Дева и цыган

10

Солнце стояло уже высоко, а селяне с лестницами все не могли переправиться через реку Пэпл. Мост снесло. Но сейчас вода отступала, дом накренился, будто застыл перед рекой в чопорном поклоне, вокруг нанесло ила, досок, всякого хлама; западная стена обвалилась, зияли страшные прогалы комнат на обоих этажах; на земле — груда кирпичей и штукатурки.

Никаких признаков жизни в доме не было видно. Из-за реки за домом наблюдал садовник, пришла и кухарка — ее разбирало любопытство. Когда она увидела бегущего к дому цыгана, то решила, что он грабитель и душегуб, и убежала, схоронившись меж лиственницами на склоне. Там же, на задах, приметила она и его повозку. Уже вечером садовник отвел лошадь на постоялый двор в ближнем селении.

Вот и все, что узнали жители Пэплуика, пока не переправились с лестницами через реку. К дому подошли опасливо — не ровен час рухнет, так он накренился фасадом, а заднюю стену точно срезало. С благоговейным страхом взирали на безмолвные ряды книг на полках в настоятельском кабинете, на бабушкину кровать с массивным медным остовом — одной ножкой она, словно ища опоры, повисла над пустотой, на развороченную комнату прислуги на втором этаже. Служанка и кухарка всплакнули. Кто-то из мужчин отважился пролезть через разбитое кухонное окно на первый этаж. Там на полу, среди ила и обломков мебели, он увидел бабушкино тело. Точнее, увидел он лишь ногу в черной мягкой туфле, торчащую из месива, и в ужасе убежал.

По словам садовника, Иветты в доме быть не могло. Он видел, как ее и цыгана поток настиг в саду. Однако полицейский настоятельно попросил осмотреть дом, и братья Фрамли с готовностью бросились связывать две лестницы. Хором покликали Иветту, но без толку. Ответа не дождались.

Подняли лестницу, Боб Фрамли залез наверх, вышиб окно и оказался в комнате тети Цецилии. Ему стало жутко: все-то в этом доме знакомо до мелочей, и вот теперь этот дом мертв. И с минуты на минуту может обрушиться.

Едва поставили лестницу, как из соседнего селения прибежали с известием, что на постоялый двор приходила старая цыганка и сказала, что ее сын видел Иветту на крыше дома. Но полицейский уже залез наверх и высадил окно в комнате Иветты.

Услышав звон стекла, она очнулась от глубокого сна, вздрогнула всем телом, закричала и еще плотнее закуталась в простыню. Полицейский лишь изумленно ахнул.

— Мисс Иветта, это вы?

Повернулся и крикнул стоявшим внизу:

— Мисс Иветта здесь, в постели!

И застыл на лестнице, опасливо уцепившись за подоконник. Был он холост и, как себя держать, не знал.

Прикрывшись простыней, Иветта села на постели. Волосы у нее растрепались, взгляд безумный — она еще не отошла ото сна.

Убоявшись шаткой лестницы, полицейский перелез через подоконник в комнату.

— Не бойтесь, мисс! — проговорил он. — Не волнуйтесь. Вы в безопасности.

От чего в безопасности? От кого? Со сна ей пришло в голову, что полицейский имеет в виду цыгана. Да, первым делом она подумала о нем. Где-то он, спасший ее от великого потопа человек?

Рядом его нет. Нет! А в комнате полицейский. Что ему надо?

Она потерла ладонью лоб.

— Одевайтесь, мисс, и мы спустим вас на землю. Дом может рухнуть. Я полагаю, в других комнатах никого нет?

Он осторожно ступил в коридор и с ужасом уставился на прогал вместо стены. Далеко на дороге, змеившейся по солнечному склону холма, он увидел машину настоятеля.

На застывшем лице Иветты запечатлелось лишь разочарование. Она проворно поднялась с постели, прикрываясь простыней, быстро оглядела себя и открыла гардероб. Оделась, посмотрела в зеркало, ахнула: волосы всклокочены. Впрочем, не все ли сейчас равно! Цыгана ведь рядом нет!

Грязной кучей валялась на полу ее одежда. А там, где он оставил свою, — лишь грязное пятно на ковре да два окровавленных полотенца. И больше никаких следов. Иветта стала приглаживать волосы. Постучал полицейский.

— Войдите, — откликнулась Иветта.

Он с облегчением заметил, что она уже одета и, кажется, в здравом уме.

— Нам бы, мисс, поскорее выбраться отсюда, дом вот-вот рухнет, — повторил он.

— Да что вы говорите! — спокойно взглянула на него Иветта. — Неужто рухнет?

Снизу закричали. Иветта подошла к окну. Внизу она увидела отца. Заливаясь слезами, он воздевал к ней руки.

— Папа, я жива-здорова! — говорила Иветта спокойно, хотя душа полнилась совсем иными чувствами. Ни за что не расскажет она ему о цыгане! По щекам у нее тоже побежали слезы.

— Не плачьте, мисс, не плачьте. Господин настоятель лишился матери, но он благодарен небу, что сохранил дочь! Ведь мы все думали, что и вы утонули, даже не сомневались.

— Значит, бабушка утонула? — спросила Иветта.

— Вероятно. Бедняжка! — скорбно произнес полицейский.

Иветта достала носовой платок (за ним пришлось лезть в гардероб), вытерла слезы.

— Не бойтесь, вставайте на лестницу! — уговаривал полицейский.

Иветта взглянула вниз на далекую землю и твердо решила про себя: «Нет! Ни за что на свете!» И тут же вспомнились слова цыгана: «Обрети смелость в теле своем!»

— Вы во всех комнатах посмотрели? — спросила она сквозь слезы.

— Так точно, мисс! Кроме вас и… старой хозяйки, в доме никого нет! Кухарка успела убежать, а Лиззи гостила у матери. Мы волновались только за вас и за старую хозяйку. Может, все-таки попробуете спуститься по лестнице?

— Да, да, конечно, — безразлично бросила Иветта. Раз цыгана нет рядом, ей все равно.

Внизу ждал настоятель. Душа у него переворачивалась. Вот высокая, худощавая фигурка медленно, спиной вперед, спускается по шаткой лестнице, которую придерживает, молодцевато выглядывая из разбитого окна, полицейский.

Спустившись на землю, Иветта, как и полагается, упала без чувств в объятия отца. Боб Фрамли посадил их и машину и увез к себе домой. Там их поджидала осунувшаяся и бледная как смерть Люсиль. На радостях с ней случилась истерика. Тетя Цецилия тоже рыдала, приговаривая при этом:

— Господи, упокой души старых и даруй жизнь молодым. Как горевать мне по Матушке, когда такая радость — Иветта жива!

На слезы она не скупилась.

Наводнение случилось из-за того, что прорвало плотину водохранилища вверх по реке, в пяти милях от настоятельского дома. Много позже дознались, что под плотиной находился рудничный ход, прорытый еще во времена нашествия римлян. О нем никто и не подозревал, но стоило обвалиться своду, как стала рушиться вся дамба. Потому-то так чудовищно и вздулась в тот роковой день река. А потом дамбу и вовсе прорвало.

Настоятель с дочерьми остался в доме Фрамли, покуда искали новое жилье. Иветта долго пролежала в постели, даже не пошла на бабушкины похороны.

Рассказывая о спасении, она лишь упомянула, что цыган втащил ее на крыльцо, а дальше она сама выбралась на лестницу и едва доползла до своей комнаты. О цыгане было известно только, что он жив. Об этом сказала старуха, когда пришла на постоялый двор за повозкой и лошадью.

Иветта мало что могла рассказать. Она была молчалива, подавленна, происшедшее с ней помнила плохо. На нее это похоже.

Вспомнил о цыгане Боб Фрамли:

— По-моему, он заслуживает медали!

И вся семья вдруг оторопело примолкла.

— Конечно же, нам нужно его отблагодарить! — воскликнула Люсиль.

Настоятель вместе с Бобом сели в машину и поехали к карьеру. Но табора там не оказалось. Цыгане снялись с места и ушли неизвестно куда.

Лежа в постели, Иветта повторяла с тоскою в сердце:

— Я люблю его! Люблю его! Люблю!

Не хотелось жить — так велико было ее горе. И в то же время разумом она смирилась с тем, что его нет, поняла, до чего мудро он поступил.

После бабушкиных похорон Иветта получила записку из безвестного местечка:

«Дорогая мисс!

Я прочел в газете, что после того купания Вы живы-здоровы, как, впрочем, и я. Хотелось бы повидать Вас когда-нибудь. Может, на ярмарке скота в Тайдсуэлле. Или, может, когда случится быть в Ваших краях. В тот день я шел к Вам попрощаться. Так и не удалось, помешала река. Живу надеждой.

Ваш покорный слуга

Джо Босуэлл».

Только сейчас Иветте пришло в голову: а ведь у цыгана есть имя.