Дети аквамарина

Один

Бывать прежде на Монтекристо Дане не приходилось. Наверное, сейчас был неподходящий случай вертеть головой по сторонам, но ставшее второй натурой репортёрское любопытство она пересилить не могла.

Аэродромная площадка располагалась на крыше города-бункера. Конвертоплан подрулил к посадочному терминалу, выдвинулся гибкий шлюз, чмокнул, присасываясь к борту машины, так что на поверхность выходить не пришлось, шаг — и ты внутри бункера. В карантинном отсеке ждала знакомая последовательность действий: сначала они втроём с пилотом и сопровождавшим безопасником провели внешнюю обработку костюмов биозащиты, затем разошлись по санитарным кабинам для гигиенических процедур. Выданный Дане серо-лиловый комбинезон оказался подобран по размеру. С одной стороны, всегда приятно, когда одежда не жмёт и не болтается как на вешалке. С другой — в «Генезисе» знали о ней подозрительно много.

За дверью карантинного отсека её ждала сопредседатель Раймон. Такого Дана не ожидала. Нечасто топ-менеджер корпорации лично встречает журналиста. Женщина заметила растерянность гостьи, улыбнулась.

— Ещё раз здравствуйте, Дана. Как добрались, без происшествий?

— Спасибо, хорошо.

Теперь, когда они стояли рядом, а не смотрели друг на друга через голосферы экранов, было очевидно, что Фаусте Раймон вовсе не сорок и даже не пятьдесят. Женщина оставалась элегантной и привлекательной, но мелочи, заметные профессиональному взгляду журналиста, выдавали. Смотрела сопредседатель на гостью сверху вниз и с высоты своего возраста и благодаря росту — была на полголовы выше, а каблуки его ещё добавляли. В придачу контраст между тёмно-синим деловым костюмом с неоново-белой блузой и галстуком, телесного цвета чулками и модельными туфлями, с одной стороны, и рабочим комбинезоном, с другой, недвусмысленно указывал, кто руководитель, а кто — рядовой сотрудник, кто главный, а кого звать никак. Осознавать это подчёркнутое различие было неприятно, поэтому Дана спросила первое, что на ум пришло:

— Вы не делаете тесты заходящим в город?

— В вашем случае для этого нет нужды. Вы ведь не покидали машину, не делали промежуточных посадок.

Дана хотела возразить, что в Карфагене это не посчитали бы веской причиной для исключения из правил. Промолчала. Тут не Карфаген, тут иные порядки.

Фауста Раймон повернулась, предложила:

— Пойдёмте, покажу вам кое-что. Надеюсь, большинство ваших вопросов отпадут сами собой.

Лифтом они опустились на два этажа, пошли по безликим, хоть и достаточно широким, коридорам. Дана, как любой человек, выросший в купольном городе, уверенно ориентировалась в закрытых помещениях. Однако здесь глазу, в самом деле, не за что было зацепиться. Лишь двухзначные номера у каждого разветвления, да трёхзначные на однотипных дверях с электронными замками подсказывали, что они не ходят по кругу. Коридоры были пустынными, город-бункер словно вымер. Конечно, это не так, просто лаборатории, где кипела работа, находились гораздо глубже. На этом ярусе располагались жилые комнаты сотрудников, действительно пустующие в разгар рабочего дня.

Одного человека они всё же встретили. Среднего роста мужчина со светло-русыми, какими-то прилизанными волосами, одетый в мягкий костюм полуделового-полуспортивного покроя, катил носилки. Под зеленоватой пластиковой простынёю угадывалось человеческое тело. Незнакомец скользнул безразличным взглядом по журналистке, разминулся с ней, не замедляя шаг. Дана покосилась на спутницу. Та пояснила:

— Виновник гибели Франка Ленартса и профессора Моннета.

Дана фыркнула.

— Если таким способом вы пытаетесь оправдаться...

— Это не оправдание, это необходимая жестокость, — перебила её Раймон.

Путешествие по коридорам закончилось у ещё одной лифтовой кабины. Теперь они поднимались — опять-таки на два этажа. Подобная планировка показалась Дане забавной. Если только ей специально не устроили «встречу» с трупом. Задать вопрос она не успела, — лифт привёз их на офисный ярус, не многолюдный, но и не пустынный. Дверь, открытая Раймон, вела в её собственную приёмную. Девушка-секретарь проворно поднялась из-за стола, приветствуя.

— Я занята. Для всех, — бросила начальница, направляясь к своему кабинету.

Дана вошла следом, остановилась, ожидая, пока Раймон плотно закроет дверь. Это был типичный кабинет высокопоставленного управленца: стол с аккуратно разложенными гаджетами, удобные кресла вокруг, стеллаж с экзотическими фигурками и десятком старинных, бумажных ещё, книг, эстампы гравюр на стенах. Одну из стен полностью занимало окно, выключенное сейчас.

— Прошу! — произнесла Раймон, указывая почему-то не на кресла, а на стену с мёртвым окном.

Удивлённая, Дана послушно шагнула к нему. Тут же услышала шум сервомоторчиков. Жалюзи на стене пришли в движение. Там была не голографическая имитация — самое настоящее окно.

За бронированным стеклом находился небольшой садик, они смотрели на него с высоты второго этажа. Лужайки газонной травы, невысокие деревья с пышными кронами, искусно обрезанными садовником, затейливые лабиринты из густого кустарника с округлыми тёмно-зелёными листьями, синее небо вверху — защитного перекрытия над садиком не было, в нём царствовала атмосфера внешнего мира. Посреди садика была устроена большая песочница. Троица малышей трёх-четырёхлетнего возраста увлечённо возводила крепость с башенками. Лица и кисти рук наряженных в разноцветные комбинезончики детей были покрыты чем-то лилово-серым, волосы и губы выкрашены в ярко-синий цвет.

В стороне от песочницы на траве сидели две девочки чуть постарше, тоже в ярких комбинезонах. Одна, с тугими синими косичками, старательно плела венок из стебельков. Кудрявая подружка её тискала сразу двух котят, пятнистого чёрно-белого и серого полосатика. Мамаша-кошка нежилась на солнышке неподалёку, вполне спокойная за потомство.

В противоположном конце садика мальчишка, ровесник девочек, взобрался на спину чёрного лохматого ньюфаундленда. Здоровенный псина добродушно повиливал хвостом, но изображать ездовую лошадку не желал категорически.

В песочнице случилась заминка: рука одного из малышей попала под пластиковую лопатку приятеля. Реветь он не стал, просто сел и сунул в рот палец. Лиловый, перемазанный песком палец — в рот.

Дана не заметила, как её рот открылся сам собой. С реальностью картинку за окном связывало единственное: присматривающие за детьми воспитательницы в аквамаринового цвета костюмах полной биозащиты.

— Кианетики, — произнесла Раймон прежде, чем к гостье вернулся дар речи. — Будущее нашего мира.

Дана рассмотрела наконец — на коже и волосах детей нет краски. Это их природный цвет!

— Кто? Они... — «...дети инопланетян?», — возникшая в голове мысль была первой и единственной.

Должно быть, дурацкое предположение настолько явственно отразилось на её лице, что хозяйка кабинета рассмеялась. Покачала головой.

— Нет-нет! Они такие же люди, как мы. С единственным отличием — они неуязвимы для любой инфекции, поражающей теплокровных. Зоонозные пандемии можно забыть как страшный сон.

Раймон подошла к креслу, села. Предложила:

— А теперь я начну отвечать на вопросы, которые вы пытаетесь сформулировать.

Последние сто лет история человечества больше всего походила на бегуна, наматывающего круги по стадиону. Приз в этой гонке — выживание, и соперник не знает усталости. Каждый его шаг — смертоносная эпидемия. Ответ — лекарства и вакцины, защищающие от болезни. Но едва он сделан, очередная бактерия, вирус или прион прорывает межвидовой барьер, и нужны новые средства защиты. Круговерть всё быстрее, быстрее, быстрее. Финиша у этой гонки нет, бегуну остаётся либо упасть замертво, либо вырваться из порочного круга.

Исследователи «Генезиса» такой выход нашли. Кислородный обмен на основе гемоглобина — залог существования всех теплокровных обитателей планеты Земля, их «родовая метка». Казалось бы, невозможно представить человека отдельно от алой крови, пульсирующей в его артериях и венах, от эритроцитов, доставляющих кислород во все ткани организма. Однако эволюции известен иной путь. Гемоцианин — функциональный аналог гемоглобина, белок, также способный присоединять и отщеплять молекулы кислорода. Он основа жизни многих отрядов головоногих, ракообразных, паукообразных, многоножек, и он же — убийца патогенов теплокровных. Если бы удалось получить гемоцианин человека, заменить «железную» кровь на «медную», это стало бы действительно непреодолимой преградой на пути инфекций — на сотни тысяч, а то и миллионы лет вперёд.

Исследования и эксперименты увенчались блестящей победой. Но гонка за выживанием на этом не закончилась. Шесть малышей, играющих в саду, были «детьми из пробирки» в буквальном смысле этого слова. Их зародыши собирали чуть ли не по молекуле, выращивали в искусственной матке от эмбриона до полноценного человеческого организма. Чтобы создать целое поколение, такой способ не годился. Требовалось модифицировать естественный репродукционный процесс. «Генезис» справился и с этим. В лаборатории Франка Ленартса создали векторный вирус, доставляющий в созревшую человеческую яйцеклетку необходимый генетический материал и встраивающий его в нужный участок ДНК. Медики Программы Сохранения Вида начали вакцинацию жительниц континента... Увы, благое намерение обернулось дорогой в ад.

— Синдром Винке — последствия ваших прививок, я верно догадалась?! — не удержавшись, перебила сопредседателя Дана. Прикусила губу. Согласно её блефу, она должна не догадываться, а знать это наверняка!

— Да, — Раймон не обратила внимания на оговорку. Продолжила рассказ. — За несколько поколений жизни в условиях нарастающего давления патогенного микробиологического фона организм людей внешнего мира превратился в настоящий коктейль из вирусных штаммов. Предугадать, каким будет иммунный ответ в каждом отдельном случае, невозможно. Вынашивание ребёнка-кианетика становилось для женщины смертным приговором. «Генезис» прекратил прививочную компанию, развернул полевой госпиталь, пытаясь спасти если не матерей, то хотя бы часть недоношенных младенцев.

Одновременно с этим я приняла трудное решение. — Лицо Фаусты Раймон не выражало никаких эмоций, словно пластиковая маска. — Если родительницами первого поколения кианетиков не могут быть женщины из внешнего мира, то ими должны стать горожанки. Я использовала всё своё влияние в ЕМА, чтобы продавить сертификацию новой версии «мультирекса» без дополнительных независимых тестирований. Конечно, наших мощностей не хватит, чтобы обеспечить вакциной всех женщин, хоть мы постепенно и увеличиваем охват. На первом этапе отбираются самые здоровые, активные, планирующие завести потомство. Если у нас появится десять тысяч детей-кианетиков, это уже будет победой. О том, чтобы передать технологию муниципальным фармзаводам, тем более — другим корпорациям, речи не идёт, разумеется. Всю правду о вакцине знает очень ограниченный круг лиц...

Сопредседатель запнулась. Признала:

— Недостаточно ограниченный, как оказалось. Создатель векторного вируса был категорически против массовой вакцинации в городах. Переубедить его я не смогла, попытка насильно удержать на Монтекристо закончилась плачевно.

Дана слушала как заворожённая. Снова посмотрела на садик, где воспитательницы выкатили на газон низенький столик с чашками и тарелками. Пикник на природе?! Подумать только! Малыши покидали песочницу неохотно, зато старшие девочки уже сидели за столом. А на столе перед ними — серый котёнок. Протянул лапку, намереваясь стянуть сэндвич с блюда. Воспитательница сделала замечание, девочка с синими кудряшками засмеялась, сгребла любимца в охапку, посадила на колени подружке, — на её собственных лежал, свернувшись калачиком, чёрно-белый. О том, что после этого нужно тщательно обработать руки антисептиком, — как минимум! — ей, видимо, никогда не говорили.

Дана с трудом оторвала взгляд от картинки, больше похожей на кадры фантастического фильма, чем на реальность. Подошла к столу, села напротив Раймон. Уточнила:

— Вы утверждаете, что эти дети не подвержены никаким болезням?

— Никаким инфекционным заболеваниям, — поправила та. — Но это не всё. Выносливость и приспособляемость у них значительно выше, чем у нас. Они никогда не столкнутся с канцерогенезом, жить будут по крайней мере вдвое дольше. Гемоцианин преподнёс много дополнительных бонусов.

Не удержавшись, Дана ударила ладонью по столу.

— Так какого чёрта?! Мы же не во втором тысячелетии живём, чтобы считать цвет кожи и крови важнее жизни и здоровья. Вместо того чтобы разводить секретность, об открытии надо трубить на весь мир! Все ресурсы планеты бросить на создание вашей вакцины! Штаты, Китай, русские — пусть этим займутся все! Каждый день рождаются тысячи детей, обречённых жить взаперти, дышать стерильным воздухом, пить дистиллированную воду, питаться синтетической пищей пополам с лекарствами, следить за календарём прививок и молиться, чтобы новый штамм не добрался-таки до них, — я говорю о купольных городах, не о внешнем мире! Все эти дети могли бы уже рождаться свободными хозяевами собственной планеты! Корпорация зарабатывает деньги на человеческом здоровье, это понятно. Но строить бизнес на выживании?!

Гневная тирада не произвела на Фаусту Раймон ни малейшего впечатления. Всё с той же маской безразличия на лице она возразила:

— Лично я не заработала на открытии ни цента. Программа Сохранения Вида изначально создавалась как бесприбыльный проект. Более того, все свободные деньги корпорации сейчас вкладываются в него.

— Тогда я не понимаю...

— Потому что я не сказала вам самое главное. И самое страшное. Гемоглобиновая кровеносная система матери и гемоцианиновая плода вступают в конфликт к концу второго месяца беременности. Гематоплацентарный барьер не может защитить организм женщины от отравления соединениями меди. Предположительно летальность составит двадцать — двадцать пять процентов. И в любом случае здоровье роженицы будет необратимо подорвано, забеременеть повторно она не сможет. Когда начнут рождаться кианетики, «Генезис» обнародует всю правду. Нас не простят, но, надеюсь, поймут. Я делаю ставку на материнский инстинкт. Конечно, и отказов будет много. К этому Программа Сохранения Вида готова. Когда появится поколение кианетиков, мы сможем его вырастить и воспитать. Но пока нужно хранить секрет. Женщинам придётся заплатить слишком высокую цену ради спасения человечества. Никто не согласится на такое добровольно. Вы бы согласились?.. — Раймон запнулась. Поправила себя: — Вы согласитесь вынашивать кианетика, зная теперь всю правду? У вас есть неделя, чтобы прервать беременность и спасти себя. Простите.

Ведро холодной воды, опрокинутое на голову. Хуже — Дану словно целиком вморозили в ледяную глыбу. Только у замороженных не выступает испарина, а она ощущала, как холодные капли скатываются по спине и груди, гигроскопичный материал комбинезона не справлялся. Услышанное было... нет, «ужасно» — неподходящее слово. Катастрофично — для человеческой цивилизации и для неё персонально. Дана думала, что готова ко всему, к любой правде. Ошиблась.

Раймон терпеливо ждала. Сколько длилось молчание? Минуту? Две? Дольше? Может быть, дети в саду закончили пить какао, ушли на тихий час или вновь занялись играми? С неожиданной чёткостью Дана поняла, что ребёнок у неё под сердцем родится таким же синеволосым, лиловокожим... и у него будет собственный котёнок — живой, а не синтетическая игрушка. Она спросила:

— Фауста, у вас есть дети?

Впервые за время их знакомства на лице сопредседателя отразилась эмоция. Вопрос явно озадачил её, но она ответила:

— Нет. Для меня это всегда было непозволительной роскошью.

— Тогда понятно. Понятно, почему материнство для вас нечто умозрительное, всего лишь «инстинкт».

Раймон была умной женщиной, «разжёвывать» мысль для неё не требовалось.

— Считаете, женщины согласятся рисковать жизнью, жертвовать собой ради потомства? — в голосе её звучало нескрываемое сомнение. — Не спорю, история богата подобными примерами. Но всё же... Мне кажется, это не столько осознанная потребность, сколько наследие животного мира, из которого мы вышли. Современный человек — существо скорее социальное, чем биологическое, продукт цивилизации, коллективного морально-этического воздействия. Приобретённое всё сильнее довлеет над врождённым, разум — над древними инстинктами, свобода выбора — над потребностями вида, индивидуальный эгоизм — над коллективной целесообразностью.

Она провозглашала бесспорные истины и не понимала, что каждой новой сентенцией противоречит себе. Человек, создавший Программу, призванную защитить вид Homo sapiens от последствий эгоистичных поступков отдельных его представителей, была законченной эгоисткой, не сомневающейся в своём праве решать за всё человечество.

Дана улыбнулась. Озноб прошёл, сковывавшая её ледяная глыба исчезла. Она приняла решение окончательно и бесповоротно, ничего сложного в этом не было. Захотелось вернуться к окну, ещё раз взглянуть на детей. Но прежде она ответила напряжённо ждущей вердикта собеседнице:

— Вы правы, мы больше не часть животного мира, управляемого инстинктами, послушного воле вожаков. Мы — люди. Именно поэтому у женщины должно быть право выбирать будущее своих детей, — у каждой в отдельности и у всех вместе.

Малышей в садике не оказалось — ушли на тихий час. Собака и кошка с котятами тоже куда-то подевались. Зато на ветке дерева — как раз перед окном, у которого стояла Дана, — сидела небольшая матово-чёрная птичка с белым надхвостьем и светлой полосой на крыльях. Карий глаз удивлённо смотрел на молодую женщину. Видеть людей птице доводилось не часто.

— Мы вернёмся, — шепнула ей Дана. — Обязательно вернёмся, просто выглядеть будем немного иначе. Мы изменимся, и не только внешне, — станем умнее. Я надеюсь.