День победы

-- Мне страшно, понимаешь, просто страшно! Никто не боится, одной мне жутко до дрожи!

-- Все боятся, - прошептал на ухо девушке Олег, которого колотила нервная дрожь, словно ток пропустили по мышцам. От прикосновения к гибкому, крепкому девичьему телу бросало то в жар, то в холод, и бывший сержант-десантник из последних сил пытался сохранить самообладание. - Все боятся, страх это нормально. Но можно подчиниться ему, а можно бороться. Если что-то меня пугает, я могу стрелять в это, и буду так делать, и тогда можно победить страх. Не стесняйся показывать, что тебе страшно, выпусти страх наружу, и станет легче!

Олег все крепче обнимал девушку, прижимая ее к широкой груди. А та не протестовала, наверное, впервые почувствовав себя по-настоящему в безопасности, когда рядом есть тот, кто может защитить от любой угрозы, заслонить собой, кто всегда протянет руку. Они будто остались только вдвоем, весь мир вращался вокруг них. Наступила тишина, которую нарушало лишь мерное дыхание, да голос Олега, что-то продолжавшего нашептывать прижавшейся к нему девушке.

Звук шагов в коридоре заставил обоих вздрогнуть. Ольга отпрянула от Бурцева, и в этот миг на пороге возникла Жанна Биноева. Чеченка, как была в полном снаряжении, "разгрузке", даже с пистолетом на бедре, вошла в комнату. Она пристально взглянула на неожиданно почувствовавшего растерянность десантника, и Олег увидел, скорее даже угадал в этом взгляде тщательно скрытую усмешку.

-- Собирайтесь, на обед пора, - произнесла Жанна, и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Ольга, словно вспугнутая птица, вскочила, бросившись следом за чеченкой. А Олег еще несколько минут сидел на сбитой постели, приходя в себя от пережитого. Наконец, тряхнув головой, он встал, направившись на запах каши с мясом, который волнами расходился от самой настоящей полевой кухни.

Генерал Бражников отошел от окна, прошел через комнату, дойдя до стола, огромного, точно аэродром, и почти пустого, если не считать нескольких кружек с горячим чаем и работающего ноутбука, дорогой модели в ударостойком и водонепроницаемом металлическом корпусе. Старшие офицеры ужинали здесь же, прервав на полчаса импровизированный военный совет. Им не мешали, за дверью кабинета, когда-то принадлежавшего директору пионерлагеря, если верить поблекшей табличке на двери, переминался с ноги на ногу часовой, оберегавший покой отцов-командиров.

-- Вашим бойцам, полковник, придется попотеть, пусть на курортный отдых не рассчитывают, - мрачно произнес Бражников, присев на краешек стола. - Скажете, насколько хорошо они обращаются с ПРГ?

-- Со ста метров в цель размером с борт грузовика попасть сможет любой!

-- Неплохо, - кивнул генерал. - Но этого будет мало. Они должны научиться попадать со ста метров в цель размером с форточку! За пару ближайших недель вашим бойцам предстоит в совершенстве освоить противотанковые гранатометы, превратиться в настоящих снайперов-гранатометчиков! Они должны стать мастерами городской войны!

-- К чему вы готовите нас, товарищ генерал? Чего нам ждать?

Басов в упор уставился на Бражникова, буквально придавив того тяжелым взглядом. Полковник принимал правила игры, не задавал лишних вопросов, просто исполняя приказы и не сомневаясь, что в точности так же каждый из его людей станет подчиняться командам, не забивая себе голову лишними мыслями. Но сейчас, когда вокруг творилось что-то непонятное, покорно молчать Басов, чувствующий ответственность за своих людей, просто не мог.

-- Предстоит серьезная, крупная операция, - выдавил из себя Бражников, кажется, еще не решивший, стоит ли открывать правду обычному командиру отряда, одному из многих. - Очень крупная и очень важная, возможно, способная решить исход нашего противостояния. И вашим людям, полковник, оказано высокое доверие тем, что их привлекли к участию в это акции.

-- Чего вы ждете от нас? Нам всем будет проще, если вы объясните, к чему готовиться? Все мои бойцы - профессионалы, в совершенстве овладевшие искусством партизанской войны за минувшие месяцы, американцы из Сто первой дивизии подтвердят это!

-- Вы и ваши люди стали мастерами лесной войны, теперь вам предстоит научиться воевать в городе против превосходящих сил гораздо лучше вооруженного противника, полковник! Все эти ваши атаки на нефтепровод, мины на дорогах, засады ПЗРК у американских аэродромов, они не дали желаемого эффекта. Да, результат есть, противник несет потери, но об этом знаем только мы и они. Требуется огласка, весь мир должен узнать о том, что Россия не покорилась, что в нашей стране есть люди, которых не устраивает сложившийся порядок, и что у этих людей самые решительные намерения! Необходима публичная демонстрация, и в ней вашему отряду как раз предстоит принять участие!

-- За время наших действий на севере только мой отряд повредил или вывел из строя до десяти летательных аппаратов противника, уничтожил не менее полусотни солдат противника, причем почти всегда в условиях их численного превосходства, на их территории. Разве этого мало? Что мы еще должны сделать?

-- Все просто, полковник. Просто, и вместе с тем невероятно сложно. Сейчас здесь, и в некоторых других местах, удаленных от цивилизации, скапливаются партизанские отряды, отозванные из своих оперативных районов. Мы снимаем с фронта не все силы, часть бойцов остается, их задача - имитировать высокую активность, отвлечь на себя внимание противника, пока мы готовим главную операцию. В ближайшее время вам передадут новую партию оружия, самого разного, возможно, пополнят людьми, проверенными, обстрелянными бойцами, которым вы можете доверять. После этого объединенные силы партизан под моим командованием должны будут захватить город, не слишком крупный, но и не маленький, город, который формально находится под контролем американцев. Мы возьмем этот город под свой контроль, и будем оборонять его столько, сколько потребуется. Этот город станет последним рубежом, с которого мы не вправе сойти!

-- Зачем это? Нас сомнут! Мы соберем силы в кулак и вполне будем способны выбить американцев, конечно, если против нас не будет действовать целая бригада. Но и они стянут войска и раздавят нас за пару дней! И тогда воевать за свободу России станет некому! В прямом столкновении мы не выдержим! Мы сами добровольно придем в западню, из которой уже не будет выхода, генерал!

-- Это решение не тактическое, а политическое. И оно уже принято, так что думайте лучше о том, как выполнить его! Мы возьмем под свой контроль какую-то территорию и заявим об этом на всю страну, на весь мир. Это будет война в прямом эфире, как раз такая, какую любят американцы! Мы озвучим свои требования, чтобы все поняли, что партизаны - это не горстка кровожадных фанатиков, какими нас рисуют западные масс-медиа. А под объективами телекамер американцы не смогут действовать слишком жестко, им придется применять силу ограничено, с оглядкой на посторонних наблюдателей. Они не смогут сравнять город с землей ковровыми бомбардировками, вынуждены будут посылать солдат, и мы найдем, чем их встретить!

-- Чтобы выдержать такую осаду, нам потребуется большое количество портативного противотанкового и зенитного вооружения! Потребуются снайперские винтовки, мины всех типов! Нужно этот город превратить в неприступную крепость, при том, что враг бросит против нас танки, тяжелую технику!

-- Вы все получите, - уверенно произнес Бражников. - Вас снабдят достаточным количеством и РПГ, и ПТУР, и ПЗРК, полковник! Железа мы жалеть не будем! Весь мир должен увидеть нашу стойкость и готовность идти до конца! И не нужно, в конце концов, преувеличивать возможности американцев! Они сильны сейчас своей высокой мобильностью, это верно. Вы и сами должны понимать, насколько быстро противник стягивает свои силы, стоит ему только обнаружить нашу диверсионную группу. Благодаря господству в воздухе американцы могут быстро перебрасывать свои контингенты, создавая локальное численное превосходство, но их огневая мощь в действительности не так высока. В России больше нет армейских тяжелых подразделений, остались только легкие силы, десант, горные стрелки. Танки и серьезная бронетехника есть только у Морской пехоты, но их мало, всего несколько десятков "Абрамсов" на всю страну. Артиллерии тоже мало, почти нет реактивных систем залпового огня, а авиация немногого стоит, когда приходится действовать в плотной городской застройке, это мы сами осознали еще во время штурма Грозного в девяносто четвертом, и с тех пор мало что изменилось. Мы заставим противника действовать на своей территории, на своих условиях, полковник! Излюбленная американцами концепция дистанционной войны, когда они сидят в бункерах за сто миль от поля боя и только жмут на кнопки, здесь не сработает! Мы навяжем противнику бой на выгодных нам условиях, нанесем ему такие потери, что обожравшиеся гамбургеров налогоплательщики там, в Штатах, поймут - игра не стоит свеч! Они выйдут к Белому Дому и потребуют вывести войска из России! И их президент, которому наверняка не хочется слишком рано покидать свой Овальный кабинет, вынужден будет так и поступить, разумеется, под вызывающим уважение предлогом, но это уже детали. Американцы уйдут с нашей земли! А вы понимаете, что это будет значить, полковник?

-- Да. Это будет победа!

В словах генерала была истина, Басов это признавал. Американцы не сталкивались еще ни разу за всю новейшую историю с по-настоящему стойким противником. Когда готовились к штурму Багдада, запасли тысячи пластиковых мешков, ждали жестоких уличных боев, когда пацан с РПГ способен сжечь вместе с экипажем современный, напичканный электроникой, стоящий миллионы долларов танк. Ничего не случилось тогда, американцев пропустили почти без сопротивления, и они поверили, что так будет впредь всюду, куда бы они ни пришли. Но Алексей Басов не сомневался - его бойцы не дрогнут, они встанут на пути вражеских танков, и будут стоять столько, сколько смогут, а потом еще столько, сколько нужно.

Американцам придется с боем брать каждую улицу, каждый дом, и потери в какой-то момент для них действительно станут непомерными, слишком большими для армии, привыкшей воевать почти без потерь. Им не поможет высокотехнологичное оружие, удача окажется на стороне того, кто крепче держит в руках винтовку и у кого глаз острее. Вот только полковник не мог сказать с уверенностью, как долго придется биться его людям прежде, чем противник решит, что пролитой крови вполне достаточно, как долго потребуется держаться в кольце осады.

-- Товарищ генерал, мы все готовы выполнить приказ! Я и мои бойцы не подведут, не сойдут со своих позиций, пока еще будут оставаться силы, чтоб нажать на курок! Но надолго нас не хватит, наши возможности не сопоставимы с возможностями противника. Мы сможем отразить штурм, но ресурсов, чтобы выдержать долгую осаду, у нас не хватит. Защитники Брестской крепости хотя бы верили, что Красная армия придет им на выручку и отбросит фашистов, и потому держались. Держаться же, зная, что никто не поможет, трудно. Нас возьмут в кольцо, и будут медленно душить, а мы ничем не сможем отвечать. Рано или поздно мы ослабнем.

-- От нас с вами требуется на самом деле не так уж много, полковник, - помотал головой Бражников. - Американцы сразу не начнут, будут составлять планы, копить силы. И мы тоже получим время, чтоб укрепиться, подготовить позиции. Мы заранее накопим достаточно снаряжения, чтобы продержаться хотя бы пару недель, большего от нас никто не ждет. Возможно, полковник, к тому времени наше положение не будет столь уж безвыходным. Уверяю, мы с вами - это еще не все сопротивление, у нас появятся союзники, и уже американцы окажутся в западне. Все, что должны сделать мы - отвлечь их, заставить забыть о том, что происходит за спиной, вызвать на себя огонь, оттянуть силы врага с других направлений. И эту задачу мы с вами не имеем права не выполнить!

Басов кивнул, начиная понимать что-то. Он не сомневался, что партизанским движением руководят здравомыслящие люди, во всяком случае, прежде все приказы были вполне логичными. И если сейчас кто-то принял решение лишить партизан мобильности, их единственного преимущества, собрать их всех вместе и дать бой американцам на руинах какого-то города, значит, есть что-то то еще, о чем не следует знать ни ему, ни даже генералу Бражникову. Американцы, привыкшие уже к мелким вылазкам партизан, применившиеся к их тактике, будут растеряны, бросят все силы, чтоб залить пожар мятежа кровью самих мятежников. А войск здесь, в России, у них не так уж много. Где-то отыщется слабина, и тогда кто-то другой нанесет решающий удар.

-- С завтрашнего дня ваши люди начнут проходить курс специальной подготовки, - сообщил генерал. - Постепенно к вам будут присоединяться другие отряды. Я не могу точно сказать, когда начнется операция, но это произойдет не позднее, чем через две-три недели, так что придется вашим "рейнджерам", полковник, попотеть!

-- К этому мы готовы, - кивнул Басов, хорошо усвоивший не сложную, в общем-то, истину о том, что лучше пролить много пота, чем умыться собственной кровью. - А что будем делать с пленным американцем? Потащим его дальше за собой?

-- Пока пусть останется здесь. У американцев в плену есть наши люди, в том числе, полковник, и из вашего отряда. Возможно, попробуем организовать обмен. В любом случае, отбить у нас пленного здесь янки не смогут, руки короткие, а применение ему как-нибудь найдем!

Разговор был закончен. Басов встал, одернул смятый китель без знаков различия - все партизаны так ходили, но командиров безошибочно узнавали, даже если никогда их не видели прежде. Будь они в поле, полковник еще и "разгрузку" бы натянул с подсумками, набитыми "рожками" к АК-74 и ручными гранатами, но здесь можно было позволить себе расслабиться. Самую малость, ограничившись лишь "стечкиным" в кустарного производства оперативной кобуре на поясе, но и это дорогого стоило. И все же сейчас партизаны отдыхали, предоставив возможность охранять себя бродившим вдоль периметра крепко сбитым парням, неразговорчивым, настороженным и вооруженным до зубов.

Уже стоя на пороге кабинета, Алексей обернулся, окликнув склонившегося над ноутбуком Бражникова:

-- Товарищ генерал, а какой город выбран для предстоящей операции? решение уже принято?

Командующий, подняв взгляд на своего подчиненного, помолчал несколько секунд, решая, наверное, стоит ли открывать карты прямо сейчас. Затем молча выдвинул ящик стола, вытащив сложенную гармошкой карту, и положил ее перед собой. Басов, подчиняясь безмолвному приказу, подошел к столу, и прочитал название, в которое ткнулся указательный палец генерала:

-- Нижнеуральск!

-- Свободен, полковник! - махнул рукой Бражников, и командир партизанского отряда вышел за порог, плотно прикрыв за собой дверь.

Проходя по пустому длинному коридору, в котором гулким эхом отдавался каждый шаг, Басов увидел своих бойцов, бредущих нестройной колонной со стороны походной кухни. Сегодня партизаны еще могут насладиться тишиной. Завтра все изменится, и эти несколько часов ничегонеделанья окажутся единственной наградой партизанам за постоянный риск, вечную близость смерти, с которой они уже успели порядком свыкнуться за прошедшее время.

Басов вышел из административного корпуса, остановился, взглянув вверх. В этот момент с серого низкого неба, казалось, лежавшего на верхушках деревьев, упали первые капли холодного осеннего дождя.

Глава 2 Охота на волков

Ставропольский край, Россия - Архангельская область, Россия

3 ноября

Колонна разномастных автомобилей пересекла административную границу Чеченской республики и на рассвете. Вереница из десятка внедорожников, среди которых были и отечественные "Нивы", и "Рейнджроверы", и даже огромный, сверкающий лаком на бортах и хромированными дугами кенгурятника "Ландкрузер", на полной скорости, под гул моторов и рев клаксонов промчалась мимо бетонной коробки поста ДПС. Пост был давно заброшен, в окнах не осталось ни одного целого стекла, а вокруг пустых проемов растеклись ореолы копоти. Рядом, на тесном пятачке стоянки, громоздился обугленный остов автомобиля, в котором с трудом можно было узнать патрульную "Ладу".

-- Русские нас не ждут, - усмехнулся Тамерлан Цараев, гордо взглянув на сидевшего за баранкой командирского "Рейнджровера" Ваху, восемнадцатилетнего пацана из Гудермеса. - Свалимся, как снег на голову, даже проснуться не успеют, шакалы!

Ваха довольно оскалился, чувствуя себя причастным к чему-то великому. Так же в точности, наверное, отправлялся в свой поход на Буденовск и сам Шамиль почти двадцать лет тому назад. Правда, в банде, пересекшей границу, не было никого из свидетелей тех событий, здесь вообще было немного опытных бойцов. Тамерлан был самым старшим, ему исполнилось целых двадцать четыре, и весь его боевой опыт ограничивался расстрелом милицейской машины на окраине родного Гудермеса, да парой заложенных возле райотдела фугасов. Остальные были и вовсе пацанами, озверевшими от чувства безысходности. Им нечего было ждать дома, в Чечне негде было работать с тех самых пор, как русские ушли, а на смену им пришли американцы. И если раньше ваххабиты платили за заложенные фугасы, теперь и этот промысел не приносил дохода - ваххабитов американцы увезли куда-то в Россию, за большие деньги, а таких пацанов, как Ваха, например, не взяли.

Банда образовалась стихийно, просто собрались приятели, у которых были еще приятели, а у тех - какие-то друзья, и все вместе одинаково страдали от безделья. Работы не было, зато было оружие, оно было в каждом доме, пожалуй, а кое-кто знал, где остались схроны, заложенные еще ваххабитами, когда в Чечне были русские. Поэтому сейчас в ногах у Вахи стоял АКМС со сложенным прикладом, сам Цараев положил на колени новенький, два дня назад оттертый от смазки АК-74 с пластиковым цевьем и прикладом, а развалившийся на заднем сидении Ахмед баюкал тяжелый ПКМ с лентой-"соткой" в стальном коробе, примкнутом к пулемету снизу.

-- Ахмед, - окликнул пулеметчика, также бывшего при командире за штурмана и радиста, Тамерлан. - Что у нас по курсу?

-- Станица Осиновская, двадцать километров! А следом - Нефтекумск, большой город!

Цараев задумался. С ним почти полсотни человек, правда, бойцы в основном никакие, но стрелять или бросать гранаты умеет каждый, чем им еще было заниматься-то, если ни школы, ни училища так и не открылись, и работать негде. С оружием проблем не было, боеприпасов тоже хватало, но Тамерлан знал, что в крупных русских городах есть уже и милиция, вернее, полиция, и отряды самообороны, "народные дружины", и там хватает бывших солдат, даже спецназовцев. И потому соваться сразу в большой город было как-то боязно.

-- Ахмед, дай связь, потребовал главарь, и, поднеся к губам рацию, произнес: - Муслим, это Тамерлан! Как слышишь?

-- Слышу тебя, амир!

Цараев довольно ухмыльнулся. Для этой стаи, безжалостной, уже опьяневшей от крови, он стал вожаком, авторитет которого никто и не думают оспаривать. Они уже грабили и убивали в соседних районах, но в обнищавшей без подпитки из Москвы Чечне грабить было нечего, да и нарваться на такую же банду можно в любой миг. А рядом, только руку протяни - Россия, большая, богатая, беззащитная, однажды уже проигравшая войну маленькому горскому народу. Там их никто не мог ждать.

-- Муслим, проедешь станицу, встанешь на дороге, чтоб никто мимо тебя не проскочил к городу! Всех, кто поедет, мочи! Понял меня?

-- Все понял, амир! Сделаю!

Заслон позволит выиграть время, пока банда резвится в Осиновской. Пять человек, с двумя пулеметами - этого должно хватить, чтоб перекрыть шоссе на час, а больше и не надо. Главное - подавить сопротивление, а потом можно все делать не спеша.

Шоссе, совершенно пустое, делало поворот, изгибаясь, точно туго натянутый лук. Ваха чуть сбросил скорость, опасаясь вылететь в кювет. Ни он, ни его командир не видели, как вскочил на ноги лежавший за пригорком пацан из казачьей станицы. Он торопливо набрал номер на мобильнике, сказав всего три слова, а затем поднял уложенный рядом мопед, и, торопливо запустив затарахтевший на всю степь движок, сорвался с места, растворяясь в степи. Он был местным, знал короткий путь, такой, каким машина никогда не пройдет, а вот легкий мотоцикл при некотором умении водителя - запросто. Зато можно оказаться в станице почти на полчаса раньше тех, кто едет по шоссе, или даже еще раньше, если поддать газку и не жалеть мотор.

Ни мальчишка, спешивший вернуться в станицу, ни предвкушавшие кровавое веселье в застигнутом врасплох русском поселке чеченцы не догадались хотя бы на миг взглянуть в небо. И никто не увидел скользящий под облаками черный крест, силуэт беспилотного разведчика, уже больше получаса вьющегося над колонной боевиков, с той самой секунды, как она пересекла границу Чеченской республики.

Осиновская бурлила. Станица, одна из тех, что притулились возле самой границы Чечни, гудела, как растревоженный улей. По улицам бежали полуодетые мужчины, на ходу застегивая пуговицы, влезая в путавшиеся рукава. Все они собирались у здания поселковой администрации, там уже было не меньше полусотни жителей. Где-то запричитала женщина, но ее грубо прогнал домой запоздавший отец семейства.

-- Мужики, банда здесь будет минут через сорок, - громко произнес, воздев над головой кулак, глава администрации. - Сашка их видел, насчитал восемь машин, значит, человек сорок там есть точно. Едут по шоссе, никуда не сворачивают. Нужно их встречать!

-- Давай, Степан, командуй! - раздалось из толпы. - Мы готовые, говори, куда идти, кому идти!

Станичники действительно были готовы. Каждый второй пришел на сходку с оружием, в основном с дробовиками или нарезными охотничьими карабинами, но мелькали в руках казаков, выглядевших хоть и взволнованными, но решительными, и АКМ и АК-74. Казаки привыкли сами стоять за себя, еще и других защищать, как исстари повелось, и оружие было у многих. Когда премьер-министр распустил армию, жители этих мест подались домой не с пустыми руками. Они видели, как сослуживцы, еще не выйдя за порог части, сбивались в банды, захватывали оружие, иногда даже убивая пытавшихся навести порядок офицеров, и сами решили запастись на всякий случай. И теперь кое-кто уже успел вооружиться по полной программе, надев бронежилеты и держа в руках каски, обтянутые маскировочными чехлами. Правда, таких было мало, с десяток всего.

-- Встретим "духов" за околицей, в станицу пускать нельзя, - решил станичный атаман. - Баб и детей всех в подпол, чтоб пулей шальной не задело! Здесь оставим с десяток хлопцев понадежнее, мало ли какая паскуда с тылу к нам сунется! Остальным строиться, выступаем через десять минут! Гордеич, у тебя, я слышал, гранаты в хате заначены?

-- Есть маленько, - хмыкнул Гордев, плечистый усатый парень, служивший в ростовском ОМОНе и как раз торчавший в очередной командировке в Чечне, когда все началось. - И не только гранаты, всякое есть!

-- Ну, тогда тащи, не жмись! Сейчас пожалеешь, потом поздно будет, только если себя подрывать!

Молодой казак кивнул, соглашаясь, и направился к своему жилищу, поманив с собой двоих приятелей - груз был не легонький, ящик РГД-5 и десяток мин разных типов, взятых как-то на базе боевиков, которых до этого сами омоновцы же и покрошили в короткой, но кровавой стычке.

-- Все, хватит гутарить, - громыхнул с крыльца администрации атаман. - По коням, хлопцы!

Казаки, вооруженные, многие в камуфляже, рассаживались по машинам, набиваясь по семь-восемь человек в салон обычного "уазика", и машины, поднимая клубы пыли, срывались с места, устремляясь к выезду из станицы. Времени было в обрез, банда могла налететь в любой момент, и лишь предусмотрительность атамана, тоже воевавшего, только не на Кавказе, а в Афганистане, и выставившего недавно наблюдателей на дорогах помогла избежать внезапного нападения. Но все равно самое важное и трудное было еще впереди.

Засаду устроили в двух километрах, укрыв технику в овраге. Большая часть казаков залегла за невысоким холмом, в том числе и сам атаман, вооружившийся полуавтоматическим карабином "Сайга-М2" под отечественный автоматный патрон калибра 7,62 миллиметра. Карабин, снабженный неплохим оптическим прицелом-"шестикратником", мог сойти за снайперскую винтовку, тем более, особой дальнобойности от него не требовалось, до шоссе было метров двести всего. За счет удлиненного до пятидесяти пяти сантиметров ствола он занимал промежуточное положение между стандартным АКМ и снайперской СВД, уступая последней в дульной энергии. По сути, атаман держал в руках нечто вроде иракской снайперской винтовки "Табук", снискавшей недобрую славу среди американских и британских солдат во время последней иракской кампании, только изготовлено оружие было несравнимо более качественно.

Рядом с атаманом плюхнулся Гордеев, грязный, в запылившемся камуфляже. Еще не отдышавшись, поднял оставленный на позиции АКС-74, направив его на шоссе, и только потом доложил:

-- Готово, батько!

-- Добре! - кивнул председатель, чувствуя, как все внутри цепенеет. Когда-то ему приходилось убивать, видеть, как гаснет взгляд застреленного в упор врага, как с кровью, сочащейся из ран, его покидает сама жизнь. Но эти времена прошли, и сейчас атамана попросту колотило. Он знал - когда начнется, все пройдет, но пока ничего не мог с собой поделать.

-- Только скажи, и ка-а-ак жахнет! - Гордеев показал подрывную машинку, от которой куда-то в сторону шоссе змеились тонкие провода.

-- Жди! Без команды не подрывай!

Казаки опередили банду минут на десять, но, чтоб подготовить достойную встречу, им хватило и этого, пускай и в обрез. Только успели занять позиции, кое-как укрывшись, над шоссе взметнулся столб пыли, и из него вынырнули, одна за другой, машины, много, не меньше полудюжины - хвост колонны терялся в пыльном мареве. Дорогие японские внедорожники и потрепанные "Нивы", из окон которых торчали автоматные стволы, мчались к станице на полной скорости.

Казаки, три десятка крепких мужиков, напряглись, усиливая хватку на цевье оружия. На полотно шоссе сейчас были направлены стволы автоматов и охотничьих карабинов "Сайга" и "Тигр", кто-то готовил к бою дробовики, самозарядные "Вепрь-12" и помповые ИЖ-81 и МР-133, но их черед должен был придти в самом крайнем случае, если дойдет до ближнего боя.

Головная машина миновала кучку камней, щедро политых известью, вешку, не заметить которую с той позиции, что занял атаман, было невозможно даже без оптики. Глава администрации покосился на Гордеева, кажется, от напряжения даже затаившего дыхание.

-- Товсь! - выдохнул атаман, сдвигая вниз флажок предохранителя своей "Сайги", и, через мгновение почти крикнул: - Давай, жми!

Гордеев со всей силы вдавил кнопку подрывной машинки, и вдоль обочины шоссе взметнулись фонтаны огня, дыма и земляных комьев. Четыре мины МОН-100, осколочные, направленного действия, установленные вдоль дороги с промежутком сорок-пятьдесят метров, сработали одновременно, и на колонну чеченцев обрушился свинцовый град. Каждая мина была начинена четырьмя сотнями роликов, выкашивающих все живое в секторе до десяти метров, и теперь поток картечи рвал лакированные борта бандитских внедорожников.

Две машины, в момент взрыва оказавшиеся в секторе поражения, слетели с шоссе, сметенные ударившим в борт плотными снопами картечи, на всей скорости свалившись в овраг. Гордеев, в ОМОНе служивший как раз подрывником, сомневался, что там мог остаться хоть кто-то целый, а, скорее всего, не было там и живых. Еще одна "Нива", задетая лишь краем облака осколков, резко затормозила, развернувшись поперек дороги, и мчавшийся следом за ней "Лэндкрузер", пытаясь избежать столкновения, под скрежет тормозов и визг покрышек вылетел с асфальта. Досталось и остальным, кому больше, кому меньше. Не пострадали только головная машина, побитый "Рейнджровер", и замыкающая пятидверная "Нива".

Колонна остановилась. Мины, когда-то приготовленные чеченскими боевиками, чтобы подрывать русские колонны, но захваченные вместе с другим снаряжение отрядом омоновцев, остановили чеченскую банду. И как только внедорожники замерли, даже мгновением раньше, атаман нажал на спуск, посылая в сторону противника первую пулю из своей "Сайги". Секундой позже затрещал автомат Гордеева, вбившего короткую очередь в борт выкатившегося на обочину "Лэндкрузера", а затем открыли огонь и остальные казаки, обрушив град пуль на машины бандитов. Через пару секунд выстрелы звучали уже без перерыва, в основном, одиночные, немногие счастливые владельцы автоматов били короткими очередями, экономя патроны.

-- Огонь! Не жалеть сукиных детей, - крикнул атаман, за полуминуты расстрелявший целый магазин, все десять патронов, и сейчас торопливо перезаряжавший карабин. - Всех валить на месте, хлопцы! Эти бы нас жалеть не стали, и другим пускай впредь наука будет!

Атаман вскинул "Сайгу", шероховатое пластиковое цевье удобно легло в ладонь, уперся в плечо эргономичный приклад. В прицеле вдруг возник выбравшийся с водительского места "Ландкрузера" чеченец, одетый в гражданское, но нацепивший поверх "разгрузку" и сжимавший в руках АК-74. Боевик едва держался на ногах, вертел головой из стороны в сторону, еще не придя в себя после удара.

-- Сукин ты сын! - прорычал сквозь зубы атаман, приникая к наглазнику оптического прицела.

Казак замер, затаил дыхание, и, дождавшись, когда цель будет неподвижна, нажал на спуск. Первая пуля ударила чеченца в плечо, развернув его лицом точно к позиции станичников, и вторую пулю атаман вогнал своей жертве точно в середину груди.

Чеченцы между тем приходили в себя. От колонны послышались выстрелы, сперва редкие, затем слившиеся в сплошной треск. Распахнулась задняя дверца головного внедорожника "Рейнджровер", но вместо очередной бородатой рожи в проеме показался конический пламегаситель на стволе ПКМ, выплюнувший язычок пламени, и длинная очередь раскатисто грянула над колонной. Над головой атамана зажужжали свинцовые осы, и он нырнул за гребень холма. Рядом чертыхнулся Гордеев - он как раз менял магазин, когда шальная пуля, прилетевшая от шоссе, ужалила казака в плечо.

-- Жив, хлопец?

-- Нормально, батько, - сквозь зубы процедил бывший омоновец, пытаясь взвести затвор. - Руку зацепило малехо, левую! Заживет до свадьбы!

От машин вновь ударил пулемет, длинная очередь стегнула по пригорку, за которым залегли казаки. Кто-то закричал от боли, его сосед молча сполз в низину, поймав грудью сразу несколько пуль. Боевики под прикрытием пулеметного огня пытались укрыться за машинами, уже поняв, что их противник занял позиции только с одной стороны шоссе. Стреляя на бегу, они скатывались в неглубокий овраг, оттуда открывая ответный огонь. Некоторые скатывались уже мертвыми - казачьи пули отыскивали свои цели, но и казаки уже несли потери. Один из боевиков, добравшись до спасительного кювета, остановился на самом краю его, развернулся, опустившись на колено посреди дороги, и успел выстрелить из подствольника. Взрывом ВОГа накрыло сразу троих, а через миг и чеченца срезала короткая очередь из казачьего АКМ.

-- Батько, не сдюжить, - крикнул сквозь шум боя один из казаков. - Патронов уже кот наплакал!

-- Вот курвины дети!

Атаман высунулся из-за пригорка, вдавив затыльник приклада "Сайги" в плечо, уже занывшее от отдачи. Перекрестье прицела легло на обтянутую кожаной курткой широкую спину боевика, бежавшего к обочине, подволакивая левую ногу. Казак нажал на спуск, чувствуя толчок отдачи, возле лица мелькнула дымящаяся гильза. Первый выстрел оказался неточным, пуля прошла выше и левее. Атаман привычно, словно вернулся в прошлое на двадцать пять лет, вновь оказавшись в ущелье под Баграмом, взял поправку, выстрелив трижды подряд. Он видел, как пули впиваются в спину, рвут ткань и плоть, швыряя тело на усыпанный гильзами и осколками стекла асфальт.

-- Так тебе, паскуда!

Появившуюся на шоссе "Ниву" заметили не сразу. Ждали, что кто-то придет на выручку попавшей в засаду банде со стороны границы, а машина мчалась от райцентра, и когда казаки всполошились, было уже поздно. Назначенный в заслон ТАмреланом Цараевым Муслим, услышав по рации, что банда ведет бой, не долго раздумывал, двинувшись обратно. Остановив "Ниву" в трех сотнях метров от места боя, чеченцы высадились, бросившись к высотке, с которой и вели огонь казаки.

Об первого станичника Муслим едва не споткнулся, и, прежде, чем тот что-то сообразил, расстрелял его в упор из пулемета РПК. Еще один русский возник из-за бугра, как чертик из коробочки. Он только успел вскинуть карабин, нарезной охотничий "Лось-7", и тотчас был сметен шквалом автоматного огня, скатившись под ноги боевикам.

-- Вперед, - крикнул Муслим, бросившись вверх по склону, и, подражая старшим братьям, добавил: - С нами Аллах!

Навстречу боевикам уже летели пули. Короткие автоматные очереди перемежались одиночными выстрелами из карабинов и ружей, и двое чеченцев повалились на землю, истекая кровью. Сам Муслим упал, откатившись за камень, и оттуда обдал холмик свинцом из своего пулемета. Рядом гудел ПКМ, редкими очередями огрызался АК-74. обходной маневр боевикам не удался, но их братья, пользуясь заминкой, успели выйти из-под обстрела, занимая позиции с другой стороны шоссе.

Стычка на фланге отвлекла казаков, не все из них имели такой боевой опыт, чтоб удерживать назначенные сектора огня, пока рядом их товарищи и "духи" в упор расстреливают друг друга, отделенные парой десятков шагов. Станичники отвлеклись, ослабили огонь, и этим немедля воспользовались прижатые к шоссе боевики. Двое чеченцев, пригибаясь, петляя из стороны в сторону, побежали от головного "Рейнджровера" к замершему посреди шоссе пикапу "Шевроле" с четырехместной кабиной, кузов которого был затянут брезентом. Он ехал в хвосте колонны, и был лишь чуть задет краем взрыва мины МОН-100. Несколько поражающих элементов прошили борт, убив тех, кто находился внутри, но в целом машина выглядела целой.

-- Тикать надумали, сукины дети! - крикнул с азартом Гордеев, указывая на бандитов, мчавшихся быстрее зайцев. Прижимая локтем здоровой руки приклад АКС-74, он дал короткую очередь, видя, как пули уходят высоко вверх, никого даже не напугав. - Ах ты, черт! Батько, уйдут ведь!

-- Черта с два, не уйдут! А-а, курвы!!!

Атаман высунулся над гребнем, и тотчас нырнул за укрытие, когда с шоссе грянул настоящий шквал огня. Укрывавшиеся за машинами или засевшие в овраге боевики били длинными очередями, не жалея патронов, чтоб прикрыть своих дружков.

-- Твари!

Атаман перекатился правее, за огромный валун, и, приподнявшись над ним, выстрелил трижды подряд. Один из бежавших по дороге чеченцев, остановившийся, чтобы огнем прикрыть товарища, завалился на спину, выронив АКМС, которым воспользоваться так и не успел. Второй же продолжал бежать, не обращая внимания на свистящие вокруг пули.

-- Сучье племя! - прорычал атаман, прикладываясь к прицелу. Он рванул спусковой крючок, уже не слыша звука выстрела, отрывистого, резкого, как удар бича, не чувствуя отдачи. Пуля прошла возле самой головы боевика, только дернувшегося в сторону, но продолжившего свой бег.

От шоссе длинной очередью ударил ПКМ, словно зашедшись в кашле. Несколько пуль чиркнули по валуну, служившему укрытием атаману, и каменное крошево впилось казаку в лицо, заставив того от души выругаться. А чеченец уже добрался до "Шевроле", но не полез в кабину, чтобы попробовать завести заглохший мотор и сбежать, вырваться из западни. Вместо этого он ловко запрыгнул в кузов пикапа, сорвав брезентовое полотнище.

-- Вот, Гордеич, нам, кажись, и хана!

Атаман зло сплюнул на землю, увидев развернувшийся к позициям казаков ствол крупнокалиберного пулемета ДШКМ. А через секунду на дульном срезе полыхнуло пламя, словно чеченец сварку включил, и по склону свинцовым градом ударили тяжелый пули.

Когда позади мчавшегося со скоростью сто километров в час "Рейнджроера" громыхнуло, Тамерлан Цараев выругался, помянув шайтана, а Ваха едва не потерял управление. Внедорожник вильнул из стороны в сторону, чуть не вылетев в кювет. Пронзительно заскрипели тормоза. Что-то стукнуло по корпусу, и не сразу главарь чеченцев понял, что это пуля, прилетевшая откуда-то из степи.

-- Засада! - крикнул Тамерлан. - Справа от дороги!

Сидевший позади Ахмед пинком распахнул дверцу, и тотчас оглушительно ударил его пулемет, а салон затянуло кислой пороховой гарью. Чеченец выпустил почти половину ленты, отсекая свинцовой завесой засевших возле дороги русских от сгрудившихся на шоссе машин, часть из которых уже охватило пламя.

-- На выход, живо, - приказал Цараев, первым выпрыгивая из "Рейнджровера". - Ахмед, прикрывай нас! Эти шакалы на том холме! Не дай им поднять головы, брат!

Из степи зазвучали выстрелы, редкие, одиночные. Над головами чеченцев засвистели пули, а одна из них ударила в потрескавшийся асфальт у самых ног Цараева, выбив сноп искр.

-- А, шайтан! - Боевик отпрыгнул, укрывшись за капотом "Рейнджровера", и вскинул АК-74, выпустив длинную очередь куда-то в пустоту.

Чеченцы выбирались из машин, и тотчас падали, сраженные редкими, но точными выстрелами русских. Не раз боевики точно так же устраивали засады, расстреливая метавшихся в панике врагов из укрытия, и теперь сами угодили в западню. Тамерлан Цараев бросил взгляд назад, увидев пикап "Шевроле", выглядевший абсолютно неповрежденным.

-- За мной, Ваха, - приказал вожак своему бойцу. - Ахмед, прикрой нас, сколько сможешь! Прижми их к земле на пару минут! Ну, бегом!

Пулеметчик, установив ПКМ на капот, выпустил очередь по холмику, с которого обстреливали колонну, а Тамерлан, согнувшись в три погибели, выскочил из-за машины, бросившись к пикапу. За ним, что-то закричав бессвязно, кинулся Ваха, на ходу стреляя в сторону противника из АКМС. Цараев добежал до изрешеченного "Лендкрузера". Машину развернуло поперек дороги, дверцы ее были распахнуты, и на асфальт выпали тела боевиков, так и не успевших сделать ни одного выстрела. Нырнув за высокий борт внедорожника, Тамерлан, зарычав сквозь зубы, выпустил весь магазин в сторону русских, чувствуя, как вырывается из рук мгновенно раскалившийся АК-74.

Ваха, тяжело, с присвистом дыша, опустился на колени рядом с Цараевым. Вожак чеченцев, меняя опустевший рожок, приказал:

-- Бежим к пикапу! Я первый, ты следом! Прикрывай меня! Просто стреляй, отвлеки этих шакалов!

-- Я понял, амир!

-- Приготовились, - Тамерлан Цараев подобрался, сжался в комок, чувствуя, как все тело колотит нервная дрожь. - Побежали!

Они выскочили из-за "Лендкрузера", Ваха, остановившись на миг, вскинул автомат, и тотчас, сдавленно вскрикнув, осел на асфальт, усыпанный стреляными гильзами. А Тамерлан уже забрался в кузов "Шевроле", стаскивая брезент, под которым был укрыт крупнокалиберный пулемет ДШКМ на самодельном станке. Он был уже заряжен и взведен, и все, что оставалось чеченцу, это развернуть оружие на цель, впившись до боли в ладонях в спаренные рукоятки на затыльнике пулемета, а затем нажать на гашетку.

Грохот выстрелов оглушил Тамерлана. Чеченец почувствовал, как вибрирует пол кузова под ногами, принимая отдачу. Под ноги со звоном посыпались гильзы, а над шоссе протянулась цепочка трассеров, бледными всполохами умчавшихся к холму. Первая очередь хлестнула по склону. Цараев взял поправку, второй очередью накрыв самый гребень.

-- Вот вам, шакалы! - с азартом закричал боевик, чувствуя, как содрогается от мощной отдачи пулемет.

Что-то с лязгом ударило в самодельный щиток, прикрывавший стрелка от пояса до плеч, а затем пули градом забарабанили по кабине и низким бортам кузова. Развернув пулемет, Тамерлан выпустил в ответ остатки ленты, торопливо нырнув за новой, которых множество было уложено под ногами, заранее набитых патронами.

Что-то мелькнуло под облаками, черная точка, стремительно увеличивающаяся в размерах. Гул вертолетных турбин на миг заглушил все прочие звуки, даже не смолкавший треск выстрелов потонул в этом могучем рокоте. Под треск лопастей над шоссе низко-низко пролетела винтокрылая машина, и порыв ветра, порожденный винтом, швырнул в лицо Цараеву горсть мелкого песка и пыли.

Тамрелан увидел, как Ахмед, держа пулемет на весу, открыл огонь вслед стремительно промчавшемуся над головами чеченцев вертолету. Его поддержали и другие боевики. А Цараев, глянув в другую сторону, увидел, как из поднебесья на шоссе стремительно пикирует второй вертолет. Главарь бандитов торопливо откинул затвор ДШКМ, заправляя свежую ленту в пулемет. Он почти успел, оставалось только дослать патрон в ствол. В этот миг под короткими крыльями вертолета что-то сверкнуло, а через две секунды реактивный снаряд FFAR калибра семьдесят миллиметров прямым попаданием уничтожил пикап вместе с пулеметом и самим Тамерланом, так и не успевшим выстрелить.

Низкий утробный рокот ДШКМ, проклятой "сварки", памятной еще по афганской юности, перекрыл звуки перестрелки. Тяжелые пули ударили в склон холма, а одна угодила точно в тот самый валун, за которым залег атаман, разнеся его в пыль. Осколки каменными иглами впились в лицо, и казак запоздало закрыл ладонями глаза.

Рядом кто-то закричал от боли. Пятидесятиграммовая бронебойно-зажигательная пуля Б-32 калибром 12,7 миллиметра со стальным сердечником оторвала неосторожно выглянувшему из укрытия станичнику руку по локоть, и теперь он, вскочив на ноги, вертелся на месте, ничего не замечая вокруг и пытаясь пережать культю, из которой хлестала потоком кровь.

-- Подавить пулемет, - хрипло прокричал атаман. - Весь огонь на пулеметчика! Заткните его, хлопцы!

Сразу несколько казаков открыли частый огонь из карабинов и ружей по "Шевроле", заставив чеченца скрыться. В этот миг еще один боевик высунулся из-за соседней машины, уже превращенной в настоящее решето. Он забросил на плечо цилиндр противотанкового гранатомета РПГ-26. Звук выстрела на миг заглушил треск автоматов, и над асфальтом скользнула дымная стрела реактивной гранаты.

-- Батько, атас! - успел крикнуть Гордеев, пытавшийся стрелять, удерживая "калаш" здоровой рукой. - Гранатомет!

Кумулятивная граната ПГ-26 взорвалась в десятке шагов от атамана, и того отшвырнуло на жесткую землю. Перед глазами казака вспыхнул настоящий фейерверк, а когда он пришел в себя, первым, что увидел, были пронесшиеся над шоссе на бреющем серыми тенями вертолеты.

Морские пехотинцы, грохоча ботинками, бежали по бетонному покрытию летного поля к вертолету UH-1Y "Веном", уже раскручивавшему лопасти несущих винтов. Рядом с ним замер, прижавшись к серым квадратам взлетной полосы, ударный AH-1Z "Вайпер" с полным вооружением на внешней подвеске, пусковыми установками противотанковых ракет "Хеллфайр" и блоками семидесятимиллиметровых НАР. Капитан Энрике Мартинес, полностью экипированный, с карабином М4А1 с подствольным гранатометом, в надвинутой на самые глаза каске, наблюдая за суетой на летном поле краем глаза, выслушивал последние указания своего командира.

-- "Хищник", выполняя контрольный облет, обнаружил автоколонну, движущуюся на северо-запад, - сообщил командир батальона морской пехоты, лично вышедший провожать своих людей. - Восемь машин, у пассажиров оружие. Вероятно, это чеченцы. Случаи нападения бандитов на мирное население в соседних регионах уже были, капитан, как и жертвы среди гражданских. Сейчас этот отряд в квадрате Ромео-восемь, "Пионер" его сопровождает. Я приказываю вам остановить чеченцев, разоружить их и заставить вернуться обратно! Ваш позывной - "Птица-один", капитан! С вами пойдет "Гадюка" огневой поддержки, ее позывной "Птица-два", я, как обычно "Гнездо". Будьте на связи, обо всех изменениях докладывайте немедленно! Если вам окажут сопротивление, разрешаю применить оружие!

Полковник Джек Райс требовательно взглянул на своего офицера, и Энрике, что было духу, гаркнул прямо в лицо своему командиру:

-- Есть, сэр! Приказ ясен, сэр!

-- Выполняйте, капитан! И не рискуйте напрасно своими парнями!

Мартинес, придерживая висевший на плече карабин, бросился к вертолету, последним поднимаясь на борт готовой взмыть в небо винтокрылой машины. Его бойцы уже были внутри, рассевшись на жестких сидениях. Ухватившись за поручень, капитан рывком забросил свое тело в десантный отсек, занимая место за пулеметом М134 "Миниган", установленным в проеме.

-- Взлетаем, сэр! - крикнул сквозь вой спаренных турбин "Дженерал Электрик" пилот в глубоком шлеме и очках, почти полностью скрывавших его лицо.

Вертолеты оторвались от земли почти одновременно, синхронно развернувшись и взяв курс на север. Взглянув направо, Мартинес увидел что "Кобра", основной вертолет огневой поддержки Морской пехоты, переживший очередную модернизацию, бог весть какую по счету за полувековую карьеру, и теперь почти не уступавший по возможностям армейскому АН-64 "Апач", заняла эшелон полусотней футов выше. Кто-то из моряков, тоже заметив эскорт, помахал рукой, и капитан увидел, как пилоты "Гадюки" машут в ответ, приветствуя братьев по оружию.

Встречный ветер продувал насквозь десантный отсек, в котором теснились полторы дюжины полностью экипированных бойцов. Моряки щурились, прикрывая глаза руками, кто-то опустил на глаза пластиковые очки, спасаясь от настоящей песчаной бури, поднятой винтами взлетавших вертолетов. Энрике Мартинес глянул вниз, увидев, как исчезает, уносясь назад, знакомая панорама аэродрома Грозный-Северный, основной базы американской морской пехоты здесь, в Чечне, переименованного самими американцами в Кэмп-Индия. Как на ладони были видны стоявшие вне ангаров, в полной готовности к взлету, вертолеты и самолеты. По периметру летного поля выстроились "Хаммеры" и бронемашины LAV-25, образовавшие последний рубеж обороны авиабазы. И возле одного из бронетранспортеров, нацелившего тонкий, как жало, ствол автоматической пушки куда-то в небо, командир морских пехотинцев увидел неподвижную фигуру девушки, покрывшей голову черным траурный платком.

Лейла Дадоева, последняя из своей семьи, истребленной чеченскими боевиками в Урус-Мартане, вышла провожать в очередной вылет своего спасителя. Энрике Мартинес знал, что чеченка так будет ждать его возвращения на краю летного поля, глядя в небо, и безошибочно узнает тот вертолет, что принесет обратно на базу капитана. И лишь увидев, как он снова ступит на землю, живой и невредимый, Лейла молча развернется и уйдет обратно в штаб.

Геликоптер набирал высоту, карабкаясь куда-то под облака. Мелькнули окраины чеченской столицы, еще носящие на себе следы отгремевших почти полгода назад боев, зазмеилась серая лента дороги, по которой ползли неторопливо редкие грузовики и автобусы, курсировавшие между поселками.

Весь полет занял не больше десяти минут. С воздуха невозможно было понять, где заканчивается территория Чечни, и начинается Ставропольский край. Всюду одинаковая серая блеклая степь, рассеченная полосой автомобильного шоссе, пару раз мелькнули в стороне хутора, обнесенные высокими заборами, похожие на приготовившиеся к вражескому штурму крепости.

-- Капитан, сэр, смотрите, - один из моряков, замотавший лицо до самых глаз клетчатым платком-шемахом, указывал на дорогу, служившую единственным видимым ориентиром. - Вон они!

Несколько машин, в основном внедорожники, сгрудились на шоссе, полностью перекрыв движение. Между ними была видна какая-то суета, люди, похожие с высоты четырех сотен футов на муравьев, бегали туда-сюда.

Командир морских пехотинцев достал ноутбук, подключенный к "тактическому интернету". Несколькими кликами мыши он вызвал на экран картинку напрямую с камер кружившего в трех с половиной тысячах футов над местом боя беспилотного разведчика RQ-2С "Пионер", недосягаемого для возможного огня с земли, просто невидимого для тех, кто находился внизу, занятый всецело истреблением себе подобных.

-- Посмотрим, какие тут есть сюрпризы, - хмыкнул Мартинес, вглядываясь в понятную до мелочей для опытного глаза картинку. - Отлично! Слева от шоссе группа целей. Укрыты за гребнем холма. Вероятно, это местные. Дьявол, они же устроили засаду на банду!

"Дрон", паривший под облаками, сканировал землю в инфракрасном режиме, и никакой камуфляж, самый искусный, не мог спасти от его всевидящего взгляда. Установленная на стабилизированной платформе под фюзеляжем электронно-оптическая камера Wescam DS-12, способная вести съемку как в видимом, так и в инфракрасном диапазоне, позволяла капитану Мартинесу видеть все, что происходило внизу, точно рассчитывая каждый свой маневр.

-- Снижайся до двухсот футов, - приказал пилоту Энрике Мартинес. - Пройди вдоль автострады!

"Веном", полого скользя к земле, пролетел над асфальтовым полотном шоссе, и капитан Мартинес смогу понять, что не все люди там, внизу, бегают. Вокруг машин хватало неподвижно лежавших фигур, а на обочине были видны черные проплешины взрывов.

-- Там идет бой, сэр! - заметил морпех, сидевший напротив Мартинеса и с интересом наблюдавший за происходящим на земле.

Что-то сверкнуло внизу, и Энрике увидел летящие вслед их геликоптеру трассеры, похожие на искры над костром. Пули с дробным грохотом забарабанили по днищу, и один из десантников закричал от боли, сжимая обеими руками колено, штанина на котором мгновенно потемнела от крови.

-- Хесус Мария! - выдохнул Мартинес. - Мы под обстрелом! Эти ублюдки в нас стреляют! Гнездо, - вызвал он командный центр, - здесь Птица-один, мы атакованы с земли! Открываем ответный огонь! - И сразу же переключаясь на другую частоту, обратился к своему грозному эскорту: - Птица-два, нужна огневая поддержка!

Внизу вновь сверкнула вспышка, и командир морпехов увидел, как дымная игла реактивной гранаты настигает вертолет. Пилот UH-1Y, настоящий ветеран, помнивший небо Ирака и Афганистана, отлично узнавший на своей шкуре, что такое зенитный огонь, вышел из-под обстрела энергичным маневром, так что моряки едва не выпали наружу, а ракета бессильно взорвалась в нескольких десятках метров, когда сработал самоликвидатор. А "Кобра", набирая высоту, уже заходила на цель.

Энрике Мартинес увидел, как из-под крыльев "Кобры" сорвались огненными каплями неуправляемые ракеты "Гидра-70", и там, куда они обрушились, вспухли огненные шары. А затем на носу AH-1Z вспыхнуло пламя, и по шоссе свинцовым валом прокатился град двадцатимиллиметровых снарядов, выпускаемых автоматической трехствольной пушкой М197 со скоростью полторы тысячи штук в минуту. Длинная очередь буквально разрезала пополам угловатый черный внедорожник, возвышавшийся на обочине, вместе с теми, кто скрывался за его высоким бортом.

-- Ублюдки! - Энрике Мартинес подскочил к турели с "Миниганом", щелкнув тумблером подачи питания. - Гребанные выродки!

Капитан ухватился за рукоятки управления огнем, вдавив клавишу гашетки, и от дульных срезов всех шести стволов вниз, к дороге, устремился сплошной поток пламени. Турель почти полностью гасила отдачу, которую не смогу бы выдержать ни один человек, только вибрация передавалась стрелку, водившему стволами из стороны в сторону и отчетливо видевшему, как шквал пуль рвет на куски тела боевиков, пытавшихся укрываться за машинами.

-- Капитан, сэр, - один из моряков тронул Мартинеса за рукав, указывая в сторону. - Ублюдки пытаются сбежать!

-- Черта с два!

Покрытая толстым слоем пыли и грязи "Нива" сорвалась с места, и, лавируя меж расстрелянных, буквально изрешеченных шквалом огня с земли и с воздуха машин, двинулась в сторону далекой отсюда границы. Энрике Мартинес повел стволами, взяв упреждение, и вновь нажал на гашетку. Звук пулеметной очереди, похожий на звериный рык, заглушил все остальные звуки, и морпех подхватил этот рык, когда увидел, как рой пуль, выпущенных из "Минигана", накрыл удиравшую машину свинцовым облаком.

-- "Птица-два", я "Птица-один", - Мартинес щелкнул тангетой рации, вновь вызывая экипаж вертолета огневой поддержки. - Зависни в полумиле от шоссе, веди наблюдение! Будь готов прикрыть нас огнем!

-- Роджер, "Птица-один"!

-- Будь внимателен, - напомнил Мартинес. - По данным разведки противник располагает ПЗРК!

"Кобра", из-под крыльев которой хищно щерились обтекателями блоки ракет, взмыла над затянутым дымом шоссе, уходя в сторону по широкой дуге. Мартинес, протиснувшись между пилотами, приказал:

-- Садимся!

-- Есть, сэр!

"Веном", разгоняя лопастями дымную пелену, коснулся земли полозьями шоссе в сотне ярдов от дороги, и Энрике Мартинес первым спрыгнул на землю. Отскочив в сторону, он припал на колено, вскидывая карабин и беря на прицел горящие остовы машин. Следом за ним выскакивали, рассыпаясь цепью, остальные морпехи. Ротный старшина Бенджамен Коул, сошедший на землю следом за своим командиром, плюхнулся на живот, упирая в землю сошки пулемета М240, готовый смести любого противника, какой мог уцелеть в разверзшемся на шоссе аду, шквалом пуль калибра 7,62 миллиметра.

-- Вперед, - приказал Мартинес, встав и махнув рукой в направлении дороги. - Смотреть в оба! Если кого-то увидите - огонь на поражение! Джилли, прикрой нас! Будь на связи! Пошли, парни!

Капрал Стивен Джиллис упал за ближайший камень, направив на шоссе полуавтоматическую винтовку Mark-11 mod.0. В мощный оптический прицел "Леупольд" LRT переменной кратности он мог видеть все, что происходит среди вздымавшихся над автострадой клубов дыма и пыли, и был способен с первого выстрела вогнать пулю калибра .308 в цель размером с лист блокнота за сотню ярдов. Остальные моряки, не сводя стволов и напряженных взглядов с ленты дороги, загроможденной горящими машинами, редкой цепью двинулись вперед.

-- Внимание, движение на двух часах! - раздался в наушнике чуть искаженный шумом помех голос снайпера, прикрывавшего моряков. Услышав это, Энрике Мартинес развернулся, и ствол его карабина оказался направлен прямо в грудь выскочившему из-за расстрелянной машины чеченцу.

-- Эй, стоять, - крикнул капитан, даже не поняв, что произнес это по-английски. - Брось оружие!

Это был совсем еще мальчишка, на вид лет восемнадцати или еще моложе. Но на нем был разгрузочный жилет, на голове - зеленая повязка, как у настоящего вахабита, а в руках - автомат АКМС с кривым магазином и складным плечевым упором.

-- Оружие на землю! Живо!

Чеченец помедлил пару секунд. На него уже были нацелены с полдюжины стволов, морпехи обступили боевика со всех сторон, и их пальцы подрагивали на спусковых крючках. Парень затравленно глядел на американцев, он был напуган, перепачкан копотью, а из ушей бежали по грязным щекам струйки крови. Внезапно чеченец, оскалившись, точно безумец, и что-то прокричав, вскинул "калашников".

-- Огонь!

Морпехи нажали на спуск, не дожидаясь команды капитана Мартинеса. Затрещали автоматные очереди, сам Энрике выпустил в упор три или четыре патрона, и видел, как чеченца сбило с ног свинцовым шквалом. И тотчас где-то за спиной раздались частые выстрелы из снайперской винтовки, отрывистые, сухие, как удары кнута.

-- Джилли, доклад! - прокричал в микрофон Мартинес.

-- Пулемет на семи часах! Цель поражена! Чисто!

-- Чертов сопляк, - Мартинес, не ослабляя хватку на оружии, подошел ближе к расстрелянному едва ли не целым отделением чеченцу, убедившись, что зрение его не подвело. Это был мальчишка, даже бороду отрастить еще не успел, так, какая-то клочковатая щетина. Но, черт возьми, у него было оружие в руках и он хотел стрелять в морских пехотинцев, хотя достаточно было просто бросить автомат на землю, и тогда этот пацан остался бы жив.

-- Сэр, кто-то идет, - один из моряков, вооруженный вместо карабина полуавтоматическим дробовиком "Бенелли" M1014 JSCS двенадцатого калибра, указал на фигуры людей, возникшие по другую сторону дороги. Один из незнакомцев размахивал чем-то белым над головой, но Мартинес уже видел оружие в его руках.

-- Внимание! Огонь открывать по команде! Смотреть по сторонам!

К американцам вышли трое, явно не чеченцы. Первым шагал плечистый упитанный мужик с роскошными усами подковой. В одной руке у него был белый платок, второй он держал за цевье странную винтовку, похожую на АК, но с необычно длинным стволом, трубой оптического прицела над ствольной коробкой и ортопедическим прикладом с вырезом. Слева от него пружинисто шагал парень в потертом выцветшем камуфляже с трехцветным шевроном на рукаве и с автоматом АК-74 на плече, а справа - еще один мужчина в штатском и с обычной двустволкой.

-- Стоять! - крикнул Мартинес, на этот раз уже по-русски. - Ни с места! Кто такие?

Этих троих парни Мартинеса могли снять за три секунды, но капитан видел движение на гребне невысокого холма и был уверен, что он и его моряки тоже на прицеле. Правда, сам холм был на мушке у "Кобры", зависшей вне досягаемости из стрелкового оружия, и одного залпа хватило бы, чтобы срыть холмик до основания.

-- Я глава администрации станицы Осиновской, - назвался усатый мужик. - Эти бандиты хотели напасть на наш поселок. Мы - отряд местной самообороны. Спасибо, что вмешались!

-- Стойте на месте, - повторил командир морских пехотинцев. - Иначе откроем огонь!

Поднеся к губам микрофон рации, Энрике Мартинес переключился на частоту базы, четко произнеся:

-- Гнездо, это Птица-один! Противник уничтожен, у нас есть раненый! Здесь вооруженные гражданские из числа местных жителей, Гнездо! какие будут указания?

-- Птица-один, приказываю разоружить все незаконные формирования, - немедленно отозвался командир батальона, словно только и ждал, когда Мартинес выйдет на связь. - Повторяю, гражданских разоружить!

Переговоры заняли не больше минуты, и все это время трое русских, так и не выпустившие оружие из рук, хотя и направившие стволы в землю, стояли неподвижно, словно изваяния. На каждого было направлено не меньше двух стволов. Напряжение повисло в воздухе, становясь таким же ощутимым, как запах горелой резины, от которого першило в горле. Морпехи едва сдерживались от того, чтобы нажать на курок, изрешетив ничем не прикрытых русских, выглядевших на удивление спокойными.

-- Вы обязаны сдать оружие, - потребовал Мартинес, выйдя вперед и взглянув в глаза назвавшемуся главным русскому.

-- С какой стати? Посмотри вокруг! На нашу станицу хотела напасть вооруженная до зубов банда, рыл сорок, не меньше! Нас никто не защитит кроме нас самих! Здесь ни власти, ни закона! И мы не обязаны выполнять ваши приказы, эта территория вне вашей зоны ответственности! Это из-под вашего крылышка сюда притащилась целая банда, и не в первый, между прочим, раз!

-- Это не бандиты, это дети, - помотал головой Мартинес. - И вы их расстреляли из засады.

-- У этих детей до черта оружия, и совсем не игрушечного! Они сюда не погулять приехали, мать вашу! Подумай, что они сделали бы с нашими женщинами, если бы нам нечем было их остановить! Американец, это наша земля, и мы хотим ее защищать, защищать наших детей, наших жен, наши дома! И будем это делать! Мы не воюем с вами, и не воюем с чеченцами, но никому не позволим приходить в наш дом с оружием, грабить и насиловать! Если хотите стрелять - жмите на курок сейчас!

-- Черт возьми! - разозлился офицер. Энрике Мартинес понимал, что приказ штаба ошибочный, оттуда, наверное, плохо видно, кто бандиты и террористы, а кто просто спасает свои жизни. И он принял решение, сказав русскому: - Убирайтесь отсюда, живо! Если через пять минут мы увидим кого-то из вас, откроем огонь!

Русские развернулись, двинувшись обратно на холм под пристальными взглядами моряков, постоянно ожидавших какой-то хитрости. И лишь окончательно убедившись, что русские уходят, Энрике Мартинес скомандовал:

-- Собрать оружие! Стаскивайте трупы на обочину! Выставить наблюдение!

Пока четверо моряков, вооруженных снайперской винтовкой и пулеметом, контролировали подходы к шоссе, остальные, в том числе и капитан Мартинес, считавший, что офицерские погоны даны вовсе не для того, чтобы отлынивать от работы, занялись тем, что один из морпехов назвал, матерясь, "генеральной уборкой". Кто-то тащил на обочину тела убитых чеченцев, подхватив их за руки-ноги. трупы выкладывали в ряд, и Энрике Мартинес с удивлением понял, что из десяти мертвецов девять погибли, не дожив и до восемнадцати лет, и короткие бородки не могли обмануть командира морских пехотинцев.

-- Это же пацаны, - с удивлением воскликнул моряк, только что кинувший на обочину замотанный в обрывки камуфляжа кусок пропеченного мяса, в котором едва угадывались очертания человеческого тела. - Сопливые щенки, а не "духи"!

-- Эти щенки всей стаей запросто порвут кого угодно, - хмыкнул Мартинес, указав на кучу оружия, собранного в разгромленной колонне.

Трофеи американцам достались солидные. Кроме АК разных модификаций морпехам достались почти целыми три пулемета ПКМ и пара легких РПК с рожками или дисковыми магазинами. В одной из машин нашли целый вещмешок, полный ручных гранат, а в другой - связку противотанковых гранатометов РПГ-26. Энрике Мартинес только поежился, представив на миг, что гранатометы не лежат мирно в багажнике, а оказались в руках чеченцев в тот миг, когда над шоссе появились американские вертолеты. Талибы, набившие руку, еще воюя с советскими солдатами, залпом из десятка РПГ могли сбить вертушку почти со стопроцентной вероятностью. Глупо было полагать чеченских боевиков, сражавшихся с русскими уже почти двадцать лет, менее искусными.

-- Какого черта мы торчим в Чечне, если местные устраивают набеги на соседние штаты, как какая-то орда варваров? - мрачно спросил капитана один из его бойцов, утирая текущий по лбу градом пот. - Мы просто смотрим, отгородившись высокими стенами. А эти сопляки где-то добыли чертову кучу стволов и наверняка устроили бы настоящую резню, если бы не эти русские. Между собой муслики, кажется, уже навоевались, и теперь решили взяться за соседей.

Энрике Мартинес помотал головой, ничего не ответив. Банда, уничтоженная посреди степи, была не первой, устроившей такой рейд, и их предшественники оказались несколько удачливее. Русские до сих пор не создали эффективной полиции, порядок поддерживался в отдельных городах, жителям же небольших поселков, отрезанных от цивилизации десятками миль безжизненной равнины, оставалось полагаться на самих себя - или на Господа Иисуса. Чечня была похожа на кипящий котел. Несколько месяцев подряд, с самой капитуляции русских, там шла настоящая резня между кланами, поделившими всю территорию бывшей республики.

Последнее время наступило затишье, сильные урвали себе по куску и пока переваривали добычу, слабые оказались уничтожены, но напряжение никуда не исчезло. Еще немного - и адское варево хлынет через край, заливая все вокруг. Но командир морских пехотинцев понимал, что их слишком мало, чтобы устанавливать в этом диком краю свои порядки. Двадцать четвертый экспедиционный батальон Морской пехоты, в чьей зоне ответственности находился этот регион, насчитывал всего две с половиной тысячи человек, из них почти полторы было расквартировано в чеченской столице, а остальные малыми гарнизонами стояли в других городах крупных поселках. Этих сил еще как-то могло хватить, чтоб напомнить местным о присутствии американцев, но для вмешательства в происходящее было явно недостаточно. В Чечне каждый мужчина, мальчишка мог быть солдатом. Оружия тоже хватало, его в каждом доме было полно, и людей, умеющих воевать, тоже было полно, многие вообще ничего больше не умели, только нажимать на курок. Среди местных было немало таких, кого еще учили инструкторы из Турции, Саудовской Аравии, Иордании. Тронь их - и вспыхнет настоящая война, потому, наверное, командование и предпочитало делать вид, что никаких чеченцев рядом вообще нет, а те делали вид, что не замечают в упор американцев, безвылазно сидевших на своих укрепленных базах.

-- Интересно, где "духи" достали такую кучу оружия? - спросил, скорее самого себя, чем своего командира, моряк, остановившийся отдышаться. - Они воюют непрерывно, должны были истратить все запасы, но вместо этого с каждым днем у них все больше стволов на руках! Как будто готовятся к очередной войне! Все новое, гранатометы, ракеты, видели даже снайперские винтовки пятидесятого калибра и ПЗРК!

Энрике Мартинес пожал плечами, помотав для убедительности головой. Морские пехотинцы даже не пытались охранять границы, лишь для видимости вели наблюдение с беспилотников, и караваны боевиков, приходящие с юга, могли беспрепятственно передвигаться по территории Чечни, перевозя все, что угодно. Ну а то, что на большей части попадавшего в республику оружия были клейма иранских и китайских государственных заводов, могло оказаться просто случайностью. Или не могло, но об этом американские морские пехотинцы старались не задумываться.

-- А ведь эти русские едва не устроили стрельбу, когда вы потребовали их сдать оружие, капитан, сэр, - заметил тот же морпех.

-- В таком случае, нам пришлось бы не сладко, - скривился, сплюнув под ноги, капитан Мартинес. - Надо было бы таскать и их трупы тоже, будь я проклят!

Разговорчивый морпех кивнул, наверное, как и его командир, представивший, что сделал бы с русскими, вооруженными охотничьими ружьями, штурмовой вертолет "Кобра". Это был бы даже не бой, так, стрельба по мишеням в тире, ведь местные, в отличие от пришедших с юга чеченцев, не имели ни одного РПГ.

-- Здесь раньше жили казаки, особая каста, - сообщил Энрике Мартинес, блеснув знаниями. На самом деле все время, что его батальон находился в Чечне, офицер читал, стараясь узнать как можно больше о том мире, в который он попал. Читал, используя для этого каждую свободную минуту, жадно, запоем, все подряд, что попадалось на глаза, словно боялся не успеть прочесть нечто важное.

-- Казаки?

-- Когда у русских не было даже коммунистов, а был царь, казаки считались элитными войсками, почти как "рейнджеры". В мирное время они растили хлеб и пасли скот, селились на границе Российской Империи, первыми оказываясь на пути любого врага. А когда их призывали на службу, казаки должны были явиться со своим оружием в отличие от остальных солдат, которые получали все необходимое из арсеналов. У них часто укрывались преступники, и власти не имели шансов получить этих преступников обратно для суда и наказания. Казаки всегда жили по своим законам, никому не подчиняясь. Они ценили свободу. Когда в России произошла революция, казаки воевали с коммунистами до последнего, и были уничтожены почти все. Те русские, которых мы видели - потомки настоящих казаков. Они могут постоять за себя и никому просто так не дадутся, даже нам. Если станет по-настоящему горячо, проще их всех уничтожить сразу, не дав времени на ответный выстрел. Если бы эти парни получили побольше настоящего оружия, они бы сами навели порядок в Чечне и никого не пустили через свои границы. И знаешь, я их понимаю, ведь эти люди защищают свои дома и свои семьи, они ни на кого не хотят нападать, хотя бы потому, что им есть, что терять.

Моряки, ругаясь сквозь зубы, между тем закончили свою работу. Трупы сбросили в овраг у дороги, и, не долго думая, облили бензином из канистры, отыскавшейся в одной из принадлежавших прежде самим чеченцам машин, а затем зажгли. Пламя взметнулось высоко над степью, и морпехи поморщились от запаха горелого мяса, волной растекшегося по округе.

Отойдя от места огненного погребения, Энрике Мартинес задумчиво взглянул на кучу оружия, собранного на месте боя его людьми. Подошел ближе, подняв с земли АК-74, повертел автомат в руках, убедившись, что он был хотя и старого образца, еще с деревянным цевьем и прикладом, но в идеальном состоянии, будто только утром его взяли со склада. "Калашников" американский офицер уважал, как и любой, кому приходится пользоваться оружием не в тире, а в бою, когда от надежности механизма зависит собственная жизнь. АК-74 был настолько надежен, насколько этого можно вообще ждать от творения рук человека. В прочем, менять на него свой М4 Энрике Мартинес не собирался, ведь карабин при должной заботе был не менее безотказным, превосходя "калашников" в точности.

Морским пехотинцам достался неплохой арсенал. Среди того, что подобрали с тел погибших чеченцев, кроме "калашниковых" калибра 7,62 и 5,45 миллиметра, было несколько пулеметов, в том числе два могучих ПКМ, на которые пулеметчики из взвода Мартинеса смотрели не без зависти. Нашлась также пара снайперских винтовок СВД, одна из них - в десантной модификации, со складывающимся прикладом и укороченным пламегасителем.

-- Что будем со всем этим делать, командир? - спросил старшина Коул, незаметно подошедший к пребывавшему в раздумье капитану. Разговаривая, морпех смотрел не на собеседника, а на ближайшие холмы, и туда же был направлен ствол М240, который старшина держал наперевес без видимого усилия, несмотря на килограммов веса.

-- По правилам мы должны доставить все на базу, и там уничтожить.

-- Именно так мы и обязаны поступать, верно. Но мне кажется, командир, ты что-то задумал?

Бенджамен Коул испытующе взгляну на капитана, и Мартинес согласно кивнул - скрывать хоть что-то от того, с кем вместе они встретили атаку русских танков, кто собой закрывал капитана от пуль и рвущихся вокруг снарядов, Энрике не мог и не хотел.

-- Мы не всегда будет такими же расторопными, как сейчас, сержант, - произнес негромко Энрике Мартинес. - Сегодня русским повезло, но в другой раз, когда нас рядом не будет, много они смогут сделать против такой же банды с охотничьими ружьями? Мы не вмешиваемся в дела местных, ничего не делаем, что защитить мирное население, и, по мне, будет справедливо, если мы позволим русским самим себя защищать. Думаю, это оружие может им пригодиться, во всяком случае, это лучше, чем пустить его под пресс!

-- Как бы из этого оружия русские потом не стали стрелять в нас же! Они могут и не оценить твою заботу, капитан!

-- Мы сюда явились непрошеными, разрушили их страну, и ничего не делаем, чтобы вернуть мирную жизнь. Русским есть за что нас ненавидеть, верно. Но я думаю, у тех парней, которых мы с тобой видели здесь, найдутся дела поважнее, чем устраивать партизанскую войну. Например, защищать свои дома и свои семьи от всяких выродков. И я хочу им помочь в этом, сержант!

Коул ничего не ответил, только пожав плечами. Ни он, ни один из морских пехотинцев не стал возражать и тогда, когда Энрике Мартинес приказал оставить на месте половину трофеев и почти все боеприпасы, приказав погрузить в вертолет лишь гранатометы и снайперские винтовки - его щедрость все-таки имела разумные границы.

-- Уходим отсюда, парни, - приказал капитан Мартинес, бросив последний взгляд на место короткого, но ожесточенного боя. - Все в вертолет!

Морские пехотинцы, один за другим, забрались в десантный отсек UH-1Y "Веном", рассаживаясь на жестких сидениях. Пилот, дождавшись, когда все оказались на борту, предупредил:

-- Взлетаем!

Вертолет плавно оторвался от земли, окутанный клубами пыли, и, набирая высоту, лег на обратный курс, в сторону чеченской границы. "Кобра" огневой поддержки заняла привычную позицию выше и правее, словно сторожевой пес, готовый в любой миг по команде хозяина броситься на любого врага. А еще выше парил беспилотный разведывательный самолет RQ-2 "Пионер", в баках которого горючего оставалось только на обратный путь до базы.

Моряки уже не видели, как к месту боя со стороны казачьей станицы подошла небольшая колонна, три машины, битком набитые вооруженными казаками. Станичники споро загрузили оставшееся на месте стычки оружие, сложенное на обочине, забросили цинки с патронами, и, не забыв обыскать прилегающую территорию, двинулись обратно. А в это время вертолеты Морской пехоты уже летели над окраинами Грозного.

С высоты нескольких сотен футов Энрике Мартинс, положивший на колени карабин М4А1, смотрел на город, раскинувшийся во всю ширь, до самого горизонта. Были видны покрытые копотью, разрушенные артиллерийским огнем и бомбардировками дома, свидетели давних боев, сотрясавших чеченскую столицу. С ними соседствовали современные небоскребы, громады из стекла и стали, построенные буквально в последние дни перед началом операции "Доблестный удар". Их строили русские, на русские деньги, но для чеченцев. С тех пор ни в Грозном, ни где-либо в Чечне, не строили почти ничего, если не считать полуподпольных нефтяных скважин и нефтеперегонных заводов, единственного намека на промышленность. Даже скот в горах почти не растили, вместо этого его угоняли друг у друга, забираясь и в соседние регионы. Но, несмотря на это, в городе было многолюдно, на улицах хватало дорогих авто, роскошных седанов "Мерседес" и БМВ, внедорожников "Лексус", даже "Хаммеров".

Пролетев над городом и вызвав оживление среди бродившего по улицам люда, вертолеты приземлились на аэродроме Грозный-Северный, единственном островке спокойствия в бурлящем море, раскинувшемся вокруг. Каменная стена, сложенная из толстых плит, обрамленная минными полями, отрезала кусок чеченской земли от окружающего мира, на который поверх ее гребня, увитого колючей проволокой, уставились стволы шестидюймовых гаубиц М777, минометов, сорокамиллиметровых автоматических гранатометов и пулеметов "Браунинг" пятидесятого калибра. И как только Энрике Мартинес ступил на бетон летного поля, к нему молча приблизилась Лейла Дадоева. Девушка, не произнеся ни слова, протянула капитану флягу, наполненную чистой водой, опуская взгляд.

-- Спасибо!

Энрике Мартинес сделал большой глоток, передав флягу старшине Коулу. Сосуд пошел по рукам, словно морские пехотинцы причащались, будто в храме. На них смотрели со всех сторон, но никто не пытался шутить или как-то комментировать происходящее. К этому странному ритуалу уже привыкли, только новички, лишь недавно прибывшие на базу по замене, уставились на происходящее с удивлением.

-- Спасибо, - еще раз поблагодарил капитан Мартинес чеченку по-русски, протягивая ей заметно полегчавшую флягу.

Лейла так же молча развернулась, двинувшись к казармам, расположенным вдоль кромки летного поля. А навстречу ей уже выкатывался из-за ангаров "Хаммер" с красными крестами, чтоб забрать раненого морпеха и доставить его в госпиталь.

-- Всем вернуться в расположение, - приказал Энрике Мартинес. - Отдыхайте, парни! Вы все хорошо сегодня поработали!

Сам командир отправился в штаб, где его доклада уже ждал полковник Райс. Рассказ Мартинеса об инциденте на шоссе не произвел особого впечатления на командира батальона. Здесь, в Чечне, стреляли каждый день, все воевали со всеми, и это была лишь одна из многочисленных стычек. Люди уже привыкли к крови и постоянной близости смерти. Короткий бой, конечно, вошел в оперативную сводку, увязнувшую в потоке информации, соединявшем базу в Грозном с вышестоящими штабами, и вскоре об этом происшествии забыли, чтобы вспомнить намного позже.

События в Чечне были тайной для большинства жителей огромной страны, и не потому, что о них молчали. Просто для миллионов москвичей, петербуржцев, жителей других русских городов и деревень от псковских лесов до камчатских сопок все это имело значение намного меньшее, чем то, чем они будут завтракать, кормить своих детей. Ничего не знал о происходящем и Хусейн Шарипов, до которого новости вообще доходили долго с тех пор, как полевой командир, перешедший на легальное положение, прибыл в Архангельскую область. Американцы щедро платили ему и его людям за то, что чеченцы решали чужие проблемы, обеспечивая безопасность строящегося нефтепровода. Решали так, как умели, кровью заливая любые попытки сопротивления, но северные леса скрывали все, а американцы... Американцы как раз и платили щедро, не жалея долларов, за то, чтобы никогда больше об этих проблемах не слышать.

Хусейн Шарипов давно забыл о своей родине, не интересуясь новостями, изредка доходившими до него с увенчанных снежными шапками гор, а в последнее время он оказался не в курсе даже того, что происходило вокруг. Последние недели боевик провел в американском госпитале, ставшем для вольнолюбивого чеченца настоящей тюрьмой. Он уже вполне пришел в себя после долгого перехода через дикие леса, раны зажили и силы вернулись. Только по ночам снились братья, так и оставшиеся в той русской деревне навсегда.

Джеймс Уоллес навестил полевого командира лишь раз, вскоре после того, как Шарипова доставил в госпиталь патруль Сто первой воздушно-штурмовой дивизии, подобравший едва державшегося на ногах, истекавшего кровью чеченца у самой границы американской зоны ответственности. Агент ЦРУ без приглашения, без стука вошел в отдельную палату, у дверей которой дежурили, сменяя друг друга, американские десантники. Хусейн, лежавший неподвижно на жесткой койке, молча наблюдал за гостем, сверкая яростным взглядом. А американец подошел к окну, задумчиво глянув наружу, молча подвинул стул поближе к кровати, и, усевшись на него, закинул ногу на ногу.

-- Ты нам прибавил головной боли, - процедил сквозь зубы Уоллес. - Создал немало чертовых проблем! Какого дьявола тебе потребовалось лететь на русскую территорию?!

-- Это была месть. Я должен был отомстить за своих братьев, взять с русских плату кровью. Это закон моего народа, закон гор.

-- Ты кретин! - Уоллес с вызовом посмотрел в глаза Шарипову, при этих словах нервно дернувшемуся, словно намеревался вскочить с постели. - Мы платим тебе деньги, и неплохие деньги за то, чтобы ты делал для нас работу. А об этом мы тебя не просили. Ты угробил своих людей, разозлил русских. Я начинаю сомневаться, Хусейн, правильно ли поступил, решив пристроить тебя к нашим делам.

Чеченец сверкнул глазами, презрительно скривившись:

-- Вы, американцы, привыкли все мерить деньгами. А мы, горцы, еще помним, что такое мужская честь. У нас свои обычаи, тебе не понять их!

-- А мне начхать на ваши обычаи, - фыркнул Джим Уоллес. - Пока ты здесь, ты и твои люди будут жить по нашим правилам. Вы будете дышать, ходить, думать так, как мы, как я прикажу! За это, черт возьми, вам и платят, и очень хорошо платят, будь я проклят! У себя на родине ты не заработал бы и десятой части того, что получаешь здесь, Хусейн, подумай об этом! И вы должны делать то, что вам приказывают, а не устраивать здесь частную войну, пока это не в наших интересах! За своеволие я урезаю ваше жалование вдвое на ближайший месяц!

Разведчик резко поднялся, и, не глядя на сверкавшего свирепым взглядом Шарипова направился прочь из палаты. Но на пороге все же остановился, и, оглянувшись, сообщил:

Ты останешься здесь, в госпитале, и пробудешь столько, сколько я решу, Хусейн. Не пытайся выйти отсюда - если перешагнешь через порог, тебя пристрелят, как бешеного пса. И твоя свора тоже пока посидит на коротком поводке, они и так уже сделали все, на что были способны!

Уоллес ушел, и у порога палаты, одноместной, тесной, с единственным узким окошком, появился охранник. Сперва дежурил негр, молчаливый, постоянно перекатывавший во рту жвачку, высокий, как баскетболист. Его сменил сержант-латиноамериканец, этот был низкорослым, но шириной плеч чуть не вдвое превосходил самого Шарипова. Третьим в смене тоже был чернокожий, только щуплый, похожий на мальчишку, постоянно бродивший по узкому коридорчику, будто не знал, куда девать переполнявшую его энергию. В палату ни один из часовых не заходил, но Хусейн мог видеть своих сторожей каждый раз, когда появлялся санитар, чтоб сделать очередной укол или просто принести пищу. Охранники маячили в проеме, держа одну руку на резиновой дубинке, прицепленной к поясу, а вторую ладонь положив на кобуру с табельным девятимиллиметровым пистолетом М9, явно готовые пустить его в ход в любой миг.

На несколько недель мир для Хусейна Шарипова сжался до стен больничной палаты, превратившейся в тюрьму. Он почти ничего не знал о происходящем снаружи, о судьбе своих людей, тех, кто не попал в роковой вылет. Чеченцу не приносили газеты, не дали телевизор или хотя бы радиоприемник. Оставили только потрепанный Коран. Санитары, изредка заходившие в его палату, редко произносили больше пары слов, а часовые вообще не разговаривали, словно были все немыми.

Единственной связью с внешним миром было окно, ведущее во двор, и Хусейн часами наблюдал, как американские десантники, сменявшие друг друга, залечивая свежие раны, играли в футбол или баскетбол, или просто бродили из стороны в сторону. Особняком держались люди из частных военных компаний, нанятых "Юнайтед Петролеум". Отдельную группу составляли гражданские специалисты, их было мало, потому что работников нефтяной компании с первых дней охраняли с особой тщательностью. Но русским партизанам время от времени удавалось добраться и до них тоже.

Мир за стенами жил своей жизнью, не слишком спокойной, но ставшей уже привычной. А Хусейн Шарипов, в какой-то миг потеряв счет дням, только спал и ел. И однажды ночью, проснувшись от чувства неясной тревоги, ощущения того, что он уже не один, что рядом есть кто-то, терпеливо ожидающий его пробуждения.

Чутье битого волка не подвело Хусейна Шарипова. Подскочив на постели, уже готовый к удару, к стремительному броску, он увидел сидящего в дальнем углу незнакомца. Это был старик с седой бородой, в чалме и просторном одеянии, как у арабских бедуинов. Он уставился на Шарипова немигающим взглядом, перебирая в руках четки, выточенные их оникса.

-- Кто ты? Как ты сюда попал?

Старик внимательно смотрел на Хусейна, словно изучал его, хотел заглянуть в самую душу чеченца. Он молчал, и это начало злить Шарипова, но тяжелый взгляд буквально придавил боевика к постели, не давая ему шевельнуться.

-- Что тебе здесь нужно?

Шарипов вдруг почувствовал страх. Колючий взгляд из-под седых кустистых бровей просвечивал его насквозь, будто рентгеном. Чеченцу показалось, что перед ним призрак, а не живой человек. казалось, ночной гость даже не дышал. Просто сидел неподвижно и смотрел. А потом, наконец, заговорил.

-- Салям алейкум! Я пришел, чтоб напомнить тебе, кто ты есть. Скажи, тебе нравится прислуживать неверным? Есть из их рук? Выполнять их приказы, точно сторожевой пес?

-- Что?! Что ты говоришь?!

-- Ты стал рабом у неверных псов, забыл, кто ты есть! Тебе приказывают идти вперед - ты идешь, приказывают убивать - убиваешь, а теперь приказали ждать, забыть о том, что ты мужчина - и ты будешь ждать, пока твои хозяева не решат иначе, не дадут новую команду! Это позор для тебя и всего твоего рода! Ты, чеченец, никому и никогда не служивший, продался за жалкие бумажки!

-- Что за ерунда, старик?!

Шарипов почувствовал злость, оттого что этот человек, непонятно каким путем проникший в эту палату, прошедший мимо охраны, был прав. Американцы поманили его долларами - и вольный полевой командир пошел за ними и повел своих лучших людей, своих братьев. Ему приказывали, и он выполнял приказы, теряя своих бойцов и утешая себя мыслью, что оставшиеся в живых поделят между собой награду, причитавшуюся тем, кто погиб.

-- Американцы заставляют тебя убивать своих врагов. Они боятся вас, и русских, и чеченцев, потому что вы - волки, а они - тупой скот. И они решили уничтожить своих врагов руками других врагов. Твои братья гибнут во имя чего? Чтобы последний чеченец убил последнего русского, и все вокруг, вся эта страна и твои родные горы достались американцам? Неверные должны истреблять друг друга во славу Всевышнего! Эта книга, - старик указал на Коран, лежавший на небольшом столике. - Ты читаешь ее? Считаешь себя правоверным, только потому что совершаешь намаз и произносишь слова молитвы? Этого мало! Неверные ведут войну против нас, натравливая на нас других неверных, чтобы воспользоваться плодами победы! Пришел час выбирать, на чьей ты стороне, и в какого Бога ты веришь!

Незнакомый старик подался вперед, в глазах его вспыхнули молнии. Хусейн Шарипов вдруг понял, что даже почти не дышит, будто боится пропустить хотя бы одно слово из сказанного.

-- Ты много лет воевал, был ранен не раз, ты знаешь, что такое смерть! Скажи, во имя чего ты терпел все эти лишения? Зачем умирали твои братья, которых ты вел в бой!

-- Я воевал за свою страну, - прохрипел, с натугой выдавливая слова из глотки, мгновенно пересохшей. - Чтобы Чечня и ее народ были свободны. И был готов ради этого умереть, как любой из тех, что шли за мной.

-- Но почему ты сейчас не там, не в горах? Разве вы победили?

-- Русские ушли с нашей земли. С кем воевать теперь?

-- Русские ушли, но их сменили американцы. Чем одни неверные лучше других? Ты слишком рано посчитал себя победителем! Твой народ не свободен и сейчас, по твоей земле ступает нога чужаков. Американцы ведут себя, как хозяева в твоем доме, а ты здесь, верно служишь им. Думаешь, такова воля Господа?! Ты должен вернуться, обратить свое оружие против неверных! Пусть они уничтожают друг друга, подрывая свои силы, а горцы никому не должны служить, они не могут быть рабами, но только хозяевами! Возвращайся в Чечню, Хусейн, собери своих братьев, прогони чужаков с родной земли! Твой край богат, там есть нефть, за которую весь мир готов щедро платить, и это богатство принадлежит только твоему народу! Чечня должна быть свободной и богатой, и ради этого чеченцам вновь придется пролить свою кровь! Пусть пламя священной войны вспыхнет вновь! У тебя найдутся друзья, братья по вере со всей Азии придут на помощь, встанут плечо к плечу с тобой! Ответь, неужели ты ни разу не задавал себе вопрос, почему Всевышний хранит тебя все это время!?

Чувство, которое возникло где-то в груди Хусейна Шарипова, было, казалось бы, давно и навсегда забыто им. Этому чувству не было места в жизни полевого командира, беспощадного воина, ведущего на смерть моджахеддинов. Но сейчас чеченцу стало стыдно.

Боевик истово верил в то, что его хранит Аллах, как тогда, в ущелье на границе с Грузией, когда он обязан был погибнуть под бомбами русских штурмовиков, как погиб почти весь его отряд. И теперь, когда боевики попали в засаду в русской деревне, Хусейн Шарипов выжил один из всех и смог добраться до своих, раненый, почти без оружия. Он не сбился с пути, не умер от бессилия, не истек кровью, а оказался здесь, в палате американского госпиталя.

-- Ты много раз мог погибнуть, должен был погибнуть, но ты жив, потому что ты еще нужен Господу! Пришел час доказать, что ты правоверный не словами, а делами! И пусть отныне не будет хозяев над тобой, но ты сам станешь хозяином, гордым и сильным! Такова воля Аллаха!

Хусейн Шарипов так и остался сидеть на постели, и в голове его эхом звучали слова странного старца. А незваный гость исчез, словно в воздухе растворившись. Чеченец так и не понял, когда тот выскользнул из палаты, прокравшись мимо крепко спавшего охранника, мимо задремавшей медсестры, прикорнувшей в свете настольной лампы. Он незамеченным покинул госпиталь, пройдя по безлюдным в этот поздний час коридорам, и растворился в спящем городе.

Уходя, командир подразделения психологической войны Корпуса стражей исламской революции, по пути успевший сменить личину, превратившийся из дервиша в обычного гастарбайтера откуда-нибудь из Средней Азии, обернулся, увидев, как свет зажегся в окне палаты Хусейна Шарипова. Майор Парзан Фариди усмехнулся. Его слова достигли цели, зерна упали на плодородную почву. Психологический портрет чеченского полевого командира, составленный еще саудовскими специалистами, и переданный ими через полковника Нагиза Хашеми, оказался точен до мелочей.

В следующий раз Хусейн Шарипов встретился со странным дервишем, будто способным проходить сквозь стены, оставаясь незамеченным для всех, кроме того, к кому он являлся, уже за пределами госпиталя. Джим Уоллес все же разрешил чеченцу вернуться к своим людям, опасаясь бунта боевиков, сидевших взаперти на базе. Свою ошибку сменивший гнев на милость агент ЦРУ так и не осознал до конца.

Глава 3 Тигр готовится к прыжку

Камчатский край, Россия - Приморский край, Россия

8 ноября

Капитан первого ранга Владимир Шаров, широко шагая, подошел к трапу, перекинутому на берег с борта подводной лодки Б-464 "Усть-Камчатск", ошвартованной у причальной стенки базы Тихоокеанского флота в бухте Ильичева близ Петропавловска-Камчатского. Субмарина была похожа на огромного кита округлостью обводов, а рубка возвышалась над водой, точно плавник. Сходства добавляло резиновое противогидролокационное покрытие, обтягивавшее корпус подводной лодки, похожее на лоснящуюся кожу морского млекопитающего. Только не знала история этого мира с самого зарождения в нем жизни существ длиной почти семьдесят три метра и весом за три тысячи тонн. Это был не фантастический исполин, обитатель морской пучины, а творение человеческих рук, совершенное в своем роде и чудовищно смертоносное в умелых руках. Таких, как у бывшего капитана первого ранга бывшего Военно-морского флота России Владимира Шарова.

У трапа, там, где прежде стоял вахтенный матрос или целый мичман, путь моряку заступил американский морской пехотинец. Губастый перекачанный негр, на котором форма едва не лопалась по швам, натягиваясь при каждом движении, хмуро уставился на подошедшего Шарова из-под среза легкой кевларовой каски. Часовой был полностью экипирован, его могучий торс покрывал бронежилет, поверх него морпех натянул разгрузочный жилет, а на плече висел карабин М4

-- Пропуск, сэр!

Владимир Шаров привычно протянул запаянную в пластик карточку со своей фотографией, именем, написанным латиницей, и штрих-кодом. Морской пехотинец, несмотря на свой дикий вид, сноровисто провел по глянцевой поверхности ручным сканером, и, дождавшись подтверждающего сигнала, бесстрастно произнес:

-- Проходите, сэр!

Американец отступил в сторону на шаг, и Шаров ловко, точно восемнадцатилетний, взбежал по крутому трапу, оказавшись на борту подводной лодки. Под ногами упруго вибрировала обшивка, толстый слой резины скрадывал звук шагов. Прежде, чем нырнуть в распахнутый люк, Владимир Шаров остановился, сунув руки в рукава камуфляжного бушлата без каких-либо знаков различия, широко расставив ноги, и задумчиво посмотрел вдаль.

Над головой хрипло кричали чайки, белыми росчерками кружившие в вышине. От самого берега на восток уходил простор Тихого океана, серая поверхность которого сливалась где-то далеко-далеко с затянутым серыми свинцовыми облаками небом. Время от времени из них начинал сыпаться мелкий моросящий дождик-чилима, водяная взвесь, висевшая в воздухе клубами сырости. Колышущаяся дымка скрывала линию горизонта, смазывала ее серым маревом. И где-то там, на самой границе неба и земли, угадывались сквозь пелену дождя стремительные обводы эскадренного миноносца "Ховард" ВМС США, бросившего якорь на внешнем рейде.

Боевой корабль, пожалуй, самый совершенный в своем классе, принадлежащий к типу "Арли Берк" Block IIA, олицетворял здесь и сейчас господство американцев на море, а на суше их присутствие воплощалось в роте морских пехотинцев, охранявших периметр военно-морской базы бывшего Тихоокеанского флота России, доживавшего, кажется, последние свои дни. А доносившийся порой из-за облаков гул турбин патрульных самолетов "Орион", базировавшихся на одном из располагавшихся неподалеку аэродромов, напоминал о том, что и русское небо теперь безраздельно принадлежит чужакам.

Порыв ветра, налетевший вдруг с океана, бросил в лицо Шарову гроздь холодных брызг. Капитан проворчал что-то себе под нос, подняв воротник бушлата до самых глаз. Обернувшись, он окинул хмурым взглядом панораму военно-морской базы, ставшую знакомой до последней мелочи за те недели, что провел здесь, на самом краю континента, бывший моряк-североморец. Сбегали по склонам сопок вниз квадраты казарм, офицерских общежитий и хозяйственных построек. Кое-где вздымались в небо ажурные иглы антенн. Были видны бродившие по улицам военного городка люди, и на многих из них Владимир Шаров разглядел непривычный, режущий глаз американский камуфляж. А далеко в море уходили серые стены пирсов, возле которых покачивались на волнах черные "туши" субмарин, между которыми сновали беспрестанно буксиры и разъездные катера.

Здесь, на базе Восемнадцатой бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, находились сейчас все четыре дизель-электрические подлодки проекта 877 типа "Варшавянка", некогда считавшиеся лучшими в своем классе. За минувшие со дня их создания годы у противника, да и в составе российского флота появились более совершенные субмарины, но и теперь прозванные противником за исключительно малую шумность "Черными дырами" подлодки сохраняли высокие возможности. Начало операции "Доблестный удар" застало субмарины в базе, и только поэтому ни одна из них не погибла в боях, не исчезла в океанской бездне, навсегда уйдя на дно, как ушли стратегические ракетоносцы, пораженные американскими торпедами, напоровшиеся на минные поля, тайком выставленные вражескими субмаринами у русских берегов, у выходов из баз. Но дни подводных лодок Восемнадцатой бригады, прежде одним только фактом своего существования остужавшей горячие головы в столицах сопредельных государств, были сочтены.

Приказ об утилизации был отдан давно, и сейчас на базе вовсю кипела работа. Кто-то за кремлевскими стенами, наверное, не без подсказки из Вашингтона, решил, что новой России ни к чему иметь военный флот, тем более, слишком дорого и неэффективно вооружать его подводными лодками, благо, отныне интересы страны на море защищали со всем рвением корабли под звездно-полосатым флагом. И прибывшие со всей страны бригады спешили сделать все, чтобы превратить грозное оружие, рукотворных хищников океанских просторов в груду бесполезного металлолома. И одним из тех, кто выполнял этот приказ, стал Владимир Шаров.

Одернув бушлат, капитан шагнул в проем люка, ловко спустившись по крутому трапу, скользкому от вездесущей влаги. Оказавшись в отсеке субмарины, уже приговоренной кем-то безликим и бесчувственным к уничтожению, Шаров окунулся в привычный шум работающего оборудования, шагов и громких разговоров. На борту Б-464 трудилось больше тридцати человек, и наблюдавшие за происходящим с берега американцы не могли усомниться в том, что эта бригада, частью состоящая из кадровых русских моряков, а частью - из гражданских специалистов с судоремонтных заводов, занята подготовкой подлодки к утилизации.

-- Товарищ капитан, - навстречу Шарову шагнул вахтенный, на этот раз свой, русский, бывший капитан-лейтенант с Северного флота, прежде служивший на торпедной атомной подлодке. - Товарищ капитан, работы идут согласно графику. Никаких происшествий за время дежурства не произошло!

-- Вольно, - кивнул Шаров, перешагивая высокий порог отсека.

Капитан словно вдруг переместился в прошлое на несколько месяцев, вокруг вновь воцарился привычный по прежней службе порядок. Будто и не было на берегу чужаков, попиравших покоренную русскую землю, будто не было той стремительной, жестокой войны, в которой Шарову и тем, кто сражался с ним плечо к плечу, выпало узнать, что такое участь побежденных. На борту субмарины время словно застыло. Привычная смена вахт, форма, даже подчеркнуто уставные обращения, словно в пику американцам. На самом деле так и было отчасти, те, кто поднялся на борт "Усть-Камчатска", не считали себя отставниками, продолжая служить родине, и готовясь вскоре принять бой.

Владимир Шаров успел изучить эту подводную лодку до последнего винтика, знал уже каждую царапину на водонепроницаемых переборках, разделявших корпус "Усть-Камчатска" на шесть отсеков. Эта субмарина стала вторым домом для капитана, настоящий дом которого давно опустел, и туда незачем было возвращаться. Именно поэтому Владимир Шаров без колебаний принял предложение вернуться на службу, даже не задумываясь над ценой этого.

Шаров прошел по узкому коридору в помещение главного командного поста, отделенное от прочих отсеков. Навстречу ему попадались люди в спецовках, при виде капитана сторонившиеся, пропуская его. Многие отдавали честь, прикладывая ладони к пластиковым каскам - о технике безопасности американцы не забывали, обязав соблюдать ее и весь персонал базы. В ответ Шаров кивал, а кое с кем здоровался за руку, продолжая затем свой путь.

Главный командный пост сиял чистотой. Здесь царил идеальный порядок, каждая мелочь находилась на своем месте. Сюда во время боя должна была стекаться вся поступающая извне информация, попадая в процессоры боевой информационно-управляющей системы "Лама". Вычислительный комплекс МВУ-110 "Узел" обрабатывал все данные, представляя их в удобном для восприятия виде командиру корабля, чтобы тот мог быстро принять верное решение в ситуации, когда времени на размышление не могло и быть.

Сейчас большая часть мониторов была отключена, мерцали лишь два экрана, за которыми сидели молодые парни в рабочих спецовках, сноровисто стучавшие по клавишам. При появлении капитана оба вскочили, демонстрируя выправку, какой не могло быть у гражданского моряка, тем более у работяги с завода.

-- Вольно, - махнул рукой Шаров. - Докладывайте! Что нового?

-- Товарищ командир, еще раз провели тестирование всех корабельных систем, - сообщил один из техников. - Норма по всем показателям! Хоть сейчас можно отдать швартовы и выходить в плавание!

-- Отлично, - довольно улыбнулся Шаров. - Молодцы! Хвалю!

-- Служу России! - в один голос отозвались оба техника, вытягиваясь по стойке смирно.

-- Вызовите начальника бригады, - распорядился капитан, усаживаясь в свое кресло у главного пульта.

Динамики системы внутренней связи разнесли приказ по отсекам, и через десять минут на пороге командного поста возник кряжистый немолодой мужик в такой же, как у всех, робе ремонтника, с болтавшимися на шее защитными очками из прозрачного пластика. Этот бравировать выправкой не стал, просто войдя в забитое оборудованием помещение и встав напротив командира.

-- Как у нас дела, Виталий, - спросил Шаров, подняв взгляд. - Успеваем?

-- Все по графику. Топливные баки "под крышку", заряд аккумуляторных батарей на максимуме. Можно хоть до Лос-Анжелеса идти прямо сейчас. Главный электродвигатель в норме, все до винтика проверили. Покрытие корпуса кое-где подлатали. Осталось только загрузить провиант и боекомплект, и можно поднимать якоря. Все, что мы могли сделать здесь и сейчас, мы сделали, командир!

Владимир Шаров удовлетворенно кивнул:

-- Отлично поработали! Теперь только осталось дождаться приказа из Центра.

-- Скорее бы, - вздохнул Виталий Егоров, пятидесятитрехлетний сварщик с Северодвинского судостроительного завода. - Надоело уже ждать!

-- Немного осталось. А ты так и не передумал?

-- Нет, не передумал, - мотнул головой Егоров. - Я с вами. Может, и сгожусь на что, - усмехнулся бывший заместитель командира БЧ-3 дизель-электрической подлодки. - Ты же знаешь, капитан, некуда мне возвращаться, и незачем. А у американов должок передо мной, надо бы получить, что причитается.

Владимир Шаров невесело вздохнул. Его собеседник потерял всю семью в тот день и час, когда американские крылатые ракеты обрушились на Северодвинск. Сбившийся с курса из-за ничтожной неполадки в системе наведения "Томагавк" упал на жилой дом, и жизни полусотни человек, детей, женщин, стариков, которые не в силах были убежать, оборвались тогда. И все остальные, кто собрался сейчас на борту подлодки, делая вид, что готовят ее к последнему переходу во Владивосток, к месту окончательной утилизации, были такими же одиночками, лишившимися в одночасье всего. Их никто не ждал в большом мире, никто не пытался узнать, куда все они, несколько десятков мужчин разных возрастов, вдруг пропали, зачем покинули свои дома.

А Виталий Егоров, ожидая, что еще скажет командир корабля, вспомнил, как впервые встретился с Шаровым почти два месяца назад. В тот день ему пришлось работать на борту атомохода "Брянск". Стратегический ракетоносец привели на буксире, с него уже сняли грозные баллистические ракеты "Синева", из реактора извлекли топливные элементы, превратив смертоносное оружие в мертвый кусок металла. Но новым хозяевам России этого было мало, и, как только подлодка встала в сухой док на судостроительном заводе, внутрь ринулись десятки рабочих, принявшись кромсать, разрушать ее изнутри, словно стая голодных термитов.

Одним из них был и Егоров. Ему пришлось перерезать трубопроводы, перекусывать проводку, исключая возможность скорого восстановления атомохода. Привыкший строить корабли и провожать их в сове первое плавание, он теперь, как и десятки его товарищей, уничтожал творение собственных рук и едва сдерживал слезы при мысли о том, что вынужден делать, чтоб заработать на кусок хлеба.

Смена закончилась, и заводской автобус повез припозднившихся работяг по домам. В какой-то миг в салоне почти не осталось пассажиров. Виталий задремал и проснулся, вздрогнув, оттого, что кто-то сел на сидение рядом с ним.

-- Что голову повесил? - прищурившись, спросил Слава Перов, непривычно напряженный, сосредоточенный, всматриваясь в изможденное лицо приятеля.

-- Сам как думаешь? - огрызнулся Егоров. - Или тебе такая работа нравится? Лишь бы только денег срубить, неважно, как? Верно, деньги не пахнут!

-- Не ершись, Виталий Семеныч, - покачал головой Перов. - Зря ты так, слушать обидно!

Егоров опустил голову, вздохнул, пытаясь унять клокотавшую в душе ярость, а затем, уже спокойнее, процедил сквозь зубы:

-- Знаешь, сколько я на этом заводе работаю? Дольше, чем ты, парень, на веете живешь! Сколько кораблей при мне на воду спущено было, и в каждом хоть винтик, да моей рукой завинчен! А теперь сам же их на иголки резать должен! - Виталий поднес к лицу своего товарища широкие, мозолистые ладони: - Вот этими самыми руками бы паскуд душил! Всех, и наших и чужих!

-- Чего же в партизаны не подашься тогда?

Сказано это было вроде как с усмешкой, но взгляд Славы Перова был совершенно серьезен. Молодой рабочий оценивающе, с ожиданием, смотрел на старшего товарища.

-- Какой из меня партизан, - вздохнул, разом обмякнув, Егоров. - Кому старик такой как я нужен. Все одно, здесь гнить!

-- Ты, Виталий Семеныч, прежде, чем руки опускать да крест на себе ставить, послушай, да на ус намотай. Есть разговор к тебе, давно уже собирался, да все как-то решиться не мог.

-- И что ты скажешь, чего я не знаю?

-- Может, что интересное и скажу. Кстати, ты срочную на флоте служил, верно? В подплаве?

-- И срочную, и сверхсрочную, - кивнул Егоров, гадая, к чему эти расспросы. - Здесь, на Северном и служил. Подводник, точно. Помощник механика на Б-59. А что?

-- И служил ты на подлодке, и строить их умеешь, - задумчиво протянул Перов. - Как раз для таких, как ты, есть тут работенка. Дело стоящее, не сомневайся. Могу тебя порекомендовать, только если молчать будешь обо всем.

-- Что за работа?

-- Давай так, я тебе адрес скажу, время, кого найти, о чем спросить, а ты просто сходи. Не пожалеешь, Виталий Семеныч, не сомневайся!

Что-то было в словах, во взгляде этого молодого парня, семью которого и его самого война обошла стороной, не оставив на сердце таких ран, что изводили самого Егорова. И тот согласился.

Место, куда следовало придти, находилось на самой окраине. Добравшись, Егоров увидел какой-то автосервис, несколько кирпичных коробок, обнесенных немаленьким забором с колючей проволокой и парой хмурых мужиков в черной униформе с желтыми шевронами "Охрана". Выслушав Виталия, они открыли ворота, объяснив, куда идти и кого спрашивать.

На собеседовании присутствовали сразу трое. Из них выделялся резко молодой парень в дорогой кожаной куртке, в вороте которой был виден пиджак и галстук, кажется, тоже не дешевый. Двое других были одеты скромнее, в камуфляж, свитера, джинсы. Один чуть крупнее, выше и шире в плечах, второй - худощавый, невысокий. Обоим явно за сорок, или и того больше, но выглядели мужики крепкими, на ногах держались уверенно.

-- Мы набираем бригаду для работы далеко отсюда, - сообщил парень в кожанке. - Далеко и долго. Предпочтение отдаем одиноким, чтоб могли работать, не отвлекаясь на посторонние мысли. Вы вдовец?

-- Жена погибла при бомбежке, - хмуро кивнул Егоров. - Сын еще раньше. Был пожарным, сгорел, спасая людей. Никого у меня нет. А что за работа? Товарищ мне ничего толком не сказал.

-- По специальности работа, - произнес мужчина постарше, тот, что был не таким крупным. - Вы знаете, что остатки русского флота по требованию американцев сейчас спешно уничтожаются? Это происходит везде и рук не хватает, чтобы все успеть к нужному сроку.

-- Такой работы полно и здесь!

-- Подождите, - поднял руку парень в дорогой куртке. - Знаю, господин Егоров, вам это не по душе. Нам тоже. Поверьте, в России есть немало людей, которым не по душе сложившееся положение дел. И они делают многое, чтоб изменить эту ситуацию. С самых первых дней новая власть сделала все возможное для воссоздания русской армии взамен распущенной последним приказом премьера Самойлова. И сейчас у нас есть несколько десятков тысяч хорошо вооруженных, отлично подготовленных бойцов, семь полицейских бригад, по одной на каждый федеральный округ, и еще несколько отдельных батальонов, размещенных в крупных городах и на стратегических объектах. Они подчиняются не местным властям, а напрямую центру, Москве, и мы точно знаем, какие приказы готовы выполнять эти солдаты и офицеры. В их распоряжении легкая бронетехника, артиллерия и даже боевые вертолеты. И восемьдесят процентов их личного состава - ветераны, за плечами которых опыт всех войн последнего десятилетия, в которых участвовал хотя бы один русский солдат. Эти подразделения лояльны назначенному американцами временному правительству ровно до тех пор, пока это нужно нам. Это наша новая армия, и она только ждет того, чтобы вступить в бой. Но это будет бой на своей земле, и американцев здесь ничто не будет сдерживать от применения любого, самого разрушительного оружия. Войну нужно перенести на территорию врага, а для этого армии недостаточно - нам нужен новый флот.

-- Сейчас все уцелевшие в боях корабли скапливаются в главных базах флотов, в Североморске, Кронштадте, в Севастополе и Владивостоке, - неожиданно произнес невысокий худощавый мужчина в потертом бушлате, с красным обветренным лицом, выдававшим в нем человека, много времени проводящего на свежем воздухе, и, возможно, на палубе вышедшего в открытое море корабля. - Там находится все, что еще сохранило боеспособность. Утилизация идет полным ходом, с кораблей снимают вооружение, механизмы. Но американцы доверили всю работу нам, сами только присматривают, не слишком бдительно, и не всегда бывают в курсе, что творится на борту каждого конкретного корабля или подлодки. Часть флота, большую его часть, мы вынуждены действительно пускать на слом, но что-то, напротив, готовим к бою, тайно оснащая их всем необходимым, даже проводя некоторую модернизацию. В частности, такая работа уже сейчас идет на Тихом океане, где флот понес относительно малые потери, и немало боевых единиц осталось на плаву. И для такой работы нам нужны надежные и опытные люди, специалисты-судоремонтники и моряки, которые составят новые экипажи этих субмарин и кораблей. Мы отбираем одиноких, тех, кто может надолго покинуть дом, и никто не станет выяснять, где он и что делает. Нам нужны такие, как вы. Специалистов с подобным вашему опытом и здесь, в Северодвинске, по пальцам можно перечесть, вы - настоящий мастер своего дела.

Виталий Егоров криво усмехнулся, не замечая слишком грубую лесть:

-- Вы слишком много обо мне знаете, кажется. Раскрываете мне все свои тайны, будто уже знаете, какое решение я приму. А вот я понятия не имею, кто вы такие. А вы не боитесь, что я просто сдам всех вас разом?

-- Мы кое-что узнали о вас, достаточно, чтобы не опасаться, что вы побежите сейчас же к американцам, - усмехнулся парень в кожаной куртке. - Иначе этот разговор просто не состоялся бы, испытывай мы хоть какие-то сомнения. Вы, разумеется, можете отказаться. Тогда вы просто уйдете, никто не станет вам мешать, поверьте. Но готовы ли вы продолжать и дальше заниматься тем, чем занимаетесь сейчас, уничтожая на радость чужакам творения собственных рук?

-- И все же я хотел бы знать, кто вы такие? Вы, возможно, что-то обо мне знаете, но я вас вижу впервые, и мне это не по нутру.

-- Меня зовут Максим Громов, раньше я работал в нефтяной компании, а сейчас являюсь одним из членов Объединенного штаба партизанских отрядов. Мне поручен товарищам отбор людей для выполнения заданий особой важности. Именно таких, к какому мы хотим привлечь и вас, господин Егоров. Здесь так же присутствуют генерал-майор Аляев, бывший начальник Главного разведывательного управления, а также капитан первого ранга Шаров.

Услышав свое имя, тот из спутников Громова, что был выше ростом и тоньше сложен, просто кивнул, а его товарищ, коренастый крепыш с обветренным лицом неожиданно произнес:

-- Я командовал атомной подлодкой "Северодвинск". Был назначен за считанные дни до того, как все началось. Ведь и вы тоже строили ее, верно?

-- Да, - согласно кивнул Егоров. - Жаль, что жизнь ее оказалась такой короткой.

-- Мы немало успели сделать, американцы нас запомнят надолго. Вы отлично поработали, благодаря вам и таким же работягам, как вы, немало моих моряков осталось в живых и сейчас готовы продолжить борьбу. Но для этого нам нужно оружие. И я, мы, хотим, чтоб вы помогли нам создать его!

-- Мы набираем бригаду специалистов, которые должны подготовить к походу подводную лодку типа "Варшавянка", одну из тех, что входят в состав Тихоокеанского флота, - подхватил Громов. - Команда для нее почти сформирована. После того, как в Вашингтоне решили, что флот новой России не нужен, проблемы с тем, чтоб закрыть вакансию, у нас нет, - усмехнулся он невесело.

Егоров помотал головой, словно пытаясь развеять одолевавшие его сомнения:

-- Одна подлодка? Полагаете, вас хватит надолго? Хорошо, если успеете пустить на дно хотя бы один эсминец "звездно-полосатых", но едва ли вы сумеете сделать большее!

-- Возможно, эта единственная подлодка станет той песчинкой, которая склонит чаши весов в нашу пользу, козырем, который позволит выиграть партию, тузом, припрятанным в рукаве, - покачал головой Громов, взявший на себя разговор с Егоровым и предоставив товарищам право остаться сторонними наблюдателями. - Самое главное сейчас для нас - иметь ее готовой к выходу в открытое море и быть уверенными, что на борту ничего внезапно не сломается, когда подлодка отойдет на пару сотен миль от берега. А эту работу мы хотим поручить именно вам.

Все трое уставились на Егорова, своими пристальными взглядами просвечивая его, точно рентгеном. Наверное, было не сложно угадать, о чем думает перешагнувший пятидесятилетний рубеж мужчина, потерявший все, что могло заставить его жить даже в этом подлом мире. Нет ни одного родного человека, только пустая квартира на городской окраине, куда так не хочется возвращаться после трудного рабочего дня, чтобы вновь не вслушиваться в звенящую тишину. Работа, правда, была, но, словно в насмешку, теперь каждый день ему приходилось рушить то, что, порой сам же и создавал. Новые хозяева платили щедро, но это имело значение для других, молодых, тех, кому было о ком заботиться.