Детектив Шафт

Глава 13

Бен Буфорд двинул пятнадцать человек на Вашингтон-сквер. Они поехали на трех машинах, которые припарковали в подземном гараже роскошного дома на Пятой авеню. Служащий в гараже побоялся им отказать. Он без звука выдал им талоны, дождался, пока они уйдут, и только потом позвонил в полицию.

– Здесь происходит что-то странное... – сказал он.

В полиции не встревожились и поначалу даже не удивились. Черные имели право разъезжать по всему городу, пока вели себя прилично.

Колонной по трое боевики маршировали по вылизанным тротуарам мимо роскошных сверкающих зданий, южнее Четырнадцатой улицы. Их заметили постовой, дежуривший на углу Девятой улицы и Пятой авеню, и полицейские в патрульной машине, которая медленно двигалась на юг вдоль Пятой авеню. Постовой сообщил о них в отделение по телефону, патрульные сообщили по рации. Однако никто не нарушил их марша в сторону Вашингтон-сквер. Парки Нью-Йорка открыты для посещения.

На фоне белых и розовых башен, набитых всевозможными удобствами, они выглядели как бесчестие, пятно сажи, оскорбляющее свежесть и чистоту утра в богатом районе. Черные на улицах Гринвич-Виллидж были частью ночи и не бросались в глаза, но здесь эти шестнадцать черных молодых людей, одетых во все черное, были как черная чума. Еще более черными и зловещими их делал строгий четкий марш, которым они двигались ко входу в маленький чистенький парк.

– Стой, разойдись, – скомандовал Буфорд, когда колонна достигла северного периметра. – Начинайте колотить в двери, вытаскивайте их из домов, спрашивайте, что они собираются сегодня сделать для своих черных братьев. Оскорбляйте, избивайте, не давайте захлопнуть дверь.

Они парами побежали к богатым особнякам, окружавшим парк. Буфорд взлетел на ступени ближайшего – из розового кирпича с чугунными узорами. Это была резиденция корпоративного юриста по имени Артур Дж. Кравитц. В этот момент он в своей спальне обряжался в шелковый светло-зеленый халат, чтобы идти вниз, где его ждал завтрак и свежий номер "Уолл-стрит джорнал", который горничная всегда клала рядом с его кофейной чашкой. Услышав звонок, он удивился, кого это принесло в такой ранний час. Затем он услышал звон разбитого стекла – это товарищ Буфорда метнул в окно большой горшок с геранью, стоявший у входа. Отчаянно завизжала горничная. Ее визг разнесся эхом по всему дому и поднял на ноги остальных членов семьи Кравитц.

– Вставайте, гады! – ревел адский голос. – Ваш черный брат приехал к вам на каникулы. Идите его встречать!

Звон разбитого стекла, ругань, грохот опрокидываемых урн, дикие злобные вопли раздавались по всему парку. Десятки белых рук нервно накручивали телефонные диски, звоня в полицию. Скоро должны были завыть сирены. Но люди Буфорда тоже звонили из Гарлема в Виллидж по всем известным им номерам, и скоро прилегающие к парку улицы должны были стать гигантской шахматной доской, где в битве перемешаются белые и черные.

Это была небольшая цена за целый Гарлем.

Брокер, заключивший сделку, вовсе не был в этом уверен. Когда они влезли на третий этаж дома на Мак-Дугал-стрит, он почти умирал от боли и удушья. При каждом ударе сердца о перебитые ребра он едва не лишался чувств.

– Эй, дай я понесу канистру, – канючил сзади Вилли Джо Смит. Его просьба была вызвана не столько желанием облегчить муки несчастного, сколько тревогой за общее дело. В любой момент Шафт мог свалиться на него с канистрой, и тогда они оба с грохотом полетели бы, поливаемые бензином, вниз по лестнице.

Шафт отрицательно хрипел в ответ.

Шафт знал, что чувствует этот человек, которого Персон дал ему в шоферы. Вилли Джо Смит пошел бы повсюду, куда бы Персон ни послал его. Это был коренастый мужчина сорока пяти лет, простой и туповатый. Он не питал особой ненависти к белым, он просто выполнял приказ босса.

Он вел белый "олдсмобил" туда, куда показывал Шафт. За ними ехали еще три машины с черными молодыми людьми дикого вида. На Бликер-стрит Шафт велел ему остановиться, вышел, поговорил с лидерами этих молодых людей и велел Вилли Джо ехать на Мак-Дугал.

– Вот здесь, – сказал он посередине Мак-Дугал, между Четвертой улицей и Хьюстон-стрит.

Места для парковки не было. Вилли Джо нашел площадку, помеченную: такси и доставка товаров.

– У нас доставка, – сказал Шафт.

На улице было безлюдно. В этот ранний час жильцы богатых кварталов еще спали, ведь никто из них не ходил мыть полы в офис. Они двинулись к одному из подъездов. Шафт хромал и шатался под своей ношей. Вилли Джо семенил за ним по пятам, точно ребенок, который боится отстать от мамы в незнакомом месте.

– Хочешь, чтобы я остался тут сторожить?

– Пойдешь со мной. Может, тебе придется меня выносить отсюда.

Шафт при помощи пластиковой карточки открыл входной замок.

– Ух ты, – заметил Вилли Джо.

Они стали медленно подниматься по ступенькам. Канистра оттягивала руку как чугунный якорь, и ручка зверски резала отбитую ладонь. Вилли Джо нес пачку газет и бельевую веревку. В коридорах было тихо и чисто, кафельный пол, должно быть, регулярно подметали или мыли. Как просто жить, когда вокруг такой порядок, думал Шафт.

– Как ты? – спросил Вилли.

Шафт точно не знал. Он понимал, что делает, но сосредоточиться не мог. Он был как во сне. Он чувствовал, что его сознание куда-то улетучивается, пока тело совершает эти почти рефлекторные движения. Куда он опять идет? Ах да, на крышу. Он же хотел поджечь Томпсон-стрит. Правильно. Надо идти наверх. Раз, два, левой, правой.

За одной из дверей на третьем этаже играло радио. Кто-то просыпался под звуки песни Джима Моррисона "Зажги во мне огонь". Улыбка скривила его покрытые коростой губы. Зачем? Зачем он это делает? Может быть, все это зря? Что это? Ненависть, работа, расовая солидарность, обида, месть?

Раньше он не задавал себе таких вопросов. Его мучили боль, усталость, одиночество и сомнения. Он старался вспомнить, что его погнало сюда, но не мог из-за боли в голове. Он помнил десять тысяч долларов в морозилке. Что в них толку? За них не купишь ни последних восьми ступенек, ни пути по крыше, ни хотя бы одного глубокого вздоха.

Лучше всего он помнил людей, которые изувечили его. Они считали, что с ним покончено, и он, этот дерзкий нарушитель их хорошо организованной жизни, больше не вернется. Они использовали его окровавленное тело и как средство, и как цель. Он был заблудший мальчик, и то, что они с ним сделали, было их посланием. Вот оно. Вот почему он здесь. Он пришел сюда в час их торжества. Он пришел, потому что он Джон Шафт.

– Ты сможешь сюда влезть? – зашептал Вилли Джо.

Они добрались до железной лестницы, ведущей на крышу.

– Если я не смогу, то полечу. Иди за мной. Если я начну падать, подтолкни меня.

Шафт очень долго полз по лестнице. Двенадцать перекладин, каждая следующая давалась труднее, чем предыдущая, на каждой он останавливался и отдыхал. Люк на крышу он открыл головой, он не мог поднять руку с канистрой. Он выполз на рубероид и стоял там без сил на четвереньках.

– Эй, ты живой? – Вилли Джо коснулся его плеча.

– Дай передохнуть, – прохрипел Шафт. Он заставлял себя всасывать воздух маленькими глотками, балансируя между отчаянным желанием дышать и раздирающей грудь болью. Он едва смог поднять голову, чтобы оглядеться. Крыши везде одинаковы – в Гарлеме, Гринвич-Виллидж или в аду. С осени до весны, пока не настало время принимать солнечные ванны, жильцы валят на них всякий мусор.

– Поищи вокруг доски и палки. Подлиннее, – сказал Шафт.

– Зачем?

– Я не перепрыгну на соседнюю крышу. Нужно строить мост.

Вилли Джо отправился на поиски – большой коричневый бурундук, подбирающий орехи здесь и там и сносящий их в одну кучу. Доски валялись повсюду. Наверное, сторожа забили ими подвалы и потом стали таскать сюда. Когда Шафт попытался встать на ноги, его пистолет выпал из-за пояса и тяжело грохнулся о крышу.

– Не сейчас, детка, – сказал Шафт, надеясь, что под ним не спит какая-нибудь старая леди, которая больше всего на свете боится грабителей. Секунду он не двигался, взмахом руки призвав Вилли Джо замереть. Подобрав пистолет, он взял канистру и на цыпочках подошел к краю крыши. От соседнего дома на Томпсон-стрит его отделяло только восемь футов. Он не был уверен, что это тот дом. Нужно будет заглянуть с крыши во двор. К тому времени боевики Буфорда уже будут перед домом. Они знают номер.

Вилли Джо набрал кучу досок в десять – двенадцать футов длиной. Вместе (Шафт помогал как мог) они перекинули их по одной через переулок.

– Думаешь, они нас выдержат? – усомнился Вилли Джо.

– Что, у тебя есть другие? – вспылил Шафт и тут же пожалел об этом. Он не имел права оскорблять своего помощника. Строя мост, Вилли Джо свешивался через парапет так безропотно, как мойщик окон, висящий на краю вечности на страховочных ремнях. А ведь у Вилли Джо не было страховки.

Шафт взглянул на доски между домами, и во рту у него пересохло.

– Слушай, – зашептал он Вилли Джо, – я не могу идти. Я полезу на четвереньках. Если я сорвусь, сразу уходи отсюда. Одному тебе здесь нечего делать.

Вилли Джо кивнул.

Голова кружилась, все тело сводило болью, когда он, кренясь и дрожа, на четвереньках заполз на парапет. Доски лежали неплотно. Канистру с бензином он поставил на мост впереди себя, наклонился и схватил ручку зубами. Голову камнем потянуло вниз, но он смог продвинуться на несколько дюймов. Одно колено, второе, несколько дюймов за раз. Ему хотелось лечь на доски лицом вниз и лежать так, забыв обо всем. Сердце громыхало у него в ушах. Еще чуть-чуть – и голова взорвется. Дюйм за дюймом, останавливаться нельзя. Шум в ушах стал еще громче. Он вдруг понял, что это не его голова, а полицейские сирены – все копы города мчатся в Вашингтон-сквер. Капля удовольствия в океане боли разбудила смех. Смеяться нельзя, нельзя разжимать зубы. Надо спешить. Теперь остается мало времени.

Андероцци снял трубку на второй трели:

– Да?

– Это в Вашингтон-сквер, – сказал комиссар.

– А я думал, что это сирены воют.

– Там такая свалка, что силы быстрого реагирования не могут ничего поделать.

– Почему?

– Некого бить, кроме белых. На деревьях засели пятнадцать или двадцать черных, бросают в них бутылки и ругаются.

– А полиция что делает?

– Защищает этих черных мерзавцев тем, что дубасит белых по головам, пытаясь прорваться к деревьям.

– Прекрасно.

– Подожди.

Комиссар разговаривал по срочной связи. Андероцци использовал паузу, чтобы надеть пиджак, висевший на спинке стула. Сейчас придется выезжать. Интересно, сидит ли Шафт на дереве? Наверное, сидит.

– Все изменилось, – заорал комиссар.

– Как?

– Все черные из Гринвич-Виллидж стекаются в Вашингтон-сквер. Белые в ловушке между ними и полицией.

– А на деревьях кто?

– Когда об этом узнает мэр, будем мы. Я еду туда. Заберу тебя по дороге.

Шафт посмотрел вниз на Томпсон-стрит. Люди Буфорда стояли спереди и сзади третьего от них с Вилли Джо дома. Он двинулся к ним, быстро, как только мог, осторожно переступая через барьеры на стыке двух крыш и местами вздыбленный бетон. Когда они подошли к нужному дому, он забрал у Вилли Джо газеты. Сделав большой ком, туго обмотал его веревкой и спустил до темного окна на третьем этаже, где он повис, как газетная луна. Конец веревки Шафт положил на крышу и придавил кирпичами, валявшимися неподалеку. Затем настала очередь канистры с бензином.

– Вилли Джо, – позвал он, наблюдая, как бензин быстро бежит по веревке и мочит бумагу. – Я пойду вниз. – Пары бензина проникли в его смятые ноздри. Ему нравился этот запах.

– Я с тобой. Один ты никуда не дойдешь.

– Заткнись и слушай. Когда услышишь выстрелы, поджигай веревку. У тебя есть спички?

Вилли Джо похлопал себя по карманам и вытащил коробок спичек.

– Подожги веревку и беги отсюда. Той же дорогой. Если будут спрашивать, говори, что ты доставлял груз. Понятно?

– Понятно.

– Увидимся, Вилли Джо.

Шафт пинком отбросил крышку люка и заглянул вниз. Такая же лестница. Спускаться будет легче, да и канистра уже наполовину пуста. Яркий загорится фонарик. Стоя наполовину в люке, он оглянулся на Вилли Джо. Он хотел подмигнуть ему, но у него не вышло.

Спуск занял у Шафта около минуты. Даже здесь были слышны сирены. Бен Буфорд, продержись еще немного, думал он. Пусть десять черных еще спокойно поторчат у дома на Томпсон-стрит, пусть никто их не прогонит и ни о чем ни спросит.

С верхней площадки Шафт видел всю лестницу донизу. Открыв канистру, он вылил остатки бензина в пустоту. Жидкость побежала, покатилась, запрыгала по лестничным пролетам, наполняя здание тяжелым запахом беды, который не спутаешь ни с каким другим. Час назад они спустили его с этой лестницы, как мешок с пустыми бутылками. Теперь он сам швырнул вниз канистру и послушал, как она гремит по ступенькам и пустым эхом хлопается под лестницей. Он достал пистолет, нащупал в кармане запасную обойму.

– Пожар! – закричал он, насколько позволяло дыхание, и пальнул в крышу. – Горим!

Вокруг него поднялось облако пыли и штукатурки.

– Пожар! – Еще три выстрела в крышу. – Мы в ловушке! – Бах! Бах! Бах! Итого семь. В обойме оставался один патрон. Он бросил ее на пол и вставил новую.

Бах! Бах! Бах! Как здорово! Как Четвертое июля и Хэллоуин сразу! Забыв про боль, он сделал полный вдох и пронзительно завизжал:

– Я горю! Пожар! – И расстрелял обойму до конца.

Когда он убил Чарльза Кароли, ни одна сволочь не высунула носа в коридор. Теперь крысиное гнездо зашевелилось. Крики, визг, топот.

– Бензин! – воскликнул мужской голос. – Здесь бензин!

– Пожар! – кричал Шафт. – Ниггеры! Ниггеры идут!

Двери с грохотом распахивались. Люди бегали, сталкивались, падали. Шафт палил во все стороны и визжал, изображая жертву из фильма ужасов класса "В". Когда у него осталась последняя обойма, он стал спускаться, прислушиваясь к хаосу и пытаясь угадать в нем голоса тех, за кем он пришел. Медленно и осторожно, прижимаясь к стене, он шел вниз. Вдруг над ним распахнулась дверь. Он обернулся и увидел женщину в ночной сорочке и мужчину в трусах. Женщина взвизгнула. Мужчина имел потрясенный вид.

– Идите вниз, сюда. Полиция. Сохраняйте спокойствие. Сюда. – Он указал стволом туда, где царил хаос. Они сами его создавали. Пара в панике ринулась мимо него.

Он узнал коридор. Остатки Чарльза Кароли уже соскребли со стены. Дверь была открыта, невинно блестел новый медный замок. Он знал, что там никого нет. Кровать была пуста. Сигарета дымилась в пепельнице на кухонном столе. За окном полыхал огромный шар. Шафт вернулся на лестницу и пошел вниз. Под ним толпа ревела безумием. Никогда в жизни он не слышал столько непристойностей, даже на войне. Что было бы, случись настоящий пожар?

Он спускался, прижимаясь к стене, держа пистолет наготове. Сейчас... сейчас... Он слышал, как кто-то торопливо поднимается ему навстречу. Потом возникло лицо. Шафт хорошо его помнил. Он запомнил его навсегда. Лицо было изумленное, до того неверящее, что вплотную приблизилось к дулу пистолета. Шафт нажал на курок, лицо исчезло.

Перешагнув через тело, он пошел дальше. На площадке второго этажа он нашел Беатрис. Она была голая. Резиновая кукла, забытая в углу. Левой рукой Шафт подцепил ее за руку и плечи, а правую руку с пистолетом просунул под колени. Она была сравнительно легкая, но он чуть не умер, поднимая ее. Он плелся с ней вниз и вслух уговаривал себя потерпеть.

На улице раздались два выстрела, потом еще один. Он шел как зомби, таща на руках невесту Франкенштейна. Он что-то бормотал, всхлипывал, моргал, чтобы глаза не закрывались. Он не слышал себя, его голос потонул в общем безумном реве.

На улице была небольшая толпа. Он различал танцующие черные лица, белые выбегали в нижнем белье, взлетали кулаки. На земле лежало тело, нет, два тела. По Томпсон-стрит, расталкивая людей, пробирался белый автомобиль. Толстяк в пижаме не успел отскочить, и машина проехала по его ноге. Он закричал и откатился в окружающую людскую массу.

– Черт побери, Вилли Джо, – сказал, а может, и подумал, Шафт. Точно он так и не узнал, потому что в этот момент потерял сознание.