Девианты

Часть первая

— Роман Светлов? Это еще кто такой?

— Да ты зайди на www.gav-no.ru! Последние три недели все только его и обсуждают!

— И кто он, откуда? Ты что-нибудь о нем раньше слышала?

— Вот именно, что ничего. Это загадка какая-то! Но редактора из-за него уже чуть не на ножах. Еще бы, золотое перо! А сегодня утром открываю почту — письмо! Представляешь, сам написал. Тему такую предлагает, что Первый канал с руками бы отхватил!.. Но я, собственно, не о творчестве пришла потолковать. Карман Иваныч, мы должны удержать его интерес. У тебя ведь есть кое-что в директорском фонде?

Молодой человек, названный Карманом Ивановичем (его отец был поклонником всего английского, поэтому и назвал сына вычурным британским именем Норманн, но почему-то с ударением на втором слоге), почел за лучшее никак не отвечать на этот вопрос. Он вообще нервничал, когда кто-то — пусть даже главный редактор, по сути, второй человек в редакции — предпринимал попытку сунуть нос в его гендиректорские делишки. Зарплату людям он платит вовремя, новогодний корпоратив — всегда пожалуйста, в августе — выезд на шашлыки… Какие еще к нему могут быть вопросы?

Тем более, в последнее время у него столько трат, столько трат… А эта Яна Яблонская такая ретивая, такая вся в идеях, словно шило у нее в одном месте. Какое ей дело, сколько денег у него в директорском фонде? Ее, что ли, это деньги? Да полно, нет никакого Романа Светлова! Яблонская специально выдумала этого самородка, чтобы проверить его, Карман Иваныча, финансовые возможности…

Но все это он только подумал. А сказал следующее:

— И как ты думаешь, сколько это стоит… ну, его заинтересовать?

— Как минимум… — и Яна назвала сумму, впятеро превышающую стандартный гонорар «Девиантных новостей».

— Вот ты как. Ничего не знаешь о человеке, а готова швыряться деньгами, — робко возмутился Карман Иваныч, и его симпатичное лукавое лицо покраснело. — Условно говоря (эту фразу гендиректор употреблял и по делу, и без), я не сторонник приглашенных звезд. У нас и своих людей полно. Корикова, Кузьмин… да все… Мы и так часто выходим из бюджета. У тебя идеи, я понимаю. Отличные идеи, но они съедают столько бабла…

— Ты меня последним промо, что ли, попрекаешь?

— Да нет. Я в общем и целом… Условно говоря…

Эту промо-акцию Яна придумала лично. Она решила, что если рассадить в автобусах и метро нанятых людей, которые одновременно будут доставать из сумок свежий номер «Девиантных» и погружаться в чтение, то продажи газеты резко пойдут вверх. Идея была принята, деньги выделены, и в течение недели в часы пик на основных городских маршрутах десять человек как по команде доставали газету, разворачивали ее и преувеличенно внимательно изучали ее содержание. Они не реагировали, когда их просили передать на проезд. Они с воплями вскакивали с мест, якобы зачитавшись и проехав свою остановку. Они причмокивали и бросали в воздух что-нибудь вроде: «Ой, молодцы, ничего не боятся!» или «Так их, так! Давно пора!». Однако никакой сверхъестественной отдачи не последовало. Ну, покатались, почитали… а продажи, взлетев на два-три дня, вернулись к прежнему уровню.

Но сейчас Карману было легче согласиться с очередным завихрением Яблонской, лишь бы она не копнула глубже. Именно сейчас это было нежелательно, поскольку за последнее время из директорского фонда убыла значительная сумма. «Выкручусь, не впервой», — утешал себя Карман.

А траты были очень волнительные. За счет редакции он отправил к московскому пластическому хирургу начальницу рекламного отдела Катю Калиманову, которую за вздорный характер прозвали Какой — по первым слогам имени и фамилии. Эта блондинистая мать-одиночка с зычным и хрипловатым голосом базарной торговки полгода назад легко и непринужденно сбила Кармана Иваныча с панталыку. Трикотажное мини-платье телесного цвета, привычка низко наклоняться над начальственным столом, незатейливые игривые диалоги — пара недель в этом духе, и они страстно совокупились в кабинете Кармана.

Потом были две поездки в загородный пансионат, стабильные визиты к приятелям Кармана, приобретение новых сапожек и тоненького, но стильного колечка из белого золота. Прижимистый Карман просто нарадоваться не мог, как бюджетно обходится ему столь очаровательная подруга, но вместе тем чувствовал и некоторую тревогу. «Что-то тут не так. В чем-то тут подвох», — думал он. И точно. На исходе четвертого месяца Кака попросила у него очень серьезную сумму. На что? Как — на что? На пластику груди. Второй размер сейчас не модно.

Карман сначала покраснел — мысли о денежных расходах всегда были для него неприятны. Но вспомнив изобильные декольте Анфисы Чеховой и Ани Семенович, сглотнул слюну и… понял, что, в принципе, сумма хоть и большая, но вполне приподъемная. Тем более, идея-то отличная! Просветлев лицом, Карман откупорил директорский фонд.

Кака ушла в отпуск, а через месяц появилась в редакции с бюстом четвертого размера. Конечно, было много расспросов, но на этот случай у нее были заготовлены байки про капустную диету и отвары шишечек хмеля. Одни верили, другие посмеивались, третьи переписывали рецепт… Однако директорский фонд оскудел на круглую сумму — это был факт.

Впрочем, Карману было почти не страшно. Он знал, что если вдруг не случится внеплановая проверка, через три-четыре месяца он намоет золотишка. А если все же проверка? Неприятно, но не смертельно. Он уже десять лет работал у своего бывшего однокурсника, переходя из одной его компании в другую. И Хозяин прекрасно знал про то, что Карман способен на разные — в пределах разумного — «шалости». Правда, пару раз он со скандалом выгонял его. Но удивительное дело! — через какое-то время Кармана снова видели на руководящей должности в одной из фирм Хозяина. Карман сам не мог объяснить себе этот феномен. «То ли я обаяшка такой, то ли другие воруют еще больше», — размышлял он за вечерним чаем, разворачивая четвертую «Белочку».

Но в данный момент никакие разоблачения ему были не нужны. Источники доложили ему, что в окружении Хозяина всплыл еще один персонаж из их общего прошлого. И вполне вероятно, что патрон мог захотеть как-то порадеть родному человечку. Вспоминая, как ловко этот человечек подделывал подписи преподов в институте и благодаря этому целых два года не сдавал ни экзаменов, ни зачетов, Карман в который раз убеждался, что их с Хозяином бывший однокурсник — весьма ушлый жук. И именно по этой причине Карману сейчас было совершенно не с руки в очередной раз испытывать доброту своего благодетеля…

Кроме того, ему все время делалось как-то неприятно, когда Яна его о чем-то просила. Впрочем, она не просила, а требовала. И при этом пристально смотрела своими темными, почти черными глазами, словно гипнотизировала. Карман Иваныч определял этот взгляд как гадючий.

Поэтому он улыбнулся Яне, прокашлялся, глотнул кофе и произнес своим приятным мягким баритоном:

— Условно говоря, я не виню тебя в том, что последняя акция прошла не блестяще. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Ты молодец, всегда что-то выдумываешь, болеешь за дело. Вижу, ценю…

— Так что прикажете передать Светлову? — иронично прервала Яна его разглагольствования. Она не любила, когда ей пытались заговорить зубы.

— Ну что? Умеешь ты убедить. Деньги будут. А что делать? Надо как-то развивать газету…

Как ее развивать, Карман не имел ни малейшего понятия. От газеты ему было нужно одно — чтобы кое-что от ее доходов перепадало и ему. И чтобы ему не мешали в его маленьких директорских радостях.

Примерно двумя неделями ранее Ольга Карачарова, главный редактор другой местной газеты «Эмские вести», наскоро проведя утреннюю планерку, зашла на профессиональный журналистский форум www.gav-no.ru. Вот уже неделю ее внимание было поглощено новой веткой под названием «Вся правда о Романе Светлове». Это имя ей ровным счетом ничего не говорило, но «вся правда» заинтриговала.

Прочитав эту ветку, Карачарова поначалу решила, что зашла на журналистский форум не Эмска, а какого-то другого города. Не могла же она так выпасть из культурной среды! Роман Светлов? Позвольте, кто это? Какие еще разборки с мафиками? Что за перестрелка у ресторана «Фортеция»? И разве был в городе авторитет по кличке Майонез? Она, слава Богу, уже 12 лет в журналистике, всегда в курсе всех городских событий, но ни о чем подобном слыхом не слыхивала. Петр Румянцев? Да, кажется, есть такой в «Ньюсуике». Вроде было у него недавно расследование по «откатам» в вооруженных силах…

На следующий день ветка пополнилась новыми сообщениями.

Папик было прозвище Николая Юрьевича Пащенко, главреда городского еженедельника «Помело». Карачарова незамедлительно набрала его номер.

— Николай Юрьич! Привет-привет! Нормально-нормально… есть минутка? Слушай, у тебя ведь работал Ромка Светлов? Когда? Да лет пять-шесть назад. Нет? А расследование по дорожному фонду у вас было?.. Да ладно, вспоминай давай, громкое дело-то было, весь город на ушах стоял! Да нет, мне кой-какие цифры оттуда надо, не поможешь по старой дружбе? Не писали? Уверен? Странно…

А через день Пащенко сам позвонил ей:

— Ты про какого-то Светлова говорила? Да он же у вас работал. Такой белобрысенький, невысокий… Да вспоминай давай! Нет, я его не помню, но мне тут про него порассказывали. Кстати, что это за деятель такой?

— Да я тоже его не помню, Николай Юрьич! Мало ли у нас разных практикантов да внештатников шарахается… Если и встречу, то не узнаю.

— Но его-то ты должна была запомнить! Ведь это он нашел первую любовь Безрукова, у вас еще первая полоса была!

— Да-а-а? Это разве он написал? Да нет, Юрьич, ты что-то путаешь. Да и не писали мы про первую любовь Безрукова. У нас было про новое увлечение Шаинского. И не пять лет назад, а два от силы.

— Да ты уж сама запуталась в своей «желтухе»! Точно тебе говорю — про Безрукова Светлов раскопал. Да ты в подшивке посмотри!

Карачарова вызвала секретаршу и велела ей поднять архив. Однако та не обнаружила ни одного автора с именем Роман Светлов. Ольга тут же перезвонила Папику.

— Говорю тебе, он у нас не работал. Я все проверила.

— Да он под псевдонимом печатался! Кому охота от Безрукова в морду получать? Да вспоминай, вспоминай, мальчик такой светленький, практику летом проходил… мне все рассказали.

— Да кто? Ты мне хоть скажи, я сама все выясню.

— Да Анжелка Крикуненко прекрасно его помнит, Влад Вопилов с ним вместе учился…

Вопилов и Крикуненко в данный момент работали в «Девиантных новостях». Но некогда и тот, и другая трудились в «Эмских» у Карачаровой. Кому из них позвонить? Наверно, Владу, он все же поадекватнее говорливой и экзальтированной Крикуненко. Что с нее взять? Пенсия…

— Влад, привет, это Ольга Карачарова. Ты, говорят, учился вместе с Романом Светловым?

— Да нет, Оль, он же меня младше.

— Странно, а мне Пащенко сказал, что ты с ним учился и хорошо его знаешь… Но ты видел хотя бы этого Светлова?

— Ну как… Пересекались пару раз в «Стельке».

— Где это?

— Да мы по пятницам там с парнями собираемся — это «капельница» такая недалеко от…

— Понятно. И что собой этот Светлов представляет? Как выглядит?

— Ну как-как? Я его вообще что-то смутно помню. Ну, такая чеченская физия. Темный, с бородкой…

— Да нет же, он блондин!

— Блондин? Оль, честное слово, не помню. Может, я его вообще с кем-то путаю. А можно поинтересоваться, зачем он тебе, этот Роман Светлов? А то Яблонская вчера меня про него спрашивала…

А через пару часов Карачарова имела телефонный разговор с Анжеликой Серафимовной Крикуненко.

— Ну, что я вам первым делом доложу, Олечка, — зачастила та. — Ромочка такой совершенно шикарный высоченный импозантный джентльмен. Такие, знаете ли, густущие черные брови, словно две бархатные полоски на высоком мраморном лбу. Голубые-голубые глазищи, волевой подобородок с такой вот чувственной ямочкой и не поверите — абсолютно гладкий череп! Ну ни единой волосины! Он только шагнет на порог, а нам всем дурно делается — этакий бандит, нечто невообразимо брутальное. Между нами говоря, бабник еще тот. Поговаривали, что наша Яночка Яковлевна от него аборт делала… Только я вам этого не говорила!

— Анжелика Серафимовна, а на какой порог он шагал? Какой редакции, помните?

— Как сейчас, помню, пишу я про несчастных сироток Сомовых… или нет, Рыбниковых… только что разворот про мам-кукушек дописала, кофточка у меня такая небесного цвета с вышивкой ришелье, новости по телевизору как раз начались, и тут Николай Юрьич входит в обозревательскую…

— Так Светлов у Пащенко работал, что ли?

— У Пащенко, у Пащенко, у многоуважаемого мной Николая Юрьича.

— Но как вы могли его там видеть, если вы в «Помеле» никогда не работали?

— Точно, точно… Склероз! Ну, значит, это было у вас в «Эмских». Точно, в «Эмских»! Сижу я в своей нарядной голубой кофточке с вышивкой ришелье, новости начались, и тут Николай Юрьич заходит…

— А с какой стати он к нам заходит?

— А вот этого я, милочка, не знаю. Может, на кофеек заглянул?

— Так, значит, Светлов у нас в «Эмских» работал?

— Похоже, что да, Олечка.

— Спасибо, Анжелика Серафимовна, вы мне очень помогли, — и вкрай запутанная противоречивыми показаниями коллег, Карачарова положила трубку.

Между тем, ветка на www.gav-no.ru разрасталась новыми подробностями.

Карачарову прошиб холодный пот. Значит, ее дневные вылазки заметили? И, может, даже просекли, к кому она ходит? А вот этого не надо бы… А Рома-то Светлов, значит, здесь, в Эмске, а ни в каких не Сомали и Улан-Удэ? Ну-ну…

На недельку дискуссия о таинственном Светлове затихла — видимо, блестящего журналиста больше не видели ни у берегов Африки, ни в Сибири, ни в Кучкино. И вдруг, проверяя с утра электронную почту, Яна Яблонская обнаружила в ней письмо от… Романа Светлова! Он сообщал следующее:

Словно не веря своим глазам, Яна пробежала письмо еще и еще раз. С ума сойти! Бывший работник Эмского театра — байкальский отшельник! Вот каких материалов давно не было в «Девиантных»! Да что там в «Девиантных» — подобный сюжет с восторгом бы взяли и центральные газеты! Но, видимо, Роме по каким-то причинам сейчас не хочется светиться. Чем же еще объяснить этот вдруг проснувшийся «патриотизм», когда человек, много лет назад оставивший город, готов за копейки подарить ему классную тему? Впрочем, про копейки в письме ни слова. Напротив, Светлов намекает на достойное вознаграждение. Костьми лягу, но выкружу у Кармана денег!

Стоп, а не закинул ли наш гений удочку еще и в другие газеты? Надо аккуратно выяснить, не получали ли писем Карачарова с Пащенко… Как бы это похитрее сделать? Может, позвонить Стражнецкому в «Помело»? Неохота. Подумает еще, что навязываюсь…

И Яна вздохнула — кратковременный роман с редактором отдела новостей «Помела» Костей Стражнецким имел место уже пять лет назад, но ей до сих пор было неловко с ним видеться. И все же Яна набрала его номер.

— Кость, привет, дело на сто рублей, помоги, а? — скороговоркой выпалила она. — Папик у себя?

— Не, к губеру утрепался.

— Кость, я по ошибке убила один пресс-релиз из рассылки полпреда. А мне он нужен позарез. Ты не мог бы у Папика во входящих посмотреть?

— Ну, ты предложишь тоже…

— Ой, не прикидывайся святым. Да он и не узнает! Коньяк за мной.

— Да не надо… Сейчас гляну. Иду… Открыл… Смотрю… Из МЧС вижу, из ГИБДД вижу, из Союза журналистов вижу… так… так… Пресс-служба мэра, пресс-служба губернатора, опять мэр, снова МЧС…

— А от Светлова есть что-нибудь? — Яна тут же мысленно обругала себя за длинный язык.

— От Светлова? Да вы что, с ума, что ли, все посходили? Дался вам этот Светлов! Уже три недели — только и разговоров, что о Светлове! Да тебе полпредовская рассылка нужна или что?..

Яблонская откинулась в кресле. Ну и денек! Еще только 11 утра, а голова уже идет кругом. Но, похоже, Светлов Папику не писал. Хоть это хорошо.

Внезапно поддавшись хулиганскому порыву, Яна зашла на www.gav-no.ru и отправила на форум следующее сообщение:

И подписалась — Krisilda.

Яна Яблонская вот уже четыре года была главным редактором городской ежедневки «Девиантные новости». Зубры журналистики помнили ее еще второкурсницей местного журфака, с которого она, кстати, чуть не вылетела за то, что писать заметки хотела больше, чем торчать на парах. Уже третьекурсницей она устроилась в штат «Помела», а через три года ее взяли обозревателем в «Эмские вести». В 25 лет Яблонская стала в «Эмских» редактором отдела новостей, а в 26 ей позвонил хозяин «Девиантных» Сан Саныч Чулков и предложил встретиться-поговорить.

«Девиантные» были, в общем-то, солидным брендом. Правда, в последнее время оттуда приходили неутешительные новости. Судачили, что главред Влад Вопилов развел в редакции невыносимую легкость бытия. Коллектив был сугубо мужской, если не считать парочки корректорш и уборщицу, и вскоре там установились милые традиции — по пятницам в полном составе сваливать в баню, а после сдачи каждого номера снимать стресс бутылочкой-третьей-четвертой. Если учесть, что в неделю сдавали четыре номера, то снимать стресс приходилось практически ежедневно. А ведь не все умели пить и выглядеть молодцами, и мочь на следующий день что-то делать.

Петя Гугунин упустил денежного рекламодателя, которого окучивали полгода, из-за того, что явился на интервью с бодуна. Юное дарование Леша Ростунов поехал в составе губернаторского пула открывать новый вокзал в районный центр, на банкете пустился во все тяжкие и ближе к утру нашел себя валяющимся на каком-то полустанке в 150 километрах от родного дома. Вчерашний выпускник журфака Антон Кузьмин после очередной редакционной попойки в приступе неизвестно чего исписал стену резиденции местного Владыки богохульными надписями, был препровожден в обезьянник, выбравшись откуда, из «Девиантных» уволился и на три месяца схоронился в родном райцентре.

В общем, опрокидывая стакан в компании лучшего друга и первого зама Олега Кудряшова, Влад Вопилов с горечью констатировал, что если газета еще выходит, то к этому имеют отношение лишь «ты да я, да мы с тобой». Мужская вольница на деле обернулась анархией и, как следствие, деградацией. Кудряшов убеждал друга, что пора что-то менять, на что Влад махал руками — он не любил резких телодвижений и различных осложнений.

Воз, рассчитанный как минимум на десятерых, на двоих ехать долго не мог. Как-то на первой полосе вышла грубая фактическая ошибка, другой раз в фамилии уважаемого лица была допущена оскорбительная опечатка (Пузякин вместо Кузянин!), в третий же раз газета вовсе не вышла — ее было просто не из чего делать. Сан Саныч рвал и метал — но тогда Вопилову удалось оправдаться техническими сбоями.

Но уже было ясно, что это начало конца. И катастрофа не заставила себя долго ждать. В один из вечеров, когда Вопилов с Кудряшовым, только что приняв по стакану, в спешке ваяли номер, в соседней, журналистской комнате раздались пьяные вопли. Ворвавшись в корреспондентскую, Влад с Олегом увидели, что полыхает шкаф и вовсю чадит жалюзи, а Кузьмин с Гугуниным пытаются сбить огонь со стола, размахивая курткой Ростунова. Сам же Ростунов и фотокорреспондент Филатов пьяные нежились в эпицентре пожара на подшивках, пламенем пока не охваченных.

Вопилову подурнело, деятельный же Кудряшов, одной рукой вызывая по сотовому пожарных, другой схватил мокрую половую тряпку и принялся хлестать ею по горящему шкафу.

— Где огнетушитель! — коротко скомандовал он Вопилову. — Убирайте подшивки! Быстро поднимайте этих…! Сгорим все на хрен!

Вопилов метнулся за дверь, Кузьмин с Гугуниным принялись тормошить мертвецки пьяных Ростунова и Филатова. Но бледный Филатов обвисал в их руках словно куль с песком, а Ростунов мычал что-то невразумительное. По его подбородку тек оранжевый соус, пальцы были перемазаны лечо, которое он, видимо, таскал из банки прямо руками.

— Тащите за ноги! — опять скомандовал Кудряшов.

Огонь меж тем отвоевывал все новые территории. В воздухе запахло какой-то химией — это смрадно тлели жалюзи. Кудряшов понял: надо линять как можно быстрее, сами они огонь уже не потушат…

На улице в ожидании пожарных клацали зубами от пережитого страха Вопилов, Кузьмин, Гугунин и наконец-то очухавшиеся Ростунов и Филатов.

— Мы попали, — только и сказал Вопилов.

Действительно, попали. И сильно. Кудряшов три недели провалялся в токсикоцентре — надышался продуктами горения, из-за чего началось токсическое воспаление легких. Товарищи по несчастью регулярно навещали его, подносили втихаря стаканчик и рассказывали новости. Ну что? Все, как и следовало ожидать. Корреспондентскую ремонтируют, газета не выходит, все участники ЧП во главе с Вопиловым уволены, а Сан Саныч ищет нового главреда. И уже поговаривают, что это…

— Кто-кто?! Яблонская? — аж подскочил на постели Кудряшов. — Эта девочка на побегушках из «Эмских»? Но ведь у нее никакого редакторского опыта!

— Зато амбиций! И стерва она дай боже какая, я пересекался с ней в «Помеле»! — брызгая слюной, выпалил Ростунов.

— Говорят, Сан Саныч дает ей полную свободу действий, — добавил Вопилов. — Дал добро и концепцию менять, и уволить кого захочет.

…На предложение Сан Саныча стать главным редактором Яна Яблонская согласилась не сразу. Перспективы были заманчивые, зарплата тоже. Собственно, именно такого поворота в своей жизни Яна подсознательно и ждала. Но справится ли она? Не выгонят ли ее с треском через пару месяцев, и не пойдет ли она, как оплеванная, проситься обратно в «Эмские вести»? Однако через две недели Яблонская вышла на новую работу.

Старая гвардия, уцелевшая с вопиловских времен, встретила ее настороженно. Старший корректор Анна Петровна первую неделю только страдальчески вздыхала, расставляя в Янины тексты недостающие запятые, а потом разразилась следующей тирадой:

— Меня до глубины души поражает легкомысленное отношение современной молодежи к русскому языку. По какому праву они решили, что правила писаны не для них? Ох, прошу извинения за тавтологию — «праву» и «правила» в одном предложении… И никто почему-то не хочет понять, что сегодня ты преступаешь правила русского языка, а завтра ты преступишь нормы морали.

— Ну вы жжете, — загоготал верстальщик Серега — молодой балбес, отчисленный с третьего курса университета. — Все эти ваши правила давно устарели. Вон, в английском вообще запятых нет. А нам они за каким фигом? А вот то, что теперь от нас требуют приходить к 9.30 — это не айс. Лично я как ходил, так и буду.

— Конечно, Яночка Яковлевна не тот человек, которого я хотел видеть у руля ведущего городского ежедневника, — осторожно высказался 61-летний ответственный секретарь Петр Данилович Черемшанов по прозвищу Череп. — Зелен еще виноград, зелен. Да и не женское это дело, согласен, Сережа? Все-таки газету должен делать мужик! И никогда еще в «Девиантных» не верховодила баба… я извиняюсь, женщина. Я прямо отказываюсь понимать логику Сан Саныча.

— Что, Петр Данилыч, теперь придется компу учиться? — продолжил Серега.

— Ни за что! — пафосно ответил Череп. — Я принципиально не поддерживаю эту всеобщую компьютерную истерию. И продолжаю настаивать на том, что хорошую газету можно делать с листком бумаги, ручкой и строкомером.

Тем временем Яна сколачивала команду. Она переманила из «Эмских» свою ученицу — многообещающую, хоть и несколько великовозрастную дебютантку Алину Корикову. Она пришла в журналистику буквально полгода назад, в 26 лет, после развода с мужем, но уже успела стать заметной фигурой в газетных кругах Эмска — и как шустрый репортер, и как молодая-свободная-привлекательная. Следом Яна взяла назад Ростунова с Филатовым — они сами попросились. Чтобы усилить социальную направленность газеты, Яна позвала на работу и предпенсионного возраста Анжелику Серафимовну Крикуненко, крупного специалиста по мамам-кукушкам, детсадовцам-токсикоманам и целомудренным бесприданницам.

Потом Яне шепнули, что Кудряшов был Вопилову очень дельным замом, и если бы она позвонила Олегу Викторовичу… Она позвонила, и Кудряшов стал ее правой рукой.

Жизнь налаживалась, команда сколачивалась, однако Яну не оставляло ощущение, что ей не доверяют, ее не воспринимают, и только и ждут, когда она оступится…

И действительно вскоре в редакции начали твориться непонятные вещи.

Как-то Яну вызвал Сан Саныч.

— Интересно, с каких это пор губернатору у нас 43 года, а не 45? Он что, молодильных яблочек поел? Мне звонили из кремля, они очень недовольны. А я не знал, что ответить…

— Но я не могла в этом ошибиться! — горячо воскликнула Яна. — Я прекра…

— Не оправдывайся, — прервал ее Сан Саныч. — Лажанулась — умей признать это. Почему у нас постоянно ошибки в фамилиях? Почему директор хлебозавода у нас Рузанов, когда он Русаков? Почему начальница департамента образования Вагина, когда она Вагинова? Ты меня что, хочешь со всем городом перессорить?

Получив нагоняй, Яна крепко задумалась. Да нет, она же в своем уме! Она отлично знает, что губернатору 45. Да и как можно об этом забыть, когда пару месяцев назад он с большой помпой отмечал свой юбилей, и Яна лично писала об этом? И уж Вагинову она бы ни за что не назвала Вагиной! Светлану Игоревну она знает уже лет пять, еще когда та была директором лицея. Что-то здесь не так… Но что?

Яна пошла к Кудрящову.

— Олег, у нас ЧП. Дай мне, пожалуйста, полосы, подписанные в печать, от… — и она по памяти назвала даты выходов и номера полос, в которых были обнаружены ошибки.

Увы! Все эти опечатки, как есть, фигурировали в полосах, под которыми стояла убористая с сильным наклоном подпись ответсека Черемшанова «В печать». Ничего не понимая, Яна не сдержалась и сорвала зло на чинной Анне Петровне:

— Куда вы смотрите? Протрите очки! Как можно не видеть, что в тексте полно ошибок!

— Но откуда я могла знать, что фамилии неправильные? — с достоинством парировала та. — Вот текст, который вы редактировали. Посмотрите — Рузанов. Вот полоса. И тут Рузанов. Какие ко мне могут быть претензии? Я свою работу выполняю.

Крыть у Яблонской было нечем, поэтому она быстро выпалила:

— Найду кто виноват — мало не покажется! Всем ввалю!

«Наверно, вот так себя чувствует человек, сходящий с ума, — подумала Яна. — На память я никогда не жаловалась, эти тексты я редактировала лично, и прекрасно помню, что ошибок в них не было. Да я сейчас проверю!»

Она бросилась к компьютеру, открыла отредактированный ею документ и прямо подскочила на стуле — вместо Вагиновой была Вагина! Так, а другой текст если посмотреть? С ума сойти — и тут написано, что губернатору 43. Ужас какой… Может, она и правда сходит с ума?

А тем временем Черемшанов обсуждал ЧП в курилке:

— Ну знаете ли, это уже слишком! Если редакторы начнут так наплевательски относиться к своим обязанностям и через слово сажать ляпы, то что же с рядовых сотрудников требовать? И так по-хамски себя ведет! Наорала на Анну Петровну, точно она ей девочка какая-нибудь. И попомните мои слова, накажут всех кого угодно, но только не нашу Яну Яковлевну. Папа у нее, сами знаете, кто…

Через пять дней история повторилась. Опять была допущена ошибка в фамилии важного лица. Лицо звонило Чулкову и костерило его на чем свет стоит. Тот опять устроил нагоняй Яблонской.

— Мне тебя рекомендовали, как очень серьезного человека, — напоследок сказал он ей. — И что я вижу? Видимо, перехвалили тебя. Если так будет продолжаться дальше, я буду вынужден принять меры. А по итогам работы за этот месяц я на сто процентов лишаю тебя премии.

Но не прошло и недели, как вышла заметка Ростунова, где говорилось, будто Москва дает на строительство Эмского метромоста 40 миллиардов. Хотя на самом деле было четыре. Непонятно откуда всплыл нолик. Опять звонили из пресс-службы губернатора с угрозами подать в суд.

— Знаешь что? — взорвался выдержанный обычно Сан Саныч, когда Яблонская явилась к нему на ковер. — Переоценил я твои возможности. Видно, молода ты еще для такой ответственной должности. К работе относишься наплевательски. Мне это надоело, я ищу нового редактора! Зрелого, серьезного человека!

Яна вышла от Чулкова со слезами на глазах — но это были слезы решимости и злости. Она села за компьютер и открыла исходный текст про метромост, который сдал ей Ростунов. И глаза у нее полезли на лоб — там стояла правильная цифра. Быстро открыла свой, отредактированный — там почему-то был пририсован нолик. Ничего не понятно! Зачем она внесла такую редактуру? И, главное, когда она это сделала?

В четверг в обеденный перерыв они с Кудряшовым выбрались в соседнюю кафешку — попить кофе.

— Знаешь, Олег, подумала я и пришла к выводу, что все эти ляпсусы неспроста, — поделилась с ним Яна. — Кто-то меня подставляет.

— Да брось. Кому это надо.

— Нет, я серьезно! И я даже догадываюсь, кто это.

— И кто, если не секрет?

— Анна Петровна! Ну да, я вспылила, накричала на нее, но нельзя же быть такой злопамятной!

— Да нет, не может быть, я ее давно знаю. Она из дворян, вся такая порядочная и щепетильная…

— А вот такие чинные цацы чаще всего подлости и делают! Больно просто — когда корректируешь текст, берешь и исправляешь, что хочешь, а потом на редакторов все валишь.

— И все же я не вижу достаточно серьезного мотива.

— А обычная бабская злоба — это для тебя несерьезно? Да и что ты ее так выгораживаешь? Почему так уверен, что это не она? Значит, ты знаешь, кто? — Яну понесло. — А, может, это ты сам и делаешь? Чтобы мое место занять?

— Да ты в своем уме? — совершенно не изменившись в лице, произнес Олег.

Но Яблонская уже швырнула на стол скомканную салфетку и кинулась к двери.

— Да погоди ты, Ян!

— Отстань, достали вы меня все! — и она скрылась за дверью.

Первым, кого она встретила в редакции, был Черемшанов. Искательно улыбаясь, он присел около ее стола.

— Яночка Яковлевна, минуточку уделите?

— Что случилось, Петр Данилыч? — чтобы справиться с гневом, Яна поднялась на шестой этаж редакции пешком, и сейчас чувствовала, что ее немного отпустило.

— Информация от надежных людей. Вчера у Сан Саныча был Стражнецкий из «Помела».

— Ну а я тут при чем?

— И как вы не понимаете, Яночка Яковлевна, что такая птица, как Сан Саныч не будет просто так общаться со столь мелкой сошкой, как Стражнецкий?

— Почему это он мелкая сошка? Константин очень способный журналист. И опытный. Не случайно Пащенко поставил его редактором отдела новостей.

С тех пор, как год назад они разругались с Костиком после трех недель бурного романа, Яна решила, несмотря ни на что, отзываться о нем исключительно хорошо. Ей казалось, что так уж точно никто не догадается о том, что между ними что-то было.

— Ну, способный он или нет — это большой вопрос, — развел руками Череп. — Лично я считаю его выскочкой. Да и зелен, зелен еще виноград. Сколько ему? Лет двадцать восемь?

— Около того, — буркнула Яблонская.

— В общем, вы сами понимаете, Яночка Яковлевна, что Стражнецкому еще учиться и учиться. Заметьте, не я это сказал, а вы. А как он стал редактором новостей, так это всем известная история…

— Ну и как он стал редактором отдела новостей? — опять начала закипать Яна.

— Извините, но порядочность не позволяет мне распространяться на такие темы, — Череп напустил на себя важность английского лорда.

Яна намеренно держала паузу. И ответсек не обманул ее ожиданий. Как бы нехотя, он продолжил:

— Всем давно известно, что он приударяет за старшенькой Николая Юрьича. Катюшка, конечно, не красавица, но занятная девчушка, да и папа в списке влиятельности Эмской губернии ниже тридцатого места не опускается…

— Ну, и к чему вы мне все это говорите?

— Так и не поняли, зачем Стражнецкий приходил к Сан Санычу?

— Честно говоря, никаких идей на этот счет.

— Ох, святая вы простота! Не копают ли под вас, Яночка Яковлевна? Не Костика ли сватают нам в главреды? А вы, право слово, очень уж легкомысленны. Надо не только по клавиатуре стучать и в монитор смотреть, но и примечать, что вокруг делается…

— Не собираюсь этим заниматься, Петр Данилович. Я сюда пришла работать, а не интриги плести и не начальству задницу вылизывать. Если я Сан Саныча не устраиваю, то он имеет полное право заменить меня. И вообще, что у нас там с полосами? Я не видела ни второй, ни пятой! Разберитесь, чем у вас подчиненные занимаются, Петр Данилович, а потом уж дежурьте на лестнице и следите, кто и когда выходит от Сан Саныча!

— У нас все в полном порядке, сейчас полосы будут! — и Череп сделал вид, что отправился в свое ведомство — на верстку. Однако в коридоре он встретил корреспондента Леху Ростунова. Тот неуклюже, как тюлень на ластах, на толстых иксовых ногах переваливался по направлению к курилке. Там, где он появлялся, сразу же воцарялось стойкое амбре перепревшего пота и давно не стираной одежды. Ростунов любил выпить, обожал писать цветисто и не всегда по делу иронично, и считал себя королем заголовка — что иногда и походило на правду.

Черемшанову не терпелось хоть кому-нибудь пожаловаться на хамку Яблонскую. Ростунов подвернулся очень кстати.

— Ну, Леша, ты пока к Яне Яковлевне в кабинет не заходи, — захихикал Череп в курилке.

— А что там?

— Да ее Сан Саныч увольняет, вот она и не в настроении.

— Да вы что, Петр Данилыч! А кто ж вместо нее?

— Ну, пока точно не известно, но знающие люди говорят, что Костя Стражнецкий из «Помела». Между нами говоря, я очень рад. Настоящую газету может делать только мужик! А Костик дельный парень. Николай Юрьич Пащенко очень высоко его ценит. Да и 28 лет — самый подходящий возраст, чтобы самому встать у штурвала. Ты ведь знаешь, как я уважаю современную молодежь. Она такая — ух! Не то, что мы были…

— Не, Костик реально прикольный пацан, — в своей манере забрызгал слюной Ростунов. — В прошлую пятницу мы классно погудели в «Стельке». Эх, здорово Филатов тогда насовал ему в морду! Стражнецкий надрался в сисю, изорвал наш свежий номер в клочья и высыпал в Филатовский доширак. А закуси-то больше не было, да и бабосов тоже. Ну, Димон не стерпел…

— Вот-вот, я и говорю, какой Костя Стражнецкий смелый человек, — прервал ростуновские воспоминания Череп. В разговоре он любил солировать сам. — А я тебе еще кой-что скажу. Знаешь, что наша выскочка-то так убивается? Ведь у нее со Стражнецким-то шуры-муры были, да только он ее поматросил да бросил! А я бы, честно говоря, и близко к ней не подошел. Ни кожи, ни рожи!

— О ком это вы тут? — в курилку заглянул Кудряшов.

— Да о ком-о ком, о Яблонской твоей ненаглядной! Вон, Леша говорит: страшна как смертный грех…

— Да нормальная она. На любителя, — недовольно сказал Кудряшов.

— Ага-ага, на тебя, например? — Череп толкнул его в бок и вновь захихикал. — То-то я и гляжу, что это ты у нас, Олежек, такой влюбленный?

— Да хватит уже всякую ересь нести, Петр Данилыч! Да и вообще, держите свое мнение при себе. Не нравится вам Яблонская — ну и не надо. Но уж внешность обсуждать…

— Ну да, ты у нас такой весь правильный, Олежек. Только зря ты к ней примазываешься. Спета ее песенка. Костик Стражнецкий теперь у нас главным будет. А ты опять не при делах, талантливый ты наш! Все-то тебя обходят!

— Петр Данилыч, вы как-нибудь точно схлопочете. Я человек мирный, но ведь и вспылить могу, — Кудрящов произнес эту фразу во всегдашнем неторопливом темпе и не повышая голоса.

— Да ладно, ладно, Олег, не обижайся, я ж пошутил, — опасливо заулыбался Череп. — И вообще, не пора ли пойти поработать? Обед-то, кажется, уже закончился.

— Да уж полчаса назад, — мрачно заметил Кудряшов.

Нахмурив брови и оперевшись о стол локтями, Яна рассматривала полосы, только что принесенные ей Черемшановым. Редко бывало, что ее устраивала выполненная работа. Честно говоря, такого не случалось ни разу — она все отправляла на переделку. Вот и сейчас…

— Что за уродство? Кто верстал?

— Ну кто. Марина…

— Что за моду взяли — мельчить заголовки? А это что за «сапог»? Вот, строка опять подвисла. Вы хоть сами-то смотрите полосы, прежде чем их мне показывать?

— Безусловно, Яна Яковлевна, безусловно.

— Тогда скажите, что это за стиль такой — заводской многотиражки 70-х годов? Сколько раз говорила, ставьте снимки крупнее! А вам хоть кол на голове теши, так и будете по-своему делать! Только не надо удивляться, когда получите зарплату и не увидите там энной части премии. И скажите спасибо, что не срезаю всю!

— Мы сейчас мигом все переделаем, Яна Яковлевна, — засуетился Черемшанов. — Умеете, умеете вы объяснить. У меня все сразу в голове на месте встало.

А минуту спустя Череп митинговал в родном отделе верстки.

— Ну распоясалась, ну распоясалась! Орет так, что уши закладывает. Да на меня никто из главных не смел голос повышать, а ведь какие люди были — не чета этой выскочке! Что Пал Ваныч, что Максим Петрович… А эта? Бездари, говорит, вы все и тупицы! Ох, накапайте мне корвалолу, Анна Петровна!

— И мне тоже, — подала голос верстальщица Марина.

— И себе накапаю, — решила Анна Петровна.

Как минимум 15 минут прошло в обсуждениях бесчинств Яблонской. Меж тем, работа стояла, забракованные полосы валялись без дела. Но вот Череп глянул на свои старинные часы, которые вот уже сорок лет сверял дважды в сутки по кремлевским курантам.

— Ого, без трех минут четыре! График, товарищи, график! Яблонская только лаяться горазда, а третью полосу и не чешется засылать! Ну ничего, подожду три минуты и призову там всех к порядку!

Соблюдение графика было бзиком Черепа. Наступления четырех часов он начинал ждать чуть ли не с обеда. Потому что именно с этого часа он чувствовал себя в редакции лицом № 1, вершителем людских судеб, властелином информационного пространства. И если до четырех он ходил по редакции на мягких лапках, то в 16.00. преображался в лютого монстра.

— Яна Яковлевна, вы видели, сколько времени? — ровно в четыре влетел он в кабинет Яблонской. — Опять старая история начинается? Когда вы дадите нам нормально работать? Я настаиваю, я требую, чтобы график сдачи полос соблюдался! Если через пять минут у меня не будет третьей полосы, я поднимусь к Сан Санычу!

— Петр Данилыч, поймите, я с минуты на минуту жду Ростунова. Они с Филатовым уже бегут в редакцию, отзвонились только что. Депутаты подрались на заседании! Будем делать открытие третьей полосы…

— Да??? А мне прикажете куковать тут до ночи? Все у вас вечно в последний момент!

— Да при чем тут я?! Если они сцепились только в три часа! Мы же не виноваты, что это не случилось в двенадцать!

— Мне надоели ваши отговорки! Да пусть хоть камни с неба сыплются — есть график! У нас в портфеле полно материалов, есть что поставить.

— Да не смешите вы меня! Что это за материалы? Вы их хоть читали? Слезы и только! Выбросьте их в корзину, чтобы они вас больше не смущали.

— Не понимаю, чем плоха заметка Кориковой про первые заморозки. Это то, что волнует весь город!

— Да вы с дуба, что ли рухнули, Петр Данилыч?! Какие заморозки? Были, да сплыли. Выгляньте на улицу и не несите чушь! Когда вы уже, наконец, усвоите, что я делаю НОВОСТИ! Новости, понимаете? А это значит, что в номер пойдут не заморозки, которых к тому же уже и нет, а свежак! И на данный момент это драка в Гордуме!

— Да к чему вся эта спешка? Ростунов завтра спокойно отпишется, и мы дадим эту драку в следующий номер. Куда вы сроду торопитесь? На людях уже лица нет от вашей спешки!

— Да дайте вы мне работать! Что вы меня вечно заводите в самый ответственный момент?! Пока я тут главная, я решаю, что и когда будет в газете! Я, а не вы! И завтра на третьей полосе будет драка!

— А я вам вот что скажу на это, госпожа главная редакторша. Даю вам на все-про все 15 минут, и еще скажите мне спасибо за мою безграничную доброту. Не сдадите полосу через 15 минут — я умываю руки и снимаю с себя всякую ответственность за сдачу номера. Да-да, всякую ответственность! — и Череп с видом человека, призвавшего разгильдяев к порядку, прошествовал на верстку.

— Олег, ну ты мне скажи, что он за чудовище такое? Ведь изо дня в день одно и то же, одно и то же, — изливала Яна душу Кудряшову по внутреннему телефону. — И главное, знает ведь, что все будет по-нашему, и мы будем держать полосу, пока Ростунов не отпишется. Так нет же, надо каждый вечер устраивать этот цирк, поднимать всем нервы! Мне номер сдавать, а я вся заведена!

— Ты, главное, не принимай близко к сердцу, — утешал ее Олег. — Не думай, что это он только к тебе придирается. Он всегда таким был. Такой вот склочный мужик. У нас Максима Петровича (один из прежних главредов, при которых работал Черемшанов — Авт.) прямо с рабочего места увезли с прободением язвы. Еле спасли! Петрович тогда месяц в больнице лежал, потом месяц в санатории, а затем уволился. Врачи ему так и сказали: вы на этой работе долго не протянете, хотите жить — уходите. А Павел Иванович? С инфарктом увезли!

Тут хлопнула дверь, в коридоре раздались быстрые шаги — это наконец-то вернулись Ростунов с Филатовым.

— Все нормалек, Яна Яковлевна! У всех комментарии взяли, сейчас быстро отпишусь, — заглянул в кабинет к Яблонской Ростунов.

— Давай, давай, Леш, только в темпе!

В корреспондентской было шумно. Кто-то из журналистов расшифровывал интервью — наушники он, как назло, забыл дома, поэтому все были вынуждены слушать скрипучий голос невыносимо нудного мужика. Корикова брала у кого-то комментарий по телефону — связь была плохая, и Алине приходилось повышать голос. Крикуненко перечитывала какие-то бумажки, после чего рвала их в клочья, что-то бормоча себе под нос — похоже, прибиралась на рабочем месте. Еще пара корреспондентов стучала по клавиатуре, покрасневшими глазами сосредоточенно глядя в монитор. Не снимая шапки и шарфа, Ростунов плюхнулся на свое место и начал набивать текст. Но не прошло и пяти минут, как в комнату влетел Череп.

— Долго вы тут будете телиться? Хотите, чтобы я докладную написал? — набросился он на Ростунова с Филатовым. — Из-за вас весь номер стоит!

— Да мы только что прибежали, Петр Данилыч, — оправдывались те. — Полчаса максимум и текст будет на верстке.

— Полчаса!!! Да вы что, глумитесь надо мной?!

— Петр Данилыч, вы же сами их задерживаете, — встряла Корикова, отвлекшись от телефонного разговора. — Дайте им спокойно отписаться. И давайте потише — я и так ни хрена не слышу, связь просто безобразная.

— Я ухожу, но предупреждаю: если через 10 минут текста не будет, я пишу докладную! — и Череп развернулся по направлению к выходу. Но в двери он столкнулся с Яблонской, которая, услышав перепалку в соседней комнате, уже спешила на арену событий.

— Опять вы здесь! — набросилась она на Черепа. — Я запрещаю вам заходить к корреспондентам и отвлекать их! Будьте добры, все вопросы, которые у вас возникают, решайте со мной! Соблюдайте субординацию!

— Запрещаете! Скажите, пожалуйста! Она! Мне! Запрещает! — руки в боки встал Черемшанов. — А где у меня в трудовом договоре написано, что мне нельзя зайти в корреспондентскую? А? Или, может, Конституция запрещает Петру Данилычу Черемшанову заходить в корреспондентскую? Не вы меня на работу брали, не вы и порядки мне устанавливайте! Ишь, «запрещаю»! — передразнил он Яблонскую.

— Что?! Да я захочу, вас тут в полчаса не будет! — взбеленилась Яна. — Вас, кажется, в прошлом году на пенсию проводили? Ну и чешите на заслуженный отдых, грызите семечки на лавке! А нас оставьте в покое!

— Не ты меня брала, не тебе меня и увольнять! — треснул по столу Череп.

— Да что вы говорите! Вылетите за профнепригодность в два счета. Весь город над нами потешается: ответсек — а компьютером не владеет, до сих пор со строкомером расстаться не может!

— Все, стоп! — в корреспондентскую решительно вошел Кудряшов. — Яна, ты же умная женщина. Петр Данилыч, мудрейший вы человек! Выйдем в коридор, остынем. Иначе мы так и не сдадим номер. Леха бы давно все отписал, если бы не этот бедлам.

— Олежек, ты же видишь… — простер к нему руки Череп, а Яблонская быстро вышла из комнаты.

Кудряшову не сразу удалось спровадить перевозбужденного Черепа к себе на верстку. Тот потребовал, чтобы Олег пошел с ним перекурить, и там еще минут 10 плакался ему в жилетку.

— Олежек, ты пойми, я за дело болею! А в деле главное что? Дисциплина!

— Ну, в армии, может, и дисциплина, а у нас ведь и творчество, и оперативность важны. Можно же и в наше положение войти… Толку-то от этих скандалов? Вот сейчас вся редакция на ушах стоит, никто не работает, все пьют корвалол. И вот увидите, третья полоса к вам придет не раньше шести. Ростунову сейчас писать — а он заведенный. Яне редактировать — а она в разобранном состоянии. Да и вам самому надо в себя придти… Подумайте, Петр Данилыч, подумайте. Давно пора что-то менять.

— Главного редактора, — прошипел Череп.

Проводив ответсека на рабочее место, Олег быстро прошел к Яне. Та сидела с ногами на подоконнике и курила — судя по количеству окурков в пепельнице, уже третью сигарету подряд.

— Хватит дымить, слезай, — Кудряшов потушил Янин «бычок» и протянул руки, чтобы помочь ей спуститься с подоконника. Та сначала отпрянула, но потом все-таки оперлась на его плечо и сползла на пол.

— Я ничего не соображаю, Олег. После этих разборок я словно тупею, — Яна склонилась к плечу Кудряшова.

— Запрись в кабинете и выключи свет. Я сам сдам третью.

— У меня еще и первая…

И оба тут же впились взглядом в часы.

— Без одной пять!!!

В 17.00 по графику надлежало сдавать первую полосу.

— Олег, он сейчас вернется! Не оставляй меня с ним! — на грани истерики Яблонская вцепилась в своего зама.

— Успокойся, — и Олег взял ее за плечи.

В этот момент на пороге кабинета объявился торжествующий Череп:

— Целуемся-милуемся? А можно ли поинтересоваться у голубков, собираются они сегодня сдавать газету или нет?

И тут прорвало даже флегматичного Кудряшова. В два прыжка он подскочил к Черепу и сгреб его за грудки:

— Стучаться надо, понял! Вали отсюда, а то я за себя не ручаюсь, — и он встряхнул надоедливого пенсионера. — Через минуту все будет у тебя на верстке.

— Но-но-но, — пробормотал Череп и бочком протрусил к выходу.

А Кудряшов в те же два прыжка вернулся к Яблонской, заключил ее в объятья, поцеловал в губы и кинулся вслед за Черемшановым.

Прошло еще две недели, а ни о каких кадровых перестановках не было слышно. Телега «Девиантных» катилась по проторенной дороге. Яблонская администрировала, Кудряшов разводил и улаживал, Ростунов с Кориковой выискивали и строчили новости, Филатов жал на спуск, Анна Петровна вычищала ошибки и расставляла запятые, а Черемшанов отлеживался на больничном. На следующий день после стычки Черепа с Кудряшовым Яне позвонила мадам Черемшанова и с укоризной в голосе поведала, что у Петра Данилыча скакнуло давление, а кардиограмма показала синусовую аритмию. Все тут же скинулись по тридцатке и собрали незаменимому Петру Данилычу пакет гостинцев, а Анна Петровна даже отпросилась пораньше домой, чтобы испечь для болящего его любимое лакомство — лимонный кекс.

После импульсивной сцены в кабинете и Олег, и Яна вели себя так, словно между ними ничего не произошло. Правда, первые три дня чувствовалась некая напряженность. Олег дважды ходил в столовую с Ростуновым и Кориковой, не приглашая Яну, а она вдруг и вовсе перестала обедать под предлогом того, что нагуляла за выходные кило лишнего веса.

Однако в четверг около полудня Олег заглянул к Яне:

— Идешь обедать?

— Ой, Олег, столько работы…

— Ну, пойдем тогда кофейку с бутербродами перехватим. Не сидеть же голодными.

И они отправились в редакционную кухню. У запасливого Кудряшова в холодильнике всегда лежало не меньше полбатона его любимой «Охотничьей» и банка плавленого сыра, а в хлебнице был припасен батон. За рабочий день он съедал не меньше пяти-шести бутербродов с колбасой и сыром — его он мазал на булку, а «Охотничью» клал сверху. Эти излишества отложились на фигуре Олега в виде небольшого животика. Впрочем, своим внешним видом он был отнюдь не озабочен, и в зеркало смотрелся редко.

Пока Кудряшов с чувством, с толком, с расстановкой — а он все делал только так — лепил бутерброды, Яна исподволь за ним наблюдала.

«А он ничего, — думала она. — Не красавчик, конечно, как Костик, но вполне приятный. Волосы такие густые, и цвет необычный — чуть рыжеватый. И сложен неплохо, крепкий такой. Не Аполлон, но я, в общем-то, никогда не млела от парней из „качалки“. А как он Черепа-то на место поставил! Я и не знала, что он на такое способен. Все его тюфяком да тормозом считала…

Интересно, а почему он не женат? Ведь ему, кажется, тридцатник этим летом отметили. Странно. Комплексы, что ли? Или требования завышенные? А что, запросто! Вот не удивлюсь, если узнаю, что у Кудряшова составлен список качеств, которыми должна обладать его избранница, и он по одной методично отбраковывает знакомых девиц… Что же он за человек такой непонятный?»

— Ой, нет, мне колбасы не надо! — очнулась она от размышлений. — И сахар в кофе не клади. Положил уже? Ну ладно… Как хорошо без Черепа-то, а? А то даже на кухне от него покоя не было. Сейчас бы обязательно тут толкался и разогревал бы какую-нибудь щуку с чесноком или жареную картошку с мясом.

— А я бы картошечки сейчас навернул. Только я ее не жарю, а тушу. Беру свининки пожирнее…

— Ты сам готовишь?

— А что? Да, готовлю и неплохо. Хочешь… — и осекся на полуслове.

— А если хочу? — с полушутливым вызовом сказала Яна.

— Я как в следующий раз буду тушить, принесу на работу и угощу тебя.

Тут на кухню зашла Анна Петровна. В обед она пила только кофе со сливками. Причем, не из пакетика «три в одном». Она собственноручно измельчала зерна в кофемолке, варила в турке и заливала натуральными, а не какими-нибудь растительными, сливками.

— Вчера была у Петра Даниловича, — не обращаясь ни к кому, сказала Анна Петровна. — Слава Богу, идет на поправку. Потолковала с Полиной Георгиевной. Жалуется, что таблетки пить не хочет, а ведь скачет давление-то. Ох, не бережет он себя, не щадит. А ведь не мальчик уже.

— Да вы знаете, Анна Петровна, мне до пенсии еще далеко, а давление тоже скачет в последнее время, — ответила Яна. — Бывает, сердце будто остановится, замрет — так страшно становится! А потом быстро-быстро забьется. И ком к горлу подкатывает.

— Дай пульс проверю, — и Кудряшов взял Яну за запястье. Посмотрел на часы, засек время… — Да, учащенный немного. А я, дурак, предлагаю тебе кофе.

— Да ни при чем тут кофе, Олег…

Едва Яна села за компьютер, как раздался звонок от Полины Георгиевны Черемшановой:

— Что ж вы, Яна Яковлевна, не зайдете к нам, не навестите больного сотрудника? Петр Данилыч и я приглашаем вас. Приходите сегодня, как номер сдадите, я испеку лимонный кекс.

— Ой, простите, закрутилась, у меня действительно много работы. Сегодня обязательно зайду.

— Только Петр Данилыч попросил, чтобы вы, как будете выходить, позвонили ему. Он волнуется, хочет вас получше встретить.

— Да что вы! Не надо беспокоиться.

Примерно полседьмого Яна набрала номер Черемшанова.

— Ждем вас, Яночка Яковлевна! — горячо заверил он. — Адрес вам Поля сказала?

Жил Черемшанов в четырех автобусных остановках от редакции. Яна решила пройтись пешком. Через полчаса она уже звонила в дверь коллеги.

— Так вот вы какая, значит? — разулыбалась Полина Георгиевна. — Петя, Петя, Яна Яковлевна пришла!

Но никто не отозвался.

— Ну ничего, посидим-поокаем вдвоем. Захотелось вдруг ему душ принять и побриться. Уже полчаса, наверно, в ванной торчит.

— Да вы загляните, мало ли чего?

— Нет уж, не буду. Страсть он этого не любит.

Петр Данилыч появился из ванной лишь через двадцать минут — раскрасневшийся, довольный.

— Добрый вечер, Яночка Яковлевна! Ничего, что я в халате? Ну, как вы там живете-можете? Поля, доставай кекс!

— Все-таки осталось еще что-то человеческое в Черепе, — на следующее утро делилась Яна с Кудряшовым. — Так тепло меня встретили. Правда, смешно так получилось: я пришла, а он, оказывается, в ванне! Ждем десять минут, ждем пятнадцать — а он все не выходит. И Полина Георгиевна странная такая. Говорю ей: сходите, проведайте его. А она ни в какую. Видать, и ее вышколил. А потом — раз! И появляется в халате! Мне даже как-то не по себе стало…

— В халате?

— Да, представь, в длинном синем махровом халате! Так по-домашнему, без комплексов, свой в доску.

— Да уж.

— А потом мы пили чай с кексом. И Череп рассказал, что когда-то очень давно подавал надежды как оперный певец. Сам Лепешинский хвалил его тенор.

— Лепешинская, ты хочешь сказать? Балерина?

— Балерина?! Что за дурь, Олег?

— Ну, кажется есть такая… Да нет, он, наверно, сказал: Лемешев!

— Да нет, вроде не Лемешев. Какая-то такая длинная фамилия была.

— Бред какой-то. А вообще, с трудом верится, — пробормотал Олег, вспомнив лающий тенорок Черепа.

— Но ты меня не дослушал. И вот, за несколько дней до дебюта Череп подцепил сильнейшую ангину. И все! Голос пропал навсегда! Знаешь, он вчера чуть ли не разрыдался, когда вспоминал, как долго он разучивал партию Ивана Сусанина, как мечтал выйти на сцену и спеть «О дайте, дайте мне свободу!»

— Муть какая-то. Никогда не слышал, чтобы Череп о театре говорил.

— Ничего удивительного. А когда нам об этом говорить? Крутимся как белки в колесе. Каждый день заново наполняем бездонную бочку. А на следующее утро — все сначала. Конвейер!

Тут зазвонил телефон.

— Сан Санычу я опять зачем-то понадобилась, — в глазах Яны мелькнула тревога. — Надеюсь, что долго не задержусь.

… Возвратилась она через 40 минут — вернее, ворвалась в кабинет и первым делом грохнула об пол бокал. Затем ребром ладони сшибла блюдце. После чего — вазу. Но она разбилась не сразу. И Яне пришлось сделать еще две попытки, прежде чем пол усеяли тяжелые зеленоватые осколки.

— Ты офигела что ли? Я сейчас психбригаду вызову! — примчавшийся Кудряшов крепко схватил ее за плечи.

— Вызывай, вызывай, у меня, кажется, реально поехала крыша! Я сейчас тут все на хрен разнесу!

— Да уймись ты! Что опять стряслось?

— Да, все здесь разнесу, а потом пойду и убью эту суку!

— Какую суку?

— Эту тихоню, эту мразь, эту нашу белую кость Анну Петровну! Олег, в номере опять ошибки! Представляешь, вместо «мэр» в газете стоит «мэрин»! А вместо «деловых кругов» — «деловые овалы»! — и Яна истерично захохотала. — Это уже не опечатки! Это кое-что посильнее! Эта сука ржет мне прямо в лицо!

— Не может быть! Я тебе не говорил, но после того случая я лично перечитываю все после корректоров. Только они этого не знают. А сейчас, пока Черемшанов болеет, я сам подписываю полосы в печать. Вчера последнюю подписал в 18.25. Все было чисто. Ни мерина, ни овалов. Марина дежурила на сдаче номера. А Анны Петровны в это время в редакции уже не было. Она ушла около шести.

— Ну не знаю! Значит, у нас завелись барабашки! Но неужели никого в редакции не было? Ведь Корикова обычно торчит до семи-восьми, а Ростунов должен был дописывать репортаж на пятницу. Неужели тоже смазал? Очень странно все это, вот что я скажу!

— Действительно, странно. А я еще удивился: что это как тихо в редакции? Сейчас пойду и всех расспрошу.

— Да толку-то? — истерика у Яны сменилась безучастностью. Она опустилась в кресло и уставилась в одну точку. — Я уже написала заявление. Он мне орал: «Вон, дура! И не смей мне больше на глаза показываться!» Такое унижение…

— Я обязательно выясню, кто это сделал.

— В этом уже нет никакого смысла, Олег. Моя репутация испорчена навсегда. Меня теперь не возьмут ни в одну редакцию. Надо мной, наверно, весь город смеется!

— Ерунда. Посмеются и перестанут. А выяснить, кто это сделал, надо по-любому.

Интересная картина нарисовалась Кудряшову после того, как он переговорил с коллегами. По словам Кориковой, вчера она собиралась задержаться до восьми. Ей не понравилось, как написан текст про спасателей, и она хотела посидеть в относительной тишине и подумать, как его переработать. Однако около пяти вечера ей позвонила читательница и сказала, что попала в удивительную — просто потрясающую! — историю. И она готова рассказать ее только своему любимому журналисту Алине Кориковой. Да-да, она не пропускает ни одной ее публикации, и даже вырезает их из газеты…

— Она настаивала на немедленной встрече. Иначе пойдет в «Помело». Это меня насторожило, и я тут же забила с ней стрелку на 18.15 около «Десяточки», — рассказала Алина.

— Ты поехала вот так, наугад?

— Да, поехала. А вдруг там сенсация?

— Почему нам ничего не сказала?

— А смысл трепаться раньше времени? Может, это очередная умалишенная, которая будет жаловаться на то, что ее соседи открыли у себя подпольную лабораторию ядов? Яна Яковлевна потом при случае обязательно напомнит, как я облажалась.

Алина приехала к «Десяточке» к 18.10, проторчала там до 18.40., однако никто так и не появился. Досадуя на испорченный вечер и сбитые планы, она укатила домой.

Примерно такую же историю поведал и Ростунов.

— Мне где-то в начале шестого позвонили из пресс-службы Кучкино и сказали, что у них совершили аварийную посадку три самолета. И на одном из них — Андрюха Аршавин! Рейс на Москву дадут не раньше чем через шесть часов — пришло штормовое предупреждение. И вот Аршавин предложил пресс-службе быстренько организовать ему встречу с журналистами. Чтобы время зря не терять и самому развлечься. Ну, я, конечно, рванул… Вот дебил-то! Приехал, а там ни души. И никакие самолеты не садились. На меня там как на идиота посмотрели! Я потом Петьку Гугунина набрал, спросил, звонили ли ему, так он так надо мной ржал! Кто-то, говорит, тебя разыграл.

Сухое личико Анжелики Серафимовны Крикуненко передернулось в недовольной гримаске, когда Кудряшов подошел к ней с расспросами.

— Не нахожу целесообразным отчитываться перед кем бы то ни было в том, где я нахожусь после 18.00. Согласно трудовому договору, после данного часа рабочее время считается законченным, если заблаговременно не поступит распоряжений руководства о его продлении. Таких директив не поступало. Следовательно, вы с Яной Яковлевной не имеете никакого права требовать, чтобы мы находились в редакции после указанного срока, равно как и отчета о том, что мы делали по истечении рабочего времени.

Крикуненко болезненно относилась к своим правам. Ей все время казалось, что их норовят попрать. Защищаясь, она имела обыкновение вещать словно самый заскорузлый чинуша.

— Да кто требует-то? — Олег выпалил это с искренним недоумением. — «Вот дура! — подумал он. — Ей еще ни одной претензии не высказано, а она уже ушла в глухую оборону».

— В связи с этим считаю наш разговор законченным, — гнула свое Анжелика. И демонстративно отвернувшись от Кудряшова, принялась преувеличенно деловито перебирать бумаги.

Олег отправился на верстку. Там никто не работал — техническая служба тихо обсуждала ЧП, прикидывая, каким боком им все это может выйти. Пахло кофе и корвалолом.

— Вы, конечно, будете надо мной смеяться, Олег Викторович, но мне кажется, что над редакцией довлеет какая-то необъяснимая, иррациональная злая сила, — взяла слово Анна Петровна. — Я просто отказываюсь понимать, что происходит! Конечно, человеку свойственно ошибаться, и у любого, даже самого опытного корректора случаются ошибки… и даже легендарная Ася Львовна… Но в нашем случае это уже не опечатки и не ошибки. И особенно горько и больно от того, что Яна Яковлевна во всем подозревает меня. Знаю, знаю…

— Не накручивайте, никто вас ни в чем не обвиняет, — Кудряшов не стал разводить антимоний. Если сейчас начать всем верить и всех утешать, то и не заметишь, как эта неизвестная хитрая лиса вотрется в доверие и усыпит бдительность. Нет, пока он наверняка не узнает, кто это — никаких эмоций, никакой ни к кому жалости и доверия.

— Олег Викторович, вы же сами подписали полосы в печать в 18.25, - заговорила верстальщица Марина — та самая, которая вчера дежурила на выпуске.

— И ты их тут же отправила в типографию?

— Нет, не тут же. Мы в графике стоим на 19.00. До этого они принимают «Помело», и втиснуться невозможно. Поэтому я ждала семи.

— Ты сидела здесь?

— Не все время, выходила.

— Куда?

— Мне позвонила знакомая из буфета и сказала, что они только что напекли пирожков с мясом и с яблоками. Я, конечно, удивилась, какой смысл печь пирожки на ночь глядя. Но значения этому не придала. Зойка мне всегда звонит, когда у них что-то вкусненькое появляется. А вчера вечером мне так хотелось есть, что я тут же побежала в буфет.

— Во сколько это было?

— Ну, она позвонила где-то без пятнадцати семь.

— Когда ты уходила, кто был в редакции?

— Сама удивилась, но никого. Вот уж не думала, что я одна в офисе. Мне даже как-то страшновато стало.

— И когда ты вернулась?

— А вот вернулась… Ну, это целая история. Поднялась я в буфет. Захожу, смотрю на витрину, и вижу там только три плюшки с маком, которые у них от обеда остались. Девчонки из брачного агентства — ну, арендаторы с третьего этажа — шампанское пьют. Два мужика из «Ноктюрна» — это с пятого — жуют что-то. «А где пирожки?» — говорю. «Какие пирожки? Пирожки мы к обеду печем. Приходите завтра».

— И что тебе сказала подружка? «Извините, это была программа „Розыгрыш“»? — проблеял Серега.

— Дело-то вот в чем, — нехотя сказала Марина. — Звонила не Зойка, а ее сменщица. Она сказала, что Зойка попросила ее позвонить мне, как только пирожки будут готовы. Я еще подумала: какая трогательная забота с Зойкиной стороны. А оказалось…

— А дальше? Подняться в буфет, увидеть, что пирожков нет и спуститься обратно — дело пяти минут. То есть, без десяти семь ты должна была вернуться в редакцию. Так? — продолжил расспрашивать Кудряшов.

— А вот дальше было совсем смешно. Взяла я плюшку, взяла сырок в шоколаде и хотела поехать вниз. Жму, жму на кнопку, а лифт не едет. Потом до меня дошло — не работает! Вышла на лестницу, а там темнота. Не знаю, лампочки все разом перегорели что ли… Но электричество в здании было, я видела, что окна в том крыле светятся. Ну, думаю, приехали, что делать? По темной лестнице мне одной спускаться страшно. Да и неизвестно — может, дверь на наш этаж на замке. Прикинь, спущусь в кромешной тьме с четырнадцатого на шестой и наткнусь на запертую дверь! Это ж можно от разрыва сердца скончаться! Я ведь никогда лестницей не пользовалась, только на лифте. Думаю, по ней вообще никто не ходит, кроме уборщицы. Что делать? Побежала опять в буфет, подошла к мужикам из «Ноктюрна», говорю: выручайте, номер горит, проводите меня до редакции. А они мне: погоди минут пять, нам сейчас кофе принесут, попьем и пойдем. Ну, делать нечего. Взяла себе тоже кофе. Вышли мы: три минуты восьмого уже было. Смотрим — а лифт-то заработал!

— А потом? Когда вернулась, что было?

— Да все как обычно. Заслала полосы в типографию, от них пришел окей, и где-то полвосьмого я ушла домой.

— Полосы, конечно, не просматривала?

— Перед отправкой-то? Нет. А смысл? Все вычитано, подписано в печать…

Олег покинул верстку абсолютно неудовлетворенный.

Вечером этого же многотрудного дня Кудряшов и Яна пересеклись в кафешке недалеко от дома Яблонской. В мгновение ока уничтоживший селедку под шубой, оголодавший Олег с нетерпением ждал второго — свиной отбивной с картошкой фри. Перед Яной стоял чайничек черного чаю и чашка с чаем уже остывшим. Яблонская машинально отщипывала от хлеба кусочки и отправляла себе в рот.

— У меня, честно говоря, никаких идей, — вяло сказала она, выслушав Кудряшова.

— Давай рассуждать логически.

— Давай. Только начни ты. Я отупела.

— Предлагаю начать с того, кто бы мог это сделать. Итак, чтобы иметь возможность внести правку в полосы, человек должен: а) — находиться в редакции в момент сдачи номера, а главное — после ревизионной корректуры, когда Анна Петровна окончательно вычитает полосы. И б) — владеть компьютером.

— Всего-то?

— Похоже, что этих двух условий достаточно. Поэтому те, кто ушел из редакции раньше того, как номер был подписан в печать, к этому делу причастны быть никак не могут. Теперь смотрим, кто был в конторе, когда Марина сдавала номер. Корикова ушла, Ростунов ушел, Анна Петровна с Серегой ушли, Крикуненко тоже нигде не видно, Череп болеет. Остаемся мы с Мариной.

— Значит, это она! Вот ни за что бы не подумала…

— Да не спеши ты с дурацкими выводами, — прервал ее Кудряшов. — Итак, я подписываю полосы в печать и ухожу из редакции. Остается одна Марина.

— Ну, не ожидала! Ей-то я чем помешала?

— Не горячись. Вспомни, что Марины как минимум 15 минут — а я думаю, все 25 — не было в редакции. Загадочная Зоина сменщица вызвала ее в буфет за пирожками. Не увидев пирожков, Марина могла бы уже через пять минут вернуться в редакцию. Но ей помешали обстоятельства — отключенный лифт и темная лестница.

— Там, наверно, так страшно… Никогда не ходила по лестнице.

— И я не ходил. Поэтому сразу же после разговора с верстаками сходил к начальнику АХО. Он очень удивился моему вопросу и заверил, что свет на лестницах всегда горит. Так положено по правилам пожарной безопасности. Однако отключить его может, в принципе, любой заинтересованный человек — выключатель находится на первом этаже. Поэтому нашему герою ничего не стоило вырубить на лестнице свет.

— А смысл? Все равно по лестнице никто не ходит, все едут на лифте.

— А чтобы отрезать Марине все пути возвращения в редакцию! Этот человек правильно рассчитал, что мало кому — и особенно девчонке — захочется шарахаться по темной лестнице.

— А лифт тоже он отключил?

— Конечно, кто же еще? Не надо иметь мозги Перельмана, чтобы вставить меж дверок лифта какую-нибудь чурку и тем самым его заблокировать. Никаких высоких технологий. А потом — сделал дело, вытащил чурку, спустился вниз. Все, лифт работает, и Марина возвращается в редакцию.

— Если она вообще оттуда уходила…

— Итак, что мы имеем? Во время отсутствия Марины в контору мог придти любой и быстро исправить мэра на мэрина и круги на овалы. Теоретически это мог быть кто угодно — уборщица, охранник, люди из соседних фирм. Но я не вижу смысла. Да и знать надо, как это сделать. Нет, тут кто-то свой.

— Значит, кто-то вернулся в редакцию? Или… или не уходил из нее! Ужас какой, Олег!

— Нет, ушли все. Это точно. Я запросил информацию у службы безопасности, когда у наших сотрудников электронные пропуска сработали на выход. Все чисто. Корикова ушла в…, - Кудряшов сосредоточился и выдал: — Значит, Корикова ушла в 17.50, Крикуненко — в 18.02, Ростунов — в 18.05, Анна Петровна — в 18.08, Сережа — в 18.12, ты — 18.27, и я — в 18.35.

— Ух ты, ну и память у тебя, Олег! Ну хорошо, они все ушли. А если кто-то вернулся обратно?

— В том-то и дело, что никто не вернулся.

— Да? Покажи-ка распечатку.

— Да я даже не брал ее. Прямо на мониторе у охранников все посмотрел.

— Ах не брал? Тогда почему я должна тебе верить? Ведь последними в редакции оставался ты с Мариночкой. О, я все поняла! — вскрикнула Яблонская так громко, что на нее недоуменно и заинтересованно посмотрели с соседних столиков. — Это все твои художества! Ты же спишь и видишь мое место занять! Меня и Череп не раз предупреждал. Все, ничего не хочу больше ничего слушать, мне надоели твои скандалы, интриги и расследования. Я написала заявление, и теперь ты можешь бежать к Сан Санычу и проситься на мою должность. Сработало, Олежек, радуйся! — Яблонская бросила на стол сотню — стоимость своего чая — и бросилась из кафе.

— Дура! — не сдержавшись, рявкнул ей вслед Кудряшов.

Едва Яблонская скрылась за дверями, как нарисовалась официантка с отбивной.

— Что-нибудь еще? — поинтересовалась она.

— Да, сто грамм «Хортицы». И большую кружку «Клинского».

Стоявшее перед Кудряшовым блюдо источало аппетитный запах жареного лука и мяса, однако он вдруг понял, что есть совсем не хочет. Не поверив своим ощущениям — аппетит у Олега был всегда — он подцепил на вилку пару брусков картошки фри. Нет, не показалось: есть вообще неохота. Кудряшов отодвинул тарелку и посмотрел вокруг.

За соседним столиком сидели две подружки лет 25: одна высокая и в теле, другая высокая и сухощавая. Он задержал взгляд на первой — она как раз сидела к нему лицом. Та по-свойски подмигнула Олегу. Сухощавая тут же обернулась посмотреть на того, кому ее подруга строит глазки. Олег через силу растянул губы — реагировать на дружелюбие девушек каменным лицом ему показалось неприличным. И вот…

— Да не парься ты так, рыжик, — обратилась к нему та, что была в теле, и поправила волосы.

— В самом деле, забейте и давайте радоваться жизни, — тут же подхватила сухощавая и бросила на него длинный взгляд из-за плеча. — Меня, кстати, зовут Аня. А ее Инна. А вас?

— Олег.

— Как-то неудобно говорить, сидя за разными столиками. Олег, пересаживайтесь к нам, — Аня произнесла это с утвердительной интонацией, как бы мягко приказывая Кудряшову подчиниться.

— Девчонки, да я уже домой собирался, — попытался отбояриться Олег. Аня ему не нравилась категорически, а Инна не нравилась просто. Да и, откровенно говоря, в таких ситуациях он терялся. Вот, сейчас придется развлекать их разговорами, а он — ох как это все не любит.

— Домой, говоришь? А чего тогда пиво заказал? — в лоб спросила Инна.

— Инн, я бы, кстати, тоже выпила пивка, — многозначительно сказала Аня.

Тут Олегу принесли его сто грамм и кружку «Клинского».

— Олег, можно мы у тебя по глоточку хлебнем, — враз заканючили подружки. — Попробуем, стоит ли брать…

Олег понял, что если даст девчонкам отхлебнуть из своей кружки по глотку — то это будет выглядеть довольно жлобски. Ясно, что Аня с Инной разводят его на пиво. Ну и подумаешь, куплю я им по кружке, ерунда-то! И он заказал официантке «Клинского» для Ани и Инны. И соленых орешков. И пакет чипсов.

— И сушеную рыбку я прямо обожаю, — протянула Инна.

— И сушеной рыбки, — сказал официантке Олег.

Не дожидаясь приглашений, подружки пересели за его столик. Олег залпом выпил свои сто грамм и взялся за остывшую отбивную — к нему вновь вернулся аппетит.

— Это твоя девушка была? — без околичностей поинтересовалась Аня.

— Да так… Коллега. Работаем вместе. А что?

— Да ну. Смотрела на меня как Ленин на буржуазию.

— Страшненькая, — добавила Аня.

— Да? — рассеянно сказал Олег и тут же понял, что если сам не переведет разговор в другое русло, то их треп с девчонками выльется в перемывание Яниных костей. — Да ладно, нашли о чем говорить. Лучше расскажите, чем вы занимаетесь.

— Я парикмахер-стилист, — сказала Аня. — Работаю тут недалеко, в салоне «Божество». Надо будет постричься, забегай ко мне, только позвони предварительно. Я сейчас тебе запишу номерок…

— Ага, обязательно, — Олег улыбнулся, вспомнив, что его матушка именовала этот салон не иначе как «Убожество». — А ты, Инн, где?

— А я в «Десяточке» на кассе. Но думаю сваливать — хозяин взял моду вешать на нас всю недостачу. А я что, дура, что ли? Охранники каждую ночь пивас тырят, а я раз в неделю бутылку шампусика возьму да рафаэлки — и что, мне за всех платить?

Официантка принесла две кружки пива и закуску. Олег глянул на Инну и… заказал себе еще сто грамм водки.

— И нам, — хором сказали парикмахерша и кассирша.

— Еще триста грамм. Или нет… давайте бутылку! — распорядился Олег. — И закусить чего-нибудь.

— Мне «Оливье», — сказала Аня.

— Жюльен и жареный сыр, — высказала пожелание Инна. — И селедочки с картошкой.

— А мне тогда еще жаркое по-русски в горшочке, — добавила Аня.

— Ты второе решила взять? Ну, мне тогда еще лазанью. С чем у вас лазанья есть? С курицей? С морепродуктами? А все вместе можно? — решила не отставать от подруги Инна. — Еще вон тот медовик с витрины. И блинчики с яблоками.

…Графинчик опустел еше до того, как подали горячее. Олег почувствовал, что его отпустило — ему даже захотелось попеть под караоке. Девчонки тоже закосели, и Олег нашел их очаровательно развязными. Во время бойкой беседы ни о чем они то и дело дотрагивались до его плеча, руки, а Инна даже как-то раз ненадолго положила ему руку на колено. В общем, вечер явно переставал быть томным…

Потом была вторая бутылка, затем пришли музыканты и заиграли что-то веселенькое и модное, подружки потащили Олега танцевать. И он, хоть и не любил это дело, но все же дал вовлечь себя в этот стихийный праздник без повода.

Спустя какое-то время Олег обнаружил, что куда-то исчезла Аня. Потом он поймал себя на том, что изливает Инне историю своего любительского расследования. Та слушала со всей возможной в ее состоянии внимательностью, но на самом интересном, как казалось Олегу, месте вдруг заявила:

— Мне тут надоело. Сколько уже натикало?

— Полвторого, — Олег долго всматривался в циферблат, пытаясь понять, сколько времени.

— Переночуем у тебя, океюшки? Заодно и проверю, правда ли ты не женат, как говоришь, — и Инна захохотала. — Все, едем!

«Действительно, а почему бы и нет? — спросил себя Олег. — Я не давал обета безбрачия и верность хранить никому не обещал. Не больной, не убогий — все, что надо, работает. Но почему тогда как-то не по себе? Будто что-то не то делаю? Радоваться надо, дураку, а у меня какие-то сомнения дурацкие…» И тут же его озарило: мешает Яна! «Ах Яна?! — внезапно на него накатила злость. — А не пошла бы она куда подальше со своими истериками и паранойей?! Все, хватит, нечего о ней и думать больше!»

И он по-хозяйски обнял Инну:

— Поехали.

— Олег, а у меня правда глаза красивые?

Сан Саныч был настолько зол на Яблонскую, что приказал рассчитать ее тут же, без всякой двухнедельной отработки, а исполняющим обязанности главреда назначил Кудряшова. Насчет преемника Яблонской пока ничего не было слышно — новых аудиенций ни Стражнецкому, ни кому-либо другому Чулков не назначал. Да и приходил ли к Сан Санычу Костик — это тоже был большой вопрос. Олег крепко подозревал, что все это фантазии хитрожопого Черемшанова.

После расставания в кафе Олег не звонил Яне. Во-первых, работа. Во-вторых, сказать было особенно нечего. И, в-третьих… Да что тут искать отговорки — обиделся он на Яблонскую! А почему нет? Даже если она считает его тормозом, это не значит, что с ним можно не церемониться.

Однако через три дня Яна сама позвонила ему.

— Олег, извини за тот раз, не удержалась, вспылила, — скороговоркой выдала она. — Меня просто понесло… Не дуйся, ладно?

— Проехали, — Кудряшов постарался произнести эту фразу холодно. — Но на будущее, прежде чем сказать, думай, что говоришь. Люди-то живые.

— Но и ты меня пойми. У меня такой ужасный темперамент! Тут уж ничего не поделаешь.

— Поделаешь, если только захочешь. Учитесь властвовать собой. Слышала, Пушкин написал?

— Ерунда все это. Нельзя себя изменить.

— Полностью — нет. Но работать над собой можно. Ты же позволяешь себе орать по поводу и без повода.

— А как я могу не орать? — начала заводиться Яблонская. — Как же мне тогда руководить? Они же на шею сядут и ножки свесят! Да если Ростунову не ввалить как следует, он вообще оборзеет! А из Кориковой я как человека сделала? Просто рвала ее писанину и швыряла в лицо! И ведь научилась девка писать. Конечно, тоже не фонтан, но и не сочинение ученицы пятого класса.

— А, может, Корикова без твоих истерик еще лучше бы стала писать? Ты не думала об этом? Может, она стала писать лучше не благодаря твоим оскорблениям, а вопреки им? А сколько времени у нас в редакции уходит на все эти разборки? Вместо того, чтобы работать, мы «вваливаем» и «вставляем», «вваливаем» и «вставляем». Ну, ввалила ты и ушла к себе в кабинет. А Корикова думаешь, тут же сядет и шедевр выдаст? Да ничего она не выдаст. Она тут же корвалолу накапает, потом полчаса в себя будет приходить. А ведь могла бы эти полчаса работать. И ведь как мало для этого надо: чтобы начальник не вваливал — а нормально, по-человечески, с уважением, высказывал свои претензии. Вот ты за что Кориковой в прошлый четверг ввалила?

— Сам знаешь, за что. За дело. Я звоню, а она сотовый не берет. Это нормально, ты считаешь? Начальник названивает, а подчиненный его в игнор отправляет?

— А почему ты не спросила ее, почему она не берет трубку?

— Да какая мне разница, почему? Давай я вместо того, чтобы газету делать, начну сеансы психоанализа проводить! У меня и своих проблем выше крыши, а я буду думать, почему Корикова то не сделала, да это не сделала!

— А напрасно не думаешь. Вот у тебя такая особенность интересная есть: ты почему-то сразу думаешь, что человек чего-то не делает из вредности. Но причины-то могут быть совсем другие. Корикова не игнорировала тебя, она просто ехала в маршрутке и не слышала, как звонил телефон. А иной раз — она мне сама рассказывала — и слышишь, что телефон звонит, а стоишь на одной ноге, и водитель дергает автобус туда-сюда… Просто нет возможности оторвать руку от поручня и залезть в сумку, чтобы телефон достать. А ты сразу же во всем контрреволюцию видишь!

— Тебе бы в адвокаты надо было идти, — ядовито прервала его Яна. — Только ты почему-то кого угодно готов защищать и находить им кучу оправданий. А ты подумал, почему я-то такая?

— Темперамент — ты уже говорила. И, видимо, какие-то психологические проблемы. Извини, я уж откровенно.

— У меня нет никаких психологических проблем!

— А почему ты тогда считаешь, что каждый хочет тебя обмануть, подставить, подвести? Откуда в тебе это? Почему я вот, например, не жду ни от кого подвоха?

— Извини, конечно, Олег, но ты немножко… лопушок. Всем веришь, все у тебя хорошие. А я всегда начеку. Чтобы я начала к человеку хорошо относиться, он должен заслужить это.

— А как же презумпция невиновности? Пока человек не сделал ничего плохого — мы должны доверять ему, уважать и так далее. Но если он как-то некрасиво себя поведет — я буду с ним начеку. Но не наоборот… Все, ладно, мне надоела эта сказка про белого бычка. Лучше расскажи мне, как у тебя дела.

— Пока дома сижу. Представляешь…

И Яна рассказала Олегу, что за те несколько дней, что прошли с момента ее опалы, ей не позвонил никто из коллег. Просто удивительно. А уж как Карачарова ее ценила, уж как уговаривала не уходить из «Эмских» — а сейчас, когда она попала в передрягу, ни гу-гу. Пащенко тоже, казалось бы, мог поинтересоваться, что с ней приключилось. Даже из чистого любопытства. А почему не спешит набрать ее номер Крикуненко, которую она позвала на работу? Ростунов, которого она взяла обратно в «Девиантные»? И самое-то главное — где Корикова? Корикова, которую она, как папа Карло, терпеливо вырезала из ну абсолютно малопригодного куска дерева? Ведь эта Алина, когда переступила порог «Эмских», двух слов не могла на бумаге связать! Не знала, чем дивиденды от диссидентов отличаются!

— И я ведь не отвергла ее! — говорила Яблонская Олегу. — А стала с ней заниматься. И вот, сейчас, когда она более-менее встала на крыло, она даже не чувствует ко мне никакой благодарности. Она думает, что раз я больше не главный редактор, то меня уже типа списали на берег, и я ей никогда не пригожусь. Вот видишь, Олег, я в человека всю душу вложила, а человек мне в трудную минуту даже не позвонит, чтобы спасибо сказать!

— Да не надо ждать от людей какой-то сверхъестественной благодарности, Ян. Ну, сделала ты из нее человека — но для кого ты это делала?

— Для кого? Для нее, конечно!

— Нет, для себя, в первую очередь. Чтобы у тебя под рукой всегда была толковая корреспондентка, которая и на труп съездит, и в гримерку к звезде пролезет, и губернатору острый вопрос задаст, и все тебе это вовремя отпишет. И чтобы твой отдел хорошо сработал, чтобы вами была довольна Карачарова, и чтобы ты получила премию и благодарность за хорошую работу. Разве не так? Что-то, когда к вам приходили другие стажеры, ты не бросалась их опекать!

— А без толку. Я же видела, что они тупые, и долго у нас не задержатся.

— Значит, Корикова была не такой уж безнадежный случай, если ты за нее взялась? Тогда почему ты твердишь, что сделала ее буквально с нуля? Не была она нулем никогда, а вот ты с ней обращалась как с нулем.

— Эк прорвало тебя сегодня, Олег. Ты прямо готов меня с лица земли стереть! Но я тебе самого удивительного еще не рассказала. Представляешь, кто мне позвонил? Да-да, Череп! Сказал, что было приятно со мной работать, что газета при мне стала лучше, и теперь он всем будет советовать брать в главреды женщин. В общем, утешил, как мог. Видишь, как в жизни получается? Ты думаешь: человек тебе друг — например, как Корикова. А вот у тебя неприятности, и где та дружба? Но и наоборот бывает. Каким уж мерзким типом мне Петр Данилыч казался. А видишь, позвонил, теплые слова сказал… Как вот тут поймешь: кто тебе друг, а кто враг? Как, Олег?

Четверговый выпуск сдавался хорошо, график соблюдался, несмотря на отсутствие Черепа. «Освобожусь пораньше, куплю пивка, поеду домой и пораскину мозгами в спокойной обстановке», — решил Олег.

Но не тут-то было! Зазвонил телефон. Высветился незнакомый номер.

— Приветики! Давай-давай узнавай скорее! Правда, что ли, не узнал или придуряешь? Ну, тогда богатым будешь, — заливался веселостью голос Инны. — Как делищи? Все нормуль? Головка не бо-бо?

— Нормуль, нормуль, — машинально ответил Олег. Вот те на! Он еле выпроводил эту девицу из своей квартиры и намеревался забыть ее как дурной сон, а она тут как тут! И телефон умудрилась где-то раздобыть. Неужели шарила в его мобильнике?

— А у меня так калган трещал, ты не представляешь! — тем временем продолжала Инна.

— Калган?

— Ну, башка, в смысле. Вчера тоже с девками по квасу дали. Как насчет поправить здоровье? Попьем пивка вечерком?

— Нет, Инн, сегодня никак. Много дел. Раньше девяти с работы не выберусь. В другой раз.

— В девять? Ну и нормуль. Я к тебе в редакцию подъеду.

— Тебя не пустят. У нас пропускная система.

— Да что ты говоришь! Меня? Не пустят? Об чем спорим, что я смогу пройти к тебе в редакцию?

— Да не сможешь ты, и спорить нечего. У нас электронные пропуска.

— Об чем спорим, говорю!

— Об чем, об чем… Об чем хочешь.

— Давай так. Если я сегодня в восемь зайду в твой кабинет, то с тебя кафешка и пивас. Океюшки?

— Океюшки, — обреченно произнес Олег.

— Ну, чао-какао! — и Инна отрубилась.

Кудряшов подошел к зеркалу и внимательно вгляделся в свое отражение. Что происходит? Что за нездоровый интерес вызывает он у этой девицы? Почему Аня с Инной привязались именно к нему? Ведь были же еще парни в кафе… «Вот только не надо говорить, что я весь из себя офигенный красавец, — иронично сказал себе Олег. Понятно, что девчонки хотели попировать за чужой счет. Ну ладно, выкинул я три тысячи на эту пьянку, дело наживное. Ну ладно, эта Инна потом облевала мне полквартиры, и утром я ее еле растолкал. Так ей, похоже, нисколько не стыдно за свои художества! И вновь тянет на подвиги. Нет, никаких встреч. В редакцию она попасть никак не сможет. А я уйду пораньше, и пусть она сколько угодно топчется внизу… Может, тогда догадается, что ее внимание слишком назойливо».

Однако все получилось не так, как напланировал себе Кудряшов. Надежды на раннюю сдачу номера не оправдались — черт дернул директора сети продуктовых магазинов застрелиться прямо у себя в кабинете. Известно об этом стало только в четыре вечера. Корикова с Филатовым бросились на место происшествия, Ростунов засел прозванивать оперов и «скорую», Крикуненко набрала знакомого психотерапевта и записала любопытные сведения о росте суицидов в октябре-ноябре… В общем, текст ушел на верстку только без пятнадцати восемь. Едва Олег перевел дух, заварил кофе и намазал бутерброд плавленым сыром, как дверь в кабинет распахнулась, и перед ним предстала Инна! В полном восторге от своей находчивости, она с победным видом прошествовала к его столу и, модельно отставив ногу в сторону, припала на бедро. Заправленные в белые сапоги узкие джинсы придавали ее крупу еще более габаритный вид, изобильная талия наползала над низким поясом, но эта уверенность в собственной неотразимости!

— А ты не верил! — выпалила она. — Гони пивас!

— Но как тебе это удалось? Ты убила охранника?

— Ха-ха! Да я сквозь стену пройду!

— Но как? Говори скорее, очень любопытно, — наконец-то к Олегу вернулся дар речи.

— Как-как? Кверху каком, блин! Все просто. Ты мне вчера сказал, где работаешь. А Верка — ну, мы с ней квартиру снимаем — здесь же вкалывает!

— У нас в редакции?

— Тупишь. Они люстрами Чижевского торгуют. Контора на втором этаже. Верка уже в шесть дома. Ну я и слямзила у нее пропуск.

— Слямзила? В смысле, украла?

— Ну уж, украла! — Инна изобразила обиду и вытянула уточкой обильно намазюканные блеском губки. — Взяла попользоваться! Потом обратно в сумку ей положу. Она и не заметит ничего…

— Слямзила. Не заметит ничего, — машинально повторил Кудряшов. — Никто ничего не заметит.

— Эй, я что-то не въехала, ты из меня воровку что ли делаешь? — Инна плюхнулась на диван и с вызовом закинула ногу на ногу. — Сам весь такой моральный, что ли? Ой, не смеши мои тапки!

— Никто ничего не заметит, — еще раз, словно в ступоре, повторил Кудряшов и вдруг порывисто вскочил с кресла, расплескав кофе.

— Инка! Чудо! — он пылко заключил бесцеремонную деваху в объятия. — Как я раньше не догадался! — и Олег выбежал из кабинета.

— Брат, выручай, — доверительно обратился он к дежурному охраннику — туповатого вида мужичку за сорок. — Мне нужны данные относительно того, кто 31 октября входил в здание с 18.25 до 19.15.

— Да не вопрос. Пиши запрос, батя рассмотрит и решит, давать тебе что или нет.

— Не, так не пойдет. Вопрос личный. Понимаешь, у меня из стола свистнули бутылку коньяку. Кореш прислал из Дагестана. Служили вместе. Обидно.

— Да уж, понимаю.

— Хочу вычислить крысу.

— Одобряю.

— И наказать.

— Всяко!

— Но шума поднимать раньше времени не хочу. Подозреваю я одного человечка. В общем, надо бы его по-тихому проверить.

— По-любому.

Охранник целиком и полностью одобрял намерения Олега, но, тем не менее, с места не трогался и смотрел на него выжидательно.

— Давай так: помогаешь мне — пузырь с меня, — наконец, сообразил Кудряшов.

— Так бы сразу и сказал. Пузырь — это по-нашему. Только сегодня поставишь.

— Сегодня.

Охранник минуты с три щелкал по клавиатуре компьютера, и вот наконец на экране открылся список, кто и когда проходил через вертушку в интересующий Кудряшова день. Он еле дождался, пока этот увалень догадался прокрутить страницу вниз, на нужный отрезок времени. Увы! В списке значились сплошь и рядом незнакомые фамилии. Кто эти люди — Олег не имел ни малейшего понятия. В здании — 14 этажей, более трехсот офисов…

— Слышь, братан, а можно посмотреть, кто откуда?

— Прописку, что ли?

— Да нет. Кто из какого офиса.

— Не, это сложно. Но можно.

— Ну и что застыл? Давай посмотрим.

— Мне бы тогда еще палку «салями» и банку «Нескафе».

— Ну ты раскатил губу. Что так много-то?

— Информация секретная.

— Ладно, все будет. Только завтра. Да не смотри ты так! Не обману. Здесь просто не знаю, где купить.

— Не, а пузырь давай сегодня. Мне тут всю ночь кантоваться.

— Ладно, ладно. Только распечатай мне все это дело.

Через три минуты у Кудряшова в руках было четыре листа с перечнем фамилий. Но они не говорили ему абсолютно ни о чем…

Этот вечер Кудряшову пришлось провести в пивбаре с Инной. Но нельзя сказать, что для этого ему пришлось наступить на горло собственной песне. Во-первых, он чувствовал к толстухе некую благодарность — еще бы, ведь именно она невольно подсказала ему, в каком направлении двигаться дальше. И, во-вторых, он и сам был не против поднять кружечку-другую после тяжелого рабочего дня. Единственное, что его волновало — как бы Инна опять не напросилась к нему ночевать. Но сегодня Олег решил быть непреклонным. «Не так часто, детка», — подумал он.

— Так, мне две кружки «Стеллы Артуа». Три пакета копченой рыбки. Салат из ветчины с сыром. Пакет чипсов со вкусом икры. И горячий бутерброд! — объявила Инна официанту, вольготно расположив голые локти на столе и подперев пухлыми ладошками сочные щеки.

— Так, друг, ничего из этого не надо, — решительно встрял Кудряшов. — Кружка «Стеллы Артуа», кружка «Клинского» и два пакетика рыбки.

— Как?! — выкатила на него глаза Инна. — Я есть хочу!

— Время девять вечера, а ты заказала гору хавчика. Лично я пузо отращивать не собираюсь и тебе не советую.

— Ты бы видел, сколько лопает Анька!

— При чем тут Анька? Она худая как жердь, ей можно есть вагонами. А мы с тобой… ну, все-таки склонны к полноте.

— А-а, все понятно. Тебе просто жалко бабосов. Ты вообще жмот. Когда я к тебе пришла, ты жрал бутерброд, а мне даже не подумал предложить! А я есть хотела. Я ведь без ужина сегодня. Только с Веркой на двоих пиццу съели, и все!

— А у тебя другие темы, кроме жратвы, есть? — Олег решил не миндальничать с новой знакомой.

Удивительно, но Инна очень легко переключилась на другие темы и вывалила на Олега кучу сумбурной информации про шашни Вики из любимого сериала, про гадящих под дверями кошек соседки, про козла начальника, который запретил красить ногти на рабочем месте… Олег смотрел на нее ясными глазами, но мысли его были далеко.

«Очень вероятно, что наш мистер или мадам Икс попали в здание по чужому пропуску. Но как выяснить, по чьему? Чисто теоретически любой из редакции может быть знаком с кем угодно из трехсот контор офисного центра. Конечно, первым делом стоит отсмотреть сотрудников соседних фирм — все-таки тут пересечения более вероятны. Но тогда в число подозреваемых автоматически возвращаются и Корикова, и Ростунов, и Крикуненко, и Филатов, и верстальщик Сережа, и Анна Петровна. Все они могли покинуть здание по своему пропуску, а вернуться по чужому.

Так, а как у них насчет алиби? Корикова утверждает, что с 18.10 до 18.40 прыгала у „Десяточки“, а потом поехала домой. Кто это подтвердит? Никто. Ростунов говорит, что был вызван неизвестными в Кучкино. Но опять же, все эти утверждения — на его совести. Крикуненко же вообще отказалась говорить о том, как провела время после 18.00. И узнать это нет никакой возможности. Анна Петровна? Сережа? Это вообще темный лес. Хорошо хоть Филатов на этот день брал административный — ему срочно надо было сгонять в Москву. Стоп, а чего хорошего-то? Неизвестно еще, ездил ли он туда на самом деле…».

— Эй, але, ты уснул, что ли? — мерный шум бара прорезал басовитый голос Инны. — Я говорю, пойдем завтра на «Перенаселенный материк»?

— Не, я на такое не хожу.

— Это еще что за заявки?

— Люблю другое кино. Тарковский, Феллини, Альмодовар…

— Ага, мудовар! — расхохоталась Инна. — Скучный ты! Слова из тебя не вытянешь, приходится постоянно самой языком молоть. Рассказал бы хоть какой анекдот что ли. О, я вспомнила классный! Сидят Бузова и Водонаева на лобном месте…

— Не, я сейчас тебе кое-что другое расскажу, — в Кудряшове проснулся азарт. — Пошли мы как-то с пацанами попить пива. Ну, купили водки бутылки три, полторашек «Эмского» взяли четыре…

— Четыре? — с недоверием переспросила Инна. — Маловато. Сколько пацанов-то было?

— Четверо. А потом еще Леху встретили. Ну, мы поддали, потом еще решили за пивасом сходить и водяры прикупить. И вот идем мы такие бухие, Леха вообще в сисю пьянущий, а навстречу менты…

— Ну, ну, — Инна вся обратилась в слух. — Класс!

— А менты-то девки! Девки на лошадях. Конный патруль. Ну, Леха бросился их на сотик щелкать да поскользнулся на конском дерьме и грохнулся. Девки ржут не могут, мы вообще валяемся.

— Ой, ой, обоссака, — загибалась от хохота Инна. — И чо?

— И тут Леха так поднимается, сначала на карачки, потом на одно колено, потом на другое. К нам ручонки тянет, а мы от него шарахаемся — он весь в дерьме и какой-то хрени. Ну на фиг. И только он хотел подняться, как его повело. Ну, он одну милиционершу за ляжку как схватит! Она завизжала, лошадь взбрыкнула, и Леха опять со всей дури грохнулся на землю. Прямо в другую конскую лепешку!

— Ну засранец! — заливалась Инна. — И чо?

— А я и не знаю, чо, — неожиданно Олег перешел на привычный спокойный темп. — Конечно, ничего этого не было. Я просто придумал все это прямо сейчас, чтобы тебя развеселить.

— Как — не было? Чо за приколы-то нездоровые, я не поняла?

— Ну ты сама подумай. Какое могло быть конское дерьмо, когда милиционерши ехали нам навстречу?

— Ну?

— Где было бы тогда дерьмо?

— В каком смысле?

— Перед лошадьми или за ними?

— Ну, конечно, за. Ты меня дурой что ли считаешь?

— А как тогда Леха мог на нем поскользнуться? — Кудряшову становилось все скучнее и скучнее. — Он что, сзади, что ли забежал? Ну, ты подумай.

— Ты это специально сочинил, чтобы меня подловить и выставить дурой? — вскипела Инна.

— Да нет. Мне просто хотелось порадовать себя смешной историей. Но, к сожалению, в жизни со мной ничего комичного не случается. День прожил — и хорошо. Завтра будет точно такой же. И через неделю, и через год. И так уже много лет.

— Не, лучше застрелиться, чем так жить! Это ж скука смертная. Не, рыжий, надо развлекаться как-то, в кино ходить, в кафешку, в торговые центры… А ты один киснешь.

— А я привык быть один. Мне это даже нравится.

— Не, — безапелляционно заключила Инна. — Что угодно, только не одиночество.

Олег понятия не имел, за какую ниточку теперь тянуть. Как-то разом они все оборвались. Составлять списки личных контактов всех сотрудников «Девиантных» и искать пересечения с людьми из списков? Но на это может полжизни уйти. Узнать что-то про тех работников из других офисов, кто с 18.30 до 19.15 вошел в здание? Но их больше пятидесяти человек.

Олег представил, как человек с неразличимыми пока чертами на цыпочках подходит к чьему-то пальто и вынимает из кармана электронный пропуск. Или роется в чьей-то сумке, методично обшаривает отделения портмоне. Возможно и такое: владелец пропуска передает ему карточку добровольно, будучи, например, в курсе намерений приятеля. Так или иначе, ясно одно: они где-то пересекаются до часа икс. Где-то вне здания.

К примеру, Анжелика Серафимовна в свои 18.02 выходит с работы, заходит в колбасную лавку напротив, чтобы прикупить к ужину «Докторской» и видит в очереди… кого? Олег пробежался глазами по списку, который получил от охранника. Ну вот, допустим, некую Марьянову из фирмы «Мягкое место». У них на первом этаже магазин — там они диванами торгуют, а на третьем — офис. Допустим, Крикуненко и Марьянова знакомы, и работница «Мягкого места» радостно приветствует Анжелику Серафимовну, предлагая ей встать в очередь сразу за ней. Конечно, те, кто стоит сзади, недовольны, но Крикуненко-то какое дело? Она протискивается к Марьяновой, очередь сзади напирает, в лавке вообще теснота… Тут Крикуненко якобы толкают, она будто бы теряет равновесие и, пытаясь удержаться, хватается за Марьянову. Та хватается за нее. Пара секунд вынужденных объятий, и пропуск из кармана пальто Марьяновой перекочевывает в карман Крикуненко. И вот, пожалуйста, в 18.32 Анжелика Серафимовна, пользуясь пропуском Марьяновой, возвращается в здание.

Но в редакции еще остаюсь я и Марина-верстальщица. Крикуненко отслеживает, когда я покину офис, потом выманивает Марину в буфет, садится за компьютер…. А вот тут нестыковка! Анжелика Серафимовна так и не утрудилась его освоить, до сих пор катает тексты от руки и носит Гале в набор.

А, может, это Корикова? Алина ушла с работы в 17.50 и якобы попылила на встречу к «Десяточке». На самом-то деле она могла никуда не ездить, а зайти в соседнюю кафешку. И вот ест она свое мороженое и вдруг видит, что в зал заходит … ну, кто, например? Олег опять пробежался по списку. Да вот хотя бы Сверчков из фирмы «Сириус». Это, кажется, на седьмом этаже, торгуют оптом стройматериалами. Этот Сверчков с коллегами запросто могли зайти остограммиться после работы. Они вешают свои куртки как раз на ту вешалку, где висит куртка Алины. Лучшего и придумать нельзя! Высвобождая свою одежду из-под навешанных на нее курток, Корикова легко и непринужденно обшаривает карманы. И вот пропуск Сверчкова у нее в руках. Гениально, Олег Викторович!

Да, а что гениального-то? Дурь полнейшая. Крикуненко еще может пройти в здание по пропуску Марьяновой — допустим, они примерно одних лет и похожи внешне. Но Корикова никак не может сойти за Сверчкова. Все-таки охранник иногда поглядывает на совпадение внешности входящего и фото на пропуске. Нет, Корикова никак не могла воспользоваться пропуском Сверчкова. Зато это мог сделать Леха Ростунов или Сережа-верстальщик. И не сбрасываем со счетов Филатова…

На следующий день в редакции появилась Яблонская. Коллектив встретил ее нейтрально, чувствовалась взаимная неловкость. Корикова, например, лишь поинтересовалась, как у бывшей начальницы дела и углубилась в работу. Ростунов с Филатовым и вовсе только поздоровались и ушли курить.

«Надо же, неделю назад все было совсем по-другому, — подумала Яна. — А сейчас я для них отрезанный ломоть, и совершенно им неинтересна. Но Корикова-то какова!»

Кабинет Яблонской пока пустовал. Олег редакторствовал в своем. Яна принялась разбирать свои вещи. Сколько всего натащила она сюда всего-то за полгода работы! Зачем, спрашивается, она притащила из дома и развешала по стенам благодарственные письма, которые ей некогда вручали мэр, губернатор, МЧС и так далее? Ярмарка тщеславия — упрекнула Яблонская саму себя, снимая бумаги со стен. А диск «Здоровье» она зачем приперла? Думала, что будет делать перерывы и крутиться на нем, разрабатывая талию. И сколько раз она на него встала? Три или четыре. А вот этот увесистый том афоризмов? Хоть раз она его открыла? Ни разу! А ведь думала, что в пятничном номере будет у нее такая фишка — на каждой полосе будут стоять подходящие к теме крылатые слова кого-нибудь из великих. И что из задуманного она сделала?

— Ян, давай ты потом разберешь вещи, — в кабинет заглянул Кудряшов. Он деликатно заменил «соберешь» на «разберешь». — Пойдем лучше в буфет сходим.

В буфете было всегда меньше народу, чем в столовой — здесь было дороже. Да и еда была «несерьезная»: бутерброды, пирожные, кофе. Олегу и Яне удалось занять козырной столик у окна, из которого открывался великолепный вид на историческую часть города.

— А мне Карачарова позвонила, — поделилась Яна. — Слава Богу, хоть она не верит в то, что я могла допустить такие ошибки. Предлагает вернуться. Неохота, конечно. Но если ничего лучше не появится, пойду опять в «Эмские». Кстати, как там у тебя продвигается расследование? Или ты бросил заниматься этой ерундой?

— Нет, не бросил, — и Олег вкратце изложил Яне последние новости.

— Нет, Олег, чую я, что все было не так, — с интересом выслушав его, сказала Яблонская. — Ты говоришь о каких-то спонтанных вариантах. Но здесь все явно было продумано от и до. Тот, кто это сделал, очень хорошо подготовился. Выманил из редакции Корикову, Ростунова, Крикуненко. Был уверен, что в редакции не будет ни меня, ни тебя. Ведь это очень странно, что в 18.30 на работе осталась одна Марина. Много ли ты таких случаев припомнишь? Нет, тут все было спланировано, и человек либо уже имел чей-то пропуск, либо был уверен в том, что его получит!

— Но при каких условиях он мог быть в этом уверен?

— Наверно, только при одном — если он был близко знаком с этим человеком, доверял ему и был на него более или менее похож. Я думаю, так, — рассудила Яна.

— Думаешь, он посвятил этого человека в свой замысел?

— Не обязательно. Мало ли что можно наплести правдоподобного.

Помолчали. Съели по куску пиццы.

— А вариант с кражей пропуска ты не рассматриваешь? — заговорил Олег.

— Не мог он выкрасть пропуск, не мог! У нашего мистера Икс не было никакой гарантии, что ему удастся с кем-то это проделать. Тут ведь надо как минимум еще два условия выполнить: чтобы человек был точно работником нашего здания, и имел примерно такие же внешние данные, как и наш деятель. И как ты себе представляешь в этой ситуации ту же Корикову? Рискуя быть замеченной, она тусуется у здания, выжидая, пока выйдет кто-то похожий на нее, а потом идет за ним? Ну, а дальше что? Этот кто-то мог не идти ни в кафе, ни в колбасную лавку. Он мог спокойно сесть в машину и уехать. И что тогда? Нет, все было продумано, и человек не сомневался, что в нужное время пропуск будет у него в кармане. Кроме того, ты забываешь вот про что: если бы он выкрал карточку, то потом он должен ее как-то вернуть. А как?

— Да зачем возвращать-то? Попользовался и выкинул. Его, что ли, проблемы?

— Но тогда тот, кто потерял пропуск, должен был хватиться его уже на следующее утро. Пришел к вертушке — а пропуска-то в кармане и нет.

— Но не обязательно на следующее утро. У человека мог быть и другой график. А, может, он как раз со следующего дня в отпуск ушел и сейчас отдыхает где-нибудь в теплых странах и даже не подозревает, что у него вытащили пропуск.

— Или, например, он на следующий день заболел, — продолжила Яна мысль Кудряшова. — А что, тоже вариант! Да что мы гадаем тут на кофейной гуще, если ты можешь пойти к охраннику и узнать, кто за последнюю неделю просил заменить пропуск

— Точно. Тем более, как раз сегодня мой прикормленный Витек дежурит.

Через полчаса Кудряшов положил перед Яной обрывок газеты, на котором были коряво написаны три фамилии. Синицын, Гальперин и… Марьянова! Олег с Яной переглянулись.

— В общем, так, — сказала Яна. — Я хочу посмотреть на эту Марьянову. И я пойду сейчас в «Мягкое место»!

— Куда-куда ты пойдешь?

И оба расхохотались.

«Мягкое место» Яна нашла без труда. Но под каким предлогом ей заговорить с неведомой Марьяновой и, тем более, выведать у нее подробности пропажи пропуска? Ладно, для начала надо хотя бы взглянуть на эту даму. И Яна толкнула дверь офиса.

— Здравствуйте, — с выражением крайней приветливости на лице она обратилась к трем сидевшим в офисе женщинам и одному мужчине. — Я по поводу диванов. Хотим купить для офиса два новых. Вот и решили первым делом у вас посмотреть.

— И очень правильно сделали, — поднялась навстречу ей дама восточной внешности. — Наши эксклюзивные модели разработаны в соответствии… создавались специально для… не имеют аналогов…

Приятно улыбаясь, Яна выслушала заученную речь. На бейдже дамы она прочитала, что зовут ее Лариса Ивановна Цхай. Когда поток красноречия иссяк, кореянка предложила Яне ознакомиться с каталогами. Усевшись в кресло, та принялась штудировать проспекты, краем глаза наблюдая за сотрудниками офиса и размышляя, что же ей делать дальше. Минуты через три о ней совсем забыли.

— Мне кое-кто по секрету шепнул, что с нового года нас всех переведут на сделку, — объявила одна из женщин.

— Помилуйте, со стороны руководства это так несправедливо! — всполошилась другая. — Как будто от нас что-то зависит. Продаем-то не мы, а нижние.

— А вот хотят, чтобы продавали и нижние, и мы, — ответила первая дама. — А как мы это будем делать — никого не интересует.

Секунд десять помолчали, потом кореянка сказала:

— Лично мое мнение такое: нас хотят подвести под увольнение.

— Да бог с вами, Лариса Ивановна! — всплеснули ручками две первые дамы. — Откуда такие идеи?

— Посмотрите сами: много ли мы продали за последний месяц?

— Сколько клиентов пришло, столько и продали. Как будто от нас что-то зависит, — сказала первая дама.

— На самом деле, Лариса Ивановна, думайте, что говорите, — обиженно заявила другая. — Кто нам звонит — тем мы и продаем. Не могу же я на улице людей за рукав дергать: купите у нас диван!

— В общем, продали вы, дорогие дамы, на троих пять диванов, — подал голос единственный мужчина. — Пять диванов! Тогда как нижние продали сто семнадцать. Почувствуйте разницу.

— То есть вы, Виталий Владимирович, тоже считаете, что нас хотят отсюда выжить? — с заискивающим видом обратилась к мужчине первая дама.

— Наверно, не выжить, а заставить как-то крутиться…

— А что вы думаете про увольнение Дарьи Сергеевны? Может, следующими будем мы?

— Может быть, — отвечал мужчина. — Дарья Сергеевна, если уж начистоту, била баклуши. В сентябре она продала один диван, в октябре два, а в ноябре ни одного. И это называется менеджер оптовых продаж!

— Вы это так говорите, как будто вам нисколько не жаль бедную Марьянову! — бросила мужчине вторая дама. — И не надо врать, что в ноябре она не продала ни одного дивана. А как же та взбалмошная журналистка?

Яна вся обратилась в слух.

— Взбалмошная журналистка, вы говорите? — сказал мужик. — А она разве что-то купила?

— Да она неделю ходила, обивку выбирала!

— Выбирала, да не выбрала. Не купила она никакого дивана. Вот, смотрите, — и он ткнул пальцем в настольный календарь. — Она на следующий понедельник у Марьяновой записана на прозвон. Но раз Марьяновой нет, вы можете забрать себе клиентку и вести ее дальше.

— Никогда не переманивала у коллег клиентов, — с пафосом сказала одна. — Это низость.

— Зачем она мне, если по две недели не может решить, берет она диван или нет, — высказалась другая.

— Ну, все с вами ясно, — махнул рукой мужик. — Но уж, пожалуйста, не удивляйтесь, когда следующими за Марьяновой на выход пойдете вы.

— Не надо каркать, Виталий Владимирович! — окоротила его первая дама. — Как бы не вы первым пошли на выход.

— Только щеки надуваете и штаны здесь протираете, а компании от вас никакой пользы, — добавила вторая. — Одно и знаете: свои цифры.

— Знаете, Виталий Владимирович, давайте я буду вести эту клиентку, — неожиданно обратилась к мужчине кореянка. — Пусть она пока ничего не купила. Может, потом купит. Как ее зовут?

— Анжелика Серафимовна Крикуненко, — продиктовал мужчина. — Телефон…

Яблонская опять чуть не подпрыгнула на месте. Вот так Олежек! Фантазировал, фантазировал — а попал прямо в точку. Похоже, между Крикуненко и Марьяновой действительно имелась некая связь.

— Лариса Ивановна, — обратилась Яблонская к кореянке. — Скажите, а какие диваны у вас лучше всего берут? Что вообще людям нравится? Вот эта клиентка — вы сейчас имя такое красивое назвали — что хотела взять?

— Ой, эта клиентка — это что-то с чем-то. У нее каждый день были новые идеи. То один диван, то другой, то третий, — доверительно сообщила Цхай. — Марьянова уж не знала, что ей еще предложить. Вроде остановятся на кушетке «рекамье» — а на другой день клиентка требует «хай тек».

— Ну надо же, какие капризные люди бывают!

— Да и наша Дарья Сергеевна хороша. Человек старой закалки. Три года до пенсии. Угождать заказчику — что вы, это ниже ее достоинства. А как продавать, если не угождать?

— Просто не представляю, — с преувеличенным вниманием поддакнула Яна. — Но ведь и Марьянову жалко. Вы говорите, три года до пенсии. И куда вот она сейчас пойдет?

— Да все нормально у нее. Она уже устроилась на новое место. На втором этаже работает — только пропуск перерисовала. В столовой на раздатке стоит. У нее же первое образование — кулинарный техникум.

Пообещав Ларисе Ивановне в ближайшее время совершить покупку, Яна быстро спустилась в столовку. Время подходило к часу, первая волна обедающих уже схлынула. Чтобы рассмотреть раздатчицу, Яне не пришлось выстаивать огромную очередь.

— Первое берем? — без особой любезности бросила женщина Яне. — Солянка, рассольник, вермишелевый с фрикадельками?

— А рисового молочного нет?

— У нас не диетическая столовая! — отрезала та.

Яна всмотрелась в раздатчицу. Из-под белого колпака выглядывают кудреватые волосы со следами мелирования, рост чуть выше среднего, костлявые ключицы, накрашенные голубым веки… Обычная тетка предпенсионных лет. Примерно такая же, как Крикуненко — только менее рафинированная…

— Ой, а вы не в «Мягком месте» работали? — как будто бы ее только что озарило, воскликнула Яна. — Лицо такое знакомое…

— Работала, да уволилась. Сволочная конторка, — откомментировала раздатчица. — Тут сытнее будет. После четырех — дуй на все четыре стороны. А там торчи до вечера!

Через пять минут Яна уже стояла перед Олегом.

— Я нашла нашу мадам Икс! — выпалила она. — Олег, ты гений! Ткнул пальцем в небо и все угадал!

— Какая мадам Икс?

— Какая-какая? Анжелика Серафимовна Крикуненко!

— Да ну, не может быть.

— Почему не может-то? Все совпадает! Оказывается, они были знакомы с Марьяновой, да и внешне похожи. Я ее раскусила! Давай сейчас же вызовем ее и выскажем все, что о ней думаем.

— А Анна Петровна?

— Что — Анна Петровна? — оторопела Яна.

— Неделю назад ты с пеной у рта доказывала, что это проделки Анны Петровны. Потом обвиняла Марину. Даже я — и то под раздачу попал. А теперь вот Анжелика Серафимовна…

— Ну, уж тут все точно, как в аптеке. Все сходится, Олег!

— Пусть даже все сходится. Но что ты предъявишь Анжелике Серафимовне? У тебя же нет ни единого доказательства. Одни догадки.

— Да, — Яна на секунду задумалась. — Доказательств никаких. Ну и что? Возьму ее на испуг, и все.

— Кого угодно, только не Крикуненко.

— И что ты предлагаешь?

— Продолжать собирать информацию и искать доказательства.

— Как ты себе представляешь эти доказательства? Бантик с туфли Анжелики Серафимовны, валяющийся под столом на верстке? Сережка Кориковой, закатившаяся под клавиатуру? Заклепка с косухи Филатова? Любимые презервативы Ростунова, завалившиеся за системный блок? Брось, такие вещи бывают только в кино.

Тут у Кудряшова зазвонил телефон. Высветился незнакомый номер.

— Алло!

— Чмоки-чмоки! Это я! — в трубке раздался голос Инны. Кудряшов тут же обругал себя за то, что до сих пор не потрудился занести ее телефон в адресную книгу. Знал бы, что звонит Инна — точно бы не взял трубку. Тем более — при Яне…

— Я сейчас страшно занят… Не могу говорить… Нет, сегодня никак… На «Перенаселенный» не пойду… Пива не буду… Все, пока, созвонимся, — и он нажал отбой.

— Кто это? У тебя есть девушка? — без обиняков поинтересовалась Яна.

— Да нет, какая девушка… Так, познакомились в кафе, — Кудряшов поймал себя на том, что как будто оправдывается перед Яблонской.

— Рада за тебя, — холодно заметила Яна. — Ладно, пойду собирать свои шмотки.

В коридоре она столкнулась с Анжеликой Серафимовной. Семеня тонкими ножками на каблучках-«рюмочках», та спешила на верстку. Действительно, очень похожа на Марьянову, подумала Яна. Линялые кудерьки с белесыми проблесками, голубые тени, трикотажный костюмчик, бусики из каких-то самоцветов… И как посмотрела на нее! С ненавистью какой-то, злорадством… И что этот тормозной Кудряшов медлит? Ведь все ясно как божий день…

Через неделю вышел на работу Черемшанов. После больничного он заметно посвежел и даже немного раздобрел — видимо, Полина Георгиевна каждый день радовала мужа лимонными кексами. Под занавес первого рабочего дня Череп заглянул в кабинет Кудряшова с бутылкой коньяка.

— Выпьем, Олег Викторович, за мое выздоровление и твое назначение?

Кудряшов протер гостевую чашку и протянул Черемшанову. Сам же достал из верхнего ящика стола стограммовую граненую стопку. Этот раритет остался у него еще с тех времен, когда он работал с Вопиловым. Часа в четыре Кудряшов ходил в соседний магазин и покупал две таких стограммовки — для себя и друга-начальника. Конечно, действия этой дозы хватало на каких-нибудь полчаса, и потом приходилось идти за четверкой. Но признаться себе в том, что за сдачей номера они выпьют не меньше поллитра на двоих и сразу взять соответствующую бутылку, друзья не хотели.

— Только немного, Петр Данилыч, — Олег протянул Черепу свою историческую тару.

— Да какое там много, — засуетился тот. — Грамм по сто накатим, и по домам.

Выпили сразу по сто.

— Рад, рад, очень рад, что теперь ты, Олег Викторович, встанешь у руля такого важного дела, как ежедневная городская газета, — заговорил Череп.

— Да никуда я еще не встал, — отмахнулся Олег. — Исполняю обязанности.

— Никуда Саныч не денется, попомни слова старика, который что-то да повидал в этой жизни. Ты готовый главред, лучшего искать — только время терять. Ну, давай еще по 50. За сбычу мечт! Ты и я — это сила! Развернемся теперь на полную катушку!

— Не больно-то ликуйте, Петр Данилыч. Я как вспомню, что среди нас есть одна мразь, так мне не по себе становится.

— А, это ты про последние ляпы Яночки Яковлевны? Ну-ну. Вот тебе мое авторитетное мнение, Олежек: наша бывшая редакторша сама насажала ошибок и хотела с больной головы на здоровую переложить. Ну, некомпетентна ты, так уж имей храбрость признать: да, мол, рановато мне еще главредом быть, я пока заметки писать не научилась и грамотность не усвоила. Да что я тебе это говорю! Ты же к ней необъективен.

— В каком смысле, Петр Данилыч?

— В каком-каком? Втрескался ты в нее, вот и все, — захихикал тот. — Конечно, с одной стороны я понять тебя могу. Все-таки не мальчик уже, хочется и семью иметь, и детишек. Но с другой стороны — какая из Яночки Яковлевны жена? В хозяйстве полный ноль, характер мерзкий, да и внешне далеко не Софи Лорен…

— Да что вы плетете опять, Петр Данилыч? Я о ней и не думал в этом плане. И откуда вам может быть известно, что она плохая хозяйка?

— Вижу, вижу, защищаешь ты ее — значит, втрескался, — Черепу явно было нечем подкрепить свое утверждение о том, что Яблонская в хозяйстве полный ноль. — Вот моя Полина Георгиевна — золото, бриллиант! Приглашаю в гости! Как она селедочку делает — ты ум отъешь, я тебе гарантирую.

Только они налили по третьей, как из коридора донеслись громкие всхлипывания, и через секунду в кабинет влетела Анжелика Серафимовна. На пару секунд она замерла в патетической позе, прижавшись к стене костлявыми лопатками и воздев руки вверх, а потом заверещала:

— Олег Викторович! Петр Данилыч! Начальники и други! Прошу и настаиваю, призываю и умоляю — оградите меня от нападок этой психической!

— Какая психическая? — оторопел Олег.

— Что случилось, милочка? — в поддатом состоянии Череп часто оказывал Крикуненко знаки внимания.

— Мне сейчас позвонила Яблонская и обругала на чем свет стоит! Я просто в шоке! Видите ли, это я специально сажала в газете ошибки, чтобы ее выжить. Ну не бред ли? — активно жестикулируя, изливала Крикуненко свои обиды.

Кудряшова бросило в жар: значит, все-таки неугомонная Яна сделала это! А он был почти уверен, что она воздержится от голословных обвинений. Но, видимо, за прошедшие с их расставания четыре дня она окончательно накрутила себя против Крикуненко.

— Оградите и защитите! — вещала меж тем Анжелика Серафимовна. — Она точно не в своем уме. Фантазии какие-то странные. Вы не поверите, но у меня завелся двойник! Это ж надо такое придумать! — Крикуненко упала в кресло и, закрыв лицо руками, истерически расхохоталась, мелко подрагивая всеми своими кудерьками, сережечками и бусиками.

— Голубушка, вам нужно выпить коньяку, это вас поддержит в трудную минуту, — засуетился вокруг Крикуненко Черемшанов. Анжелика Серафимовна всплеснула ручками — дескать, что вы, Петр Данилыч — но… не отказалась.

— С такой буйной фантазией ей надо романы писать, — продолжила Крикуненко. — Представляете, чего насочиняла? Будто бы я у кого-то выкрала пропуск и под чужим именем прокралась в редакцию!

— Ой фантазерка девка, ой фантазерка. Но вы-то берегите себя, Анжелочка, — заквохтал Череп, целуя Крикуненко ручку. — Ей ведь на наше здоровье плюнуть и растереть. Я три недели с гипертоническим кризом провалялся, а ей хоть бы что! Пока Поля не позвонила да не усовестила ее, она и носу не казала. А ведь сама довела меня до такого состояния, из-за нее я слег. Но вас, милочка, я доводить не позволю! — и Череп чмокнул вторую ручку Анжелики Серафимовны.

— О, Петр Данилыч! Благодарите всемогущего Бога, что послал вам болезнь, и теперь ни одна собака не может упрекнуть вас в злокозненности! О праведный боже, как бы я хотела оказаться на вашем месте!

— А что, Петр Данилыч? — вдруг неожиданно оживился Кудряшов. — Дело говорит Анжелика Серафимовна. Замечательно повезло вам. Железное алиби.

— К чему такие выражения, Олег Викторович? — напустил на себя обиженный вид Черемшанов. — Вы никак себя комиссаром Мегрэ возомнили?

— Мегрэ не Мегрэ, но того, кто это сделал, мы на чистую воду выведем, — Кудряшов опять заговорил серьезно. — Рано или поздно.

— Мы?! — разом выпалили Череп и Крикуненко.

— Да, мы — я и Яна, — спокойно ответил Олег.

…Опять потекли относительно спокойные рабочие дни. Как-то вдруг угомонился Череп. Но Кудряшов знал, что это затишье — временное. Не было еще такого главного редактора, которого ответсек оставил бы в покое.

Яблонская не стала устраиваться в «Эмские». Списалась с давней знакомой из Севастополя, та позвала в гости… Кудряшов провожал Яну на вокзал.

— К Новому году вернешься? — спросил он, когда она уже собралась подняться в вагон.

— Не знаю пока. Может, и нет.

— Стой, стой, — Кудряшов вдруг порывисто обнял ее и поцеловал в щеку ближе к уху. Постояли так пару секунд, потом Яна высвободилась и сказала:

— Ладно… Если будет что интересное — звони.

Расследование Кудряшова зашло в тупик. От безысходности он попытался «прощупать» Анжелику Серафимовну. Как-то заглянул в редакционную кухню, когда та заваривала свой любимый зеленый чай с клубникой.

— Олег Викторович, чайку? — приветливо предложила Крикуненко.

— Не откажусь. Тем более, вы так вкусно завариваете, — деликатно подластился Олег.

За чайком как бы невзначай разговорились о ремонте, плитке, подвесных потолках и плавно перешли к мебели. Оказалось, что Анжелика Серафимовна в настоящий момент продумывала новую меблировку зала.

— Вы не поверите, как трудно подобрать элементарный диван! — поверила она Олегу печаль своей души. — Живем в эпоху изобилия, а выбрать нечего!

— А в «Мягком месте» были? У нас в здании? Говорят, очень недурные диваны, — с видом эксперта выдал Кудряшов.

— Недурные? Помилуйте, это же безвкусица, кич! Как вам такая обивка — густо-ультрамариновые ирисы по фону цвета молочного шоколада.? И все цветы по контуру обшиты золотой нитью. Это же черт те что! Бред пьяного извозчика!

— Да, — философски протянул Олег. — Сейчас стало так мало действительно утонченных, высокохудожественных вещей. А что вы хотите? Мы живем в эру ширпотреба!

— Вы тоже это заметили? — подхватила Крикуненко. — Простите, не думала, что с вами можно поговорить на эту тему. Но вижу — недооценивала вас.

— Да что вы, Анжелика Серафимовна, я мужлан, неотесанный чурбан. Но ежедневно общаясь с такими людьми, как вы, невольно перенимаешь их душевную тонкость, становишься чище, возвышеннее…

Крикуненко радостно внимала этой патоке.

— Ах, Олег, Олег! Вы говорите — диваны. Да что диваны, если в этом «Мягком месте» обслуга — простите меня — просто дубинноголовая? Помните, Николай Васильевич Гоголь так назвал свою Коробочку? Вот и ко мне приставили такую низменную, такую ограниченную, такую безвкусную сотрудницу, что я так и не смогла ничего выбрать. Это ж надо догадаться — предложить мне ирисы на шоколадном фоне! И это — на диван, стилизованный под позднее барокко, когда в декоративных материалах доминировали пейслийские орнаменты! Но чего можно хотеть от выпускницы кулинарного техникума? О, я сразу раскусила, что госпожа Марьянова никакой не дизайнер…

— Чувствуется, эта Марьянова прогневала вас не на шутку, — полушутя подначивал Олег собеседницу.

— Да-с! Своим беспредельным отсутствием вкуса и патологической же навязчивостью! Под конец она уже до того дошла, что стала меня подкарауливать на улице, в магазинах. Захожу как-то в нашу лавку — взять к ужину сто грамм ветчины. А там милейшая Дарья Сергеевна! И знаете, эдак бесцеремонно меня за рукав к себе тянет. Помилуйте, а как же правила хорошего тона? Каково это тем, кто стоит за ней?

— То есть, вы не встали за ней в очередь, а прошли в конец хвоста?

— Да! То есть, не совсем… Я, видите ли, очень спешила. На вернисаж к Гогошидзе. Маэстро не понял бы, если я опоздала…

— И вы воспользовались любезностью Марьяновой?

— Но это был вынужденный шаг. Видит Бог, у меня не было другого выхода.

Олег слушал щебетание Крикуненко и прикидывал, что к чему. Да, Яна права: Анжелика Серафимовна вполне могла выудить пропуск из кармана Марьяновой и вернуться в здание. И уж, конечно, возвращать его она не стала — неудобства Марьяновой, «потерявшей» карточку, ее волновали меньше всего.

— Так вы успели к Гогошидзе? — вдруг прервал Олег излияния собеседницы. — Говорят, там даже губернатор с супругой были?

Анжелика Серафимовна замешкалась всего на какие-то доли секунды, но Олег сразу же понял: она там не была. Или же сильно опоздала.

— Не могу сказать, Олег Викторович, — Крикуненко заметила свою оплошность и пыталась вылавировать. — Признаться, я так закрутилась с этой ужасной Марьяновой, что к Гогошидзе успела лишь к фуршету!

— А у него были пирожки с мясом и с яблоками? — наудачу запустил Кудряшов еще один пробный шар.

— Что вы! В доме творца, гения — пища простолюдинов?

«Что ж, очень плодотворный разговор, — подвел внутренние итоги Кудряшов. — Анжелика вполне могла обтяпать это дельце. Но надо искать доказательства. Неоспоримые доказательства!»

Вечером Олег выждал, пока все уйдут с работы, и шаг за шагом обследовал верстальщицкую. Особенное внимание он уделил главному компьютеру — тому самому, с которого полосы засылались в типографию, и на котором в тот злосчастный вечер работала Марина. Он повертел в руках клавиатуру, заглянул за монитор, вдумчиво перебрал содержимое стеллажей. Ничего интересного! Одни фотографии, вырезки из журналов, раскладки полос и прочая газетная чепуха.

«Дурак какой-то, — высмеивал себя Олег. — Пинкертон доморощенный! Чего я тут хочу найти? Какие пряжки с туфель? Даже если наш деятель и обронил тут нечто, то, конечно, на следующий день исправил свою оплошность. Да и уборщица давно вымела-выгребла все улики — если они вообще существовали!»

Олег сел за главный компьютер и положил ладони на клавиатуру. Что чувствовал в тот момент мистер Икс? Ненависть к Яблонской? Зависть к ее раннему и незаслуженному, по его мнению, взлету? Страх разоблачения? Кудряшов почти физически ощутил неспокойное дыхание этого человека, почти почувствовал, как суетливые пальцы бьют по клавиатуре. Казалось, еще немного, и он учует запах его туалетной воды…

Кудряшов всмотрелся в групповое фото на стене. Вот они все, снятые на сентябрьских шашлыках. Яна в центре — в непривычной бейсболке, улыбается фотогенично, но несколько натянуто. Явно старается хорошо выйти. Справа от нее — Корикова. Лицо слегка вполоборота, губки чуть надуты — чтобы пухлее казались. Еще правее — Ростунов. Уже порядочно «датый». Что-то кричит Черепу — рот распахнут, на месте «четверки» зияет дыра. А Череп стоит слева от Яблонской. В позе — царственная вальяжность, левая рука обнимает плечи Анжелики Серафимовны. Посыл такой: «Кто разбирается в людях — поймет, кто здесь главный». Чуть-чуть поднял уголки рта — типа, улыбается. Еще левее Черепа — сам Олег. Закинул руку на плечо фотокору Димке Филатову. У обоих в руках — пластиковые стаканчики. Вот Марина, Сережа, Анна Петровна, еще три журналиста — сейчас в «Девиантных» уже не работают. Эх, хорошо тогда отдохнули!

Но кто, кто из них пошел на черное дело? Кто до такой степени ненавидел Яблонскую, что не остановился ни перед чем, чтобы съесть ее? Наверно, сейчас этот человек очень доволен собой. И уверен, что его никогда не изобличат…

Дня через три Черемшанов церемонно объявил Олегу:

— Я и Полина Георгиевна приглашаем тебя с нами отужинать. Столько времени вместе работаем, а ты у меня и дома ни разу не был.

«Да уж, — усмехнулся про себя Олег. — Ты приглашаешь исключительно руководство. Сотрудники второго плана никак не могут рассчитывать на твое гостеприимство».

Полина Георгиевна, принаряженная в голубой махровый костюм (они поступают в продажу под наименованием «пижама»), была сама обходительность. В доме аппетитно пахло тушеной картошкой с мясом. Кудряшова усадили на лучшее место за столом, покрытым скатертью, источающей тонкий аромат лаванды.

— Данилыч, ну вы какой-то прием на высшем уровне устроили, — смутился Олег. — Я думал, все по-простому будет, по-домашнему.

— Все по-простому, все по-домашнему. Мы так вам рады, Олег Викторович! — защебетала Полина Георгиевна. — Огурчиков домашних? Закусить водочку? Или компотик яблочный? Из своих яблочек, сама варю…

— У вас свой сад, что ли? — поинтересовался Олег.

— Да нет, я не любитель этого дела, — повел Череп светскую беседу. — А вот Поля у меня обожает повозиться с землей. Вон что под окнами устроила! Да пойдем на лоджию — я тебе все покажу.

С высоты второго этажа Олег осмотрел хозяйство Черемшановых. Надо же! Семь фруктовых деревьев, а палисадник обнесен не обычным штакетником, а довольно высоким заборчиком, в котором имеется калитка.

— Три яблони, две сливы и две вишни, — с гордостью сказала Полина Георгиевна. — Васюковы — это наши соседи с первого этажа — поначалу были против. Говорили, что из-за моих яблонь свету белого не видят и все грозились порубить. А потом посмотрели, что под другими-то окнами делается, и угомонились.

— А что под другими окнами делается? — поинтересовался Олег.

— Ну что там может делаться? Мужики — извините за выражения — свои малые дела там справляют. Наркоманы колются. А на клумбу к Нине Петровне из третьего подъезда как-то пьяный свалился и все цветы переломал. Карташовых из второго подъезда недавно обчистили. Залезли через форточку. А у нас — спокой-дорогой.

— Да уж, не подступишься, — захихикал Черемшанов. — Ну, повторим?

Снова выпили водки и закусили грибочками.

— И вы одна с этим садом справляетесь? — спросил Олег. — За деревьями, наверно, большой уход нужен?

— Много работы, конечно, но справляюсь, — Полина Георгиевна ткнула вилкой в кусочек жирной селедки. — Но спасибо Петру Данилычу. Лесенку мне подарил на прошлое восьмое марта, инструмент разный садовый приобрел.

— Ах, Поля-Поля, моя ты монтажница-высотница, — полуобнял жену Череп.

— Да что ж мы сидим! — всплеснула руками польщенная хозяйка, к скромным хобби которой гость проявил столько внимания. — Я же не показала вам, как мы отремонтировали ванну!

Увиденное не поразило воображение Олега — нечто стандартно-типовое, что он и привык видеть в большинстве свежеотремонтированных санузлов. Плитка двух цветов — одна с рисунком, другая без. Подвесной потолок с маленькими лампочками-спотами. Ванна и ванна. Но сказал он совсем другое:

— Отличный вкус, Полина Георгиевна. Эта золотая нить по контуру оранжевых тюльпанов… И где вы только такие идеи берете?

— Да сейчас в Интернете чего только нет…

— Наверно, из такой ванны и выходить не хочется, — любезно продолжал Олег.

— Что вы, что вы, — захихикала хозяйка. — Петю лишний раз в душ не загонишь, да и я не любительница плескаться. От этого кожа сохнет.

— А я думал, что Петр Данилыч из ванны не вылезает, — шутливо продолжил Кудряшов.

— С чего это ты взял, Олег? — Череп улыбался, но как-то настороженно.

— Да Яна рассказывала. Говорит: пришла навестить больного, а вы в ванной. И вот намываетесь, вот намываетесь!

— Да уж, нашел Петя время, — ворчливо заметила Полина Георгиевна. — Нет бы Яну Яковлевну честь по чести встретить, так полез в ванну! И зачем, скажи, тебе это вдруг понадобилось?

— Признаться, мне несколько наскучил санитарно-гигиенический уклон нашей беседы, — сказал Череп. — Нашли о чем говорить. Поля, Олег Викторович и не поел еще толком, а ты его в ванну тащишь. Давай неси жаркое, а мы пока еще по рюмочке выпьем. Чем желаешь закусить? Селедки под шубой? Рекомендую!

Кудряшов жил один. Когда пять лет назад у него умерла бабушка, он тут же переехал от родителей в освободившуюся двухкомнатную квартиру. Заботливая мама чуть ли не ежедневно наведывалась к нему, что-то долго строгала-шинковала на кухне, требовала грязных носков, шваркала тряпкой по всем имеющимся в доме поверхностям — в общем, окружала заботой по полной программе. Олега это тяготило — в собственной квартире он не чувствовал себя хозяином, поскольку мама могла нагрянуть в любой момент. Но он был деликатен и очень, очень терпелив.

В пятницу они по давнему обыкновению пересеклись с Вопиловым в «Стельке». Хорошенько поддали, пошли гулять по городу, познакомились с девчонками. Вскоре Вопилов отозвал друга на переговоры:

— Все отлично, они наши, едем к тебе.

— Ко мне? — этот разговор у Олега с Владом повторялся регулярно, но почему-то каждый раз Кудряшов удивлялся предложению друга. — Не, Влад, не получится.

— Не получится?! Ну, знаешь, если и на этот раз ты упрешься — все, ты мне больше не друг. У тебя свободная хата, а я не знаю, куда девчонку позвать. Было бы у меня место — без вопросов поехали бы ко мне. Но ты же знаешь мои проблемы…

Проблемы друга Кудряшов знал: Влад уже девять лет был женат на их однокурснице Алле, которой еще на пятом курсе неосторожно сделал ребенка. Конечно, когда жена уезжала к матери в область, Вопилов использовал возможности освободившейся жилплощади по полной. Были у него и друзья по интересам: Костя Стражнецкий из «Помела», Петя Гугунин из «Эмских», а в последнее время к ним прибился совсем еще юный Антон Кузьмин. Но почему-то всей душой Влад прикипел именно к Кудряшову — флегматичному и консервативному, которого не особо интересовали ночные поиски приключений и нетрезвые незнакомки в собственной постели.

— Ну все, Олег, хватит ломаться, девки классные, отлично проведем время. Все, я ловлю тачку!

Кудряшов еще раз глянул на хихикающих неподалеку Таню с Ирой и неожиданно для самого себя сказал другу:

— Уговорил.

Пока Влад с девчонками веселились на заднем сиденье (оттуда доносились звуки хлопков по рукам и полузадушенных чмоканий), Кудрящов мучительно думал одну думу: приходила сегодня мама или нет? И если она еще не ушла, что он ей скажет? Как представит этих малознакомых особ? Кем они ему приходятся? Допустим, Ира — это его девушка. Хотя совершенно непонятно, где чья девушка — Вопилов, похоже, не определился еще и сам. И уж этих вольностей мама точно не поймет. Другое дело, если бы они пришли по парам: Влад с Аллой и Олег с какой-нибудь приличной девушкой. Ну, не обязательно приличной, но хотя бы не такой пьяной, как Таня и Ира. Принесли бы бутылку вина, торт. Чтобы все было культурно. А тут…

— Олег, а я думала, мы сейчас с тобой поужинаем и кино какое-нибудь хорошее посмотрим, — недовольно произнесла Ольга Сергеевна, сверля взглядом веселую компанию. — А ты, кажется… выпивши! — она развернулась и прошествовала на кухню. Олег тут же прошел за ней:

— Мама, да, я выпил. Но, кажется, стою на ногах и под забором не валяюсь. Спасибо, что приготовила ужин — но я сыт, мы поели в кафе. А про кино я вообще первый раз слышу.

— Так мне что, домой сейчас идти? — обиженно спросила Ольга Сергеевна. Кажется, она ждала от сына только одного ответа. Но он…

— Мам, а ты видишь для себя какие-то другие варианты?

— Конечно. Выпроводи их и все. Кто эти пьяные девки? Где вы их подобрали? И что у тебя может быть общего с этим развратником, с этим кобелем Вопиловым? Связался ты с ним на свою голову.

— Нет, мам, никого я выпроваживать не буду. А вот тебе хотел сказать давно. Пожалуйста, звони мне и предупреждай, если хочешь приехать в гости. И каждый день — это все-таки чересчур. Я не успеваю по тебе соскучиться.

— Очень приятно, сынок! Ну спасибо! Утешил мать! Но я все-таки буду к тебе ездить, потому что это мой долг — заботиться о тебе. Чем ты будешь питаться? Кто вымоет ванну? Кто постирает тебе носки? Ты же в грязи зарастешь!

— Не уверен, мама. Я взрослый человек, и вполне могу сам себя обслуживать. Мне уже тридцать лет, а ты меня опекаешь как маленького. Самой-то не смешно?

— Я мать, и это мой долг! — пафосно произнесла Ольга Сергеевна. — И пока ты не женишься, я буду покорно нести свой крест! Но ты, я вижу, и не думаешь жениться. Тебе гораздо интереснее пьянствовать и шалберничать с дружками. Олег, Христом богом умоляю, выпроводи этих девок, а завтра мы пойдем к Нине Семеновне. Она давно хочет познакомить тебя со своей дочкой Машенькой. Красавица, умница, в этом году пединститут заканчивает…

— Мам, я как-нибудь сам буду устраивать свою личную жизнь. Машенька, может, и замечательная девушка, но…

— Знай, сын, сегодня ты плюнул мне в душу! — на этом месте Ольга Сергеевна планировала схватиться за сердце, закатить глаза и осесть на табурет. Но передумала и, поджав губы, начала собираться.

В зале тем временем шло бурное веселье. Влад уже разлил водку и шампанское, открыл банку огурцов и кильки в томатном соусе, взрезал коробку с вафельным тортом.

— Танюха такая женщина! — объявил он Кудряшову, обнимая одну из подружек и не забывая придерживать за талию другую. — Все, развожусь с Алкой! Надоело! Она меня не понимает и не удовлетворяет!

Олег сел в кресло и молча выпил рюмку водки — разговор с матерью подпортил ему настроение.

— Чо какой смурной? — Ира плюхнулась к нему на колени. А Влад уже барахтался с Танюхой на диване. Она лупила его подушкой, а он дрыгал ногами и пытался ухватить ее за разные мягкие места.

— Пойдем на кухню посидим, — Олег аккуратно снял с себя Ирину. Покидая зал, он не забыл щелкнуть выключателем. Кудряшов не первый раз «отдыхал» вместе с Вопиловым и знал, что тот не любит затянутых увертюр, многочасовых разговоров по душам и первых стыдливых поцелуев под утро.

Но в этот раз Влад превзошел самого себя. Минут через пятнадцать, когда у Олега с Ирой только-только завязалась немудрящая беседа, и Кудряшов сварил пельмени, Вопилов объявился на кухне в одних трусах. С темноты щуря на свету глаза, он налил себе водки, выпил и бесцеремонно ткнул вилкой в пельменину в тарелке Кудряшова.

— Пойду проведаю Таньку, — и Ира вышла из кухни.

Влад только этого и ждал. Он обратил к другу озабоченное лицо и указал вилкой в сторону двери:

— У вас с Иркой как?

— Ну как. Вот, пельмени решили поесть…

— Ну дундук! Я Танюху уже по полной программе отделал.

— По полной? А что как быстро-то? — слегка поддел друга Кудряшов.

— Да а что там долго? Умеючи-то? — и Вопилов рассмеялся. — У тебя на Ирку-то как, стоит?

— Ну…

— В общем, так. Поторопился я с Танюхой. Ошибся в ней.

— Ошибся?

— Бревно. И ломается. Это мы не можем, то мы не хотим… Эх, надо было Ирку брать! Но теперь-то уж поздно, я друзьям дорогу перебегать не буду. Или она тебе не очень? Да? По глазам вижу — не очень. Да и правда, Олег, девка так себе. Тебе королева нужна, а это что? Третий сорт не брак, — и он вышел из кухни.

Иришка предусмотрительно тусовалась у двери во вторую комнату.

— Твоя подружка меня не приревнует? — шепотом спросил он у нее.

— Да не ссы, она в ванную пошла, на полчаса засела, не меньше. Такая, блин, чистюля, что ты!

— Иришк, ты не обижаешься на меня, детка? Ты мне сразу больше Таньки понравилась, но как-то так все сложилось, она сама инициативу проявила… В общем, извини. Пошли посмотрим, как у него в спальне?

А в это время на кухне Кудряшов пил водку и ел пельмени. Судя по воплям, доносившимся из спальни, Иришка оказалась не бревном — или, как минимум, актрисой погорелого театра. Олег бросил взгляд на часы: ого! Вопилов не выходит уже 20 минут! Рекорд, рекорд!

Тут щелкнул замок ванной, и на кухне появилась Татьяна в кудряшовских сланцах на босу ногу. Из одежды на ней была только его же, Олега, рубашка. Похоже, бесцеремонная девица просто открыла шкаф и надела то, что ей больше понравилось. Танюха уселась на стул и закурила. То, что рубашка не очень аккуратно застегнута и кое-где задралась, ее, казалось, не беспокоило. Когда из спальни раздалась очередная порция звукового сопровождения, она постучала кулаком в стену и прокомментировала:

— Ну притворщица! Ну артистка! А дружок-то такого мачо из себя строит. А сам… кролик, блин, — и она засмеялась. — Куда спешит? Он у тебя, случайно, не в пожарке работает?

— А многие довольны, — вяло заступился за Влада Олег.

— Да кто? Пойду сейчас у Ирки спрошу, она-то хоть как, поймала кайф или только притворяется? — и Танюха поднялась с табуретки.

— Эй, ты куда? — вскочил за ней Кудряшов. — Не ходи туда.

Та смерила его насмешливым, но вместе с тем ласковым взглядом:

— Да сиди уж, жуй пельмени.

Кудряшов ожидал чего угодно: истерик, разборок, мордобития и так далее. Но ничего подобного не последовало. «Может, Танюха прошла в зал?» — решил Кудряшов и отправился в гостиную. Но никого там не обнаружил. Тогда он осторожно постучал в спальню:

— Эй, Влад, что-то я Татьяну не нахожу.

— Да здесь она, у меня! — тут же раздался запыхавшийся голос Вопилова.

— А Ирина где?

— Я тоже здесь! — подала голос девица.

— Иди к нам! — крикнул Вопилов. — А то так девственником и помрешь!

Это было уже слишком. Девственником Кудряшов не был, и Вопилов об этом прекрасно знал. «Ну, такой вот ты удалец, но зачем меня-то на посмешище перед девчонками выставлять? Ну-ну, допросишься ты у меня в следующий раз квартиры», — подумал Олег и пошел в зал устраиваться на ночь.

Но не тут-то было! В квартиру позвонили. Кто это? Неужели мама вернулась? Вот уж некстати… Кудряшов прильнул к глазку и остолбенел: за дверью стояла Алла!

Он тут же влетел в спальню к веселящейся троице. Никто не прервал того, чем занимался на данный момент.

— Влад, нас засекли! Алка пришла!

— Как?! Алка здесь? Откуда она узнала?

— Сейчас не об этом! Девки, быстро в кладовку! Сидите тихо! Ир, да некогда одеваться — бери простыню и бегом. Танюх, давай в темпе. Шмотки свои захватите.

— А я не пойду! — заявила Танюха. — Его жена, пусть он и боится. Лично мне по фиг.

— И мне! — с вызовом поддакнула Ирка.

— Ну, как хотите, — как бы по ходу дела бросил Кудряшов. Он знал, что уговаривать в таких ситуациях — бесполезная трата времени и сил. — Только потом не говорите мне, что я вас не предупреждал. В том году она как-то с кислотой заявилась…

— С кислотой? — враз переспросили подружки.

— Да, представьте. Мы с Владом только чудом ее остановили, но все равно она успела плеснуть немного на руку Кристинке… Влад, как уж ее звали?

Ирку с Танюхой как ветром сдуло.

— Олег, давай не будем открывать. Как будто нас нет. Мы не здесь, это не мы, — заканючил Вопилов. — Как я не люблю эти разборки, кто бы знал…

— Открыть придется. Так лучше. Легенда такая: мы перепили, и ты поехал ко мне отлежаться. Все. Никаких девок не было. Мы тут пьяные дрыхнем.

И Кудряшов резво содрал с себя джинсы и джемпер, взлохматил волосы:

— Беги скорее на кухню убери окурки с помадой и бокалы.

Вопилов послушно потрусил выполнять распоряжение друга. Кудряшов казался тютей в те моменты, когда Вопилов был ого-го. Но как только в задницу клевал жареный петух, роли молниеносно менялись местами.

В дверь продолжили названивать.

— Ты иди, Олег, сам ей открой, — опять заныл Вопилов. — А я, скажи пьяный, сплю. Пусть обратно едет, а я, скажи, как протрезвею, вызову такси и приеду.

— Ладно, выкрутимся. Только бы девки чего не отчудили, — и Кудряшов распахнул дверь. В квартиру влетела небрежно одетая Алла.

— В чем дело? Почему не открываешь? — на правах давней знакомой она с Олегом не церемонилась. — Где этот мудила?

— Да перебрали мы, Ал, прости нас, — Кудряшов зевнул и потер глаза кулаками, как будто бы ему мешал свет. — Влад вон там. Ой, прости, я в одних трусах. Спешил скорее открыть.

Алла прямо в обуви прошла на кухню, где Вопилов, призвав на помощь всю силу своего актерского таланта, полулежал на столе, выворотив шею, и похрапывал. По сути, это была не до конца реализованная поза «мордой в салат».

— Пьянь! — выпалила Алла. — Все, развод! Да просыпайся ты, скотина! — и она принялась тормошить мужа.

— Алла, стоп, — Кудряшов мягко взял ее за плечо. — Зачем ты приехала? С кем оставила Вовку? Да, Влад хорошо поддал, ну и что? Это не повод бросать ребенка и срываться среди ночи.

— Если бы он просто был с друзьями, я бы ни слова не сказала. Но я-то знаю, что он тут не один. И ты покрываешь все его грязные делишки. Ох уж эта мне мужская дружба!

— Не понимаю, о чем ты.

— Да ладно дураком-то прикидываться. Вы были не одни, и это мне точно известно. Не отпирайся — вас видели. Я не с бухты-барахты сюда приехала.

«Ну, все понятно. Мамуля подсуропила, — прикинул Кудряшов. — А сейчас один комедию ломает, другая истерит, а мне, как всегда, все это разруливать».

В этот момент Вопилов промычал что-то невнятное, приподнял голову, обвел взглядом кретина кухню и остановил мутный взор на Алле. «Игра так себе, любительская, — оценил про себя Кудряшов. — Но Аллочка вроде верит или хочет поверить, а что еще нужно?»

— Поехали домой! — дернула она мужа за рукав. — В понедельник я подаю на развод, а ты веселись с кем хочешь и сколько хочешь!

— Какой развод, малыш? Мне никто кроме тебя не нужен!

Этот диалог Олег слышал уже не один десяток раз.

— Где его джинсы? — требовательно бросила Алла Кудряшову.

— Сейчас принесу.

Кудряшов пошел в зал, и по ходу дела заглянул в кладовку: узнать, как там девчонки.

— Ну что? — шепотом спросила Танька.

— Еще немного, сейчас он оденется, и они уедут.

— Уедут? — недовольно протянула Ирка. — Нет, пусть она чешет куда хочет, а он останется.

— Ну, это вы сами ей скажете, — махнул Кудряшов рукой в сторону кухни. — Кстати, у нее в кармане какой-то пузырек…

— Кислота!!! — «догадались» подружки.

— Не уверен, — продолжал нагнетать страху Олег. — Может, что и похуже. От нее всего можно ожидать. Нервы ни к черту…

Через пять минут Влад и Алла стояли на пороге. Казалось бы, еще каких-то тридцать-сорок секунд, и можно будет вздохнуть относительно спокойно: передряги этой ночи позади. Как вдруг…

— Ой, все, не могу! — из зала в одних трусах выбежала Ирка и бросилась в туалет.

Воцарилось молчание. Первой его прервала Алла:

— А я тебе, между прочим, верила Олег…

Тут Кудряшова прорвало:

— И в чем я тебя обманул? В чем, скажи, пожалуйста? Да, ты сейчас видела девчонку. Ну и что? Это Иришка, моя подруга. Или я, по-твоему, должен воздерживаться?

— У тебя на все есть отговорки! — и, подхватив Влада под руку, Алла вытолкнула его в подъезд.

Олег с девчонками бурно отметили свое избавление. Ни Ира, ни Таня больше не хотели никакого шампанского — только водки! Кудряшову даже пришлось доставать поллитру из своих «подвалов». Потом был долгий пустопорожний треп, объяснения в безграничной симпатии — причем, со всех сторон, и даже, кажется, поцелуи… Словом, дверь за пятничными знакомыми Кудряшов закрыл лишь во второй половине субботы.

«Вот один выходной и прошел», — подумал он, обводя взглядом бедлам, царящий в его жилище.

Немного вздремнув, часов в пять Кудряшов отправился в «Десяточку» — затариться продуктами на следующую неделю. Но прежде чем закатить тележку в царство ГМО и консервантов, Олег заглянул в здешнюю пиццерию — выпить пива.

— Какая встреча! — с дальнего столика ему приветливо замахала рукой Корикова. — Иди сюда, Олег!

Взяв два хот-дога, пару пакетиков картошки фри и кружку пива, Кудряшов протолкался к Алине.

— Хорошо, что мы пересеклись в нерабочей обстановке, — доверительно сообщила ему Корикова, когда завершился обмен малозначительными новостями. — В редакции кругом любопытные уши…. Я слышала, ты расследование проводишь? Ну, по тому случаю?

— Пытаюсь, — вздохнул Олег. — Честно говоря, мало что получается, — и тут же спохватился: никаких откровений, ведь преступник может быть кем угодно, в том числе и симпатичной Алиной.

— И не получится.

— Это почему?

— Не было никакой подставы. Все из-за глупости.

Оказывается, верстальщик Сережа имел одну странную забаву, которую называл проверкой революционной бдительности. Верстая полосу, он специально коверкал несколько слов или фамилий. В таком виде полоса поступала к корректору Анне Петровне. И, конечно, она находила все несуразицы и исправляла их. Но иногда случались и проколы. Таким образом в газете появился Пузякин вместо Кузянина — Олег помнил, как тогда Сан Саныч взгрел за это Вопилова.

— А ты как об этом узнала?

— Да мне сам Серега и рассказал на шашлыках. Вспоминал про прежнюю редакцию, как вы тут куролесили по пьяни. Ну, и своими подвигами заодно похвалился… А потом, когда уже при Яне Яковлевне все эти ляпы начались, я ему сказала: все, хорош прикалываться, не смешно уже. А он, гад, круглые глаза сделал: мол, я не я, и лошадь не моя.

— То есть, все эти лишние нолики, деловые овалы и мерина Сережа нарисовал?

— А кто же еще? Конечно, он, придурок безмозглый.

— А цель-то у него какая была?

— Да не было никакой цели. Просто дурью маялся и все. А получилось так, что Яну Яковлевну из-за него вышибли. Я бы на твоем месте уволила такого человека.

В понедельник Олег имел с Сережей беседу. Тот быстро раскололся и рассказал, что этой забаве его обучил дядя — человек, известный в журналистских кругах Эмска, как большой чудак и оригинал. Но вот затык — Серега признавался только в грешках прежних, но от участия в последних событиях решительно открещивался.

— Мэрин — это ржачно, но это не я. Я бы не догадался. И нолики я никакие не пририсовывал. Это не прикольно.

— А Пузякин?

— Это да, это мой прикол, — и верстальщик дебильновато рассмеялся. — Классно получилось, да?

Олег вскипел:

— В общем, так, Сергей Геннадьевич. Еще одна подобная проделка — и ты летишь отсюда кубарем. И ни в одну газету не устроишься — уж об этом я позабочусь.

«Вот как просто все разрешилось, — думал Олег, откупоривая перед телевизором бутылочку пива. — Не было ни хитрых подковерных игр, ни коварных злоумышленников, была просто тупая шутка молодого идиота. Но тогда получается, и Влад, и Яна пострадали ни за что? Хотя нет, Влад, конечно, за дело. Да и уволил его Сан Саныч не за ошибки, а из-за пожара. А вот Яне досталось несправедливо. Надо с Сан Санычем переговорить…»

Олег уже почти задремал, как вдруг вздрогнул от внезапно вступившей в голову мысли. Последняя ошибка никак не могла быть Сережиной! Мэрина и овалы в полосу внесла чья-то другая «заботливая» рука. И сделала она это именно между 18.30 и 19.15., когда Сереги в редакции не было. Конечно, нельзя исключать того, что верстальщик вернулся в офис по чужому пропуску…

Но вот что интересно: почему это Корикова так горячо убеждает его завершить расследование? Почему настаивает на виновности Сереги? И Янке не позвонила ни разу после того, как ту уволили. Ох, Алина, Алина, в какие игры ты играешь?..

К новогоднему корпоративу в «Девиантных» начали готовиться уже в начале декабря. Рекламщики под конец года подписали годовые договоры с двумя фирмами, рекламные бюджеты которых исчислялись сотнями тысяч рублей. В общем, денег хватало даже на банкет в «Фортеции». Но практичный Кудряшов подумал-подумал и решил истратить их не на гульбу, а купить два новых компьютера для журналистов. Это решение одобрили не все.

— Я как Золушка целый год ждала бала! — разглагольствовала Крикуненко. — И вот, когда я уже готовилась надеть хрустальные туфельки и закружиться в вальсе, злая мачеха высыпала передо мной мешок риса и мешок пшена и сказала: работай, Золушка, бала для тебя не будет!

— Полностью согласен с вами, Анжелика Серафимовна, — где назревала хоть какая-то контрреволюция, Черемшанов был тут как тут. — Эти два компьютера в корреспондентскую — абсолютно популистское решение. Наш Олег Викторович таким образом хочет заработать в коллективе дешевый авторитет. Дескать, вот я какой начальник, о вас радею, как отец родной! А скажите-ка мне, Олег Викторович, почему как компьютеры — так сразу журналистам? Почему не на верстку? Почему никто не спросит Марину, почему никто не спросит Сережу: как, мол, вам работается на ваших развалюхах? Я уж молчу про себя…

Про себя Черемшанов молчал совершенно правильно. Ответсек не знал даже, как включать компьютер. Еще лет десять назад, когда городские редакции стали постепенно оснащаться техникой, Череп затеял чуть ли не крестовый поход против «бесовства» — так он называл машины. Он наотрез отказался обучаться компьютерной грамотности и долгое время поддерживал соответствующие настроения в узком кружке коллег «старой закалки». Но шли годы, печатные машинки и строкомеры перешли в разряд древностей. И лишь один Череп до сих пор холил и лелеял свою раритетную линейку, хотя пользоваться ею уже не было никакой необходимости.

Кроме ответсека, верность старым орудиям труда сохраняла еще Анжелика Серафимовна. Однако Яна, приглашая ее на работу, предупредила, что с нового года никто набирать ее тексты не будет, поскольку наборщица Галя учится верстке и скоро начнет работать в новой должности. Чтобы остаться в профессии, выход для Крикуненко был один: освоить компьютер. Тем не менее, год клонился к концу, а Анжелика Серафимовна и палец о палец не ударила. Она по-прежнему таскала исписанные бисерным почерком листочки в набор Гале, и та, робея перед такой мэтрессой журналистики, покорно набивала ее тексты на компьютере. Янин уход из редакции пришелся для Крикуненко очень кстати — никто больше не заставлял ее осваивать компьютер.

— Мое предложение — не тратить деньги на ресторан, а отметить Новый год в редакции, — объявил Кудряшов на оперативке. — А на сэкономленные средства начнем обновлять техническую базу. Кроме того, всем будет выписана премия. Кто «за»?

Против премии никто не возражал, поэтому бухтение в кулуарах разом прекратилось. Начались прикидки и обсуждение праздничного меню и программы. Череп объявил, что Полина Георгиевна напечет лимонных кексов и сделает селедку под шубой, Анна Петровна пообещала форшмак и семгу домашнего посола, Кудряшов сказал, что натушит картошки с мясом и сделает печеночный паштет по матушкиному рецепту. Лишь одна Анжелика Серафимовна не проявляла интереса к этой стороне банкета. Олег иной раз удивлялся: а ест ли Крикуненко в принципе? Она никогда не ходила в столовку, не носила из дома баночек и бутербродов. Кофеек-чаек, иногда кефир — вот был весь ее рацион.

— Пардон, господа, вы позволите мне вставить словечко? — с вызовом прервала Анжелика обсуждение новогоднего меню. — Каюсь, рву на себе волосы от сожаления, что не научилась стряпать бланманже и пассировать бигосы. Предпочитаю тратить часы досуга на нечто более интересное, чем бдение у плиты. Но представьте себе, я отнюдь не бесталанна. Я умею вырезать из бумаги совершенно роскошные снежинки. Вы, похоже, думаете только о том, как бы набить свою утробу, а о том, чтобы создать возвышенное, хрустальное настроение праздника…

— Отличная идея, Анжелика Серафимовна, — прервал Кудряшов поток красноречия. — Мы не сомневаемся, что вы, как человек, наделенный исключительным художественным вкусом, великолепно украсите офис для торжества.

— А алкоголь я закажу сам, — предложил Черемшанов и пояснил: — Есть кое-какие прихваты в одной фирмешке, отпустят по оптовым ценам да еще сами привезут. Давайте обсудим, кто что будет пить.

Олег не получал от Яны вестей вот уже больше месяца. Не сказать, что он названивал ей каждый день, но в первую неделю он раза три набрал ее номер. Трубку никто не взял. Тогда он написал на ее яндексовский ящик — тоже ни ответа, ни привета. Постучал в аську — Яблонская упорно была офф-лайн.

Олег немного даже обиделся. Неужели Яне трудно хотя бы в нескольких строках сообщить о том, где она и что с ней? Тем более, она знает, что Олег ведет расследование, добивается справедливости. Для нее, между прочим, старается! Ну, в первую очередь, для нее… Свои печали Кудряшов утолял привычным способом — по пятницам после работы встречался с Владом в «Стельке», а дальше как фишка ложилась. То знакомились с девчонками, то пьянствовали ночь напролет в сугубо мужской компании — в капельнице можно было пересечься со Стражнецким, Гугуниным, Филатовым, Кузьминым и Ростуновым.

Как-то утром — а точнее, около часу дня — очередной субботы Олег пробудился от пьяного сна и глянул на себя в зеркало. Да-а, не Джордж Клуни. И даже не Константин Хабенский. Это мягко говоря. А уж если начистоту — мятая запьянцовская личность с довольно заметным пузцом. Щеки наел незаметным образом, под глазами — какие-то складочки и защипы, залысины наметились…

Когда в следующую пятницу Влад набрал друга, чтобы договориться о встрече в «Стельке», Кудряшов сказал ему:

— Не, Влад, я сегодня пропускаю. Записался в тренажерку. Всем нашим привет.

Влад по-дружески обматерил его, но Кудрящов знал: долго он обижаться не будет, максимум через полчаса утешится в кругу хмельных товарищей.

За три дня до корпоратива Череп сказал Олегу:

— Викторыч, а не позвать ли нам нашу старую гвардию? Не тряхнуть ли стариной? Сан Саныч все равно завтра уже в Италии будет. Что нам мешает отметить праздник в кругу приятных нам людей? Да и девки-то наши, посмотри, совсем закисли. Маринка девка на выданье, Алинка, между нами говоря, бабец в самом соку…

— Ой, что-то ты затеваешь, Петр Данилыч. Каким-то сводничеством занялся… Надо спросить у коллектива. Если они не против, давай пригласим.

Оказалось, что коллектив не против. За месяцы работы бок о бок все несколько поднадоели друг другу, и хотелось новых людей, свежих эмоций. Конечно, принимая во внимание личности приглашенных, застольные беседы не обещали быть особо изысканными, но скуки тоже не предвиделось.

— Олег Викторович, а вот и наш добрый вестник! Позвольте представить вам Николая Ивановича, — на пороге кудряшовского кабинета возник Череп, за которым маячил мужик лет пятидесяти в обнимку с картонной коробкой.

— Николай Кругляков, торговый представитель вино-водочной компании «Пантера», — отрекомендовался визитер и протянул Олегу платежку: — Вот ваш заказ, а вот счет. Наличными расплатитесь?

— Да, сейчас вам в бухгалтерии все оплатят. Кругляков, вы сказали? — и Олег указал ручкой на фамилию на листке.

— Да, все правильно, Николай Кругляков. А что такое?

— Такое ощущение, что знакома мне ваша фамилия, — и Олег склонился над платежкой. — Но где слышал, когда — никак не вспомню.

— Ну, мало ли в мире Кругляковых, — бросился рассуждать Череп. — Фамилия довольно распространенная. Вот у меня фамилия — так это да! Скажи-ка, Олег Викторович, много ли ты знавал Черемшановых?

Олег ничего не отвечал — он изучал накладную.

«Да, цены не сказать, чтобы низкие, — подумал он. — По таким и в соседнем магазине можно было затариться. А Череп ведь пел, что сэкономит на бухле хорошие деньги. Непонятно… Хотя что уж тут непонятного: Петр Данилыч, похоже, подзаработал на этом заказе, только и всего. В „Пантере“ заказ провели по оптовым ценам, а нам втюхали по розничным. Разница — на карман Черепу и Круглякову. Но что же у меня эта фамилия из головы не идет? Кругляков, Кругляков…»

— Петр Данилыч, а ты давно с этим Кругляковым знаком? — спросил Олег, когда торговый ушел в бухгалтерию.

— С Колькой-то? Да не сказать, чтобы давно. Недавно Поле юбилей отмечали, вот я с ним знакомство и свел. Я человек небогатый, и не могу потакать перекупщикам в их стремлении ободрать трудовой элемент как липку. Есть возможность взять у оптовика — что ж не попользоваться? Верно говорю, Олег?

— Хозяйственный ты мужик, Петр Данилыч, — невесело похвалил тот.

Загадочный Кругляков не шел у Олега из головы. Олег понял, что выход один: встретиться с Николаем Ивановичем и попытаться узнать о нем побольше. А там куда кривая вывезет… Очень может быть, что Олег просто устал и видит подвох там, где все абсолютно прозрачно.

На платежке, которую главбух уже подшила в папку, он нашел адрес компании. Улица Кострикова? Это буквально в двух шагах от них. В обеденный перерыв Олег направился в «Пантеру».

— Так вам офис нужен? — удивилась ему молодая женщина в рабочей одежде. — Это не здесь. Тут у нас пункт обработки заказов и склад.

— А Николай Кругляков здесь бывает?

— По утрам и вечерам. Утром забирает готовые заказы и развозит по клиентам, вечером привозит на обработку новые заказы. А вам именно его надо? Если вам нужен мелкий опт, то мы вам сейчас все быстро оформим.

— Нет, у меня не горит. Мне рекомендовали именно Николая Ивановича.

— Я не должна этого говорить, — заговорщически шепнула сотрудница склада, нагнувшись к Кудряшову, — но какие-то странные у вас рекомендации. Кругляков у нас на грани вылета. Постоянно какие-то косяки. То счет неправильный выставит, то клиенту по заказу продукции не допоставит, то пересортицу допустит… Но если вы лично свой заказ отследите, то все нормально будет. Заходите часов в семь вечера, он обычно всегда здесь бывает.

Вернувшись в офис, Олег встретился взглядом с Кориковой. Ему показалось, что Алина будто бы изучает его. «Что ей надо? — опять углубился в раздумья Кудряшов. — Что-то не нравится мне в ее поведении. Но что? Ну, во-первых, непонятно, почему она сдала мне Серегу. Почему она так убеждала меня завершить расследование и больше не искать виновного? Знает нечто другое, а дурачок Серега пришелся очень кстати для отвода моих глаз? А эта рекомендация поскорее его уволить? Возможно, Корикова просто боится, что он может о чем-то проболтаться, вот и пытается его сбагрить…»

— А что, Петр Данилыч, Серега-то ваш к Алине клинья подбивает? — маскируя все в шутку, спросил Олег у Черемшанова.

— Ну, спохватился ты, Олег Викторович! Подбивал да перестал. Прошла любовь, завяли помидоры. У него теперь новая зазноба — Верунчик из «Ноктюрна».

…Без пятнадцати семь Олег уже был на складе «Пантеры». Николай Иванович был предупрежден о том, что зайдет клиент, и поджидал его, запивая сигарету кофе.

— Так это вы!? — удивленно воскликнул он. — Что ж не позвонили? Я бы к вам в офис сам подъехал! Взяли бы мой мобильный у дяди Пети… то есть, Петра Данилыча?

— Дяди Пети? — теперь черед удивляться настал для Кудряшова.

— Да ну, сболтнул лишнего, — замахал руками Кругляков. — Хотя чего тут такого? Просто Петр Данилыч просил не афишировать…

— Да что не афишировать-то?

— Дядька он мне, — сообщил Кругляков. — Ну, роднимся как можем, поддерживаем связи, дружим семьями. То он ко мне с тетей Полей, то я к ним со своей Любаней. А недавно мы в Турцию с супружницей ездили…

— Все понятно, все понятно, — Олег поспешил закруглиться. Родственные чувства Круглякова интересовали его в самую последнюю очередь.

— Так мне Анька, дочура моя, в институте учится, говорит, что дядя Петя заходил, торт приносил, дрель спрашивал, — Кругляков продолжал сыпать ненужными подробностями. — Долго, говорит, искал. Она уж торт нарезала, чай вскипел, зовет-зовет его, а он все не идет…

Не в силах прервать разглагольствования Круглякова, Олег машинально кивал головой.

— Потом спрашивает его: «Дядь Петь, что как долго-то?» А он оказывается, не знал, где у меня дрель лежит. Я ведь ее в ларь на лоджию переложил. Ну, Анька-то ему подсказала, он и нашел…

— Ну ладно, Николай Иваныч, приятно было продолжить знакомство, — Олег поднялся со стула.

— А заказа не будете делать?

— Дайте мне прайс с собой, я дома изучу.

«Вот так дядя Петя, — думал Кудряшов, руля в спортзал. — Дрель ему, видите ли, понадобилась. Скажите тоже, хозяйственник какой. Вот бы ни за что не подумал. Весь дом на Полине Георгиевне держится — она и кексы печет, и компоты на зиму закатывает, и ремонтников нанимает, и сад под окнами обихаживает. Череп-то, как я понял, палец о палец не ударяет…»

Треклятая дрель никак не шла у Кудряшова из головы. А почему — непонятно. Ну, дрель и дрель. Какое это отношение имеет к нему? А вот на тебе — прицепилась эта дрель и не давала покоя. Как вчера — фамилия Кругляков.

— Петр Данилыч, признавайся, что ты там сверлишь последнее время? — шутливо спросил Олег ответсека на следующее утро.

— Сверлю? В каком смысле, Олег Викторович?

— Дрель-то зачем у племянника брал?

— Я? У племянника? Ах, ты о Кольке… И когда он тебе успел все разболтать? Впрочем, секрета никакого нет. Чего, собственно, стесняться. У всех у нас есть родственники — более удачливые, менее удачливые…

— Так зачем дрель-то брал?

— А позвольте полюбопытствовать, почему это вас так интересует? — неожиданно перешел в наступление Череп. — Понадобилась мне дрель и все. Скажем, Поле захотелось новую полочку повесить.

— Хотел бы я, Данилыч, посмотреть на тебя с дрелью! — улыбнулся Олег. — Ты же ничего тяжелее строкомера в руках не держал!

— Откуда такая осведомленность, Олег Викторович? — надулся Череп. — И вообще, должен заметить, что мне не нравится тон нашей беседы. Я вам не ровесник, чтобы так со мной разговаривать. Приберегите ваши шутки для господ вроде Стражнецкого и Вопилова.

И разобиженный Черемшанов вышел из кудряшовского кабинета.

Олег с Алиной сидели за лучшим столиком буфета и через стеклянные стены любовались панорамой заснеженного города. Кудряшов давно хотел поговорить с Кориковой тет-а-тет, но не знал, под каким предлогом это сделать. Оказалось, что никаких предлогов искать не надо — Алина с готовностью откликнулась на его предложение после сдачи номера попить кофе с мороженым. Кроме сладкого, заказали еще и по бокалу пива.

Алина была заинтригована неожиданным проявлением интереса со стороны Кудряшова, поэтому выжидательно молчала. Зачем он пригласил ее в бар? По работе или как? Но ведь кажется, он увлекался Яблонской. Или это все-таки инсинуации Черепа, а между Яной и Олегом были сугубо деловые отношения? С полуулыбкой Алина смотрела в окно, слегка играя завитком своих волос и демонстрируя собеседнику стройную шею, которую еще более стройнили две расстегнутые пуговки.

— Алин, будь со мной откровенна, — Олег говорил, как всегда, размеренно, однако в его голосе угадывалось некоторое волнение.

— В смысле, Олег?

— Скажи, ты ведь недолюбливала Янку?

— Ты меня позвал, чтобы о ней поговорить? — Алина явно была разочарована. — Да успокойся, нормально я к ней относилась и отношусь. Только тебе-то это все зачем?

— Она ждала твоего звонка. После всех этих неприятностей. И очень удивилась, что ты так и не позвонила ей.

— Удивилась? Но почему? — Алина опять перевела взгляд за окно и продолжила, как бы рассуждая сама с собой: — Мы что — подруги? Она была моей начальницей, потом перестала ею быть. С чего бы мне ей звонить? Да и некогда, честно говоря…

— Нет, она была тебе не просто начальницей. Ты всего год как пришла в журналистику, и все это время она носилась с тобой как с писаной торбой.

— Знаешь, Олег, ты целиком и полностью попал под ее влияние. Ты даже фразочками — и то ее говоришь. А еще она говорила, что я была полным нулем, да? И что я путала хеликобактер с хеликоптером? Говорила ведь? И что она тянула меня за уши, а я неблагодарная, не оценила этого…

Олег молчал. Права Алина, все это Яна ему не раз говорила, и примерно в таких же выражениях. Жаловалась на упрямство Кориковой, ее самомнение, проблемы с русским языком.

— А ты не задавал себе вопрос, — продолжила Алина, все больше заводясь. — Почему я вместо благодарности — такой естественной — испытываю совершенно противоположные чувства? Почему я совершенно не расстроена тем, что Яночка больше не главный редактор?

— Не собираюсь гадать.

— Знаешь, Олег, я со школы мечтала стать журналистом. Но сразу не сложилось. Выскочила замуж, родила, пришлось с дневного перевестись на заочное, потом муж был против, чтобы я работала, а я, дура, послушалась. Но вот мы развелись. Мне 27 лет, и больше ничто не мешает мне заняться любимым делом. Во мне кипит энергия, у меня здоровые амбиции. И вот я — великовозрастная дура — прихожу в «Эмские» и попадаю на стажировку к Яблонской. Я в восхищении: ей столько же, сколько и мне, а она уже зам главреда, редактор отдела новостей. Она в курсе всего, что происходит в городе, у нее куча прихватов, она всегда знает больше, чем конкуренты, и полгорода поздравляет ее с днем Печати и 8 Марта… Хотя, может, мне все это показалось — я ведь тогда ее просто боготворила.

— Как профессионал, она и правда достойна уважения, — промямлил Кудряшов, а Корикова увлеченно продолжала:

— И вот она — акула пера, а я — так, никто. Я не знаю, с чего начать заметку. Не представляю, кому позвонить, чтобы узнать, когда откроют фонтан у драмтеатра. Куда ни ткнусь, везде меня посылают. А что Яблонская? А у Яблонской появилось новое развлечение. Она читает ровно три предложения моего текста и демонстративно рвет листок в мелкие клочья. Кругом люди? Пофиг! А однажды она даже бросила обрывки мне в лицо!

— Значит, твоя заметка было полное… ты написала плохую заметку.

— Может, я бы так и подумала. Но видишь ли, в чем было дело. Это была моя первая журналистская удача — мне удалось найти того самого мальчика, который год назад задал на телемосте вопрос президенту. Помнишь Ваню Копылова с жалобами на поборы в школах? Тогда еще никто из журналистов не мог его найти, и мы даже думали, что этот Ваня — подсадная утка. А я его нашла! Чисто случайно, конечно, но тем не менее. Оказалось, что он не Копылов, а Копалов. И не Ваня, а Вася. И вот я бегу к Яне с радостной новостью. Но она, с неохотой оторвавшись от Интернета и пробежав первые два предложения, рвет текст и швыряет обрывки мне в лицо. Я рыдаю всю ночь, прихожу на работу, меняю в той же заметке первое предложение и опять подаю ее Яне. И ты не поверишь, но она говорит: уже заметно лучше, Алина, ты делаешь успехи. Что дальше? Заметка выходит на первой полосе, меня отмечают на оперативке, сама Карачарова интересуется способной внештатницей. И какой я делаю вывод? Моя начальница просто стерва. Истеричка.

— Не спорю, Яна человек настроения, — Кудряшову было нечем крыть. Он и сам не раз страдал от приступов гнева Яблонской. — Но ты же с этим смирилась. Наверно, ты поняла, что у Янки все это не со зла. Ты могла сто раз найти себе другого начальника, но почему-то не сделала этого…

— Да, могла бы! Меня, между прочим, звали в «Помело». И Карачарова очень жалела, когда я ушла вслед за Яблонской. Но я решила не распыляться. Раз я с Яблонской, значит, с ней. Тем более, она пошла на повышение.

— Как у тебя все рассчитано! Не думал, что ты такая уж карьеристка, — и Кудряшов натянуто рассмеялся.

— Ну да, у меня есть некоторые цели. И во имя их я решила некоторое время потерпеть ее выходки. Но сейчас, когда Яблонская упала, и ей уже не подняться, зачем мне изображать преданность? Я не любила ее никогда, а сейчас она еще и перестала быть мне полезной. Она для меня никто. Пройденный этап.

— Как-то слишком цинично.

— Как есть, Олег, — и Алина отхлебнула растаявшее мороженое прямо через край креманки.

Наступила пятница 26 декабря — долгожданный день корпоратива. Даже сегодня в «Девиантных» было работы не меньше, чем всегда. И все же кое-кто изыскал возможность уже часа в три начать приятные хлопоты. На кухне Анна Петровна резала сыр и колбасу, а Анжелика Серафимовна — снежинки. Крикуненко по поводу праздника принарядилась в голубую блузку с пышными оборками на груди, на голове при каждом суетливом движении ее владелицы подрагивал пышный кок. Само собой, в ушах покачивались самоцветы — на этот раз, бирюза. На кухне уже тусовался фотокор Димка Филатов — дамы припахали его мыть фрукты и резать хлеб.

— Все хлопочете, хозяюшки? — на кухню заглянул Череп. — А не принять ли нам по пять капель для повышения настроения?

— Ну, как это — без всех, — занудила правильная Анна Петровна. Анжелика же Серафимовна глянула на Черепа так, что он сразу понял: она не против, но прямо ни за что этого не скажет.

Черемшанов достал бутылку водки, но Крикуненко замахала ручками:

— Петр Данилыч, я вас умоляю! В такой день — и столь неблагородный напиток?

— Для вас, Анжелочка, у меня в заначке есть чуть-чуть коньячку.

Чуть-чуть оказалось 250-граммовой фляжкой.

Анжелика пила манерно, долго катала кружку (бокалов не было) в ладонях, дабы согреть напиток. Потом сделала глоток и замерла, вознеся глаза горе.

— Ну что, клопами пахнет? — простодушно заметил Филатов. Они с Черепом только что опрокинули грамм по 70.

— Что бы ты понимал, сопляк! — прыснул Черемшанов. — Анжелика Серафимовна большой знаток вина. Она способна ощутить такие оттенки, которые ты, чурбан, не распознаешь ни при каких обстоятельствах.

— Проверьте меня, Петр Данилыч, — сделав еще глоток коньяка и прикрыв глаза, протянула Крикуненко. — Аромат чернослива, нагретого южным солнцем? Присутствуют сафьяновые ноты?

— Откуда ж мне знать, Анжелочка? — таких понтов не мог вынести даже Череп.

— Петр Данилыч, да читайте вы этикетку-то!

А в это время Корикова — как всегда, с минимумом макияжа, в джинсах и черной водолазке — сосредоточенно работала на компьютере. На ее лице читалась некоторая досада — ей бы тоже хотелось скорее переодеться в принесенную из дома розовую кофточку, подвести глаза и пойти что-нибудь резать на кухню, веселясь и хихикая с коллегами. Когда через полчаса Алина поставила последнюю точку, то ощутила резкое недовольство собой. Статья была вымучена. Если бы не цейтнот — она бы написала ее гораздо лучше. Так она думала.

А Ростунов и Филатов уже сдвигали в корреспондентской столы, Серега настраивал музыкальный центр, а Анжелика Серафимовна ляпала снежинки — признаться, вырезанные отнюдь не филигранно и кое-где заляпанные жирными пальцами — на все доступные поверхности.

— Ну как всегда, все в сборе, лишь один Олег Викторович всех задерживает, — по обыкновению затеял конттреволюцию Череп. — Пойду что ли, потороплю его. Оле-е-г! — и Черемшанов зашагал к кабинету главного редактора.

Кудряшов сосредоточенно всматривался в монитор, и по его лицу было видно, что он недоволен. Напротив сидела Корикова — тоже нахохленная. Она только-только собралась наводить марафет, как Олег вызвал ее к себе: к сданному тексту было много вопросов.

— Алин, что значит: «Виктора окружила толпа поклонников самых разных полов и возрастов?» — устало спросил он, не отрывая взгляд от монитора.

— Что непонятного, Олег? Среди поклонников были мужчины и женщины, старые и молодые, подростки и малышня…

— Ты правда не чувствуешь, что фраза корявая? Или притворяешься?

— Да все наскоро, Олег, постоянно спешка какая-то. Нет времени перечитать, что написала. Все скорей, скорей…

— Такие вещи должны быть доведены до автоматизма. Если ты работаешь с языком, чувствуешь его, ты даже в самой большой запарке не напишешь такого. Теперь-то я хорошо понимаю… — и резко остановился.

— Что хорошо понимаешь? — взвилась Алина. — Яблонскую?

Олег молча стучал по клавиатуре, энергично редактируя.

— Я спрашиваю, Олег Викторович, что ты хорошо понимаешь? Яблонскую?

— Да, Яблонскую! Если уж у меня не хватает терпения все это читать. Алин, ты же способная девушка. Любой эксклюзив раскопаешь, комментарии из-под земли достанешь… Но твой русский язык! Так нельзя, Алин. Нельзя писать «скурпулезный». Нет такого понятия «колония поселений».

— Это описки! Не надо придираться!

— Я тебе скажу совершенно точно: если ты не будешь работать над своим языком, ты не сделаешь карьеры. Я так понял, что твои планы именно таковы? Но при всех твоих достоинствах — ответственности, работоспособности — я бы не взял тебя в замы. Ну не взял бы! Как бы я мог тебе доверить чей-то текст, если с твоим приходится столько ковыряться?

В этот момент в кабинет вошел Черемшанов.

— Олег Викторович, ну сколько еще ждать? Народ для разврата собрался! Алиночка, звезда моих очей, почему такая грустная? А я вам тут кое-что принес, — и он достал из кармана пиджака остатки коньяка. — Для настроения, а? Пять капель?

Олег молча протянул ему свой граненый стаканчик, а Алине предложил гостевую кофейную чашечку.

— Нет, — обиженно ответила она. — Мне еще над текстом работать.

— Ладно, все, какая сейчас работа. Доделаешь завтра. Еще раз обдумаешь все, перечитаешь, — и Кудряшов закрыл файл.

— Я могу идти? — поднялась Корикова.

— Ты куда, красавица? — не унимался Череп. — Обижаешь, не хочешь уважить старика.

— Петр Данилыч, простите, но мне еще нужно успеть привести себя в порядок. Все уже такие нарядные и беззаботные, лишь одна я как чума… Знаете, хочется иногда вспомнить, что ты женщина. А то постоянно этот конвейер: одно закончила — тут же другое, никакого продыха.

— Иди, Алин, и не обижайся на меня, — и Кудряшов опрокинул свою стопку.

Череп проводил Корикову долгим взглядом, и, когда она скрылась, заговорщически обратился к Олегу:

— Что, хороша? Вот тут я тебя, Викторыч, очень хорошо понимаю…

— Ты все время что-то не то понимаешь, Петр Данилыч.

— Жениться не советую, — продолжал гнуть свою линию Череп. — Разведенка, да еще с ребенком… Незачем, полно свободных баб и помоложе. Выберешь. Да-да, а что ты так на меня посмотрел? Ну, при мне-то ты можешь не корчить из себя джентльмена. Ты и сам в глубине души понимаешь, что после 25-ти баба — это уже устаревший экземпляр.

— Да ты, я гляжу, педофил, — мрачно пошутил Кудряшов. Он не любил откровенничать на личные темы.

— Но для всего прочего Алиночка, бесспорно, хороша, — продолжал Череп. — Бери, не пожалеешь. Готов спорить, что долго уговаривать не придется. А прощелкаешь клювом — Вопилов подхватит или Стражнецкий. У них не заржавеет, — и Череп захихикал.

В корреспондентской уже гремела музыка, на стенах мигали гирлянды, а на стол водружались последние из блюд. Появилась Корикова — с тронутого легким макияжем лица сошло выражение сосредоточенности, розовая кофточка подчеркнула женственные формы, а узкие джинсы — стройные бедра. Олег поймал себя на том, что посмотрел на Алину чуть дольше, чем обычно. Она мило улыбнулась, как будто четверть часа назад у них не было неприятного разговора. Корикова умела брать себя в руки.

Тут в коридоре раздались веселые голоса, и в редакцию ввалились Стражнецкий, Вопилов и Кузьмин — похоже, уже чуть подшофе. Алина сразу не сориентировалась, на кого смотреть: высокий шатен Костик и высокий же смуглый Влад оба были просто загляденье. А вот Кузьмин ее не впечатлил: Антону только-только исполнилось 22 года, он был невысок, а для Кориковой это был «не формат».

— Ну, все в сборе? — Вопилов сразу же повел себя, как главный. — Предлагаю хлопнуть по стакашку шампусика и открыть банкет, — и он потянулся за бутылкой водки.

Застучали вилки, кружки, засновали руки, на клеенчатую скатерть шмякнулись первые ляпушки салатов. Потянувшись за селедкой под шубой, Олег столкнулся с рукой Кориковой. Алина рассмеялась. Олег же смутился, наскоро пробубнил какой-то невыразительный тост, и передал бразды правления Вопилову.

— Давайте выпьем за наш фантастический коллектив! — провозгласил Влад.

— Наш? — ворчливо шепнула Крикуненко Черепу. — Вот оно, молодое поколение — и жить торопится, и чувствовать спешит…

— Анжелочка, вы знаете, как я уважаю нашего Олега Викторовича. Но, между нами говоря, именно этого человека, — Черемшанов указал глазами на Вопилова, — я хотел бы видеть главным редактором «Девиантных». Это полководец! За ним любой пойдет на край света! А наш Олежек-то, вы и сами понимаете, тютя.

— Для вас, Петр Данилыч, любой воспитанный человек будет тютей, — насмешливо бросила ему Корикова.

— А мы кажется, не с вами разговариваем, — высокомерно заметила ей Крикуненко.

— Потише надо сплетничать, Анжелика Серафимовна, — отвечала Корикова.

— Алиночка, что вы, какие сплетни! — заюлил Череп. — Надо различать, когда человек сплетничает, а когда высказывает свою точку зрения. Вот и я хотел сказать Анжелике Серафимовне, как глубоко я восхищаюсь выдержкой и хладнокровием нашего Олега Викторовича. Это же Штирлиц! Это же… это же… Муций Сцевола, не побоюсь этого слова!

— Ну вы сказанули! — засмеялась Алина.

— Сами вы Муции! — заорал порядочно уже поддатый Ростунов. — Эй, вы, давайте выпьем! Ты, Муций, иди сюда. И ты тоже, — позвал он Вопилова и Стражнецкого. Те о чем-то эмоционально, но тихо спорили поодаль. Наконец, Костик опрокинул еще рюмку и поискал глазами Алину. Но та уже разговаривала с Филатовым. Стражнецкий терпеть не мог фотокора. А уж после недавней стычки в «Стельке» у него просто руки чесались отомстить ему.

— Ну что, Костик, дубль два? Наш ответ Филатычу? — подначивал его Влад. — Смотри, сейчас он твою Алину в два счета уведет из стойла…

Тут Серега сделал музыку громче и раскоординированно задергал нескладными конечностями. На пятачок потянулись и другие. Воспользовавшись моментом, Костик подскочил к Алине. Танец был его козырем — не зря родители с третьего по восьмой класс таскали его в бальную студию. В одном кружке с ними жеманно покачивала сухощавыми бедрами Анжелика Серафимовна и перетаптывался на толстых ногах-ластах Ростунов.

Филатову не понравились происки Стражнецкого. Нет, он не имел на Корикову никаких видов — за долгие месяцы работы бок о бок она стала для него своим парнем. Но чтобы вот так нагло у него из-под носа уводили бабу, и кто? Этот нагламуренный Костик? Этот самовлюбленный красавчик, который то и дело смотрится в зеркальце, которое у него всегда лежит в кармане пиджака? Все это Филатова — гордого южного человека, в чьих жилах текла гремучая помесь русской и чеченской кровей — взбесило до невозможности.

— Эй, Кость, — подвалил он к Стражнецкому. — Ты свежий номерок-то захватил?

— Да, Димон, возьми, у меня в куртке торчит, — чистосердечно ответил чуть запыхавшийся Стражнецкий, продолжая свои па.

— А то у нас туалетная бумага в сортире закончилась, — уж если Филатов наезжал, то делал это прямолинейно и незатейливо. — А меня как раз приперло.

— Ну так и возьми «Девиантные», раз приперло. Вон сколько валяется. Плохи дела, не берут вас?

— Не, мне у «Помела» бумага больше нравится. Моей заднице она приятнее.

— Эй, что тут такое? — к месту назревающего конфликта спешил Вопилов. За эти несколько минут он уже свел знакомство с верстальщицей Мариной, и по-свойски обнимал ее за плечи. Стражнецкий сделал ему недоуменные глаза — дескать, окстись, дружище, она же толстая. На что Влад ответил высокомерным взглядом — а мне, мол, нравятся девушки в теле. Тем более, сам видишь, выбирать не приходится…

Поодаль Ростунов совещался с Кузьминым.

— Баб катастрофически мало, — брызгал слюной Леха. — Я понимаю, у Вопилова со Стражнецким все в шоколаде. Но скажу тебе как пацан пацану: Алиша и Мариша — это не мой формат.

— У тебя есть какие-то идеи?

— Идей немерено. Пошли

Кудряшов в это время в одиночестве курил в своем кабинете. На столе стоял пластиковый стаканчик с водкой и лежала половинка плавленого сырка. Зазвонил рабочий телефон.

— Добрый вечер, Олег Викторович! — на том конце провода раздался голос Полины Георгиевны Черемшановой. — А где мой Петр Данилыч, не подскажете? А то звоню ему на сотовый, а он трубку не берет. А тут такое дело срочное…

— Что-то случилось?

— Да нет, слава Богу, ничего. Самарцевы пришли, лестницу садовую просят, а как же я могу им дать ответ, не посоветовавшись с мужем? Вещь дорогая, подарок Петра Данилыча… А он сам-то где?

— Да в курилку с мужиками вышел. А мобильник, наверно, на столе оставил. Я передам ему, Полина Георгиевна, что вы звонили.

Кудряшов ополовинил стаканчик и закурил вторую сигарету. Экий заботливый муж Петр Данилыч. Супруга садоводством увлеклась — а он тут же инструментарий подарил, лестницу преподнес. Полочку новую захотела — он тут же к племяннику за дрелью рванул. Вот уж ни за что не подумаешь, что вечно всем недовольный и желчный Череп — такой душка в кругу семьи. «Интересно, а я какое впечатление на людей произвожу? — задумался Олег. — Вот сейчас все веселятся, а я тут один торчу уже четверть часа. Наверно, думают, что я высокомерный стал, зазвездил… Или же вообще ничего не думают. Ушел я — а никто и не заметил».

Тут завибрировал его мобильник. Инна! Давно что-то ее не было. Олег сам удивился тому, с какой готовностью он схватил трубку.

— Чмоки-чмоки! Это Иннусик, — раздался в трубке знакомый басок. — Как делищи? Нормалек? А я тут поблизости в кафешке сижу, хочу зайти. Только встреть меня, Верка-то у вас уже не работает, и пропуск у меня обломился.

— Ин, даже не знаю, удобно ли, у нас сейчас как раз корпоратив…

— Класс! Обожаю всякие собирушки! Все, через пять минут буду, жди меня внизу. Чмоки-чмоки!

Олег выглянул в корреспондентскую. Там шло бурное веселье. Под «Дискотеку Авария» Череп выписывал с Крикуненко некое подобие танго, сжимая в руке ее костлявые пальцы, унизанные бижутерией. Анжелика Серафимовна, похоже, была в ударе — время от времени она закатывала глаза и драматически выкидывала вперед ногу, отчего сухощавая конечность обнажалась выше колена. И тогда внимательный взгляд мог рассмотреть, что Крикуненко уже успела поставить на колготках стрелу. Корикова и Стражнецкий выплясывали какой-то знойный латинос — Алину с непривычки и от выпитого изрядно заносило, и Костик как нельзя кстати хватал ее за талию. Вопилов, низко склонившись над Мариной и практически вжав ее в стену, что-то горячо ей доказывал.

Тут темноту корреспондентской осветил луч света извне — это в редакцию вернулись Ростунов, Филатов и Кузьмин. Похоже, идея Лехи увенчалась успехом, потому что с собой они вели двух девчушек лет 22-х.

— Знакомьтесь, это Юляха и Настена, — заорал Ростунов. — Наши соседки из «Конкорда».

Вопилов мигом отвлекся от Марины. Юляха однозначно хорошенькая — миниатюрная, рыженькая, с яркими живыми глазами и точеными толстенькими ножками. Прелесть! Настена тоже ничего, но глазенки скучноватые, рыбьи какие-то… «От таких особых сюрпризов ждать не приходится», — прикинул многоопытный Вопилов и решил сыграть на два фронта. Сейчас он подкатит к Юляхе, а Марина взревнует и станет посговорчивее. А нет — так и не надо. И так не больно-то она ему нравится. Все-таки пухловата, пухловата… И он направился к вновь прибывшим девчонкам.

«И зачем я разрешил Инке прийти? — спускаясь вниз, Кудряшов уже корил себя за этот импульсивный поступок. — Все равно у нас с ней ничего не будет. А до Янки информация дойдет, она сразу выводы дурацкие сделает…»

Двери лифта открылись, и Кудряшов нос к носу столкнулся с невысоким мужичком.

— Аккуратнее никак? Прут как на тракторе! — буркнул тот и прошмыгнул в лифт.

«Что за лицо знакомое? Ба, да это же Николай Иванович! Но что он здесь делает? И как сюда попал?» — в голове Кудряшова вопрос рождался за вопросом. Он прислушался — лифт остановился на втором-третьем этаже.

На проходной уже гоготала с охранником Инна. Она была порядочно навеселе. Едва завидев Олега, девица бросилась к нему на шею и расцеловала, переляпав все лицо Кудряшова блеском для губ. От нее пахло Кензо, чипсами и пивом.

— Ты где запропал, горе луковое? — забасила она. — Совсем забыл, да?

— Ин, у меня срочно нарисовалось одно дело. Нужно зайти в одно место. Давай я тебя отведу в редакцию, представлю коллегам…

— В какое это тебе надо место? В туалет что ли? — и она взорвалась смехом. — На клапан давит? Нет, я тебя никуда не пущу. Смоешься еще от меня.

— Ну пошли тогда со мной. Только без воплей.

— Ты сегодня такой загадочный, Олежек, — и Инна с готовностью устремилась за Кудряшовым. По лестнице они взбежали на второй этаж.

— Ой, как тут тихо, и никого нет, — зашептала Инна, но и шепот в ее исполнении был довольно громок. — Ты про это место говорил?

— Нет, не про это. Тихо, не ори, — и они с лестницы вышли в коридор второго этажа. Но там, похоже, никто уже не работал. Все офисы были закрыты, и лишь дежурная лампочка тускло освещала холл.

— Идем выше, — скомандовал Олег.

— Да куда ты меня тащишь? — заупрямилась Инна. — И вообще, я еще не сказала «да».

— Слушай, успокойся, дева моя, — не выдержал Кудряшов. — Ты меня, наверно, неправильно поняла. Мне нужно срочно найти одного человека.

В конце коридора третьего этажа Олег увидел открытую дверь. Скорее туда! Больше Круглякову быть негде. И, волоча за собой Инну, Кудряшов устремился на свет. «Стоп, а куда я, собственно, так спешу? — вдруг подумал Олег. — Ну, увидел я Круглякова и что? Что это меня так взволновало?» Но, несмотря на все доводы разума, ноги сами несли его к открытой в конце коридора двери. На ней Кудряшов увидел табличку — «Винно-водочная компания „Пантера“. Вот это да! Кудряшов-то был уверен, что „Пантера“ располагается на улице Кострикова. А оказывается, офис находится всего тремя этажами ниже редакции!

— Николай Иваныч! Здрасьте-здрасьте. А я как раз с заказом определился, собирался вам звонить, а тут — вы сами, собственной персоной! Мы же с вами только что у лифта столкнулись! Вы меня что, не узнали? — Олег сам удивился, с какой скоростью он все это выпалил.

— Олег… э… Васильевич? Так это были вы? — в предчувствии неплохого заказа (а, может, даже речь идет о свадьбе, не случайно же он с девицей приперся) Кругляков услужливо заулыбался. — А я тут зашел кое-какие дела подбить, отчет доделать по продажам. Шеф требует до праздника все сдать…

— Так у вас здесь офис? Не знал, не знал…

— Как бы офис, а как бы и нет. Здесь у нас бухгалтерия сидит, начальство, а с клиентами мы на Кострикова работаем.

— А-а, вон оно что, — протянул Олег.

— Заказ обсудим? Позвольте полюбопытствовать, свадебку затеваете? Для крупных торжеств у нас особые предложения, — и Кругляков положил перед Кудряшовым прайс в красной папке.

— Свадьба? — взвизгнула Инна. — Правда, свадьба? Олежек, ну ты оригинал! Надо же такое придумать! Девки будут в шоке!

— Ты о чем? — Кудряшов не сразу понял, по какому поводу восторги.

— Хватит прикидываться валенком! Я согласна! Можешь ты это понять? Или все еще не веришь в свое счастье?

— Очень радостно видеть такие сугубо романтические чувства, — опять елейно заговорил Кругляков, переводя взгляд с визитеров на настенные часы и обратно. — Когда два молодых любящих сердца… А на медовый месяц очень рекомендую в Турцию съездить. Мы с Любаней довольны остались. Позавтракал плотненько, на пляже часок повалялся, в одиннадцать можно опять пойти перекусить. А в двенадцати уже и пообедать самое оно. С четырех — ланч, с шести… Да что там говорить! Это сервис не чета нашему. Все включено, шведский стол круглосуточно.

Олег судорожно искал повод, как бы отсюда свинтить. Буйная Инна, услужливый Николай Иванович со своим гастрономическим креном…

— Николай Иваныч, я к вам уж после праздников зайду. У нас там наверху корпоратив, надо идти, коллеги ждут.

— А то бы мы все быстро обсудили. Нет? Никак? Ну ладно. Жду после праздников. С наступающим вас! И вас, красавица! — и с приятнейшей, хоть и несколько натянутой улыбкой Кругляков препроводил их из офиса.

В редакции было отнюдь не весело. Около Стражнецкого хлопотали Корикова и Анна Петровна — у Костика из носа текла кровь, а под глазом медленно наливался краснотой синяк. Тут же с ватками и салфетками толкались новенькая Юля и верстальщица Марина. В другом углу Кузьмин и Ростунов пытались утихомирить Филатова. Пол был усеян обрывками „Девиантных“ и „Помела“, а также осколками салатницы и остатками оливье.

— Ты, педик, не попадайся мне — изувечу! — выкрикивал из своего угла Филатов. — Порву как Тузик грелку!

— За педика ответишь! — горячился в своем углу Стражнецкий. — Иди на рынке торгуй, урюк черножопый!

Тут Кудряшов кашлянул и громко объявил:

— А это Инна, моя одноклассница. Анна Петровна, дайте, пожалуйста, ей что-нибудь перекусить.

— Олег, ну ты видел когда-нибудь таких идиотов? — бросилась к нему разгоряченная Корикова, по ходу оценивающе косясь на Инну. — Стоило мне на пять минут выйти, как они сцепились! Ну почему нельзя спокойно отдохнуть, без скандалов и разборок? — и она в отчаянии опустилась на стул.

— Олежек, что тут у вас за базар-вокзал? — капризно протянула Инна, наваливая себе на тарелку гору селедки под шубой. — А холодец домашний? Обожаю! Горчичка есть? А это что за хрень намешана? Форшмак? Баушка, давайте сюда всю тарелку! — засучила она руками в направлении Анны Петровны.

В веселье возникла неловкая пауза. Всем хотелось продолжить праздник, но никто не знал, будет ли уместно провозгласить тост или отпустить шутку в тот момент, когда на глазах у Кориковой не высохли слезы, когда Стражнецкий рассматривает в зеркальце фингал под глазом, а Ростунов с Филатовым и Кузьминым сварливым шепотом обсуждают в углу планы мести. Как вдруг неожиданно и очень кстати от толпы заговорщиков отделился Антон Кузьмин, включил музыку и более развязной, чем обычно походкой подошел к Инне:

— Кис, прослушал, как тебя зовут. Потанцуем?

Все с интересом воззрились на странную парочку. Антон был хорошо сложен, но, дай Бог, дотягивал до 175 сантиметров. Инна же была монументальна — около 180 ростом, и то, что называется, кровь с молоком. И вот надо же, они преспокойно затоптались в танце.

— Э… А где Петр Данилыч? А Влад? — немного оторопев, но быстро взяв себя в руки, обратился к Стражнецкому Кудряшов.

— Да Влад разобиделся на Юляху с Маринкой и свалил, — нехотя пояснил тот. — А Череп с Анжеликой, по-моему, пьют на верстке. А это, что, твоя подруга? — он кивнул на Инну.

— Да так…

— Не знал, что ты таких любишь… А Филатыч у меня еще поглотает кровавые сопли. Теперь не знаю, как к Алинке подойти с этим фингалом, — жалился Кудряшову Стражнецкий. — Слышь, скажи ей, что я буду через пять минут ждать ее в курилке. Поговорить надо, а светиться не хочу. По-моему, Филатыч ревнует не по-детски…

Алина с готовностью откликнулась на предложение Олега потанцевать. Обняв ее, Кудряшов поймал себя на том, что его тянет, очень тянет к ней. Но тут же в его сознании всплыло лицо Яблонской, и по двум движениям ее губ он явственно считал слово: „Ввалю!“. Соблазн мигом рассеялся.

— Алин, а можно личный вопрос? — щепнул Олег, в романтичном молчании протоптавшись с Кориковой до припева. — Скажи, почему ты хочешь, чтобы я уволил Серегу?

— Серегу? — Алина сделала непонимающие глаза. — Ах, ты все об этом… Но я, кажется, понятно объяснила, Олег. Он играет серьезными вещами и не понимает, что это отражается на живых людях…

— Ну хорошо. Серега своими дурацкими играми, сам не желая того, выжил Яну. Но почему ты тогда не настаиваешь на возвращении невинно пострадавшей Яблонской, но требуешь увольнения Сереги? Нелогично.

Подкрепляясь тарталетками с оливье, Стражнецкий удовлетворенно наблюдал за беседой Алины и Олега. „Отлично, отлично, все идет как по маслу. Вот он шепнул ей то, что я просил, она тут же сделала удивленную физию — ну естественно, без этих сцен они никак. Но вижу, все на мази. Поедем к ней? Но у нее, кажется, ребенок. Или к Олегу напроситься? Влад говорит, он безотказный. Но он-то безотказный, а вот она может не согласиться — у этих баб всегда какие-то глупые условности, сверхсекретность… Да и Олегу сегодня квартира явно понадобится, не зря же он эту толстуху притащил. Хотя она, того гляди, переключится на Антошу…“

— Сказала „а“ — говори „бэ“, — тем временем продолжал Кудряшов. — Чем тебе так не угодил Серега? Я согласен его уволить — действительно, шутки у него гадские. Но давай тогда вместе добьемся возвращения Яны.

Алина молчала.

— Серега, давай еще медляк! — крикнул Кузьмин. Он никак не хотел снимать рук с кустодиевских боков Инны. Верстальщик в третий раз завел „Отель Калифорнию“ и пригласил рыжеволосую Юлю.

— Ну? Что молчишь? — азартно допытывался тем временем Кудряшов у Кориковой. — Не согласна? Ну, тогда все понятно. Эти штучки вы с Серегой вместе придумали, чтобы Янку подставить. Серега в тебя втрескался, а ты этим воспользовалась. Решила чужими руками жар загрести. Так? А сейчас дело сделано, и Серега тебе как бельмо на глазу. Живое напоминание о грешках молодости. Так ведь? Вот ты и решила мне его сдать.

— Пусти, я устала, пойду попью водички, — наконец, выдавила Алина и решительно разомкнула объятья Олега.

„Вот и расследованию конец, — подумал Кудряшов, у себя в кабинете наполняя стаканчик доверху водкой. — И как скучно все, оказывается. Преданная Алиночка просто свела счеты с Янкой. Дурак Серега подвернулся ей очень кстати. Прихвастнул ей по пьяни, какие он штуки он умеет проделывать, а она зацепилась. Стала его подначивать… А чего не сделает влюбленный пацан, тем более, такой идиот как Серега? Как все просто, оказывается! И как мерзко“ — и Олег поднес к губам стограммовку.

Он сделал первый глубокий глоток, как вдруг его пронзила беспокойная мысль. „Но в тот-то вечер, 31 октября, Сереги в редакции не было! Он покинул здание в 18.15. — это подтверждают данные службы безопасности. Что же тогда? Он верстальщицу Марину, что ли, подговорил ляпы внести? Нет, слишком мудрено. Тогда что — сам вернулся по чьему-то чужому пропуску? Или на этот раз ввиду ответственности операции в редакцию возвратилась сама Корикова? Стоп-стоп, где же моя распечатка от Витьки-охранника?“

Олег поставил стакан и энергично закопошился в сумке. Куда же он положил эту бумажку? Или, не дай Бог, выкинул случайно? Отшвырнув барсетку, Олег рванул на себя ящик стола. Он смутно почувствовал, что лед тронулся. Еще пара шагов впотьмах — и он увидит свет. Папки, файлы, бумаги, пресс-релизы, договора — все полетело на пол. Черт! Где же распечатка?!

— Что-то ищешь, Олег? — в кабинет заглянул Стражнецкий.

— Да так, решил перед новым годом инвентаризацию провести, — брякнул Кудряшов первое пришедшее на ум. Причем, слово „инвентаризация“ далось ему с некоторыми затруднениями.

— А я водки принес. И воблой меня Леха угостил. Вы ему, кстати, намекните, чтобы дезодорант купил. Ну невозможно… Только без передачи, ладно? Можно я этот листок возьму, рыбу разделаю? — и Стражнецкий потянул с подоконника, заваленного бумагами, первый попавшийся лист.

Олег сидел и, совершенно опустошенный, тупо смотрел перед собой. А Костик — пусть с фингалом, зато со стильной стрижкой и в модном джемпере в сине-оранжевую клетку— методично расчленял рыбешку и убаюкивающим голосом говорил:

— Ты меня не пустишь к себе на пару часиков с Алинкой? Такая девчонка…

— Она согласна? — Кудряшов мигом вышел из ступора.

— Да какая разница, согласна или не согласна? Мне нужно твое согласие. А остальное — дело техники. Понимаешь, такой облом вышел. Я думал у Влада деньжат стрельнуть, в сауну ее позвать, а Влад свинтил из-за этих динамщиц, и трубку не берет. Не понимаю, я-то почему страдать должен?..

Олег молчал.

— Я тебя понимаю, — продолжал Стражнецкий. — У тебя тоже есть планы на вечер. Ну, вижу, вижу, Инка шикарная блондинка, завидую тебе белой завистью. Но мы с Алинкой тебе не помешаем… Мы тихо, быстро… Ну, согласен?

— Уговорил, Кость, согласен, — устало пробурчал Кудряшов. А про себя подумал: размечтался ты, Костик, насчет Кориковой.

— Ну спасибо, друг! Не забуду! Давай хряпнем по пятьдесят, и я бегу договариваться с Алинкой, — Стражнецкий на ходу опрокинул стаканчик, и его как ветром сдуло.

„Вот мои друзья, — беззлобно подумал Кудряшов. — Интересно, а если бы у меня не было квартиры, был бы я кому-нибудь из них нужен? В универе Влад постоянно сдувал у меня лекции, потом, когда он был на грани вылета, я ходил и просил за него в деканат. Затем начались проблемы с Аллочкой… До шестого месяца Влад вообще от нее бегал. Надеялся, что все само собой рассосется. А кто все уладил? Понятно, кто…

А потом что? Влад стал моим начальником, и я опять продолжил разгребать его проблемы. В редакции — пьянство и анархия. Сдача номера каждый раз под большим вопросом. Все в последний момент, за секунду до закрытия шлагбаума… А эти его подружки бесконечные, ночные визиты без предупреждения, постоянные скользкие беседы с Аллочкой, где в каждом вопросе — подвох, где любое слово — ловушка… Вот это и есть дружба?“

Кудряшов потянулся за воблой, да так и застыл с куском в руке: Костик разделал рыбешку аккурат на той бумажке, которую искал Олег! Он рванул лист на себя, ошметки от рыбы разлетелись по столу, спланировали на пол, но Кудряшову было не до порядка. Он забегал глазами по списку. Цветкова, Самсонов, Нечитайло… Не то, дальше, дальше! Савосин, Вырыпаев, Турусова, Марьянова… Черт, опять эта Марьянова! Или все же Марьянова? То есть, Крикуненко под видом Марьяновой? Очень может быть — тогда на кухне Анжелика врала, как сивый мерин. Но ведь, кроме ей же самой рассказанных нескладушек, у него против нее нет ни единого доказательства… Голопятов, Смирнов, Живулин, Михалевич, Кругляков, Пестова, Кормакова… Стоп, стоп, стоп! Живулин, Михалевич, Кругляков… Кругляков! Так вот где я видел эту фамилию! Точно, Кругляков из ООО „Пантера“. Николай Иванович собственной персоной! Прошел через вертушку в 18.48. Эврика!»

И, тихо рассмеявшись, Кудряшов откинулся в кресле. Но через пару секунд между его бровями опять залегла складка.

— А почему, собственно, эврика? — забубнил он себе под нос. — Ну, прошел Кругляков, и что? Имеет право. Он здесь работает. Лучше ищи, по чьему пропуску сюда мог вернуться Сережа — вот кто у нас главный подозреваемый! Хотя вот нестыковка: из редакции всех раньше времени выманил женский голос. Да и верстальщице Марине звонила якобы буфетчица. Значит, все-таки Корикова? Или Корикова вместе с Сережей? А что? Она обзвонила, кого надо, а он вернулся в редакцию и посадил пару ляпов… Но доказательства, доказательства?!

Олег отшвырнул список и опять обмяк в кресле. От близости разгадки и от большой работы, которую вершил сейчас его нетрезвый мозг, его словно щекотало изнутри. Он резко поднялся с кресла. Прошел до двери, развернулся, прошел до окна. Опять повернулся… Тут дверь распахнулась, и в кабинет влетела Инна.

— Малыш, прости, но свадьбы не будет! Я ухожу от тебя, — забасила она, дыша на него перегаром и селедкой. — Пойми и прости!

Олег смотрел на нее и ничего не понимал: какая еще свадьба? Что такое он должен простить Инне? Ну и вечерок! Все смешалось, нагромоздилось, переплелось, как в фантазии пьяного футуриста… А она продолжала нести ахинею:

— Я влюблена, как никогда! Такого как Антоша я искала всю жизнь! Он прикольный, он знает кучу анекдотов… Дай мне немедленно сотик того дядечки, к которому ты меня сегодня затащил. Мне нужно сделать заказ на нашу свадьбу! И узнать насчет Турции — где там побольше жрать дают, в каком отеле. Мы туда в свадебное путешествие поедем!

— Какой дядечка?! Инк, ты перепила и бредишь. Присядь, отпыхни…

— Да хватит меня чмырить! — взвилась Инна. — Только и поучаешь! Дай, говорю, телефон, мне нужно срочно переговорить с этим дядькой!

— Да возьми ты, только не ори, — и Кудряшов набрал на своем сотовом номер Круглякова. — На, говори. Его зовут Николай Иваныч, — и он вышел из кабинета.

В корреспондентской стоял дым коромыслом. Орал «Ласковый май». У окна Серега целовался с Настеной, Филатов в неловкой позе спал на стуле. Кузьмин, стоя на четвереньках посреди импровизированного танцпола, пытался ухватить за ноги Корикову, Стражнецкого и рыженькую Юлю, которые подбрасывали конечности в попытке канкана. У стола нечто нечленораздельное мычал Ростунов, по старой привычке погружая пальцы в миску с оливье. Сквозь визг, гвалт и гундос Юры Шатунова временами слышался пронзительный тенорок Черепа. Судя по всему, он вещал что-то романтичное Крикуненко, у которой, к слову сказать, стрела на колготках разъехалась крупной бороздой, а в ухе недоставало одной сережки.

— Не знаю, как вы, а у меня нет больше никакого терпения смотреть на это свинство, — расслышал Олег реплику Черепа. — Мадам, не угодно ли откушать мороженого? Приглашаю в буфет!

— С превеликим удовольствием! — закатила Крикуненко изрядно залитые глазки. — Но люди, люди… боже, как я устала от этих безмозглых чудовищ с алчными глазами, низменными интересами и подлыми страстишками! И какая это отрада — найти в этой затхлой луже жизни чистую гавань в лице интеллигентного, возвышенного, чуткого друга… В лице вас, Петр Данилыч! Что буфет? Опять эти лица, лица, лица, эти свиные рыла… Зачем, когда есть баночка ананасов, бутылочка доброго амаретто и непостижимый в своей инфернальности Вагнер? О, не делайте удивленных глаз, друг мой. Я наслышана о вашей любви к опере. Вы, кажется, еще не видели мое холостяцкое гнездышко?

Олег бросился обратно в кабинет.

— Ну вы и чудак, Николай Ваныч! — донесся до него голос Инны. — Чудак на букву «м»! Ха-ха-ха! На море — в октябре? Мудель вы самый настоящий! Высокий сезон, говорите? Да вы что! На День единства все едут? А-а, поняла! Вы сделали финт ушами и взяли путевку на конец октября, за 200 баксов, так? Ага… А в ноябре все приехали уже по 500. А жрачка та же… Ну вы деляга! Умеете жить! Ну все, договорились, заметано, — и она нажала кнопку «отбой».

— Ну что, договорилась? — задал Олег дежурный вопрос.

— Да, все отлично. Едем в Турцию! А этот Николай Ваныч — вот придурок! — в октябре поперся… Зато почти на халяву! Побегу расскажу Антоше!

«Уехать бы сейчас, но нельзя. Они могут устроить не знаю что, — подумал Олег, оставшись в кабинете один. Шел шестой час гулянки. — Все, надо пойти объявить, что через сорок минут расходимся. И так загулялись».

Тут зазвонил мобильник. Яна! Не может быть! Олег тут же нажал кнопку приема, но звонок почему-то сорвался. Подождал с полминуты — никто не перезвонил. Набрал номер Яны — оказалось, что абонент временно недоступен.

Кудряшов сел в кресло и размечтался. Как было бы хорошо, если бы у него все сложилось с Яной. Чтобы можно было так же спокойно пригласить ее потанцевать, смело обнять, как сегодня Корикову. А уж если бы она согласилась отдохнуть с ним в Турции — это было бы вообще неописуемое счастье. Конечно, не просто так отдохнуть, а уже будучи в статусе…

Олег достал из барсетки портмоне, открыл его — на него глянула фотография Яны. Растрепанная, почти без косметики, в бейсболке — он заснял ее на осенних редакционных шашлыках. Была бы она всегда такой… Олег еще раз набрал Яну — бесполезно, абонент опять был вне зоны действия сети. Он отправился на арену событий.

— Ребят, еще полчаса, и надо расходиться, — объявил он, перекрикивая музыку. — Кому нечего делать, давайте уже убирать со стола.

Впрочем, Анна Петровна и рыженькая Юля уже носили тарелки на кухню.

— Предлагаю завершающий тост! — Кудряшов налил себе водки и… задумался. Он не умел говорить красиво. Все, на что хватало его фантазии — это пожелать всем счастья, здоровья и удачи. И иногда — любви. Но для этого Олег уже должен был достаточно выпить.

Все, кроме пьяного Ростунова, который занял место несколько протрезвевшего Филатова, подтянулись к столу. Наполнили чашки и стаканчики. Антон обнял Инну. Стражнецкий с показной деликатностью положил руку на талию Алины. Кудряшов отметил: она чуть вздрогнула, но руку Костика не убрала.

— Давайте выпьем за нас, за то, чтобы уходящий год забрал все самое плохое и оставил самое хорошее! — и Кудряшов опрокинул рюмку.

— И чтобы все мы нашли свою любовь! — добавила Алина.

— Да, за любовь! — поддакнул Стражнецкий и выпил свою рюмку. Несмотря на фингал, он был просто красавчик.

И тут в перезвон рюмок вмешался совершенно неожиданный звук. В десятом часу вечера где-то наверху зажужжала дрель!

— Вот дебилы! — завелась Инна. — У людей праздник, а они сверлить надумали. Нашли время! Пойдемте разберемся! Антош, скажи этим уродам… Олег, что это тебя так перекосило? — и она уставилась на Кудряшова.

— Олег, что с тобой? — испуганно сунулась к нему и Корикова.

Действительно, непонятно почему Кудряшов вдруг изменился в лице. Между бровей залегла глубокая складка, словно у него внезапно заболела голова, губы сжались, словно были готовы сказать что-то важное, но еще не знали, что. Этот ступор продолжался секунд пять, после чего Олег тихо сказал:

— Дрель.

— Дрель??? — хором переспросили все.

— Ну, удивил! И коту понятно, что это дрель, — найдя новое счастье в лице Кузьмина, Инна сделалась язвительна в адрес Кудряшова.

— Дрель. Лестница. Пирожки. Ванна, — еще раз повторил Олег, и, ни на кого не глядя, пошагал к выходу.

— Он и правда разбираться пошел? — тревожно сказала Корикова. — Ну, знаете, мне это не нравится. Перепил он, что ли? Пойду за ним.

— Ну перестань, Алин, — подал голос Стражнецкий. — Что он, маленький что ли? Давай лучше выпьем.

— А что вы все так переполошились? — заинтересованно спросил Кузьмин. — Он буйный, что ли? Я его мало знаю…

— Олежек? Да тюфяк он! — пригвоздила Кудряшова Инна. — Вечно сопли жует…

— Ну, я жевать не буду, — и Кузьмин пылко обнял блондинку.

У Кудряшова сильно стучало сердце. На лифте он поднялся на четырнадцатый этаж. Несмотря на поздний час, в буфете было многолюдно — перед праздниками местный общепит зарабатывал деньги и не закрывался до последнего клиента. Почти все столики были заняты — народ с размахом провожал старый год. Олег обшарил буфет взглядом, но того, кого искал, не увидел.

— О, я его узнала! — от столика у окна до Олега донесся голос подвыпившей мадам — блондинки чуть за сорок. — Это же рыжик с шестого этажа! Молодой человек, солнышко, идите к нам! — и светловолосая с подружками призывно замахали ему руками.

— Девчонки, простите, я очень спешу, — бросил Олег дамам вымученную улыбку и быстро ретировался.

Он вышел на лестницу. Сегодня она не была безлюдной, как обычно. Снизу доносился тихий гул голосов: праздник отмечали не одни «Девиантные», и на каждом этаже стояло минимум по одной влюбленной парочке. Спускаясь вниз, Олег бесцеремонно заглядывал в лица встреченным голубкам. Многие стыдливо отворачивались — это были чьи-то мужья и жены, которых предновогоднее веселье случайно толкнуло в посторонние объятья. В курилке седьмого этажа Олег увидел Крикуненко и Черепа. Они о чем-то беседовали, развалившись в пластиковых креслах. В ногах у Анжелики Серафимовны стояла ополовиненная бутылка шампанского, а у Черепа из кармана пиджака торчала четверка коньяку.

— Петр Данилыч, на два слова! — от пробежки по лестнице и волнения Кудряшов тяжело дышал.

— Да что там опять стряслось, Олег? Можно хоть сегодня не говорить о работе? И потом, вы видите, я занят. Никакой деликатности! — заворчал Череп.

— И все же я настаиваю, — Олег сказал это столь решительно, что Черемшанов сразу встал и со смесью интереса и тревоги взглянул ему в глаза.

— Настаивать вы не можете, — подала пьяный голос Анжелика. — Крепостное право отменили еще в 19 веке. Так что оставьте-ка свои барские замашки.

— Тихо, тихо, голубушка, — осадил подругу Череп. — Я вижу, у Олега Викторовича ко мне действительно что-то срочное и важное. Вам лучше спуститься в редакцию. Не переживайте, мы скоро вернемся.

Крикуненко нехотя встала и, смерив Кудряшова недовольным взглядом, неуверенно зацокала к лифту. Олег встал напротив Черепа спиной к двери, словно преграждая ему путь к отступлению. Инстинктивно приняв боевую стойку, он нетерпеливо раскачивался на ногах — взад-вперед, взад-вперед.

— Ну, что у вас за дело такое срочное? — начал Череп.

— Дрель, Петр Данилыч, — Олег нервно рассмеялся. — Ванна. Лестница. Пирожки. Турция! и схватил Черемшанова за лацканы пиджака.

— Но-но-но! Руки! — затрепыхался Череп. — Что за ребусы на ночь глядя? Сказать честно, меня очень утомили ваши бесконечные нападки. А-а, все! Понял, понял, вопросов не имею! Вы же пьяны, милейший. Слышал, слышал о том, что в вас начисто отсутствует культура пития, но не думал, что до такой степени…

— Заткнись! — Олег тряхнул Черепа. — В общем, так. Ты сейчас же пишешь по собственному желанию.

— С какого это перепугу, Олег Викторович? Вы оставьте этот свой командирский тон…

— Я повторяю: или ты пишешь заявление, или дело получает широкую огласку, и ты с позором вылетаешь из «Девиантных».

— Что за бред? Какое дело? Какую огласку? Мне от людей скрывать нечего! Ой, у меня закололо сердце, — и Череп с болезненной гримасой ухватился за левую сторону груди. — Мне необходимо срочно принять таблетки. Да пусти же! Или ты хочешь, чтобы я прямо здесь скончался?

Кудряшов ослабил хватку:

— Ты меня понял, Петр Данилыч.

Перекурив и чуть переведя дух, минут через пять Олег возвратился в редакцию. Еще с порога он с удивлением увидел, что все с интересом внимают Черепу, который что-то эмоционально рассказывает.

— Да, коллеги, увы! Увы! Светлый праздник омрачен беспрецедентно хамской выходкой нашего многоуважаемого Олега Викторовича! — вещал Черемшанов. — Сколько раз я говорил ему: надо меньше пить, уважаемый, это добром не кончится.

— Не подумала бы, что Олег Викторович такой уж пьющий, — с сомнением протянула Марина.

— Деточка, что ты о нем знаешь? Да, ему пока удается маскировать свой порок. Но я-то знаю про эти его бесконечные чекушки и стограммовки… И вот пожалуйста, допился! Сейчас налетел на меня на лестнице с кулаками, пиджак порвал — видите? — и Череп продемонстрировал лацкан. — Коллеги, верьте мне, это самая настоящая белая горячка! И нам нужно немедленно вызывать психбригаду!

— Это превышение служебных полномочий! — верещала Анжелика. — В США за такое затаскали бы по судам, а мы молчим! И я не удивлюсь, если скоро этот самодур чуть что, будет раздавать нам затрещины, а по субботам введет показательные порки провинившихся!

— Да ты не уймешься! — Кудряшов бросился к Черепу. — Теперь решил психом меня объявить! Чего проще — сюжет успешно обкатан. Чацкий и Фамусов, серия вторая.

— Вот, вы видите все собственными глазами! — и Череп поспешил занять оборонительную позицию за спинами Стражнецкого и Кузьмина. — Не медлите ни минуты! Свяжите его полотенцами и срочно вызовите санитаров.

— А то он сейчас нас всех перережет! — взвизгнула Крикуненко.

— Олег, да ты что на Петра Данилыча взъелся? — разом принялись увещевать его Костик и Антон. Они всматривались в него с недоверием — видимо, искали признаки сумасшествия.

— И бред, бред какой-то несет! — не унимался Череп, выглядывая из-за спин парней. — Заладил: дрель, ванна, пирожки какие-то! Нет, вы как хотите, а у меня нет ни малейшего сомнения: он повредился в уме на почве пьянства!

Тут Кудряшов расхохотался — так громко, что удивился сам.

— Обалдеть! — наконец, сказал он и опустился на стул. — Не думал, что попаду в такую историю. Ну дела!

— А что случилось-то? — подала голос Корикова. — Олег, я тебе сейчас налью воды.

— Спасибо, Алин, правда, что-то в горле пересохло. В общем, так, коллеги. Ваше дело — верить Петру Данилычу или нет. Вот я весь перед вами — смотрите, псих я или нормальный, — к Олегу вернулось прежнее спокойствие, и он с открытой улыбкой обвел всех взглядом.

— Это они все так говорят! — подхватил Череп. — Спросите у любого психиатра. Отличительная черта: если больной говорит, что здоров, значит, он на самом деле болен. А наш Олег Викторович, как я сейчас понимаю, повредился умом как минимум пару месяцев назад. Про расследование слышали? Я сначала смеялся, а потом понял — эге, дело пахнет керосином. Это же самая настояшая мания преследования, паранойя в классическом проявлении! И вот, пожалуйста, алкогольный эксцесс — и тихое помешательство переходит в буйное!

— Господа, прячьте скорее ножи и вилки! — тем временем свистящим шепотом вещала Анжелика. — Если вам еще дороги ваши жизни…

— Вы все сказали, Петр Данилыч? — насмешливо произнес Кудряшов. — А теперь, коллеги, скажу я. С понедельника Петр Данилыч у нас не работает. Он давно хотел всем об этом сказать, только стеснялся.

— Вы уходите? — к Черемшанову повернулись сразу несколько человек.

— Что за ерунда? Конечно, нет! — сварливо ответил тот. — Олег Викторович вообразил себя удельным царьком, и думает, что мы будем рабски угождать его прихотям. Не выйдет, милейший! Не на тех напоролись! Подержите его, пока я наберу 03.

— И новость вторая. К нам возвращается Яна Яковлевна. Я поговорю с Сан Санычем и с ней самой. Сейчас, когда все открылось, она может и должна вернуться.

— Да что открылось-то? — пронеслось по рядам.

— Что открылось? А я вам скажу, что открылось. Открылось очевидное — то, что наш Олег Викторович давно по уши втрескался в Яночку Яковлевну, — захихикал Череп. — И, конечно, сейчас ему надо любыми способами вернуть своей крале престижное кресло и баснословную зарплату. А то, что от ее непрофессионализма и наплевательского отношения к работе пострадает дело, коллектив — это его интересует в последнюю очередь. В данный момент он не головой думает, а, извините, головкой!

— Похоть застила ему глаза! — возопила Крикуненко, воздевая костлявые руки и бряцая дешевыми браслетами. — И ради своих страстишек он готов втоптать в грязь, размазать по стенке, вырвать сердце из груди уважаемого человека, который ему в отцы годится! О времена, о нравы!

— Хорош уже ломать комедь, — прервал Стражнецкий истерику Крикуненко. — Пока лично я вижу, что невменяемы вы с Петром Данилычем, а Олежек вполне адекватен.

— Ну, выпил лишнего, с кем не бывает, — забасил Филатов, а спящий Ростунов завозился в своем кресле.

— Да хватит трещать уже! — прервала всех Корикова. — Олег, скажи уже, что там открылось? А то за вашими воплями не слышно главного.

— Дрель. Пирожки. Ванна. Лестница. Турция. Пантера, — опять засмеялся Олег, а Череп переглянулся с Анжеликой Серафимовной. — Или, вернее не так. А вот как: Пантера. Турция. Дрель. Пирожки. Лестница.

— А ванна?! Вы, господин хороший, ванну потеряли! — язвительно заметил Черемшанов.

— Потерял, говоришь? А потому что не было никакой ванны.

— Ага, а полминуты назад была! — торжествующе объявил Череп. — Ой, покаетесь вы еще все, что не поверили мне…

— Ванны не было! Почему? Потому что Петр Данилыч ее не принимал! Вот и все! — продолжал тем временем Кудряшов.

— Вы, кажется, забываетесь! — брезгливо сморщила костистый носик Крикуненко. — В приличном обществе на гигиенические темы говорить не принято.

— Олег, не тяни, рассказывай скорее, — глаза Кориковой горели интересом.

— Сейчас, сейчас. Алин, вспомни тот день. Это было 31 октября. Тебе позвонила читательница и назначила встречу у «Десяточки». Вспоминаешь? А знаешь, кто была эта читательница? Петр Данилыч собственной персоной! С его тенором ничего не стоит подделать голос под женский.

— Да что вы говорите, — зевнул Череп. — Вы, случаем, не обчитались Донцовой и иже с нею?

— Как вы не понимаете, бесчестный вы человек, что подобные обвинения возможны только при неоспоримых доказательствах! — затряслась Крикуненко. — Раньше бы вас за такое вызвали на дуэль и пристрелили как щенка!

— А Лехе Ростунову кто звонил? Из пресс-службы аэропорта? — продолжал меж тем Кудряшов.

— Ну, догадываюсь, — насмешливо протянул Череп. — Конечно, Черемшанов. Сейчас на Черемшанова всех собак повесят…

— Именно! Именно Черемшанов и звонил! А теперь скажи ты, Марина, — обратился Кудряшов к верстальщице. — Во сколько тебе позвонили из буфета и пригласили за горячими пирожками?

— Я уж и не помню. Где-то без пятнадцати семь…

— А я знаю точно! — воскликнул Олег. — Я просмотрел распечатку звонков и увидел, что тебе позвонили в 18.48. Других звонков в радиусе получаса в редакции не раздавалось.

— Не понимаю, какое отношение эти дурацкие розыгрыши имеют ко мне? И вообще, не пора ли нам пора? — холодно произнес Черемшанов.

— Петр Данилыч, все эти дурацкие, как вы говорите, розыгрыши имеют к вам самое прямое отношение. Потому что мэра на мэрина и круги на овалы исправили именно вы! Вы! — выпалил Кудряшов, как дулом пистолета, тыча указательным пальцем в грудь Черемшанова.

— Чего-чего? — оживился верстальщик Серега. — Петр Данилыч? В натуре?

— Кого ты слушаешь, Сережа, — вздохнул Череп. — Паранойика! Очень, очень прискорбно, что столь тяжкий недуг сразил нашего Олега в столь цветущем возрасте…

— Да не бейте вы крыльями! — перебил Черепа Кудряшов. — Дайте досказать, а потом уж решайте, в своем я уме или нет. Так вот, я утверждаю, что именно Петр Данилыч 31 октября специально внес в полосу исправления, которые впоследствии стоили Яне должности.

— Но Петр Данилыч типа не юзает комп, — подал голос Серега.

— Да уж, не умудрился бесовщине, — хмыкнул Череп.

— А я вам скажу, что Петр Данилыч очень даже юзает комп, — продолжил Олег. — Как я это узнал? Очень просто. Недавно я был в гостях у Петра Данилыча. И его супруга показала мне прекрасно отремонтированную ванную. Я спросил: откуда черпаете оригинальные идеи? На что Полина Георгиевна ответила: в Интернете их полно. А теперь вопрос: где жена Черемшанова пользуется Интернетом, если учесть, что она — домохозяйка? Конечно, дома! А стоит компьютер, скорее всего, в спальне, поскольку в зале я его не видел. Я угадал, Петр Данилыч?

— Не буду отрицать, Поля действительно владеет компьютером, — с достоинством произнес Череп. — Но это еще не значит, что им автоматически должен владеть и я. Есть сколько угодно семей…

— А что вы тогда скажете по поводу того, что на Яндексе и Мэйл. Ру у вас имеются почтовые ящики? Я все выяснил. Или Полина Георгиевна и почту за вас получает?

— Это клевета! — взвизгнул Череп. — Нет у меня никаких ящиков! Это ящики моих однофамильцев! Мало ли в России Черемшановых! Фамилия распространенная…

— Смешно. Две недели назад вы, наоборот, похвалялись редкостью своей фамилии, — горько улыбнулся Олег. — Но продолжим. Итак, считаю доказанным то, что Петр Данилыч владеет компьютером.

— Считаю это абсолютно недоказанным! — проорала Крикуненко. — Впрочем, продолжайте свою забавную сказочку…

— Анжелика, голубушка, вы ли это? — с глазами, полными упрека, обратился к ней Череп. — Человек явно болен, находится в плену иллюзий, порожденных больным воображением, а вы, вместо того, чтобы позвать доктора и облегчить его страдания, призываете продолжать, тем самым распаляя его извращенную фантазию? Грешно вам!

— Да чо там париться — грешно, не грешно. Прикольная история. Олег Викторыч, валяйте дальше, — опять проблеял Серега.

— Вы видите, Петр Данилыч, — извиняющимся тоном пробормотала Крикуненко. — Я-то, конечно, против. Но если весь коллектив настаивает на продолжении рассказа. Могу ли я противопоставлять себя общественным интересам?

— Итак, приступим к части второй, — объявил Кудряшов. — Наверно, всех вас интересует, как Петр Данилыч все устроил так, чтобы ему гарантированно никто не помешал? Отвечаю. В тот вечер он под тем или иным предлогом выманил всех из редакции — ну, про Корикову и Ростунова вы знаете. Звонила ли какая-нибудь читательница Анжелике Серафимовне — мне неизвестно, потому что она почему-то отказалась рассказать мне, что она делала в тот вечер после 18.00. Поэтому, не скрою, одно время я крепко подозревал и ее…

— Что??? Меня??? Да как вы смели! О позор, о горе мне! О прощай, моя чистота, моя честь, моя безупречная репутация! Ты поругана и растоптана одним только словом бесчестного человека! — Анжелика Серафимовна хорошо отработанным жестом воздела руки к потолку, а потом в изломанной позе упала на стул и, потрепетав спиной на манер умирающего лебедя, уронила жидкие волосы на руки и обмякла — типа, потеряла сознание.

— Так вот, — продолжил тем временем Кудряшов. — Убедившись, что все, кроме Марины, ушли из редакции, Петр Данилыч проник в здание…

— Проник? Подбирайте выражения, многоуважаемый! — фыркнул Череп. — Я не агент разведки, чтобы куда-то там проникать.

— Итак, Петр Данилыч проходит в здание. Далее в укромном месте — ну, например, с лестницы четвертого этажа — с мобильника набирает номер редакции и измененным голосом приглашает Марину за пирожками. Проследив из-за двери, что она уехала на лифте, Череп вызывает кабину на шестой этаж, заранее припасенной чуркой стопорит ее и, пешком спустившись вниз, вырубает освещение на лестнице. Затем впотьмах поднимается в редакцию и быстро делает свое дело.

— Точно! — воскликнула Марина и осеклась: — Я имею в виду, что за моим компом явно кто-то посидел. Когда я пришла, то удивилась, что экран горит. Если бы никто к нему не прикасался, пока меня не было, комп бы уснул.

— Интересно излагаете, Олег Викторович, — насмешливо процедил Череп. — Захватывающий сюжетец. И со стороны людям может показаться, что все сходится. Ан нет, есть очень серьезные нестыковки.

— Давайте! У меня в голове только что все состыковалось!

— А хотя бы тот факт, что я в то время был на больничном. Это вам не баран начхал!

— Но вы же были не при смерти, а, значит, могли ускользнуть из дома.

— Э-э, батенька, это все из области фантастики, — нервно махнул рукой Череп. — Достаточно запросить у службы безопасности данные о том, кто проходил в здание в тот день, чтобы убедиться, что меня к конторе и близко не было. Да и как я мог? — с обезоруживающей улыбкой обратился он к окружающим. — Валялся в беспамятстве, в бреду с высоченной температурой! Я уже молчу о моральной стороне поступка, который мне пытается приписать Олег Викторович…

— Представьте себе, Петр Данилыч, что я запросил у охраны все данные. И вашей фамилии там действительно не значится.

— Тогда о чем же речь? Значит, вопрос о моей злокозненности автоматически снимается с повестки дня, и мы наконец-то расходимся по домам, — громогласно объявил Череп.

— Но там значится другая фамилия.

— И какая же, многоуважаемый? Впрочем, это меня уже мало интересует.

— Человека, очень к вам близкого. Которого вы видите довольно часто. А именно — Николая Ивановича Круглякова, сотрудника фирмы «Пантера».

— Олег, ты хочешь сказать, что по просьбе Петра Данилыча Кругляков пришел в редакцию и внес в полосу исправления? — подала голос Алина.

— Нет. Этого не могло быть по одной простой причине.

— И по какой же??? — язвительно заметил Череп. — Мели, Емеля…

— Конец октября и начало ноября Кругляков с женой провел на турецком курорте. Ну, теперь-то можете свести дебет с кредитом?

— Совершенно непонятно, какое отношение поездка моего племянника имеет к моей персоне, — с достоинством произнес Череп. — Господа, вам еще не скучно все это слушать?

— А отношение она имеет самое прямое, — продолжил Кудряшов. — В списке, который мне предоставила охрана, я увидел, что Николай Иванович Кругляков 31 октября в 18.48 зашел в здание! Что вы на это скажете, Петр Данилыч?

— Что скажу? А что, он не имел права зайти в собственный офис?

— Но вашего племянника в тот момент не было в городе — это факт! Стало быть, кто-то воспользовался его пропуском. Кто? Ответ очевиден: Петр Данилыч Черемшанов!

— Ну вы даете, Петр Данилыч! — выпалила Корикова. — Не ожидала!

— Это правда, коллега? — мгновенно вышла из «обморока» Крикуненко. — Не томите, скажите хоть что-нибудь!

— Должен вас огорчить, — с достоинством английского лорда произнес Череп. — Но я не намерен оправдываться. Оправдывается тот, кто виновен. Я же чист. И не скажу более ни слова до тех пор, пока этот молодой нахал не принесет мне свои извинения.

— А кто тогда прошел по пропуску вашего племяша? — развязно, как всегда, протянул Серега.

— Только он сам и никто больше! Откуда Кудряшову знать, когда именно мой родственник улетел в Турцию? Ошибка в один-два дня — и вот мы имеем тяп-ляп сфабрикованное чудовищное обвинение.

— Я точно знаю, что 31 октября Кругляков уже был в Турции, — парировал Олег. — Пару часов назад он сообщил это по телефону Инне. Да пусть она сама скажет! Где она, кстати? — он обвел корреспондентскую глазами.

— Да это… я ее в кабинете Яблонской уложил, — зардевшись, сообщил Кузьмин. — Она вдруг плохо себя почувствовала…

В этот момент словно по заказу в дверях появилась заспанная расхристанная Инна.

— Что за базар-вокзал? — зевнула она. — Антош, плесни мне шампусика. Блин, во рту как кошки насрали…

— Ты появилась как раз вовремя! — бросился к ней Кудряшов. — Инн, скажи, что тебе рассказал Кругляков про Турцию? Когда он туда уехал?… Ну, вы все слышали. Кстати, именно благодаря ей мне стало понятно, как проник в здание наш злоумышленник. Мне этот финт с пропусками даже в голову не приходил! Как вдруг Инна подкинула мне плодотворную идею. Помнишь тот вечер, когда ты пришла к нам в редакцию, стянув пропуск у своей подруги, ну, той, которая здесь работала?

— А-а, — засмеялась Инна. — Это было как два пальца обоссать. Верка дерябнула пиваса и задала храпака, я у ней карточку-то и слямзила…

— Милая барышня, нельзя ли умерить свое красноречие? После ваших выражений мне становится больно за молодое поколение и великий могучий русский язык, — проворчала Крикуненко.

Все отвлеклись от Черепа на каких-то полминуты, а когда вспомнили о нем, то увидели, что Петр Данилыч преспокойно вяжет на шею кашне, явно собираясь уходить.

— Стоп, а вы куда? — поинтересовался Кудряшов. — Я ведь еще не все рассказал.

— Вы можете сколько угодно развлекать общество своими побасенками, а с меня хватит, — холодно заметил Черемшанов. — Считаю ниже своего достоинства выслушивать этот ваш бред сивой кобылы. Диву дашься, как в этом мире все встало с ног на голову. Почтенному, серьезному человеку кидают обвинения какие-то сосунки. И что самое удивительное — все молчат, как будто так и надо. А ведь, если на то пошло, у меня есть неопровержимое алиби. В тот вечер у меня в гостях была Яна Яковлевна. Что вы на это скажете, мистер Пинкертон? Или, может, вы будете нас убеждать, что вместо меня Яну Яковлевну принимала говорящая кукла? — и Череп вдруг нервно расхохотался.

— Яна действительно была у вас в гостях, — отвечал Кудряшов. — Но у вас она появилась около семи. И что же? Полина Георгиевна объявила ей, что вы в ванной. Они обе были этим очень удивлены: с чего бы это вам лезть в ванну, когда с минуты на минуту придет гостья? Сначала я не придал этому значения. Мало ли, у кого из нас какие чудачества бывают. Но буквально час назад меня озарило, и все детали сложились в одну картину. Пока Полина Георгиевна была уверена, что муж принимает ванну, тот был далеко от родного дома.

— Ага, он тайно посещал любовницу, — вполголоса пошутил Стражнецкий, а Олег продолжал:

— Убедившись, что Яна покинула редакцию — а для этого он попросил ее позвонить ему перед выходом — Петр Данилыч включил в ванной воду, а сам выскочил из квартиры, сел в машину и покатил в редакцию! Он был уверен на сто процентов, что Полина Георгиевна не заглянет в ванну — так у них было заведено.

— Допустим, допустим, — насмешливо протянул Череп. — Действительно, пришла в голову какая-то блажь: ополоснуться перед визитом Яны Яковлевны. А теперь вижу, боком мне выходит моя чистоплотность. Но ответьте мне, Мегрэ вы наш, как бы я мог обратно попасть в квартиру, если бы действительно покинул ее? Как? Я так понимаю, Поля заперла за Яной Яковлевной дверь. Предупреждаю всех сразу: летать я не умею, равно как и проходить сквозь стены! — и Череп с торжествующим видом уставился на Кудряшова.

— Я долго думал над этим. Догадка озарила меня внезапно, когда сегодня мне позвонила Полина Георгиевна. Она искала вас, чтобы посоветоваться, давать ли каким-то вашим соседям лестницу, которую вы ей купили для работы в саду. Вот оно что! Лестница! Чего проще: сделал свое черное дело, прикатил домой, зашел в собственный сад, приставил к лоджии лестницу и забрался на свой второй этаж. Окно, я так понимаю, было предусмотрительно отперто. А в это время Яна с Полиной Георгиевной распивали чаи в соседнем зале. Пробежать в ванну, наскоро намочить волосы и переодеться в махровый халат было делом двух минут. И вот вы уже приветствуете гостью и извиняетесь за столь долгое отсутствие.

— Офигеть! — не выдержала Корикова. — Я думала, такое только у Донцовой бывает.

— Петр Данилыч, это правда? — тихо сказала Крикуненко, с которой как-то сразу слетел флер напускной аристократичности.

— Да правда, правда, — продолжал Кудряшов. — Янка мне на другой день еще рассказывала, что якобы Петр Данилыч в свое время был многообещающим тенором, как вдруг коварная ангина навсегда лишила его голоса. Что якобы ему оказывал покровительство сам… кто вы думаете? Лепешинский!

— Не несите бреда, — обрубила его Крикуненко. — В культуре вы полный ноль. Нет и не было никакого Лепешинского. Образованные люди преклоняет колени перед гением тенора Сергея Лемешева.

— Вот именно — и это знаю даже я! Мало того, Яна упомянула, что якобы Петр Данилыч готовил для своего дебюта партию «О дайте, дайте мне свободу».

— И снова чушь! — затрясла сережками и бусами Анжелика Серафимовна. — Замолчите! Ваше бескультурье просто убивает! Даже ребенку известно, что партия Князя Игоря написана для баса. Как же Петр Данилыч мог готовить ее для дебюта, если он подавал надежды как тенор?

— Вот видите, Анжелика Серафимовна, вы сами только что доказали, что Петр Данилыч наговорил чепухи — первой пришедшей ему в голову чепухи. А почему он это сделал? Да его просто распирало от адреналина, от того, как ловко все удалось обтяпать. Он просто физически не мог спокойно сидеть и вести ровную беседу. Вот он и понес белиберду.

— Вы все сказали? — Череп смерил Кудряшова презрительным взглядом. Все замолчали, а Черемшанов, выдержав паузу, абсолютно ровным тоном продолжил:

— Но помните, Олег Викторович, я снисходителен к чужим заблуждениям и великодушен к тем, кто в них не упорствует. Знайте: я готов рассмотреть возможность прощения. Но только после того, как вы публично принесете мне свои извинения. Господа, прощайте! — и он направился к выходу.

— Как это прощайте? — вдруг раздался придурочный голос Сереги. — А что там с дрелью-то? Я про дрель ждал…

— Да, кстати, дрель-то при чем? — засуетились все. Было видно, что после полной достоинства тирады Черемшанова многие засомневались в справедливости обвинений Кудряшова. Лишь один Олег не сомневался и с вызовом бросил Черепу:

— Ну что, Петр Данилыч, сами про дрель объясните или опять мне доверите?

— Может, вы без меня продолжите заседание клуба сказочников? — устало отвечал Черемшанов. — Право слово, по домам уже пора. Поля заждалась…

Однако не сдвинулся с места и с едва уловимой тревогой в глазах воззрился на Кудряшова.

— Не томи, Олег Викторыч, что там с дрелью-то, — забухтел народ.

— Ну, с дрелью все просто. Петру Данилычу нужно было как-то заполучить пропуск племянника. И вот он выжидает, пока тот с женой уезжает в Турцию, и как заботливый дядюшка, с тортиком навещает дочку Круглякова — студентку Аню. Официальная причина визита: Черемшанову срочно понадобилась дрель. На самом же деле, это просто предлог, чтобы порыться в личных вещах племянника и выудить оттуда пропуск. И вот, пока девочка хлопочет на кухне, Петр Данилыч под видом поиска дрели обшаривает барсетку, папки, карманы Николая Ивановича и в итоге находит-таки электронную карточку! За чаем он для отвода глаз, конечно, ворчит, что не нашел никакой дрели, и куда это, мол, папанька ее заушил. На что Анечка Круглякова ведет его к ларю на лоджии и вручает инструмент! — радостно заключил Кудряшов.

Все переглянулись и уставились на Черепа. Тем не менее, никто не решался объявить что-нибудь вроде: «И что вы на это скажете, Петр Данилыч?» Черемшанов заговорил первым.

— Коллеги! Друзья! — и, глубоко вздохнув, тоном мудрого старца завел: — Вы только что выслушали в высшей мере интересную историю. Историю, достойную того, чтобы Первый канал снял по ней сериал. Однако на протяжении повествования я не раз и не два говорил, что все, рассказанное Олегом Викторовичем, не имеет к реальности ровным счетом никакого отношения. Но вы были глухи и слепы. Что ж, я вас не осуждаю — вас завлекли в плен банального человеческого любопытства. Признаться, я устал оправдываться, устал увещевать вас. Поэтому вижу, что мне остается только одно: замолчать. И пусть сама судьба нас рассудит, — на этих словах лицо Черемшанова перекосила болезненная гримаса, и он приложил ладонь к левой стороне груди.

— Петр Данилыч! Петр Данилыч! Вам плохо? Корвалолу? «Скорую»? — бросились к нему Анжелика Серафимовна и Марина.

Олег почувствовал, что вокруг него сгущаются тучи осуждения. Еще пять минут в таком духе — и он станет чуть ли не врагом народа. Он молчал, не зная, что предпринять.

— Эх, Олег, ну и к чему было это твое упрямство? — с упреком обратилась к нему Корикова. Однако в ее голосе сквозило и сочувствие незавидному, по ее мнению, положению Кудряшова. — Я же тебе русским языком говорила, чьи это проделки. Ну почему ты мне не поверил?

— Слышь, Олег, по ходу, ты облажался, — шепнул ему и Филатов. — Петр Данилыч… уважаемый человек…

— Может, извинишься, пока все здесь? — увещевала его Корикова. — А за новогодние каникулы все это забудется как дурной сон…

В ответ на это Олег встал и медленно побрел к выходу.

— И куда это вы, Олег Викторович? — вслед ему понесся негодующий визг Крикуненко. — Налетели, опорочили, оболгали, довели до сердечного приступа — и тихой сапой в кусты?! Не выйдет! — и она взмахнула костлявыми кулачками.

— Анжелика Серафимовна, вы же не суд Линча тут собираетесь устраивать? — устало обратилась к ней Корикова. — Пусть идет. Олег, может, не во всем не прав, но все же вправе рассчитывать на наше понимание…

— Пусть идет… Не держите его… — лепетал со своего стула Череп, полуприкрыв глаза. — Олег, я не держу зла… Только одно слово, и между нами все будет, как прежде.

У порога Кудряшов резко обернулся, обвел всех взглядом и бросил:

— Значит, никто мне не верит, так?

Ответом было молчание. Наконец-то, Корикова робко выдавила:

— Ну зачем ты так сразу, Олег? Мы все тебя уважаем и очень сожалеем…

— Все, хватит! — Кудряшов решительно толкнул дверь и… чуть не отпрыгнул от неожиданности.

За ней стояли двое — молодой парень спортивного вида в костюме из последней коллекции «Адидас» и женщина средних лет в милицейской форме.

— Добрый вечер! Это редакция «Девиантных новостей»? Нам нужен Петр Данилович Черемшанов, 1942 года рождения, проживающий по адресу… Здесь он? — и милиционерша рентгеновским взглядом обвела комнату.

— Да здесь он, здесь, — и парень в спортивном костюме, нимало не церемонясь, ткнул пальцем в Черепа, который как-то вдруг весь подобрался. От вальяжности, в которой он пребывал каких-то десять секунд назад, не осталось и следа.

— А что тут, собственно, происходит? — опять вклинилась Крикуненко. — Немедленно предъявите документы!

— Капитан Журавлева, — и визитерша уверенно выбросила вперед руку с красными корочками.

— Покайся, Петр Данилыч, тебе скидка будет, — неуверенно сострил эрудированный Стражнецкий.

— Гражданин Черемшанов! — громогласно изрекла стражница порядка. — Гражданин Журавлев последний раз вас спрашивает, будете платить за разбитое крыло или будете продолжать бегать?

— Слышь, мужик, я тебя предупреждал — лучше добром заплати, не связывайся — у меня тетка в милиции работает, — с блатной растяжечкой завел гражданин Журавлев. — Нет, ты в бега по кой-то ляд ударился… Думал, я тебя не найду. Да я предупреждал, что из-под земли тебя достану! Не, ну сколько можно мурыжить человека — два месяца, как въехал мне в бочину, а все завтраками кормит! Гони бабло, или я тебя на счетчик ставлю!

Черемшанов весь сошел с лица, но, собравшись с силами, прочирикал своим тенором:

— Арсений, вы могли бы и не устраивать публичных сцен — тем более, в моем трудовом коллективе. Я как раз собирался на днях отдать вам долг. Собирал деньги…

— Не, ну ты вкрай оборзел, мужик! — возмутился Арсений. — Разбить мне новую «бэху» и заныкать бабло!

— Сеня, это ты? — неожиданно к гражданину Журавлеву метнулась Инна. — А я гляжу — лицо какое знакомое! Помнишь, мы в сентябре бухали вместе с моей подружайкой Веркой?! В конторе на втором этаже! «Чиж и К», люстрами Чижевского торговали! А ты как раз к хозяину по своим делам зарулил, а потом нам шампусик выставил. Ну, вспоминай давай!

— Кажется, было что-то такое, — неуверенно произнес Арсений.

— А мне потом Верка говорила, что часто твою «бэху» тут на парковке видела!

— Да я проклял тот день, когда на вашей парковке впервые тачку кинул! — опять взвился Арсений. — Вот он мне, прямо не отходя от кассы, в бочину и вписался! Начал выруливать и занесло. Шумахер хренов! Кулхард недобитый! И что я с пацанами в тот день в кабак не пошел? Димастый проставлялся, давний кореш. 31 октября днюха — это я с детства выучил…

— Когда-когда проставлялся Димастый? — Кудряшов мигом повернул голову к владельцу «БМВ».

— Да я, кажется, ясно сказал — 31 октября.

— И именно 31 октября Петр Данилович въехал в вашу машину?

— Да, именно 31-го. В семь часов вечера. У меня и свидетель есть, — и Арсений зашуршал бумагами в барсетке.

И в этот момент случилось то, чего никто не ожидал. Череп метнул на Кудряшова пронизывающий взгляд и вдруг в мгновение ока выскочил из корреспондентской. Всеобщее удивление было таково, что первые пять-десять секунд никто не додумался броситься в погоню. Все только с непониманием переглядывались. Из ступора всех вывел решительный голос Кудряшова:

— Я за ним. Кто со мной?

В облаве на Черепа пожелали участвовать все, кроме пьяного Ростунова, который продолжал сопеть на стуле, и Анжелики Серафимовны, которая вдруг с преувеличенным энтузиазмом начала подправлять макияж, якобы абстрагировавшись от ситуации. Было видно, что она обескуражена, и пока не знает, как вести себя дальше.

— Костик, дуй вниз и засеки, не успел ли он убежать из здания, — распорядился Кудряшов. — А заодно скажи, чтобы под благовидным предлогом тормознули его, если он там объявится.

— А я не въехал, — сказал Кузьмин. — Зачем он смылся-то?

— Может, подумал, что бить сейчас будут, — предположил Филатов.

— Да просто нервы сдали, — подытожил Олег. — Алин, будь другом, сгоняй в буфет, проверь нет ли его там. Только не светись, и сразу звони, если что.

Пока Стражнецкий и Корикова бегали по поручению Олега, Кудряшов с Кузьминым и Инной методично прочесали все 14 этажей офисного здания. Удивительное дело: всего час назад здание кишело подгулявшими людьми, сейчас же все словно вымерло. Длинные коридоры были пустынны, лестничные пролеты обезлюдели, а в буфете, как доложила Корикова, не было ни души, кроме одиноко спящей за столом блондинки средних лет.

— Точно тетка? — усомнился Олег.

— Ты думаешь, Череп нацепил парик и закосил под пьяную бабу? — рассмеялась Алина.

Тут с новостями из проходной подоспел Стражнецкий.

— В общем, так, — оживленно заговорил он. — Наш голубок действительно собирался свалить, но на вертушке нос к носу столкнулся с какой-то чернявой бабой.

— С чернявой бабой? — задумался Олег. — Полина Георгиевна, что ли, явилась?

— Без понятия. Но факт тот, что они мило расцеловались и повернули обратно. И если я все правильно понимаю, они сейчас должны находиться в редакции.

— Надеюсь, они там не выжрут сейчас всю фанту. У меня дикий сушняк, — пробасила Иннусик.

Едва «поисковики» переступили порог родной конторы, как услышали голос Черепа, который втолковывал кому-то, пока не видимому:

— … но вы понимаете, я слишком порядочен, чтобы выдать им имя настоящего злоумышленника. Хотя мне, безусловно, известно, кто это. Но не просите меня назвать его! Пусть лучше я паду жертвой наветов, чем этот бесконечно дорогой мне человек!

— И кто же этот ваш дорогой человек? И куда это вы, кстати, смылись? — с ходу бросил Черепу Кудряшов и осекся: — Ян, ты?

— Ну да, я. Днем приехала. Звонила-звонила тебе: то срывается, то абонент не доступен. Позвонила секретарше Сан Саныча, она сказала, что у вас сегодня корпоратив. Вот я и решила заглянуть по старой памяти, — весело отрапортовала Яблонская. Олег нашел, что за полтора месяца разлуки она нагуляла очень милые щечки.

— И очень хорошо, Ян, что пришла. Позволь представить тебе Петра Данилыча Черемшанова…

— Да мы знакомы. Что с тобой, Олег?

— … главного организатора и вдохновителя кампании по твоему изгнанию из «Девиантных».

— Яночка Яковлевна, помните, что я вам сказал, — шепнул Яблонской Черемшанов. — Я не волен открыть правду. На карту поставлена честь дорогого мне человека…

— Извините, Петр Данилыч, но я больше не нахожу нужным молчать, — неожиданно подала голос Крикуненко. — О каком это дорогом человеке вы тут распространяетесь? На кого изволите столь красноречиво намекать?

— Анжелика Серафимовна, а что вас так беспокоит? Что этот дорогой человек — не вы? Или то, что это все-таки вы? — поддел Крикуненко Стражнецкий.

— Не путайте меня, молодой человек. И вообще, положа руку на сердце, я не давала вам никакого повода обращаться ко мне в столь фамильярной манере! — отбрила Костика Анжелика.

— Не, а мне реально интересно, с кем крутит роман Петр Данилыч. Пусть колется, — заржал Серега.

— Какой еще роман! — гневно напустился Череп на верстальщика. — Вы все настолько испорчены, что даже не можете вообразить, что человек способен испытывать к ближнему чувство не только плотской любви, но и дружбы, участия…

— И к кому вы здесь испытываете подобные чувства? — продолжала напирать не совсем трезвая Крикуненко. — Оч-чень интересно!

— Ну что ж, — с обреченным видом развел руками Череп. — Вижу, мое великодушие оборачивается против меня самого. А объект великодушия не ценит величия моей жертвы. Чего ж тогда скрывать?

— Колитесь скорее, Петр Данилыч! — от нетерпения Серега чуть не взвизгнул.

— В самом деле, не томите, — прозвучало сразу несколько голосов.

— Что ж, я готов. Это Анжелика Серафимовна Крикуненко!

Анжелика была столь поражена признанием Черемшанова, что как соляной столб застыла на месте, редко моргая широко распахнутыми глазами.

— Да-да, вот ваш враг, Яна Яковлевна, — тем же обреченным тоном продолжил Череп. — Вот ваш таинственный недоброжелатель, маскирующийся под поборника нравственности, под адепта высококультурия. Каюсь, что покрывал грешки этого человека. Хотя прекрасно был о них осведомлен — вернее, догадывался. Вспомните, Олег Викторович, в тот роковой вечер Анжелика Серафимовна исчезла с работы неизвестно куда, а впоследствии отказалась предъявить алиби. Итак, возможность есть, мотив — тоже. Ни для кого не секрет, что она ненавидела Яночку Яковлевну самой лютой ненавистью, не имея на то ни малейшего основания…

— Нестыковочка, Петр Данилыч, — опять вклинился Серега. — Анжелика Серафимовна типа не юзает комп.

— Зато я сейчас поюзаю его драную бороду! — Крикуненко вышла из ступора, подскочила к Черепу и — хрясь! хрясь! — отвесила ему две смачные пощечины. — Петр Данилыч, вы подлец! Коллеги, не верьте ему! Это он сам до спазмов в яйцах ненавидел Яблонскую и мечтал выжить ее из редакции! Он сам мне рассказывал!

— Гражданочка, успокойтесь, — вдруг раздался голос майора Журавлевой. Под шумок милиционерша с племянником пристроились к остаткам праздничного стола и методично уничтожали недоеденные яства. А Арсений не стеснялся лакировать это дело водочкой.

— Гражданин Черемшанов может изворачиваться, сколько хочет, — продолжила майорша. — Лично я считаю, что вина его доказана. Правда, не знаю, по какой статье его деяния можно будет квалифицировать. Подлог документов? Не совсем то. Нанесение ущерба деловой репутации? Возможно. Доведение до самоубийства? Гражданка Яблонская, не было ли у вас попытки суицида в связи с увольнением? Нет? Очень жаль! В таком случае, боюсь, дело ограничится злостным хулиганством. А вы, гражданочка, — Журавлева кивнула Крикуненко, — можете до кучи подать на него иск за клевету.

— Непременно сделаю это! — горячо заверила Крикуненко. — И такой моральный ущерб вкачу, мама не горюй! Пыль глотать замучаешься, Петр Данилыч!

— Фильтруйте уже базар, Анжелика Серафимовна, уши вянут вас слушать, — пошутила Корикова, а Кудряшов объявил:

— Коллеги! Целью моего расследования было исключительно восстановление справедливости. Яна пострадала незаслуженно, и я не мог оставить подлеца безнаказанным. Но если бы Петр Данилыч был чуть мудрее и написал заявление об уходе, никто из вас не узнал бы подноготной всей этой грязной истории. Он сам выбрал этот сценарий и…

— Я не поняла, — перебила Олега майор Журавлева. — Так вы будете подавать иск? Сеня бы тоже подал…

— Лично я никаких исков подавать не собираюсь, — отвечал Кудряшов. — Есть потерпевшая. Пусть она и решает.

— Ой, Олег, я в шоке от всего услышанного, пока ничего не соображаю, — отозвалась Яна.

— Подавайте, подавайте, не теряйтесь, — прошипел Череп. — Но учтите, что я тоже подам, и не факт, что суд окажется на вашей стороне. Как бы самим пыль глотать не пришлось! Такой моральный ущерб вам выставлю, что внуки ваши работать на меня будут! Пинкертоны недоделанные! Нагородил тут вам Олежек турусов на колесах — и дрель, и пирожки, и ванны с лестницами — а ведь с доказательной-то базой полный пшик! Да ни один следак эти измышлизмы и слушать не станет! Так что, не прикусили бы вы язык, господа? А засим разрешите откланяться, — и, направившись к двери, намеренным козлетоном запел «Хэпи нью иэ, хэпи нью иэ».

Никто его больше не удерживал. Все внимание обратилось к Яблонской.

— Так это правда, что вы возвращаетесь, Яна Яковлевна? — Корикова успела первой задать волнующий всех вопрос.

— Ой, мы так без вас скучали! — взвизгнула Крикуненко. После того, как ее прилюдно обвинили в ненависти к Яблонской, она сочла нужным подстраховаться.

— Велкам! — проснувшийся Ростунов быстро сориентировался в ситуации и отвесил Яблонской шутовской поклон.

Яна вопросительно глянула на Олега. Олег нежно глянул на Яну. Улыбнулся всем, опустился на стул:

— Ну, на посошок! За всех нас! Костик, Антон, у нас там три бутылки шампанского оставались. Тащите все!