Девичья погибель

VIII

На другой день мы не пошли на поденщину -- незачем было. Дома сказали, что работы там больше нет, и занялись домашними делами: я стала платки строчить, а Настасья шить что-то.

Дня два прошло уж и фоминой недели. На третий к Настасье опять приехали сваты, опять из хорошего дома, и шибко сватали ее; выговоров, каких хотела, давали, но Настасья ни на что не глядела, -- уперлась, да и все тут.

Так и уехали сваты ни с чем.

Только уехали сваты, пошла я проведать Настасью. Вошла в избу, смотрю -- сидит она в чулане, угрюмая такая. Дядя Василий по избе ходит злой-презлой, а тетка Марина под окном сидит и тоже невеселая. Только вошла я в избу, она и говорит:

– - Погляди: твоя подруга-то сдурилась, да и все тут. Никак не уговорим замуж идти. И чего она только хочет?..

– - Сам дьявол не поймет, до чего она добивает, -- сказал дядя Василий. -- Дураками нас, что ли, хочет оставить.

– - Да что вы об этом очень хлопочете-то? Ну, не пойду, и все тут. Что же вы очень горюете-то об этом?

– - Да ведь тебе добра желают, дура, ты пойми это! Ведь не миновать замуж идти? Чего ж хорошие места-то упускать!

– - Да, може, я совсем не пойду замуж…

– - Да отчего? Скажи на милость!

Настасья соскочила с места, вышла вон из чулана; глаза у нее так и горят, румянец по щекам разошелся.

– - Оттого я нейду замуж, что тяжела я!

Дядя Василий как остановился у стола, так и плюхнулся на лавку, а тетка Марина всплеснула руками и заголосила:

– - Батюшки мои, родные мои! До чего мы дошли-то, до чего дожили!

И заплакала она горько-горько и головой об стол ударилась.

Дядя Василий перевел дух маленько, поглядел на Настасью сердито так и сказал:

– - Так вот что!.. Вот как!.. хорошо… спасибо, дочка! Разуважила!

И не стал он больше в избе сидеть, а вскочил с места, схватил шапку да вон…

А тетка Марина как набросится на Настасью и начала ее ругать:

– - Ах ты, плеха этакая, паскудница, что ты наделала сама с собой? Загубила ты свою головушку… и нас совсем осрамила! Разве на то мы тебя растили?.. Для того заботились?..

Опустила голову Настасья и пошла опять в чулан. Вижу я, что мне тут уж делать нечего, вышла от них и пошла домой.

"Ну, что-то будет! -- думаю. -- Подняла бурю Настасья, и как это у ней смелости хватило…"

Весь день до вечера у меня сердце ныло, ждала я чего-нибудь плохого после этого. Пришел вечер, легла я спать, и уж успела уснуть, -- думаю, что петухи уж тогда пропели, -- вдруг слышу, в окно стук-стук.

– - Прасковья дома?

Слышу -- тетки Марины голос.

– - Дома, -- говорит моя мать.

– - Вышли ее ко мне.

Накинула я на себя зипун, вышла к ней.

– - Что такое? -- спрашиваю.

– - Настюшка у тебя не была недавно?

– - Нет, -- говорю.

Заплакала тетка Марина.

– - Куда ж это она делась-то?

– - Батюшки мои! А что, -- спрашиваю, -- или дома ее нет?

– - Да, -- говорит, -- нету.

– - Давно ли?

– - Вскоре, как скотину убрали, ушла.

– - Куда же?

– - Не знаю. Пойдем со мной, я тебе расскажу, как было дело.

Пошла я с теткой Мариной, и стала она мне рассказывать:

– - Василий-то после того в кабак прямо пошел, выпил там и пришел домой пьяный и сердитый такой, каким я его сроду не видала. Как вошел в избу, я его и не узнала даже: лицо страшное, глаза как у волка. Только он через порог переступил, как заревет: "Где наша шалава-то?" Я было хотела схоронить куда-нибудь, сказать, что нету, -- пока обойдется-то он, -- а она, как на грех, вышла сама из чулана: "Что тебе, батюшка?" Заревел мужик еще пуще: "Ты что наделала-то? А?!" Да как набросится на нее, как вцепится руками в косы, да как грохнет ее об пол головой, -- и давай тузить: и кулаками-то, и сапогами. Бросилась я было к ней -- заступиться хотела, -- а он как саданет меня наотмашь -- я так горошком и отскочила… Уж так-то он ее бил, так-то бил, а она хоть бы пикнула: валяется это на полу, зубы стиснула, побелела вся, из глаз слезы катятся, а голосу не дает. Наколотился он досыта, схватил за руку ее и потащил из избы вон. Я за ними -- гляжу, что будет. Притащил он ее через двор да в заднюю калитку на огороды и выпихнул. Хотела я к ней выскочить, а он запер калитку, схватил меня да тоже отдул, -- отдул да в омшаник под горенкой и запер, а сам ушел, не знаю куда. Уж я билась-билась там, и кричала-то, и молила -- никто меня не услыхал. Как мне выбраться? Стала потолок пробовать; расшатала одну потолочину да в горенку и вылезла да на огороды. Прибегла я туда, а там Настюшкина и духа нет. Хотела было я по соседям пойти, спросить, нет ли у кого ее, да побоялась: будут придираться, спрашивать, почему ушла да зачем. И что я буду рассказывать? До того ли мне!.. Так и решилась тебя позвать на помогу к себе. Поди, родимая, по соседям, послушай; може, она у кого-нибудь у них сидит.