Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

1

Согласно Библии, по дороге в Дамаск будущему апостолу Павлу было явление Иисуса Христа, после чего он обратился в христианство. (Здесь и далее — прим. пер.)

2

Асанья, Мануэль (1880–1940) — президент Испанской Республики в 1936 1939 гг.

3

Роман Бенито Переса Гальдоса (1843–1920), испанского писателя.

4

Известный американский киноактер (1896–1966).

5

Организация испанских троцкистов, входившая в IV Интернационал.

6

Окончание. Начало см. "ДиП" № 3.

7

По доверенности (лат.).

8

Наоборот (фр.).

9

Двойная ошибка (лат.).

10

Слова (лат.).

11

Нельзя множить суть до бесконечности (лат.).

12

Здесь и далее — прим. автора.

13

Комментарии переводчика см. в конце.

14

Это краткое заявление красноречиво свидетельствует о происхождении и уровне большинства "осведомителей". "Кругами", способными в то время заподозрить, что исчезновение Майораны — результат "угрожающих интересам нации" шпионских интриг, могли быть лишь самые мелкие чиновники, привратники, лавочники, но никак не физики, не дипломаты, не высшие военные или министерские чины. Весьма вероятно, что такое подозрение возникло после того, как о случившемся сообщил еженедельник "Доменика дель Коррьере", и именно у его читателей. (Здесь и далее — прим. автора.)

15

На то, что Ферми не поднял руку в римском приветствии, а просто протянул ее королю Швеции, итальянские газеты откликнулись язвительными комментариями. Тому, кто не жил при фашизме, трудно вообразить, какие беды мог навлечь на себя человек, по рассеянности вместо римского приветствия пожавший другому руку. В той же комедии 'Рафаэль" есть эпизод, из которого видно, какими мучительными, неразрешимыми проблемами была чревата отмена рукопожатия:

— Простите, федерале (руководитель местной организации фашистской партии. — Прим, пер.), если король, как ожидается, приедет в наш городок и протянет мне руку, что мне делать?

— Протянет вам руку? Да, тут есть над чем подумать… Если он протянет вам руку… Подойдите сюда! Предположим, я король.

— А я кто? Это я чтобы знать, как себя вести…

— Вы — тот, кто вы есть на самом деле — политический секретарь. Как вас зовут?

— Горгони.

— Политический секретарь Горгони! Приветствуйте меня! Приветствуйте, говорю.

— Салют королю!

— Нет, нет, нет… Вы должны сказать: "Салют дуче!"

— Но вы же король.

— Вас это не должно волновать! Вы говорите: "Салют дуче!"

— Ладно, так и скажу.

— Не опускайте руку! Я вам протягиваю свою… Нет, нет, нет! Поменяемся ролями. Я — это вы. Я — политический секретарь Горгони. Смотрите на меня внимательно. А вы — король… Нет, вы слишком высокий. Садитесь! Подойдите вы, Скармакка. Вы — король. Нет, король я. А вы — политический секретарь Горгони.

— Почему это я — Горгони? Я хочу быть перед королем самим собой.

— Хорошо, вы это вы. Поднимите руку! Я протягиваю вам свою вот так. Вы поднимаете руку еще выше.

— А если король, избави бог, подумает, что я не хочу пожать ему руку из гордости, и обидится?

— Его величество никогда не думает… В общем, все это ерунда, такого никогда не случится. Садитесь! Как можно спрашивать такие глупости?

16

О раннем развитии Майораны много говорилось в статьях, публиковавшихся в последние годы в газетах, еженедельниках и журналах. Об этом же пишет Амальди в "Биографическом очерке", на который мы часто ссылаемся (он входит в изданную в 1966 г. в Риме Национальной академией ден Линчен книгу "Жизнь и деятельность Этторе Майораны"). Если других детей заставляли читать стихи пришедшим в гости родственникам и друзьям — в то время, как правило, "Непоседу Терезу", то Этторе приходилось решать арифметические примеры — перемножать трехзначные числа, извлекать квадратные и кубические корни. Это в три-четыре года, когда он и прочесть-то числа не умел! "Если ему задавали пример, маленький Этторе, словно желая уединиться, залезал под стол и оттуда через несколько секунд отвечал". Под стол — чтобы сосредоточиться и еще потому, что, как все вынужденные выступать перед публикой дети, он стеснялся. И возможно, его чрезмерная застенчивость, мешавшая ему, уже взрослому, делиться результатами своих исследований, — отголосок той детской стеснительности.

17

В биографии и творчестве Стендаля есть и множество иных признаков. Назовем наугад лишь некоторые.

Уже в ранней юности Стендаль знает, что он — тот писатель, каким станет. Его поведение следовало бы расценить как типичную манию величия на грани бреда, не будь оно обусловлено тем, что он напишет позже. Он прекрасно знает: ему есть что сказать. И намеренно, сознательно теряет время — хоть и не знает точно почему, хоть и считает: причина в том, что сказать ему надо слишком много (1804 г., Journal: "J'ai trop a ecrire, c'est pourquoi je n'ecris rien". — "Дневник": "Я должен написать слишком много и потому не пишу ничего" — фр). Графомания более поздних лет для Стендаля — своеобразный способ рассеять как можно шире в пространстве свою жизнь, временная протяженность которой, опасается он, будет невелика, — оставляя "следы жизни" на всем, что попадается под руку (из вещей "фонда Буччи", хранящихся ныне alia Sormani в Милане, особенно трогательна пудреница или табакерка, изнутри вся покрытая текстом). Стендалевская же тайнопись — способ обнаружить эти следы, загадочностью и непонятностью создать впечатление их значительности и возбудить к ним интерес. Графомания и тайнопись характерны соответственно для детства и отрочества — когда письмо открывают для себя впервые и когда, с началом внутренней жизни, его изобретают заново. Ребенок пишет везде, где может. Подросток же всегда старается выдумать "тайный" способ письма.

18

Организация работы над "Манхэттенским проектом" и место его осуществления вызывают в нашем представлении картины изоляции от мира и рабской зависимости, подобные тем, что были характерны для гитлеровских лагерей уничтожения. Кто манипулирует смертью, пусть уготованной другим, — как это делали работавшие в Лос-Аламосе, — тот в стане смерти и сам обречен. В общем, в Лос-Аламосе было воссоздано именно то, с чем предполагалось вести борьбу. Отношения между полномочным административным руководителем "Манхэттенского проекта" генералом Гровсом и директором атомных лабораторий физиком Оппенгеймером ничем, по сути, не отличались от тех, которые нередко складывались в нацистских лагерях между отдельными заключенными и лагерными властями. Такие пленные-коллаборационисты были жертвами иного рода, нежели остальные. Палачи мучили их по-иному. Оппенгеймер работой в Лос-Аламосе был сломлен точно так же, как иной узник гитлеровского лагеря смерти сотрудничеством с палачами. Его драма, ни малейшего сочувствия у нас не вызывающая и лишь способная послужить притчей, уроком, предостережением для людей науки, как раз и есть субъективно пережитая индивидом драма рокового "коллаборационизма", результат которого многие тысячи людей пережили (в том смысле, что испытали его на себе — и погибли) объективно, ибо стали его объектом, мишенью. Будем надеяться, что этот распространенный пока еще "коллаборационизм" не предоставит больше смерти возможностей собрать новые, еще более обильные урожаи.

19

Но хотя Майорана приводит и другие характерные подробности поведения Бора, говорить о том, что он впал в детство нельзя, коль скоро союзники приложили во время войны столько усилий, чтобы вывезти его из оккупированной немцами Дании. Возможно, он казался таким оттого, что постоянно пребывал в крайней рассеянности. Но впавший в детство или просто рассеянный, в сказанном Гейзенбергом он, безусловно, увидел скорее угрозу, чем продиктованное тревогой успокоительное сообщение.

20

В одном из предыдущих писем Майорана ясно написал: "Внутриполитическая ситуация постоянно грозит катастрофой, но людям, по-моему, до этого дела мало". В том же письме он набрасывает карикатурный портрет офицера, который не мог сделать ни малейшего движения, "не щелкнув при этом с силой каблуками": офицер был готов в любой момент поднести Майоране огоньку, но именно механическое расточение любезности не позволило ему за всю поездку произнести ничего, кроме приветствий.

21

Данное утверждение, конечно, не означает, что с Сицилии за два с лишним тысячелетия не вышло ни одного ученого потому, что сицилийцы не способны к наукам. Но, безусловно, оно подразумевает наличие исторических причин, среди которых — более длительное, более постоянное, более агрессивное и вездесущее, чем в других областях Италии, присутствие инквизиции — испанской инквизиции. Этим же объяснима и ставшая общеизвестной "нерасположенность к наукам" испанцев. Точно так же из сказанного не вытекает, что на Сицилии со времен Архимеда до Майораны ни один человек не посвятил себя науке. Был Мавролик, были ботаники Бернардино из Укрии и Боттоне; был философ и естествоиспытатель Кампаилла; анатом Инграссиа, химик Каннидзаро. Непосредственными предшественниками Этторе Майораны можно считать "палермскую математическую школу" и даже одного его родственника — физика Квирино Майорану. Последний, профессор Болонского университета, всю жизнь пытался доказать, что теория относительности неверна, честно признавая бесплодность своих усилий, однако упорно их продолжая. Случай этот кажется нам "очень сицилийским". Любопытно, как складывались отношения и какие споры велись по поводу этой теории между дядей и племянником, между Этторе, который в нее верил, и Квирино, который отказывался ее признать.

22

Альберто Савинио — самый значительный итальянский писатель периода между двумя войнами (брат — настоящее его имя было Андреа Де Кирико — самого значительного итальянского художника той же и более поздней поры). Но кому в Италии известны его книги, несмотря на усердное переиздание в последние годы двух или трех из них? Сам Савинио, рассуждая порой о посредственных или глупых читателях, говорил: но есть ли среди читателей Савинио посредственности и глупцы? Он не спрашивал, он утверждал, уверенный, что таких нет. Но сейчас, когда чудовищно возросло количество посредственностей и пуще того — дураков, мы полагаем, что количество читателей Савинио — потенциальных или фактических — поубавилось и едва ли не сходит на нет.

23

Если уж продолжить в манере Савинио: эта строчка запоминающаяся благодаря женскому имени, для нас непривычному, хоть Капуана и сделал его названием своего неплохого романа (Хосе Морено Вилья дает Хасинте определение "peliculera", переводимое разве что выражениями "влюбленная в кино", "одержимая кинематографом и его мифами", "жаждущая сниматься в кино", но переведенное Монтале в соответствии с требованиями стиха как "фотогеничная"), — так вот, эта строчка могла бы выразить суть всего, что написал Морено Вилья, в той идиотской игре, в которую — в духе футуризма и фрагментизма — кое-кто пробовал играть на материале итальянской поэзии: требовалось выбрать одну строку, где воплотился бы весь поэт, для сохранения ее в микроскопической антологии. Исключением стал лишь Данте, чьих строк сохранялось две. Симптоматично, однако, что в такие дурацкие игры играют в моменты отчаяния: к примеру, после минувшей войны составлялись списки десяти книг, которые необходимо сберечь — сберечь от ядерной катастрофы. Как будто достаточно спасти десять книг, если не останется людей, способных их читать. Так, совершив краткий экскурс в манере Савинио, мы возвратились к нашей теме.

24

Необходимо обратить особое внимание на то, что наследник никогда не имел ни одного урока немецкого языка до самой смерти. (Здесь и далее — прим. авт.).

25

Полковник Кобылинский заместил полковника Коровиченко в качестве коменданта дворца.

26

Это были: граф и графиня Бенкендорф, которые благодаря преклон ному возрасту и плохому состоянию здоровья не могли следовать с нами; баронесса Буксгевден, которая задержалась благодаря своей болезни и которая должна была присоединиться к нам в Тобольске, как только это позволит ей состояние здоровья, и большое число слуг. Керенский сделал запрос императору, не желает ли он, чтобы граф Бенкендорф был замещен. Император ответил, если генерал Татищев отправится разделить с ним участь в заключении, он будет очень доволен. Исполняя желание своего государя, генерал Татищев попросил только немного времени, чтобы устроить свои дела, и через несколько часов он с чемоданом в руке отправился в Царское Село. Мы находим его в поезде в момент отхода последнего. Генерал Татищев не имел на сердце никаких забот: он был один из многочисленных генерал-адъютантов императора.

27

Их Величества имели обыкновение оставлять у себя пить чай, который императрица сервировала сама, придворную даму графиню Гендрикову, генерала Татищева, князя Долгорукого, m-he Шнейдер и доктора Боткина, когда их занятия позволяли это. Я единственный, оставшийся в живых из тех лиц, кои присутствовали на этих вечерних чаях в Тобольске.

28

По шкале Реомюра. 1°R = 5/4 °C. (Прим. ред.)

29

Мой коллега господин Гиббс присоединился к нам в Тобольске в сентябре.

30

Императрица делала намек на отречение императора.

31

Во время ледохода несколько дней река бывает непроходима и приходится ожидать, пока вновь установят паром.

32

В мае месяце 1918 года отряды чехословаков (состоящие из добровольцев, прежних военнопленных), которым Керенский предоставил свободу, составляли тогда две сильные дивизии, расположенные эшелонами вдоль Сибирской железной дороги — от Самары до Владивостока. Подготовлялась отправка их во Францию, и Главный Германский Генеральный штаб, желая воспрепятствовать означенным войскам соединиться в Европе с силами союзников, внушил большевикам дать приказ о разоружении чехословаков. Вследствие такого ультиматума, который чехи отвергли, произошла борьба между ними и отрядами большевиков. Русские добровольческие отряды незамедлили присоединиться к чехословацким войскам.

33

Sauvastika есть религиозный символический знак Индии, состоящий из креста с равными частями, концы которых загнуты влево. Если же концы загнуты вправо, по видимому движению солнца, — знак называется svastika.

34

Медведев был посажен в тюрьму при взятии Перми антибольшевистскими войсками в феврале 1919 года. Спустя месяц он умер в Екатеринбурге от сыпного тифа. Он утверждал, что принимал участие только в одной части драмы и сам лично не стрелял. Другие свидетели утверждают противное. Это классический прием, к которому прибегают все убийцы при своей защите.