Дети Трегартов: Волшебница Колдовского мира (часть 3)

Глава 4

Вупсалы — так эти скитальцы называли себя — имели очень смутные представления о своей истории. Из того, что я слышала за время пребывания у них, ничего даже не намекало на то, что они когда-либо были оседлыми, даже во времена, когда Эскор был спокойной страной. У них были торговые инстинкты, и Утта в ответ на мои вопросы говорила, что они, вероятно, были бродячими торговцами, скотоводами или чем-то в этом роде до того, как свернули на варварскую тропу охотников.

Их обычные места кочевий были далеко на западе. Сюда они пришли из-за налетов более сильного народа, который разбивал их отряды и сильно уменьшил кланы. Я также узнала от Утты и ее прислужниц, что на востоке на расстоянии многодневного перехода — по стандартам племени — есть другое море или вообще широкое водяное пространство, откуда пришли те их враги.

Они, как и салкары, жили на кораблях.

Я пыталась получить ответ, более точную информацию, рисуя карту, но то ли они и в самом деле не имели таких сведений, то ли из-за какой-то природной осторожности сознательно путали, так что подробностей не удалось узнать.

Им было тревожно на западе, неуютно, но они не могли осесть здесь и только бесцельно бродили у подножий гор, оставаясь на одном месте не больше дней, чем пальцев на руке. Они были столь примитивны, что, считали только на пальцах. Но, с другой стороны, они были удивительными работниками по металлу. Их украшения и оружие были не менее изящными и красивыми, чем те, что я видела в Эсткарпе, только рисунки более варварские.

Кузнец пользовался у них большим уважением и играл роль жреца в тех племенах, где не было Утты. Я вывела заключение, что очень немногие из этих жрецов были прорицателями и ясновидящими.

Утта могла управлять их воображением и страхом, но не была вождем. У них был вождь Айфинг, человек средних лет, обладающий всеми добродетелями хорошего вождя. Он был храбр, но не безрассуден, имел чувство направления и способность ясно мыслить.

Он не был бессмысленно жесток и, как мне показалось, завидовал Утте, но не решался бросить вызов ее авторитету.

Меня нашел с помощью собаки сын его старшей сестры. Рано утром после того, как Утта потребовала меня к себе, вождь пришел вместе с ним в ее палатку, чтобы предъявить права племянника на мою особу, согласно давнему обычаю.

Племянник стоял чуть позади, очень довольный доводами вождя в его пользу, а я сидела, скрестив ноги, за спиной своей новой хозяйки, пока старшие спорили. Он так жадно смотрел на меня, что я благодарила Далекие Силы, принесшие сюда Утту на мою защиту.

Айфинг изложил дело, которое обычаи делали ясным и неоспоримым. Я не могла следить, за его речью, но прекрасно поняла ее смысл по частым взглядам в мою сторону и по жестам, указывавшим то на меня, то на горы.

Утта выслушала его и одной резкой фразой разбила в куски все его аргументы.

— Девушка пользуется нашей Властью, — сказала она.

Одновременно в моем мозгу появилась мысль: «Видишь вон ту чашу? Подними ее своей волей и поднеси ее Айфингу».

Это было нетрудно сделать в прежние дни, но не теперь. Но в ее приказе была такая сила, что я послушно подняла руку и указала пальцем на серебряную чашу, сфокусировав свою волю на задаче, которую требовала от меня Утта.

Я и теперь думаю, что тут сработала через меня ее воля. Чаша поднялась, пролетела по воздуху и остановилась подле правой руки Айфинга. Он вскрикнул и отдернул руку, как будто чаша была раскалена. Затем он повернулся к племяннику и, возвысив голос, сказал что-то, что явно было руганью, затем снова повернулся к Утте, коснулся рукой лба в знак прощания и вышел, приказав молодому человеку идти вперед.

— Я этого не делала, — медленно сказала я, когда они ушли.

— Успокойся, — прозвучало в моей голове. — Ты сделаешь куда больше, если они будут терпеливы. Или ты желаешь лечь под Сокфора для его удовольствия?

Она улыбнулась, и все ее морщины собрались, когда она уловила мою мгновенную реакцию ужаса и отвращения.

— Это хорошо. Я очень долго служила племени, и ни Айфинг, ни Сокфор и ни кто другой не перешагнут через меня. Запомни это, девушка. Будем вместе делать нашу работу. Я единственная твоя защита от этих услуг, пока ты не вернешь себе свое собственное искусство защиты.

Эта логика дала мне еще большее основание для погружения в тренировки, которые она задумала, и первая из них началась немедленно.

В ее палатке находилось еще две женщины: одна была из племени, почти такая же старая, как Утта, хотя годами много моложе ее. Однако она была гораздо сильнее, чем казалась, и ее тощие руки со сведенными пальцами выполняли большую часть работы в палатке. Это она в плаще с капюшоном бросала травы в костер, когда я впервые появилась в лагере. Звали ее Аторфи, и я редко слышала ее голос. Она была полностью предана Утте, и думаю, что мы, остальные, были в ее глазах лишь тенями ее госпожи.

Женщина по имени Висма, которая привела меня к Утте, также была из вупсалов, но не из этого клана.

Она была, как я узнала, вдовой вождя другого племени вупсалов, погибшего в одной из жестоких междоусобных войн, которые не давали им объединиться в один народ. Айфинг требовал ее, как законную военную добычу, но в его палатке уже было две жены, и одна из них была очень ревнива. После двух-трех дней бурных домашних скандалов он торжественно преподнес эту военную добычу Утте в качестве служанки. В заведении ясновидящей для Висмы было более подходящее место, чем палатка Айфинга, даже если бы она была его первой и единственной женой. Она сама была от природы властной, и ее новое положение связной между Уттой, которая сама редко выходила из палатки, если не считать походов, когда она ехала в санях, укутанная в меха, с остальными членами клана, давало Висме именно то, чего она хотела. Как страж и наблюдатель, она была незаменима.

Я думаю, она сначала негодовала по поводу моего появления, но увидев, что я не вторгаюсь в ее сферу авторитета, приняла меня. В конце концов именно она распространяла слухи о моей растущей силе, чтобы подчеркнуть свое положение в племени.

В этом кочевом обществе наблюдалась двойственная власть. Утта и ее домочадцы представляли общество женщин, пользующихся Властью для поддержки своего правления. Остальные члены племени под руководством Айфинга следовали противоположному образцу — у них главенствовали мужчины.

Я скоро увидела, что Утта была права: мне следовало поторопиться изучить как можно больше, потому что ее смерть была не за горами. Скитальческая жизнь клана не шла ей на пользу в этом холоде, хотя Аторфи и другие старались создать ей максимум комфорта.

Наконец Висма пошла к Айфингу и твердо сказала, что он должен как можно скорее установить более постоянное место для лагеря и обосноваться там на какое-то время, пока Утта еще жива. Этот намек так напугал Айфинга, что он тут же послал своих разведчиков искать такое место.

Служба Утты в течение нескольких поколений приносила его клану «Удачу», как они говорили, значительно большую, чем имели другие их соплеменники.

Спустя десять дней после моего появления клан отправился к востоку. Я не могу сказать, сколько лиг мы оставили между собой и горами, которые все еще виднелись позади. Я много раз просила Утту посмотреть в ее шар и узнать что-нибудь о моих братьях, но она постоянно отвечала, что у нее уже нет сил для такого поиска. До тех пор пока я не научилась помогать ей, это было бы бесполезной тратой ее сил и могло привести старую женщину к смерти. Так что, если я сама хотела пользоваться шаром, в моих же интересах было оберегать Утту от лишнего напряжения и вбирать в себя то, что она могла мне дать. Но я с неудовлетворением заметила, что когда она следовала собственным желаниям, она была гораздо сильнее и могла сделать много больше, чем то, о чем я ее просила.

Я знала, что должна всячески ублажать ее, если хочу получить назад утраченное, и иметь ее в качестве буфера между мною и мужчинами клана, особенно Сокфором, который преследовал меня взглядами, что было действительно опасно. Если бы я вернула себе хоть какую-нибудь часть своей власти, я освободилась бы от этой опасности: настоящую колдунью нелегко взять против ее воли. Моя мать однажды доказала это в крепости Верлейн, когда один из надменных дворян Карстена хотел сделать ее своей наложницей.

Так что я склонила свою волю перед волей Утты. Она была не просто довольна, она торжествовала и почти лихорадочно работала со мной долгие часы, стараясь сделать меня равной себе, насколько могла. Я думаю, это было потому, что она уже много лет искала ученицу и не находила, и теперь все ее надежды сосредоточились на мне.

У нее было мало техники Мудрых женщин, и ее таланты в основном были сродни колдовскому искусству, а не волшебному, так что мне, возможно, было легче приспособиться к ее обучению. Скоро меня начало раздражать, что ее мозг скачет от одной части знаний к другой, вовсе не связанной с предыдущей, и то, что я впитывала, стараясь изо всех сил, было множеством концов и начал, которые, казалось, невозможно привести в порядок.

Я уже начала бояться, что так и останусь ее помощницей, без достаточно прочных знаний в каком-либо направлении, чтобы они послужили мне самой. Вполне вероятно, что именно этого она сама и хотела.

После первых дней путешествия мы дважды устраивали долгую стоянку — один раз на десять дней — во время которых охотники пополняли наши запасы. Перед каждой охотой Утта работала со своей магией, заставляя меня добавлять туда и мою силу.

Результатом ее колдовства были детальные описания, вложенные в мозг охотников, не только мест, где находилась дичь, но и мест, находящихся под влиянием Тени, которых следовало тщательно избегать.

Такие занятия сильно истощали ее, и мы потом не работали по крайней мере день. Но теперь я поняла ценность ее дарования для этого народа и какие опасности и промахи подстерегали кланы, не имевшие такого стража.

На тридцатый день наши сани свернули в узкую долину между двумя грядами утесов, изборожденную замерзшими ручьями.

Мы спустились дальше в узкий конец воронкообразного пространства, где вода уже стояла. Снег здесь стал рыхлым, так что те, кто ехал на санях, не считая Утты, пошли пешком, чтобы облегчить собакам работу.

Наконец снег вообще исчез. Двое молодых людей подбежали, чтобы толкать сани Утты.

На темной земле кое-где появились признаки зелени — сначала мох, а затем трава и кустики. Мы как бы перешагнули из одного сезона в другой всего за несколько шагов.

Было тепло так, что мы сначала откинули капюшоны и распахнули плащи, а затем сняли их. Мужчины и женщины племени оголились до пояса, и я заметила, что моя нижняя туника прилипла к телу от пота.

Мы пришли к потоку. Над нами клубился пар. Я хотела напиться, так как мое горло пересохло, но вода оказалась горячей.

Дыхание этого источника принесло в эту долину почти лето.

Наш ход сильно замедлился — не из-за недостатка снега для прохода саней, а потому что мы время от времени останавливались и Айфинг консультировался с Уттой. Было место, куда клан желал бы войти, но там могли быть опасности. Наконец Утта дала сигнал, что можно идти без страха, и мы вошли в явно излюбленное для лагеря место — излюбленное если не этим кланом, то каким-то другим. Везде были следы старых костров, длинные белые палки, служившие шестами для палаток. Гладкие скалы тоже могли обеспечить добавочную безопасность. Вупсалы быстро устроили более постоянный, чем обычно, лагерь.

Кожаные стены палаток укрепили снаружи новыми каменными стенами, так что в конце концов шкуры остались на виду только на крыше. Благодаря горячему пару в центре этого места требовалось меньше защиты от холода, чем в тех снегах, откуда мы пришли.

Горячий источник снабжал нас водой, не требовавшей подогрева, и мы в нашей палатке тщательно вымылись, что доставило мне истинную радость. Висма достала чистую одежду из разрисованных сундуков и сказала чтобы я надела, как все женщины племени, расписанные символами брюки, широкий, украшенный камнями пояс и множество ожерелий. Она хотела раскрасить мне груди, когда возобновляла рисунки на своих, но я покачала головой. Позднее я узнала от Утты, что мой инстинкт сработал правильно, потому что девственница украшает себя подобным образом только тогда, когда выберет себе воина, а я невольно могла бы вызвать предложение «руки и сердца» какого-нибудь гордого члена племени, принимать которого не собиралась.

Но у меня не было времени углубляться в формальности повседневной жизни, потому что Утта сразу загрузила меня занятиями, давая мне время лишь на еду и сон, я похудела и устала; не знай я раньше муштровки Мудрых женщин, могла бы сломаться, но мне казалось, что сама Утта не страдает, как я.

Она учила меня тому, чем пользовалась для блага клана. Не один раз заставляла меня отвечать на кое-какие просьбы тех, кто приходил к ней. Она сидела и смотрела, а я должна была заменять ее. К моему удивлению, люди клана не обижались на это.

Может быть, присутствие Утты внушало им большее доверие ко мне.

Я научилась излечивающим чарам, чарам для охотников, но в прямое предвидение, которым она пользовалась, она меня пока не включала, и я начала подозревать, что она поступает так намеренно, не желая давать мне возможности контакта с кем-то вне лагеря, что я обязательно бы сделала, поскольку методы такого предвидения и дальновидения, в сущности, те же самые, что и для прямого мысленного поиска.

Мои старания в области личных интересов, похоже, все время встречали препятствия.

Туман, покрывший мои последние дни с Дензилом, рассеялся, и я знала, что значит злоупотреблять этой частью Силы, и что вероятно я никогда не верну ее. Я вспомнила дрожь и жаркое чувство вины, когда Кемок сказал, что я, полностью находясь во власти Тени, пользовалась Зовом, чтобы принудить Киллана выдать Долину. Не удивительно, что теперь эта власть мне запрещена. Такова природа Власти. Если пользоваться ею неправильно или только в личных целях, она может уйти.

Все мои просьбы к Утте позволить узнать мне, живы ли мои братья, оставались без ответа, кроме несколько загадочных утверждений, которые можно было толковать по-разному. Я могла уповать только на нашу крепкую природную связь: я бы знала, если их нет в живых.

Мой счет дней, приколотый булавкой к внутренней стороне куртки, рос, и я подсчитывала, что сделала за это время. Исключая предвидения и мысленный поиск, я уже умела столько же, сколько на втором году обучения у Мудрых женщин, хотя в том, что я теперь изучала, было больше колдовского искусства, чем волшебства. Но и тут еще были пробелы, которые Утта то ли не могла, то ли не хотела заполнить.

Несмотря на то, что нашему лагерю жить здесь было гораздо легче, чем во время путешествий, люди не сидели без дела. Теперь они занялись ремеслами. Меха были выдублены, и из них сшиты одежды, кузнецы стали набирать учеников.

Охотничьи отряды часто уходили из долины горячих источников, и Утта всегда уверяла, что им нечего опасаться. Я сделала вывод, что хотя осенью бывает много рейдеров, зимние месяцы хороши для охоты.

Свободные от этой опасности и от вторжения других кланов, которые были либо истреблены, либо так же подались на запад, вупсалы были в этой местности одни.

Здесь ничего не напоминало Эскор. Мы не видели развалин, не было поблизости мест с дурной репутацией — Тень не успела запятнать их. Люди племени тоже ничем не напоминали Древнюю расу или мутантов, союзников Долины, о которых я часто задумывалась — были ли они уроженцами этого мира или пришли через Врата, открытые магами для прохода из одного мира в другой.

Мы занимались лечением мальчика, которого принесла мать: он упал со скалы и получил множество повреждений. Пользуясь внутренним зрением, я исправила все, погрузив сначала мальчика в глубокий целительный сон, чтобы его движения не мешали моим действиям. Утта ничем не помогала мне, переложив все на меня.

Когда мать унесла ребенка, ясновидящая откинулась на мягкую подушку, служившую ей для поддержки ее скелетообразного тела.

— Хорошо. Ты не зря была названа «дочерью».

Эта похвала означала для меня многое, потому что я уважала знания Утты. Мы не были друзьями, но плыли вместе, как две щепки, срубленные с одного дерева и брошенные в воду. Ее преклонный возраст, опыт и знания разделяли нас и внушали мне почтение, а договор связывал.

— Я стара, — продолжала она. — Если я посмотрю в это…

Она указала на шар, стоявший рядом с ней.

— Я не увижу ничего, кроме финального занавеса.

Она замолчала, но меня удерживало возле нее ощущение, что она хочет сказать что-то очень важное для меня. Она приподняла руку и указала на вход нашей палатки. Даже слабое движение, видимо, утомило ее.

— Посмотри… под циновкой…

У входа лежала темная циновка, сплетенная не из полосок кожи и меха, как другие, а из какого-то растительного материала. Циновка была очень старая. Когда я по приказу Утты подняла эту циновку, то увидела на обратной ее стороне нечто, чего раньше не видела.

— Руку… над… этим…

Мысленные слова Утты звучали как ужасающий шепот. Я перевернула циновку и протянула руку над ее поверхностью, и сразу линии на циновке загорелись, и руны на ней ожили.

Тогда я поняла, что оковы, которые Утта наложила на меня, не зависели от моей воли, а были под властью ее желаний. Это связывало меня с ней и с ее образом жизни.

Во мне вспыхнуло возмущение.

Она приподнялась. Руки ее упали.

— Мой народ нуждается…

Было ли это оправданием, началом просьбы? Но ведь это не мой народ, и он не принимал меня. Я не пыталась бежать раньше, потому что Утта предложила вернуть мне утраченные знания. Но если она и в самом деле уйдет за финальный занавес, то уйду и я!

Она легко читала мои мысли. При наших отношениях я не могла закрыться от нее.

Она медленно покачала головой.

— Нет, — ответила она на мой план. — Ты нужна им.

— Я не их ясновидящая, — быстро возразила я.

— Будешь…

Я не могла с ней спорить. Она как-то сразу осунулась, усохла, словно это слабое столкновение ее и моей воли истощило ее чуть ли не до смерти. Я встревожилась и позвала Аторфи. Мы дали Утте укрепляющего, но видимо, настало время, когда оно не могло больше удерживать боровшийся разум в изношенной одежде плоти. Она еще жила, но держалась одним разумом, который нетерпеливо рвал эти ненужные связи с миром, желая вырваться на свободу и исчезнуть.

Она лежала так, и этот, и следующий день. Тщетно Аторфи и Висма делали все, что могли, чтобы поднять ее. Но она все еще имела слабую связь с землей и с нами. Когда я выглянула из палатки, то увидела, что весь клан молча сидит, глядя на дверь.

К полуночи на Утту внезапно нахлынула волна жизни. Я почувствовала ее приказ, когда глаза ее открылись и она взглянула на нас осознанно и требовательно.

— Айфинга!

Я подошла к двери и сделала знак вождю, сидевшему между двумя кострами, которые люди развели как защиту от того, что могло наползти из темноты. Айфинг пошел неохотно, но и без промедления.

Висма и Аторфи приподняли Утту повыше на подпорке, так что она почти сидела.

Она сделала правой рукой жест, подзывая меня.

Висма посторонилась, давая мне дорогу. Я встала на колени и взяла холодную руку Утты. Ее пальцы крепко, до боли, сцепились с моими, но ее мозг больше не касался меня. Она держала меня, но смотрела на Айфинга. Он опустился на колени на почтительном расстояния от Утты. Она заговорила вслух, и голос ее был крепким, вероятно таким, как в дни ее молодости.

— Айфинг, сын Трина, сын Кейна, сын Джепа, сын Эверета, сын Столла, сын Кжола, чей отец Опсон был моим первым супругом, настало время, когда я шагну за финальной занавес и уйду от вас.

Он тихо вскрикнул, но она подняла руку, держа меня другой своей рукой, а затем протянула к нему обе руки, подтягивая мою.

Он тоже протянул к ней обе руки, и я увидела в его лице не личную печаль, а страх, который испытывает ребенок, оставленный взрослым, чье присутствие означало защиту от ужасов тьмы и неизвестности.

Утта вложила мою руку в его ладони, и он сжал ее так крепко, что я вскрикнула, поскольку не ожидала ничего подобного.

— Я сделала для вас все, что могла, — сказала она. Этот гортанный язык, которому я выучилась, был так же груб для моих ушей, как и жестокий захват моей руки Айфингом.

— Я воспитала другую, чтобы она служила вам, как служила я. — Утта сделала усилие, чтобы выпрямиться и покачнулась.

— Я сделала все!

Последнее слово она выкрикнула с торжеством, как военный клич, брошенный в лицо смерти. Затем она упала назад, и последняя ниточка, связывавшая ее с нами, порвалась навсегда.