала Шарля де Голля, возглавлявшим Французский комитет национального освобождения в Алжире. «К моему удивлению, — сообщал Смит, — Кениг отнесся к плану с большим хладнокровием, чем мы». Он сказал следующее:

— Идет война. Естественно, что могут погибнуть люди. Мы готовы пойти на жертвы ради того, чтобы избавиться от Гитлера.

Черчилль был побежден, но не совсем. Он решил поднять проблему перед Рузвельтом, чтобы американцы взяли на себя долю ответственности за план «Транспорт». Премьер-министр поделился с президентом своей озабоченностью по поводу «уничтожения французов», выразил сомнение в том, что «нельзя найти другие способы для того, чтобы получить такие же военные результаты». Рузвельт ответил, что приоритетом должны стать военные задачи. План «Транспорт» был принят.

Ко дню «Д» союзники сбросили на французские железнодорожные объекты 76 000 т бомб (76 килотонн, что в семь раз превышало мощность атомной бомбы, использованной против Хиросимы). Были разрушены практически все мосты через Сену западнее Парижа. Если принять уровень железнодорожного движения во Франции в январе — феврале 1944 г. за 100 процентов, то он снизился с 69 процентов в середине мая до 38 процентов накануне дня «Д».

Но это было сделано не только бомбардировщиками. Большую роль сыграло французское Сопротивление. Бомбежки вызвали определенное негодование среди населения. Однако жертв оказалось меньше, чем предсказывали пессимисты из военного кабинета.

3 июня «Еженедельный обзор разведки», № 11 подвел первые итоги. В нем говорилось: «…контролируемая противником железнодорожная система на Западе подверглась и продолжает подвергаться ударам с воздуха, беспрецедентным как по интенсивности, так и по продолжительности». Авиация уничтожила или вывела из строя около 1700 локомотивов и 25 000 вагонов. Это звучало впечатляюще, но составляло лишь 13 и 8 процентов соответственно от численности подвижного состава до бомбардировок. Более того, немцы смогли восполнить потери, забрав локомотивы и вагоны из гражданского сектора. Как указывается в обзоре, в основном пострадали простые французы. Вследствие изъятия немцами подвижного состава на свои нужды гражданское железнодорожное сообщение резко сократилось, что тяжело сказалось на уже слабой французской экономике. Отсюда вывод — «потери, понесенные немцами, недостаточны, чтобы лишить противника возможности подвозить материалы, технику, подкрепления, хотя его мобильность стала менее эффективной».

Помимо подвижного состава, операция «Транспорт» предусматривала нанесение ударов по мостам, депо, узлам. Около 58 000 т бомб было сброшено на 90 целей. Это причинило серьезный ущерб, но немцы хорошо владели искусством восстановительных работ. Во многих случаях разрушения расчищались, а линии возобновляли движение в течение 24, самое позднее 48 часов. Больше вдохновляли сообщения о том, что бомбардировщики разбили восемь из девяти железнодорожных мостов через Сену от Парижа до морского побережья. Подверглись полному или частичному разрушению семь из девяти шоссейных мостов, на которые были сброшены бомбы.

Накануне дня «Д» разведка сделала неутешительное заключение: «…результаты операции по нарушению передвижения немецких войск оставляют желать лучшего».

Эта оценка подвергла сомнению правильность плана «Транспорт». Командующие бомбардировочными соединениями никогда не верили в его целесообразность и эффективность. После войны историки американских военно-воздушных сил писали: «Еще долго после дня „Д“ многие задавались закономерным вопросом: оправдана ли была операция „Транспорт“ ввиду ущерба, нанесенного городам Франции и Бельгии».

Но те, кто знал о результатах операции, то есть немецкие генералы, считали, что «воздушные удары разрушили их планы контрнаступлений».

Наибольший урон немецким позициям нанес самолет «Б-26» («Мародер»), разработанный компанией «Гленн Л. Мартин». Этот средний бомбардировщик мог летать на низких высотах и обладал большой точностью попадания. Именно он в основном применялся в налетах на железнодорожные мосты и депо. После войны начальник штаба Роммеля Ганс Шпейдель говорил: «Разрушение рельсовых путей сделало невозможным регулярное снабжение войск уже в середине мая 1944 г. … Нехватка топлива парализовала всякое движение. Мосты через Сену севернее Парижа и через Луару севернее Орлеана были уничтожены с воздуха еще до 6 июня 1944 г.». (Заявление Шпейделя воспроизведено на мемориале «Б-26» в Музее американских военно-воздушных сил в Дейтоне, штат Огайо.)

В интервью в 1946 г. генерал Йодль сказал, что «строительство береговых оборонительных укреплений не было завершено и не могло быть завершено, поскольку стало невозможно доставлять необходимые материалы, в том числе песок и цемент». Историк Гордон Харрисон сделал вывод, что накануне дня «Д» транспортная система Франции оказалась на грани коллапса и это стало «решающим фактором в сражении в Нормандии».

Но не только бомбардировщики участвовали в разрушении транспортной системы. Свою долю внесло французское Сопротивление, и его действия, вероятно, были даже более результативными, если их соотнести с эффективностью воздушных ударов.

Сопротивление возникло в тяжелые дни 1940 г. и превратилось в мощную силу в начале 1944 г. Подобно другим подпольным движениям, оно отличалось запутанностью и раздробленностью, разделялось как по регионам, так и по политическим группам. Его признанным лидером стал Шарль де Голль, но он находился в Алжире и мог осуществлять оттуда лишь общее, хотя и строжайшее руководство. Связь обеспечивалась Отделом специальных операций (ОСО), который британцы создали в 1940 г. (первые агенты парашютировались во Францию весной 1941 г.), и американским Управлением стратегических служб (УСС), организованным по образцу ОСО. УСС начало действовать в 1943 г.

У Сопротивления имелось много слабых мест. В его ряды всегда могли проникнуть немецкие лазутчики. Отряды были плохо вооружены, а зачастую вообще не вооружены. В распределении командных полномочий ощущалась полная неясность. Практически не существовало надежной связи как в самих отрядах, так и между ними. Сопротивление не пользовалось доверием со стороны большинства населения. Французы не хотели, чтобы у них возникали проблемы с немцами, и старались не провоцировать оккупантов.

Но в активе французского Сопротивления имелись такие ценные качества, как отвага его бойцов, готовность пожертвовать собой ради освобождения и неистовый патриотизм. Большинство их действовало в тылу противника. Они могли раздобыть самую достоверную информацию («я видел это собственными глазами»), подрывать рельсовые пути и т.д. Сопротивление, по сути, представляло собой подпольную армию, которая могла помешать продвижению немецких войск к местам предстоящих боев.

Сопротивление, пожалуй, являлось самым лучшим источником информации об «Атлантическом вале», поскольку его строили в основном французы. Месье Клеман Мари из Порт-ан-Бессена в Кальвадосе в июне 1942 г. оказался в числе тех, кто воздвигал мощную крепость в Пуант-дю-О (чуть западнее того участка побережья, которое получило название «Омаха»). Они работали без какой-либо строительной техники, все приходилось делать вручную, при помощи лопат, тачек; иногда использовали лошадей. Фортификации уходили в землю на глубину 7 м. Все траншеи, тоннели, переходы находились под толстым слоем грунта. Бункеры, которые располагались сверху, также накрыли грунтом и дерном. Мари занимался обустройством бункеров, укладывая дерн так, чтобы создавалась как бы естественная поверхность.

Месье Мари пришлось работать и в Пуант-де-ла-Персе (западная оконечность «Омахи») на строительстве радаров для немецкого флота. Он вспоминает, как в начале 1944 г. всем вдруг объявили, что с инспекцией собирается приехать Роммель. Немцы приказали, чтобы французы сняли свои кепи, когда появится фельдмаршал. «Слухи об этом быстро распространились по всей стройке, — говорит Мари. — И когда Роммель прибыл в Порт-ан-Бессен, там не было ни одного француза в кепи, кепке или шляпе или в каком-нибудь другом головном уборе».

Конечно, Роммель не обратил внимания на такой способ демонстрации неповиновения. Но ему требовались все новые и новые рабочие для того, чтобы восполнить отсутствие техники. (Во многом «Атлантический вал» строился по методу сооружения Великой китайской стены, то есть вручную; единственное различие состояло в том, что немцы использовали железобетон.) «Завезите крестьян на сооружение укреплений, — приказал Роммель командиру дивизии возле Гавра. — Хорошо и вовремя им платите. Убеждайте в том, что противник не осмелится наступать там, где больше всего препятствий. А фермеры лишь будут рады пополнять свои кошельки».

Конечно, немцы мало платили французам. Они установили крайне невыгодный курс марки по отношению к франку. Кроме того, французские строительные рабочие просто недоедали. Между собой они часто выражали недовольство, и многие из них с готовностью давали информацию активистам Сопротивления.

ОСО установил разнообразные пути доставки разведывательной информации в Лондон, включая почтовых голубей, сбрасываемых с самолетов. Андре Ружирон был членом Сопротивления в Нормандии. В своих мемуарах он так описывает это поразительное содружество древнейшего средства связи и самой современной технологии коммуникаций: «Ко мне зашел Эрнест Гедон. Он выглядел очень радостным, сообщил, что на своем пастбище нашел почтового голубя, который спустился на парашюте. Потом обнаружились еще несколько голубей». Этот метод британская разведка отработала в совершенстве. Птиц по ночам сбрасывали в клетке, прикрепленной к небольшому парашюту. Утром французы находили их на своих пастбищах или в садах. Все было продумано до мелочей. Каждая птица имела при себе пакетик с кормом, пергаментный конверт с инструкциями и две литые трубки для сообщений.

Трубки присоединялись к кольцам на лапках голубей. В конвертах обычно находились особо тонкая бумага, карандаш, разъяснения, как кормить и вернуть птиц, а также вопросы об оккупационных войсках, их передвижении, моральном состоянии, не говоря уже о строительстве оборонительных укреплений.

Ружирон возглавлял группу спасателей, которая сохранила жизнь многим американским пилотам, чьи самолеты были сбиты над Францией. Он посылал голубей с сообщениями о том, что летчики живы, правда, не называя их званий, а указывая только фамилии. «Я это делал лишь из опасения, что голубей могут подстрелить во время их перелета в Англию», — объясняет француз.

Немцы поставили на холме чуть западнее Порт-ан-Бессена батарею из четырех орудий: мощные укрепления, мощные гаубицы — 155 мм. За маскировочными сетками, под насыпями — с воздуха их было не видно.

Фермер, на земле которого все это сооружалось, возмутился, так как он не мог больше пасти скот и выращивать хлеб. Он шагами измерил расстояние между бункерами, между бункерами и наблюдательным постом на вершине холма… У него был слепой сын восьми или девяти лет. Как и другие невидящие, мальчик обладал феноменальной памятью, и в то же время немцы из-за его слепоты не обращали на него никакого внимания.

Однажды в начале 1944 г. мальчишка заскочил на грузовик, едущий в Байе. Там он встретился с Андре Хайнцем, восемнадцатилетним участником Сопротивления, и сообщил о том, что видел его отец. Хайнц передал информацию в Англию с помощью примитивного доморощенного радиоустройства (спрятанного в банке из-под супа «Кэмпбелл»; теперь экспонируется на стенде в Музее битвы в Нормандии в Кане). Не случайно у британских моряков в день «Д» имелись точные координаты немецких бункеров.

В небольшой деревушке Бенувиль на берегу Канского канала, прямо у моста через него, стояло кафе, которое принадлежало Терезе Гондре. Немцы, которые покупали здесь вино и ели, не знали, что она понимает их разговоры. Француженка передавала то, что слышала в кафе, мадам ВиЙон, которая заведовала родильным домом (и одновременно возглавляла местное отделение Сопротивления). Затем полученные сведения уходили к представителям Сопротивления в Кане, от них — к агентам ОСО, которые переправляли информацию в Англию по радио или самолетами. Таким образом, майор Джон Говард из отряда «Оке энд бакс» («Бык и олени») 6-й воздушно-десантной дивизии, готовивший свою роту к нападению на мост в день «Д», знал достаточно много об этом объекте, даже местоположение кнопки, нажатием которой немцы могли взорвать мост, чтобы не допустить его захвата противником.

В задачи 506-го парашютно-пехотного полка 101-й воздушно-десантной дивизии в день «Д» входило захватить деревню Сен-Мари-дю-Мон. Благодаря информации Сопротивления лейтенант Ричард Уинтерс (рота «Е» 506-го полка), помимо всего прочего, располагал сведениями о том, что командир местного немецкого воинского формирования встречался с учительницей деревенской школы и выходил выгуливать свою собаку каждый день в одно и то же время — ровно в 17.00.

Месье Гийом Меркадер в Байе владел магазином велосипедов. До войны он был профессиональным гонщиком. МерхЧадер рассказывает: «Я возобновил лицензию и под предлогом обучения езде на велосипеде мог без проблем передвигаться по нашему району». Он собирал информацию о строительстве оборонительных укреплений, инфраструктуре, вооружениях, расположении войск, препятствиях на побережье. «Моим непосредственным координатором, — говорит Меркадер, — был мсье Меслен (он же Морвен), командир подгруппы Сопротивления. Каждую неделю мы встречались у дома № 259 на улице Сен-Жан в Кане, и я передавал ему данные, которые запрашивались».

Благодаря информации, добытой французским Сопротивлением, «Ультрой», воздушной разведкой, Союзнические экспедиционные силы располагали самыми полными и точными сведениями о дислокации и численности войск противника, пожалуй, впервые за всю историю войн.

Отряды Сопротивления проводили также диверсионные операции. В 1941—1943 гг. это были главным образом спорадические, не скоординированные подрывы предприятий военной промышленности, каналов, железных дорог, телефонных и телеграфных сетей. Они тогда не особенно беспокоили немцев. Но с начала 1944 г., когда ОСО перешел в подчинение Верховному командованию Союзническими экспедиционными силами, диверсии на железнодорожных путях стали частью плана «Транспорт» и приобрели крупномасштабный и системный характер. Действия участника Сопротивления, знавшего, Куда подложить динамит, чтобы взорвать мост, оказывались более эффективными, чем сбрасывание 225-килограммовой бомбы самолетом «Б-17» с высоты 4500 м. Подрывник также мог рассчитать время взрыва так, чтобы на мост выходил железнодорожный состав или по крайней мере локомотив. За первые три месяца 1944 г. Сопротивление уничтожило 808 локомотивов, тогда как с воздуха было разбито лишь 387. После того как начал реализовываться план «Транспорт», статистика стала иной: в апреле и мае бомбардировщики вывели из строя 1437 локомотивов, а Сопротивление — только 292.

В принципе британцы рассчитывали на значительную помощь со стороны французского Сопротивления. Комитет, состоявший из представителей ОСО и армии, рассмотрел возможность национального восстания и сделал вывод: «Сопротивление внесло бы серьезный стратегический вклад в операцию „Оверлорд“, если бы организовало всеобщую забастовку или восстание в национальном масштабе». Но победили сторонники более реалистичных мер. Один французский офицер сказал:

— Массовое восстание предполагает наличие массового мужества, однако мужество, как правило, проявляют лишь немногие. Кроме того, массовое восстание означало бы сражение против танков с помощью камней, как во времена Цезаря.

Верховное командование экспедиционными силами придерживалось более реалистического подхода. Оно хотело, чтобы Сопротивление ко дню «Д» подготовило взрывы на главных магистралях, ведущих к месту вторжения. Эта операция получила название «Вер» («Зелень»). К маю ОСО мог доложить командованию союзническими войсками, что к подрыву готов 571 железнодорожный объект. «Вер» дополнялся планом «Тортю» («Черепаха»), предусматривавшим блокирование партизанами передвижения войск противника по автодорогам: партизаны, вооруженные автоматами «Стен» и ручными пулеметами «Брен», должны были совершать нападения на немецкие колонны и отвлекать их на себя.

Поскольку немцы постоянно отлавливали членов Сопротивления и подвергали их пыткам, Сопротивление не могло быть заранее поставлено в известность о дне «Д». Планы диверсий передавались с помощью шифров по радио Би-би-си. Лидеры движения знали, что им нужно слушать передачи Би-би-си 1,2, 15 и 16-го числа каждого месяца. Перед вторжением они должны были получить специальное закодированное сообщение. Тогда им следовало находиться в постоянной готовности в ожидании подтверждения «Б», за которым в течение 48 часов должна последовать шифровка, дающая отрядам команду начинать действовать. Для каждого района имелись свои шифры.

Кодовое сообщение, предназначенное месье Меркадеру и его отряду в Байе, состояло из следующих фраз: «В Суэце жарко», «Костяшки на ковре». Он хорошо помнит тот день, когда услышал эти слова по Би-би-си: «Я находился в подвале, как обычно, у радиоприемника. В 6.30 вечера сначала прозвучало: „В Суэце жарко. В Суэце жарко“. Дважды. Потом наступило молчание. А потом: „Костяшки на ковре. Костяшки на ковре“. Тоже дважды. Сначала меня будто оглушило. Я ощутил невероятную нервную дрожь. Но достаточно быстро пришел в себя, выключил радио и помчался наверх, перепрыгивая через четыре ступеньки, и рассказал жене о том, что только что услышал. Вскочил на велосипед и поехал в штаб отряда, чтобы сообщить о начале операции. Предстояла очень долгая ночь».

Командование экспедиционными силами ограничило проведение диверсионных операций в день «Д» районом нижней Нормандии. Представлялось важным выяснить действенность запланированных акций по разрушению мостов. В остальных регионах должна была сохраняться спокойная обстановка. Особенно это касалось юга Франции, где в середине августа намечалась очередная высадка союзников. Считалось также, что если отряды Сопротивления выступят по всей территории страны, то они обнаружат себя и будут схвачены немцами. Хотя существовало мнение, что во время вторжения следует создать хаос в тылу противника. В любом случае командование союзническими войсками понимало, что бойцы Сопротивления вряд ли усидят дома, когда появятся сообщения о дне «Д».

Англичанин Антони Брукс вырос в Швейцарии, а когда началась война, учился во Франции. В 1944 г. ему исполнился 21 год. В это время он был агентом ОСО и жил неподалеку от Тулузы. Бруксу на парашютах сбрасывали взрывчатку, которую он раздавал другим участникам Сопротивления. Ее прятали в выгребных ямах, даже в локомотивах, если их машинисты принадлежали к Сопротивлению. («Мы часто хранили взрывчатку на электровозах, — вспоминает Брукс. — Кто отважится вскрыть ящик, на котором написано — 16 000 вольт!») Динамит засовывали даже в сливные баки в туалетах — в один такой бак входило до 20 кг взрывчатки. Как и другие агенты ОСО, Брукс видел нетерпение подпольщиков, их стремление действовать. «Поэтому мы не запрещали им взрывать поезда, хотя у нас не было на этот счет никаких приказов, — рассказывает Брукс. — И каждый раз оказывалось, что спустили с рельсов не тот состав, и каждый раз в прессе появлялись гневные отповеди в наш адрес. Однажды подорвали поезд швейцарского Красного Креста. Он состоял из четырех огромных вагонов, набитых куриными яйцами. Люди проклинали нас, но охотно вылавливали из реки желтки».

В апреле 1944 г. в городок Монтобан у Тулузы вошла 2-я бронетанковая дивизия СС (Das Reich). Она переформировывалась после тяжелых боев на Восточном фронте и получила новейшие, самые большие и мощные танки «Тигры». Их прозвали «топливными обжорами» («Тигры» весили 63 т и поглощали один галлон бензина на полмили[18]). У этих махин имелись и технические проблемы. Танки передвигались на стальных гусеницах, которые быстро изнашивались на асфальте. Поэтому немцы старались перебрасывать «Тигры» при возможности по железнодорожным путям. Танки, сосредоточенные в Монтобане, охранялись. Платформы, на которых их везли, были укрыты в тупиках и завалены отслужившими свой срок французскими грузовиками. И они не охранялись.

Брукс дал свободу действий своим агентам. В их числе оказалась 16-летняя красавица Тетти, «дочка местного босса, владельца крупнейшего в округе автомобильного гаража-мастерской». Ее прелестные локоны тревожили мать, которая все время требовала, чтобы девочка не очень гордилась своими кудрями. Весь май Тетти, ее друг и 14-летняя сестра, пользуясь темнотой, на велосипедах подбирались к платформам, выпускали из колес машинное масло и впрыскивали в оси абразивный порошок, который на парашютах был спущен ОСО. Брукс говорил Тетти и ее друзьям выбрасывать масло, но они отвечали, что глупо выкидывать «отличную вещь», которая стоит больших денег на черном рынке.

В день «Д» дивизия СС получила приказ выдвинуться в направлении Нормандии. Немцы погрузили свои «Тигры» на железнодорожные платформы. Но ни одна из них не могла тронуться с места. Оси колес оказались настолько поврежденными, что их было невозможно восстановить. Потребовалась целая неделя, чтобы найти другие платформы — в Перижо, на расстоянии 100 км, — тяжелое испытание для стальных гусениц и топливных баков. Бойцы Сопротивления досаждали дивизиям на всем пути от Монтобана до Перижо. В итоге «Тигры» прибыли в Нормандию с огромным опозданием. Роммель ожидал их в день «Д» плюс три или четыре дня, а они явились в день «Д» плюс 17. Кроме того, как пишет Брукс с немалой долей удовлетворения, «после 5 июня из Монтобана не было отправлено ни одного поезда, до тех пор пока над городом не появились флаги Французской республики и Великобритании». Трудно переоценить вклад парашютных войск, бомбардировочной авиации и бойцов Сопротивления в день «Д». Ясно одно: Эйзенхауэру никогда не приходилось думать о тыле, Роммелю — постоянно.