Девушка с пробегом

6. Второй шанс

Самое смешное, что именно в этой ситуации мой Аполлон лишь крепче сжал меня за бока, натягивая на свой член. Черт, как же хорошо…

Зараза, черт возьми. Будто нарочно заставляет сделать что-то, лишь бы не пришлось прерываться. Хотя нет, не будто. Судя по бесстыже смеющимся глазам – он действительно проворачивает это нарочно.

– Ма-а-ам, – издаю я измученный стон запрокидывая голову, – а ты можешь сходить за хлебом?

И пусть хлеб у нас есть, я сделаю гренки, важен не батон, который мама купит, важно, что магазин от нас в десяти минутах ходу и туда-обратно и в магазине – это полчаса. Спасительные полчаса для моего недотраха.

– Могу, – с достоинством отвечает мама из прихожей. – Но будь любезна, не выгоняй мужчину, лишь бы мне не показывать. Кто-то должен съесть торт, который я возьму к чаю.

Входная дверь снова хлопает.

Боже, как я люблю свою маму…

– Какая ты умница, – одобрительно смеется мой Аполлон.

Ну, а что я могла сделать? Слезть с него, чтобы после следующего эротического сна умереть от огорчения?

– Ты поболтать пришел или все-таки будешь зарабатывать свой кофе? – нахально откликаюсь я.

На самом деле зря это делаю. Мой сладкий мальчик чуть подает бедрами вверх, толкаясь в меня сильнее. Боже, какой же кайф…

И мне радостно снова слышать его голос. Мне радостно видеть, как уже мое наваждение захлебывается воздухом от всякого движения моих бедер. Я бы затрахала этого дивного мальчика до инфаркта, если бы не считала, что мое совершенство должно жить безумно долго.

Рычи, малыш, рычи. И пусть эхо твоего голодного рычания рассыпается в моей душе гулко и звонко, как разлетаются по полу бусины. Рычи и бери меня, раз уж пришел, потому что сейчас я хочу тебя, сейчас я без тебя не могу, и даже не уверена, что в ближайшую пару месяцев смогу посмотреть хоть на кого-нибудь еще как сексуальный объект. Уж больно ты хорош, мой дикий Аполлон.

В моих венах струится имбирный сироп, не иначе. Течет и кипит, заполняя мой мир сладким горячим туманом.

Кто сейчас кого берет, кто сейчас кого дерет?

Каждая фрикция – мое затмение. Кажется, мой мальчик уже достал до моего дна, а я ненасытно пытаюсь взять с него еще больше.

Еще, еще, еще!

И так – до самого конца, пока не кончается воздух в моих легких, пока я сама не падаю на грудь моего юного страстного божества, истерзанная и восторженная.

Он хорош. Он ужасно хорош, настолько, что я кажусь себе хорошо прожаренной отбивной. Может, это просто недотрах так сказывается? Просто, давненько я такого состояния не припомню. Лет этак с двадцати пяти, когда только-только начинала понимать, что такое хороший секс.

Голова, раскаленная, тяжелая, будто наполнена углями. Сейчас – медленно остывающими. До этого – пылающими и обжигающими каждую мою мысль. И шевелиться неожиданно не хочется.

Сколь много бы я отдала, чтобы вот это вот все имело продолжение и дальше? Кажется, что много. На деле – ровным счетом ничего. Я в том возрасте, когда уже задалбываешься подгонять себя под какие-то требования другого человека. Вот она я – дважды разведенная, с дочерью, живу с мамой. Принимай как есть, милый, хотя ладно, я знаю, что ты не сможешь. Никто не смог. Ну, вот нет у меня каких-то таких достоинств, которые взяли бы и позволили.

С постели я слезаю первая. Мой дивный любовник еще лежит там, пользуясь тем, что мама явно очень старательно выбирает тот торт.

– Одевайся, мой сладкий, – улыбаюсь я, поднимая с пола его джинсы и кидая их ему. – Я бы и рада, если бы ты пил мой кофе раздетым, но, боюсь, ты не хочешь в таком виде знакомиться с моей мамой.

Вот вам первая проверка на вшивость. Первый шанс сбежать от меня своими ногами, выдать сейчас: “Ой, у меня дела прям срочные”. Все же знают, что знакомство с родителями – это вроде как “серьезный шаг”. Ну, нет, на самом деле бывает по всякому, бывает вот так, как сейчас, когда ничто не предвещало, но маме все-таки интересно, кого занесло в мою постель.

Мой Аполлончик встает с кровати, надевает джинсы, а потом подходит ко мне, остановившейся у мольберта с портретом Огудаловой. Зависла, размышляя над продолжением работы, даже пуговки на платье не застегнула до конца – остановилась на третьей пуговке от горла.

– Не доделано? – спрашивает, опуская мне на плечо подбородок.

– Знаешь Огудалову? – вопрос на самом деле рассеянный, я не особенно заморачиваюсь на этот счет. Если водится с натурщиками – значит, в принципе должен был слышать.

– Ну, так… слегка, – мой горячий мальчик фыркает мне в плечо. Пальцы забираются под расстегнутое платье, начинают рисовать на моем животе завитушки, и вслед за пальцами разбегаются по моей коже горячие мурашки. Эх, а ведь я бы продолжила, если бы мама не должна была прийти с минуты на минуту. Эй, вызовите кто-нибудь сюда санитара с галоперидолом. Мне очень нужно. Успокоюсь я уже наконец или нет?

Чтобы отвлечься, иду в прихожую, собираю там разбросанные шмотки, возвращаюсь к моему незванному, но такому замечательному гостю, отдаю ему остатки его вещей. Застаю его у стола с моим угольным наброском, мальчик смотрит на самого себя весьма придирчиво, поэтому я не удерживаюсь, кусаю своего Аполлона в его такое дивное голое плечо.

– У кого тут длинный нос?

– Только нос? – Засранец оборачивается ко мне, забирая свою дивную бровку повыше. – А я-то льстил себе, что у меня везде все нормально с размерами.

– Ну ладно, не так уж и льстил, – милосердно улыбаюсь я и отправляюсь на кухню, ставить чайник.

– Предлагаешь мне верить тебе? – с рубашкой в руках мой Аполлон идет за мной следом. – Ты же сама мне ужасно льстишь, это я по одному только наброску вижу.

– Я художник, я так вижу, знаешь такую поговорку?

– Ага, знаю. – Я и не знала, что улыбка может быть настолько бесстыжей. – Так всегда говорят художницы, которые жутко льстят своим натурщикам и не желают в этом признаваться.

– У тебя было так много художниц? – вкрадчиво спрашиваю я.

– Ты единственная моя художница. – Мой мальчик спешно спохватывается, что сболтнул слишком много. Правильно. Не знаю, как все остальные, но я жутко ревнива, особенно в пределах моей кухни. Даже с учетом того, что планов на этого мальчика у меня нет. Трахалась-то с ним сейчас я. Чего это он про каких-то других художниц речь ведет?

– Тогда откуда знаешь?

– Говорю же, друг работает натурщиком, – выкручивается мой Аполлон виртуозно.

– Друг? – уняться мне довольно сложно. – Сам ты им как будто не работаешь?

Мой мальчик смотрит на меня с интересом, и я смутно начинаю подозревать, что все-таки ошибаюсь в том, кем его представляю. Впрочем, он сам виноват, со своими друзьями-натурщиками.

– Могу поработать натурщиком для тебя, – широко улыбается мне мой Аполлон. – Только платить ты мне будешь уже своей натурой. Договорились?

Все, не могу – смеюсь. И все-таки после хорошего секса и настроение хорошее. Даже не хочется выгонять этого дивного юношу. Хочется мурлыкать, обниматься с ним и, может быть, даже накормить его омлетом.

– Ты голодный? – я касаюсь одной из пуговиц его рубашки. – Будешь омлет?

– Из твоих рук хоть стрихнин.

Ой, ты ж, прелесть какая. Черт, и почему я не императрица и не могу себе позволить содержать фаворита, а? Дивный мальчик. Ей богу.

Мама, видимо, решила не просто сходить в магазин, но и сделать лишний кружок по кварталу. Потому что до её возвращения я успеваю не только омлет приготовить, но и его съесть. Ну, маму иногда беспокоит, что я столько лет обхожусь без мужика. Ну, а что поделать, если реальность замужества сильно отличается от того, что рисуется в мечтах.

Кто предупреждает о том, что у мужика может быть депрессия, и он может год слезать с дивана, только чтобы дойти до туалета? Кто предупреждает о настойчивом выносе мозга, даже когда муж знает, что тебе завтра нужно сдавать портрет, и ты после скандалов совершенно никакая и к работе не способна? Кто предупреждает, что обходительный вроде как мужик, может сорваться на твоей дочери, просто потому что она ему под руку подвернулась с вопросом, а у него на работе "проблемы"?

Нет, я не уверена, что этот мальчик тоже окажется слабым или психованным, я просто не хочу знать, что и у него есть изъяны. Хотелось бы запомнить его вот таким, страстным, открытым. Обнимающим меня и целующим в шею, пока я лопаткой перемешиваю омлет. Дурачащимся и пытающимся кормить меня омлетом с рук. Идеальным.

Жаль, не вышло, жаль, что он меня нашел, придется все-таки добавлять ему изъян.

– Что-то мама задерживается, – задумчиво замечаю я, наливая кофе. – Может, ты уже торопишься и тебе некогда ждать?

– Выгонять ты совершенно не умеешь, моя богиня, – ухмыляется мой Аполлон.

Во второй раз, возвращаясь, мама возится с ключами характерно долго и громко, будто давая нам время доделать все наши дела. Впрочем, я уже одета, мой Аполлон уже одет, и что самое парадоксальное – он никуда не пытается бежать. Ну блин. А я-то рассчитывала…

Мама заходит, снимает шапку с седых кудрей, смотрит на меня, уже сидящую на стуле в кухне. И на Аполлона, с чинным видом сидящего напротив меня.

– Ну, что, не выгнала? – с иронией уточняет она. – Какое счастье, а то я уже думала, на балкон мальчика выгонишь.

Выгонишь его, ага. Он же из тех, которых ты “в дверь, а они в окно”. Я вон три раза его пуганула знакомством с мамой, даже намекнула, что у него есть время убежать, а он упрямо пропускает все мимо ушей и неторопливо прихлебывает кофе.

– Ну, знакомь нас, Наденька, – проходя в кухню, мама ставит торт на стол.

И вот тут Штирлиц понял, что предусмотрел не все.

Я ведь так и не удосужилась спросить у этого дивного создания, как его зовут вообще. Так и именую его в уме Аполлоном, не желая, чтобы он мне вдруг сказал, что его зовут Вася, и мое дивное видение покроется патиной неприятной реальности.

Но не выдавать же: “Мама, это мальчик, я с ним пару раз перепихнулась, но как зовут не знаю. Можешь звать его Аполлошей, он не против”. Тем более, он наверняка будет против, нахаленок этакий.

– Это моя мама, Ольга Петровна, – выигрывая время, я начинаю с известной мне переменной в этом уравнении, – а это…

Блин, хоть бы догадался, в чем причина моих затруднений и этой неловкой паузы. Нет, я потом перед мамой объяснюсь, конечно, но именно сейчас неловкой ситуации хотелось бы избежать.

– Давид, – невозмутимо представляется мой любовник, поднимая на меня ангельские глазки. И…

И я себе чуть кончик языка не откусываю, глядя на моего Аполлона вытаращенными глазами.

– Серьезно? – вырывается у меня изо рта. И плевать, что я сейчас спалюсь перед мамой, что слышу имя своего любовника впервые.

Давид – имя, достойное этого похожего на бога мужчины.

Давид – слишком редкое имя, чтобы внезапно в одной не очень узкой тусовке их нашлось много. Это Надь много, хотя Надежда Соболевская и одна. А Давид… Давид, на секундочку, в нашей тусовке один. Огудалов. Сын Тамары Львовны.

– Более чем, – явно ужасно потешаясь, откликается этот наглец. – Паспорт показать?

Капец. Кажется, я уже дважды потрахалась с сыном своей покровительницы.

На секундочку – с женатым сыном своей покровительницы.