Детектив и политика 1990 №6

Евгений Додолев [12] НЕТИПИЧНЫЙ СЛУЧАЙ

Об этом убийстве писать не советовали. Если хочешь рассказать о киднэппинге, то лучше подбери историю с благополучным финалом, говорили мне. И еще говорили: зачем людей пугать, ведь это страшно. То, что сделали с близнецами из приграничного О., — действительно страшно. Я узнал об этой истории по горячим следам. Но лишь через два года сумел выбраться в командировку. Весь сентябрь провел на улицах, которые помнили и шаги красивых мальчиков из благополучной семьи Г., и пронзительно желтый "Запорожец" убийц. Затем отправился в Саратов, где на Высших курсах МВД преподавал В.А.Климов, написавший — мне рассказали об этом его коллеги — секретную диссертацию о похищениях. Беседа случилась сдержанная: Владимир Алексеевич пообещал сам написать аналитический обзор "нетипичного при социализме явления", однако так, видимо, и не решился.

Потом я опубликовал два очерка: в "Неделе" (1988 г.) и "Труде" (1989 г.). В последней публикации рассказал о трагедии в О. довольно подробно: с географией, фамилиями, цитатами. Раскаиваюсь до сих пор. Ко мне приехали невеселые гости из южной республики. И разговор был тихим, как колыбельная песня, и тяжелым, словно те красноватые надгробия, которые мрачновато украсили могилу удушенных близнецов. Но об этом позже.

…Приговор на двадцати двух страницах. С одной стороны — солидно; мне попадались эти акты правосудия, занимавшие всего один хлипкий листок папиросной бумаги. Но с другой — не так уж и внушительно, поскольку данный судебный процесс тогда, в 85-м, не говоря уже о его напряженной предыстории, на протяжении почти года являл собою самую болезненную, противоречивую, волнующую и скандальную тему обывательских пересудов по всей республике, еще далекой от грядущих межнациональных погромов.

Все что-нибудь да слышали, словоохотливо и по-восточному темпераментно делились со мной сведениями и догадками. Но, как только узнавали, что готовится публикация, негостеприимно замыкались. На всех уровнях тому я слышал одно объяснение: нетипичный, мол, случай, не тема для печати. Вот в соседней республике, говорили мне, спецподразделение при МВД создано для борьбы с этим, а у нас…

Если уж на то пошло, до сегодняшнего дня, по-моему, принято считать, что киднэппинг — преступление нетипичное для нашей страны в целом. Словарь-справочник "Новые слова и значения", расшифровывая это англозвучное словечко как "похищение людей (чаще детей) с целью шантажа, получения выкупа", предваряет лаконичное толкование плакатно-категоричным "в кап. странах".

Конечно, с Западом сравнительный анализ выгоден, но это навряд ли облегчит горе родителей, потерявших единственного ребенка, а относительно благополучная статистика не будет врачевать бессонницу тех, к кому беда придет завтра.

Эти трое объединились в мини-мафию. Профиль работы — похищение детей. Первой жертвой выбрали директора обувного объединения "Масис", вернее — его дочь. Распределили роли, тщательно разработали маршруты доставки денег. Сакраментальная сцена в дворницкой, когда Остап Бендер и Киса Воробьянинов прикидывали стоимость стульных драгоценностей, накалом страстей ощутимо уступала их оперативным совещаниям. Однако все карты спутало известие, что директор разведен, а дочь осталась с матерью. Рассудили: много не даст.

В конце следующего года один из них, назову его Родственник, случайно узнает, что его дальняя родня — Борис и Фердинанд Г. — миллионеры (у одного, по слухам, даже счет в швейцарском банке). Замысел прост: украсть семилетних сыновей-двойняшек Бориса, получить выкуп, а там видно будет.

Только на первый взгляд киднэппинг — дело несложное, в действительности же масса тонких мест. Трудности, с которыми сталкиваются похитители, куда значительнее и не так забавны, как приключения литературных горе-бизнесменов и хулиганистого "вождя краснокожих": неприятности персонажей ОТенри соответствуют реалиям киднэппинга с точностью, как говорят математики, до наоборот. Рассказ, конечно, смешон, а в фильме "Деловые люди" Вицин — так просто неподражаем. Забавно… Но!

Но чаще всего с похищенными обращаются с жестокостью, никак не вписывающейся в рамки отношений между взрослыми и детьми. В начале восьмидесятых директор подмосковного плодоовощного предприятия, с трудом набрав 57 тысяч вместо запрошенных шестидесяти, получил-таки сына обратно: голова мальчика была укутана окровавленными бинтами, а аккуратная записочка вежливо уточняла, что уши у четырехлетнего ребенка отрезаны "в счет невыплаченных долгов".

Беспощадность садистов от киднэппинга в полной мере проявляется компенсаторно, когда они понимают, что прокололись. Мне рассказали, что в Грузии парнишку, которого до этого несколько дней подряд держали в багажнике машины, зверски замучили, облили кислотой (чтобы затруднить опознание) и лишь потом застрелили. Все потому, что, как выяснилось, на семью, по всем приметам более чем зажиточную, "навели" неверно. Мать так и не смогла раздобыть требуемое, а отец был в отъезде (впрочем, и он, как говорят, вряд ли смог бы набрать нужную сумму).

Мотивы жестокосердия: месть за провал и, что чаще, насилие во имя сокрытия улик. Кроме того, это добротная "работа на будущее": в следующий раз можно лихо козырнуть кровавым эпизодом из своей рэкетирской "биографии" при торгах с напуганными родителями. Без свирепого психологического прессинга дело, объясняли мне, не всегда выгорает.

Наконец все детали троицей продуманы. Тщательно изучено уличное движение в О., небольшом райцентре недалеко от государственной границы, где живет семья Г. В юго-западном районе республиканской столицы подготовлена "к приему дорогих гостей" квартирка (ее хозяина я так и буду величать — Хозяин). Приняты меры, чтобы, не дай бог, туда не нагрянули случайно родные или знакомые Хозяина. У коллег из театра оперы и балета одолжены усы и парик ("хочу сделать шуточное фото"). А у близкого приятеля взят напрокат яичного цвета "Запорожец", якобы для того, чтобы свозить на пикник приехавших из Киева знакомых дам…

…Теплым мартовским полднем после уроков братья домой не торопились. По-весеннему броский "Запорожец" медленно выкатил из переулка. Приветливо поздоровавшись, улыбчивый белозубый водитель сказал, что-де путь держит как раз к дому ребят, и, само собой, попросил показать дорогу, сославшись на то, что в городке — первый раз. (Умыкают детей, как я вычислил, чаще обманом, а не силой…) На следующий день похитители дали знать взведенной семье: пусть тихонько ждут звонка у своей родственницы в столице.

Одна из промашек следствия: начав "прорабатывать" все желтые "Запорожцы", не довели дело до конца, хотя — в числе прочих — вышли и на тот злополучный автомобиль. Дожать версию не дожали, а преступников спугнули. Впрочем, не буду забегать вперед…

Козырная фигура троицы, несомненно, Родственник; он находится в гуще событий и информирован лучше прочих. Третий, Сердечник — назову его так, — временами вообще выбывал из игры — нервные встряски для его больного сердца даром не проходили, и он всерьез подумывал, не залечь ли ему на дно, то бишь в больницу. В квартиру-тайник Хозяина Валерик (Родственник) приходит после десяти вечера, когда дети спят (они, как он опасается, могут опознать его даже по голосу). На кухне, при плотно закрытых дверях, проходят нервные совещания.

Их накал достиг кульминации, когда ежедневные телефонные переговоры с семейством-мишенью зашли в тупик упрямой несговорчивости. На объявленные полмиллиона брат отца, Фердинанд, ответил дерзким, по мнению троицы, контрпредложением — вдесятеро меньше. После непродолжительного тайм-аута ("пусть родители дозреют", решил Валерик) связь возобновляется. Долгие телефонные пререкания вылились наконец в приличный компромисс — 135 000 рублей. Что называется, ни вашим, ни нашим.

Теперь предстояло самое, бесспорно, ответственное — заполучить эти тысячи. Тот из троих, кто обучался в русской школе, пишет письмо-инструкцию. (Потому что образцов его почерка на местном языке нет нигде…) Среди второстепенных деталей типа купить там-то спортивную сумку синего цвета за восемь восемьдесят (для денег) оговаривается, как бы между прочим, что Г. должны указать энное количество доверенных лиц, проживающих в столице республики. Предполагалось, что в списке, скорее всего, окажется и Родственник. (Пусть и седьмая вода на киселе, но как-никак по здешним понятиям дядя близнецов.) И тогда он — вроде наугад — будет выбран преступной стороной на роль посредника.

Передача оговоренной квоты — самый уязвимый узел подобных дел. Во время встречи гонца могут задержать и, предприняв решительные действия, раскрутить его, как это произошло, например, на Саратовском вокзале, где опергруппа МВД накрыла кавказских "гастролеров", выбравших объектом киднэппинга местного торгового работника, с которым, между прочим, раньше приходилось обделывать кое-какие левые делишки. (На роль жертв, равно как и в родственном киднэппингу рэкете, часто выбираются люди, так или иначе "замазанные" с преступниками.)

А задержание хотя бы одного похитителя (в одиночку, насколько я понял, киднэппинг провернуть практически невозможно) наверняка означает скорую смерть ребенка, и дальнейший блеф с целью получить-таки деньги выбивает почву из-под ног тех, кто даже уже решился на радикальные меры устранения свидетелей, поскольку у идущих по пятам есть вполне определенные зацепки. А за просто так на мокрое дело (убийство) мало кто отважится.

Вышла промашка: в список не включили Валерика: у родителей в городе оказалось предостаточно родных и без него. Потребовалось разыграть психологически точно рассчитанный спектакль, дабы переиграть условия. И вот наконец даже не он сам, а отец Родственника попал в перечень лиц, подходящих, по мнению Бориса Г., для щекотливой миссии. Троица воодушевлена — дальше все пойдет как по маслу. Борис обнадежен…

В материалах дела я не нашел ответа на вопросы, которые, наверное, кому-нибудь покажутся риторическими. Но все же хочется знать: что чувствовал Хозяин, прислушиваясь ночами к по-детски ровному дыханию ничего не понимающих мальчиков? Менялось ли давление у Сердечника после конспиративных телефонных бесед с издерганным неизвестностью Борисом, души не чаявшим в первенцах? Сочувствовал ли вдохновитель операции Валерик женщине, приходившейся ему родней?

Доверительный, по логике вещей — исключительно на обнаженных чувствах, разговор Бориса с Родственником состоялся дома у последнего. Согласившись передать анонимным вымогателям заветную синюю сумку, похититель мог считать, что дело в шляпе. Однако энергично вмешался его отец, заявивший, что не желает, чтобы сын рисковал. Последовало неспокойное выяснение отношений, в котором и отец жертв, и похититель выступали парадоксальными союзниками. Старика уже было уломали, когда Борис привел самый, как ему казалось, убедительный аргумент: молодого человека подстрахуют, поскольку органы внутренних дел в курсе. Борис, нарушив данное милиции обещание, бросил эту фразу словно козырного туза. Ведь он не догадывался, что с ним играют крапленой колодой. И необратимо изменил ставку. Две жизни вместо 135 тысяч рублей. Выигравших — не будет. Пытки, погони, расстрел… Но этого не знал ни Борис, ни его родич, затеявший недобрую игру в киднэппинг. Руководитель синдиката по краже детей почувствовал, как отхлынула кровь от лица. Он резко, одеревенев языком, взял сторону отца и, глядя сквозь гостя, категорично заявил, что из уважения к старшему не посмеет нарушить его волю, после чего живо скомкал ставшую бесполезной для него беседу.

Будучи инициатором похищения, он же первый — на очередной "планерке" — вслух произнес то, о чем хором давно уже думали его подельники, — детей надо "убрать". Валерик (Родственник) убежден — они его узнали. И, кроме того, сказал он, мальчики умны и наблюдательны (их учительница до сих пор числит братьев одними из самых талантливых учеников, когда-либо у нее обучавшихся); поэтому квартира на Юго-Западе — засвечена. Так что отпускать их — себе на голову. Майор, участвовавший в расследовании, рассказывал мне, что отец с дрожью в голосе признавал: выплатить даже полмиллиона можно было (здесь развита клановая взаимопомощь), просто он чувствовал — выкуп сыновей не спасет. То, что началось фарсом телефонных переговоров, обернулось жаром свирепой драмы.

Решение судьбы ребенка — кульминационное звено. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: живой свидетель опасен. Альтернатива крови — полюбовное разрешение становится в глазах шантажистов нереальной после осознания допущенных ими ошибок. Независимо от того, получены деньги или нет, часто принимается жесткое, словно приклад, решение не оставлять теплый след к себе, избежать всякой возможности прямого опознания.

Цифры, с которыми я ознакомился, беспощадны. Если бы взрослые ведали о бесстрастном приговоре статистики… Они не стали бы изнурять себя бесполезными надеждами. Убивают каждого третьего похищенного. И порой изуверски. Спасти ребенка возможно, лишь сразу обратившись за помощью в органы. Я уверяю: это не прямолинейная милицейская агитка. Тому доказательством все та же статистика.

Вот уж действительно — хотя и звучит шпаргально — промедление смерти подобно. Но на этот шаг так трудно решиться, вновь и вновь перечитывая крохотную записку со зловещим предостережением: "Обратишься к ментам — девке твоей голову отвернем" (а я видел и такие). Самое грустное: возвращение малыша не гарантирует, что трагедия не повторится. В Узбекистане из одной и той же семьи поочередно выкрадывали троих детей. И последний не вернулся…

Шансы на спасение уменьшаются буквально с каждым часом, отмеряющим течение дела в семейной, так сказать, плоскости. Чем раньше подключатся специалисты из правоохранительных инстанций, тем больше вероятность предотвращения несчастья. Похитители рассчитывают как раз на парализующий страх за тепло маленького сердца, на боязнь переложить ответственность на чужих. Пусть профессионалов, но не кровно заинтересованных. Алма-атинское дело, допустим, было раскрыто за двое с половиной суток именно потому, что отец третьеклассника Тимура рассудил: вдвоем с женой им не сдюжить. Супруги Сарсеновы позвонили в милицию через четверть часа после разговора с одним из вымогателей. Вечером 24 февраля 1987 года в розыск включились сотрудники уголовного розыска. Штаб по проведению операции возглавил начальник УУР МВД Казахстана В.Артеменко. Пока отец сломя голову бросился по знакомым набирать запрошенные пятнадцать тысяч, работники милиции сделали все от них зависящее. Следующей ночью задержали одного из похитителей — техника спорткомплекса "Медео" Виктора Снопкова. Несколькими часами позже давала показания жена его брата Анатолия, организовавшего похищение. В 02.40 следующего числа в камышах под городом нашли связанного мальчика, который лежал в ледяной воде, укрытый листами толя. Спустя некоторое время ребенок был уже в больнице. Вскоре задержали и А.Снопкова.

Познакомившись с десятками дел, я составил для себя обобщенный портрет дельца от киднэппинга. Мужчина в расцвете сил. Из среды, которую почему-то принято называть интеллигентской. По мнению многочисленных респектабельных знакомых, ничего в жизни предосудительного не совершивший, не считая разве безбилетного проезда в трамвае. Добрый семьянин. Спортивен (теннис, бассейн, туда-сюда). Ухожен, одет модно. Образование — высшее, хотя работа не обязательно по специальности. Машину хорошо водит. Женщинам нравится… Ну и так далее.

Мне кажется, неспроста подъем киднэппинга пришелся на пик застоя. Начало восьмидесятых. Атмосфера тотального лицемерия, возведенного в ранг внутренней политики. Общеобразовательная система, превратившаяся в школу ханжества. Усреднение нравственных полунорм. "Одни слова для кухонь, другие — для улиц". Духовная девальвация. Неприкрытое социальное неравенство. Скопление стотысячных состояний за счет повальных хищений и всесоюзной коррупции. Все это — условия для возникновения "нетипичного явления", порожденного тем, что тяжеловесно звалось раньше нетрудовыми доходами. Этим я объясняю (для себя, во всяком случае) неоднозначность локального общественного мнения по отношению к пострадавшим.

В О. мне доводилось слышать циничное: пожалел, мол, цеховик денег — детей потерял, а теперь на кладбище памятник воздвиг, который, дескать, стоит не меньше, чем просили за две жизни. Я видел эти могилы: гранитный дворик, фонарные столбы для вечерней подсветки, стела красного камня, впечатанные переводной фотографией в серый глянец плиты мягкие черты двух красивых мальчиков — рука Карена на плече брата… Или — наоборот, мальчики очень похожи. Но не это важно, а то, что экономический, с позволения сказать, аспект для кого-то оказывается важнее нравственного. Кто-то считает возможным отказывать в сочувствии родителям лишь на основании их банковских счетов.

Кстати, о памятнике. Возможно, мне не следовало упоминать об этом. Возможно, не стоило вообще браться за это дело. Возможно, полезнее писать светлые очерки о героях соцтруда. Возможно…

Я уже обмолвился о тягостном для меня визите. После публикации в "Труде", где я довольно подробно называл имена пострадавших, мне позвонили близкие друзья семьи Г. Мы встретились в одной из московских редакций. Не было ни угроз, ни упреков. Внятный рассказ о том, что случилось после того, как газеты попали в О. И вопрос.

Во-первых. Как только гибель мальчиков была растиражирована многомиллионным тиражом, умер дедушка погибших. Хочу верить: это лишь хронологическое совпадение. Надеюсь, газетное напоминание о давнишней трагедии не могло вызвать то, что раскаянием, тем не менее, будет давить не на мою журналистскую совесть, а на безымянное ощущение непоправимости напечатанного. Пожалуй, невзирая на всегдашний упрек читателей за анонимность в острых материалах, фамилии и преступников, и потерпевших указывать не надо. Чтобы не заставлять переживать все заново. Тем более в данной истории. И это во-вторых. Специфика таких дел и в том, что рассказ о многотысячных выкупах и колоссальных состояниях мишеней вымогательства может, увы, оказаться наводкой для очередной банды похитителей. Сумрачные визитеры напомнили мне, что в семье Г. есть теперь другие дети. (Я знал, что упомянутая в очерке супруга Бориса была беременна во время похорон близнецов.)

Теперь о нериторическом вопросе моих нежданных гостей. Почему, хмуро поинтересовались они, я во время командировки в О. не посетил дом Г. Тому было две причины. Об одной я им сказал. Меня предупредили: если кто-нибудь из окружения Г. узнает, что ты тут копаешь, живым из республики не уедешь. Собеседники мои — не знаю, насколько искренно — изумились сказанному, всячески меня убеждали в обратном и настойчиво интересовались, кто именно посоветовал мне остерегаться (и тем самым как бы оговорил уважаемое в городе семейство). Теперь о причине, которую я не помянул в том разговоре. Она очевидна. Мне не хотелось расспросами и журналистским дознанием ранить людей, и без того к пожизненному горю приговоренных. Самый отважный из тележурналистов Александр Невзоров, упомянув о присказке "в доме повешенного не говорят о веревке", как-то определил: репортер — это тот, кто говорит. И о веревке в доме повешенного, и о желтом "Запорожце" в виноградных двориках спокойного городка О. Не был я уверен, что буду об этом писать, и даром трепать нервы людей не хотелось. (Полагаю, что делать это — трепать нервы, нам все же придется…)

Кстати, о подоплеке моей неуверенности. Когда, приехав в столицу республики, я направился на поиски материалов, то столкнулся со своеобразным саботажем.

Официальные лица никак не желали подпустить меня к общедоступным, казалось бы, документам. Юноша-чиновник из архива республиканского Верховного суда, не на шутку растревоженный моими расспросами по поводу этого дела, познакомил меня с зампредом суда (председатель, как мне сказали, был в командировке; позднее я узнал, что меня обманули). Этот расплылся в любезностях и как бы продемонстрировал кавалерийскую готовность оказать мне любую помощь, кроме той, которая требовалась.

— Понимаете, — говорил мне он с улыбкой, сладкой, как местный виноград. — Никаких бумаг не осталось.

— Ну да, только приговор.

Но, настаивал я, мне большего и не надо, ведь в приговоре все детализировано, вполне достаточно для ознакомления, а ревизию мне и в голову не приходило затевать.

— Да-а, — тянул большой человек здешнего судопроизводства и, как будто ему попалась пара кислых виноградин, повел сочными губами. — Только вот беда, приговор-то есть, но он не на русском языке.

— Не беда, возражал я, сейчас позвоню знакомым в ЦК ЛКСМ, и мне выделят пару переводчиц (работал я тогда в комсомольском издании). С пререканиями, которые мой собеседник все пытался перевести во взаимно приятный обед, я получил те самые 22 страницы машинописи. И просторный кабинет, обшитый неместным деревом, где смог эти страницы проштудировать. Позднее мне довелось ознакомиться с материалами других дел о киднэппинге. Почти всегда похитители выбирали тех, кого считали людьми богатыми. И чаще прочего разбогатевшими незаконно, повторюсь. Впрочем, тандем мрачноватых визитеров из О. уверял меня: семья Г. выгребала все сусеки, залезала в долги, собирая затребованную тройкой Валерика мзду. Однако из того же приговора следовало: сами похитители ничуть не сомневались — выплатить полмиллиона родителям близнецов труда особого не составит. Более того, предполагали, что из-за столь "незначительной" суммы Борис (они предположили — не знаю, как уж там на самом деле, — что отец мальчиков владеет подпольной строительной фирмой) не станет впрягать в свои проблемы милицию, тем более — из Центра (местная, считали они, не справится).

Это называется "виктимологический аспект" (victim — жертва): у кого-то есть столь же весомые, как кошелек, основания предполагать — если однажды ребенок не вернулся домой из школы, то вечером раздастся ультимативный зво-нок. (Очевидцы вспоминают, что на похоронах мальчиков супруга в сердцах бросила Борису: "Ты знал, что это случится!") Невозможно понять, отчего киднэппингу присущ системно-эпизодический характер (чуть ли не девяносто процентов случаев выпадает на весну и июнь), но нет никакой загадки, почему рассчитанные звонки-удары метят в работников торговли, службы быта, начальников стройтрестов, сановных взяточников, оптовиков, перевозящих цветы и цитрусовые.

Случается, правда, всякое. У ректора одного из сибирских ВУЗов похитили малолетнюю внучку с целью пропихнуть в институт десяток абитуриентов. Естественно, не за племянников таким образом хлопотали, просто за каждого из предложенного ректору списка похитители собирались получить вознаграждение от кавказских родичей будущих студентов. Семнадцатилетнего сына видного партийного работника вывезли из Ленинграда (под действием одурманивающего наркотика) в Орджоникидзе и оттуда уже диктовали требования: смещение ряда должностных лиц, ордера на квартиры, опять же зачисление без экзаменов в вузы и, наконец, солидный денежный выкуп — двести тысяч. Делом этим занимался КГБ.

Но это все экзотические случаи. Как правило, расчет делается на то, что деньги будут получены в одночасье и без лишней возни. Самая соблазнительная мишень — подпольный миллионер (коих, по подсчетам экспертов, в стране десятки тысяч и будет больше). Раз подпольный, значит, от обращения в органы есть какая-никакая страховка. Ну а поскольку миллионер, стало быть, не будет проблем — вот она, "тарелочка с голубой каемочкой".

Мне рассказывали, что в абхазском городе местный мясо-молочный король исправно выплатил за сына 250 000 рублей и отдал бы еще четверть миллиона — согласно условиям — после его возвращения, если бы история не получила огласку среди соседей и не была пресечена милицией.

Из-за обычая улаживать дела по-семейному киднэппинг распространился на Кавказе и в Средней Азии. Дело доходит до печальных курьезов: пропажу восьмимесячной девочки пытаются документально зафиксировать как "побег из дома" (Узбекистан). А в Уголовном кодексе наиболее неблагополучной в отношении киднэппинга республики попросту упразднили соответствующую статью — хотя возможно, что Грузия уже потеряла печальное это первенство.

На мой взгляд, почва для похищения детей подготовлена смежными преступлениями: вымогательством, разбоем с проникновением в жилище, похищениями с целью мести ("Кутаисское дело", когда похититель изнасиловал и убил дочку любовника жены…), кражами автомобилей на Предмет последующего выкупа (за полцены) хозяевами, незаконно заработавшими на них деньги, и т. д. Сказываются и национальные традиции — похищения невест, вендетта (кровная вражда)… Спекулируют похитители и на особенностях национальных характеров: в этих краях развит культ ребенка, там действительно, по-моему, "дети — единственный привилегированный класс" (то же самое относится и к культу старших, поэтому здесь же развиты похищения с целью выкупа престарелых, беспомощных людей; в Грузии разоблачили группу, промышлявшую даже выкрадыванием покойников накануне похорон — знали, что гордые люди в лепешку расшибутся, но выкуп наскребут, лишь бы избежать позора!).

К киднэппингу шли постепенно, но, увы, неуклонно. Схема налицо (достаточно посмотреть пару видеофильмов), а уж остальное — дело техники. Техники и финального шага через нравственный барьер, духовный Рубикон, отделяющий человека с нормальными человеческими качествами от насильника-профессионала. Именно профессионала, я не оговорился. Киднэппингом чаще всего промышляют опытные преступники, вычисляющие каждый свой шаг, тонкие психологи с университетскими дипломами, циничные вымогатели и помогающие им беспощадные убийцы из уголовной гвардии беспредельщиков.

Сейчас, когда набирает обороты кооперация, можно прогнозировать появление целой прослойки состоятельных людей, чья состоятельность не будет тайной. И тысячи легальных богачей могут вписаться в сетку сложившейся организованной преступности именно по линии киднэппа. Чего стоит вошедший в моду рэкет — "вымогательство и шантаж, осуществленные путем насилия". Из служебной записки министра внутренних дел Узбекистана: "Районы республики поделены ими (преступными кланами. — Е.Д.) на зоны влияния… Местные организованные группировки перенимают опыт преступной деятельности мафии".

В республиках страны давно уже готовятся новые редакции уголовных и уголовно-процессуальных кодексов. Судя по всему, статья, предусматривающая наказание за похищение детей, останется в неизменном виде. Мне кажется, целесообразно разделить данную статью на несколько частей, ведь субъекты преступления весьма различны! Цели тоже бывают разные: корыстные, личные. Помню, в "Известиях" была опубликована заметка о молодой женщине, похитившей грудного младенца, с тем чтобы оказать давление на желанного мужчину. Дело закончилось благополучно, чадо вернули родителям… Но ведь тоже — похищение! Одно дело, когда ребенок "представляет в глазах преступника социальную и биологическую ценность" (нередки так называемые половые виды похищений), и совершенно другое, когда ребенок служит инструментом покушения на материальные блага, своего рода лопатой, которой пытаются выгрести подчистую сберкнижки родителей. В УК РСФСР статья 1 25 — похищение или подмен ребенка — предусматривает наказание сроком "до одного года или исправительные работы". В случае же если похищение "совершено с корыстной целью или из иных низменных побуждений" — рэкетиры киднэппа могут получить до 7 лет несвободы.

Порой дело обстоит и совсем непросто: потерявший от лиха голову инкассатор ради спасения ребенка может пожертвовать собой и пойти на преступление. На Северном Кавказе схожим образом ограбили госбанк. Нагрянув к директору домой, рэкетиры увезли жену с ребенком, пожилую мать как заложницу оставили в квартире под присмотром и с помощью поставленного в безвыходную ситуацию человека (обычного, напомню, человека, а не киношного супермена со стальными нервами и бицепсами) провернули ограбление в два счета. Помогающие преступникам под давлением не считаются согласно закону соучастниками. Этим-то и пользуются люди, выбравшие киднэппинг своим ремеслом. Законодательные нюансы ухмылисто разъяснятся, допустим, кассирше сберкассы, и, спасая годовалую дочь, она отдает всю имеющуюся наличность.

Однако еще и еще раз повторю, чаще все же мастера киднэппинга предпочитают иметь дело с людьми состоятельными, и, более того, нажившими состояние нелегально. Кроме того, выгодно не толкать объект шантажа к добыче средств, а получить уже имеющееся в загашнике, поскольку время — тоже повторяюсь — работает против похитителей.

Но я никому не советую самоуспокаиваться. Мы, дескать, не цеховики, нам за своих бояться нечего. На волне нахраписто рвущей вверх преступности появляются последнее время юные дилетанты-вымогатели, объявляющие довольно-таки крупные суммы, которые любой, загнанный в угол шантажа родитель соберет едва-едва. Та же алма-атинская история — иллюстрация к этому тревожному тезису.

Уже решившись на убийство, Родственник, Хозяин и Сердечник продолжали вести — для отвода глаз — телефонные игры. Но… прошло три недели с момента похищения, и пора было ставить холодную точку над "i". Отступать было некуда.

Раздобыли мышьяк. Потом отказались от удобной бескровной идеи отравления, поскольку вскоре выяснилось, что, даже будучи насыпан на халву, яд сохраняет неаппетитную горечь.

Купили сколько-то там "кв. метров ткани и веревку". Посовещавшись, кровавую миссию возложили на Хозяина. Поздно вечером он вынес спящего ребенка из комнаты, накинул гладкий шнур на тоненькую шею и, пытаясь унять истерическую тряску рук, потянул скользкие концы — левый вправо, правый влево. Мальчик, еще не проснувшись, задергался, страшно захрипел. Убийце стало не по себе. Он отнес плачущего ребенка обратно в спальню, быстро перерезав веревку. Поутру сказал приятелям, что "по-честному" пытался осуществить намеченное, но веревка, мол, не выдержала и оборвалась. Сообщники поверили ему, лишь увидев на шее одного из мальчиков борозду от удавки.

Вновь посоветовавшись — я так и не смог вообразить, как эти "фили" выглядели, ведь протоколы не фиксируют эмоции, — пришли к мысли умертвить близнецов электротоком. Чувствительный Сердечник, сославшись на хроническое нездоровье, категорически отказался принимать "непосредственное участие" в такой операции, дав, впрочем, на нее вялое "добро"… Один провод закрепили на левом предплечье, другой — на левом бедре спящего. После включения в сеть мальчик пронзительно закричал. Испугавшись, что шум разбудит соседей, горе-убийцы выключили ток лихорадочным рывком.

Без страха впасть в учительски банальное морализаторство я замечу, что история эта подтверждает выверенную кровью истину: ступить на преступную стезю куда легче, чем соскочить. Одно преступление вызывает, как джинна из бутылки, возмездие нескончаемости греха. Словно платки из шляпы фокусника, преступления тянут одно, другое. Чем дальше, тем страшнее. Не хочу пугать начинающих упражняться в рэкете юношей, если они выбор свой сделали, но тем, кому в государстве, созданном преступниками, трудно оставаться порядочными, напомню: за все, буквально за все приходится платить. А деньги в этой стране давно уже мокнут от детской крови.

На следующий день, оглушив себя водкой, Родственник отправился на Юго-Запад с несгибаемым решением подвести финишную черту под еженощными кошмарами. Душили братьев поочередно — чтобы поровну распределить вину — на предусмотрительно постеленном поролоновом матрасе, одолженном у соседей по подъезду. Один сжимал грудь, другой перетягивал веревкой детское дыхание. Сложив безвольные тела валетом, их зашили вместе с булыжником в наспех сооруженный мешок, который отправили на дно протекающей по городу речки.

Может, иных убийц и тянет на место преступления. Эти трое, не откладывая в долгий ящик, уехали от мутного узкого канала как можно дальше. Один лег на операцию в вильнюсскую клинику, другой улетел в Ашхабад. Третий ничего лучше не придумал, как отправиться в Литву вслед за первым — "выхаживать бедолагу-друга" (видимо, нестерпимо Родственнику было участвовать в поминках).

На последней, двадцать второй странице приговора отпечатано сухое резюме: за похищение и шантаж всем троим по 5–7 лет, за убийство при отягчающих обстоятельствах — расстрел.

Можно было и не писать об этом. Но по ТВ показывают веселый венгерский фильм о киднэппинге "Происшествие на улице Паланк", а в "Советской культуре" публикуется внушительный и эффектно иллюстрированный очерк с красноречивым названием "Детство на распродажу": "В странах Запада похищенные дети попадают не на заводы, а в порноиндустрию".

"Не на заводы…" А у нас между тем известные деятели искусства — это случай из моей журналистской практики — отказываются в интервью рассказывать о своих дочерях из-за боязни (вполне понятной) кровавого шантажа.

"В странах Запада…" А все — я это знаю — московские кооперативные кафе платят ту или иную дань рэкетирам, для которых дети — удобный рычаг безусловного воздействия на нуворишей от кооперации.

Можно было и не писать об этом. "Жить с закрытыми глазами легче", — прав Джон Леннон. А после, нас — хоть Чернобыль. "Легче". Но не честнее. Хотя бы по отношению к тем, кому жить после нас. Нашим детям.