Детектив Марк Вентура

Глава 12. Фестиваль. Пятница день

Вертура проснулся от звуков музыки и громких голосов за окном. Снаружи было солнечно, через неплотно задернутую штору в комнату заглядывало ясное пронзительно-синее утреннее небо. От бравурного воя волынки и восторженных окриков, от позднего утра, когда можно спать сколько угодно и не надо вставать на службу, на душе становилось легко и весело.

Печь была жарко натоплена, но в комнате было свежо: окно рядом с письменным столом было открыто. Через него в комнату врывался радостный говор голосов, стук колес и копыт, тянуло пряной сладостью конского навоза, опавших листьев и трубочного дыма, веяло свежестью близкого моря и реки.

Прохладный западный ветер сильными порывами задувал вдоль улицы, раскачивал деревья. Мариса сидела за столом, щурилась, приглядываясь, что происходит снаружи на проспекте. Она совсем забросила рукопись, придерживая одной рукой голову, по привычке сжимала в руках перо, как будто размышляла, что бы такое написать и не могла найти ни подходящих слов, ни темы.

— Я отдала твои шмотки в стирку. Встала в пять утра, чтобы успели высушить, пока ты спишь — заметив, что детектив проснулся, сообщила она с таким видом, что для нее этот труд был просто непосильным — знаешь, про героев героические рассказы пишутся лучше, когда сидишь с фужером и трубкой в тишине кабинета. А когда натираешь песком на кухне подгоревшую кастрюлю, вся эта ваша вздорная писанина видится глупой и бестолковой прихотью сытых девочек, что на папины денежки возомнили о себе какие они умные и высокодуховные и потом рассказывают всем, как они ловко разбираются в жизни, валандаясь с фужером вина на тахте.

— Если все плохо, и не получается изменить мир, напиши так, как хочешь в своей книге — важно закинув ногу за ногу, уставился в потолок, ответил ей детектив.

— Ага, замкнутый круг — раздраженно бросила ему Мариса — пока ты никто у тебя никогда не будет ни денег, ни знакомых, чтобы стать кем-то, и каждый умник будет понукать тебя, как неправильно ты написал каждую вторую букву, и конечно же он знает как надо сделать так чтобы было гениальнее всех… Вот есть же бездарности — заплатили и о них трубят на всех углах, и никто на них рта не смеет раскрыть. Мастера короткого рассказа, таланты от Бога, новые гении современности! Вот как этот Гинче, издался о своих развлечениях на конюшне. Популярный же и озверенно талантливый автор деревенских брошюрок про лошадей — она схватила и продемонстрировала свежий номер «Скандалов» и с брезгливостью отбросила его обратно на стол — турниры, породы, седла, советы. И покупают, обсуждают же все. Даже кто читать не умеет, просто потому, что он такой модный, напьются до тошноты и начинают — как все складно, как жизненно, как ловко подмечено! Почетным литератором стал, философом, доктором светского общества. Все ему, гонорары, семинары, приглашения! А меня из-за тебя премии лишили!

В ее голосе сквозили злость, зависть и обида.

— Да. Некрасиво вышло — согласился, закивал Вертура и тут же увел в сторону тему — а таким, как этот Гинче точно не надо придумывать что-то действительно хорошее и новое. Продадут все. Зато ты можешь воротить как тебе угодно, и никто не скажет, что ты там такое пишешь. И ведь можно же написать нескучно и про конюшню: например как какой-нибудь престарелый вульгарный сноб приторачивает на свою напомаженную лошадиномордую подружку стремена и седло, ставит ее в денник…

— Все, пойдем на улицу — Мариса со всей серьезностью воткнула в бронзовую чашечку с песком перо и отложила рукопись — фантазировать можно бесконечно, бумага в сортире все стерпит. Сядь, я тебя расчешу. А то встретишь свою напомаженную подружку Булле, наденешь на нее стремена и седло, будешь сам как престарелый вульгарный сноб. Вот будет скандал недели.

Выйдя на улицу, Вертура и Мариса тут же обнаружили и источник музыки. В коляске, что направлялась на проспект, попала в затор и теперь стояла припертой со всех сторон другими экипажами и телегами, сидели, развлекались со своими инструментами веселые трубачи. Изо всех сил раздували розовые от вина и натуги щеки, колотили в барабан, играли какой-то бравурный марш для сидящих в каретах следом, весело беседующих друг с другом кавалеров и их девиц, что тоже, по всей видимости, не могли проехать на проспект.

Там, где проспект генерала Гримма пересекался с проспектом Рыцарей, образовался какой-то затор. Как сказал кто-то, что перекресток закрыт: в сторону центра Гирты маршировала колонна солдат запоздало идущих на турнир, на что Мариса весело разъяснила детективу, что сегодня на площади перед Собором Последних Дней по программе должны состояться военные игрища и маневры, организованные на потеху гостям и друзьям Герцога, громко и насмешливо высказала свое мнение, что в каких-то других, нормальных, городах и странах к таким мероприятиям все готовиться еще до рассвета, но в Гирте как всегда, все не как у людей, и теперь половина города перерыта и не пройти.

Все же, не поверив тем, кто шел по проспекту назад, что там действительно не пускают даже пеших, как и все остальные, кто хотел убедиться в этом лично, Вертура и Мариса все же дошли до проспекта Рыцарей, где и вправду обнаружили, что перекресток наглухо перекрыт палисадом, а за ним несут вахту какие-то жандармы во главе с незнакомым детективу молодым горделивым кавалером, что весело и важно гарцевал перед баррикадой, переругиваясь с другими верховыми, изображал из себя начальника, без разрешения которого здесь никто не проедет.

Как сердито объяснял всем, огрызался, один из дружинников, кивая на колонну идущих по улице парадом, экипированных к бою, людей, приказ барона Тинвега Старшего, чтобы не мешали движению, никого не пускать на проспект, пока не пройдут все отряды и следующая за ними, груженая припасами для пира и военных игр, колонна фургонов и телег.

— Ну, пойдем в обход — глядя на затор, покачал головой детектив. Мариса кивнула и они, развернувшись, тоже пошли обратно, как недавно потешались над ними, посмеиваясь над теми, кто шел им навстречу, не поверив в то, что там дейстивтельно никого не пускают на проспект.

Вокруг было полно народу. По улицам уже ходили толпы восторженных веселых людей, наслаждались ясной солнечной и ветреной погодой, радостно и громко беседовали, пили юво и вино, курили. Мариса и Вертура свернули к реке и тоже влились в этот нарядный праздничный поток, медленно движущийся в сторону центра Гирты. Они шли, держась под руку, глядели по сторонам, улыбались каким-то дальним знакомым и незнакомым, щурились на солнце, терли ладонями лбы, оправляя волосы растрепанные холодным, дующим вдоль улицы с залива ветром.

Пройдя мимо поместья графа Прицци, миновав узкий тенистый переулок, в конце которого синело ясное светлое небо, вышли на набережную, неподалеку от Университета и пошли по ней. Стояли на мосту, облокотившись о парапет, смотрели на реку, на нарядные лодки и слепящие солнечные блики на серо-синей, бегущей воде.

— Еще ничего не началось — глядя на часы на фасаде огромного, с целый квартал дома на южном берегу Керны, придерживая свой платок, чтобы не раздувал ветер, важно и с насмешкой громко сообщила Вертуре Мариса — сейчас полдесятого. А у них открытие по программе только в одиннадцать, и то, как всегда, никто не соберется, не встанет, до обеда. Впрочем, ты ничего не упустишь, все как обычно — ярмарка, порка, турнир. Из года в год одно и то же, все самое важное, умное и интересное. Пойдем к нашим в отдел.

— Зайдем вначале в магазин — глядя на каких-то сидящих навеселе в повозке рыцарей, вспоминая Бориса Дорса и Модеста Гонзолле, согласился детектив.

— Ага! — тряхнула челкой Мариса и зашагала на северный берег, бесцеремонно расталкивая локтями, веселых, стоящих у парапета людей.

Они миновали арку ворот за мостом, прошли мимо телеги, с которой торговали горячими бутербродами, и несущего рядом с ней вахту полицейского, что драл горло, вяло слал извозчика прочь, сыто помахивал своей плетью. В свободной руке сжимал горячий бутерброд, смотрел на него так, как будто бы тот уже и не лез ему в горло, подходил к телеге, угощался из большой кружки и дальше совершал свой маленький обход, делая вид, как он пытается выгнать с денежного места строптивых уличных торгашей.

Вертура с задорной и мстительной улыбкой показал на него рукой и властной походкой важного начальника направился к полицейскому, желая всем видом явить Марисе свои служебные удаль и умение. Ловко откинул полу плаща, демонстрируя подвеску лейтенанта полиции Гирты.

— На каком основании торговля? Лейтенант Вертура… — разинув рот, начал было детектив.

— Карнавальные костюмы полицейских запрещены! — пьяно заревел на него постовой и с плеча замахнулся плеткой так, что детектив едва успел отскочить.

— Мда, не получилось… — улыбнулся Вертура, увлекая в толпу смеющуюся Марису.

Во дворе полицейской комендатуры царила одновременно расслабленно и праздничная, но при этом как всегда деловая атмосфера. Тренировки в дни фестиваля были отменены. Собранные сверхурочно рядовые полицейские и сержанты рассиживались на скамейках летней столовой, расстелив плащи, возлежали на земляном валу бастиона, на траве, ожидая, когда придет их час отправиться на смену. Наслаждались солнечной погодой и освежающим, прохладным, веющим с реки ветерком, поглядывая в сторону комендатуры, не идет ли кто из старших, прикладывались к флягам, грызли семечки, ногти и травинки.

У калитки отдела Нераскрытых Дел размахивал своим шестопером левой рукой, лупил по обклеенному толстой лохматой веревкой столбу Фанкиль. Его серая рубашка была обмотана за рукава вокруг пояса, правая рука забинтована от запястья по локоть. Портупея и сумка висели на соседнем манекене. На блестящих от пота плечах и спине рыцаря отчетливо белели застарелые шрамы от плетей. Длинные волосы собраны в хвост, лицо искажено усталостью и сосредоточением. Хотя Фанкиль был уже и не молод, детектив даже несколько восхитился тем, насколько ловко и быстро для своих лет, тот прыгал вокруг столба с оружием, гулко, с силой, ударял булавой, отрабатывал атаку с шагом и уход, прибавлял удары ногой и кулаком, о чем Вертура и поделился с Марисой, на что та, не в пример своему обычному пренебрежению к окружающим и знакомым, уважительно кивнула в ответ.

Заметив коллег, Фанкиль ловко перехватил шестопер обеими руками и напоследок врезал со всей силы в столб, но сморщился от боли и задергал правой кистью.

— Доброе утро! — приветствовал его детектив.

— Марк заявляет, что шрамы украшают мужчин! — с насмешкой прищурилась на плечи рыцаря Мариса.

— Только в том случае, если они не ниже пояса на спине — бодро отозвался тот и, сняв с пояса рубаху, накинул ее на плечи, чтобы скрыть следы от плетей — не согрешишь — не покаешься. Не покаешься — не спасешься, знаете это?

— Хотели позвать вас на прогулку… — заметив в глазах рыцаря жгучее недовольство, попытался замять инцидент детектив.

— Возьмете Эдмона, он только приехал, но мэтр Тралле уже в бешенстве. Веселья с ним не обещаю, но скучно точно не будет — язвительно ответил Фанкиль — а у меня пятница, постный день.

Сегодня он был явно не расположен к дружескому общению.

Наверху, в зале, как всегда были настежь распахнуты все окна. В большой курильнице на столе дымила смешанная с каким-то благовонием смола, наполняла комнаты и коридоры неповторимым праздничным ароматом нагретого солнцем соснового леса. Доктор Сакс сидел за своим рабочим столом, делал вид, что изучает какой-то глянцевый, по виду столичный, журнал, но на самом деле словно ожидал чего-то, нетерпеливо поглядывал поверх страниц. Инга, оперев локти о стол, расположилась на диване. Солнце играло в ее длинных распущенных волосах, обрамлявших необычно мрачное для такого радостного дня лицо, а рядом в пятне солнечного света, вытянув передние лапы, лежал ее огромный серый кот Дезмонд. Через угол стола, нависнув над шахматной доской, вполоборота восседал на подлокотнике дивана растрепанный, средних лет, человек, быть может, немногим младше детектива. В просторной щегольской, с яркими завязками, кожаной курточке и с растрепанной толстой русой косой над высоким воротником, он был настолько увлечен игрой в шашки с Ингой, что, по всей видимости, не заметил, что его модная шляпа захвачена и сплющена лежащим рядом котом.

— Инга, как идут ваши орденские делишки? — сверлил ее веселым насмешливым взглядом незнакомец, глумливо улыбался, заглядывал ей в глаза, ожидая ответа, как бы еще подшутить — я машина математической логики! На этот раз вы у меня не выиграете!

— Машина пустой болтовни — со всей серьезностью отвечала ему Инга, проводя сою шашку в дамки, и, снимая одну за другой костяшки оппонента, манерно застучала ей по доске.

— Ну поддайтесь же хоть раз! — возмутился незнакомец — где ваше христианское смирение!

— Смирение перед Богом — парировала Инга, кивая на свою плеть, что лежала рядом на столе — а для прохвостов типа вас, есть другое средство.

На что тот скривился, вскочил и попытался было вырвать свою шляпу из под лап кота, но тот внезапно оскалился, поджал уши и завизжал, зашипел столь резко, громко и агрессивно, что даже Вертура и Мариса вздрогнули и попятились, как бы разъяренное животное не бросилось и на них. Незнакомец же ловко, отпрыгнул в сторону, а кот, тут же удовлетворившись произведенным эффектом, зевнул, как будто ничего и не было, отвернулся и снова высокомерно прищурился на солнце в окне.

— Эдмон Даскин! — утирая разгоряченный лоб огромным клетчатым платком, поклонился Вертуре и Марисе незнакомец и смерил детектива веселым внимательным взглядом прищуренных серых глаз — а вы, я полагаю, наши, те самые, новые влюбленные? Очень рад за вас, надеюсь, вы пригласите меня на банкет в честь вашей помолвки, а то что-то скучновато у вас тут в Гирте. Ни одного нового лица, сплошные морды. Анна, как поживает ваша сестрица? Я вот как раз все ждал вас, страдал в обществе этих зануд, чтобы вы проводили меня к ней!

— Возьмем его с собой? — не обращая внимания, на эту болтовню, спросила Мариса у Вертуры и пояснила — Эдмон обещал Еве жениться на ней и умотал куда-то в деревню. Она обещала спустить его с лестницы.

— Эсквайр Марк Вертура — совершил легкий поклон, представился детектив.

— Все. Мы с вами друзья и за знакомство вы обязаны меня угостить! — взмахнул полой плаща Даскин и обратился к Инге — так, отберите мою шляпу из лап этого наглого животного! Не могу же я явиться без шляпы к моей невесте!

Инга кивнула и, недобро усмехнувшись, вынула шляпу из-под кота и от локтя запустила ее в раскрытое окно.

— Эх, шляпа упала — развел руками Даскин — жду всех на улице.

И вышел из отдела.

— Я с вами! — как будто только и ожидая этого момента, отбросил журнал, вызвался доктор Сакс и, вскочив от стола, схватил свою шляпу и с размаху нацепил ее на голову так, что перекосились очки.

— Мэтр Сакс, а вы не староваты для таких развлечений? — поинтересовалась у него Инга — фестивали, игривые женщины и пьянство могут серьезно подорвать ваше здоровье изнеженное сидячей работой и умными книгами!

— Прежде всего, я самоотверженный ученый-натуралист! — тыча себе пальцами в грудь, твердо заверил ее доктор и, осушив фужер с чаем прибавил — чтобы писать убедительно, я на собственном опыте должен познавать суть всех человеческих отношений!

— А вы? — поинтересовался у Инги напоследок детектив, чем вызвал недовольство и без того лишенного шляпы кота Дезмонда.

— Мы с Лео дежурим — ответила она ему и назидательно заверила — не всем же в жизни только пьянство и развлечения.

Вертура, Мариса и доктор спустились во двор. Эдмон Даскин уже нашел свою шляпу и теперь ожидал остальных у столба, точил ноготь об зуб, приглядывался, ровно ли, глазел на Фанкиля, отвлекал его от упражнений.

— А как вы в Ордене отличаете друг друга в толпе, ну, если конспирация и под прикрытием? — спрашивал он.

— Вот по какому признаку бездельники узнают друг друга, чтобы собраться и напиться? — демонстрируя выходящих на двор коллег, назидательно отвечал ему Фанкиль — вот и нормальные люди примерно также, только совсем по другим критериям.

— Вы такой умный Лео, а до сих пор не епископ! — игриво отойдя на шаг в сторону, весело бросил ему Даскин и, приметив вышедших из калитки коллег, присоединился к ним и, приложив руку к лицу, прибавил, словно бы так, чтобы не услышал Фанкиль.

— Вот смехачи-то какие, упасть можно! А на Страшном суде они также будут шутки шутить?

— Так это вы жених Евы? — без обиняков, спросил у него доктор Сакс и затер руки, заиграл лицом, заулыбался так, как будто-бы представил себе что-то невыразимо пошлое. Даскин сделал оскорбительный вид, что доктор для него пустое место и ничего не ответил.

Все вместе с Вертурой и Марисой, они вышли на проспект и свернули к северным воротам Гирты. Прошли два квартала по проспекту Рыцарей до того самого дома на перекрестке с проспектом Цветов, до которого в день их знакомства провожал Марису детектив. Зашли в стеклянные двери ресторана, с некоторым трудом протиснувшись через собравшуюся прямо перед выходом, решающую, куда сейчас лучше пойти развлекаться веселую компанию богатых молодых людей.

— Это к леди Тралле — заверила на входе смерившего полицейских недоверчивым взглядом, указавшего им, что при входе надо тщательно вытереть обувь, швейцара Мариса и тот пропустил их. В зале было уже полно народу. Почти все столы были заняты, за ними сидели, переговаривались, пили кофе и сидр, веселые нарядные, похожие на столичных гостей и богатых путешественников, посетители. Громко смеялись, вели шумные беседы, показывали пальцами за окно на проезжающих по проспекту закованных в латы верховых или экипированных большими плетеными корзинами босоногих разносчиков-мальчишек, со смехом делились картинками. Кто рисовал деревенские сараи, кто живописные уголки, где вокруг клозета-скворечника паслись куры и важно, генералом на параде вышагивал петух, и тут же в навозе валяется поломанное колесо от телеги. Некоторые запечатлевали городские башни и стены, а на иных рисунках были самые настоящие художественные этюды, где веселый ухарь-гармонист в модном берете с помпоном набекрень, и пучком ромашек в петлице на плече, откинув назад голову, сладостно поет о радостях жизни полощущей в реке рубахи и штаны девице, а рядом стоит, наполненная нестиранным бельем, необъятных размеров корзина. Кто-то навел рамку и на вошедших полицейских.

— Надо было тебе надеть доспехи — недобро прищурилась на зевак Мариса — брали бы с этих обалдуев деньги.

— А я хорош и без доспехов! — одной рукой оправляя лацканы своей длиннополой кожаной куртки, другой манерно опираясь локтем на кобуру, из которой торчал эфес короткого меча, улыбаясь, показывая язык, каким-то потешающимся над ним девицам, весело заявил Даскин и, обратившись к доктору Саксу, прибавил с намеком — Густав, это только мне кажется тут что-то уныловато в нашей компании, без бутылки?

Они вошли в алый, отделанный красными с золотом обоями холл, миновали большие манерные кадки с широколиственными пальмами и подошли к лифту. Нажали кнопку, подождали немного, но безрезультатно — лифт так и не приехал.

— Ну и хорошо — вздохнул Даскин — пойдем пешком, не застрянем и не упадем. Похоже, кто-то уже попал в этот капкан технологического прогресса, или что там, опять сидят, целуются и думают что никто не знает, не видит?

И он бодро поскакал наверх по широкой лестнице, ведущей вкруг шахты лифта.

Мариса нахмурилась.

— Обычно эту фразу говорю я — пожаловалась она детективу.

— А что там, взаправду целуются что ли? — с наигранной глумливостью и огоньком в глазах, даже не пытаясь скрыть свой скабрезный интерес, на весь холл проорал доктор Сакс, настолько выразительно и громко, что посетители у ближайших столиков обернулись к нему, чем вызвал неудовольствие швейцара, что все это время с подозрением следил за полицейскими со своего поста у дверей.

— Да! — едко ответила ему Мариса и обстоятельно пояснила — Эльса, младшая полковника Гутмара со своим ухажером Рюкке. Отец запрещает ей, хочет женить ее на мэтре Вритте, вот они и встречаются в лифте, зажимают кнопку «стоп». Да, все об этом знают и полковник в курсе, только за руку поймать их не может, так что всем приходится ходить наверх пешком. Мэтр Сакс, избавьте нас от ваших тупых шуточек, мы еще не выпили, а вы уже надоели.

И они зашагали следом за Даскином по нарядной алой ковровой дорожке наверх.

Со второго же этажа было раздосадованный тем, что придется подниматься на седьмой ногами, детектив был приятно удивлен. По дороге, как на экскурсии, было на что посмотреть. На каждой площадке помимо нарядных дверей с глазками и звонками обрамленными литой бронзой, имелась просторная удобная скамейка, с обеих сторон обставленная большими горшками с комнатными растениями. Здесь курили те омерзительные, так раздражающие всех вокруг снобы, что считают, что в жилой комнате после табака остается дурной запах и непременно надо курить на балконе или на лестнице, ничуть не заботясь о том, что другим может быть не менее противно, а также пили и беседовали те, кто по тем или иным причинам не хотел делать этого в кругу семьи, в квартире. На площадке третьего этажа детективу встретился уже знакомый ему рыцарь — Вольфганг Пескин. Тот самый широкий усатый кавалер, что был распорядителем турнира и пришел сообщить о смерти Тео Барко, когда они сидели во дворе дома графа Прицци с Оскаром Доццо и принцессой Вероникой.

— А, сэр Вертура-детектив! — весело приветствовал он, лихо подкручивая ус. Несмотря на ранее утро и бессонную ночь, он был уже при параде и готов к сражению — в нарядном легком защитном жилете с гербом, при латных перчатках на поясе и с большим мечом в ярко-красных ножнах в руке. По всей видимости, он ожидал свою даму, смотрел в распахнутое окно, курил — собираетесь на турнир? Блеснете снова своим мастерством! Поучите нашу деревенщину благородному искусству лупить врагов Гирты? Сегодня вечером поединки. Будут решать споры, приходите, я собираюсь колотить одного наглого малолетку…

— От малолетки-то можно и получить! — как бы между делом усмехнулся Даскин, предупредительно проскочив на полпролета вверх по лестнице.

— Мальчик, спускайся сюда! — с недобрым задором поманил его обратно рыцарь — анекдот расскажу, посмеемся вместе!

Но хитроумный агент уже был уже далеко, а Пескин не пошел за ним.

Вертура и Мариса только пожали плечами с досады, что им приходится краснеть за коллегу и, откланявшись рыцарю, пошли наверх. За их спинами раскрылась роскошная дверь квартиры и на площадку вышла высокая на полголовы выше своего кавалера, девица. С распущенными волосами, облаченная в нарядную темно-красную мантию и плащ, с намотанным высоко под подбородок поверх волос и ворота капюшона шарфом, она, гордо задрав голову, критично оглядела Пескина и занялась его перекосившейся портупеей и несколько неопрятно торчащим воротничком, выбившимся из под горжета брони. Тот в свою очередь схватился за свой меч, чтобы от избытка эмоций не уронить его с лестницы.

Как и сказала Мариса, лифт и вправду стоял между четвертым и пятым этажом. Неугомонный Даскин уже пытался найти, куда бы заглянуть, чтобы узнать, что происходит внутри, чем смутил даже бесцеремонного доктора.

— Кончайте паясничать! — зло осадила, дернула за плечо коллегу Мариса. С каждым шагом она хмурилась все больше, все сильнее сжимала локоть детектива, отчего ему начало казаться, что сейчас она окончательно рассердится и даст ему пощечину, чтобы сорвать на нем какую-то неясную ему обиду, но все обошлось, и они достигли шестого этажа, где из-за дверей квартиры слева грохотали напористые и злые аккорды фортепиано: кто-то яростно тренировался, разыгрывал сложный учебный этюд. Миновали их, поднялись на седьмой этаж и остановились перед дверьми квартиры куратора полиции Гирты.

— Шутки в сторону! Все, не позорьте меня перед моей невестой! Я вас не знаю, отойдите прочь! — оправил плащ и шарф, отряхнул полы своей лесной кожаной куртки и штаны Даскин, извлек из под плаща сверток и достал из него слегка неаккуратно кованную каким-то деревенским кузнецом розу, встал перед глазком, наддал на звонок и, приняв одновременно молодецкий и жеманный вид, принялся расправлять пятерней растрепанные волосы.

Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, Ева встала на пороге, загородила проход, уперев в бока жилистые кулаки. Ее темно-зеленая мантия и светлая юбка были помяты от уборки или от занятий с мечом, на босу ногу были надеты домашние сандалии, а светлые растрепанные, подвязанные надо лбом толстой шерстяной лентой волосы густой буйной копной обрамляли веселый и возбужденный облик. Пот скатывался по разгоряченному лбу.

— Ты! — только и сказала она, но Даскин уже протягивал ей железную розу.

— Я! — с придыханием ответил он. И роза моментально, так, что наблюдающий за этой сценой детектив даже не успел сморгнуть, оказалась в руке девицы.

— Сколько вас! — приметив остальных, бросила она насмешливо, пригласила всех в прихожую — Анна, так этот тот самый ваш детектив, который доводит тебя до слез?

— Хорошо, что не до икоты! — лукавым шепотом поделился мыслями с детективом доктор.

Вертура только покачал головой.

— Проходите на кухню, в гостиную леди Хельга разрешает пускать только высокопоставленных гостей. Анна чай и пряники где всегда, в комоде над столом, если ты уже забыла.

— Мы собирались на прогулку — заверил ее Даскин — я полагаю, ты же согласишься…

— Эдмон, если я тебя поцелую, ты же лопнешь — заверила его Ева.

— Жизнь без тебя мне не мила, как попу гармонь — нашелся Даскин — все говорят, ты не такая, но я же знаю! Пойдем гулять на улицу!

— Да, я именно такая — кивнула она — Анна, что стоишь? Налей им, иначе они умрут, а я спрошу разрешения у леди Хельги.

Из окна просторной, чистой и отделанной по самому последнему слову столичной моды кухни открывался вид на крыши домов, крепость Гамотти на горе и проспект. Вертура слегка опасливо подошел к высокому, во всю стену от пола до потолка, расчерченное ромбическими перекрестьями рам, окну и заглянул в него. Ясное синее небо раскинулось над городом, солнечными бликами играла бескрайняя гладь моря. Покачивали нарядными белыми парусами бойко бежали по ветру лодки и корабли. Над стенами крепости поласкали по ветру флаги и украшенные разноцветными драконами вымпелы. На поднимающихся к горе улочках старого города толпился народ. Бесконечное нагромождение крыш и колодцы дворов, желтые и голубые, потемневшие и выветренные от непогоды фасады зданий и кроны деревьев подернутые дымами многочисленных труб, проблески начищенных к празднику перил балкончиков и флюгеров создавали чарующую панораму праздничного города, делая ее настолько захватывающей и неповторимой, что детектив залюбовался ей так, что не заметил, как Мариса налила ему фужер легкого светлого вина, поднесла ему, встала ярдом с ним.

Он принял фужер из ее рук, подхватил ее под локоть, кивнул на раскинувшиеся внизу под окнами улицы и крыши.

— Захватывающе — только и сказал он ей.

Мариса на миг было нахмурилась, и ему показалось, что вот-вот она глупо пошутит и выдаст еще какую дурную, напрочь разбивающую всю романтику прозу, но она пожала его локоть и кивнула в ответ.

— Ага. Вечерами мы тут пьем вино — ответила она ласково и тихо, тоже застенчиво глядя перед собой, как будто стараясь не смотреть на детектива — сегодня ночью будет фейерверк, надо обязательно забраться повыше, подсветят всю Гирту.

Она было улыбнулась и тут же, словно сама испугавшись своей счастливой улыбки, опустила голову, отвернулась в сторону. Резко отняла руку от его локтя и стремительно наполнила фужеры уже разместившимся за столом, и было начавшим скучать Даскину и доктору. Вернулась Ева.

Уже расчесанная, в аккуратной, тщательно выглаженной одежде, белой рубахе, светло-зеленой мантии и тяжелой темно-зеленой юбке. Ее холодные зеленые глаза мерцали загадочным огнем, на ногах надеты лакированные, почти как столичные, на манерном массивном каблуке, сапожки, на руках кожаные перчатки, тесненный листьями и гроздьями похожих на виноград плодов, а на плечах толстый полосатый черно-бело-зеленый платок.

— Так быстро! — изумился даже не успевший толком отпить из своего фужер и размочить в нем черствый пряник, доктор.

— Зачем задерживаться-то? — широко улыбнулась, зарумянилась, спросила его Ева.

Следом за Евой в кухню вошла Хельга Тралле. Маленькая женщина в необычайно аккуратной одежде и с застывшим, как на картине, лицом. Внимательный взгляд ее глаз стремительно обежал кухню и остановился на Вертуре, отчего детективу стало как-то не по себе.

— Вольно — только и сказала она, тут же вскочившим со своих мест, поклонившимся ей коллегам — Марк, я полагаю, что вам не надо лишний раз напоминать о том, что фестиваль для лейтенанта полиции Гирты это часть вашей службы, а не развлечение? Что даже если Валентин дал вам отгул на эти дни, вы по-прежнему при исполнении и вам следует воздержаться от всяких глупостей и безрассудств, которые вам захочется совершить по пьяной голове.

Вертура с готовностью кивнул.

— Леди Тралле, я прослежу… — внезапно попыталась вступиться за детектива, вышла вперед встревоженная Мариса, но хозяйка сделала властный жест рукой, приказывая прекратить.

— Анна, тебя касается тоже. Ты знаешь свои обязанности и должностные инструкции.

— Я вас поняла, моя леди — тут же притихла, с поклоном ответила Мариса.

Хельга Тралле отвернулась от нее, подошла к столу и обратилась к доктору.

— Как ваша монография, Густав?

— Все просто великолепно! — стал серьезным, важно и гордо ответил он, кивнул на коллег — собираю материал. Когда вернусь домой и отойду от всего этого, обязательно вышлю вам копию с личной благодарностью за содействие в моем научном исследовании! Тут не то, что в цивилизованном мире, все искренне, открыто, без притворств и ужимок! Как есть, как было с сотворения мира!

— Хорошо — кивнула ему Хельга Тралле и снова обвела всех внимательным холодным взглядом — Ева, сообщи мэтру Форнолле, что я подойду к пяти часам к Собору. И передай ему мой отчет. Подожди меня у сэра Вильмонта. После ты тоже свободна. Эдмон. Этот пакет следует доставить по указанному адресу. Вот инструкция.

— Да, моя леди! — со счастливой готовностью кивнула Ева.

— Понятно — совершенно серьезно ответил Даскин.

Хозяйка коротко кивнула им и также бесшумно как вошла, вышла из кухни.

— Да. Шпионы Гирты, прямо название для книги — допивая свое вино, когда хлопнула дверь кабинета куратора полиции, покачал головой, высказался детектив.

— Это только вы тут у нас шпион — строго уточнила, блеснула холодными глазами Ева — а мы полиция Гирты.

— Не будь занудой, никто замуж не возьмет! — нахмурилась, бросила сестре Мариса и потянулась за бутылкой с вином, но Ева была быстрее, снова не дала ей налить себе.

— Поборись-ка со мной! — засмеялся Даскин, обхватил Еву со спины и потянул к себе на колени, чем вызвал у нее веселый игривый смех — все, вы все надоели! Пойдемте уже!

— Будем опять смотреть на порку и пить весь день? — с сомнением спросил у Марисы детектив — или у тебя какие иные должностные инструкции и поручения?

— Тебе о них знать не положено! — с вызовом ответила она, злорадно улыбнулась и вырвав из его рук фужер с вином, залпом, пока не отобрала Ева, выпила.

— Анна у нас одевается безликим палачом и рубит головы! — сидя у Даскина на коленях, откидываясь на него спиной, зловеще засмеялась Ева.

— Палачом в маске что ли? Тем самым, который на площади всех порет? — переспросил доктор.

— Ага — ответила она, с размаху садясь обратно Даскину на колени. Вытянув ноги, придавила его всем весом так, что, судя по виду, он был совсем не рад ее действиям.

— Ну надо же! — со счастливым видом залпом допил свое вино доктор и стукнул по столу пустым фужером — ну вот! Теперь я готов на все, ведите!

Вертура задумчиво оглядел коллег. Слова Хельги Тралле, настроение Марисы и вроде как веселые, но несколько натянутые, перемежающиеся внимательными, ничуть не смешными взглядами шутки и поведение сослуживцев насторожили детектива.

Когда они покинули квартиру куратора полиции Гирты, лифт все еще стоял между четвертым и пятым этажом и, проходя мимо него, Мариса подхватила длинные полы своей мантии и юбки, со всей силы застучала в двери сапогом, звонко и яростно закричала на всю лестницу.

— Чтоб вы там языками подавились! Малолетки влюбленные сопливые! — и, гордо и презрительно вскинув голову, зашагала дальше вниз.

Они вышли на улицу и теперь медленно двигались в потоке людей к мосту. Даскин и Ева держались за руки, шли позади. Доктор Сакс бесконечно говорил, рассказывал о какой-то ерунде, Вертура рассеянно слушал его, для поддержания беседы вяло кивал в ответ.

— Пойдемте на рыночную площадь! — внезапно спохватился доктор — я смотрел списки, там будут выступать с граммофоном и новой пластинкой группы «Профессор», а еще всякие дрессированные клоуны и прочие циркачи…

— Циркачей у нас у самих, в руководстве и ратуше каждый через один, что на них смотреть-то? — грубо бросила ему Мариса, уже изрядно утомленная его сбивчивым бестолковым треском.

— Напьемся и будем смеяться над чужими пьяными чудачествами! — держа под локоть Еву, нашелся, ответил ей Даскин — и сегодня снова будет порка. Порку любят все!

— Вот это счастье-то! — глумился доктор — вот развлечения в Гирте: напиться, набезобразничать, а потом радоваться, что порют не тебя, а других!

— А потом попасться нашей доблестной полиции и самому схватить плетей! — вставил сове слово Даскин — Густав, вы обещали нас угостить!

Они прошли мимо ворот комендатуры, миновали арку под башней перед мостом, где у заставы все также бойко шла торговля и гудела веселая толпа, наблюдая каких-то артистов со шляпой, барабаном плащом и битыми бутылками по которым они ходили босиком, перешли на южный берег Керны. Колонна пехоты и обоз уже давно прошли, и дорога к центру Гирты была открыта. Теперь туда же плотной колонной тянулся и народ. На перекрестке проспекта Булле и Рыцарей стоял палисад, нес вахту патруль. Пешие сержанты и дружинники с лиловыми бантами поверх бригандин и кирас важно постукивали по мостовой древками пик и алебард прогуливались взад-вперед по проспекту, вели беседы с коллегами из полиции, дымно курили. Жандармы важно разъезжали на конях в толпе, разворачивали от центральных улиц и проспектов экипажи и верховых, пропускали только должностных лиц, сотрудников фельдъегерской службы, знакомых и друзей. Доезжая до застав, горожане и приезжие с недовольством покидали свои повозки, отправляли их со слугами домой или оставляли под присмотром тех знакомых и друзей, кому было все равно где пить: на рыночной площади или на улице в бричке, брали свои бутылки и корзинки с закусками, подхватывали на руки маленьких детей и веселыми толпами поднимались по проспекту на холм к герцогскому дворцу, где вот-вот должно было начаться открытие фестиваля Гирты.

Пройдя большой и нарядный, во весь квартал, дом у моста, полицейские из отдела Нераскрытых Дел тоже вышли на проспект Булле и, влившись в веселый и шумный людской поток, вместе с другими гуляющими, медленно зашагали наверх по склону холма, к алой арке ратуши, через которую люди выходили на площадь к Собору Последних Дней.

Ветер дул вдоль высоких и темных фасадов домов, колыхал флаги и вымпелы с символикой герцогства, которые богатые жители центральных кварталов обязаны были вывешивать по праздникам в окна своих квартир. Торговцы с лотками стояли у арок подъездов, продавали все — от мелких железных изделий — ножей и фонариков, до горячих бутербродов, трещоток, флажков, глиняных свистулек в виде кошечек и дракончиков, которым полагалось дуть под хвост и наполненных дешевым вином или самогоном фляжек с грубо нарисованными на черном фоне лиловыми и синими змеями или просто тремя полосами лиловой, багровой и черной — флагом герцогства.

Впереди шагала какая-то веселая шумная компания, и увлеченный происходящим вокруг детектив не сразу распознал в них студентов, с которыми они с Марисой напились в день когда принц Ральф вернулся из своего путешествия. Медленно перемещаясь в толпе в сторону центра города, школяры грозно переругивались, размахивали руками, весело смеялись, вели свои полупьяные и при этом заумные беседы и перегородив своей большой ватагой едва ли не половину проспекта всячески тормозили движение.

— А! Вот и вы! — заметил идущих следом полицейских бездельник Коц — мы идем на праздник, пойдемте с нами! Устроим беспредел, а вы будете нашими понятыми, что ничего не было, а мы вас угостим!

— Наливайте, и мой автограф будет в вашем дневнике! — согласился доктор Сакс, демонстрируя от груди рукой, что он готов на все предложения. Ему продемонстрировали бочонок с вином.

— Только не как тогда! Последний раз вам верим! — прежде чем дать угоститься, строго и весело погрозили пальцем детективу.

Впереди, в конце подъема, багровела стена ратуши. Бросала длинную тень на проспект. Пронзительное бело-голубое небо просвечивало через зал для заседаний и аудитории, желтым маревом глядело сквозь высокие окна. Под аркой, вырываясь с раскаленной солнцем тесной, зажатой высокими стенами и Собором каменной площади мощным прохладным сквозняком, дул ветер. Через высокий пролет ярко светило солнце, слепило глаза, играло в витражах и распахнутых окнах окружающих домов, отражалось от натертых до блеска миллионами копыт, колес и сапог брусчатки мостовой и ониксовых стен возвышающегося над площадью Собора Последних Дней.

Перед высокой решеткой герцогского парка были возведены отгороженные от остальной площади переносным деревянным забором из перекрещенных брусьев трибуна и крытый нарядным полосатым бело-фиолетовым пологом, летний павильон для высокопоставленных гостей. Перед трибуной было отгорожено свободное пространство до середины площади на нем предполагалось проводить парад и военные игры. Рядом с павильоном, вдоль забора герцогского парка, стояли нарядные экипажи приглашенных на открытие фестиваля, пеший турнир и банкет важных горожан и гостей Герцога — роскошные, отливающие золотыми и бронзовыми деталями кареты, коляски и ипсомобили. Один из них — роскошный синий с золотом Эрсина расположился рядом с багровым экипажем магистра Роффе, и еще двумя машинами незнакомыми детективу. Еще один — особенно торжественный, большой и черный, как рояль или лакированный комод, с желтой молнией по борту, стоял за воротами на обочине аллеи, что вела от входа через парк к фасаду герцогского дворца, чей торжественный сине-белый фасад с высокими окнами просматривался вдали между деревьев. А на противоположном от ратуши конце площади, за обозом, под стенами счетной палаты, был установлен на раскладных опорах массивный агрегат похожий не то на бронемашину с картинки из исторической книжки, не то на какой-то замысловатый, без дверей и окон, ретрогрузовик.

— А это напряжометр! Электричество раздает! — демонстрируя, что он знает, почему так стараются как можно ближе подойти к машине люди по одежде похожие на столичных гостей, объяснил доктор Сакс и язвительно прибавил — городские неженки, не привыкли к тому, что у нас тут в Гирте свет и связь по расписанию и только два часа в выходные дни!

— Это у них пластинки такие, они на них читают и рисуют — важно пояснил студентам, с гордостью продемонстрировал и свои знания, детектив.

— С такой штуки в Столицу же можно позвонить? — задорно кивнул Даскин Еве — ты умеешь? Давай наберем Мильду или Акору и скажем что они там все тупые козлы!

— Объявим войну — злорадно покачала головой Мариса.

— Нельзя с него позвонить. Это просто беспроводной раздатчик напряжения. Его поставили так, чтобы покрывал всю площадь — как преподаватель, что своим умным и невозмутимым видом может сбить с толку даже самого отъявленного шуткаря в классе, разъяснил всем ментор Лирро — хотите звонить, это на почтамте, если деньги лишние есть.

Рядом с трибуной и павильоном под просторным брезентовым тентом, была установлена полевая кухня. Перед ней толпился народ — в основном пажи и оруженосцы, что подносили угощения своим сюзеренам и гостям Герцога и те, кому был разрешен вход на огороженную территорию для гостей. Для остальных же, по другую сторону площади, перед Собором, прямо на жаре стояли повозки, где на железных решетках пекли горячие сосиски, с горчицей и майонезом, крутили с листьями капусты неопрятные, массивные бутерброды, лили в кожаные кружки и фляги юво, сидр и самогонный спирт. За едой и выпивкой уже выстроились шумные очереди ожидающих начала открытия фестиваля зрителей.

Чуть поодаль, в тени счетной палаты и замыкающих площадь с востока домов, расположился военный лагерь с обозом. Солдаты проверяли оружие и доспехи, готовились к турниру. Музыканты полкового оркестра в главе со знаменосцем и незнакомым Вертуре рыцарем в полных доспехах и при командирском жезле с кисточками, выстроившись в каре, неторопливо маршировали кругами по плацу, наигрывали незамысловатый марш, развлекали солдат, зрителей и герцогских гостей. Какой-то рыцарь укорял подыгрывающего им барабанщика оставшегося у обоза, что тот стучит слишком, громко и резко, кричал идти к остальным, но у того был приказ от генерала Кибуцци подбадривать солдат в лагере, не сбавлять ритм. Глядя на павильон, Вертура приметил на самом верхнем, третьем ряду, под навесом самого герцога Вильмонта Булле. С фужером в руках, тот вел какую-то бойкую беседу с графом Прицци, поглядывал на собравшуюся на площади веселую толпу, перебрасывался фразами и кивками с каким-то важным, полным и модным, облаченным в легкую парадную кирасу багровых тонов, но все же больше похожим на чиновника, чем на солдата, господином.

— Это наш мэр — заметив взгляд детектива, ответила на его вопрос, указала рукавом, весело сообщила Мариса — мастер Роффе, самый честный и неподкупный в Гирте! И вон твой знакомый. Можешь вызвать его на дуэль и убить. Сегодня тебе ничего не будет за это.

Приглядевшись, детектив содрогнулся. Рядом с герцогом сидел, мрачно озирая площадь, высокий и торжественный как героическая статуя, герцог Жорж Ринья. В своем аккуратном, как с картинки глянцевого журнала парадном доспехе и наряде расшитым гербовыми цветами — синим с золотом, он восседал рядом с герцогом Булле, держась обеими руками за меч. Гордо обозревая площадь, маршал благородно кривил скулой, оценивая солдат и вышагивающих между ними сержантов и офицеров, вставлял свои комментарии в разговор Герцога и графа Прицци. Поверенный Эрсин подвинул позади него стул и, облокотившись локтями о спинку кресла своего лорда, вел беседу с Фарканто и его нарядной рыжей Лизой. Тут же, не принимая никакого участия в общении, присутствовала и принцесса Вероника. Словно ожидая чего-то, она сидела в своем кресле, прикрыв глаза, как будто ее слепило яркое солнце или она сильно не выспалась. На ней была все та же голубоватая, с морозным серебром, мантия, похожая на ту, в какой Вертура впервые увидел ее в доме графа Прицци, и, как будто те же самые черные массивные башмаки, носы которых выглядывали из под подола ее ярко-красного платья, расшитого серебряными и синими нитями. Только сейчас, в отличии от прошлого раза, на руках принцессы были темно-бордовые перчатки, из-под обшлагов мантии выглядывали накрахмаленные и отглаженные рукава идеально белой рубахи, а шею укрывал алый и длинный, подвязанный высоко под подбородок шарф, укрепленный заколкой, форму которой Вертура с расстояния угадать не сумел. Временами герцогиня поднимала глаза и бросала внимательные взгляды, рассматривала солдат у обоза и идущий через площадь поток людей и, глядя на нее, детективу даже подумалось, что она устала и уже скучает за этой куртуазной, идущей между важными лордами и городскими старшинами, беседой. Но вот как будто тоже самое заметил и граф Прицци, он отошел от герцога Булле, поклонился ей и о чем-то заговорил. Он был воинственен и строг, облачен в латный доспех и лиловый с алыми стрелками шарф, что красиво охватывал его шею, а на поясе в петле ждал своего часа длинный меч. Похоже, граф собирался возглавить баталию во время турнира. Наверное чтобы не кричать в общем шуме, он наклонился к герцогине, коснулся ее руки, на что та благосклонно кивнула, улыбнулась ему в ответ. Следом за графом к герцогине подошел такой же экипированный к бою генерал Кибуцци. Высоко отсалютовал фужером. Как будто похваляясь чем-то, важно и воинственно жестикулируя, начал говорить ей о том, что, судя по ее виду, она была не особенно рада слышать.

— Будут собираться еще часа два — махнул рукой бездельник Коц — пойдемте на Рыночную, нечего тут делать!

Когда они уходили с площади, детектив успел заметить, что на трибуну к герцогу поднялись еще двое. Высокий и сдержанный, черноволосый и бледнолицый печальный рыцарь, в черной строгой мантии и с точеными чертами лица, и маленький ловкий, академического вида, человечек. Поздоровались со всеми. Черный улыбнулся герцогу Ринья, тот также радушно приподнялся со своего кресла, стукнулся с ним локтями с поклоном и улыбкой бросил несколько как будто бы приветливых реплик.

— Ты про него спрашивал — пояснила Мариса — это мастер Тсурба, а с ним профессор Глюк. Гляди, еще и Элеонора-волчица подъедет.

— А они разве не враги? — осторожно поинтересовался детектив.

— А что похожи? — ответил, прокомментировал их беседу бездельник Коц.

— Друзья до могильной плиты — мрачно кивнула, поморщилась, Мариса и, оглядевшись, прибавила — Ева и Эдмон нас покинули, бросили в обществе вас, обалдуев, где там ваше винище?

С площади Булле в сторону рынка, где с самого утра уже во всю развлекала посетителей ярмарка, вели, спускалась параллельно проспекту, две узкие улочки. На одной, в полуподвальном магазинчике наливали юво дешевле чем у соседей. Здесь задержались надолго, весело и крикливо судили и рядили, что брать и кто будет платить. За компанией выстроилась недовольная очередь.

— Кофе — разочаровал продавца детектив. Происходящее все больше настораживало его, и он решил не пить. Ему налили большую кожаную кружку, которую за плату можно было взять с собой и ходить с ней.

— Престарелый сноб! — насмешливо осудила его Мариса.

— Нет, я же шпион и у меня тоже есть должностные инструкции, о которых тебе знать не следует — резонно ответил ей детектив, примериваясь к своему мягкому двухлитровому сосуду, как бы его нести так, чтобы не облиться.

— Значит понесешь меня на руках домой — согласилась Мариса, бесцеремонно отобрала у одного из студентов его флягу с сидром и начала из нее пить.

Они зашли в мясную лавку «Рожки да ножки», игривую вывеску которой, создавая затор, весело рисовали уже знакомые Вертуре и Марисе подвыпившие столичные художник со своей подругой, купили закуски, пригласили столичных знакомых пойти вместе, на что те с радостью согласились. Шумной ватагой спустились к рыночной площади и направились к первому же павильону, из которого доносились смех и пьяные крики. Бросили на входе по две медные марки в мешок вахтера, начали проталкиваться к сцене.

Здесь показывали какое-то веселое представление. Публика задорно смеялась, тыкала пальцами, а клоун на сцене старался, хорохорился как умел.

— Свобода превыше всего! Мы свободны, никто нам не указ! — на весь шатер гордо провозглашал он. Клоун был в лиловой мантии, с перекинутой через левое плечо неправильной орденской лентой. Еще на нем был лиловый шарф, а растрепанные волосы торчали во все стороны. Он важно ходил по сцене, ломался, корчил из себя высокого начальника: жестикулировал и хмурился как городской магистр или депутат, оглядывал публику через лорнет — если нам сказали не гадить в парадной, мы говорим, пошел вон! Никто не имеет права указывать вам, где гадить! Наши общечеловеческие права это наши права! Никто нам не указ, мы пьем где хотим и гадим где хотим и как хотим! Хоть зальемся, хоть утонем, хоть съедим, гори все синим пламенем! Свобода! Демократия! Суверенитет! Никто нам не указ! Поняли это?

Провозглашал громогласные, зажигательные лозунги паяц, отчаянно жестикулировал, как будто призывая к бунту, но тут на сцену вышел второй клоун в полосатом берете с помпоном и в несуразном длинном плаще, которые в большом количестве завезли в город накануне Фестиваля и которые как-то сразу стали последним писком моды, как сказал кто-то вроде как даже столичной. Стремительно метнув горящий взгляд на первого клоуна, обернулся к публике и, не глядя, пренебрежительно бросил ему под ноги несколько мелких звенящих монет.

— Нет, мы не продаемся! Нас не поставить на колени! Демократия, равноправие, выборы, свобода, суверенитет! — как заклинания было продолжил драть горло, выкрикивать первый, но тут же внезапно спохватился — ой, что это тут упало? Денежка потерялась! Айайай, лови-ка скорей! — прыгнул на четвереньки и принялся ловко ползать по доскам, собирать брошенные монеты, да так, что потерял свои шутовскую ленту лиловых цветов Булле и поломал картонный лорнет. Публика залилась было хохотом, но никто не успел и глазом моргнуть, как оглушительно взревел гнусавый рожок, на сцену с грохотом выскочили полицейские и защелкали плетьми.

— Всех арестовать! Именем Герцога! В тюрьму! Не щадить никого! Измена! — грубо загремели они. Застучали палки, страшно защелкали над головами длиннохвостые плетки, толпа с криками ужаса бросилась к услужливо открытому вахтером выходу. В суматохе сбили несколько подпорок, опрокинули столик дежурного и табурет. Со всеми на свежий воздух выбежали Вертура, Мариса, доктор и студенты. Отбежали на десяток метров к каким-то столам, насколько позволяла встревоженная происшествием толпа и, тяжело дыша со смехом, обернулись к перекошенному павильону. Через несколько секунд рухнул и сам шатер. Кто-то, кто не успел убежать, пьяно копошился под ним, потом из-под полога вылез первый клоун, под смех и аплодисменты публики с издевательской улыбочкой достал из широких штанин трубку с длинным-предлинным, выжженным из какой-то уродливой коряги чубуком и важно закурил. Следом за ним из-под руин шатра появились и остальные участники спектакля — второй клоун и шестеро наряженных полицейскими.

— Погружение в большую политику! — важно проорал первый паяц, и вся труппа откланялась смеющейся, аплодирующей публике — секреты полицейского произвола! Голый шпионаж! Серьезные разговоры о глупом! Генерал Гандо и принц Вертура! Модест Гонзолле и Борис Дорс! Губернатор Визра, барон Эмери, хитрый поп Микке и мастер Фо! Зарисовка «Утро во дворце», пьеса «Баран и Банкир» и ваша любимая рубрика «Клоака Гирты»! Не упустите — трижды обсосанные сплетни, несвежие новости и бородатые анекдоты — всё это после небольшого ремонта в нашем шалаше!

Симпатичная веселая девушка в красных лакированных сапожках и лохматом, заколотом через плечо на солдатский манер плаще, взяла у вахтера шляпу, пошла собирать мелочь. Под одобрительный смех публики артисты-полицейские уже снова поднимали поваленный шатер, готовили его к новому представлению.

— Да вы популярны Марк! — с улыбкой бросил Вертуре столичный художник — вас даже клоуны пародируют!

— Анекдоты сочиняют только про великих людей — согласился детектив.

В шатер кривых зеркал не пускали пьяных, так что стражник дал всей компании отворот. В следующей палатке наливали какие-то диковинные коктейли, говорили, что нет на земле выпивки, которая ударяет лучше и крепче, кто-то хотел заказать, но пить тут не стали, агент конкурирующей конторы намекнул, что если принять сразу, то ляжешь и никакого удовольствия не получишь. А вот в шатер, где показывали какое-то чудовище, выстроилась длинная очередь.

— Что там двухголового бегемота изображают что ли? — раздраженно кричал хвостист Прулле на всю площадь — деньги еще тратить, чего мы там такого не видели?

— Ага, по голове с каждой стороны — закуривая, проорал в ответ бездельник Коц — пошли, расширим кругозор. Не будь ботаником, стремись в доценты!

И они вошли в полутьму.

Поначалу они даже не сообразили на что смотреть, но их внимание привлек импресарио — важный, уже преклонных лет, господин с высокой напомаженной, закрепленной блестящим лаком прической и утонченным, с подведенными глазами, лицом. В потрепанной рыцарской кирасе и с потертыми тряпками заложенными за края для большего пафоса, он демонстрировал просторную клетку на телеге в которой, в сетчатом гамаке, приняв позу, развязно закинув ногу на ногу, возлежал боком, покачивался абсолютно черный человек в одних только черных, мерцающих в свете яркой беспроводной лампы, выпуклых очках похожих на глаза огромной мухи или стрекозы. С вульгарным видом обсасывал длинную морковку, в гадкой обезьяньей гримасе презрительно кривил низколобое лицо, согнув и оттопырив колено, демонстрировал публике свои чресла.

— Не подходите близко! — бодро размахивая тростью как указкой, предупреждал пожилой циркач — он хватает женщин, плюется и ворует все что блестит!

— Ну и на что тут смотреть? — возмутился какой-то господин.

— Мбанги, покажи им, получишь сладкую морковку! — застучал тростью по клетке рыцарь. И черный человек ловко соскочил с гамака, встал на руки и, хватаясь за прутья клетки черными руками, закрутился на голове. Сделав несколько оборотов, сел на пол, схватил барабанчик, гулко забил в него, наигрывая какой-то дикий и быстрый, похожий на те, что выбивают оккультисты и язычники на своих нечестивых ритуалах в глуши, ритм.

— Такие живут в пустынях на юге! — с видом лектора из университета пояснил клоун-рыцарь для собравшейся аудитории — злодеи, каннибалы, вампиры! Пока он в клетке, пока есть твердая рука и жесткая плетка, он услужлив и добр, но на воле свиреп и жесток, особенно любит белых женщин и детей! Пьет кровь и разрывает голыми руками на куски!

Услышав это, черный человек внезапно прыгнул к решетке и, страшно зашипев, завращал налитыми кровью глазами, оскалил огромные красные клыки, чем заставил опасливо отшатнуться от клетки все еще скептически глядящих на него зрителей.

— А еще некоторые богатые шкодливые развратницы — как бы по секрету сообщил импресарио — покупают их как рабов-невольников для своих утех!

Не успел он договорить, как черный человек резко схватился за свои чресла и, выгнувшись, дико уставившись на собравшихся зрителей, задергал кулаком перед собой, скривился в грубой, похотливой, омерзительной и самодовольной усмешке.

— Ахаха! Да, у тебя поменьше будет! — язвительно и нахально бросила своему кавалеру какая-то девица.

— Да ну! — крикнул кто-то из студентов. Мбанги с силой прильнул чреслами к решетке, выгнулся еще больше, победно взревел и громко засмеялся омерзительным утробным голосом, затрясся в экстазе всем телом. Кто-то обиженно закричал, первый ряд посетителей шарахнулся назад, но было поздно. Яростные окрики попавших под брызги огласили шатер, а сам экспонат с гордостью выигравшего бой варвара-вождя с картинки выставил перед собой средний палец руки и, оскалившись, продемонстрировал его посетителям. Пожилой рыцарь-циркач в притворной ярости заколотил по клетке тростью, принялся укорять его с веселой наигранной надменностью.

— Что ты творишь! Это же цивилизованные люди, не такие дикари и животные как ты!

— Ну и дрянь — когда они вышли из павильона, покачала головой, поморщилась, брезгливо передернула плечами Мариса.

— На кого попало, с тем из одной кружки не пьем! — весело кричал на всю улицу бездельник Коц.

— Да все сзади стояли! — сварливо ответил кто-то, внимательно проверяя свой плащ.

Рядом какой-то уязвленный господин весело упрекал свою подругу. Тряс ее за плечо.

— Вот я тебе покажу у кого длиннее!

— Давай прямо тут, при всех! — со смехом кричала она ему в ответ.

— У меня длиннее всех! — важно покачивая бедрами, крикнул им какой-то студент — я могу показать! Нате, смотрите!

И манерно пригибая колени, зашагал цугом, закрутил длинным хвостом своего пояса.

— Пошел вон, дурак! — крикнула ему девица и гулко ударила его зонтиком по голове.

Веселой компанией студенты и полицейские обошли еще несколько павильонов. Заглянули в павильон к гигантским, сидящим без привязи и рычащим, когда приближались к их подушечкам, грозно бьющим хвостами кошам похожим на рысей. Неподалеку под ивами приметили фокусника, что за мелкую монету наливал из бесконечного чайника всем желающим какой-то необычно яркий, алхимического цвета, напиток.

— А этого не проверили — покачал головой доктор Сакс — не было в журнале таких.

Мариса протолкнулась без очереди, предъявила магу ромб полиции, заявила грозно и мстительно.

— Наливай нам всем до краев, иначе отберем! Полиция Гирты!

— Хо! — обиделся фокусник — это только иллюзия!

— Расскажешь дознавателю в отделе! — откидывая полу плаща с подвески лейтенанта, подошел к нему, предъявил и свои служебные регалии, грубо осадил его детектив, и фокусник разочарованно опрокинул и затряс свой чайник над уже опустевшим бочонком, в котором студенты носили свою выпивку.

— Может все-таки отберем? — с завистью уставился на бесконечный чайник и вытекающую из него струю, заныл хвостист Прулле — нам бы такой в общежитие…

— Это какой-то портальный чайник — подозрительно прищурившись на бесконечный поток, объяснил ментор Лирро — без этого клоуна он работать не будет, присосался к какой-то большой бочке и наливает из нее за деньги.

Дальше они смотрели на живые хищные растения, что под веселые крики публики с хлопками ловили блестящих жирных мух, которых специально выпускали из коробки с гнилым мясом. Видели бой огромных, с голову человека величиной, невообразимо злых и омерзительных пауков, плотоядно глядящих всеми своими глазами на старающихся держаться от них подальше взрослых и детей. Медведя, что играл в шахматы, при этом курил трубку, а когда кто-то попытался сорвать с него маску, встал на задние лапы и совсем по-человечески влепил обидчику в ухо, чем очень развеселил зрителей их шахматного поединка.

Видели фокусников и артистов, жонглеров, эквилибристов и канатоходцев, шарманщиков, наперсточников и продавцов воздуха. Кулачные бои, где раскрасневшиеся пьяные мужики в рваных рубахах, под восторженный смех публики, бестолково размахивая руками как мельницы крыльями, неистово лупили друг друга. И веселый столб со сладкими медовыми калачами, залезть на который выстроилась уже целая очередь. Несмотря на ясное солнце, посмотрели на звезды в специальный дневной телескоп, послушали самую новую пластинку популярной столичной группы «Профессор», заглянули в подвальный кабак, где прямо на обшарпанной стене показывали, крутили, кино. Устав, расположились прямо на траве под ивами на склоне над речными привозом, на пирсах которого было не протолкнуться от покупателей, прилавков и лотков.

— Покатаемся на лодке? — предложил кто-то, но все устали, никто не хотел никуда идти.

Наверху запел горн. Закричали глашатаи. Все было готово к порке.

— Потом будут рубить руки и не только. В списке вроде были мужеложцы, если их не придушили в тюрьме… — вяло сообщила Мариса, когда они начали обсуждать, не переместиться ли поближе к месту экзекуции. Она лежала на склоне, облокотившись спиной о Вертуру, смотрела на реку, на нарядные прогулочные галеасы и лодки. Пила прямо из бутылки сидр, закусывала мятным пряником, который купил ей детектив.

— А что делают с мужеложцами? — с интересом спросила Элла, подруга художника, которого, как выяснилось, зовут Гармазон, и он известный столичный мастер рисования на прозрачных пластинках. Казалось за эти дни вдали от высоких технологий и большого города, весь лоск цивилизации слетел с нее. Прическа растрепалась, мантия и рукава рубашки измялись, шарф для удобства теперь был намотан вокруг талии, плащ по-местному заколот через плечо. Она тоже пила вино прямо из горлышка бутылки, лежала на траве в объятиях своего бородатого спутника, как и все показывала пальцем, громко перекидывалась со студентами веселыми пьяными репликами.

— Ворам и разбойникам-рецидивистам отрубают палец или руку — с видом старожила и знатока местных обычаев, объяснил ей доктор Сакс — ну а этим соответственно…

— А - кивнула Элла, толкнула своего друга, что сосредоточенно рисовал плывущие по реке нарядные лодки — надо обаятельно сделать репортаж и в журнал статью… Вставай, пошли!

— Да ну эту порку, что мы там не видели — отмахнулся уже усталый бездельник Коц — о, так это же Кракке с естественных наук, что еще там за вакса под ручку с ним? Ну-ка, пойду сюда позову.

У помоста под дубами перед церковью еще с раннего утра было отгорожено место для заключенных. Созывая публику, жителей и гостей города, бил барабан, пел горн. В клетках на телегах везли приговоренных к порке. Освобождая место для проезда, полицейские теснили веселых, напирающих со всех сторон людей.

Незаметно отставшие от основной компании Эдмон Даскин и Ева проводили взглядами коллег и студентов, нестройной кучей уходящих в сторону рынка.

— Все, вечером приду! — тихо сообщил Еве Даскин и вручил ей свою модную шляпу, нахлобучил на голову маленький шерстяной колпачок, который носят мелкие ремесленники и жители деревни. Ева кивнула в ответ. Он шагнул в сторону и растворился в толпе. Ева быстро зашагала обратно к переносной деревянной изгороди, отделяющий готовящихся к бою солдат и павильон для высокопоставленных герцогских гостей.

— По поручению леди Тралле — согнув руку в локте, продемонстрировала она бумагу с алой печатью дежурящим у изгороди гвардейцам.

— А подпись от сэра Гесса? — весело бросил ей один из дежурных, но она уже свернула грамоту, заложила ее за полу мантии и, схватившись своими крепкими руками за высокую, почти ей по шею, балку забора, легко перемахнула через него с такой ловкостью и стремительностью, что солдаты только начали открывать рты и поднимать руки в предостерегающих жестах, когда она уже преодолела изгородь, быстро перехватила у одного из них руку и направила палец в раскрывающийся рот второго. Еще сотая доля секунды и она была уже между занимающихся своими делами у обоза, бестолково ждущих команды на построение солдат.

— Ты! — воскликнул было первый гвардеец, но второй, укушенный за палец сослуживцем внезапно вскрикнул и отдернул ладонь.

— Идиот! — застонал он.

— Вот дрянь! — покачал головой первый, провожая взглядом удаляющуюся от них, фигуру в темно-зеленом плаще быстро лавирующую между телег.

— А ты-то чего к ней полез? — обиженно потирая раненную ладонь, возмущался второй — пошутить решил да? Не видишь кто перед тобой?

— Зато небось, и по дому убирается также быстро! — усмехнулся первый, мечтательно зачесал бороду и усы.

Тем временем Ева беспрепятственно вошла в павильон для гостей и нашла там капитана герцогской стражи Габриеля Фарнолле, что вежливо кивая гостям, гремя латами, заложив руки за спину, неторопливо прохаживался по павильону, следил за тем, что происходит вокруг, вручила ему письмо от куратора полиции Гирты.

— Пойдемте — быстро пробежав глазами строки, ответил он ей. Они поднялись на трибуну. Ева поздоровалась с принцессой Вероникой и ее свитой, кивнула барону Тсурбе, поклонилась беседующим друг с другом в стороне от всех, на самом верхнем ряду, маршалу и Герцогу.

— Простите, что прерываю вас, но леди Тралле обещала быть к пяти часам — с поклоном сообщила она Вильмонту Булле — приказала мне находиться рядом с вами до ее прибытия.

— Хорошо — согласился, кивнул Герцог — как ей будет угодно. Не вижу смысла возражать, раз она считает необходимым ваше присутствие.

— Вильмонт, завидую вам! — высказался герцог Ринья, салютуя ему кубком — столько прекрасных женщин вокруг так беспокоятся о том, чтобы с вами ничего не случилось!

— Хотите, чтобы я поделился? — коварно и насмешливо прищурившись, держа в согнутой руке фужер, многозначительно кивнул ему Герцог — для вас, моего зятя и верного друга не жалко даже самого лучшего. Как насчет Риты Фальки? Она знает, как развлечь столь доблестного, отважного и куртуазного рыцаря, как вы. Ночью она выйдет из зеркала у вашего ложа, сыграет с вами в шахматы, а если проиграете, придушит.

— Ахаха! — засмеялся герцог Ринья — а если выиграю?

— Тогда она вас не тронет и уйдет с миром — многозначительно кивнул герцог Булле и, кивая на солдат внизу, что собрались на восточном краю площади в бесформенную шумную кучу, презрительно дернул ртом, переменил тему разговора — что-то Яков не торопится. Уже четвертый час, а они так и не построились. Скучновато становится на нашем утреннике, не правда ли? Жорж, вы с армией на «ты», будьте другом, поторопите там, обедать пора, а мы еще не открылись.

Герцог Ринья молодцевато огляделся и хотел уже было позвать кого-то из своих вассалов и друзей, когда наверх, на трибуну, тяжело гремя доспехами, ловко и стремительно взбежал разгоряченный граф Прицци. Следом спешил Фарканто, нес его шлем и большой боевой меч. Тут же появились и принцесса Вероника с рыжей Лизой.

— У меня все готово! — сообщил граф и в знак подлинности своих слов, сделал грозное лицо, продемонстрировал своих бойцов у ворот ратуши уже построенных в аккуратную, сверкающую сталью на солнце колонну, браво спросил — сэр Кибуцци пьян, уже бьет фужеры. Требует поединка перед строем. Ваша светлость, разрешите?

— Разрешаю — строго, но с веселым огоньком в глазах ответил и тут же, предостерег его Герцог — только голову ему не трогайте, а то проиграем еще одну войну, кому за поражение будем рубить? Вам Август или сэру Жоржу?

— Не беспокойтесь, голову оставлю целой! — сделав жест латной перчаткой, заверил его граф Прицци и, развернувшись на каблуках, загремел по доскам трибуны вниз. Гости Герцога благосклонно улыбаясь, расступались перед его тяжелой, громыхающей походкой, провожали его веселыми, восторженными взглядами и тут же спешили следом к перилам павильона и своим местам на трибуне, чтобы за фужерами и разговорами не пропустить ничего из предстоящего действа. Забил барабан, на площади заиграли построение. Рыцари и сержанты, наконец привели в порядок батальон генерала Кибуцци. Подняли знамя. Началась торжественная часть турнира.

Разгоряченные положенной каждому кружкой вина солдаты, положив на плечи свои большие мечи, алебарды и пики под грохот барабана и пение полковых флейт маршировали по плацу. Две баталии по пятьсот человек, с черными и лиловыми шарфами поверх горжетов кирас, совершили аккуратный маневр. Двумя колоннами промаршировали кругом по площади и перед трибуной. Под приветственные крики толпы вернулись на исходные позиции, построились друг напротив друга в терции: баталия графа Прицци в лиловых шарфах с западного края площади у ворот ратуши, баталия генерала Кибуцци, в черных, с восточной — перед зданием счетной палаты и банка Гирты. Все также ярко, нагревая камни, играя на куполах шлемов и лезвиях мечей, на оплечьях и кирасах, светило солнце. Шумная толпа на противоположной стороне площади, напирала на ограждения. Народу уже стало так много, что было уже не протолкнуться. Кто-то встал на основание решетки Собора чтобы было лучше видно, но тут же спрыгнул с него обратно вниз. Где-то случился конфликт, началась драка. Раздвигая публику древками пик и алебард, в ее сторону стальной цепочкой двинулись герцогские гвардейцы.

Запоздало прибежала, запыхавшись, чуть не споткнулась на ступеньках, извинилась перед принцессой Вероникой младшая дочь герцога Вильмонта Булле, Агнесс. Притащила за руку высокого рыжего и кучерявого мальчишку с кривыми зубами и в алой бригандине, кивая на строй графа Прицци что-то зашептала принцессе. Но та отказала какой-то ее просьбе, властным жестом велела им обоим сесть рядом с дочерью генерала, Оливией Кибуцци и остальными фрейлинами, что расположилась на стульях и скамейках вокруг ее кресла. Последними вернулись на свои почетные места герцоги Булле и Ринья. Приметив благосклонный жест Герцога начинать, церемониймейстер махнул рукой. Барабанщики сыграли «внимание». Баталии ожидали друг напротив друга. Во главе строя лиловых шарфов стояли, изготовившись к бою граф Прицци, Фарканто и тот самый усатый рыцарь, Пескин, что хотел проучить какого-то малолетку и радушно приглашал Вертуру посмотреть на расправу, когда они встретились сегодня на лестнице по пути в квартиру куратора полиции Гирты.

Все трое были в латах в три четверти, без защиты ног, и каждый с длинным, затупленным мечом для военных игр.

Церемониймейстер то-то пропищал, но потом покопался у себя под шарфом цветов Булле, корректируя громкость, сказал на всю площадь «раз, два, три» и торжественно объявил об открытии пятьсот шестого фестиваля основания города и военного состязания, в котором примут участие первый штурмовой батальон герцогского ополчения и сборная дружина Лилового клуба, состоящая из вассалов и друзей графа Прицци.

— По личной просьбе сэра Кибуцци, с позволения нашего сиятельного герцога сэра Вильмонта Конрада Булле… — начал было он. Но его прервали выкрики, гул голосов и свист толпы.

Откуда-то от обоза с грохотом на мостовую вывалился огромный боевой конь. Пьяный генерал в открытом шлеме-саладе, сорванном с головы какого-то пехотинца, восседал на его спине, молотил сапогами без шпор бока лошади. На трибуне и в толпе зрителей загремел смех.

— Нет, голова ему точно не нужна — поморщился Герцог.

— Кто сразится со мной! А? — гарцуя по площади, пьяно сверкая глазами, рычал генерал, размахивая плеткой — найдется смельчак скрестить мечи со стариком? Или тут одни трусы?

Граф Прицци без лишних слов отстегнул бугивер, отдал его Фарканто и зашагал к всаднику, на ходу перекладывая для удара с левого на правое плечо свой двуручный меч.

Как раз в это время генерал развернулся к трибуне, чтобы поприветствовать дам, когда командор Лилового клуба подошел к нему и с плеча рубанул по морде его лошадь. Конь захрипел, взвился на дыбы и, с грохотом сбросив всадника на камни мостовой, запоздало повалился следом, забил копытами. Секунду генерал лежал неподвижно в растекающейся луже конской крови. А граф Прицци подозвал к себе церемониймейстера и, схватив его за плечо, прорычал ему в шею так, что его голос загремел на всю площадь.

— Сэр Булле, вы спрашивали не трогать голову?

Его лицо под козырьком шлема было искажено ненавистью, глаза горели бешеным, неукротимым огнем. Герцог на трибуне поморщился и сделал брезгливый жест.

— Фужеры-то Бог бы с ними, но такое свинство — это уже слишком.

— Хоть в чем-то мы с вами согласны друг мой! — приветливо кивнул ему герцог Ринья.

— Моветон — разочарованно покачал головой за его спиной Эрсин, разъясняя что к чему каким-то застенчивым, прикрывающим рукавами лукавые улыбки девицам.

— Сэр Булле говорит, несите сюда! — слыша этот разговор, звонко крикнул с трибуны какой-то бравый молодой человек в модной серой пелерине с черным восьмиконечным крестом на плече.

Граф Прицци без лишних слов схватил стонущего, хрипящего генерала за шлем и изломанной грудой тряпок и железа с грохотом и видимым усилием поволок в сторону трибуны для зрителей.

— Меч для потешного боя — переведя дыхание, деловито пояснил он — дайте топор!

— Вот ваш меч! — встала со своего места, подняла и передала одной из своих девиц оставленное у ее кресла боевое оружие графа принцесса Вероника, чтобы та передала его вниз. Девушка взволнованно схватила ножны обеими руками и, звонко стуча каблучками по доскам, побежала относить. Вручила графу Прицци.

— Август! — приходя в себя, застонал генерал — лихо вы…

Но граф замахнулся ногой, тяжелым метким ударом пихнул его в лицо так, что генерал откинулся на доски основания помоста и, припав на одно колено, быстро выдохнув, гулко ударил его с двух рук своим длинным мечом точно по шее. Тело генерала напряглось и с грохотом обмякло на мостовой. По камням потекла кровь. Шлем с головой качнулся на куполе, мертвое лицо запрокинулось, уставилось в ясное ветреное небо.

На секунду воцарилась тишина. Граф Прицци вернул свой меч девице и, бросив ей короткое.

— Попросите ее высочество отереть кровь — взвалил на плечо свой затупленный меч для военных игр, зашагал к своим солдатам, молча ожидающим начала сражения.

Наверху, у кресла Вероники Булле, высокая и стройная, нарядная светловолосая девица в изящной черной с желтой вышивкой мантии, широко распахнула голубые глаза и, словно не веря, что произошло, обратила к принцессе недоумевающее лицо.

— Вероника… леди Булле — прошептала она, попятилась назад и едва не упала со ступеней, но ее удержала рыжая Лиза.

— Оливия, осторожнее! — предупредила она, придерживая ее за плечи.

Но принцесса Вероника не обратила на эту сцену никакого внимания, как и на принесенный к ее креслу окровавленный меч, прищурив свои горящие черно-карие глаза, она внимательно наблюдала за людьми собравшимися на трибуне, с интересом глядящих на мертвого генерала и удаляющегося от него графа Прицци. Секунду царило молчание, потом полковник Гутмар, сидящий в ряду ниже, воскликнул в тишине.

— Ей Богу, лучше бы пьяным с лодки в реку. Хоть без такой стыдобы!

Началось волнительное и веселое обсуждение происшедшего, а маршал Ринья поднял фужер и отсалютовал Герцогу.

— Хваткую девку воспитали вы Вильмонт, придет время и ведь вашу башку также, не сморгнув, снимет!

— Отрубили одну голову, подставь другую — мрачно, с намеком, кивнул молчаливый до этого барон Тсурба сидящий от герцога Булле по другую руку и тоже поднял фужер. Они с маршалом отсалютовали друг другу и стукнулись кубками над коленями градоправителя. Запоздало присоединился к ним и сам Герцог.

Внизу застучал барабан, запели рога и флейты.

— Не стоять! — грозно и хрипло, на всю площадь, закричал граф Прицци, указывая своим бойцам в наступление — вперед! В копье! Гирта!

— Да! — провозгласил Фарканто и вскинул меч.

— Христос Воскрес! Гирта! — как на войне страшно и яростно загремели боевой клич жандармы Лилового клуба, и воодушевленные победой своего командира, ускоряя шаг, угрожающе держа оружие наперевес, монолитным бронированным валом двинулись на баталию герцогского ополчения. Лишившиеся командира черные шарфы, видя с каким напором движутся на них противники, окончательно потеряли инициативу. В строю началось замешательство. Офицеры и сержанты отдавали быстрые сбивчивые приказания, люди с готовностью поднимали оружие, упирали пики в ноги, теснились плечом к плечу для обороны, но вперед выскочил какой-то совсем юный командир и, громогласно закричал.

— Вперед марш! А ну! Барабан, наступление! Гирта!

И, вскинув на плечо свою палку с метровым стальным лезвием, не оглядываясь, зашагал на графа Прицци. Часть строя качнулась за ним, но большинство не послушалось, в недоумении оглядываясь на старших в ожидании приказа, осталось на месте, так что построение поломалось, превратив монолитную стальную баталию в беспорядочную рассеянную кучу совершенно не способную к ведению слаженных боевых действий. Командир и трое его спутников, двумя из которых были встреченные в бане Вертурой сэр Порре и князь Мунзе, а третьим какой-то совсем юный оруженосец со щитом, не оглядываясь, сильно оторвались вперед и своим маленьким строем первыми оказались перед неудержимым графом Прицци и его людьми. Юный капитан сходу всадил с двух рук своей палкой в забрало шлема Пескина и опрокинул его, но сам получил несколько тяжелых сокрушительных ударов от Фарканто в плечи и шлем, Рядом с ним упал, навалился на него сраженный сразу несколькими мечами князь Мунзе. Граф Прицци замахнулся мечом и ударил сверху вниз юного оруженосца, тот закрылся щитом, начал отходить, но второй и третий удар окончательно лишили его сил так, что он упал и прикрылся щитом, чтобы больше не били. Последним, получив в броню несколько тычков, тупыми пиками, споткнулся о какого-то пятящегося солдата сэр Порре.

— Остальных собак лупить без пощады! — загремел граф Прицци.

Дальше все было быстро — строй лиловых шарфов железной лавиной прокатился по площади, черные шарфы дрогнули и, бросая оружие, с испуганными лицами кинулись прочь от наседающих на них противников. Под смех и крики зрителей, их гнали до изгороди, до телег обоза, до карет. Черных шарфы бежали что было сил, прыгали под балки ограждения в толпу, бросались на четвереньках под повозки, лезли на фургоны. Их хватали за плащи и шарфы, валили, колотили ногами и латными перчатками, шлемами, эфесами мечей, догоняли, давали пинков под зад, кололи ниже пояса и в спины, совали в ноги древки алебард и пик.

— Вильмонт, да это настоящие артисты. Таланты! Им надо выступать в цирке, денег заработают для города! — прищурившись, мстительно и весело бросил маршал Ринья герцогу Булле и потребовал у оруженосца новый фужер. На трибуне и на площади смеялись, стоя аплодировали столь быстро и феерично завершившемуся сражению.

— Это сценарий такой был? — тихо осведомился у Вильмонта Булле, показал пальцем в черной перчатке, барон Тсурба.

— Нет — сдержанно кивнул, ответил Герцог. Он не особо скрывал свои обиду и был очень недоволен тем, как глупо все вышло.

Минуту по краю отгороженного пространства, где разбитые черные шарфы пытались сбежать с поля боя, стояла шумная неразбериха. В это время граф Прицци и его свита помогли подняться на ноги четверым смельчакам, первым вступившим в битву.

— Галько, да это вы! — весело изумился Пескин, лихо закручивая свой длинный торчащий ус — вот и подрались!

— Продолжим на поединках? — отирая разбитый до крови забралом шлема рот, устало отвечал молодой рыцарь. Он еле держался на ногах. Он был контужен, его мутило и трясло от ярости и пережитого волнения.

— Да вы мне уже и так засадили… — демонстрируя промятый ударом шлем, примирительно ответил усатый кавалер.

— Галько! Таких героев как вы не пожелаешь и врагу! — стукнулся с ним локтями, кивая на разбитый вражеский строй, засмеялся граф Прицци — сегодня вечером леди Вероника устраивает торжественный банкет, поедете с нами, берите свою сестру. Мунзе, Порре, и третий, где он, не прибили? Вас касается тоже. Вы же не возражаете Вольфганг? — осведомился он тоном, не терпящим пререканий у своих клевретов.

— Подтверждаю — Фарканто и Пескин с готовностью кивнули командиру.

— Все, конец? — оглядывая поле боя и возвращающихся к ним разгоряченных погоней солдат, с картинной надменностью спросил Фарканто — можно идти пить?

— Вольно — согласился граф Прицци.

Отдал Фарканто шлем и меч и направился к трибуне, чтобы засвидетельствовать свое почтение Герцогу и принцессе.

Все пили, угощались горячими бутербродами, обсуждали представление. Герцог Булле сидел в одиночестве, тревожно оглядывал площадь. Рядом с ним остались только барон Тсурба и Ева. Ушли к веселой компании напиткам и столам в павильон герцог Ринья с Эрсином, магистр Роффе и остальные. Отдельной группой, с фужерами в руках, собрались депутаты и богатые горожане, завели какую-то свою беседу. Все также торжественно играл армейский оркестр, толпа на площади и не думала расходиться. Отдельными компаниями собирались, задирали друг друга через заборы, ряды гвардейцев и полицейских спорщики, участники предстоящих кровавых поединков. Распорядитель турнира ходил по полю, собирал среди солдат и рыцарей желающих для нового, внеочередного, потешного сражения.

— Ваше высочество? — подошла к Герцогу, сделала вежливый книксен, спросила разрешения принцесса Вероника — мы едем на рыночную площадь.

За ее спиной стояла Агнесс Булле и ее взволнованный столь сиятельным обществом прыщавый кавалер. Тут же оказалась и держащая в руках все еще окровавленный меч графа Прицци рыжая Лиза. Сам граф и его свита уже недвусмысленно ожидали внизу. Оруженосцы подводили коней, рыцари отдавали им длинные мечи и шлемы, помогали своим спутницам подняться в седла.

— Да, отдыхайте — благосклонно кивнул племяннице, разрешил Герцог.

— По плану должно было быть несколько сходок — сидя рядом ниже, важно объясняли похоже не понимающему что только что произошло, кажется сильно подвыпившему, глуховато подворачивающему ухо, столичному министру Динтре начальник тюрьмы, полковник Гутмар и комендант Южной Гирты Тиргофф. Рядом с ним в компании подруг сидела, надувшись на отца и жениха, дочь полковника, красивая и молодая девица семнадцати лет. Протирая большие очки, которые она сняла с продавленного оправой носа, все еще стараясь делать обиженный вид, одновременно с волнением и интересом глядела на поле боя, солдат в доспехах и следы крови генерала у подножья трибуны. А подле нее, с видом знатока военного дела, грозно хмурился, сжимал в руках рукоять меча, сидел как на коне лицом к спинке стула, молодой майор кавалерии Симон Вритте, на котором полковник и хотел ее женить. По всему было видно, что он очень доволен тем, что это не его рейтарский полк, показывать который он должен был завтра на конном турнире, подвергся случившемуся с первым штурмовым батальоном позору и унижению.

— Нарушенное построение и отклонение от заранее намеченного плана, каким бы плохим он ни был, на войне это всегда верная смерть — объяснил майор — но…

— Ничего, ничего — благосклонно закивал, перебил его министр — у вас тут все так самобытно, непосредственно и мило!

— Сорок семь с травмами и трое убитых — бесстрастно доложил герцогу Булле подошедший наверх армейский доктор.

— Я помогу — чуть улыбнулся барон Тсурба — протестирую пару экспериментальных сильнодействующих.

— Конечно — согласился герцог Булле и внимательно оглядел площадь. Если не считать молча ожидающей за его спиной Евы, увлеченных беседой о тактике полковника, майора, коменданта и министра, и присутствующих рядом с ними пригожих девиц, он остался совсем один.

На часах было пять вечера. По ступеням трибуны поднялась невысокая красная фигура с низко надвинутым на глаза капюшоном. Она пришла одна, без охраны и свиты, высокопоставленные чиновники и офицеры расступались, отстраненно и сдержанно приветствовали ее, не пытаясь первыми вступить в беседу. Перемолвившись несколькими словами с магистром Роффе и генеральным прокурором Гирты Максимилианом Курцо, поклонившись министру Динтре, подошла к Герцогу, встала рядом с ним.

— Хельга — не оборачиваясь к ней, сказал герцог Булле — у тебя ко мне важное донесение? Или очередной отчет о том, что твои люди работают и все под контролем?

— Пока да, мой Герцог — чуть склонив колено, кивнула она и слегка улыбнулась, как будто чтобы приободрить опечаленного градоправителя.

— Хорошо — согласился Вильмонт Булле и тоже чуть улыбнулся — фужер вина за Гирту?

— У меня свой напиток — достала из-под полы плаща флягу алая женщина и налила из нее в услужливо подставленный оруженосцем фужер. Жидкость была черно-багрового цвета и густой как кровь. Выливаясь в кубок, липла на стенки крупными густыми сферами. Сидящие неподалеку, пытающиеся утешить молчаливо глядящую на все еще лежащее у подножья помоста, ожидающее пока доктор освободится после раненых и придет за ним, тело отца Оливию Кибуцци подруги недоверчиво посмотрели на фужер в ее руке. Покосились на кровь внизу. Но Хельга Тралле не обратила на них внимания, не смутил ее напиток и Герцога.

— Пятьсот шестой год основания Гирты! — провозгласил он.

— Пятьсот лет правления семьи Булле! — торжественно кивнула куратор полиции.

Он поднял свой фужер, но не ударил им о фужер собеседницы. Они выпили.

Когда принцесса Вероника во главе своей свиты отъезжала с площади, за ограждение для гостей прорвался какой-то офицер с регалиями жандармерии, шумно разругался с охраной, вбежал в павильон, начал что-то взволнованно объяснять герцогу Ринья.

— Что там? — прищурилась, спросила принцесса Вероника, заметив это движение — Лиза. Мы за Оскаром. Найдете нас на рыночной площади.

— Узнаем, догоним! — быстро крикнул Фарканто, соскочил с седла, помог спешиться своей рыжей подруге и оба заспешили обратно в павильон.

Колонна неспешным шагом двинулась в сторону рынка. Когда герцогиня, Агнесс Булле со своим прыщавым кривозубым ухажером, граф Прицци, Пескин со своей высокой дамой и большая компания их оруженосцев, вассалов и друзей были уже на половине пути, Фарканто и его бойкая рыжая спутница догнали их.

— У Восточных ворот взорвали экипаж Элеоноры Ринья! — подъехав в упор к подруге, бросила, по-деловому, сообщила рыжая Лиза — леди Ринья в нем не было. Карета сложилась вовнутрь. В щепки. По журналу станция зафиксировала гравитационный всплеск.

Вероника Булле чуть повела головой. Казалось, эта новость не особо впечатлила принцессу.

— Значит леди Элеонора к нам уже не доедет — только и сказала она с легким сожалением, глядя на веселый нарядный поток гуляющих по проспекту людей — печально, давно с ней не виделись.

Солнце закатывалось за крыши домов. Сизые тени потянулись по площади от башенок мансард, от стен, шпилей колоколен и церквей. В тенях становилось холодно. В прозрачном голубом небе резко светило уже рыжеющее, клонящееся к западу солнце. Громко стучал барабан. Вертура, Мариса, доктор и студенты успели занять столик у входа в распивочную, где в зале играл граммофон, через дверь слушали новые столичные пластинки. От громогласных, наполненных аккордами гитар, басов и клавиш, совсем не похожих на местные напевы, ритмов, поднималось настроение. От выпитого мутило, но с каждым новым глотком как будто становилось легче. На помосте уже полчаса, как пороли провинившихся. Начинали с тех, кому за мелкое хулиганство, драку или иное подобное правонарушение полагалось несколько ударов плетей, до тех, кого секли до полусмерти. Гости города с интересом вслушивались в сухие строки приговоров, поднимали рамки над головами, во все глаза следили за их исполнением. Детективу же и остальным было уже неинтересно. Вертура пил свой кофе, перемежая его с вином, старался не захмелеть. Доктор Сакс же вливал в себя кружку за кружкой, вел какие-то бессвязные беседы с такими же пьяными художником Гармазоном и его Эллой. В какой-то момент он начал сетовать, стонать, что он чрезвычайно одинок и никто не понимает, не любит его и не ценит. С завистью глядя на студентов и их подруг, почти со слезами на газах сообщил на всю площадь, что как хорошо быть молодым, и как было бы замечательно, чтобы какая-нибудь прелестная девица села и к нему на колени, приласкала и утешила. Пришла одна, но ей пригрозили сдать на порку и она тут же под общий хохот убежала прочь, скрылась в толпе. Вертура без всякого удовольствия слушал музыку, устало глазел по сторонам на все эти уже порядком надоевшие толпы пьяных шумных бездельников, лотки, шатры, павильоны и артистов, вздыхал, крепко держал под руку уже пьяную и, похоже, готовую начать буянить Марису.

— Знакомые персонажи! Пойдем скорее! — внезапно приметив на помосте барона Оскара Доццо и его жену Иду, воскликнул, одернул ее за плечо детектив. Судья в черно-белой маске уже зачитал приговор, который детектив благополучно, как и все другие до этого, пропустил мимо ушей. Под презрительный свист толпы — Ида Доццо была сегодня первой женщиной в списке, которой полагалось плетей, обоих обвиняемых бесцеремонно раздели выше пояса, притянули к колодкам друг напротив друга, лицом к лицу.

— Что выбираете? Справедливость закона, или милость Герцога? — строгим сухим голосом провозгласил распорядитель в лохматой маске черно-белого демона.

— Справедливость! — вращая сумасшедшими глазами, облизывал влажные, прокушенные губы, скривился в страшной улыбке, сдул с лица упавшие не глаза волосы, Оскар Доццо.

— Милость… — прошептала одними губами разгоряченная от стыда Ида.

— Сложите и разделите на двоих — прозвенел холодный и властный голос. Проталкивающийся через толпу, волочащий за собой встревоженную, раздосадованную столь резким обращением Марису, детектив повернулся в сторону окрика и увидел в десятке метров от себя восседающую на белом нарядном коне принцессу Веронику.

— Приговор герцогини — закон! — словно бы с насмешкой согласился судья и отдал приказ палачам — по тридцать ударов каждому. Мастер! Исполните!

— Понеслась! — тряхнул головой, страшно и отчаянно воскликнул Оскар Доццо.

На площади все также играла музыка, веселились циркачи. Люди пили, смотрели по сторонам. Ритмично щелкали плети. Первые десять ударов Ида Доццо жалобно и громко вскрикивала, но потом прокусила губы и язык и затихла. Слезы ручьями катились по ее окровавленному лицу. Ее муж, наоборот, только сжимал рот, при каждом ударе шумно вдыхал через зубы и натужно хрипел. К концу он стал спокоен и даже как-то весел и когда кнут последний раз хлестнул его по искалеченной, превратившейся в сплошное алое месиво спине, расслабленно уронил на грудь голову и тяжело выдохнул. Его жена напротив, еще где-то на двадцатом ударе лишилась чувств, так что было трудно понять, живая она вообще или нет.

— Лейтенант Марк Вертура! Отдел Нераскрытых Дел! — приметив в отцеплении знакомое лицо, продемонстрировал регалии капитану Кноцци, руководителю оперативного отдела полиции Гирты, детектив, и они с Марисой прошли к помосту, с которого уже снимали бесчувственных супругов. Неверную жену и убившего ее любовника мужа.

— Оскар? — присел над ним детектив, раскрыл свою флягу с кофе, плеснул ему в рот. Тот подавился, закашлялся и открыл глаза.

— А я думал будет больней… — только и выдохнул он — Марк, чертов шпион, опять вы…

— Это шок — навис над ними граф Прицци. Расстегнул поясную сумку, которую на время потешного боя переместил по ремню за спину, достал из нее ампулы и шприц. Присел рядом с детективом и рыцарем.

Мариса встала рядом с Идой Доццо, укрыла ее своим плащом. Тут же появился, навел на лежащую без чувств женщину свою рамку бородатый художник Гармазон, прошедший со своей подругой через отцепление полицейских, сказав, что они с Вертурой и Марисой.

— Да, жестоко — констатировал он — но поучительно.

Вероника Булле подвела своего коня к ним, но не стала спешиваться, осталась в седле.

— Это из-за нее — без тени жалости, строго сообщила она гостям из Столицы.

К ним подошел еще один человек. Высокий, аккуратный и пожилой. С ним были нарядный мальчик лет восьми и красиво одетая девочка четырех лет.

— Надо довезти домой. Леди Булле, я не могу просить вас о помощи, но… — начал дворецкий.

— Мама… — заметив растрепанную и окровавленную Иду Доццо, заплакал, было бросился к ней мальчик, но пожилой слуга цепкой рукой удержал его чтобы он не попал под копыта коней.

— Мама, мамочка! — закричал громче, капризно затопал ногой ребенок, чем вызвал недовольство окруживших его людей.

— Август — властно кивнула принцесса Вероника графу Прицци — заберем их во дворец — и сурово обратилась пожилому мужчине — ступайте. Мой доктор осмотрит их.

— Да моя леди — смиренно кивнул тот и, крепко ухватив за плечо рыдающего, вырывающегося мальчика, повел его прочь через оцепление. На помост уже поднималась новая приговоренная к порке женщина. Еще с десяток человек ожидали плетей. Поодаль, закованные в цепи и с безразличной тоской в глазах, сидели осужденные за воровство и грабеж к отрубанию пальцев и рук рецидивисты. Палачи уже раздували угли, чтобы прижигать раны, останавливать кровотечение. В колоду рядом с маленькими, как в камере пыток, тисками для одной руки, был воткнут увесистый топор, похожий на мясницкий.

Пескин быстро договорился с полицейскими о том, чтобы те погрузили в свою повозку обоих Доццо, догнали дворецкого и всех вместе с их сыном и дочерью довезли до Малого Дворца, выслал вперед одного из младших рыцарей, сказал, найти герцогского лейб-медика, доктора Фонта, сказать, чтобы был готов и ожидал в лазарете.

— Марк, Анна — повелительно окликнула детектива и его спутницу, что уже собрались уходить, принцесса Вероника.

— Моя леди… — вздрогнул, поклонился детектив.

— Ваше высочество — сделала смущенный книксен Мариса, прибавила изумленно — вы знаете меня?

— Читала ваши рассказы и статьи — кивнула принцесса и чуть улыбнулась, ее глаза на миг стали теплыми и радостными, как будто она встретила старых знакомых — вы здесь и снова приняли участие в судьбе несчастного Оскара, так что будете сегодня гостями в моем доме. Аксель, найди им коней.

Длинные сумрачные тени от ив у реки, от домов, от фасада церкви в западной части площади и поднимающейся высоко над крышами колокольни Собора Последних Дней, ложились на камни мостовой, на доски помоста, на тканевые бока шатров, павильонов и тентов. Лучи уходящего за дома солнца бросали последние отблески на шлемы полицейских и острия пик, играли в витражах окон, на упряжи лошадей.

На ведущих обратно вверх, к герцогскому дворцу улочках становилось сумрачно. Вокруг, в домах, на балкончиках, во двориках, в палисадниках, на крышах и между скал один за другим загорались веселые и уютные праздничные огни. Из распахнутых окон лилась музыка. Большая группа верховых во главе с графом Прицци и принцессой Вероникой уже в сопровождении большого отряда присоединившихся к ним на площади жандармов и их девиц, а также пеших гвардейцев и полицейских торжественной многолюдной и грозной колонной неспешно следовала по проспекту, возвращалась с Рыночной площади во дворец. Подняли знамя с черным драконом на багровом поле, обхватившим золотой крест. Везти его доверили кривозубому рыжему юноше, которого привела младшая дочь герцога Вильмонта Агнесс. Бил барабан, мелодично и низко играла большая полковая флейта. Люди расступались перед процессией, снимали головные уборы, кланялись графу и герцогине. Та сдержанно и благосклонно кивала приветствующим ее жителям и гостям Гирты. В ее внимательных и, казалось-бы спокойных глазах стояли настороженность и тревога. Граф Прицци ехал рядом с ней по правую руку, держал себя с герцогиней как муж или отец. По левую руку от принцессы следовали грозный и манерный одновременно Фарканто и рыжая Лиза. Капитан Галько с друзьями и кучерявой зеленоглазой девицей, Пескин со своей дамой и многие другие рыцари со своими сыновьями, сестрами, женами и дочерьми в сопровождении пеших оруженосцев и гвардейцев выстроились длинной плотной колонной, образовали самую настоящую праздничную процессию.

Вертура и Мариса держались первой трети отряда рядом с Пескиным, оба молчали. Детектив смотрел по сторонам, его спутница делала вид, что ничуть не взволнована этим необычным приглашением, с подозрением исподлобья поглядывала на детектива. Позади них следовали, с непривычки с трудом держась в седлах пьяно покачивающиеся на спинах лошадей бородатый, пытающийся рисовать на своей пластинке в седле, художник Гармазон и его Элла. Их лошадей предусмотрительно вели за удила назначенные им в сопровождение пажи. Окончательно опьяневших и начавших буйно безобразничать студентов принцесса приказала оставить под ивами на склоне у реки. Бросили лежать с ними и доктора, что уткнувшись лицом в траву, впал в какую-то бестолковую и бессмысленную пьяную истерику.

На площади у ворот герцогского дворца, у обоза на мостовой, сидели, отдыхали участвовавшие в недавнем представлении солдаты, ожидали ужина, после которого должны были дать приказ возвращаться в расположение. Ограждение плаца частично разобрали, частично сдвинули к павильону и трибуне. Из его секций были устроены ринги для кровавых поединков. На трибуне заседала специальная городская комиссия. Заведовали ей прокурор Гирты Максимилиан Курцо и генерал полиции Абелард Гесс. Депутаты магистрата и полицейские со скукой смотрели в свои книжки, проверяли журнал, изредка наблюдали вялый поединок, где какой-то обнаженный по пояс юнец неумело и злобно размахивал мечом перед еще более неумелым уже немолодым господином. Играл флейтист, вяло и редко ударял барабан, подбадривал дуэлистов. В стороне стояли телеги, на которых уже лежало несколько укрытых черными докторскими саванами неподвижных тел. Рядом безутешно плакала, прижимая к себе двоих детей, какая-то женщина. Сидящему неподалеку на раскладном стуле мрачному рыцарю с мечом поперек колен, доктор обрабатывал колотую рану, которую он только что получил в поединке. Тут же вели беседы, обсуждали случившееся перевязанные, побитые спорщики, кто уже провел свой бой или, примирившись с противником, официально отказался от дуэли. Отдельно за изгородью ожидали те, кто подал заявку на бой, но еще не подошла очередь. С сомнением, недоверием и ужасом смотрели на раненых и убитых, махали руками, кривили лица, выясняли отношения с оппонентами, потом братались, обнимались и, забирая друзей и девиц, что пришли поддержать их, уходили все вместе в сторону рынка.

Павильон, где праздновали открытие фестиваля и откуда смотрели так неудачно сложившийся пеший турнир, почти опустел. Парами и отдельными компаниями многочисленные гости постепенно перемещались в ворота парка перед дворцом Булле. Занимали скамеечки между фонтанов и на аллеях, в кустах жасмина и сирени. Уходили на террасы и в беседки. Многие пошли гулять в город. Ипсомобиль герцога Ринья уехал. Не видно в толпе было и Эрсина, зато у ворот парка процессию встретил барон Тсурба. Несмотря на то, что его экипаж похожий на положенную горизонтально колокольню собора стоял тут же, сам он восседал на спине вороного коня, чья необычно густая черная грива и черный хвост были одного тона и как будто одной фактуры с его необычайно длинным и, должно быть неудобным плащом похожим на крылья летучей мыши.

Не задерживая колонну, он коротко поклонился принцессе, склонил голову, приложил руку-крыло к груди. На миг глаза барона встретились с глазами детектива.

Вертура вздрогнул от отвращения — лошадь барона смотрела на него точно таким же взглядом, как и всадник, внимательно и осмысленно. Зрачки обоих, и коня и барона, двигаясь как будто синхронно, словно принадлежали к одному разделенное надвое организму, и только, если глаза барона были просто черными и как будто поглощали свет, то в зрачках лошади словно бы копошились, переплетались тугими клубками уродливые черно-серые черви. Вертура проморгал — он не сразу смог понять так ли это, или с пьяных глаз, выпитого кофе и усталости ему уже начали мерещиться всякие дикие метаморфозы и явления.

— Я уезжаю — спокойным деловым тоном сообщил барон герцогине. Детектива передернуло — теперь он был уверен, что ему не показалось, что все было на самом деле. Что-то неуловимое и отталкивающее, как будто бы это вроде как приятное точеное и немного печальное лицо без возраста и эти черные волосы, были всего лишь маской, скрывающей нечто монструозное, чуждое и даже враждебное человеческой природе и всему живому, ощущалось в жестах, голосе и облике этого загадочного человека.

— Если я буду нужен в Гирте, моя леди, звоните, обращайтесь в любое время — продолжил он, снова прикладывая руку к груди и кланяясь на прощание принцессе Веронике.

— Благодарю вас сэр Тсурба, вы очень любезны — вежливо, холодно и сдержано кивнула она в ответ. Вертуре показалось, что она тоже испытывает неприязнь и даже как будто бы страх перед этим человеком, но старается не подать виду, и у нее получается настолько хорошо, что детективу даже подумалось, что все-таки он напился и стал мнителен. Он еще раз попытался разглядеть глаза барона Тсурбы и его лошади, но тот уже развернул коня и отъехал.

— Все я домой. Дальше не поеду — наконец решившись, остановила лошадь перед воротами в парк перед герцогским дворцом Мариса, она едва сдерживала пьяную злую обиду — иди один. Леди Булле позвала тебя. Делай что хочешь. Это твое приглашение.

— Ты должна — хотел коснуться ее рукава детектив, но она брезгливо отдернула локоть, нахмурилась и хотела было спрыгнуть с седла на мостовую, но Вертура все же поймал ее за руку, удержал ее, наклонился к ней, сказал тихо и отчетливо — леди Тралле сказала, что мы при исполнении. Я сам ничего не понимаю, ты должна поехать со мной. Видишь, что творится?

Их окликнули из колонны. Мариса прищурилась, секунду смотрела на него пьяным, полным ненависти взором, но все же опустила глаза, прошептала тихо так, что он едва расслышал ее слова за боем барабана, редкими ударами мечей, веселым говором и цокотом копыт.

— Ты прав, это мой долг и мы при исполнении.