Девочка для шпиона

ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ

Слава Грязнов стал очень подозрительным после истории с портфелем полковника Скворцова. Он стал необыкновенно сдержанным в разговорах с сослуживцами, тщательно запирал сейф и ящики стола и дверь в кабинет, даже если выходил в соседний кабинет капитана Нечаева. Вячеслав допускал мысль, что в кабинет забрался кто-то из своих же по указке Савченко, но понимал: это могли проделать и ребята оттуда, где тянул свою лямку покойный полковник. Все это наводило на печальные размышления. Причем сыскарь Грязнов не боялся, что его прогонят со службы — он все последние годы ходил по краю. И если до сих пор служил, то только потому, что в верхах, кроме недоброжелателей и врагов, оставались или появлялись друзья. В конечном счете он профессионал и работу найдет всегда. Хотя бы у того же Женьки Жукова, который держит одно из солидных в Москве охранных агентств. Не погоны потерять боялся Грязнов — обидно будет, если окажется, что игру с ним затеяли ребята с Лубянки. Столько раз обводили их вокруг пальца, хорошо бы опять показать им, как надо работать. Весь вопрос в том, что после расформирования КГБ у Лубянки и Петровки практически не было общих интересов.

Грязнов собирался на встречу с агентом по кличке Пташка Божья, который в свое время работал на мать-начальницу Александру Ивановну Романову. Уходя в отставку, она передала свои права на ценного осведомителя лично и по секрету ото всех Грязнову. Пташка, конечно, слегка загрустил: он надеялся, что с уходом Романовой закончится и его малопочитаемый в обществе и очень опасный труд. Однако со временем привык, освоился и стал при встречах канючить повышения денежного вознаграждения.

В миру Пташка имел имя, фамилию, дружескую кличку Гнутый за сутулость. В прошлом алкоголик, наркоман, джазмен. Пробавлялся тем, что играл в переходах на саксофоне, потом пропивал заработанные музицированием деньги. Когда-то он был неплохим музыкантом и даже теперь, несмотря на хроническое дрожание рук, мог выдать такое, что и не снилось молодым скороспелкам, предпочитающим такие инструменты, которые при подключении к сети играют сами. За это знатоки его ценили, иногда кто-то из разбогатевших приглашал поиграть на торжестве за стол и гонорар. Для таких случаев Гнутый имел хороший малиновый пиджак, белую рубашку и галстук-бабочку. Он принципиально не участвовал ни в чем, кроме музицирования за деньги, пьянства и перепродажи грампластинок. Последний бизнес, правда, сошел на нет.

Перед тем как Славе уходить, ему позвонил Турецкий, дал наводку на кавказца Гену, который когда-то был клиентом Меньшова, потом помогал сбежавшему Буряку выбраться из Москвы. Это было очень кстати, теперь можно задать Пташке вопросы поконкретнее.

Встречались они на явочной муровской квартире. Так как определенного хозяина у нее не было, всякий приходящий не мог знать, что ожидает его там. Хорошо, если только батарея пустых бутылок возле дивана да мусор на кухне. Можно было обнаружить в ванной комнате предметы женского белья — это значит, что какой-нибудь любвеобильный опер привел под видом источника информации подружку. Правда, накладок не случалось, посещение квартиры было строго отрегулировано, два агента никак не могли встретиться одновременно на одной явке. И хотя говорят, что всякое правило может иметь исключения, у Славы на памяти такого не случалось.

По дороге на квартиру Грязнов купил три бутылки пива — этот продукт Пташка очень любил, особенно на халяву. А Слава думал не только о том, что спросить у источника, но также и о том, говорить ему или нет о чрезвычайном происшествии, случившемся в кабинете у майора Грязнова. Чисто по-человечески надо бы предупредить человека о том, что его агентурное дело мог прочесть посторонний. С другой стороны, его предупредишь, а тревога окажется ложной — ценный источник пропадет, затаится, уйдет на дно. И будет прав.

Грязнов отпер ключом дверь, осмотрел квартиру, открыл форточки, чтобы слегка выветрилась затхлость нежилого помещения, спрятал пиво в холодильник. В его белом модерновом нутре валялось несколько луковиц да плоская банка рыбных консервов.

Минут через пятнадцать после его прихода коротко тренькнул дверной звонок. Грязнов подошел, глянул в дверной глазок — у входа маячил недорисованным вопросительным знаком агент Пташка Божья.

Слава открыл дверь и впустил гостя.

— Присаживайтесь, — предложил ему Слава кресло. — Я сейчас.

Он достал из холодильника пиво, после минутного размышления прихватил и консервы, достал из сушилки две вилки и нож.

Увидев, какой стол приготовил Грязнов, Пташка оживился. И без того худощавое, морщинистое его лицо с синеватыми большими губами сморщилось еще больше.

— По какому случаю прием такой, дорогой кум? Или вы решили с тихой торжественностью отпустить старика на пенсию после стольких лет каторжного государственного труда на ниве правосудия?

— Когда я тебя, Пташка, отпущу, мы шампанское разопьем!..

— А можно внести небольшие коррективы в меню будущего праздника?

— Ну?

— Если можно, давайте заменим шампань на того «Распутина», который нам подмигивает?

— Хорошо, — кивнул Грязнов. — Так и сделаем, если меня раньше из органов не попрут!

— И вы тогда меня, как Александра Ивановна, сдадите с рук на руки какому-нибудь честолюбивому летёхе. И будет он гонять старого лабуха через всю Москву…

— Может, и нет, Пташка, вместе уйдем, — попробовал утешить приунывшего алкаша Грязнов.

Но тот покачал головой:

— При всем моем уважении… только вам, как и ворам, верить нельзя.

Грязнову стало немного досадно оттого, что при его попустительстве Пташка завел разговор на деликатную и больную тему.

— Ладно, старина, это мы обсудим, когда оба будем на пенсии. А сейчас поведай что можешь по поводу моего поручения.

— Да-да, первым делом самолеты… Знаете, кум, вашего друга Буряка в Москве не очень хорошо знают. Тихий был человек…

— Почему — был? — насторожился Грязнов.

— Нет, я не в том смысле. Возможно, где-то он живет и здравствует. Только в той тусовке, где я имею честь бывать, о нем знают мало. Но говорят, что Буряк теперь с черными якшается, у них и работает, в горах.

— Это я и без тебя знаю, маэстро! Свежее давай, а то вопрос о гонораре зависнет!

— Это удар ниже пояса! Не вам рассказывать, что Кавказ московского разлива теперь немного притих… У вас сейчас проводятся политинформации?

— О чем ты?

— Это я к тому, стоит ли объяснять, почему притихли.

— Не стоит.

— Очень хорошо! Так вот, особо крутых и в чем-то замешанных из города убрали кого куда. Некоторых домой, другие сидят в Подмосковье…

— Конкретнее!

— Не знаю.

— Ладно. Давай что знаешь.

— Как раз накануне нашей трогательной встречи имел честь исполнить пару вещей в ресторации «Лозания», что на Пятницкой. Там масть держат дети Шамиля…

— Кто? — не понял Грязнов.

— Ну чеченцы. Или чечены?

— Какая разница!

— Может быть. Так вот, там проходил какой-то мафиозный семинар то ли по обмену опытом работы, то ли по очередному разделу первопрестольной на удельные аулы. Люди искусства, как вам известно, должны стоять над схваткой. К этому и стремился. Столик небольшой, но обильный мне в уголке организовали, сами сидели как Совет безопасности и сотрудничества в Европе — столище буквой «П». Они сидят, пьют, а я с дудкой прохаживаюсь туда-сюда и нечто меланхоличное из нее тяну. В этом кабаке масть держат чеченцы, когда я возле их гнездовья прохаживался, услышал, как Коршун говорил своему соседу негромко, но сердито. Дословно, конечно, не помню, но обижался, что и так, мол, скоро прикроют его лавочку, а тут Гена…

— Он назвал имя?

— Да, только имя. А тут, говорит, Гена присылает своего да к нему в придачу русского и требует, чтоб я их в лагерь отвез. Ну хорошо, говорит, Исмата можно там спрятать, проканает за беженца, а русский, да еще раненый…

— Так, стоп! Когда это было?

— Вчера. Как раз вы позвонили, поручение дали, после вас из «Лозании» звонок последовал. Так-то я еще подумал бы, а раз вы мне ориентировку на Кавказ дали, пришлось идти…

— Не прибедняйся, Пташка! Выпил, закусил, да еще небось на карман дали!

— А это коммерческая тайна!

— Не боись, из гонорара не вычту! Значит, говоришь, лагерь для беженцев?

— Это не я говорю, это он сказал, чеченец. Коршун.

— Почему ты его коршуном называешь, такой носатый?

— И это тоже, но просто кличка у него такая.

— Может, ты его знаешь?

— Его все знают, у кого «мерседес» есть.

— Значит, Коршуна искать? И лагерь для беженцев? Где у нас тут поблизости есть лагерь для беженцев?

Эти вопросы Грязнов задавал самому себе, чтобы под воздействием устной речи быстрее включилась память и выдала нужную информацию, если, конечно, она имеется в мозгу.

Но агент счел нужным ответить на некоторые из них:

— Коршуна искать не надо. Он работает на станции технического обслуживания и ремонта автомобилей номер восемь, отзывается на имя Коля. Лагерь для беженцев где-то в Подмосковье, потому что Коля отвозил, как я понял, на машине.

— Он там слесарем работает, этот Коля?

— Он не работает в обычном смысле слова. Он эту станцию держит. Поняли?

— Да. Спасибо!

— Чего там? В аду сочтемся!

— Почему в аду?

— А куда же нам еще с нашей работой?

— Ну, может, хотя бы в чистилище, — протянул Грязнов, потом поднялся из-за стола. — Сиди пей, я позвоню…

Пока Грязнов звонил, Гнутый потягивал пиво, вертел в пальцах стакан, в общем грустил.

Майор вернулся, залпом выпил то, что оставалось в его стакане, сказал, переводя дух:

— Ну все, пошла работа! А про Гену ты что-нибудь знаешь? Про того, который Коле задания дает.

— Кроме того что Гена, практически ничего. Только слухи. А по слухам он контролирует какой-то солидный коммерческий банк, фугует через него деньги на родину, в Чечню. Еще у него брат был, так тот вроде убрался домой.

— Да-а, это интересно, но, к счастью, это мне не нужно!

Встреча прошла, причем не впустую, можно было бы и распрощаться с источником до очередной потребности. Но Слава Грязнов не спешил. Теперь, когда первостепенное дело было сделано, он снова думал о том, сказать или не сказать Пташке об опасности, которая его, возможно, подстерегает. После того как скажет, он уже не будет иметь морального права заставлять его работать. А потерять такой источник жаль — очень ценный агент. Сначала он хотел даже бросить монетку — погадать на орла и решку, но устыдился своей мысли.

А Пташка словно чувствовал что-то: сидел молча, не балагурил, не подначивал мягко, по-дружески, поймавших его в сети ментов.

Может, это и странно, но решение принять помогло Славе воспоминание о полковнике Савченко. Все равно ведь не даст доработать до выслуги, думал Слава, а пожадничаю сейчас да вдруг что случится — ко мне потом этот трубач ночами будет приходить…

— Тебя как зовут? — спросил Грязнов.

Агент поднял удивленные глаза:

— Вы же знаете.

— Фамилию знаю, адрес, возраст, статьи и сроки, даже особые приметы, — а вот имя выскочило, хоть ты убей!

— Евгений меня зовут, — тихо сказал музыкант. — Мама у меня была натурой романтической, в честь Евгения Онегина назвала.

— Знаешь что, Евгений, в течение месяца я тревожить тебя не буду. Но ты держи ухо востро, наблюдай, не пасет ли тебя кто-нибудь. Резко на дно не уходи, но особенно не тусуйся. Если что-то заметишь или почувствуешь, не бойся перестраховаться, сразу звони мне, а еще лучше приезжай ко мне домой…

Грязнов вырвал из блокнота листок, написал на нем домашний адрес и протянул Евгению.

Тот взял, посмотрел, сказал неуверенно:

— Спасибо…

Потом взял зажигалку и поджег маленький листок над пепельницей.

— Что, уже запомнил? — спросил Слава.

Но агент ответил вопросом на вопрос:

— Я так понимаю — у вас в конторе утечка произошла?

— У нас не контора! — досадливо возразил Грязнов. — Это во-первых. Во-вторых, про утечку пока говорить рано. Тебе скажу, хоть это и совершенно секретный секрет. Дело в том, что в моем сейфе кто-то недавно пошарил. Искали одну вещичку, не агентурные папки, но на всякий случай я тебя предупреждаю. И если надумаешь залечь на дно, не обижусь и в розыск подавать не буду. Все.

Евгений долго смотрел на него, потом вдруг улыбнулся, как обычно, ломая продолговатые вертикальные морщины.

— Дорогой кум, вы, конечно, поразили меня в самое сердце благородством вашего поступка. Если я когда-нибудь доживу до спокойных дней и начну, как мне мечталось, сочинять или вспоминать детективные истории, одну из них, самую красивую, я посвящу вам. И пусть братья по нарам не точат на меня за это клык. В свое время Александра Ивановна подловила меня, молодого и глупого, на мизере. Компра, которая ссыхается в вашей папке, давно не имеет никакой цены. Сейчас за это не сажают, а лечат. Но работа с вами, не лично с вами, кум, с ведомством, скрашивала мои будни иногда не хуже джефа.4

— Так вы азартный человек?

— Есть немного. Кроме того, Слава… можно мне так говорить?

— Пожалуйста!

— Кроме того, я стучал вам из идейных соображений. Но идеи мои собственные. Идеи, а также выводы. Один из них такой, что в воровской среде настоящие воры, аристократы своего дела, вымирают. Так же как и у вас все меньше становится асов-сыскарей и расколыциков-следаков. Сейчас уже так не раскалывают, как когда-то, сейчас все больше прессуют. Мне было приятно работать с Александрой Ивановной, не скрою — интересно и с вами, Слава. Если бы Романова отдала меня какому-нибудь костолому, я не стал бы работать, а начали бы заставлять, подставил бы его так, что он бы потом долго свои бебехи по асфальту собирал! Вот так. Адрес мне ваш не нужен. Коль я буду прятаться, то не у вас. Но чует мое сердце, что тревоги наши напрасны.

— Ваши слова да Богу в уши! — откликнулся Грязнов.

Он испытывал давно забытый приятный душевный подъем. Редкий, увы, случай, когда благородный порыв не был втоптан в грязь гнусной действительностью, а встретил такой же отклик. И хотя с точки зрения некоторых небитых витий стукачество — зло, а не практикуемая во всем мире система платных и идейных осведомителей, хотя часто агенты не вызывают положительных эмоций, — Пташка Божья помог найти за время сотрудничества с МУРом двадцать убийц, не считая разнообразного ворья и рэкетиров. Поэтому, когда Евгений спросил: ну что, разбегаемся? — Слава Грязнов проводил его до дверей и пожал на прощание руку.

На станцию техобслуживания Грязнов решил ехать сам. Но для предстоящей операции по раскалыванию Коли не хватало одной мелочи — автомобиля «мерседес»: станция техобслуживания № 8 специализировалась именно на этой марке. Потом Грязнов вспомнил, что немножко побитый «мерс» есть на отстойной площадке. Затем началась межведомственная волынка. Какой-то чинуша в ГАИ упорно не хотел брать на себя ответственность за изъятие задержанного после дорожно-транспортного происшествия автомобиля во временное пользование уголовному розыску. И самое обидное — Слава не мог сказать чинуше, что «мерседес» совсем недавно ездил по городу и ничего с ним не случилось. Пришлось подключать к переговорам прокуратуру и даже начальника ГУВД. Тот, как водится, поворчал на то, что обращение идет не по команде. Пришлось Славе соврать, сказать, что начальник МУРа на выезде, хотя Савченко был у себя. После этого генерал наконец позвонил в ГАИ, выстроил там всех у телефонного аппарата, и разрешение выпустить на улицы задержанный автомобиль было получено.

«Мерседес» выглядел как нельзя лучше для такой операции: передок слева разбит, да еще какая-то шушера из дежуривших на отстойной площадке сержантов поснимала с машины все красивое и малоприметное.

Перед тем как ехать, Слава критически оглядел себя. Костюм, конечно, не шик, зато старого фасона кожаное пальто смотрится достаточно стильно. Можно отправляться на дело.

Своего автомобиля Грязнов не имел. Но по рассказам уже нередких в наше время счастливчиков, того же Сашки Турецкого например, сделал вывод, что станция техобслуживания — это что-то вроде приемного покоя инфекционной больницы во время эпидемии дизентерии — все толпятся, кричат и всем невтерпеж. А доктора, то бишь слесаря, ходят важные, брезгливо носами поводят и живо реагируют лишь на зелень, но не в стуле, а в кармане или портмоне.

Грязнов был приятно удивлен, не увидев ни очереди из автомобилей, ни толпы раскрасневшихся, раздраженных людей, пропихивающих свои тачки на яму вне очереди. Тихое место, двухэтажное скромное строение, украшенное рекламным плакатом с красивой машиной и словом «Мерседес».

Из открытых гаражных ворот лениво и неохотно — на холод ведь — вышел мужичок в чистом фирменном комбинезоне, не гармонирующей со спецодеждой дорогой шапкой-ушанкой на голове и с сигаретой в зубах.

Коль комбез чистый, значит, наверное, мастер, — решил Слава, вышел из машины и направился к скучающему мужику.

— Здравствуйте!

— Угу…

— Видите, что вытворяют?!

— А че?

— Ну стукнулся немножко с одним козлом. Уже почти договорились, что он на ремонт башляет, тут понаехали эти, с палками вместо… Загнали к себе тачку, раскурочили там, мудаки голодные, и теперь на, Вася, получай, деревня, трактор!.. Посмотри, старшой, можно что-нибудь сделать?

Возможно, ругать гаишников было нехорошо — коллеги все-таки, но таким образом можно было достичь большего доверия со стороны работников станции, если они все повязаны с Колей.

Мастер не спеша осмотрел автомобиль, осмотрел поверхностно, стараясь по возможности не вынимать рук из карманов.

— Сделать-то можно, дядя, и с дорогой душой, — сказал, завершив осмотр, старший вымогатель станции. — Только вот какая беда — запчастей нету.

— Как же так?! — возмутился Грязнов. — А мне солидные люди наводку давали за вашу контору, здесь, мол, с «мерсами» как с малыми детьми обращаются!

— Вот потому и нету причиндалов, что много солидных людей развелося! — важно заметил мастер. — Тут которые поумней с начальником договаривались и запчасти с запасом брали. У нас же теперь везде так: в больницу со своим лекарством, в забегаловку со своей закуской, ну и к нам со своим коленвалом…

— А что же мне делать? Если там сверх тарифа, так бабки у меня есть, о чем разговор! Вот только с железками никак не стыкуюсь. Может, есть что-нибудь?

Мастер выплюнул окурок, старательно растоптал его на асфальте, инстинктивно соблюдая правила пожарной безопасности, поманил Грязнова пальцем и сказал негромко:

— У нас нет ничего, а тут возле станции Коля прогуливается, у него много чего есть, и он всем помогает…

— Как же мне его найти? — прикинулся простачком Слава. — Ходить по улице и зазывать?

— Зачем? Подъедь с той стороны станции, где площадки нет. Он там будет или с людьми разговаривать, или сидеть в пивбаре барана трескать.

— Почему барана?

— Любит потому что! — рявкнул мастер. — Он жгучий брунэт и в усах. Понял?

Грязнов кивнул и пошел к машине.

Задача осложнялась. Он-то думал, что Коля пусть ни черта не делает на станции, но хоть числится кем-то и отсиживает положенные часы. Наверное, не регистрируется, жулик, в муниципальных органах, живет полунелегалом, поэтому, если бы и хотел поработать, не взяли бы. Впрочем, ему это, наверное, и не надо — и так себя неплохо чувствует.

Грязнов вывел свою боевую машину туда, куда показал мастер. И в самом деле — довольно пустынная улица, на одном из домов между первым и вторым этажами вывеска, исполненная под старину — граненая пивная кружка с шапкой белой пены и красный рак, нарисованный до того размашистой рукою, что больше похож на скорпиона.

На тротуаре никто не стоит, только редкие прохожие заглядывают к пивному скорпиону. После толчеи и нервозности центра кажется невероятным, что в полуазиатском мегаполисе, каким является Москва, могут быть такие тихие уголки.

«Значит, Коля баранину кушает? — подумал Грязнов, не торопясь выходить из машины. — А если он кушает ее не здесь? Это будет очень плохо. Так что пусть лучше он сидит здесь». Непонятно к кому обратив это заклинание, Слава вылез из салона и, не запирая дверцу, направился в бар.

Заведение, наверное, имело космическую наценочную категорию, потому что из двадцати пяти столиков заняты были только четыре. В противоположном от двери конце зала на небольшом подиуме стояли три столика, отгороженные друг от друга и от общего зала плюшевыми тяжелыми шторами. За одним из них в гордом одиночестве восседал усатый Коля и лениво поджидал клиента. Этакая автомотопроститутка! — с веселой злостью подумал Грязнов и решительно направился к нему.

Мастер сказал неправду: Коля ел не баранину. Он пил пиво с солеными орешками и маслинами. Однако, судя по лоснящемуся круглому лицу и плотной фигуре, жирное мясо хозяин станции употреблял регулярно.

— У вас не занято? — спросил Грязнов, подходя к столику.

Коля посмотрел испытующе, не спеша произнес:

— Если ко мне за делом — садись, если меня не знаешь — гуляй за другой столик.

Слава уселся напротив, проверив в кармане наличность, заказал кружку пива и орешки.

Все это время Коля следил за ним из-под полуопущенных век, и, вероятно, нашаривание в кармане денег, с которым Грязнов делал заказ, разочаровало Колю — клиент, если это он, или бедный, или жадный.

Грязнов в свою очередь, шаря в кармане и озираясь по сторонам, пытался определить, один сидит Коля или с охраной. Двое парней сидели за очень удобным для обозрения всего зала столиком. Они могли быть охранниками, но почему тогда они не отреагировали на решительное движение чужака к столику босса? Может, у босса пушка на коленях лежит? Ладно, будем импровизировать, решил Слава.

— Если вы Коля, то я к вам.

— Коля, — бесцветно, без интонации назвался тот.

— Слава, — в тон ему ответил Грязнов.

— Чего хочешь?

— «Мерс» подлатать и оснастку подновить.

— Что именно?

— Пошли посмотрим.

— Ты что, сказать не можешь?

— Не разбираюсь я.

— А водить умеешь?

— До Москвы доехал же!

— Краденая?

— Машина-то? Не-е…

— Ты кто по жизни?

— Зачем тебе? — насторожился притворно Грязнов.

— Мой ремонт — лучший в Москве! Он дорого стоит. Я видел, как ты мелочь на пиво искал… Может, у тебя не хватит?

— Так у меня нету щас денег!

— А что есть? Зачем тогда пришел?

Слава нагнулся через стол поближе к Колиному лицу и громким шепотом спросил:

— А песком возьмешь?

— Каким песком? — не понял или прикинулся непонимающим Коля.

Все тем же шепотом Слава пояснил:

— Я с приисков еду… Золотишко… Понимаешь?

— С собой?

Коля уже не выглядел полусонным.

— Маленько есть.

— Покажи!

Грязнов откинулся на спинку стула, жадно отхлебнул пиво и, широко улыбнувшись, покачал головой:

— Э нет, хитрован! Я тебе покажу, а халдей сейчас же срисует и своим передаст! Да ты и сам грабанешь, знаю я вас. Свистнешь своим — придут, прижмут руки к жопе и обшмонают!..

— Не бойся, мы честные партнеры!

— Честных партнеров Феликс Дзержинский перестрелял!

— Покажи!

— Не рычи, Коля! В машине мешочек-то. Говорю: пошли посмотрим.

— Ты дурак! Угонят тачку — и нет твоего песка!

— Там только образцы, да и не позарится никто на мою машинку — крепко ей досталось!

— Хорошо, пойдем!

— Пойдем. Курточку можешь оставить — сей же час вернемся дальше о деле говорить. И вот еще что — если есть у тебя тут ангелы-хранители, не бери их с собой, ага?

— Хорошо.

— Тогда я потопал.

Грязнов в распахнутом пальто, покручивая на пальце ключи от машины, пошел к выходу. Краем глаза успел заметить, что Коля подошел к двум парням. Значит, опыт и интуиция не подвели — бережет чеченец свою жизнь. Так, на окна показывает, чтобы следили…

Слава юркнул в автомобиль, завел мотор, приоткрыл дверцу, чтобы Коле легче было всунуться в салон. Нашел какой-то сверток, может с мусором, бросил на сиденье и мягко включил передачу, не снимая пока ногу с педали сцепления.

Коля подошел, наклонился к открытой дверце:

— Ты зачем завел? Боишься?

Слава хмыкнул:

— Печку хочу включить, замерзнешь, пока будешь смотреть.

Коля всунулся в салон плечами, потянулся руками к свертку:

— Тут?

— Ага!

Одновременно с этим восклицанием Грязнов одной рукой схватил Колю за шиворот и дернул к себе, вторая рука держала руль, ноги на педалях произвели привычную манипуляцию: плавное включение сцепления и нажатие на педаль акселератора…

Коля ввалился на сиденье, оставив за пределами автомобиля часть таза и ноги, а «мерседес» рванулся вперед, хотя и с дозволенной скоростью шестьдесят километров в час.

Слава проворно обшарил Колю, вытащил из кармана пистолет и весело крикнул:

— Залезай быстрей, а то оставишь ноги на дороге!

Коля, уцепившись за рычаг ручного тормоза, кое-как влез на переднее сиденье, перевел дух и воскликнул не зло, а скорее обиженно:

— Дурак, да?!

— Почти, — согласился Слава.

Немного придя в себя, Коля пошарил за пазухой, отыскивая пистолет.

— Машинка твоя у меня, — успокоил или, наоборот, скорее озадачил его Грязнов. — А то ты человек горячий, начнешь палить, потом жалеть будешь!

— Ты! Ты зачем это сделал?!

— Покатать тебя хочу. А то чинишь-чинишь чужие машины, сам небось и не катался на «мерсике»?

— Пф!.. — презрительно фыркнул Коля и спросил уже спокойно и деловито: — Ты из какой группировки?

— Я не из группировки. Я из семьи.

— «Спрута» насмотрелся? На кого работаешь?

— На Московский уголовный розыск.

Коля тихо присвистнул, поскреб щеку, с утра выбритую, но уже синеватую от новой щетины.

— За мной нет ничего по вашей линии.

— Ты уверен?

— Да.

Беспорядочно поворачивая с улицы на улицу, Грязнов свернул в узкую, глухую улочку и остановился у обочины тротуара.

— Теперь поговорим предметно, Коля, и, если ты не будешь откровенен, как на исповеди, я впаяю тебе двести восемнадцатую, а пока ты будешь по ней отдуваться, твое теплое местечко займет какой-нибудь другой Тенгиз! Теплое место долго не пустует, сам знаешь!

— Что хочешь знать, командир?

— У тебя есть машина?

— А что?

— Забудь на время вопросительную интонацию. Есть?

— Да.

— «Мерседес», конечно?

— А… да.

— Ну и куда ты на нем ездил два дня назад?

— Я каждый день езжу.

— Я спросил тебя, куда ты ездил два дня назад? Могу помочь твоей памяти: ты ездил за город, с тобой были два пассажира, один ваш, другой русский. Куда ты их отвез?

— Сажай тогда, — сказал Коля набычившись, отчего его нос стал еще больше, и теперь было понятно, почему такой упитанный человек носит кличку Коршун. — Понимаешь, командир, про своих я тебе ничего не скажу.

— Меня интересует, где русский, Исмат небось давно по родным горам шастает!

— Не могу сказать.

Но смотрел он на Грязнова со страхом.

— Боишься, что Гена накажет? — усмехнулся Слава. — Так ему сейчас не до тебя. Знаешь?

Коля кивнул.

— Смотри, дорогой, просчитаешься! Мне от тебя нужно только место, куда ты его отвез. Не скажешь, в довесок пойдет тебе укрывательство особо опасного преступника, и тогда сидеть тебе не пересидеть. А пока еще суда дождешься, то чиканешься в тех Бутырках. Соображаешь?

Несколько минут Коршун сидел молча, напряженно размышлял, прикидывая варианты. Он догадывался, почти наверняка знал, что на родине скоро начнется кровавая баня. И тогда будет не до мелких проступков не самых важных для родины людей. К тому же в самом деле Исмат уже в Грозном, его МУРу не достать…

— Я отвез его в дом отдыха «Лесное озеро».

— Где это?

— В Балашихинском районе.

— Давно бы так, дорогой! Ну давай беги, а то пиво выдохнется!

Коля посмотрел недоуменно, потом сообразил, что надо бодренько выскакивать, пока мент не передумал.

Он вышел на тротуар, потом все же рискнул наклониться и попросить:

— Начальник, может, пистолет отдашь? Как мне без него?

— Ну ты даешь! — воскликнул Слава. — Может, тебе еще ключ от оружейной комнаты дать?!