Детектив Шафт

Глава 1

На углу Тридцать девятой улицы Шафт свернул на восток. Он направлялся к треугольному зданию, зажатому между Бродвеем и Седьмой авеню. Он был здоров, спокоен и уверен в себе. Шафт шел уже давно – из района западных двадцатых улиц, где находилась ее квартира, но прогулка доставляла ему удовольствие. В эти утренние минуты на Манхэттене было еще прохладно. К серой утренней свежести примешивались ароматы кофе, бекона, яичницы, гренков, выдуваемые из кафе усталыми кондиционерами.

Шафт быстро шагал и думал о ней. Она просто сумасшедшая. Потрясающе красивая и сумасшедшая. Когда они ужинали в ресторане, на ней был оранжевый парик и длинный пурпурный балахон, вроде попоны на кляче, которая таскает тележки с туристами в Центральном парке. Такое уж у нее было настроение. И он сам стал частью ее настроения.

Домой он не попал. Она его не отпустила. Но в семь тридцать, налив ему стакан апельсинового сока из пакета, стала выпроваживать. Ночь была для них, но день – для горничной.

– Пожалуйста, Джон, выметайся поскорее.

Он завязывал шнурки сидя на кровати.

– Ты считаешь, горничной есть дело до твоей морали? Все, что ее заботит, – двенадцать баксов в день и чаевые.

– Говорю тебе: торопись.

И Шафт вымелся. Времени оставалось еще полно. Ехать переодеваться домой в Гринвич-Виллидж не стоило: костюм на нем был новый, он надевал его всего несколько раз в ресторан. Чтобы убить время, он решил пройтись до Таймс-сквер пешком – большой чернокожий человек в легком сером костюме, быстро шагающий по утреннему городу. На пересечении Тридцать девятой и Бродвея он остановился перед красным светом светофора. Мимо, пыхтя, проезжали первые грузовики.

Шафт перевел взгляд с грузовиков вверх, в сторону Таймс-сквер.

Сняв офис на Таймс-сквер, он заимел стол, стул, этажерку и некоторые надежды. В первые дни он таращился из окна и никак не мог определить, на что это похоже. Под конец решил, что Таймс-сквер – это гигантская машина с пинболом. Самый большой в мире и самый коварный игровой автомат. Ранним утром, как сейчас, он был никому не нужен – лежал внизу пыльный, грязный и мертвый. Но около шести часов вечера в щель опускали десять центов, и адская машина оживала. Колеса, рычаги, цепи приходили в движение, лампочки загорались. Сверкающие металлические шары начинали с грохотом метаться по блестящим дорожкам, силясь увернуться от ловушек. На горящем табло ежесекундно менялся счет. В этом была какая-то чертовщина – огромный игровой автомат, притяжению которого невозможно сопротивляться: пойди укради еще денег из кошелька своей мамочки, и в этот раз ты выиграешь миллион.

Шафт любил смотреть вниз. Ему нравился Таймс-сквер: подходящее место для офиса.

Шафт стоял и ждал, пока загорится зеленый. Его органы чувств жадно выхватывали из воздуха долетавшие сюда флюиды Таймс-сквер. Он вдруг ощутил легкое и неясное беспокойство. Что-то было не так. Эти несколько кварталов в начале Бродвея почти стали его домом. Он знал их как свои пять пальцев. Ему казалось, что здесь всегда ждут его возвращения. Шафт ступил на проезжую часть и плавно двинулся мимо застывшего перед зеброй помятого "доджа". Грация его движений выдавала в нем здорового тренированного человека, которого никогда не подводят ни нервы, ни мускулы.

– Люблю на тебя смотреть, когда ты встаешь с постели и идешь в ванную или подходишь к окну, – говорила она, прижимаясь щекой к его плечу и лаская ему грудь. – Ты похож на ягуара или пантеру, выходящую из логова.

Шафт выпустил в потолок струю дыма. В темноте она не видела, как он улыбнулся. Ее рука скользнула вниз, на железно-мускулистый панцирь его живота. Было, вероятно, около пяти часов утра. Она довела его до изнеможения. Ненормальная.

Мысль о ней, как и запах ее духов, неотступно преследовала его. Шафт не сводил глаз с такси, воровато крадущегося через зебру, вопреки красному сигналу светофора. Молочно-голубые глаза водителя затуманены не то усталостью, не то сигаретным дымом. А может, и ненавистью к пешеходам, которые только и способны, что тормозить движение. Паршивый сукин сын! Шафт пригвоздил его к асфальту своим тяжелым взглядом – такси замерло на месте. Давно бы так. Когда-нибудь он купит прогулочную трость из шведской стали – увесистую и длинную, – чтобы доставала до фар таких вот засранцев, которые слишком торопятся. Уж от него им не будет пощады.

Становилось жарко. Шафт взглянул на свой "ролекс", который носил циферблатом вниз на левом запястье. Семь минут девятого. Слишком рано.

Она вытащила его из постели, заставила принять душ, бегло поцеловала на прощанье и вытолкала за дверь. Шафт не жаловался на память, но никак не мог запомнить, что именно по средам приходит горничная. Еще он не мог понять, почему девушка с такими способностями и с таким телом не желает об этом забывать.

Снова неясное беспокойство, которое он впервые почувствовал полквартала назад, всколыхнулось где-то в желудке. Лицо Шафта – маскарадная маска жареного какао-боба, с крупными и мягкими чертами – слегка нахмурилось. Он замедлил шаг. В чем дело, черт возьми? Он пошарил глазами по Бродвею – никого и ничего подозрительного. На углу Сорок первой улицы и Бродвея, возле обувной мастерской Драго, стояли трое его знакомых – цветные парни в одинаковых рабочих халатах зеленого цвета. Они пили кофе из бумажных стаканчиков. Кофе, скорее всего, они купили у Вилана на углу Сорок второй или дальше – между Сорок третьей и Сорок четвертой у Шраффта. Они отлично его знали, но сейчас сделали вид, что не замечают.

Еще несколько пуэрто-риканских чумазых ребятишек суетились вокруг своих мешков с тряпьем, которые они целыми днями таскают по улицам. Больше никого рядом не было.

Обернувшись, Шафт оглядел Бродвей до пересечения с Седьмой авеню – тоже все как всегда. Обычное движение на перекрестках. Вот длинный "флитвуд" ползет куда-то забрать своего пассажира. Шофер как шофер. Заднее сиденье свободно. Но беспокойство отчего-то не отпускало его. Нырнув на Сороковую улицу, Шафт вошел в кабинку телефона-автомата.

– Девять-шесть-семь-пять, – ответила секретарша в его офисе.

– Доброе утро, Милдред. Это Шафт. Кто-нибудь звонил?

– Где вы были всю ночь?

– Милдред...

– Кто-то очень хочет с вами поговорить, – затарахтела она. – Я сказала, связаться с вами пока нельзя.

– Кто это был?

– Они не представились. Я спрашивала, но они не сказали. Вы же знаете, я всегда стараюсь узнать имя или номер.

– Знаю. Мужчина или женщина?

– Мужчина. Мужчины. Двое, кажется.

– Они что-нибудь передали?

– Они сказали, чтобы вы, как только объявитесь, оставили номер, по которому с вами можно связаться. Сказали, что это очень важно.

Шафт мысленно перебирал все дела, которыми в последнее время занимался.

Три развода. Пара мелких краж. Один клиент подозревает делового партнера в намерении поджечь их общий склад. Две претензии к страховым компаниям в Гарлеме; судебный исполнитель сам боится туда пойти. Ничего слишком важного или срочного. Кто же это названивал всю ночь?

– Вы не узнали номер телефона?

– М-м... Простите, нет.

– Да ладно, ничего. Милдред, послушайте. Если они еще раз позвонят, скажите, что я еще не объявился.

– Хорошо.

– Спасибо. Мы позже с вами поговорим.

– Э-э... мистер Шафт...

– Да?

– Сколько стоит выследить неверного супруга?

– Ну... Смотря кто это, долго ли придется следить, какие доказательства нужны – фотографии там или еще что-нибудь... А что? Зачем вы спрашиваете?

– Для себя. Мне кажется, Эмиль мне изменяет, а вы – единственный частный детектив, которого я знаю.

Шафт улыбнулся:

– Сколько ему лет?

– Шестьдесят три, но он еще вовсю таращится на женщин.

– Все равно бегает он уже не слишком быстро, и поэтому я предоставлю вам скидку. Ладно, позже поговорим.

– Я передам ему ваши слова.

Она положила трубку, прежде чем он успел запротестовать.

Бедный Эмиль. Из последних сил волочится за какой-нибудь мини-юбкой и еще попадает на крючок к частному детективу. Со скидкой!

Бедный Джон Шафт. После того как его ни свет ни заря выбросили на улицу, словно негодный, продавленный матрас, он еще вынужден ломать голову над тем, кому он так срочно понадобился. Хорошо, что он не повез ее к себе домой. Там бы его обязательно нашли. Ему была необходима такая безумная ночь, чтобы стряхнуть с себя накопившееся напряжение.

Шафт продолжал свой путь.

Когда он проходил мимо мастерской Драго, чистильщики обуви подняли головы и закивали в такт движениям своих щеток, губок и бархоток. Ни один из них не улыбнулся – значит, они что-то видели. Ему придется вернуться сюда и выяснить, наконец, в чем дело. На углу Сорок второй улицы Шафт купил у слепого продавца свежий номер "Таймc" и вошел в кафе Вилана.

– Стаканчик черного без сахара.

– Черного без сахара, – с улыбкой повторила барменша.

"Что за чертова у них работа, – сочувственно подумал Шафт, – всю ночь стой за прилавком и вдобавок улыбайся".

– Спасибо. Заплатите в кассу, пожалуйста.

Десять или восемь лет назад Шафт поджидал бы ее на углу, чтобы вырвать из рук сумку, полную мелочи. Он ограбил бы ее и убежал. Он побежал бы на Сорок вторую улицу, где всегда можно затеряться в толпе, а затем в парк Публичной библиотеки. Там бы он рассовал мелочь по карманам, а сумку выкинул бы в кусты. Или в урну – чтобы не засорять Нью-Йорк. Тогда она вряд ли стала бы скалить зубы. Теперь же вот улыбается стоящему перед ней новому клиенту – высокому темнокожему человеку в сером костюме, голубой рубашке с красным шелковым галстуком. Он дал ей четверть доллара на чай, как постоянный посетитель, – как обычно давая тем, что ждали его, орудуя щетками, в обувной мастерской.

– Эй, Джон!

– Здорово, приятель.

– Привет, Джонни.

– Здравствуй.

Он поздоровался с каждым из чистильщиков, пройдя вдоль всего ряда, и уселся на последний высокий стул. Он не выйдет отсюда, пока эти ребята не расскажут ему, что им известно. Сейчас кто-нибудь подойдет.

– Спасибо, сэр. Желаю вам хорошего дня.

Еще один не выдержал и дал двадцать пять центов чаевых старику-чистильщику.

Вообще, самому младшему из них было далеко за сорок, и нюхать гуталин и драить чужие ботинки он, конечно, будет до смерти.

– Сэм, осторожно, болван! Носки мне измажешь, – раздался недовольный голос одного из клиентов.

Шафт посмотрел туда: голос принадлежал белому брокеру, на вид раза в два младше Сэма.

"Сэм, какого черта ты это терпишь? – мысленно возмутился Шафт. – Почему ты не отхватишь ему ноги? Тогда и носки будут не нужны, правда? Тебе следует искалечить хоть одного такого сукина сына. Сэм, ты слышишь?"

Сэм не слышал. Шафту иногда казалось, что над всеми чистильщиками обуви произвели одну незатейливую хирургическую операцию: им удалили яйца и вставили по две круглые баночки с ваксой – одну черную, вторую коричневую. Таким образом из нормального мужчины получился этакий вечный мальчик-чистильщик.

Разорвав полиэтиленовую обертку "Таймс", Шафт швырнул ее в урну. Когда он снимал бумажный кружок со стаканчика с кофе, несколько капель пролились ему на брюки. Ничего, пятен не должно остаться: костюм темный, а кофе у него без сливок и сахара. От черного кофе пятен не бывает. Развернув газету, он пробежал глазами заголовки на первой странице. Ему не слишком часто доводилось читать газеты, но он знал, что если читать все подряд, то до важнейших событий так и не доберешься, особенно в "Таймс".

– Их было двое, – зашептали снизу. Тощий седой чистильщик начал наносить на его туфли первый слой ваксы.

Шафт невидящим взглядом уставился в газету.

– Они хотели видеть тебя срочно. Спрашивали, где тебя можно найти. М-м... – Старик забормотал что-то неразборчивое, так как от кассы отошел его предыдущий клиент и приблизился к ним. Уронив десять центов в подставленную ладонь чистильщика, он поспешил к выходу. Тот так и застыл с протянутой рукой. Десятицентовик лежал в его грязной мозолистой ладони – песчинка в море морщин. – Благодарю вас, сэр.

Его товарищи, занятые полировкой отремонтированной обуви, презрительно загудели.

– Что ты за дешевка, Чарли! – бросил один из них. – Когда-нибудь за пятнадцать центов он будет иметь тебя целый день.

Монета исчезла в тощем кармане зеленого в пятнах ваксы халата.

– Ладно. Пусть на эту сволочь упадет небоскреб, – сказал Чарли, снова склоняясь над тупоносыми ботинками Шафта.

– Они знают меня? – спросил Шафт.

– Похоже, знают.

– Копы?

– Да нет.

– А кто?

– Они из Гарлема.

Гарлем... Призрачная цивилизация, отделенная стеной страха от остального города. Шафт своими большими грубыми руками держал газету раскрытой на развороте, где помещалась редакторская статья. Ладони у него были широкие и розовые, с тыльной стороны покрытые сетью толстых вен. На правой руке был двойной шрам в виде седла. Этот шрам являлся прямым продолжением шрама, который тянулся наискось через весь лоб. Редко кто это замечал. Замечали в основном женщины в постели. Когда при свете дня Шафт подносил сигарету ко рту, становилось видно, что шрамы на лбу и на руке совпадают. Если Шафт был хорошо знаком с женщиной, он мог рассказать, как когда-то в уличной драке велосипедная цепь вихрем взвилась над его головой, и он едва успел защитить рукой глаза. "Где это произошло?" – спрашивала она. "В Гарлеме, – отвечал Шафт. – Я хотел убить этого сукина сына, но он чуть не убил меня".

– А я их знаю?

– Тебе бы следовало.

Шафт не торопил старика. Он давал ему время поиграть в конспирацию, почувствовать собственную значимость и значимость того, что тот знал. Это было необходимо, но страшно долго. Шафта сейчас не особенно заботило, кто это был, – они разыщут его в любом случае. Его интересовало другое – зачем. Их пока тайные для него мотивы уже внесли напряженность в его отношения с чистильщиками. Шафт шкурой чуял опасность.

– Мафия?

– Вроде... Но не эта. – Чарли кивком указал на итальянцев – менеджера и старшего мастера, обсуждавших что-то в глубине мастерской. – Гарлем, говорю тебе.

"Да в Гарлеме кого только нет", – подумал Шафт.

Чарли закончил полировку и легонько постучал по носкам сияющих ботинок – обычный сигнал клиенту, что его обувь в порядке.

Шафт мягко спрыгнул со своего насеста, заплатил в кассу тридцать пять центов, а еще двадцать пять центов и номер "Таймc" вручил чистильщику. Когда старик засядет с этой газетой в туалете, он найдет десятидолларовый банкнот, распростертый поперек статьи главного редактора о Никсоне. Эти десять долларов, как и сумму, что он заплатил за чистку ботинок, Шафт был намерен взыскать с неизвестных, которые его разыскивали и которые заставили его потратиться.

Шафт достал из нагрудного кармана большие черные очки с толстыми стеклами. Перед прозрачной стеклянной дверью мастерской он помедлил, сдвигая на лоб серую соломенную шляпу. Не успел он толкнуть дверь, как прямо напротив, у тротуара, затормозил зеленый "плимут". Водитель повернул в его сторону плоское тупое лицо. Шафт не помнил имени этого человека, но лицо было знакомым – по 17-му отделу полиции города Нью-Йорка. Несмотря на то что оба были в черных зеркальных очках, Шафт почувствовал, как их глаза встретились. Человек в автомобиле кивнул. Он ждал, наверное, что Шафт подойдет к нему и заговорит, а все чистильщики будут наблюдать эту милую сцену. Чертов ублюдок!

Шафт выскочил из мастерской и почти побежал на север. Сначала какие-то люди из Гарлема, потом полиция... Что, черт возьми, происходит? Он должен это выяснить, прежде чем иметь дело с кем-либо из них. Он не пойдет на свидание с голыми руками.

– Джонни? – окликнули его из машины. Шафт не обернулся, лишь прибавил шагу.

Сейчас налево. Пусть он окажется в потоке транспорта, пусть эти мерзавцы сигналят, а 17-й отдел любуется на него в зеркале заднего вида. На Сорок второй улице, между Седьмой и Восьмой авеню, есть два отличных здания со множеством входов и выходов, где можно замести следы. Оттуда же можно и позвонить.

Они появились с двух сторон, когда он пробегал мимо спуска в подземку на углу Сорок второй и Бродвея – еще двое из 17-го отдела, причем один – аж лейтенант уголовного розыска. Надо же, как их приперло! Шафт мог либо проскользнуть между ними и бежать, либо остановиться и узнать, что им надо. Он выбрал второе.

– Здравствуй, Шафт, – заскрипел лейтенант Андероцци, напряженно ожидая, что тот сейчас даст деру. Это был костлявый серолицый человек с острыми черными глазками, как у фокстерьера. Ростом он был не ниже Шафта – около шести футов, но гораздо тоньше. С виду лейтенант походил на складной нож для разрезания линолеума. Большой нос в виде клюва довершал сходство.

– Доброе утро, лейтенант. Что-то ты сегодня рано.

– Это смотря когда начинать. Мне сдается, уже поздно.

– Хорошо, лейтенант, что-то ты сегодня поздно.

Увидев, что Шафт и не думает бежать, Андероцци расслабился. Рядом стоял второй полицейский и смотрел куда-то поверх левого плеча Шафта. Шафт догадался, что сзади подходит третий. Он в ловушке. Из подземки валила толпа, сталкивалась с их неподвижным островом из четырех человек, и обтекала его.

– Пойдем в машину, Шафт. Мне нужно с тобой поговорить. Это всего на пару минут.

В голосе Андероцци не было ни угрозы, ни требования, звучала скорее просьба. Шафт соображал, что предпринять: послать его к черту, согласиться сразу или потянуть резину? Наконец он решил сделать беседу как можно более неприятной для лейтенанта. Он был очень зол.

– И что же случилось?

– Я скажу тебе в машине.

– Нет, здесь.

– В машине.

– Здесь.

– Нет.

– Тогда катись со своими разговорами!

Если они хотят арестовать его, пусть делают это здесь, на углу. Он не желает возвращаться в машину в теплой компании троих белых копов на виду у всей мастерской Драго.

– Шафт, – продолжал нудить Андероцци, – на две минуты.

– Я слушаю.

– Только не на улице.

– Знаешь что, лейтенант, если ты хочешь что-то мне сказать – говори. Если хочешь спросить – спрашивай. Если хочешь поговорить, позвони мне в офис, и я назначу время. Но ни тебе, ни твоим людям не удастся затащить меня в вашу машину, пока я не узнаю, зачем, куда и на какое время мы поедем. И пока у меня не будет возможности сообщить обо всем этом еще кое-кому.

– Да ладно тебе, Джон, из-за чего ты так всполошился? Расслабься.

– Ты устраиваешь за мной погоню, как будто я ограбил Федеральный банк, и еще спрашиваешь, чего я всполошился.

– Лейтенант, – подал голос один из полицейских.

– Заткнись! – резанул Андероцци. Он был острый ножик, а его подчиненный – большой кусок сыра. – Иди к машине. Оба идите.

Полицейский ушел. Шафт почувствовал, что угроза за спиной испарилась.

– Хорошо, Джон. Давай поговорим здесь. – Лейтенант не боялся, что кто-то подслушает. Он, как и его собеседник, знал в лицо всех белых и цветных в Нью-Йорке, чьих ушей стоило опасаться. Шафт и Андероцци смотрели в разные стороны. – Они ищут тебя по всему городу. Удивительно, как ты сумел добраться до центра и не встретить их.

– Я шел пешком.

– Да, видимо, поэтому. Только ты да еще восемь идиотов ходят в этом городе пешком.

– Иногда я бегаю.

– Я тоже. Так вот, я получил приказ бежать к тебе и спросить, не хотят ли они нанять тебя для чего-нибудь, о чем мне следует знать.

Лейтенант подождал, но Шафт лишь буркнул:

– Продолжай.

– Скажи мне прямо, Шафт. Что-то происходит?

– С чего ты взял?

Лейтенант Виктор Андероцци, начальник уголовного розыска 17-го отдела полиции города Нью-Йорка, тяжело вздохнул. Взяв Шафта под руку, он завернул за угол и повел его по Сорок второй улице в направлении Шестой авеню.

Два человека прогуливались под руку в центре Нью-Йорка, словно двое ученых в Сорбонне.

– Знаешь, Джон, лет тридцать назад я любил ездить на север рыбачить. Мы ездили с отцом. У нас была дырявая резиновая лодка, и я вычерпывал из нее воду консервной банкой. Мы ловили карася, окуня, леща, щука иногда попадалась... Да, в те времена я любил рыбалку. Теперь я ее ненавижу. Меня тошнит при одной мысли о рыбалке. Дело в том, что последние тридцать лет я только тем и занимался, что закидывал удочку в человеческое нутро. Я выудил кучу ржавых банок, дырявых камер и прочего дерьма.

Мимо прошла парочка голубых, которые направлялись в мужской туалет круглосуточного кинотеатра между Седьмой и Восьмой авеню. Они было заулыбались, увидев, как нежно Андероцци поддерживает Шафта под руку. Но под свирепым взглядом Андероцци их улыбки вмиг исчезли.

– Я ненавижу ловить рыбу. Но я обязан ходить на рыбалку и обязан смотреть, что там теребит мою наживку на дне черного озера.

– Как поэтично! Шекспир отдыхает, Вик.

Они стояли у магазина музыкальных инструментов и рассматривали в витрине черные и белые рояли, словно собрались купить какой-нибудь с рассрочкой в тридцать лет.

– Не смейся. Я всегда говорю так с моими детишками, прежде чем задать им хорошую норку.

– Я тебе не сынок. И ты не на рыбалке.

– Да уж!..

– Ты, наверное, не поверишь, если я скажу тебе, что сам ничего не знаю. Я знаю только, что какие-то люди из Гарлема искали меня всю ночь. Ведь ты не поверишь?

– Поверю.

– Молодец. Больше мне нечего тебе сообщить. Я сам теряюсь в догадках.

– Слушай, пойдем на другую сторону, купим жареных орешков. Я их обожаю.

Они перешли на противоположную сторону Шестой авеню, где был магазин "Лучшие орехи для вас".

– Ты что, хочешь отогнать меня подальше от Таймс-сквер? – спросил, усмехаясь, Шафт.

Лейтенант не ответил. Купив Шафту четверть фунта фисташек, а себе жареных кешью, он снова потащил его через улицу. Они пошли в Брайнт-парк, где вокруг Публичной библиотеки с ее бесценным литературным собранием спят бродяги и воркуют гомосексуалисты.

Было еще рано, и они без труда нашли свободную скамейку.

– Понимаешь, вон в той выгребной яме, – Андероцци кивнул на север, в сторону Гарлема, – рванула какая-то бомба. – Он одновременно жевал, глотал и говорил. – Всплыло все дерьмо. Я слышал об этом от многих полицейских – белых и черных. Мафия, исламисты, престарелые гангстеры, новые бандиты, цветные боевики – все. Все готовятся к войне. А все копы только об этом и говорят. И еще – они страшно напуганы. Я в жизни никогда не видел столько испуганных копов.

– И что же они говорят?

– Что грядет беспредел. Через неделю или около того кровь будет литься повсюду – здесь и там.

Шафт удивленно присвистнул.

– Но почему?

– Не знаю, черт бы меня побрал! Ну а ты? Ты должен знать. Бандиты весь город перевернули, чтобы тебя найти.

Шафт задумался. Война? Но в Гарлеме нет сейчас ни одной группировки, способной вести войну. Хотя многие жаждут драки. Устраивают взрывы на рынках и магазинах, угрожают... Бандиты есть бандиты...

– Ну, вообще-то... Беспредел, конечно, может когда-нибудь начаться, – произнес он с сомнением в голосе.

– Послушай, это тебе не революция, которая действительно "может когда-нибудь начаться". Это будет уже сегодня вечером, завтра, в крайнем случае – послезавтра. Понимаешь? И я обязан этого не допустить. У меня приказ.

Шафт посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что никто не подглядывает, и швырнул скорлупу от фисташек в кусты. Да, Андероцци прав. Но у него своя правда, как у всякого другого – своя.

– Чего ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты узнал, в чем дело. Я позвоню тебе, – Андероцци отвернул рукав своего коричневого спортивного пиджака и взглянул на золотые часы, – в девять часов вечера. Идет?

– У меня тоже к тебе просьба.

– Ну?

– Никакой слежки. Иначе я отказываюсь иметь с тобой дело.

– Ладно, договорились.

У выхода из парка Шафт оглянулся: тощий серый человек кормил с руки орехами тощую серую белку.

Он быстро шагал на север по восточной стороне Шестой авеню. Краем глаза Шафт ловил отражения улицы в витринах: "хвоста" за ним не было. Витрины показывали людей, снующих меж магазинов в обнимку с кое-где протекающими бумажными пакетами для продуктов. Для Шафта они были неинтересны, особенно сегодня утром. Было только девять часов, а ему уже порядком досталось.

За ним охотились, угрожали, окружали, читали ему лекции – и все это за час с небольшим. Хуже всего, что его вынуждали играть по чужим правилам. У Шафта было ощущение, будто его вытолкали на сцену без единой репетиции, и вот он один стоит на виду у враждебной толпы зрителей и не знает, что представлять. Нет, сегодня определенно не его день.

Когда он шел по Сорок третьей улице, ему в глаза бросилась реклама магазина электроники: "Фишер, Боген, Гаррард". Итак, у него есть три пути. Он может залечь в Гринвич-Виллидж, покуда все само собой не прояснится. Он может начать наводить справки, и тогда они столкнутся нос к носу. (Как бы это не вышло ему боком.) И наконец, он может начать свою игру и отыграться за сегодняшнее неудачное утро. Конечно, Шафт склонялся в пользу последнего пути. Мысль о мести грела ему душу. Месть будет его топливом, движущей силой. Он растолкует мерзавцам, что, если кому-то понадобился Джон Шафт, он должен сначала заслужить его интерес, а затем уже обратиться к нему с подобающим почтением. Он объяснит им, что Джон Шафт не терпит грубости, наглости и принуждения. Короче, он научит их хорошим манерам.

Обогнув угол Сорок шестой улицы, Шафт свернул на запад. Здесь он пошел медленнее, вглядываясь в прохожих. Каждое из увиденных лиц поступало в банк его памяти. Машины, ползущие на восток сквозь первую утреннюю пробку, тоже подвергались осмотру.

Попасть в здание, где находился его офис, можно было несколькими путями. Шафт уже давно их все изучил. До одного входа нужно было идти еще полквартала. Второй был за углом, напротив Таймс-сквер. Третий был черный ход, который вел на пожарную лестницу. Обувной магазин на углу скрывал четвертый вход. Пятый находился позади лавки, где официально продавали сексуально-просветительскую литературу, а из-под полы – порнографические журналы и фотографии.

Продавец за кассой молча кивнул. Он не в первый раз видел IIIафта, проникающего в здание этим маршрутом. Никто из покупателей, выбиравших товар, не поднял взгляда на Шафта. У посетителей таких магазинов не принято рассматривать друг друга.

За дверью с надписью "Служебный вход" начинался длинный, узкий коридор. Шафт быстро прошел по коридору, минуя офис, склад и туалет. В конце было двадцать ступенек вниз и еще одна дверь. Отодвинув засов, он открыл ее и заглянул в тускло освещенный подвал. Никого. Минуту спустя он выбрался из подвала через пожарный люк под лестницей. От вестибюля его отделяла последняя дверь, снизу металлическая, сверху стеклянная. Шафт поднялся на пять ступенек и, распластавшись по пыльной стене, заглянул в вестибюль. Возле лифтов толпились пассажиры. Лифтер работал без передышки. Несколько стенографисток покупали сигареты и жвачку.

А вот и он, паршивый сукин сын! Шафт глазам своим не верил: неужели у них до сих пор такая мода? Длинный, худосочный негр в коричневом двубортном пиджаке на два размера больше, чтобы не оттопыривался, если у тебя за поясом пистоль 38-го калибра. Парень делал вид, что рассматривает книги на стеллаже. Продавец, наверное, беспокоится, как бы этот тип не стащил чего-нибудь. Может быть, при виде негра беспокойство испытывали все посетители, входящие в обшарпанный вестибюль. Офисы в здании арендовали адвокаты средней руки, мелкие кинопродюсеры, биржевые спекулянты и частный детектив Джон Шафт, который сейчас одним глазом следил за негром, а другим – за происходящим вокруг.

Значит, они рассчитывали, что простофиля Джон Шафт войдет в здание и поднимется в лифте вместе с книголюбом. А второй встретит их наверху. Все очень просто. Говнюки вонючие!

Шафт осторожно отворил дверь и вошел в вестибюль. Десять ступенек отделяли его от спины парня в пиджаке. Он подождал, пока лифтер упакует очередной груз и снова отвернется к входным дверям. Если он увидит его и поздоровается, все пропало. И вот лифтер отвернулся. Теперь настал момент двигаться. Будь она здесь, он показал бы ей пантеру! Шафт тремя пружинящими прыжками преодолел расстояние до худосочного. Когда носок его левой ноги еще касался последней ступеньки, его правая рука – ладонью вниз, пальцы крепко сжаты – как копье врезалась в коричневую спину. Удар был нанесен с расстояния точно в восемь дюймов и поразил расслабленную жертву чуть ниже ребер, вызвав у нее разрыв почки.

– А-а... – застонал парень и начал складываться на манер марионетки, у которой обрезали нитки.

Одной рукой Шафт подхватил его за талию, а второй стал нащупывать под пиджаком оружие. В табачном киоске Марти продолжал выдавать стенографисткам сигареты и жвачку.

– Привет, Джим, – поздоровался Шафт с лифтером.

– Доброе утро, мистер Ш... А что это с?..

– Это мой друг. Он припадочный. Наверху я дам ему попить водички, и все пройдет.

– Конечно, мистер Шафт. Минутку, ребята. Здесь больной. Садитесь в этот лифт, сэр.

В лифте Шафт нажал кнопку третьего этажа, вынул револьвер у попутчика и засунул его себе в задний правый карман. Древний армейский кольт 45-го калибра. Они воображают, что сейчас тридцать второй год, что ли? Идиоты.

На третьем этаже, вытащив обмякшее тело из лифта, он поволок его к своему офису. Через несколько секунд прибудет следующий лифт и в коридоре будет полно народу. Шафт прислонил свою ношу к стене напротив двери офиса, громко постучал и отступил в сторону.

– Эй, какого черта... – Голова, высунувшаяся из двери, вытаращила от изумления глаза.

И в этот момент на нее гильотиной обрушилась ладонь Шафта. Удар пришелся позади левого уха. Шафт успел затащить их обоих внутрь, прежде чем эхо протяжного стона отдалось за углом и покатилось, слабея, дальше по коридору.

Шафт выложил на стол свою коллекцию оружия.

Они совсем рехнулись! Или так хотят его достать, что позабыли всякую осторожность. Черный кольт 45-го калибра масляно блестел. Сразу видно, хозяин печется о своей пушке. Рядом с никелированным тридцать восьмым, который Шафт забрал у второго бандита, он казался огромным, как индюшачья нога. Никто не берет такое на Таймс-сквер. Никто, кроме маньяка, который мечтает застрелить президента. Шафт изъял у него и самодельное устройство, состоящее из широкой кожаной петли, утыканной с одной стороны шляпками от гвоздей, и свинцовой гирьки. Петля наматывалась безопасной стороной на ладонь, а гирька пряталась в кулак. После чего короткий тяжелый удар кулаком мог запросто снести человеку челюсть, проломить череп или переломать ребра. Искалечить или убить Шафта при помощи столь смертельного орудия этим ребятам помешала их собственная глупость и самонадеянность.

Он посмотрел на визитеров, лежавших у стены рядом со столом. Худой хрипел и стонал от боли в разорванной почке. Второй лежал тихо. По щеке у него тянулся кровавый след, как проселочная дорога на черной топографической карте. У самого Шафта от злости и напряжения судорогой свело желудок. В крови у него бродило столько адреналина, что он чувствовал себя способным на все. Сейчас, казалось, он мог бы выскочить из окна и промчаться по стене до двадцатого этажа, прежде чем спохватится сила земного притяжения.

Но Шафт держал себя в руках. Его пальцы не дрожали, когда он доставал сигарету из пачки "Кент", конфискованной у бандитов. Кроме того, из их карманов он выгреб два чека на десять долларов каждый, ключи и кучу мелочи и спичек. У обоих не было ни бумажников, ни документов, ни имен.

Сделав глубокую затяжку, Шафт выпустил дым через нос. Он смотрел на горящую спичку, чтобы немного успокоиться. Когда спичка догорела, он принялся разбирать почту – тоже помогает.

Почта в его офис попадала через щель в двери. Два рекламных объявления, зазывающие на работу секретарей-стенографисток. Письмо из отеля Пинкертонов: его снова просят послужить недели две ночным швейцаром и выследить гостиничного вора. Платят там хорошо, но это занятие нанесет ущерб его личной жизни. Письмо из адвокатской конторы "Дамрош, Пинотт и Салливан" с приложением чека на 756 долларов 22 цента. Это был гонорар за услуги, оказанные клиентке, которая теперь могла выходить замуж во второй раз, чтобы опять снабжать работой адвокатов, частных сыщиков, не говоря уже о служащих гостиниц.

Шафт положил чек в бумажник, подумав о том, что надо не забыть послать его бухгалтеру. Открытка из Афин, написанная неразборчивым почерком. Шафт не знал никого в Афинах. Имя отправителя то ли Джози, то ли Джошуа, а может, Джозеф или Джош. Открытка полетела в зеленую квадратную корзину для мусора. Все, больше почты не было.

Шафт полистал ежедневник, лежавший на столе. На сегодня он не намечал ничего особенного: так, все по мелочи, да еще он собирался подыскать новую мебель. Уродливая казенная обстановка офиса его угнетала. Шафт даже подозревал, что она отпугивает посетителей. Ему нужно что-нибудь скромное, но изящное и со вкусом. Он хотел сегодня заглянуть к Иткину и договориться о скидке. Но это позже, это подождет. Дело, не терпящее отлагательства, олицетворяли два полутрупа на полу. Хотя один шевелился, стонал и, похоже, уже был готов вернуться к жизни.

Шафт поднял сорок пятый и щелчком открыл барабан. Все шесть патронов лежали на своих местах. Этот идиот и не догадывался, что в старых моделях без предохранителя боек специально держат на пустом патроннике, иначе пушка может отстрелить тебе яйца. Шафт снова разозлился. За кого они его принимают? За лоха, с которым без труда справится даже парочка придурков? Беспримерная наглость.

Он взглянул в окно: небо расчищалось, день обещал быть ветреным и ясным. Он положил кольт обратно на стол.

Бандит номер два, получивший в ухо, открыл глаза. Подействовал, наверное, металлический лязг оружия в руках Шафта, достигнув сквозь забытье его слуха. Шафт наблюдал, как глаза человека вращаются, двигаются слева направо и под конец останавливаются. Он помог им сфокусироваться, приблизив ствол пистолета прямо к кончику приплюснутого носа. Глаза некоторое время таращились в круглую черную дырку, а потом поднялись до лица Шафта. В них не было страха, лишь звериная ненависть.

"Какое, интересно, у меня сейчас выражение?" – подумал Шафт.

– Ты зачем сюда пришел?! – зарычал он.

Медленно подняв руку, парень вытер кровь с подбородка, посмотрел на нее и сказал:

– Я тебя убью.

Шафт вместе со стулом отодвинулся назад, приняв положение пантеры, готовой к прыжку. Его правая рука по-прежнему держала ствол нацеленным прямо в приплюснутый нос бандита. Левой рукой он дотянулся и ухватил его друга, смяв в кулаке ненормально широкие лацканы пиджака. Затем, не меняя позы и приподняв худосочного над полом, он еще немного отъехал назад, чтобы мощной пружиной развернуться в направлении окна.

Сила всех мускулов его тела сосредоточилась в этом усилии. Сломанный клоун в коричневом костюме согнулся и задергался на лету как сумасшедший. Потом его голова и плечи проломили стекло, и оно с грохотом и звоном обрушилось, в то время как его тело уже падало вниз среди яркого солнечного и ветреного весеннего дня.

Ствол сдвинулся не более чем на шесть или семь дюймов. С улицы доносился звон последних осколков стекла, разбившихся о тротуар, и крики изумления и ужаса. Взгляд, замерший на пистолете, стал набухать страхом. Пронзительно визжали тормоза, на разные голоса сигналили клаксоны, ветер шелестел бумагами на столе Шафта.

Его голос прорезал волну уличного шума, как дельфин-касатка режет морскую волну:

– Это ты-то меня убьешь?!

Человек на полу превратился в сто фунтов шоколадного пудинга в синем костюме. Пот ручьями катился по его лицу, заливал рубашку и желтый галстук.

– Послушай, вонючка. Возможно, у тебя есть две минуты. Через две минуты сюда придут и спросят, зачем я выкинул в окно этого сукина сына. Возможно, еще меня спросят, зачем я прострелил твою мерзкую башку. Ты понял?

Первая сирена завыла вдали.

– Ты слышишь этот звук? Это труповозка, которая тебя отсюда заберет. А теперь отвечай. Говори только правду. У тебя всего две минуты, а может, и полторы.

Бандит стал захлебываясь бормотать:

– Нокс приказал... Он сказал... Нокс сказал, чтобы мы поехали к тебе и привезли тебя к нему. У него к тебе разговор... Он сказал, чтобы мы быстро...

Шафт как будто смотрел и слушал, но его мысли были далеко. Он представлял себе увешанную бриллиантами черную тушу Нокса Персона, сидящего в одном из своих сверкающих лимузинов. Контрабандисты, наркодилеры, проститутки, грязные дешевые бары в закоулках Гарлема – все это тоже возникало в его воображении, будучи неотъемлемой частью империи Нокса. Человек на полу больше его не интересовал. Он был просто заблудший сопляк с гирькой в кулаке и блестящей хромированной игрушкой 38-го калибра.

Шафт чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Нокс, верно, считал его ровней этому пацану. Услышав, что в коридоре поднимается шум, Шафт подумал, не спустить ли курок. Ему надоела эта нотная и сморщенная от страха уродская рожа. Но, с другой стороны, кровь зальет всю стену, и ее потом не отмоешь. Придется красить стену заново, а он ненавидит едкий запах свежей краски. Ради Нокса беспокоиться уже не стоило – он получит весточку через упавшего голубка, которого сейчас соскребают с асфальта там, внизу.