Бессмысленное убийство

Когда мы вместе с монахиней Байко пришли домой, там уже было множество гостей, и они всё прибывали.

Из поколения в поколение члены рода Тадзими придерживались вероучения дзен, их семейным храмом был деревенский храм Рэнкоодзи. Но покойный дедушка предпочитал учение Сингон, храм последователей которого, Мароодзи, находился в соседней деревне. Дед очень почитал настоятеля этого храма Чёэя-сама.

Панихида и поминальная служба проводилась, таким образом, в двух храмах — в храме Рэнкоодзи и в храме Мароодзи.

Храм Мароодзи располагался на границе с соседней деревней, недалеко от знаменитых восьми могил, и имел множество прихожан. Настоятелю храма Чёэю-сама перевалило за восемьдесят, он часто и подолгу болел, поэтому вместо него службы проводил прибывший сюда после окончания войны послушник Эйсэн. Монастырь Кэйсеин, находившийся в городке Убагаити, принадлежал храму Мароодзи, и когда священнослужители этого храма не могли управиться своими силами, они призывали на помощь Байко, настоятельницу монастыря Кэйсеин. В городах все религиозные обряды — будь то обряды, связанные с совершеннолетием, бракосочетанием, похоронами или поклонением предкам, — значительно упрощены, в деревнях же они проводятся полностью и очень тщательно, как в старину.

Ни одна семья не жалеет денег, чтоб достойным образом отметить важнейшие события своей жизни. Вот и сегодня, в седьмой день после похорон, на поминальную службу пришел не один десяток гостей.

Поминальная служба началась в два часа, а закончилась, поскольку проходила в двух храмах, почти в пять, после чего прямо в храме присутствующие вкусили священной пищи. Затем все отправились в дом Тадзими.

Простой народ расположился в помещении при кухне, и атмосфера там воцарилась вполне непринужденная.

А родственники усопших и первые лица деревни устроились в двух больших гостиных, которые соединили, убрав перегородку. Двум священникам предназначались отдельные столики с едой, остальные сидели вместе, перед каждым стоял поднос с угощением.

Хозяйками вечера были, конечно, Коумэ-сама и Котакэ-сама, они отдавали команды, а вся суета выпала на долю Харуё. Мне казалось, что от усталости она должна валиться с ног.

— Не волнуйся, — успокоила она меня. — Все в порядке, я чувствую себя вполне бодро.

Наконец все было готово. В кухне ждали своей очереди два столика с угощением для почетных гостей, а на огромном столе в ряд возвышались два десятка подносов с едой для остальных.

Тут же находилась Харуё, бледная, с отекшим лицом, потухшими глазами.

— Ты плохо выглядишь. Отдохни! Поручи остальную работу Осиме. А тебе лучше уйти в дальние комнаты и прилечь.

— Нет, не могу. Потерплю еще чуть-чуть… Тацуя-сан, ты не мог бы пригласить гостей к столу?

— Конечно.

Я пошел было в гостиную, но меня задержала Норико.

— Тацуя-сан! — Окликнув меня, она смущенно опустила глаза.

Норико впервые заговорила со мной, и я улыбнулся ей, слегка досадуя, что я понадобился не очаровательному молоденькому созданию, а хилому, выросшему вдали от солнечных лучей цветочку. Сегодня, правда, Норико выглядела лучше, чем обычно.

— О, Норико-сан! Я чем-нибудь могу быть полезным вам?

— Настоятельница монастыря Кэйсеин… Она хотела бы…

— Спасибо, Норико-сан. А где она сейчас?

— Пойдемте. — Норико повела меня в переднюю. Монахиня Байко уже собиралась уходить.

— Как, вы уходите? Мы приготовили угощение, как раз собираемся разносить…

— Уже поздно. И потом, старенькая я… Пойду!

— Тацуя-сан! — прошептала Норико. — Велите отнести настоятельнице ее поднос с угощением.

— Да, конечно. Госпожа настоятельница, мы доставим вам угощение прямо в монастырь.

— Спасибо. — В знак благодарности она склонила голову, а потом, оглянувшись, тихо сказала мне на ухо: — Тацуя-сан, зайдите ко мне как-нибудь. Я хочу вам рассказать кое-что для вас очень важное.

Я в буквальном смысле остолбенел. Монахиня Байко снова огляделась и продолжила:

— Обязательно зайдите. Причем один, без сопровождающих. Когда мы встретились у могил Богов Света, я хотела поговорить с вами, но вы были с молодой барыней из Западного дома… Не забудьте, ладно? О том, что я собираюсь вам сообщить, известно только мне и настоятелю храма Мароодзи. Если сможете, приходите завтра. Буду ждать. — Она еще раз со значением взглянула на меня, поклонилась и вышла из дома.

Ошарашенный, я долго не мог сдвинуться с места, а когда пришел наконец в себя, кинулся к двери, чтобы получше расспросить монахиню. Но она уже исчезла.

Стоявшая позади меня Норико спросила: — Что сказала вам Байко-сама? — В ее взгляде сквозило наивное удивление.

— Ничего особенного, — ответил я и, достав из кармана носовой платок, вытер выступивший на лбу пот.

Непонятно… Совсем ничего не понятно…

Я пошел к гостям. На почетных местах уже сидели первосвященник храма Рэнкоодзи господин Кодзэн и послушник из храма Мароодзи господин Эйсэн, место слева от них предназначалось мне, рядом расположились Коумэ-сама и Котакэ-сама, близ них должна была сидеть Харуё, но пока ее место пустовало, далее сидели дядя Куно с женой и старшим сыном.

Напротив них устроились староста деревни, глава Западного дома Сокити Номура и его супруга, за ними Мияко Мори, затем приятной наружности человек лет сорока пяти, светлокожий, с красивыми усами — это был эвакуировавшийся в эту деревню врач Сюхэй Араи, которого я видел впервые.

По слухам, он приехал из Осаки, но говорил на безупречном эдосском диалекте.[27] Увидев его, я понял, что не случайно этот доктор отодвинул на задний план своего коллегу Куно Цунэми. Сегодня он вскрывал труп усопшего брата, и бабушки Коумэ и Котакэ настоятельно приглашали его прийти на поминки. За доктором Араи сидела бабушка по матери, и Кэнкити, который, как оказалось, доводился мне дядей. Были там еще два незнакомых мне человека; нас познакомили, но их имена не удержались в моей памяти.

Я зашел на кухню и попросил отнести поднос с угощением настоятельнице монастыря Кэйсеин.

— Так ведь она ушла! Сделаем так: я велю служанкам позже доставить угощение ей в монастырь, — сказала Харуё. — Тацуя-сан, я прошу прощения, но придется тебе отнести гостям один поднос, вернее, столик с едой.

— Хорошо. Который?

— Вот стоят два столика с угощением. Возьми любой из них. Второй я сама понесу. А ты отнесешь столик и садись на свое место.

— Перед кем его поставить?

— Не имеет значения, они одинаковы.

И мы с Харуё, взяв по столику, направились в гостиную.

— Осима, тебе придется разнести все остальные подносы. Я тоже останусь с гостями.

— Слушаюсь, Харуё-сан.

Мы вошли в гостиную, я поставил столик с едой перед настоятелем храма Рэнкоодзи господином Кодзэном, Харуё свой — перед господином Эйсэном из храма Мароодзи. Оба священника склонили головы в знак благодарности и приподняли рукава своих одеяний, готовясь приняться за еду.

Пока мы занимали свои места, Осима с другими служанками принесли остальные подносы, после чего расставили на столе бутылочки с саке. Поминки начались.

— Извините за скромное угощение… Пожалуйста, не стесняйтесь, ешьте, — обратился я к гостям.

Господа Кодзэн и Эйсэн, слегка склонившись в поклоне, приподняли малюсенькие чашечки с саке.

При словах «настоятель, преподобный Кодзэн» представляешь себе солидного человека, в действительности же господин Кодзэн напоминал скорее студента: он был худощав, небольшого роста, в очках с толстыми линзами, на вид не старше тридцати; лишь одежда выдавала в нем священника. Послушник храма Мароодзи Эйсэн, напротив, производил впечатление человека солидного и многоопытного. Ему было не менее пятидесяти, он был сед, тоже носил сильные очки, обе щеки пересекали глубокие вертикальные морщины.

Описывая поминки по своему старшему брату, логично было бы пересказать воспоминания гостей о нем. Но по причине, которую читатель поймет чуть позже, объектом дальнейшего повествования будет исключительно священник Кодзэн.

Несмотря на все старания старосты деревни и Западного барина Сокити Номуры женить его, Кодзэн все еще оставался холостяком. Разговоры о женитьбе смущали его, он краснел, как вареный осьминог, и непрерывно вытирал пот со лба. Мияко с удовольствием подтрунивала над ним, из-за чего Кодзэн еще сильнее обливался потом, а сидящие вокруг весело хохотали. А описывать то, что произошло через несколько минут, мне до сих пор мешает дрожь в руках…

Ни Кодзэн, ни Эйсэн не отличались пристрастием к спиртному. Выпив по одной чашечке, они перевернули их,[28] взяли палочки и приступили к еде. Другие гости последовали их примеру. Осима с помощницами еле успевала подносить рис.

И вдруг посреди обычного в таких ситуациях гула послышались крики:

— А-а! Что!! Что со мной?!!

Я вскинул голову и увидел, что послушник Эйсэн из храма Мароодзи поддерживает совсем обессилевшего Кодзэна. Выронив палочки для еды, одной рукой Кодзэн опирался о татами, а другой хватался за горло и грудь:

— Ох!.. Тяже… Тяжело!.. Воды!.. Дайте… воды…

Несколько человек бросились на кухню, остальные в ужасе привстали.

— Что с вами, Кодзэн-сан? Держитесь! Скоро вам будет лучше! — раздавались возгласы.

Староста приблизился к Кодзэну, внимательно вглядываясь в его лицо. И тут Кодзэн, вцепившись ногтями в татами, рухнул и забился в конвульсиях:

— Грудь… Тяжело…

Кровавая слюна брызнула на поднос с едой. Кто-то вскрикнул, часть гостей столпилась вокруг Кодзэна, некоторые выбежали из гостиной. Такова была картина третьего убийства.

Загрузка...