Деревня восьми могил

Две старушки

— Тэрада-сан, не обращайте ни на кого внимания. Деревенский люд только языком много болтает, а как доходит до дела — сразу на попятный, но если вы будете робеть, они сразу почувствуют свою силу. Так что держитесь!

Как все-таки хорошо, что Мияко была рядом, без нее мне пришлось бы совсем туго!

Весь взмокший от напряжения, я собрался с духом и вошел во двор дома Тадзими.

— А все же кто это — «монахиня с крепким чаем»? Почему она так ополчилась на меня?

— Во-первых, она — одна из жертв тех событий: ее мужа и детей забили насмерть. После этого несчастья она постриглась в монахини, поселилась отшельницей в местечке «Койча».[14] Помните, я показывала криптомерию, которая, когда в нее попала молния, раскололась надвое? Так вот, она видела все своими глазами, после этого у нее окончательно расстроилась психика.

— Значит, «Крепкий чай» — это название места?

— Да, именно. Там находится монастырь, где посетителей издавна угощали хорошим крепким чаем. Отсюда и прозвище. Настоящее имя монахини Мёрэн, но все зовут ее «монахиней с крепким чаем». Бедняжка не в себе, не стоит обращать на нее внимания.

Однако в бессвязных речах этой монашенки и неприятно поразившем меня письме-предупреждении явно ощущалось что-то общее. Что? И почему? Письмо составлено достаточно логично, откуда в нем интонации полусумасшедшей бабы? Создается впечатление, что автор письма находился под ее влиянием. Я дал себе слово эту связь выявить.

Дом, в котором я родился, оказался намного больше, чем я предполагал. Массивное, как скала, тяжелое и надежное строение, окруженное глинобитным забором, во дворе устремленная к небу криптомерия с пышной кроной. Когда мы, через калитку войдя во двор, направлялись к крыльцу, из боковой двери выскочила женщина, по всей вероятности, горничная:

— Неужели это вы, Западная барышня?[15] Добро пожаловать! Что за шум там на улице?

— Да пустяки, не обращайте внимания, Осима-сан. Лучше передайте хозяйкам, что я привела господина Тацуя.

— Приехал Тацуя-сан?!

Молодая горничная широко раскрытыми глазами посмотрела на меня, покраснела и быстро вбежала в дом.

— Проходите, пожалуйста, сюда, Тэрада-сан.

— Да, спасибо.

Я вошел в просторную прихожую, чувствуя, как дрожь снова пробегает по моему телу, а сердце выскакивает из груди.

Через несколько минут вслед за горничной появилась женщина лет тридцати пяти — тридцати шести, со слегка вьющимися волосами и бледным безжизненным лицом.

— О! Западная барышня! Пожалуйста, пожалуйста, входите! — Голос у женщины был высокий, и, пожалуй, говорила она чересчур громко, что совсем не вязалось с ее медлительной походкой и бледностью. Мне подумалось, что эта бледность и отсутствие в глазах живого блеска могут быть следствием больного сердца.

— Здравствуйте, Харуё-сан! Вот видите, я привела долгожданного гостя. Тэрада-сан, это ваша сестра Харуё-сан.

По всей видимости, Мияко часто бывала в этом доме; она сняла обувь и уверенно зашла внутрь. Харуё смущенно потупилась.

Я впервые встретился со своей старшей единокровной сестрой, и первое впечатление оказалось неплохим, хотя Харуё никак нельзя было назвать красавицей: внешностью она обладала совершенно заурядной. Но воспитание, видимо, получила хорошее. Она излучала мягкость и доброту, и это как-то сразу успокоило меня, с души свалился камень.

— Ну как, Харуё-сан? Как вам младший брат?

— Он замечательный молодой человек… — Харуё снова бросила на меня быстрый взгляд, зарделась, как маленькая девочка, опустила глаза и смущенно засмеялась.

Я, кажется, понравился ей, и это тоже помогло сбросить сковывавшее меня напряжение.

— Ну что ж, пройдемте в комнаты. Бабушки заждались.

Мы последовали за Харуё по бесконечному коридору.

Внутри дом оказался гораздо просторней, чем виделся снаружи, и, пока мы шли по этому бесконечному коридору, меня не оставляло ощущение, что я нахожусь то ли в огромном храме, то ли в каком-нибудь другом общественном месте.

— Харуё-сан, а бабушки ждут где-то в глубине дома?

— Да. Они сказали, что поскольку сегодня впервые встречаются с господином Тацуя, то примут его в парадной зале.

Пройдя коридор, мы поднялись на три ступеньки и вышли к двум гостиным комнатам, площадью в десять и двадцать татами.[16]

Позднее мне рассказали, что дом неоднократно перестраивали и достроили зал, в котором даже принимали сегуна.[17]

В большой гостиной спиной к токономе[18] чинно сидели две старейшие представительницы семьи Тадзими — Коумэ и Котакэ. Поверх повседневной одежды они набросили на себя хаори[19] с фамильными гербами.

Увидев еще из коридора эти две фигуры, я был поражен.

Я когда-то слышал, что близнецы бывают однояйцевые и разнояйцевые, при этом однояйцевые близнецы чрезвычайно похожи друг на друга. Бабушки были просто одинаковыми.

Лет им было, вероятно, уже за восемьдесят. Седые волосы собраны в аккуратные пучки, фигуры миниатюрные и кругленькие. Они напоминали двух обезьянок — не лицами, а именно этой миниатюрностью. А лица как раз сохраняли следы былой красоты. Несмотря на преклонный возраст, у них был свежий, здоровый цвет кожи, плотно сомкнутые губы скрывали отсутствие зубов.

И все же в удивительном сходстве бабушек было что-то отталкивающее.

Не так уж редко мы видим молодых близнецов, и никакого неудовольствия при этом не испытываем. Но близнецы, которым перевалило за восемьдесят, почему-то вызывают чувство близкое к омерзению. Сходство было не только врожденное, но и, как говорится, благоприобретенное: одинаковые морщинки, одинаковые жесты, одинаковые улыбки.

— Бабушки! — тихим голосом обратилась Харуё к старушкам. — Госпожа Мияко и господин Тацуя.

«Да, — подумал я, — вежливость и уважение к старшим, похоже, отличительная семейная традиция дома Тадзими. Во всяком случае, если судить по поведению Харуё».

Бабушки благодарили Мияко за хлопоты, а я никак не мог разобраться, кто из них Коумэ, а кто Котакэ.

— Не стоит благодарности. — Мияко тоже была воплощенная вежливость. — Наоборот, я должна извиниться, что заставила вас так долго ждать. Тацуя-сан, проходите же. Это ваши бабушки. Это Коумэ-сан, а напротив Котакэ-сан.

— Мияко-сан, наоборот. Я Котакэ, а напротив — Коумэ-сан, — тихо поправила одна из старух.

— Ой, извините! Я всегда путаю вас. Ну вот вам наконец-то долгожданный Тацуя-сан.

Я сидел перед бабушками, молча склонив голову.

— Так вот он какой, Тацуя-сан, — прошамкала Котакэ. — Похож на Цуруко, сразу видно, ее кровиночка.

— Да-да. Ее глаза, подбородок… С возвращением в деревню, Тацуя-сан, — поддержала сестру Коумэ.

Я по-прежнему молчал, опустив глаза.

— В этом доме ты родился. Вот в этой самой гостиной. Двадцать восемь лет прошло с тех пор, но здесь все сохранилось, как было при твоем рождении, Те же фусума,[20] та же ширма, и картина в раме та же. Правильно, Котакэ-сан?

— Ох-ох, двадцать восемь годков… Вроде бы давно это было, а как быстро время пролетело… Ох-хо-хо…

— А где же Куя-сан? — поинтересовалась Мияко.

— Куя-сан? Он болен, лежит. Завтра познакомятся. Увы, нехорош он…

— Его врач говорит: все в порядке, вылечится. Да разве этому шарлатану можно верить? Переживет ли это лето, не знаю…

— А чем он болен? — Я впервые заговорил.

— Туберкулез легких. Так что, Тацуя-кун, ты должен беречь себя, на тебя вся надежда. У Харуё тоже больные почки, детей рожать не может. Она выходила замуж, но вернулась в свой дом, Если ты не продлишь род, он совсем исчезнет.

— Ну, теперь, Коумэ-сан, беспокоиться не о чем: вернулся в семью такой прекрасный молодой человек. Ха-ха-ха!..

— Верно, Котакэ-сан. Наконец-то я спокойна за будущее рода. Ха-ха-ха!..

Когда в погруженной в сумрак гостиной раздался громкий смех напоминающих мартышек старух, я снова почувствовал озноб, а в смехе мне почудилось что-то зловещее и коварное.

Вот так я попал в дом, который на протяжении многих лет преследовали несчастья и трагедии, о котором слагались нелепые легенды.