Девичьи грезы

4

Поутру Прасковья Антоновна повезла племянниц и сестру по самым модным лавкам, и прежде всего на Невский проспект. Там модистки, приказчики, льстивые управляющие, кланяющиеся до земли, примерки, покупки, новые впечатления — все, решительно все ошеломило барышень и их маменьку! Именно эта поездка на Невский была вчерашним предметом обсуждения между Сонцовыми и Лукерьей Антоновной.

Наконец, все утомились и Прасковья Антоновна повезла своих гостей домой.

— Но это еще не все! — предупредила она. — Нам обязательно необходимо завтра же, с утра, сделать несколько визитов.

— О-о! — хором протянули уставшие племянницы.

— Никаких «о-о». Во-первых, тебе, душа моя, — обратилась тетушка к сестре, — совершенно необходимо показаться нашей родне. У Викентия Дмитриевича тут тетушки, дядюшки, и всех необходимо уважить. Да к тому же, позволь тебе напомнить, у батюшки нашего тут недалеко брат родной живет, наш дядя. Он, конечно, очень стар, но мы регулярно делаем ему визиты. Так что у нас и у вас в столице родни много. Нам предстоят обеды, вечера, семейные балы… Но это все потом. Самое главное — и это особливо вас касается, племянницы, — нанести визит графине Мятлевой. Через пять дней у нее бал. И мы приглашены все.

— Это обязательно? — спросила Лукерья Антоновна.

— Да. Визит вежливости, так сказать. Требования светской жизни несколько утомительны, но вы скоро привыкнете к ним. И то сказать, чем еще заняться в столице? Для чего сюда приезжать? — ответила ей сестра.

— А что это будет за бал? — спросила Саша.

— Ах, наконец-то ты заинтересовалась, птичка моя, — довольно рассмеялась тетушка и потрепала племянницу по подбородку. — А я-то думала, что ты уж совсем в провинциалки записалась!

— Ерунда какая, — ответила ей Лукерья Антоновна.

— Да нет, не ерунда… Грустна, молчалива… Балами да нарядами совсем будто и не интересуется…

— Полно, тетушка. — Девушка даже покраснела.

— Да что за бал? — нетерпеливо бросила Ксения.

— Бал самый блестящий. Граф Мятлев богат безумно. Дворец его… Впрочем, нет нужды его вам описывать — увидите сами. Один античный зал чего стоит! Так вот, там будут самые блестящие фамилии. Графиня мне сказала, что Великий князь Константин Павлович, возможно, окажет им честь своим посещением. После придворных балов, бал у Мятлевых — самый великосветский и торжественный.

Девицы замерли и, переглянувшись, побледнели, а Лукерья Антоновна растерянно спросила:

— Как же нас туда позвали?

— Ну, душа моя, графиня Мятлева Мария Николаевна — моя близкая приятельница.

— Приятельница?

— Да. А что? Или ты по старой привычке все еще видишь во мне деревенскую простушку и старую деву? А я уже давно не та… Викентий Дмитриевич человек, ты видела, не последний. При дворе частый гость и по роду своей службы, и по государевым приглашениям. Я — также. Дом наш на широкую ногу поставлен, дочери — красавицы… Придворные балы нам не в диковинку… Те времена, Луша, когда я была провинциалкой и бегала простоволосая в заношенном платьице давно миновали… И я уж не та… Да и ты… Я теперь — светская петербургская дама. И ты теперь здесь, при мне, да и дочери твои. Теперь вам одно надобно — войти в свет и не уронить себя.

— Страшно, тетенька, — пробормотала Ксения.

— А ты не бойся. Я вот тоже боялась, ан ничего! Графиня Мария Николаевна мне приятельница. Да и не только она. Я вам много блестящих имен назову. Да и вы со всеми перезнакомитесь, потому что на балы они вас все пригласят непременно.

— Из уважения к вам, тетушка? — спросила Ксения.

— Да, а еще и из уважения к твоему дяде.

— А я, признаться, с грустью порой вспоминаю те времена, когда мы еще у батюшки жили, — вдруг сказала Лукерья Антоновна. — Тогда совсем все по-иному было…

— Да, времена и впрямь были иными. Сейчас все переменилось: и жизнь, и обычаи, и мода… И мы уже не те… И слава Богу, что не те!

— А мне, право, жаль. Я порой желала бы вернуть прошлое, — отвечала сестре Лукерья Антоновна.

— Вот как? — Прасковья Антоновна внимательно посмотрела на сестру. — А вот я бы ничего назад возвращать не стала. И сравнения нет, как мы теперь живем, против прежнего! Я, только лишь когда замуж вышла, жизнь почувствовала. И те времена, которые до того были, вернуть никак не желаю!

— Да, сравнения нет… — Лукерья Антоновна посмотрела на своих дочерей и промолчала. — Просто… Просто странно все это… Как подумаешь — а все уж совсем не то…

— Не понимаю я тебя, Луша.

— Да и я, порой, сама себя не понимаю. Иной раз только сердце защемит, как о прошлом подумаю. Как мы при Екатерине Алексеевне живали, покойнице-императрице… Да и Петербург… Не охотница я, ты знаешь, до поездок, гостей и балов. Если бы не дочери, ни за что бы не приехала!

— Оставим это… Тоски ты нагнала, право слово! Ты еще о тех платьях пожалей, что мы тогда носили.

— И о них пожалею! Нынче совсем не то! А уж тут в столице просто срам какой-то, а не туалеты… — Лукерья Антоновна оглядела дочерей и невольно нахмурилась.

Она представила себе купленные бальные платья для Александры и Ксении и подумала, что сама бы такое надеть никогда бы не решилась, даже если бы была помоложе. Ей привычнее были скромные фижмы, не в пример нынешним тогам. Простого фасона платья из кисеи, шелка, легчайшего газа, батиста с вышивкой и без уж слишком откровенно обрисовывали женские фигуры, почти до прозрачности. Припоминая то количество нижних юбок, что она некогда нашивала, Лукерья Антоновна только молча сокрушалась, сетуя на переменчивость моды и нравов в обществе. Радовало ее только то, что самой ей позволено было носить тяжелый и темный вышитый шелк.

— Во сколько обычно едут на бал, тетушка? — тем временем продолжала разговор Ксения.

— Ну, обычно к десяти вечера. После театра. При Екатерине Алексеевне балы начинались гораздо раньше. В восемь или даже в шесть часов пополудни. Теперь совсем не то, — ответила Прасковья Антоновна.

— А во сколько же бал оканчивается? — спросила Саша.

— Ну, это по-разному. Обычно гости разъезжаются под утро.

— На балах только танцы бывают? — Ксения тронула тетушку за руку, привлекая к себе ее внимание.

— Бывает, что только танцы. А бывает, что бал заканчивают ужином. У графини будет ужин. Но на ужин приглашают не всех.

— А нас пригласили?

— Да, Ксения, нас пригласили.

— Вот страшно-то!

Прасковья Антоновна посмотрела на племянниц и решила, что все-таки Александра привлекательнее своей сестры. Старшая вернее будет иметь успех, чем младшая. В ней есть и утонченность, и доброта (но не простота!), и что-то такое неуловимо-притягательное, чему она затруднялась подобрать точное определение. Ее собственная дочь Анна была, пожалуй, красивее Александры. Но Прасковья Антоновна не могла не отдавать себе отчета, что крутой нрав Анны не украшал ее дочь. В то время, как спокойное достоинство племянницы, пожалуй, было привлекательнее. Ксения же несколько простовата, поэтому тетка считала, что ей труднее будет составить хорошую партию в столице. Но, может, оно и к лучшему! Пару надо искать себе подстать, чтобы жизнь счастливо сложилась.

Тем временем за разговорами они подкатили к дому. Наутро, как и было обещано, начались визиты. Все петербургские сплетни, все новости, все слухи — все ошеломило наших провинциалок. Ксения с удовольствием слушала, говорила, впитывала каждое слово и наслаждалась происходящим. Лукерья Антоновна чувствовала утомление и думала про себя, что бывала права, когда пренебрегала светскими визитами. Александра спокойно выслушивала все, что ей хотели сказать, вежливо и участливо кивала, отвечала на вопросы, но, казалось, сама не интересовалась ничем. Ей было просто скучно выслушивать праздные разговоры. Но по природной вежливости своей она не смела высказать этого вслух и потому всем казалось, что она вполне довольна, хотя и несколько холодна.

— Кокетка… — бросила Анна матушке, кивая на Сашу.

Прасковья Антоновна улыбнулась, и ничего не ответила.

— Какая жеманница, — шепнула Анне ее ближайшая подруга Додо Мещерина.

— Да! — радостно согласилась Анна.

Додо знала, как польстить приятельнице. Вот наконец настал и день бала. Поднялась страшная суматоха, суета. Прислуга бегала по всему дому, не успевая одеть всех барышень и барынь. И вот, наконец, девушки, все одетые в белые платья с короткими рукавами, различаясь только атласными лентами и цветами в волосах, тут же были укутаны в шали и препровождены к своим матушкам.

Анна грациозно прошлась перед кузинами, которые с искренним восхищением взирали на ее наряд, подобранный с таким умением и вкусом. Каждый ее шаг, каждый жест были прекрасны и искусно подчеркнуты нарядом.

Матушки, в темных шелковых платьях и шалях, уже были готовы. Голова Прасковьи Антоновны была к тому же еще украшена тюрбаном, расшитым шелком.

Наконец, дамы вышли к давно поджидавшему их Викентию Дмитриевичу и прошли к карете. Роскошный большой экипаж, запряженный четверкой лошадей, едва-едва вместил их всех.

Вот, наконец, и особняк Мятлевых. Робея и смущаясь, Лукерья Антоновна и ее дочери поднимались вслед за Сонцовыми, которые уверенно шествовали вверх по широкой лестнице и раскланивались с графской четой. Едва помня себя от волнения, провинциалки оказались в бальной зале и смешались с пестрой, яркой, шумной толпой, щебечущей на все лады. Тут же их начали знакомить, но лица, мелькавшие перед девушками, не задерживались в их памяти и чувствах.

И вот мгновение — и они уже небольшой группой стояли у стены, а Прасковья Антоновна продолжала рассказывать им что-то о гостях, то и дело указывая веером то на одного, то на другого. Анна любезно кивала знакомым, а Викентий Дмитриевич оставил их ради беседы с каким-то сановным чиновником со звездой…

Ксения, изрядно утомившись от тетушкиной болтовни, начала оглядываться по сторонам и вдруг дернула сестру за руку:

— Смотри, смотри! — шепнула она ей. — Интересно, кто этот человек?

Александра послушно повернула голову, куда указывала сестра.

— Кого ты имеешь в виду? — спросила она.

— Да вон того офицера, видишь? Ну того, который только что к дяде подошел! — ответила Ксения. — В мундире и серебряных эполетах… С крестом… Какой красавец!

— Да, теперь вижу…

— Интересно, кто это? Я бы с удовольствием танцевала с ним…

— Тише, а то еще услышат!

— Да пусть слышат, — сказал Ксения. — Ах, как он мил!..

— Перестань, нехорошо…

— Нет, ты признай, что он красив! Не может быть, чтобы ты не заметила этого.

— Да, хорошо, признаю… Но умоляю тебя, тише!

Тут Анна отделилась от сестер и подошла прямо к отцу. Она дружески поздоровалась с незнакомым офицером, который так привлек внимание Ксении.

— Какая счастливица, она знает его, — пробормотала Ксения.

— Что ж, быть может, его представят и нам в таком случае, — отвечала ей сестра.

— О чем вы шепчетесь, девочки? — громко спросила Прасковья Антоновна.

— О гостях, тетушка, — ответила ей Ксения.

— Что, вам кто-то уже приглянулся? — рассмеялась Прасковья Антоновна.

— Да! — Ксения никогда долго не тушевалась и теперь уже вполне оправилась от первого смущения.

— Я вижу, вы смотрите на того молодого человека, что беседует с Викентием Дмитриевичем и Анной?

— Вы, как всегда, правы, тетушка. Кто это? — спросила Ксения.

— Это князь Ельской. Он полковник, служит в гвардии…

— Гусар? — восхитилась Ксения.

— Нет.

— Как жаль!

— Ну отчего? Разве только гусары могут занимать твое внимание, дорогая племянница? И ты, Саша, того же мнения?

— Что вы, тетушка…

— Ну, полно, полно… В том нет еще беды, что вам нравятся гусары. Да вот он, кажется, и сам идет к нам.

И верно: Анна шла к матери, победно улыбаясь и опираясь на руку князя.

— Ах, неужели он все же объяснится?.. — тихо пробормотала себе под нос Прасковья Антоновна.

И тут же продолжала, но уже гораздо громче:

— Князь! Как мы рады видеть вас!

— И я, поверьте, рад не меньше, — улыбаясь, ответил Ельской.

— Позвольте вам представить, мои дорогие, нашего доброго знакомого! — обратилась Прасковья Антоновна к сестре и племянницам. — Князь Владимир Алексеевич Ельской.

Князь сделал общий поклон:

— Весьма рад.

— Сестра моя, Лукерья Антоновна Старицкая, — продолжала Прасковья Антоновна, — и мои племянницы: Александра Егоровна и Ксения Егоровна Старицкие.

Князь еще раз поклонился, но теперь уже каждой из девиц в отдельности:

— Надеюсь, ваше пребывание в Петербурге окажется приятным.

— Благодарим вас, — поклонилась Лукерья Антоновна.

Любезный светский кавалер и блестящий столичный лев повергнул в некоторое смущение бригадиршу, никогда прежде на балах не бывавшую даже в уезде, не говоря уже о столице. Но Ельской был любезен и обаятелен, и это составляло его всегдашнее свойство. Он сделал еще несколько вопросов Лукерье Антоновне и совершенно очаровал ее своею простотой. Затем, он поклонился Анне и протянул ей руку. Хозяева уже отошли от дверей, и это означало, что приезд гостей закончился, что явилось сигналом к началу бала. А между сестрами еще до бала было договорено, что полонез Анна отдаст Ельскому.

— Дело в том, что князь близкий наш друг, — сказала сестре и племянницам Прасковья Антоновна, — поэтому мы с ним так накоротке. Так что не удивляйтесь. Я, признаться, думаю, что князь увлечен Анной…

— Что же, он сделал ей предложение? — спросила Лукерья Антоновна.

— Нет. Я лишь предполагаю, что он увлечен. Что же до прочего… Не будем загадывать!

Анна ушла, мать развлекла разговорами сестру, а Александра и Ксения все еще скромно стояли рядом со старшими и чувствовали себя ужасно неловко. То им казалось, что на них слишком многие смотрят и они конфузились от этого, то, напротив, думали, что на них вовсе не обращают внимания, и это было обидно.

— Неужели никто не пригласит нас танцевать? — шепнула Ксения сестре. — Это будет просто ужасно! Провести свой первый бал у стены!

— Право, не знаю… Мне кажется, гораздо страшнее сейчас выйти на паркет. Я не уверена в том, что помню все фигуры танца, — ответила сестре Саша.

— Знаешь, — Ксения уже вполне оправилась от смущения, — все же лучше быть приглашенной. Жаль, что дядя не танцует. Я бы даже с ним лучше танцевала, чем вот так глупо стоять здесь рядом с тетей и матушкой… Посмотри на Анну. Она, кажется, вполне довольна…

— Уж не завидуешь ли ты?

— Завидую! И больше всего желаю теперь оказаться на ее месте! А ты? Разве не хочешь этого? Я бы, кажется, все отдала, только бы танцевать сейчас. И только с Владимиром Алексеевичем.

— А мне бы этого нисколько не хотелось! — Сама мысль о том, чтобы выставить себя напоказ Александре была страшна.

Между тем полонез, которым открывали бал, шел к завершению. Две шеренги, грациозно и гордо движущиеся вперед, остановились и пары поклонились друг другу.

Ельской подвел Анну к матери и ее спутницам и, извинившись, отошел.

— Ну, как? Как вам здесь показалось? — возбужденно проговорила Анна.

Ее глаза сверкали, и сама она, оживленная и веселая, была в этот момент изумительно хороша собой. Лицо девушки, обычно надменное и гордое, смягчилось, но тень привычного ей недовольства все же не покинула его.

— Что же, вас никто не пригласил? — усмехнувшись, спросила она и тут же сделалась прежней Анной, с которой они уже успели близко познакомиться.

— Нет, — резко ответила Ксения.

— Вот уж поистине несчастье! Разве представить вас кому?

— Не стоит, дорогая, — мягко ответила Саша.

— Неужели тебе довольно просто стоять в стороне и наблюдать? — спросила Анна.

— Да, — ответила ей Саша.

— А мне нет, — возразила Ксения. — Я просто мечтаю танцевать. Ну хоть один раз! Хоть один танец!

— Мне жаль, если твоя мечта так и не сбудется. Но… Все может случиться! — И, рассмеявшись, Анна подошла к матери.

— Вот бессовестная! Она еще издевается над нами! — возмутилась Ксения.

— Перестань, не говори так… Она вполне имеет на это право. Мы провинциальны и совсем неинтересны, и не можем рассчитывать на то внимание, к которому привыкла она, — сказала сестре Саша.

— Ах ты, смиренница… Ну нет, это совсем не по мне!

— Дорогая. — Анна незаметно подошла к кузинам и обратилась к Саше. — Ты умеешь танцевать котильон?

— Да, конечно.

— Ах, какая прелесть. — Она взяла кузину под руку и нарочно громко, чтобы и Ксения слышала, сказала: — Я хочу предложить тебе вот что… Скоро будет котильон. Давай загадаем на цветы: я — роза, ты — лилия. И предложим кавалерам выбрать.

— Что это за загадывания? — поинтересовалась Ксения.

— Ах, вы не знаете? — презрительно наморщилась Анна. — Что ж, неудивительно…

— Позволь тебе напомнить, что это наш первый бал, — ехидно сказала Ксения.

— О да, конечно… К тому же, я полагаю, в провинции не знают многих тонкостей, касающихся балов…

— Ты не права, кузина, — возразила Саша. — Я слышала, когда от одной нашей знакомой об этом бальном обычае.

— Как мило… — пробормотала Анна.

— И в деревне в котильоне дамы загадывают на цветы… — добавила, слегка усмехнувшись, Саша. — Но к кому мы обратимся за выбором?

— К кому угодно! — беспечно бросила Анна.

— Нет! Это неловко…

— Отчего же? Впрочем… Если желаешь, — лукаво улыбнулась Анна, — обратимся к знакомому лицу… Обратимся к князю Ельскому!

Тут надобно сказать, что Анна с самого начала думала указать кузине на князя. И была уверена, что тот предпочтет розу, то есть ее. Ельской часто говорил, что она напоминает ему розу: такая же царственно красивая, как этот цветок. И такая же колючая, добавим мы. Анна хотела прямо намекнуть князю на себя и не сомневалась в его выборе, да еще в том, что этот выбор уязвит кузину. Особенно после ядовитых замечаний Ксении, ей очень хотелось позлить сестер.

— К князю? — Саша была все еще несколько растерянна. — Что ж, изволь…

Ей было все равно, но Ельской был уж ей представлен, и она сочла его меньшим злом. Саше вообще хотелось отказаться от этой затеи, но она боялась, что Анна сочтет ее уж слишком провинциальной.

Распорядитель объявил о начале нового танца — котильона, и в центр залы вышли четыре пары. Танец начался, и кузины медленно пошли по залу, наблюдая за танцующими. Точнее сказать, Саша внимательно наблюдала за парами, мысленно, на всякий случай, проверяя себя и убеждаясь, что все, чему учили ее, вполне соответствует тому, что она видит. Анна же выискивала глазами князя. Наконец, увидев его, она решительно подошла к нему. Ельской беседовал с приятелем.

— Ах, вот вы где! — игриво бросила Анна. — А мы вас ищем. Скажите, — обратилась она к князю, перед тем лишь едва кивнув его приятелю, — лилия или роза?

Ельской улыбнулся и ответил, слегка помедлив:

— Лилия.

Анна опешила. Улыбка сошла с ее губ, и она пристально посмотрела на него.

— А я бы, право, выбрал розу, — заметил его собеседник.

Но Анна, не обратив внимания на эти слова, резко отвернулась и быстро отошла от них, оставив растерянную Александру. Девушке сделалось неловко, она сочла поведение сестры странным и невежливым. Свое же положение оценила как двусмысленное. Она стеснялась смотреть на князя и не могла себя заставить поднять на него глаза.

— Позвольте? — полувопросительно произнес Ельской и протянул ей руку.

Саша молча подала ему руку, и он вовлек ее в круг танцующих.

— Отчего вы так грустны? Вам не нравится бал? — спросил Владимир Алексеевич.

— Напротив, здесь очень весело…

— Весело? Вы так это сказали… Как будто все совсем наоборот.

— Нет, нет, что вы. — Саша боялась, что князь сочтет ее невежливой или решит, что она злится на него.

— Вы превосходно танцуете, Александра Егоровна.

— Благодарю вас.

— Скажите, отчего вы решили назваться лилией?

— Это не я… Так решила Анна.

Некоторое время они молчали.

— Не сочтите меня излишне назойливым, но за котильоном принято болтать, — продолжал Ельской.

— Да-да, я знаю.

— Вам нравится в столице?

— О да, конечно.

Ему никак не удавалось разговорить девушку. Александра отвечала односложно, однако смущение ее немного отступило, когда она заметила, что танцует хорошо, ничуть не хуже других пар. Тут она, к радости своей, заметила Ксению, которая пополнила круг танцующих с каким-то незнакомым офицером.

Ельской заметил, что спутница его несколько оживилась.

— Итак, вы, кажется, освоились? — внезапно спросил он.

Саша подняла на него глаза, впервые за весь танец, и улыбнулась.

— Да.

— Вам нравится?

— Вполне. Я люблю танцевать.

— Что ж, тогда позвольте пригласить вас на следующий танец — вальс.

— С удовольствием, — тихо ответила она.

К удивлению своему, Саша протанцевала не только длинный котильон, во время которого Ельской не отпускал ее ни на минуту, пока котильон, наконец, не закончился, но еще следующий вальс, и бессчетное количество танцев с другими кавалерами, которые взялись вдруг ниоткуда и наперебой приглашали Александру. Она так устала, что тот вальс, который отдала князю, не дотанцевала до конца. Голова у Саши закружилась, и она вынуждена была остановиться и присесть. Она начала было извиняться перед Владимиром Алексеевичем, но тот остановил ее и предложил воды.

Саша совсем развеселилась, и князь это заметил. Она весело смотрела вокруг, изредка выхватывая глазами из толпы то Ксению, радостно щебечущую с очередным кавалером, то тетушку с матушкой, степенно беседовавших с какой-то важной дамой, то вдруг Анну, царственно выделявшуюся среди танцующих.

— Хотите, я провожу вас к матушке? — спросил князь.

— Да, благодарю вас, — ответила Саша.

Владимир Алексеевич подал ей руку:

— Но прежде, позвольте мне пригласить вас на полонез. Им будет завершен бал.

Саша улыбнулась. Ей было приятно его внимание, которого она, впрочем, совершенно не ожидала.

— Если вы волнуетесь, что тем самым нарушите какие-то приличия, то напрасно. Три танца — не слишком много для такого бала, — сказал Ельской.

— Нет, я совсем об этом не думаю.

— А о чем же? — спросил он.

— Я не ожидала, что мой первый бал пройдет так весело. Я рада.

Князь улыбнулся.

— Как мило, — тихо произнес он.

— Что? — Саша не расслышала его слов.

— Вы мне так и не ответили, могу ли я надеяться, что вы подарите мне последний танец?

— Да. — Она посмотрела на него. — Конечно…

— А вот и ты, дорогая, — Прасковья Антоновна радостно приветствовала девушку.

— Надеюсь, я не слишком злоупотребил вниманием вашей племянницы? — серьезно спросил Владимир Алексеевич.

— Вы шутите, князь? — улыбнулась Прасковья Антоновна. — Как можно?

Владимир поклонился и молча отошел в сторону.