Девичья погибель

X

На другой день я и домой не ходила, все около Настасьи была. Дядя Василий с теткой Мариной совсем с ног сбились от горя и ничего уж путем и сделать не могли. Отбились они от еды совсем. И Настасью-то жалко, и на них глядеть живот замирает.

А Настасья так переменилась… совсем не та девка: из лица осунулась, нос большой стал, глаза в ямах. То мечется она, то спокойнее сделается. Лежит, дышит, а в груди у нее переливается, словно оторвалось что. К обеду она вдруг очнулась, открыла глаза, долго-долго в потолок глядела, потом перевела их на меня и вздохнула.

– - Настя, -- говорю я, -- ну, как тебе? Нехорошо?

– - Нет, ничего, -- говорит тихонько Настасья.

– - Как ничего, -- говорю, -- на что ты похожа-то стала? Таких в гроб кладут.

– - И меня в гроб скоро положат.

– - С этих-то пор! -- говорю. -- Эх, Настя, жаль мне тебя! Жить бы нам с тобой да радоваться.

– - Что ж делать, -- говорит. -- Видно, такая доля моя.

– - Неужели тебе не тяжело умирать-то!

– - Нет. Мне лучше смерти и ждать нечего было бы. Куда я гожусь? Вековухой век мыкаться радости мало, а замуж идти -- чужой век заедать…

– - Зря ты так думаешь, -- говорю. -- Може, во какое счастье выпало бы.

– - Нет, потеряла я свое счастье. Потеряла, не воротить бы… Эх, Параша!

И прослезилась Настасья, отвернулась к стене, а меня слезы прошибли. Думаю: "Господи, за что девка гибнет? Эх, жизнь наша!"

Ударило ее после этого опять в жар, опять забредила она, заметалась, стала об стену руками и ногами биться, -- видно, очень лихо-то ей было. Дядя Василий с теткой Мариной пытались ухаживать за ней, и то и это делали, -- ничего не помогли, пока сама она из сил выбилась.

После этого Настасья и в себя не приходила; все хуже и хуже ей делалось. К вечеру она совсем ослабла, а на другой день утром и богу душу отдала.

Готовились к этому дядя Василий с теткой Мариной, а как увидали, что кончилась она, стали они около долгой лавки, обнялись друг с другом да завыли обои в голос:

– - Милая наша дочка, цвет ты наш алый, на то ли мы тебя растили и лелеяли, на то ли берегли и холили? Думали мы -- ты наши глаза закроешь, а пришлось -- сама закрыла вперед ясные очи. Зачем мы до этого дожили? Зачем только это увидали?

Собрался народ, девки, бабы… Набилась полна изба, и все поголовно плакали, глядя на них, а я в этот день просто свету божьего не видала, -- так мне горько было.

Обмыли Настасью, положили в гроб, поехали могилу рыть, и все добрые люди, а сами Большенины словно обезумели от горя: ни сделать ничего не могли, ни распорядиться ничем.