Девять драконов

Глава 14

Вивиан Ло боялась, что сделала ужасную ошибку, позволив Дункану встретиться со «старыми друзьями» без нее. Но Дункан, который всегда чувствовал, что время гонится за ним, настоял на своем.

Взволнованно она мерила шагами пол своей квартиры. Если ее мать права, говоря, что она обладает магической силой терпения, сегодня этому качеству предстоит испытание.

Она не могла припомнить, чтобы раньше, хотя бы раз, ей не удалось убедить Дункана. Их мысли были настолько одинаковыми, что они вообще редко спорили. Одним из чудес в отношениях между импульсивным сыном очутившегося в Китае шотландца и уверенной в себе, взвешивающей свои действия дочерью учителя был резонанс умов и честолюбий — как две реки, сбегающие сами по себе с гор в один океан.

Она сказала матери неправду. Не было никакой работы, разбросанной по квартире. Ее собственная комната — спальня и гостиная одновременно — в первый год учебы в Кембридже была первой комнатой в ее жизни, которую ей не приходилось делить ни с кем; и привычки чистоты, аккуратности и приватности сохраняются у нее навсегда. Ее работа была тщательно сложена в стопку на стеклянном письменном столе позади шелковой ширмы, изображавшей идиллический пейзаж девятнадцатого века, — небольшая рыбачья гавань, известная как Гонконг, — «Благоуханная гавань». Компьютер с видеофоном, подключенный к «Макфаркар-хаугу», компактный принтер, факс, китайский набор письменных принадлежностей, ее печать, ее кисти и чернильница, чековая книжка — все лежало на своих местах, и Вивиан даже и не помышляла о том, чтобы сменить свою трехкомнатную квартирку на что-нибудь другое.

Джардины действительно закрыли ей вид из окна, построив новый высотный дом, но ее это не беспокоило — она все равно на ночь задергивала занавески. Прелесть ее дома была внутри — она превратила обычную современную квартиру с низкими потолками, монотонными стенами, вафельно-тонким паркетным полом, ванной и кухней без окна в традиционный китайский дом с его защитой от мирового хаоса и злых духов.

Прямо около входной двери внутри она возвела ин бик, или теневую стену, которая должна была не пускать настырных духов, которые, по преданию, не могли огибать углы. Такая ловушка для духов, конечно, должна была находиться снаружи входной двери, но в современных блочных домах это просто нереально. Она усилила защиту при помощи шестиугольных зеркал пат ква, врезанных в дверь, и изображений тех же самых добрых богов Чиу Шупао и Ху Цинтай, которые охраняли храм богини Тинь Хао на Паблик-сквэр-стрит, где она ребенком молилась вместе с отцом. Чтобы зайти внутрь, она проходила по коридору, который создавала эта стена, переступала через высоко поднятый порог внутренней разрисованной двери и оказывалась, наконец, в жилой комнате, которая казалась глубоко спрятанной и безопасной.

— Зачем все это? — улыбнулся Дункан, когда она впервые пригласила его домой.

— Против призраков.

Он поднес дрожащие пальцы к ее щеке. Они оба все еще удивлялись, куда дует ветер, все еще балансировали на грани между дружбой и сексом. Как только его палец коснулся ее кожи, он перестал дрожать, и его прикосновение стало уверенным, посылая электризующую волну к ее губам, очертившую их контур, вызывая неожиданные ощущения.

— А я — один гуйло, который рад, что эта штука дает осечку.

Как дала она осечку и сегодня. Его призрак — призрак ее гуйло — появлялся в квартире, тревожил кушетку, на которой он растягивался, когда они болтали, кухню, где он смотрел, как она готовила, словно не желая расставаться с ней даже на пять минут в их редкие встречи наедине, ее спальню, где они вспоминали то, что помнили из своего внезапно сжавшегося прошлого, и торопились изобрести что-то свое общее. Когда она умрет и будет на небесах, даже тогда она будет помнить, как впервые он вошел в нее. Он обнаружил в ней струнки, которых она не знала в себе раньше. Все было так ново. И он был таким уверенным. Стивен Вонг был уверенным любовником, но легкость и мягкость Стивена были от его любви и знания женщин. Уверенность Дункана происходила от его любви и знания ее — и только ее.

Она повернулась, ища утешения, к фарфоровой статуэтке Всемилостивейшей богини, которую подарила ей тетушка Чен. Но Гуаньинь мало чем могла ее успокоить. Вивиан нуждалась в чем-то большем, чем милосердие, — ей нужна была защита. Встав на колени перед разукрашенным красным и золотым святилищем Тинь Хао, Вивиан зажгла свечи и ароматические палочки. Богиня моря, которая спасла их от акулы, могла помочь Дункану сегодня ночью. Но выражение лица Тинь Хао было пугающе отрешенным.

Она встала от алтаря и позвонила, чтобы вызвать служебную машину, сдернув шофера Бог знает откуда, и велела отвезти ее на Ноз-Пойнт в надежде хоть мельком увидеть, как Дункан выходит в море. Парень, нахохлившись, сидел за рулем, поглядывая в зеркало, и она гадала, где он был во время беспорядков. Тысячи бушевали на паромных причалах и еще тысячи — на Козвэй Бэе. Они не могли быть все безликими демонами. По логике вещей, решила она, большинство бандитов вылезли из кожи обычных людей.

— Ай Вон! Ты видел заварушку?

— Нет, Мисси. Я ел суп с другими шоферами, пока вы были на вечере у Ту Вэй Вонга. Когда вы уехали с тайпаном, я поехал домой к жене.

Вивиан выбросила его из головы. У него не было причин говорить ей правду, а у нее намерения проверять, лжет ли он ей. Она наклонилась к окну, чтобы посмотреть, почему движение на улице замедлилось, и увидела, как большой полицейский грузовик оттягивает на буксире сожженную машину с проезжей части. Когда они подъехали к восточной части «убежища от тайфунов», Вивиан стала вглядываться в море в поисках яхты Дункана, но ее уже не было.

Она вышла из машины у причала для паромов на Ноз-Пойнт, прошла по нему до конца и стала всматриваться в темную воду. Туман клубами летел из Китая, как и предчувствовал Дункан, и было уже трудно различить небоскребы прямо напротив, на Кай Тэ. Ей показалось, что она услышала звук мотора, но Вивиан не увидела движущихся огней. Опустив голову в тревоге и растерянности, она бросила это занятие и вернулась к машине.

— Домой, Мисси? — спросил с надеждой Ай Вон.

— На Шэ-О.

Может быть, ей удастся увидеть его с холмов? Даже беглый взгляд был лучше, чем ничего. Она умоляла Дункана не плыть, а когда он настоял на своем, умоляла взять ее с собой.

— Нет.

— Дункан, пожалуйста.

— Я не могу рисковать.

— А что я буду делать, если случится что-нибудь ужасное?

— Ничего не случится.

— Тогда чем мы рискуем? Позволь мне плыть с тобой.

— Нет. И никаких споров.

Он улыбнулся ей обезоруживающей улыбкой и обнял за талию своими большими руками.

— Ты слишком бесценная.

— Но ты же, не задумываясь, посылал меня в Шанхай.

— Это было до того. И я задумывался и волновался. К тому же я поручал наблюдать за тобой, ты же знаешь. А теперь другие времена, и все по-другому, и ты слишком драгоценна.

— Я умру, — сказала она просто, — если что-нибудь случится с тобой.

— Мы встретимся на небесах, — улыбнулся он. — Но нет причин спешить туда, — добавил он серьезно. — Если я умру, я подожду тебя там, а если нет — пришлю весточку с Тинь Хао.

— Я умру, — повторила Вивиан.

Его руки сжимали ее крепче, пока ей не стало больно.

— Нет, не умрешь. У тебя есть дело и ответственность, Вивиан. Ты не умрешь до тех пор, пока не сделаешь свои дела.

Он пошел и вынул конверт из кармана своего смокинга.

— Мое новое завещание, — сказал он. — У Аллена Уэя есть копия. Он за всем проследит.

Вивиан оттолкнула его, но Дункан всунул конверт в ее ладонь и мягко сжал пальцы.

— Просто в случае чего.

— Мне не нужно твое завещание.

Бумага была теплой от его груди.

— Я просто стараюсь, чтобы все мои дела были в порядке. Ничего сегодня не случится. Но если у меня все обернется скверно, у тебя будет официальное прикрытие.

— А как насчет Виктории?

Хотя он все еще обнимал ее, он заговорил на тех пониженных тонах, которыми пользовался в офисе:

— Если тебе придется прочесть его, ты увидишь, что я не собираюсь править ханом из могилы. Но если ты хочешь моего совета, то слушай — тебе так же нужна Викки, как я нуждаюсь в ней. А если тебе не нужен мой совет, то полетит к черту все, что я пытался сделать.

Вивиан отвернулась, не зная с уверенностью, что он увидит в ее глазах.

— Ну, что теперь не так? — спросил он с поддразнивающей улыбкой. Бывали времена, когда он мог читать ее мысли — но может, не в этот раз.

— Мне не нравится этот разговор. Мне не нравятся неожиданные встречи. К чему такая спешка? Так внезапно, ночью. В ту же ночь, что и бунт. Какая связь между всем этим? Почему все получается именно так? Мне не нравится это, Дункан. Я не верю им.

— Тан под ударом. Повстанцы поставили его под новый удар.

— А он знал,что будут повстанцы?

— Совпадение или отличная догадка. В любом случае, хотя он и на мушке, часы бомбочки тикают. Через полгода с этой партией может быть покончено.

— Тогда зачем встречаться в море?

— Если бы ты прошла через то, через что прошел Тан, ты бы тоже была осторожна.

— Я прошлачерез то, через что прошел Тан. И я очень осторожна.

— Ты просто ребенок. Этот блок сидел в подполье пять лет.

— Дункан, — умоляла она. — Не плыви сегодня ночью. У меня ужасное предчувствие.

Он заколебался, и она могла видеть его сомнения — даже он был озадачен неожиданным, внеплановым приглашением на встречу. Но Дункан Макинтош не был осторожным человеком.

— Они меня ждут.

И это было главным. Он поцеловал ее на прощание и ушел.

Вивиан съежилась на заднем сиденье, обхватив плечи руками, и пыталась изгнать ужас, сжимавший ей сердце. Когда дорога сбежала к воде, она опустила стекло и стала вглядываться в темноту. Один взгляд, только один взгляд. Ничего в Куорри Бэе. Ничего в Шаукайване. Ничего в Чай Ване, на мысе Коллинсон, Биг Вэйв-Бич. Ни огонька, ни звука.

Вот и Шэ-О наконец.

Холодный влажный ветер дул со стороны канала Татун, когда она вышла из машины на скалы над пляжем Шэ-О. Она попросила пиджак у Ай Вона и оставила его курить и слушать радио, пока сама бродила в ночи. Ее припаркованная у края дороги машина была единственной в этих местах. Летом народ мог отправиться сюда на полуночную вечеринку или просто поплавать, но зимний муссон гарантировал уединение, и скалы были первозданными в своей пустоте. Туман летел охапками. Она оглянулась и увидела, как огонек от сигареты Ай Вона бросал блик на поверхности машины, а когда она посмотрела еще раз, он погас. В южной стороне каждые полминуты яркая двойная вспышка маяка мягко появлялась над морем. С таким же успехом она могла бы ждать здесь, смотря со скал, и сотню лет назад, или две, или даже тысячу.

Она слышала, как внизу волны бились о скалы и ветер свистел в ушах. Потом из темноты слева от нее послышалось бормотание мотора. Она вся напряглась, пытаясь увидеть, но не было никаких огней, и Вивиан не поняла, была это джонка, или патрульный катер, или яхта Дункана. Она слышала, как это что-то приближается, и надеялась все же увидеть проблеск движущихся огней. Но не увидела ничего. Звук внезапно прекратился — почти прямо под ней.

Она уставилась туда, где он был раньше. За собой она услышала сигнал автомобильного клаксона. Наверное, Ай Вон подумал, что она заблудилась в тумане. Она уже начала поворачиваться к машине, когда увидела паруса в свете двойной вспышки. Они мелькнули всего на полсекунды, как призрак, потом исчезли и появились снова, прежде чем туман поглотил их навсегда. И Вивиан знала наверняка, что это был Дункан.

Она сложила ладони вместе, подняла глаза к темным небесам и стала молиться Тинь Хао, прося богиню моря оберегать ее мужчину. А еще она молилась о том, что, если она не может защитить его, пусть Тинь Хао даст ей терпение дождаться их следующей встречи.

Глава 15

Викки обнаружила, что люк плотно закрыт и заперт изнутри, что разрушило ее планы спрятаться в парусной кладовой. Когда «Мандалай» покинула «убежище от тайфунов» и взяла курс на восток по ветру, она поняла, что придется провести ночь не из приятных на носу яхты. Северо-восточный муссон вызвал свирепое, беспорядочное, мелкое волнение, воздух был насыщен холодной, липкой сыростью. И как только ее отец пустил моторы почти на полный ход, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы шум не был слышан в «убежище», сильные брызги воды полетели на нос яхты.

Штормовка ее матери была необъятной. Хотя она почти закрывала колени, она все же не спасала от холода. Викки накинула на голову капюшон, плотно запахнула штормовку и легла на шаткую мокрую палубу.

Она ухватилась руками за тяжелую якорную цепь и положила голову на запертый люк, мрачно думая о том, что ей придется провести в таком положении несколько часов, прежде чем они достаточно отплывут в открытое море и она сможет обнаружить свое присутствие. Чуть раньше — и отец развернет яхту и направит ее к берегу.

Несмотря на сильное беспорядочное волнение, Викки угадала, что яхта делает восемь узлов. При такой скорости они через полтора часа минуют маяк Ваглан. Она почувствовала, что он забирает вправо, значит, они пройдут мимо Ноз-Пойнта. Она по-прежнему не могла разглядеть циферблат часов, но в этих водах она плавала с самого детства, и новый легкий поворот — волны стали ударять под новым углом — подсказал, что, возможно, они идут мимо верфи в Шаукайване. Ночь была темной, туман густел. «Мандалай» плыла долго, все время прямо. Казалось, так будет целую вечность.

Вода стала беспокойнее — поднятое ветром волнение усилилось морскими волнами с большим периодом и длиной, и это подсказало Викки, что они входят в канал Татун. Наверное, они уже миновали мыс Коллинсон или, молила Викки, по крайней мере, Чай Вань. Потом случилось нечто любопытное. Они плыли без огней — опасная затея в судоходном канале, — когда внезапно Викки услышала хорошо различимый звук мотора мощного скоростного полицейского катера. Ее отец немедленно включил ходовые огни и белый огонь на грот-мачте, необходимые по правилам навигации, а потом выключил их опять, когда звук мотора полицейского катера затих. Викки почувствовала рядом с собой какое-то движение. Осторожно повернувшись, она увидела, как матрос отца отдал фал и спустил радиолокационный отражатель. Они продолжали плыть дальше невидимыми.

После следующего неопределенно долгого промежутка времени, отравленного холодными брызгами и пронизывающим ветром, небо стало мягко освещаться через определенные интервалы вспышками света. Маяк Ваглан. Значит, где-то справа в темноте и тумане Шэ-О. Линь на носу зашевелился у нее под ногой, кливер надулся, придав устойчивость яхте. Викки взглянула наверх и назад и увидела как паруса, один за другим, стали наполняться ветром. «Мандалай» почувствовала новую силу. Когда отец выключил мотор, она немного потеряла скорость. Они неслись на полных парусах на юго-восток в тишине, к маяку и в Южно-Китайское море позади него.

Викки стала медленно менять положение на вдруг накренившейся палубе, пока не легла наискось: нога около планшира, [33]голова, прислоненная к запертому люку. Совершенно окоченевшая, она заставляла себя оставаться в укрытии, пока они не минуют маяк.

Когда наконец они оставили его позади, она встала, сгорбившись и дрожа, и стала осторожно пробираться на корму, хватаясь за спасательные леера, а потом за твердые поручни на кокпите. При свете маяка из-за кормы Викки могла видеть силуэты фигур отца и Бэк До Пина. Тайпан все еще стоял у штурвала, его глаза путешествовали от темных парусов к компасу, бледный неяркий свет от которого окрашивал его лицо в красноватый цвет. Его рука свободно лежала на штурвале, но плечи стали словно стальными от напряжения, будто он думал, что яхта могла бы плыть быстрее одним усилием воли. Сердитые команды гоняли Пина от лебедки к лебедке. Он то ставил один парус, то поправлял снасти другого. Выполнив команды, контрабандист вернулся на кокпит, уставился на отца и стал ждать дальнейших указаний.

— Привет, папа!

Викки вступила на кокпит.

Бэк До Пин подпрыгнул от изумления. Он выхватил сверкающий нож из складок рубашки, но отец быстро одернул его хлесткой командой — свет компаса плясал в его глазах красными огоньками и мерцал на зубах.

— Пин, — сказал он, глядя с усмешкой на Викки. — Спустись вниз и принеси чай. Представляю себе, как замерзла мисс.

— Ты видел меня?

— Ты была похожа на участника показательного абордажа из голливудского фильма. Тебе только не хватало кортика в зубах.

— Ты знал, что я была на носу? Ты позволил мне оставаться там два часа?

— Мне нужно было выкинуть тебя за борт в «убежище для тайфунов» — плавать, как дерьмо в проруби.

Но не выкинул, подумала она. Он решил взять с собой.

— А почему ты этого не сделал? — спросила она, надеясь, что он вслух объявит о своем решении оставить ее на яхте.

— Потому что ты бы и мертвого подняла своими воплями. Черт побери, Виктория! У тебя отличные нервы.

— У меня отличные нервы? — взорвалась она. — Я работаю по двадцать часов, чтобы Макфаркары остались на плаву, а тайпан украдкой плавает на тайные встречи.

— Пин! Ты принесешь нам чай?

Пин осторожно проскользнул мимо Викки, словно не был до конца уверен, что она не привидение. Викки закрыла за ним крышку люка.

— Куда ты направляешься?

— Повидаться со старым другом.

— Без огней и без радиолокационного отражателя? Кого ты боишься?

Отец посмотрел на компас и повернул штурвал на один градус.

— Опять красная джонка? — спросила Викки.

Все еще не отрывая взгляда от компаса, он спросил:

— Что ты делала на яхте матери?

— Хотела проведать ее. Ведь Новый год.

— С Новым годом! — сказал он уныло.

Но Викки чувствовала, что он прячет внутри или подавляет целый вулкан чувств.

— Ты же помнишь — был бунт. Я беспокоилась о ней.

— Хорошая девочка.

— С кем мы встретимся на джонке?

— Мы не встретимся ни с кем. Ты останешься на «Мандалае».

— Нет.

— Да. Если я велю Пину запереть тебя в парусной кладовой.

— С кем ты собираешься встречаться на джонке?

— Это вовсе не твое дело.

— Это было дело Хьюго. И Вивиан. Так почему же не мое? Папа, ты ведь знаешь, что я делаю для Макфаркаров. Ты собираешься это отрицать?

— Причина, почему я не хочу брать тебя с собой, в том, что это опасно. Кстати, поэтому я не взял и Вивиан.

— Вивиан? К черту Вивиан! Ведь я твоя кровь и плоть.

— Ты моя дочь.

— Но ведь ты бы взял Хьюго?

— Вовсе нет. Исключено. Если что-нибудь случится сегодня и мы оба, скажем так, не спасемся, кто будет управлять ханом Макфаркаров? Питер? Фиона?

— Хорошо, но в таком случае ты должен был выбросить меня за борт в «убежище от тайфунов».

— Я сделаю гораздо лучше. Я оставлю тебя на яхте с Пином. Если вернусь — прекрасно! Если нет, ты можешь догнать их.

— На яхте?

— Они на джонке и не могут плыть быстро. Плыви по ветру и попроси помощи по радио.

— Мало шансов.

— Я стараюсь свести к минимуму риск для Макфаркаров. А ты увязалась за мной и удвоила его. К счастью, если мы оба кончим тем, что будем кормить свиней в Монголии, Вивиан позаботится обо всем за нас.

— Это ни капельки не смешно.

— Она способная.

— А Питер?

— Нет.

— Но Вивиан — не Макинтош и не Фаркар.

Он пожал плечами:

— Наша семья всегда разрасталась и процветала, вбирая в себя аутсайдеров.

— Что ты говоришь!

— Отец твоей матери был аутсайдером. Даже старый Эймос Фаркар был аутсайдером у Хэйгов. И Бог свидетель, я тоже аутсайдер. Твоя мать часто говорила — когда женщины хана в затруднительном положении, они, по крайней мере, могут выйти замуж за блестящего молодого человека.

— Слова матери, — холодно поправила его Викки, — звучали не так. Она говорила — когда женщины в беде.

— Это одно и то же.

— Это не одно и то же. А кроме того, она имела в виду те дни, когда женщинам не позволялось самим заниматься бизнесом.

— Может, просто они знали о себе нечто, что новые поколения сейчас забыли?

— Папа, китаянки имеют собственные ханы в Гонконге уже сотню лет. Только мы, гуйло, пренебрегаем своими женщинами. Я знаю пять женщин-судовладелиц в Гонконге, все они китаянки и процветают.

— Может, они знают о кораблях что-то, чего я не знаю?

— Они знают что-то, что женщины в нашей семье знали всегда.

— И что же это?

— Разницу между женами и наложницами.

— Я не хочу продолжать этот разговор. Извинись или иди вниз.

— Я не буду извиняться, — сказала она с горячностью. — Ты не доверяешь мне. Ты обращаешься со мной так, будто я ничего не стою. Ты не можешь смириться с тем, что я твоя наследница. А теперь ты еще говоришь, что оставишь наш хан Вивиан,если что-нибудь случится с тобой и со мной.

— Я не приглашал тебя сегодня. Я оставил тебя дома, в безопасности. Вместо этого ты проникла на борт и атакуешь Вивиан. Я этого не потерплю.

— Папа, пожалуйста, позволь мне пойти с тобой на встречу.

— Иди вниз.

— Хорошо. Извини, что я сказала то, что сказала.

Он молчал.

— Папа!

Она слышала плеск волн и шипение пены, брызжущей на палубу.

— Тебя сюда не приглашали. Оставь меня одного.

— Хорошо, тайпан, — ответила она с горечью. — Извини за то, что у меня есть свое мнение.

— К черту твое мнение!

— И еще прости меня за то, что у меня есть чувства.

— Не у тебя одной есть чувства, глупая сучка.

— Что-о?

— Когда я сказал тебе летом, что Вивиан вернула мне вкус к жизни, все, что я услышал, это парочку едких реплик.

Викки вскочила со скамейки кокпита и с шумом распахнула крышку люка. Свет из люка хлынул им на лица. Отец быстро поднял руку, чтобы заслониться.

— Убери этот чертов свет! Ты слепишь меня.

Викки повернулась к нему, сдерживая ярость.

— А чего ты ждешь от меня? Одобрения?

— Мне не нужно твое чертово одобрение. Я просто старался, чтобы ты поняла. Закрой этот дурацкий люк.

— Поняла что?

— Как это случилось — почемуэто случилось.

— Ты предал мою мать. А теперь ты еще бросил ее на произвол судьбы.

— Пора бы тебе уже вырасти, ваше высочество. В этих делах бывает по-разному. Она ушла от меня. Я не бросал ее. Ты не можешь винить в этом меня одного.

— Может, и нет, — допустила Викки. — Она оставила тебя. Но чтоона оставила? Хьюго умер. Она нуждалась в твоей помощи. А ты трахал Вивиан.

— Я не убивал Хьюго, — закричал он, рука его взлетела, словно защищаясь от памяти.

— Никто не говорит, что ты убивал, хотя некоторые…

— Мы плавали и в худшую погоду, твоя мать и я.

— До того,как ты начал трахать Вивиан.

Когда Викки это сказала, она услышала вдруг более спокойный голос, говоривший, что зашла слишком далеко. Викки начала извиняться, но отец опять разозлился:

— Я предупреждаю тебя, ваше высочество.

И тут понеслось — как обычно говорил Хьюго.

— Перестань так меня называть!

— Как?

— Я ненавижу это прозвище. Ты не можешь звать меня просто Викки?

— Что?

— Ты не можешь хотя бы раз назвать меня своей дочкой?

— О чем ты говоришь? Это же твое прозвище.

— Это твоепрозвище.

— Это было твоим прозвищем с тех пор, как ты была крошкой.

— Оно пропитано ненавистью.

— Ты сошла с ума.

— Я не сошла с ума. Не знаю почему, но ты ненавидишь меня, папа. Я наконец начинаю понимать, что ты ненавидишь меня.

— Дьявольская чепуха.

— Ты обращаешься со мной так, словно обвиняешь меня в чем-то. Словно я что-то тебе сделала. Ты не доверяешь мне. Ты…

— Не начинай все сначала.

— Папа, если есть в Гонконге еще человек, который может, кроме тебя, управляться с делами Макфаркаров, так это я.

— Ты тридцатидвухлетняя женщина.

— Мне кажется, я такая же, как и ты. Я дерзкая, как ты. Я твоя по крови в том, в чем никогда не был Хьюго. Я и впрямь твоя наследница.

— Я пока еще в полном здравии. Пока.

— Конечно. Но потом наступит моя очередь. Возьми меня с собой на встречу. Ты же брал Хьюго.

— Ты не Хьюго.

— Я лучше.

— Ну, это не тебе говорить.

— А мне и не нужно говорить. Ты это сам сказал.

— Черт побери, я…

— В ту ночь, когда он умер, ты смотрел на меня — ты помнишь, ты знаешь, что это так, — ты смотрел на меня. Тебе не нужно было говорить ни слова. Это было в твоих глазах. На одну секунду ты допустил это.

— Допустил — что?

— Скажи это громко. Вслух.

— Что?

— Скажи это.

— Я ничего не скажу.

— Скажи это! — закричала она. — Скажи!

— Сказать — что?

— Скажи, что я — достойная тебя дочь… Скажи… Пожалуйста.

Дункан Макинтош взглянул на компас и опять скорректировал курс.

— Ты чертовски высокого мнения о себе.

Викки начала плакать.

— Я совсем не высокого мнения о себе… совсем, — шептала она, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. — Я ничего особенного собой не представляю. У меня нет друзей, кроме Фионы. У меня нет мужчины. Я не могу делать ничего особенно хорошо. Я не могу управлять яхтой так, как мама, или говорить по-китайски, как Питер. Я никогда не смогла бы вырастить таких девочек, как Фиона и Хьюго, и я знаю, что не так умна в переговорах, как Вивиан. Но я могу вести дела Макфаркаров, и ты это знаешь… Пожалуйста, скажи, что я — твоя достойная дочь.

Дункан смотрел в сторону.

— Закрой этот люк. Я ни черта не вижу.

Викки бросилась вниз по трапу.

Бэк До Пин, сохраняя предусмотрительную дистанцию в камбузе, указал ей на кружку с чаем на плите, проскользнул мимо нее и быстро ретировался в кокпит с другой кружкой для ее отца. Она услышала, как захлопнулась крышка люка, и шум ветра и волн затих, слышался только шорох воды под яхтой.

Ее голова раскалывалась, тело тряслось от гнева и боли. Она обогнула шпор [34]грот-мачты, забрела на темный камбуз и стояла там какое-то время, обхватив дрожащими руками кружку с чаем. Постепенно она стала понимать, что просто выжата. Ступни болели, кожа горела от высохшей соли, платье было испорчено; когда она посмотрела на циферблат, то обнаружила, что ее часы встали в половине третьего.

Часы с цифровой индикацией на камбузе показывали половину четвертого. Все еще трясясь, несмотря на горячий чай, она пошла в каюту отца и приняла горячий душ. Она вымывала шампунем соль из волос, которые потом высушила феном. Когда она закончила сушить волосы, ее потрясло то, что она никогда раньше не видела ни одну из этих сушильных штучек на батарейках ни на одной из родительских яхт. Ее мать и отец были сторонниками более спартанского стиля жизни на шхуне. Должно быть, это штучка Вивиан. Они свисали со старинного крюка в виде дракона, любовно прибитого на переборку возле зеркала.

Спокойно и методично Викки открыла узкое окно над раковиной для стока воды, потом отвинтила стальное покрытие иллюминатора, удерживающее и защищающее стекло, и вышвырнула фен в море.

Она чувствовала себя лучше, когда прикручивала назад покрытие и закрывала окно, и единственное, о чем она жалела, когда стала рыться в вещах отца в поисках теплого свитера и носков и неожиданно наткнулась на прелестный бежевый свитер и аккуратно повешенные свободные брюки, так это о том, что у нее больше нет сил опять открывать иллюминатор и выкидывать их за борт. Вместо этого она забралась на койку с подветренной стороны, чтобы крен судна прижал ее к переборке, и закрыла глаза.

Викки резко очнулась от сна. «Мандалай» остановилась. Серый свет заполнял каюту. Она потянулась к своим часам: два тридцать. Она осторожно встала, держась за койку, — яхта качалась на Закате ветровых волн. Часы на письменном столе отца показывали семь. Викки услышала над головой звуки энергичного разговора отца и Бэк До Пина.

Она вышла из каюты и, почувствовав запах кофе, пошла на камбуз, налила себе немного кофе и попробовала. Кофе был крепкий. Потом она полезла вверх по трапу, поставила чашку на верхнюю ступеньку и открыла крышку люка.

— Не вылезай, — сказал отец. — Оставайся там, где была.

Она хотела протестовать, но в его голосе была такая напряженность, что Викки замолчала. Он и Пин вооружились биноклями и рассматривали полосу тумана, повисшую близко к воде в четверти мили от кормы. Серое море расстилалось вокруг них, на сколько хватал глаз. Пин прислушивался к отдаленному грохоту.

— Что ты слышишь, ваше высочество?

— Похоже на полицейское судно. Где мы?

— За многие мили от их территории. Черт бы их побрал, Пин, что ты об этом думаешь?

— Два больших мотора, тайпан. Может, три. Может, это рыбаки.

— А может, паршивые тайские пираты. Быстро идут.

Он подошел к приборам на кокпите.

Тревожащий шум мотора приближался, и моторы «Мандалая» ожили, поглотив рокот надвигающегося судна. Он включил передачу, не дожидаясь, пока они прогреются, и яхта понеслась на средней скорости.

— Иди вниз, Викки.

— Папа…

— И оставайся там.

— Я хочу пойти на эту встречу.

— Пин, возьми руль. Сделай вид, что мы крейсируем. Я им сейчас устрою такую волну! Викки, последний раз тебе говорю, иди вниз. Я не знаю, что там плывет, и не хочу искушать их зрелищем белокурой гуйло на палубе. Я на парусном судне. Мне ни угнаться за ними, ни убежать от них. Спрячься.

— А если это те, с кем ты должен встретиться, можно я приду с тобою?

— Тайпан! — позвал Пин.

Высокий, широкий нос разорвал завесу тумана и поднял высокую волну. Еще до того, как из тумана появилась корма, судно поменяло курс — теперь оно шло под прямым углом к «Мандалаю».

— Иди вниз! — закричал на нее отец, и Викки поняла, что никогда раньше не видела его столь озадаченным и взволнованным.

— Где же эта чертова джонка?

Но полумильное пространство море вокруг было пустынным — были только «Мандалай» и темный корабль, надвигавшийся на нее.

Викки ретировалась в салон и прижалась носом к иллюминатору. Рыбачье судно было большим, значительно длиннее, чем «Мандалай», раза в три больше по водоизмещению, с массивным носом. Оно могло быть в самом деле тем, на что было похоже, — одним из рыбачьих судов из Гонконга или Китая, занимавшихся промыслом в этих водах. У него был контур современного креветколовного судна с его низкой кормой или траулера с кормовым тралением, что делало его больше похожим на корабль из Гонконга, где танка и хакка вкладывали больше средств, чем каэнэровцы, в современное снаряжение.

Она услышала, как на палубе Пин сказал:

— Это не пираты, судно китайское. Может, из Фучжоу. Может, из Нинбо.

— Нинбо? — сказал отец с облегчением. — Может, старая джонка затонула? Да-а, скверно. Она была красавицей.

Через двадцать секунд рыбачье судно было уже настолько близко, что Викки могла заметить — его корпус сделан из стали, и что Пин был прав: на носу были видны пересекавшиеся неряшливые сварные швы — тяп-ляпная каэнэровская работа.

— Виктория, быстро надень надувной спасательный жилет!! — закричал отец в люк. — Выбирайся! Они будут нас таранить!

Глава 16

Дункан Макинтош резко вывернул штурвал, мощно развернув «Мандалай» правым бортом. Его попытка спасти Викки, которая пулей выбиралась из форлюка, натягивая спасательный жилет, была смертным приговором для Бэк До Пина. Матрос находился на корме, когда рыбачье судно врезалось в шхуну, и удар скинул его в воду, где его раздавило между стальным и фибергласовым корпусами.

Дункан, вцепившись в штурвал в отчаянной попытке устоять на ногах, видел, как Викки сначала ударилась головой о фок-мачту и ноги ее подломились. А когда рыбачье судно ударило «Мандалай» в бок, она повисла на леерах, как полотенце, повешенное на просушку, и опрокинулась в воду.

Инстинктивно, словно они все еще плыли, и внезапное возмущение потока ударило его яхту в конец бимса, [35]Дункан крутанул штурвал, чтобы поставить яхту против ветра и выровнять корабль. Это сработало и заставило рыбачье судно скользить по направлению к корме вдоль корпуса, и «Мандалай» повела себя отлично.

Но это была недолговечная победа, потому что рыбачье судно еще раз сотрясло ее корпус.

Вода хлынула внутрь. Дункан почувствовал, что палуба стала стремительно падать под ним, как скоростной лифт. А потом рыбачье судно пошло назад и, вернувшись по широкому кругу, врезалось в тонущую корму «Мандалая», погружая ее под воду и круша бакштаг. Дункана швырнуло через порог кокпита, и его задранная кверху голова увидела, как с неба падает грот-мачта. Он был по пояс в воде и не мог бежать. Она обрушилась ему на спину и плечи, вышибая из легких дыхание и придавливая к планширу. Ему показалось, что его разрубили пополам. Нижняя половина тела словно перестала существовать.

Дункан мельком увидел белое небо и снова услышал гул мотора. Он весь задрожал при мысли о новой атаке. Но шум мотора стал затихать. Он с усилием задрал голову — вода поднималась все выше — и увидел, что рыбачье судно неслось к горизонту. Несколькими секундами позже он остался совсем один, волны плескались почти под головой, ноги пропали Бог знает куда, его яхта тонула, и его дочь исчезла.

— Черт побери! — рычал он, проклиная себя за тупость и изрыгая свою ярость к небесам за то, что они позволили Ту Вэй Вонгу прикончить его. — Почему я не послушался Вив?! Почему? Чертов ублюдок! Вонючий Вонг!

Он собрал все свое мужество и ждал, когда море пожрет его. Но сначала пришла боль — внезапная, неожиданная и раздирающая. Его ноги и торс, словно парализованные, вдруг вспыхнули жизнью, разрывая его изнутри так, что он закричал, прежде чем смог собрать в кулак всю волю. Но он не собирается умирать под крики. Он потерял все, но никто не отнимет у него мужества. Он стиснул зубы и стал слушать тишину — единственную вещь, которую даже Ту Вэй Вонг не мог у него украсть.

Боль прожигала его насквозь, похожая на электрические разряды. «Вот что чувствуют, когда пытают», — подумал он. Но он поклялся, что не сдастся. Смутная мысль пронеслась у него в голове: почему он еще жив? Он был придавлен к планширу, но еще не утонул. Медленно он осознал, что яхта перестала погружаться в воду. Наверное, это из-за воздуха в каютах кормы и пенопласта в трюме, что даст возможность «Мандалаю» дрейфовать, пока воздух не выйдет наружу и яхта пойдет на дно на вечный покой. Он хочет покоя. Потому что, если он не умрет от того, что утонет, он умрет от боли.

— Папа!

Он открыл глаза, даже не чувствуя, что закрыл их.

— Папа!

Он набрал воздуха в легкие и повернул голову. Теперь он мог видеть Викки. Ее лоб был красным и вздулся большой шишкой на том месте, где она ударилась об мачту. Распластанный наполовину в кокпите, наполовину снаружи, Дункан смотрел на дочь.

— Наше дело дрянь, старушка.

Чувствуя себя неловко в неуклюжем спасательном жилете, Викки подплыла по-собачьи к борту яхты и ухватилась за почти уже погрузившиеся ограждения борта. Она выглядела так, словно поглупела от удара.

— Ты ранен?

— Конечно. Это чертова мачта на мне.

— Оставайся на месте. Я сейчас ее уберу.

Он почти рассмеялся над своей решительной Викторией. Как она себе это представляет? Куда, к черту, он денется из-под полтонны алюминия? Боль опять резанула по нижней половине тела — неожиданно, без предупреждения, и он задохнулся.

— Уберешь? — прохрипел он. — Как ты собираешься ее поднять?

У нее не было сил даже на то, чтобы забраться на борт. Палубы были затоплены водой, но леера мешали ей.

— Сними жилет.

Викки послушалась, неуклюже перекинув на борт жилет, прежде чем отстегнуть леера. Казалось, это заняло Целую вечность, но в конце концов, используя накат ветровых волн, ей удалось оказаться на борту, и она лежала на спине на полузатопленной палубе, тяжело дыша от усталости.

— Хорошая девочка!

Она нагнулась над ним и рассматривала упавшую мачту.

— Папа, смогу я поднять ее фалом фок-мачты?

— Может, лучше грузовой лебедкой?

Он смотрел, как она спокойно вычисляет углы.

— Нет, — сказала она, — лучше фалом.

— Попробуй, — сказал он, задыхаясь, потому что боль проткнула его опять.

Викки наклонилась к нему и убрала мокрые волосы с его бровей.

— В аптечке есть морфий?

— Просто сними с меня эту чертову мачту.

Двигаясь медленно и отрешенно, словно сомнамбула, она пошла вперед и скрылась из виду, потом вернулась, таща фал. Она привязала его к верхушке мачты.

— Проверь, чтобы он не соскользнул.

— Проверила.

Она снова исчезла и вернулась, с трудом таща огромный ус мачты; засунув один конец его в залитый водой кокпит, Викки протащила фал сквозь отверстие в парусе и установила ус так, чтобы угол был как можно вертикальнее. Дункан увидел, что высота достаточна, чтобы поднять мачту.

— Ты сможешь двигаться, когда я подниму ее?

— Я постараюсь.

— А ты уверен насчет морфия?

— К черту морфий! Я хочу чувствовать, что ты будешь делать со мной.

— Хорошо. Постарайся отползти назад.

Она исчезла опять. Он услышал, как заскрипела лебедка фала, когда она выбирала слабину.

— Отлично! — крикнул он, когда фал туго натянулся. — Так держать.

Он слышал звук лебедки, видел, как фал все натягивался, чувствовал волны вибрации мачты. Щелканье лебедки становилось медленнее, вибрация становилась все плавнее, затем совсем затухла по мере того, как тяжесть на его спине уменьшилась.

— Тащи! — кричал он; усилия вызвали новый приступ боли. — Тащи!

Тяжесть теперь стала меньше, значительно меньше. Он попробовал изменить положение, вцепившись руками в планшир и пытаясь втащить свои омертвевшие ноги в подтопленный кокпит. От боли в груди у него выступили слезы. Он стонал и рычал, таща себя, словно заново рождался.

Викки была рядом — она тянула и тянула его из-под мачты, и вскоре он был свободен.

— Оставайся здесь, — сказала она. — Я опущу ее, прежде чем она упадет.

— А я никуда и не собираюсь идти.

Это было громко сказано: его ноги ничего не чувствовали, онемение в животе становилось все более обширнее, и боль в груди, казалось, разорвет его на части. Мельком он заметил, как она медленно опускала мачту на палубу, куда она легла неподвижно.

Она медленно возвратилась назад, шлепая по затопленной палубе «Мандалая». Палуба была очень неустойчивой, и Викки продвигалась, держась за верхний леер.

— Похоже, ты довольна собой.

— Не начинай все сначала, папа.

Он посмотрел на нее и ахнул.

— Мы тонем за сотни миль от берега.

— Я надеюсь на твоих «старых друзей» на джонке.

Виктория присела на корточках рядом с ним.

— Помочь тебе приподняться?

Было что-то неуловимо напряженное в ее глазах, что напугало его. Ее голос звучал тоже немного напряженно и неестественно бодро. Она либо знает, что он умирает, и хочет поддержать его дух до самого конца, как профессиональная сиделка, либо сама серьезно ранена.

— Помочь тебе приподняться?

— Попробуй.

Нос яхты был под водой, палуба накренилась, и Викки попыталась оттащить отца на корму. Он чувствовал, как она напряглась изо всех сил. Безнадежно.

— Просто прислони меня к борту. Вытащи мою голову из воды, и все.

Она медленно тащила его, морщась, когда его тело вздрагивало от боли, потом посадила его так, чтобы спиной он опирался на леерное устройство. Ноги его остались в подтопленном кокпите.

Она рухнула рядом с ним, бледная, тяжело дыша.

— С тобой все в порядке, старушка?

Она взглянула на него искоса.

— Ранена голова?

— Как похмелье после шампанского.

— Сотрясение?

— Боюсь, что да.

Она посмотрела на море, прикрыв один глаз, а потом другой.

— Все кажется немного красным.

— У Макинтошей крепкие головы.

— И у Фаркаров тоже. Мне кажется, что самое худшее вот-вот случится. Кто сделал это с нами, папа?

— Ту Вэй Вонг, — ответил он. — Я был таким идиотом.

— Ту Вэй Вонг? Но почему?

Он повернулся к ней, воздух хрипел у него в груди.

— Доберись до него, — сказал он. — Доберись.

— Почему?

— Потому что он добрался до меня.

— Но зачем ему было делать это?

— Викки, — сказал он, словно смакуя звонкий вкус ее имени на языке. — Викки, я заключил сделку с фракцией Тана «Новый Китай». Я собрал компромат на Ту Вэй Вонга — подкуп шайки Чена и грабеж судоверфей Китая. Украденные стройматериалы стоимостью в миллиарды. Накопления в Швейцарии.

— Как? — перебила его Викки.

— Собирал документы на этого ублюдка много лет. С тех пор как он пытался наложить свою грязную лапу на мою верфь.

— Документы?

— Доказательства. Номера счетов в швейцарских банках. Липовые счета. Декларации судового груза, предъявляемые на таможне. Записи. Я потоплю Чена. Тан берет все под контроль и расплачивается гарантиями в Гонконге… Что ты на меня так смотришь?

Викки какое-то время молчала.

— Я потрясена, — сказала она наконец. — Я чувствую себя ребенком. Я говорила, что думаю, как ты, но не знаю, смогла ли бы я додуматься до такого.

— Уверен, что смогла бы. Или придумала бы что-то получше. Запахло паленым. И Ту Вэй это носом почувствовал.

Ее голова подалась к нему.

— Как?

— Кто-то нас заложил. Сказал Ту Вэю, что я встречаюсь на джонке.

— Кто?

Он задумался.

— Если джонка не появится, это кто-то в Шанхае.

— А если появится? Тебя предали в Гонконге?

— Если джонка приплывет, значит, меня предали в Гонконге.

Она попыталась представить себе, как Ту Вэй отдает приказ убить ее отца. Легче было поверить, что это дело рук каэнэровцев, легче представить себе огромную безликую махину бюрократии, наклеивающую на Дункана Макинтоша ярлык врага и кидающую вниз смертный приговор, который будет лететь вниз сквозь все ее звенья, пока наконец капитан рыбачьего судна не вышел из порта, чтобы протаранить яхту гуйло. Ту Вэй, несмотря на все истории и слухи, все же был бизнесменом — не гангстером. У могущественного бизнесмена всегда есть много способов уничтожить соперника, не прибегая к убийству.

— А как ты вошел в контакт с Таном?

— Вивиан.

— Ох… Как?

— Хорошо работала в Шанхае. У нее отличное чутье на власть и силу.

— Это я заметила.

— Она хорошо служила мне, дорогая. Я бы не зашел так далеко без нее.

Викки окинула взглядом уже почти полностью залитую водой яхту. Ее глаза скользнули к горизонту, по-прежнему скрытому в тумане, а потом на отца, распростертого у леерного устройства.

— Я думаю, — сказала она, — что это было бы совсем не плохо.

— Не сердись. Лучше доберись до Ту Вэя.

— Месть? — спросила она с сомнением.

— Это единственный способ спасти Макфаркаров. Тан — это главный шанс для Китая, а главный шанс Китая — это и главный шанс Гонконга; главный шанс Гонконга — это и главный шанс Макфаркаров.

— А как ты мне предлагаешь «добраться» до него? Где у тебя доказательства, что Ту Вэй подкупал людей Чена?

— Некоторые из доказательств внизу, в моей каюте.

— Забудь о них, если только на джонке нет водолазов.

Дункан кивнул. Он чувствовал, что «Мандалай» быстро тонет. Он не мог двигаться и не мог надеяться, что Викки сама найдет документы в затопленной каюте.

— А где остальные? В сейфе?

— Я не рискнул довериться банковским сейфам в такие времена. Слишком много «старых друзей» задействовано.

— Тогда где же?

— В том единственном месте, о котором никто и не подумает.

— На маминой яхте? — догадалась Викки.

Дункан внимательно посмотрел на нее.

— Может быть, ты впрямь думаешь, как я. Они в грот-мачте. Отличный тайник. Лучше не придумаешь. Мама никуда не плавала.

— И что я должна с ними делать?

— Доставить их Тану, не будучи убитой. Заключи сделку, чтобы защитить Макфаркаров.

— И как же я свяжусь с Таном?

— Через Вивиан.

— Вивиан, — медленно повторила она, растягивая слоги ее имени, как неприятный вкус на языке… — Папа, а при чем здесь Уолли Херст?

— Уолли Херст — «старый друг» некоторых из людей Чена, естественно, тех, кто примкнет к Тану, если Тан свалит Чена.

Викки запротестовала. Отец остановил ее ироничной улыбкой:

— Если Тан победит, он должен будет заключить мир со своими врагами. Никому не нужна гражданская война. Дело Уолли — заводить друзей на другой стороне.

— А почему ты не хотел, чтобы Уолли встречался с мистером By?

— Я не хотел, чтобы Уолли тратил свое влияние на отели. Макфаркарам нужны более крупные услуги.

Дункан смотрел, как она переваривала все это в голове. Следующий вопрос — хотя и некстати — не удивил его:

— Как ты связался с Вивиан?

— Я полюбил ее, — сказал он.

— Налаживая связи с. Таном?

— Я не посвящал в это Вивиан до того.

— До чего?

— До того, как мы стали любовниками.

— Как ты мог влюбиться в…

— В китаянку вдвое моложе?

— Дело даже не в этом. Это на тебя не похоже.

— Но это правда.

— Что же? Секс?

— Он оказался неожиданным подарком.

— Тогда что же?

— Она заставила меня почувствовать себя сильным.

— Сильным? Да ты самый сильный человек, какого я только знаю. Ты прирожденный тайпан.

— Я не был рожден для этого, дорогая. Мне приходилось бороться за это, потом бороться, чтобы удержать это. Я устал.

— От борьбы?

— От усилий соответствовать Макфаркарам. И твоей матери.

— Но тебе не нужно было бороться за маму.

— Мне приходилось бороться за твою маму каждый день, — сказал он слабо. — Я устал.

— Что ты имеешь в виду?

— Твоя мама — требовательная женщина.

— Она была требовательной ко всем нам по-своему. Еще до того, как начала пить.

— Я должен был бороться, чтобы держаться на уровне. Я устал и почувствовал себя одиноким. Я не был рожден для ее жизни, и поэтому каждый день был испытанием. Попытайся меня понять.

— Ты никогда так не говорил со мной, — сказала Викки, думая о том, что отец никогда не пытался ее понять.

— Ты просто никогда не говорила со мной умирающим, — прошептал он, и Викки возненавидела эгоистичность своих мыслей.

— Ты не умирающий, — сказала Викки слишком быстро.

Отец не ответил.

Обломок грот-мачты и фок-мачта плыли в небе. Иногда, так как блокшкив, [36]в который превратилась теперь «Мандалай», дрейфовал кругами, фок-мачта закрывала солнце, бросая мимолетную, безжалостную тень на его лицо. Викки прошептала опять:

— Ты не умирающий.

Но он смотрел без всякого выражения на небо.

— Папа!

Она придвинулась ближе, упираясь в леерное устройство, ноги почти потонули, лицо намокло от слез и горело на солнце.

Казалось, ее голова сейчас взорвется, но при этом она чувствовала себя как-то странно отделенной от своего тела — только слегка любопытствовала, насколько тяжело она ранена. Она словно видела только легкий туман и вспышки памяти.

— С тобой все в порядке? — прошептал Дункан.

— В моем мозгу будто нож. И веревка вокруг шеи.

— Плохо, что нет Вив. Она делает отличный массаж. — Он сдавленно засмеялся. — У нее волшебные пальцы.

— Ты помнишь матадора, папа?

— Испания? Скажи, отличная была поездка, ваше высочество? Ой извини, старушка. Я не собирался называть тебя так.

Викки даже не заметила это. Все, что она слышала, — это голос, полный теплых любовных воспоминаний.

— Мадрид. Помнишь матадора?

Он опять ушел от ответа.

— Я помню этого бедного быка. Кажется, достаточно того, что одно несчастное животное борется с одним человеком. Так нет, этот чертов бык должен был биться против целой банды — всех этих чурбанов на лошадях, пикадоров. Конечно, ему не выстоять. Как мы, когда боремся с Китаем. Что?

Семья совершала что-то вроде грандтура за лето до того, как Викки кончила в Нью-Йорке колледж. Ей было восемнадцать лет, Питеру — пятнадцать. Хьюго служил в Северной Ирландии и приехал в Лондон, чтобы повидаться с ними, — напряженный, с невыразительными глазами, так не похожий на брата, которого она знала. Потом они поехали в Испанию, оставив Питера с его шотландскими друзьями. Они приехали в Мадрид с его корридой, и она отдала свое сердце — правда, на расстоянии — молодому матадору. Этим же вечером отец договорился со своим другом, что тот представит ее быкоборцу, так что вряд ли он мог об этом забыть.

— Разве ты не помнишь?

Память Дункана поплыла к другому дню, в восемьдесят пятый, лет двенадцать назад, когда Совместная Декларация была только ратифицирована, но многие англичане уже стали распродавать недвижимость каэнэровцам. Его главные соперники — Джардины — начали было сворачивать дела и перенесли офис на Бермуды. Цены на недвижимость резко упали. Викки возвращалась наконец домой после окончания нью-йоркской школы бизнеса, и он приехал встречать ее в старый аэропорт Кай Тэ. Когда он рассматривал поток прилетевших пассажиров, струящийся сквозь таможню, он услышал тонкий голосок где-то около локтя.

— Извините, тайпан.

Голос принадлежал хорошенькой китайской девочке, везущей багажную тележку, нагруженную дешевыми чемоданами и картонными коробками, перевязанными шпагатом, — вытащенными из недавно приземлившегося самолета из Лондона. Ей было на вид лет четырнадцать, и очки делали ее очень серьезной.

— Да? — спросил он, глядя нетерпеливо на двери, где должна была появиться Викки.

— Пожалуйста, извините меня, сэр. Мне кажется, вы — Дункан Макинтош.

— А вы кто?

— Меня зовут Вивиан Ло.

— Да?

Она говорила длинными, размеренными фразами, разделенными вводными словами, и он мог почти слышать запятые.

— Конечно, вам нет причин помнить меня, но я стипендиатка Макинтош-Фаркаров.

Одна из потока сияющих лиц над белыми рубашками и матросками, к которым он должен приколоть ленточку за хорошую учебу. Салли занималась стипендиатами, как и всем остальным, связанным с благотворительностью. Это был один из способов привлечения китайцев, и конечно, Макфаркары иногда принимали кое-кого из них к себе на работу.

— Что вы изучаете?

— Экономику в Кембридже, в Сэлвин-колледже.

— Отлично.

— И китайскую литературу.

— Ну и как идет учеба?

— У меня степень бакалавра с отличием первого класса по обоим предметам.

Дункан был удивлен. Он думал, что она только поступила, но должно быть, она старше, чем выглядит. Он никогда не мог угадать возраста этих китайцев. В любом случае, она — яркий экземпляр.

— С отличием? — переспросил он. — Что ж, тем лучше для нас. Мы всегда отмечаем лучших.

Она казалась сконфузившейся.

— Благодарю вас, сэр. Мне так неудобно, что я побеспокоила вас. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы так великодушно дали мне шанс.

— Похоже, вы его заслужили. Экономика, да? Зайдите в «Макфаркар-хаус» утром. Скажите парню по кадрам, чтобы нашел для вас что-нибудь подходящее.

— Спасибо, тайпан. Но боюсь, у меня мало что пока есть предложить Гонконгской торговой компании. Я была всего лишь ученицей всю свою жизнь. Я должна набраться практического опыта, прежде чем воспользуюсь еще раз вашей добротой…

Дункан слушал вполуха, когда разыскивал взглядом Викторию. Теперь он посмотрел на девушку-китаянку. Слова Вивиан До звучали знакомо. Тридцать пять лет назад он отклонил первое предложение работы старика Фаркара, отца Салли, с почти теми же словами. Набраться практического опыта. Вивиан ответила ему взглядом снизу, и он инстинктивно почувствовал, что ее мотивы были такими же, как и его. Он правильно догадался, что придется долго и медленно карабкаться наверх, если он войдет в хан Фаркаров на таком низком уровне.

Она была очень хорошенькой девушкой, понял он наконец. Ее глаза необычно черные и, казалось, искрились умом. Лакомый кусочек, подошедший к нему и представивший себя без извинений за то, что это сделано без спроса. Совсем так же, как он познакомился с отцом Салли. Спасаясь от революции 1949 года на полутонущем яле, он уже в восемнадцать лет знал достаточно, как обставить свое появление в яхт-клубе Гонконга. Он заметил Фаркара на причале для сампанов, безошибочно определив его как тайпана, поболтал с ним, получил приглашение в клуб чего-нибудь выпить, потом домой — в его особняк Пик-хаус — на обед. Наверное, он неплохо болтал, потому что был таким же без гроша в кармане аутсайдером, как и эта студенточка с кучей перевязанного бечевкой багажа.

— А где же вы собираетесь набираться практического опыта?

— Китай, — сказала она, завершая одним словом портрет, который уже сложился в голове Дункана Макинтоша, — яркая, амбициозная и ненасытная. — Я буду работать в Китае.

— Папа!

Из дверей вышла Виктория и побежала к нему, толкая впереди тележку, набитую багажом и свертками с подарками, которые всегда в изобилии привозила домой. Рюкзачок через плечо, волосы убраны в хвост, и в своих голубых джинсах она выглядела лет на шестнадцать. Она крепко обняла его.

— Давай купим отель в Нью-Йорке.

— Виктория, это Вив…

Но китаянка уже исчезла.

— Папа, из-за этой так называемой Совместной декларации нам нужно начать вывозить капиталы из Гонконга. Нью-йоркский гостиничный рынок почти готов принять нас. Я уже присмотрела несколько старых отелей, которые мы можем превратить в отели-люкс.

— Это все твои вещи?

— Послушай меня…

— В машине. Твоя мама устраивает званый обед. Мы пригласили твоего друга Джеффа Грэя.

— Зачем?

— Его отец отходит от дел. Теперь Джефф будет управлять «Партридж энд Грэй».

— Джэфф идиот.

— Вот почему им нужна помощь Макфаркаров. Это самая крупная сеть универмагов в Азии.

— И хуже всех управляемых. Так как насчет моей идеи с отелем, папа? Я покончила с колледжем. Я хочу работать в Нью-Йорке.

— Думаю, что ты могла бы управлять нашей верфью.

— Ты хочешь, чтобы я строила джонка?

— Если тебе это еще удастся, ваше высочество.

Это были дни, когда он еще мог контролировать ее несколькими точно подобранными словами.

— Конечно, я смогу, — выпалила она, на какое-то время забыв об отелях и не зная о том, какую роль — он ожидает — она сыграет в его плане аннексии «Партридж энд Грэй» при помощи замужества.

Викки чувствовала, что «Мандалай» погружается.

— Папа! — прошептала она в тишине. — Вивиан твое первое приключение?

Яхта качалась на волнах, вызывая этим новые приступы боли в раздавленной груди Дункана. Он боролся с собой, пытаясь прийти в себя, а когда это ему немного удалось, Викки увидела новый, задумчивый свет в его глазах и подумала, что, возможно, он скажет ей правду.

— Было еще одно, до того, — прошептал он. — Очень давно. До того, как ты родилась.

Викки была немного удивлена. Она думала, что если Вивиан была не первым приключением, тогда у него их должно было быть много. Улыбка мелькнула на ее губах.

— Два за сорок лет? Это делает их серьезными.

— Да. Оба, — согласился он.

— А какой она была?

Отец улыбнулся. На какую-то секунду и острая боль, и его попытки справиться с ней исчезли с его лица, и в этот момент он казался очень молодым юношей.

— Обычная английская девушка. С которой было легче держаться на уровне, чем с твоей матерью. Мы были похожи.

— Что произошло?

Он глубоко и осторожно вздохнул; попытка справиться с болью стерла улыбку с его лица.

— Мне нужно было выбирать между ею и твоей мамой и Хьюго… Никто не любил так, как мы…

— Задолго до того, как я родилась?

— Ты была чем-то вроде ремонтных работ, ваше высочество. Твоя мама и я должны были скрепить печатью наши возобновленные «обеты».

— Мама знала? — спросила она, оцепенев от своего открытия, убитая тем, что в новом свете предстало главное сражение ее жизни. Она теперь наконец поняла «ваше высочество, Виктория». Да он ненавидел ее. Ненавидел то, что она символизировала. Он стал злопамятным и винил ее в том, что он отказался от своей любви.

— В то время я так не думал.

— Но все же?

— Господи… я попробую понять, — сказал он, — глядя назад. Разница в том, как мы обычно пили до того и как она стала пить после. Может, она знала… Может быть… Мы были в одинаковом положении — я и моя прекрасная госпожа… оба зажаты своими жизнями. Я был нетерпелив, как ты, мне, как бы это сказать, расставлял ловушки старик Фаркар. У нее было свое. Секс был грандиозным выходом. Она была такая прелестная… И ей так не хватало кого-то. Как Джеффу, Викки. Как твоему мужу. Как твоей матери. Посмотри, Викки, сколько птиц с перебитыми крыльями. Они повсюду.

— А Вивиан тоже с перебитым крылом?

Драконья Улыбка изгнала боль с его лица…

— Нет, насколько я мог заметить. Она птица высокого полета. Позаботься о ней, дорогая.

— Извини, папа. Но мне достаточно заботы о маме.

— Я имел в виду не в этом смысле, — прошептал он, закрывая глаза.

— Что ты имеешь в виду? Это предостережение?

Воздух заклокотал в его груди, и какую-то секунду он пытался подняться с палубы. Она взяла его руку и держала до тех пор, пока она не стала тяжелой.

— Папа!

Он повернул лицо к ней.

Но это просто голова наклонилась в сторону оттого, что море зашевелилось, и Викки начала плакать из самой глубины своей души от такого одиночества, которого не знала прежде. Все ответы найдены, все тайны отверзлись, но слишком поздно. Человек, который был индикатором ее жизни, источником ее амбиций и мужества, умер. Ей захотелось положить его на палубу, тогда он лежал бы с миром. Но море уже плескалось на палубе, потому что «Мандалай» тонула. Собрав все свои последние силы, она поднялась и, взяв конец леера, привязала его к яхте, построенной на его верфи, чтобы он не плавал в море совсем один.

Глава 17

До Викки стало доходить, что она серьезно ранена, потому что не в ее привычке лежать и умирать. Вокруг была опасность. Она должна что-то делать, встать, найти маленький плот, опустить его на воду и забраться на него. Жажда мучила, но у нее не осталось ни сил, ни воли…

Когда она опять открыла глаза, солнце было высоко над головой и море уже плескалось у ее груди. Яхта теперь была полностью затоплена. Даже крыша каюты, выступающей над палубой, была покрыта водой. Только верхнее леерное устройство все еще торчало, как проволочный забор вокруг двух деревьев-мачт. Викки увидела что-то оранжевое, уплывающее прочь, и с внезапным приступом страха поняла, что это ее спасательный жилет.

Тень пробежала по ее лицу. Викки подумала, что это опять мачта «Мандалая», но солнце не слепило за ней и воздух в тени был почти прохладным. Преодолев слабость, она повернула лицо к темноте.

Отец, привязанный к яхте, скользнул под воду. Обломок мачты исчез из вида. Викки почувствовала воронку воды из воздуха, тащившую ее вниз. Море сомкнулось над ее запрокинутой головой — вода была теплой, и рот наполнился соленой водой.

Вивиан Ло сидела на кровати, сердце ее билось тяжело и часто. Она видела во сне Дункана и опять закрыла глаза, сжимая их плотно-плотно, чтобы снова вернуть его образ. Он плыл на шхуне, стоя у штурвала, взгляд прикован к парусам, а не к морю, которое внезапно обрывалось на близком расстоянии от яхты.

Она смотрела на него сбоку с достаточно близкого расстояния, чтобы видеть его лицо. На него падал серый свет. Но Дункан не мог слышать ее предостережений. Там, где кончалось море, не было ничего — серый вакуум, шире, чем небеса, и глубокий, как вечность. Край его был ровным — вода удерживалась той же магической силой, которая позволила ей видеть то, что нельзя было остановить.

Она звала его по-китайски — язык, который он не понимал. Крича и плача, она пробовала все языки, на которых говорила: от шанхайского к путунхуа, от нинбоского диалекта к фуцзяньскому; но он не знал их, а она не могла вспомнить ни слова по-английски. Она все кричала и кричала на всех языках, которые знала, но он плыл вперед, безразличный, как любой гуйло, когда вслед ему несутся оскорбления уличных торговцев на китайских улицах.

Она открыла глаза, и Дункан исчез.

Вивиан встала, поспешила в душ и встала под горячую струю. Сон запал в душу. Внутри нее все похолодело от видения яхты на краю обрыва. Все еще покрытая мурашками, хотя она вытерлась насухо, Вивиан избегала смотреть на часы. Было уже почти четыре часа утра, когда она вернулась домой со скал Шэ-О. Но и тогда она лежала без сна. А сейчас осторожный взгляд через щелку в портьерах сказал ей, что было раннее утро. Слава Богу, офис закрыт. Хотя, может, было бы лучше пойти на работу, чем сидеть дома, гадая, все ли в порядке с Дунканом. Она подумала, не пойти ли ей в яхт-клуб и подождать его там. Но прием там всегда ледяной — у его жены было слишком много друзей.

А теперь, когда она будет одна — не в его свирепом присутствии, — они будут чувствовать себя свободнее, чтобы атаковать ее.

Несколько отелей смотрелись в воду «убежища от тайфунов». Хотя ей была ненавистна сама мысль о том, чтобы выйти наружу, она все же решила позавтракать в отеле «Эксельсиор», откуда открывался самый лучший вид, особенно в новогоднее утро. Судя по помятым лицам за столиками вокруг, она была одной из немногих, кого не мучило сегодня похмелье.

Она сидела в одиночестве, выпивая бесчисленные чашки зеленого чая, и неотрывно смотрела на пятнышко воды в «убежище от тайфунов», где раньше стояла на якоре «Мандалай», и снова высчитывала и пересчитывала время, когда Дункан должен вернуться в Козвэй Бэй. Она поклялась себе, что не будет беспокоиться до четырех часов. Четыре часа промелькнули — ни малейших признаков его яхты. Полпятого. Пять. Темнота вползла с востока и севера, где горы Китая обрывались около моря и неба.

Как раз перед тем, как упала полная темнота и было еще достаточно светло, чтобы читать, она заметила, что морская полиция вела спасательные работы — массивный вертолет пролетел над «убежищем от тайфунов», Она высунулась из окна и увидела, что он полетел дальше к посадочной площадке у старого причала. Минутой позже стало совсем темно.

Она попросила счет и поехала домой.

Осталась последняя вещь, которую она могла сделать и которой страшилась. Ее компьютер, соединенный с «Макфаркар-хаусом», принимал помимо множества биржевых сводок и новости агентства «Рейтер». Было очень просто запросить автоматическую базу новостей за последние двенадцать часов. Она набрала «Дункан Макинтош». Текст выскочил на экран.

Вивиан Ло выключила монитор. Она задернула щель в портьерах, сквозь которую бил красный свет неоновой рекламы на крыше, заперла на два замка свою охраняемую богами входную дверь и закрыла разрисованную дверь в свою жилую комнату. Она чувствовала себя такой же беспомощной, как в детстве, когда хотела, чтобы ее мать осталась дома с ее отцом. Что бы она ни сделала, ничто не изменит эту минуту.