Девять драконов

Глава 32

Ночь длинных ножей, которую Чип и его сослуживцы по Королевскому гонконгскому полицейскому тактическому подразделению, первой коулунской роте окрестили мгновенно и не сговариваясь «факсовыми бунтами», разразилась одновременно на всех концах порта Виктория. Время для мошеннической «утечки информации» было выбрано изощренно верно — когда банки уже закрыты, и это обещало всем, кто боялся за свои сбережения, ночь, полную растерянности, паники и черных мыслей. Погромщики и мародеры атаковали торговую зону «Голден майл» на Натан-роуд, напичканную разными магазинами, тогда как разъяренные банды на стороне острова Гонконг маршировали к Дому правительства, где Аллен Уэй устраивал роскошный коктейль для трех дюжин местных глав крупных корпораций и их жен.

Выкрики и скандирования гулким эхом отдавались среди старых зданий, церквей и садов, когда почти обезумевшие от бешенства служащие офисов, рабочие, продавщицы магазинов и помощники поваров карабкались по крутым и узким дорогам Центрального района, требуя, чтобы губернатор заставил банки открыться и они смогли бы обналичить золотые сертификаты и опустошить сейфы.

Так как последствия краха, связанного с Китайской башней, все еще не изгладились, охрана возле Дома правительства была усиленной, включая забаррикадированные ворота и вызывающее трепет зрелище британских войск-гуркхов, расположившихся лагерем на лужайках специально в поле зрения, и тщательно замаскированные вертолеты на случай экстренной эвакуации губернатора, его помощников и их защитников. Видавший виды Королевский морской авианосец благоразумно маячил на горизонте в Южно-Китайском море, со спасательной командой, вертолетом и свежими гуркхами на борту. Но бегство не входило в планы импульсивного и энергично-взрывного Аллена Уэя.

Губернатор неожиданно замолчал на середине своей неофициальной речи, сутью которой было напоминание его гостям-бизнесменам, что Гонконгская международная экспозиция, которая должна открыться первого июля на Кай Тэ под девизом «Гонконгу есть что показать миру», нуждается в кое-каких дополнительных вкладах наличности. Выкрики и скандирования становились все громче, и вскоре стало ясно, что несколько тысяч людей собрались на улице.

— Прошу прощения. Одну минутку.

Уэй энергично растолкал своих телохранителей и пробежал по траве к железной ограде, оказавшись лицом к лицу с толпой. Выхватив портативный мегафон у встревоженного английского офицера, бросившегося ему наперерез, он обрушился на нее на крепком кантонском.

— Этот слух — дерьмо собачье. Факс — это липа. Англичанам не нужно ваше паршивое золото, а если бы и было нужно, я не дал бы им заграбастать его. Ваше золото и мое золото — здесь, в Гонконге, в целости и сохранности, как императорская б…

Полная банка соды пролетела сквозь ограду. Она попала ему прямо в лицо, и он тяжело рухнул, ударившись виском о приклад винтовки гуркха. На какую-то секунду все застыли, глядя неотрывно на тело, распростершееся на траве, — пиджак расстегнулся, и красный галстук алел на рубашке, как рана.

Дебби, его ассистент, бросилась к нему и нагнулась над Уэем. Что-то в трагическом оцепенении ее плеч неверно сказало толпе, что он мертв. А когда она поцеловала его в губы от радости, что он только ушибся, находившимся в отдалении показалось, что это было попыткой сделать ему искусственное дыхание.

В шоке люди разбрелись кто куда, сползая с холма и оставив онемевшего нападавшего в одиночестве. Полиция арестовала его, а Аллена Уэя погрузили в машину «скорой помощи», несмотря на его протесты и выкрики, что у него просто болит голова.

Гораздо хуже обстояли дела на Натан-роуд.

Когда он только увидел первую копию факса, Чип правильно предсказал, что основная заварушка будет на «Голден майл» из-за большого количества ювелирных магазинов и лавочек, торговавших золотом. Там всегда ошивалось много сомнительных типов, которые могли в такой момент подсуетиться под предлогом того, что раз кто-то крадет их золото, то они лучше украдут еще чье-нибудь золото, чем останутся с носом. Эта мысль была особенно по душе тем, у кого не было золота вообще, но кто был всегда готов смести в карман неожиданно свалившиеся золотые горы.

Три бугая захватили автобус и протаранили им закрытые ставнями окна самого дорогого магазина. Честные и незлобивые прохожие спешили укрыться в безопасных местах. Мародеры ворвались в незащищенный магазин, сражаясь с клерками и охраной, — со всеми, кто подвернется под руку, — за цепочки, кольца, браслеты, кулоны, колье, броши. В считаные секунды погромщиков стали уже сотни, тысячи, и все новые высыпали на улицу из прилегавших переулков, круша витрины и жадно хватая сокровища, сверкавшие в них. Поезда метро подвозили все новые тысячи из отдаленных районов. Лавина молодых и бедных извергалась со станций Цзин Ша Цзуй и Джордан — слух разнесся далеко и быстро.

Полиция была приведена в боевую готовность сразу же, как только был получен факс о золоте — предупреждение об угрозе законности и порядку, но комиссар быстренько превратил все в «боевую мобилизацию». Чип уже и так проходил свой срок службы в антиповстанческом корпусе — он был вторым после командира по званию в его роте, состоявшей из четырех взводов. Потом неожиданно, в разгар совещания командного состава роты, когда радио уже трещало, передавая рапорты о погромах и поджогах, несколько типов из Независимой комиссии по борьбе с коррупцией вошли строем в комнату и арестовали командира первого взвода за самоуправство и превышение полномочий.

У всех отвисли челюсти, но никто, включая и самого комиссара, не стал спорить, когда крючкотворы из НКБК держали свою речь. После того как бедолагу увели в наручниках, командир роты — китаец на шесть лет моложе Чипа — спросил, не хочет ли тот взять на себя командование взводом. Чип согласился, хотя командовать сорока мужчинами во время уличного боя было уже не так заманчиво, как во времена его юности, когда он к тому же был привычен к такого рода вещам. Однако было много младших по званию инспекторов-китайцев, к которым командир роты мог бы обратиться с этим предложением, и Чип еще раз поздравил себя с тем, что купил шлюп.

Три громких свистка сопровождали зычное «Становись!» сержанта. Чип смотрел сверху из комнаты совещания, как строились его люди. На них была форма, защитные шлемы, кобура и патронная сумка в руках, полицейские дубинки, противогаз, висевший упакованным в сумку через плечо. Восемь человек из его первого отделения принесли щиты, которые положили у ног. За ним последовали второе, третье и четвертое отделения с ракетницами полуторадюймового калибра со слезоточивым газом, деревянными пулями и автоматами. Менее нагруженные полицейские первого отделения грузили резервное вооружение в транспорт взвода — три темно-голубых грузовика и «лендровер».

Когда они были готовы, Чип спустился и отдал приказ садиться по машинам. Его люди побежали к закрепленным за каждым местам — по два отделения на грузовик. Чип сел рядом с водителем «лендровера», взводный сержант и адъютант — позади него. Маленькая колонна выехала на улицу — до Натан-роуд было пять минут езды. Остальные взводы исчезли, отправившись на другие улицы.

Чип оглянулся и посмотрел на сержанта — кантонца, крепкого как бронепоезд, и своего хмурого ординарца — человека, от которого он будет зависеть, если станет горячо.

— Тебя что-то гложет, мистер Ли?

— Эти ублюдки из иммиграционной службы в Нью-Йорке меня завернули.

— Да, Нью-Йорк для тебя закрыт.

— И теперь мне некуда уехать.

— Не волнуйся. Ты далеко пойдешь в Гонконге.

— А я вовсе не хочу идти далеко в Гонконге, старший инспектор. Моя подружка нашла работу — устроилась переводчицей в ООН.

— Я видел ее, — пробасил сержант. — Такие девицы превратят твою драгоценную нефритовую мужскую гордость в шанхайскую лапшу. Лучше найти девушку попроще и подобрее. Правда, старший инспектор?

— Да уж, такая скрутит, — согласился Чип.

Ординарец был достаточно несчастен, чтобы нагрубить в ответ.

— А ты небось скучаешь по своей английской вдовушке?

Казалось, сержант был готов вышибить зубы ординарцу Ли, но Чип только улыбнулся. Сколько ни старайся, от этих китайцев ничего не утаишь.

— Да, мне она небезразлична.

— Вот так же и я отношусь к своей подружке. Но дело не только в разлуке.

Все замолчали. Чип знал, о чем они думают. Ординарец затронул больную тему для всех китайцев, служивших в армии. В полиции уже начались первые сокращения. Но где все они окажутся, если каэнэровцы совсем распустят гонконгскую полицию, о чем жужжали упорные слухи? На улице. Одни. Без полицейского удостоверения, с одними только воспоминаниями.

Плотный поток такси вытекал из опасной зоны, когда они приближались к Натан-роуд. Со слепящими голубыми огнями и воющими сиренами они завернули за угол. «Господи Боже! — подумал Чип. — Да в этой толпе не меньше десяти тысяч голов». Издалека эта масса народа казалась рисовым полем, колыхаемым ветром.

— Остановись здесь, — сказал он шоферу, указывая на место примерно в ста пятидесяти ярдах от толпы. Другие взводы должны были подтянуться с боковых улиц.

— …Здесь! Адъютант, разведайте обстановку.

Мистер Ли спрыгнул вниз с автоматом и занял позицию около дверцы, лицом к толпе. Он обежал глазами улицу и крыши домов. Лавина сновала внутрь и наружу из развороченных магазинов, блокируя путь от тротуара к тротуару. Звон разбиваемого стекла и зловещие горловые выкрики доносились из этого месива.

Когда ординарец доложил, что их позиция безопасна, Чип встал позади него и повернулся к грузовикам.

— Выходите из машин.

— Лок че, — рявкнул сержант, повторяя команду на кантонском.

Полицейские слезли с грузовиков и построились около них в колонну из четырех цепочек по восемь человек в каждой. Тяжело вооруженное четвертое отделение зарядило винтовки, автоматы и дробовики и повернулось к грузовикам, охраняя, тогда как остальные три встали лицом к толпе.

Первое отделение, стоявшее в авангарде, было предназначено для арестов. Чип стоял непосредственно позади этих парней. Его рост давал ему преимущество хорошо видеть поверх голов полицейских-китайцев. По бокам от него стояли сержант и ординарец мистер Ли — оба с винтовками. Они внимательно изучали крыши домов, полускрытые за наворотами неоновой рекламы. Сзади стояли второе и третье отделения со слезоточивым газом и деревянными пулями, и замыкало колонну четвертое отделение, охранявшее их единственное средство спасения в случае отступления.

Толпа заметила их.

За те полминуты, которые потребовались взводу, чтобы выгрузиться из машин и построиться в колонну, гул превратился в рев во все глотки. Хотя было еще довольно светло, грузные неоновые огни над головой, словно размываемые в воздухе моросящим мелким дождем и туманом, окрашивали мокрую улицу в красный цвет. Чип отметил странное отсутствие машин и такси. Далеко в конце толпы он увидел автобус, врезавшийся в здание. Если не считать этого инвалида, вокруг было только людское море — плотная масса шириной в сотню футов, от здания к зданию, которая стала постепенно приближаться ко взводу. По крайней мере, тысяч десять, заключил он, и все новые и новые люди накатывали со станций метро и близлежащих улиц.

Он поднял мегафон, висевший на шее, и его усиленный передатчиком голос гулко отозвался среди зданий:

— Расходитесь! Расходитесь с миром!

Адъютант Ли поднял транспарант, на котором китайскими иероглифами был написан приказ расходиться, а потом перевел на китайский еще и через громкоговоритель — как и все команды Чипа по-английски в дальнейшем.

— Цин бин янь кван во! Пинг саан хой!

Чип был отлично вышколенным знатоком своего дела — он служил в полиции всю свою взрослую жизнь. Но его не могло не поразить то, как на него надвигается стена их десяти тысяч безликих в ярости голов, выкрикивающих кровавые угрозы. Он повторил приказ расходиться, и Ли снова перевел…

— Пинг саан хой!

С винтовками наперевес взвод двинулся вперед, твердо ступая по мостовой. Чип позволил им пройти пятнадцать ярдов и крикнул:

— Стой!

Толпа, сначала застывшая, поползла вперед, как только полицейские остановились. Они подбирались слишком близко, сквернословя, хватая кирпичи и распаляя свою злость. Нахрапистость и безрассудная храбрость озверевшей китайской банды — штука, способная просто потрясти. Никто не забудет, как восемь лет назад подобная лавина бросалась с голыми руками на танки в Пекине.

— …Пинг саан хой!

Когда Чип впервые приехал в Гонконг — бывалый сержант английской полиции, служивший ее величеству королеве в Родезии, Адене и Сингапуре, прошедший подготовку в школе антиповстанческой службы в Фэн Лин, — он казался самому себе матерым служакой. Сегодня Чип понял, что он — большой, крепко сложенный парень, с громким голосом, румяными, как от джина, щеками, в хорошо подогнанной форме, — еще никогда не попадал в такую жаркую переделку. Он сжимал в руке дубинку, которой время от времени ударял по ладони для пущей выразительности.

— Ваша банда, — прогремел он с заметным йоркширским акцентом, — отличается от законопослушной толпы тем, что вы утратили чувство ценности и важности, — хлопдубинкой. — Нет больше никакого уважения к закону, — хлоп. — Нет страха перед последствиями нарушения закона, — хлоп.Вы превратились в бандитов и совсем помешались — все, сразу.

Он замолчал, посмотрел на обожженные солнцем молодые лица и продолжил доверительным тоном:

— Поодиночке каждый из вас — неважно, китайцы или англичане — может быть вполне цивилизованным человеком. Но вместе, в банде, вы становитесь дикарями. Варварами. Дело полиции, парни, — напомнить каждому впавшему в слабоумие существу, что он — личность. Человек. Человек, который может чувствовать боль, у которого кровь может потечь из раны и который не хочет провести ночь в полицейском участке. Короче говоря, парни, расходитесь.

Конечно, парни, иногда обстоятельства заставляют нас силой разгонять тела — чтобы мозги проснулись и пошли за своими головами…

Он опять замолчал, повертел дубинку в руках и скомандовал:

— Надеть противогазы!

— Даай фонг кук минь гуй!

Каждый полицейский в каждом отделении имел свой номер — от одного до восьми. Обычно нечетные номера были прикрывающими. И теперь ординарец Ли прикрывал Чипа, пока тот надевал противогаз, прежде чем натянуть свой. Чип отдал приказ второму отделению. По команде они встали по бокам первого отделения, зарядили ракетницы слезоточивым газом и выступили на несколько шагов вперед.

— Расходитесь или мы применим газ!

Шквал кирпичей и бутылок был ответом на перевод адъютанта Ли. Но они не долетели и упали совсем близко.

— Второе отделение! Под высоким углом! Целься!

Так как ветер дул в сторону взвода, Чип хотел, чтобы выстрел газом был произведен за спину толпы. Важно рассеять задних, чтобы передним было куда отступать. Он и его сержант рассчитали, куда их люди должны направить свои ракетницы.

— Выше, номер седьмой… Правее… Огонь!

Хлопнули залпы, и баллончики с газом взлетели высоко и лениво шлепнулись в дебри толпы. Полицейские перезарядили ракетницы. Охрана грузовиков бросилась вперед и собрала пустые баллончики в мешки.

Клубы белого дыма взвились из сплошной темной массы. Порывистый ветер быстро разнес газ, как облака. Образуя сгустки в центре и истончаясь, как хвосты, к периферии, он отогнал толпу на двести ярдов назад.

— Вперед!

Взвод перебежкой одолел двести ярдов, менее нагруженные вырвались вперед, и строй нарушился.

— Стоп!

Они остановились и перестроились в прежнем порядке. Опять Чип велел толпе расходиться, и опять Ли размахивал своим транспарантом и переводил на китайский. Новый шквал атаковал полицейских — все, что подворачивалось под руку банде, с грохотом падало на землю.

— Смотрите туда, сэр.

— Я вижу.

Любопытный метательный снаряд приземлился среди упавших кирпичей и камней — крашеная банка, залитая бетоном, из которой торчало что-то вроде ручки для броска. Его было просто делать, но это совсем не означало, что кто-то просто наспех замешал, сунул в банку и побежал к бандитам. Бетону нужно было застывать целую ночь, что говорило о том, что все планировалось заранее.

Они опять подходили слишком близко.

— Второе отделение. Под высоким утлом. Целься… Огонь!

Дым начал вздыматься, заволакивая неон, потом стал быстро разлетаться в разные стороны. Ветер становился сильнее.

— Огонь!

— Расходитесь!

— Цин бин янь кван во! Пинг саан хой!

Банда ревом встречала свое поражение.

— Огонь!.. Вперед… Стоп!

Пятьдесят ярдов — самое большее, что они смогли отвоевать. Глядя поверх голов своего отделения со слезоточивым газом, Чип подумал: что будет, если толпа станет еще больше. Другие взводы должны были уже прибыть на Натан-роуд, но их там не было, и это означало, что они тоже встретили сопротивление, и какое-то время каждый взвод должен надеяться только на свои силы.

— Следует ли нам вызвать подкрепление, сэр? — спросил до этого неразговорчивый сержант.

— Пока еще все в порядке, — ответил Чип, чтобы успокоить людей. — Отделение с газом! Под высоким углом. Целься. Огонь!

Натан-роуд выглядела так, словно стена тумана вползла с моря. Газ висел над толпой, клубился перед ней, пока взвод Чипа не потерял ее из вида. Когда ветер немного разогнал облака газа, толпа катилась назад, стараясь побыстрее разбежаться, и стала растекаться по многим боковым улочкам и переулкам.

— Вперед!

Они опять двинулись вперед, Чип бежал в авангарде, мегафон бил по его груди, кобура хлопала на боку, и пот тек под душный противогаз, через который просочилось достаточно слезоточивого газа, чтобы раздражать глаза и жечь нос и горло.

— Целься!

Чип приказал отделению с газом отступить назад, и первое отделение опять оказалось впереди, чтобы поймать последних смутьянов, когда банда разбежится, и приготовиться пойти по улицам и прочесать здания, чтобы восстановить мир и спокойствие. Банда продолжала откатываться назад.

Он уже готов был отдать приказ продвинуться еще и пригрозить гневом Божьим вместо нового залпа слезоточивого газа, когда по улице разнесся слух, что китайский губернатор Гонконга Аллен Уэй убит английскими войсками. История передавалась от одного к другому, обрастала невероятными подробностями с подачи провокаторов, гревших руки на глубоко укоренившемся чувстве, что их предали, и — как любая хорошая выдумка — выработала свою собственную внутреннюю логику. Англичане послали войска охранять золотой конвой, который должен был перегрузить золото на борт английского судна у Старого королевского причала. Аллен Уэй был двоякого мнения об этом грабеже и велел его остановить.

— Это — китайское золото, — слышали его протест. — Верните его народу Гонконга.

Высокий белокурый голубоглазый офицер гуйло сшиб его с ног, и маленький, крепенький солдат-гуркх ударил его ружейным прикладом. Аллен Уэй умер за своих китайских братьев.

— О чем это они болтают?

— Англичане убили губернатора Уэя.

— Скажите им, что губернатор Уэй жив. Он в больнице.

Ли перевел — его заглушал рев толпы.

Ветер принес неожиданный дождь. Мощные потоки воды смывали слезоточивый газ с пылающей кожи, и так же неожиданно банда опять взялась за свое.

— Расходитесь!

— Цин бин янь кван во!

— Второе отделение, вперед! Низкий угол. Целься. Огонь!.. Огонь!..

— Это их не остановит, сэр.

— Черт возьми, я сам вижу! — огрызнулся Чип, и сержант, который знал его десять лет, удивился, обнаружив, что у спокойного англичанина в жилах течет кровь.

— Третье отделение, вперед!

— Даай саам! — позвал третье отделение сержант. Полицейские с деревянными пулями двинулись вперед справа от газового отделения.

— Даай саам секшн яп даан.

Они зарядили винтовки деревянными пулями, а второе отделение разрядило свои ракетницы. Потом третье отделение встало впереди второго. Чип, сержант и ординарец пошли за ними и заняли позицию впереди линии.

Чип поднял свой мегафон.

— Расходитесь, или мы применим более крутые меры!

Ли перевел.

По толпе бандитов прокатилась волна. Из разбитых окон и развороченных магазинов высунулись лица. Чипу показалось, что авангард бандитов начнет разбегаться.

— Скажите им еще раз, чтоб расходились, или мы применим более крутые меры.

— Саам хой фау… — Но когда он закончил, стоящие напротив полицейских заорали во всю глотку воображаемые слова Аллена Уэя.

— Они свихнулись.

Стена бегущих людей, становившаяся все огромнее из-за примкнувших орущих, двинулась на полицию.

— О Господи! — пробормотал Чип, потрясенный их безрассудной отвагой. Сержант был прав. Десять тысяч людей сошли с ума и отбросили всякий страх.

— Третье отделение, под низким углом. Целься.

— Даай саам секшн, даай кок до миу юнь. — Голос ординарца Ли поднялся до истерически высокой ноты.

Восемь полицейских-китайцев направили свои пистолеты на приближавшуюся толпу.

— Огонь!

Один громкий хлопок — они все выстрелили разом, и низкий стон прокатился по бегущей массе. Восемь дыр появились в стене, словно ее прошибло ударами гигантского кулака. Тела рухнули, и люди стали падать на них, но стена продолжала двигаться. Кирпичи, бутылки и кустарно сделанные снаряды с бетоном полетели в авангардную линию взвода. Полицейские перезарядили пистолеты.

— Огонь! — скомандовал Чип.

Еще один громкий залп, на этот раз более разнобойный, и опять жуткий стон, когда передняя линия толпы впитала шквал легких деревянных пуль, словно живая губка. Толпа пошатнулась и приостановилась.

Град бутылок и камней полетел в полицейские ряды.

Парень из третьего отделения упал. Охрана грузовика, раньше подбиравшая пустые газовые баллончики, оттащила его. Чип вступил в брешь, чтобы лучше видеть.

— Сэр! На крыше.

Он взглянул наверх. Высоко на верху шестиэтажного здания, прямо над головой у взвода, на фоне пасмурного неба, расцвеченного красным неоном, наклонилась какая-то тень и обрела плоть, когда тот поджег горючую смесь.

— Застрелите этого человека!

Винтовка была снята с плеча ординарца Ли. Чип ожидал звука залпа и падения тела.

— Давай, Ли! Застрели его!

Невозможно точно сказать, что именно промелькнуло в голове у Ли в тот момент, но Чип мог догадаться. Меньше чем за месяц до переворота — к этому времени все тела уже будут сосчитаны, рапорты написаны, и каэнэровцы потом возьмут под контроль Королевскую полицию Гонконга — разве полицейскому-китайцу Ли нужен мертвый смутьян, убитый прямо из его оружия? Одно дело стрелять, стоя в строю, в безликую толпу, и совсем другое — действовать одному и быть на виду. И быть вычисленным.

— Номер второй. Застрелите его!

Сержант, внимательно рассматривавший крыши, резко развернулся и выстрелил. Он промазал, и бензиновая бомба с пылающим хвостом полетела с неба.

Глава 33

Бомба — бутылка из-под бренди, наполненная бензином и с подожженным хвостом, — приземлилась прямо у ног Чипа и плеснула жидкий пылающий огонь на него и семерых оставшихся парней третьего отделения. Полицейские, охранявшие грузовики, бросились к ним с огнетушителями. Языки пламени лизали форму Чипа, ослепляя его. Его люди кричали. Он не мог видеть, но он слышал и почти чувствовал, несмотря на жгучую боль, напор глыбы банды, которая неслась на него.

— Четвертое отделение! Вперед! — закричал он, но его голос был едва слышим. Пламя душило его, и в легких больше не было воздуха.

Он почувствовал, как пожарное отделение бросилось к нему, кто-то тащил его назад с переднего края. Он пытался встать и остаться на месте.

— Огонь!

Щелкнули затворы, а потом захлебывающиеся автоматы открыли огонь. Чип не мог видеть и не мог дышать. Он судорожно глотнул воздух, и пламя лизнуло его легкие. Автоматные очереди застрочили опять, отдаваясь громовым эхом среди зданий «Голден майл».

— Отступаем! — услышал он свою вторую команду. Но было слишком поздно. Банда была уже здесь, их ноги сотрясали землю.

Ту Вэй Вонг смотрел, как горит его город. Столбы дыма вздымались на утренней заре над Цзин Ша Цзуем, Ноз-Пойнтом, Монг Коком, коптя небо и дрейфуя дальше к Китаю. Туристы бежали первыми, бросая отели, владельцы которых наслаждались бумом любопытства с приближением переворота. Подсчитав данные, полученные из его многочисленных отелей, он определил исходную цифру в четыре сотни тысяч человек, не считая завернувших назад круизных кораблей. Причалы опустели. Заказанные задолго номера на последнюю неделю июня и первую неделю июля — «Неделю переворота», как назвали ее в рекламных брошюрах, похоже, никогда не увидят клиентов.

Все мировые средства массовой информации сосредоточились на раздираемом беспорядками городе. Никто из сидящих около телеэкранов не остался в неведении насчет свирепости банд или безнадежного сопротивления законопослушных. Все, у кого были на руках необходимые документы, чтобы сесть на борт самолета, корабля или даже на поезд через Китай, рвались уехать. Те, кто не имел возможности уехать, предпочитали умереть. Практически каждый выпуск международных новостей кончался показом длинных очередей отчаявшихся людей, умолявших о визе в консульствах США, Канады и Австралии. Но самой неизгладимой картиной была молодая женщина с детьми, стоявшая на коленях у ворот забаррикадированного английского консульства и молившаяся в гуще людей, сжимавших в руках камни.

Особое наслаждение Ту Вэй находил в том, что знаменитый гонконгский «Нун Дэй Ган», символ британской культуры, ощетинился рядами пулеметов, около которых прохаживались офицеры-англичане в пуленепробиваемых жилетах. Пространство перед полицейским офицерским клубом было обнесено рядами острой, как бритва, колючей проволоки, что делало его недосягаемым для телерепортеров, шнырявших по Глостер-роуд.

Все вышло очень просто и легко. Вонг стал подозревать, что если бы он даже сидел сложа руки, не пропустил бы этот факс через весь Гонконг и не задействовал бы триады для раздувания злобы, это бешенство все равно нашло бы себе выход. Бунты были неизбежны. Он мог бы и поменьше хлопотать. Но вся штука состояла в том, что ему нужен контроль над происходящим.

На третий день по Гонконгу поползли слухи, что каэнэровские войска скапливаются на границе. Сутками позже Народно-освободительная армия заявила об этом официально. Северные формирования — не кантонцы — вторгнутся в колонию, если бесчинства не прекратятся. От такой перспективы иностранцы, всю жизнь жившие и работавшие в Гонконге, стали срочно собирать чемоданы. В конце концов, прошло восемь лет после кровавой бойни в Пекине. Ушлые типы, как доложили Ту Вэю, перепродавали билеты втридорога, грея руки на неожиданном буме отъездов.

Курсируя между окнами офиса, колокольчиком Чжоу и телефоном на тиковом письменном столе, Ту Вэй Вонг ждал, пока он почувствует, что настал момент. Это все равно как приготовить вок, подумал он. Очень важно приготовить ингредиенты к тому моменту, когда температура масла была самой высокой. Сама готовка должна происходить на пылающем огне.

— Приведите мистера Ву.

Тяжело опираясь на трость, он поплелся назад к окнам. Он мог видеть из своего офиса два «убежища от тайфунов» — причал Ематей на Коулуне и плавучий город, в котором сосуществовали танка и королевский яхт-клуб в Козвэй Бэе. На каждой джонке, яхте и сампане, доложили ему, было полно провизии для путешествия по океану.

Друзья Джона Чипвуда-Чипворда по яхт-клубу собрались на неофициальный вечер его памяти вместе с его друзьями из полицейского офицерского клуба на усиленно охраняемом полуострове Кэллэт-Айленд. Полицейские были молчаливы и подавлены, они потеряли еще нескольких за эти три дня, и никто не мог сказать, что эти потери были последними.

Моряки были тоже подавленными. Многие волновались за свои семьи и дома, куда они не могли вернуться с тех пор, как начались бои. Мало кто представлял себе размах хаоса, пожравшего город. Никто толком не знал, что сказать о Чипе. Викки встала и заговорила о том, каким он был легким в общении, каким уравновешенным и жизнелюбивым и как это помогало ему в работе и увлечении морем, и под конец повторила слова ее отца, что Чип был «прирожденным моряком». Она знала, что этого совсем недостаточно, но что можно говорить о человеке, умершем на боевом посту на переднем крае, когда будущее потеряно?

Лишь одной Мэри удалось произнести глубокую и человечную эпитафию после церемонии, когда они вышли на веранду яхт-клуба в тщетной надежде поймать освежающий ветерок.

— Чип был, — сказала Мэри, — самым галантным и тонким гуйло, какого я только знала.

Ледяной взгляд в сторону Викки дал ясно понять, на какой конец этой шкалы она поместила тайпана Макфаркаров, но Викки только кивнула в знак скорбного согласия. Чип казался таким чистым и невинным, несмотря на свою работу. Грация, изящество, подумала она, это, наверное, способность делать свою работу, не будучи отягощенным своими поступками. Ей стало жаль, что она не сказала этого собравшимся.

— За Чипа, — сказал Питер, поднимая бокал с кока-колой. Она не видела, чтобы он пил со времен начала беспорядков, — еще одно напоминание о том, как она ошибалась в отношении Мэри. Викки подняла свой бокал — ее кока-кола была теплой. Холодильники и кондиционеры в клубе работали плохо, а ремонтные рабочие застряли в Козвэй Бэе, где бушевавшая толпа осаждала «убежище от тайфунов». Это было скопище мужчин, женщин и детей, умолявших танка-рыбаков увезти их из Гонконга.

Они предлагали им золото, нефриты, дочерей, вдов, маленьких мальчиков. Никто не знал, куда они хотят плыть — только бы подальше отсюда, пока красная китайская армия не захватила улицы города. Колония гудела слухами: Вьетнам не примет беженцев — это месть за небрежность, с какой, по их словам, обращались с их беженцами в Гонконге в последние годы; Сингапур примет высококвалифицированных рабочих при условии, что им до тридцати и они откажутся от своего кантонского и перейдут на одобренный правительством путунхуа, но стариков вышвырнут обратно в море. Австралия вроде бы послала корабли, но их нет и в помине. В сущности, редко кто из танка был заинтересован в оплате, которую предлагали им пассажиры — у них были свои собственные семьи, о которых они тревожились, и им предстоял их собственный бесконечный и бесцельный вояж.

У иностранцев были, по крайней мере, паспорта и права высаживаться где угодно, хотя многие из них никуда не выезжали по двадцать лет. В день, когда был убит Чип, Викки, потрясенная смертью Стивена, была уже готова сдаться. Но Питер, подталкиваемый Мэри, добился разрешения правительства оснастить грузовые самолеты Макфаркаров еще и пассажирскими местами. Теперь все в «Макфаркар-хаусе» работали буквально по двадцать четыре часа в сутки, вывозя из охваченного паникой города иностранных бизнесменов и эмигрантов.

Но вчера напуганная орава китайских семейств со скарбом на спинах, но без виз и билетов на руках полностью блокировала мост к аэропорту. Викки из первых рук узнала, как глубоко встревожена КНР крахом общественных отношений, которым стал для Гонконга канун переворота. Мистер By лично позвонил ей, чтобы объявить, что благодаря его вмешательству паромно-катерная линия Лантау — Центр Макинтош-Фаркаров одобрена и получила лицензию. Может, Макфаркары смогут начать обслуживать город в течение часа?

Викки связалась с «Инвернессом» и отправила катер для эвакуации владельцев виз и билетов из Центра и с Коулуна в аэропорт. Танка из Козвэй Бэя занимались тем же самым. Их джонки и сампаны сновали мимо веранды яхт-клуба от «убежища от тайфунов» к острову Лантау.

«ГОНКОНГ: ЭВАКУАЦИЯ ПОД ОГНЕМ» — разразилось заголовком международное издание лондонской «Сан», лежавшая на столе и испещренная кругами, оставленными стаканами.

Викки сложила газету и стала обмахиваться ею, как веером. До того как появились кондиционеры и современная медицина, гуйло старого Гонконга строили свои дома высоко на холмах, ища прохладный ветерок и места подальше и повыше от болотистой земли. Но в эти последние дни июня 1997 года было что-то успокаивающее и уютное в том, чтобы сидеть у моря рядом с кораблями.

Она послала Питера на поиски ключей от каюты «Тасманского дьявола» Чипа. У Чипа не было родственников здесь, в Гонконге, и ей, Питеру и Мэри может внезапно понадобиться этот быстрый маленький шлюп. Ее мать, которая прислала уже две радиограммы, была в большей безопасности посреди Тихого океана.

Солнце начало садиться, небо становилось лавандово-бледно-лиловым, если не смотреть на отдельные черные столбы дыма, и многие были уже не прочь выпить. Викки заказала коку-колу. Она проворачивала в голове новую схему, как добраться до ближайшего окружения Тана, когда джонка хакка из «убежища от тайфунов» заплыла в Козвэй Бэй и направилась к причалу для сампанов.

— Господи! — воскликнул пьяный банкир, который прятался в клубе. — Это тот самый подонок, из-за которого и заварилось все это дерьмо?

Пригласивший его юрист не у дел, тоже пьяный, одернул банкира:

— Если ваше замечание относится к этому джентльмену, сэр, так знайте, что он — победитель «Раунд айленд рэйс» и на хорошем счету в этом клубе. Добрый вечер! Сюда, Альфред. Садись и выпей с нами.

Альфред Цин поднялся на веранду.

— Весьма благодарен, но я очень занят. Ты не видел Викки Макинтош?

— У него губа — не дура, — пьяно заметил банкир.

Викки встала.

— Я здесь, Альфред.

Ветер с гавани слегка растрепал его черные шелковистые волосы. Глаза его были оживленными.

— У тебя есть работающий факс?

— Господи, Альфред!

— Я пользовался тем, что у родителей в ресторане, но вырубилось электричество. Я подумал, что смогу найти факс в клубе.

Он оглянулся по сторонам, поцеловал ее в щеку и прошептал:

— Я покупаю Китайскую башню.

— Как? Опять?

— Я нашел инвесторов, согласных купить ее за два миллиарда. Я могу перехватить ее сегодня за шестьсот миллионов. Она стоит, по крайней мере, миллиард шестьсот.

— Альфред, они убивают людей на улицах.

— Отличное время для заключения сделки. Дело почти в шляпе.

— Кто на этот раз составляет твои тылы?

— Канадские и нью-йоркские банки. Оказалось, Ту Вэй крался за мной по пятам, ставя мне палки в колеса в некоторых сделках. Но я оставлю его с носом.

— Но как тебе удалось уговорить их, когда им стоит только включить телевизор и увидеть, что мы прогораем?

— Я уговорил их попытать счастья удвоить свои капиталы.

— А что, если ты и на этот раз неправ?

— А если я прав, это грандиозно. Я снова твердо стою на ногах. Позволь мне воспользоваться факсом.

Она повела его через бар вниз в комнату, заставленную коробками с виски и джином.

— Ты не возражаешь, если я все буду слышать?

— Ничего. Я только надеюсь, что этот чертов телефон работает.

Викки стояла рядом с его стулом, когда он напрямую связался с Нью-Йорком. Там было восемь часов утра, значит, тот, кто ответит, будет серьезным типом. К ее удивлению, ему немедленно кто-то ответил. Альфред, послав факс, продолжил разговор, прерванный насередине. Она меньше прислушивалась к его словам, чем к тону, каким это говорилось. К концу третьего разговора она заключила, что он не сошел с ума и не блефует, но ему все еще далеко до заключения сделки.

Поддерживая четвертый разговор, Альфред выгнул шею и поцеловал ее пальцы, которые покоились на его плече. Она сжала его плечо, удивившись тому, что ее рука оказалась там, и погладила его по волосам другой рукой.

— Ты, случайно, не знаешь кого-нибудь из компашки Тана Шаньдэ, а?

— Бог миловал.

— Нет, я серьезно, Альфред.

— Я тоже серьезно. Нет. Извини. Мне жаль, но нет.

— Ладно, пустяки. Попросить официанта принести тебе что-нибудь перекусить?

— Спасибо, лучше чай, — он подмигнул и послал ей воздушный поцелуй.

Викки вернулась на веранду. Питер уже пришел и опять потягивал коку-колу, Он сунул ей ключи Чипа.

— Сказал стюарду, что ты хочешь привести в порядок шлюп для семьи Чипа. У него был такой вид, словно он жалеет, что сам не додумался до этого.

— Спасибо, — Викки села, немножко воодушевленная Альфредом, но по-прежнему неспокойная из-за доказательств отца. Она словно сидела на бочке с порохом. Они будут абсолютно бесполезными, если она не доберется непосредственно до Тана.

— Где же, — спросил Питер, не обращаясь к кому-нибудь конкретно, — мы будем в день переворота?

Уолли Херст вышел из бара и стал рассматривать веранду, освещенную развешанными то тут, то там оранжевыми фонариками.

— Эй, привет, Уолли! — помахала ему рукой Викки. — Что вы тут делаете? Я думала, вы в Пекине.

Американец поспешил к ней, бросая пристальные взгляды по сторонам, и присел на корточки около ее стула — так, чтобы могла слышать только она.

— Думаю, вы должны знать, тайпан. Тан Шаньдэ едет в город.

— Что?

— Говорят, он собирается лично принять участие в борьбе с бесчинствами бандитов. Он организовывает компанию по борьбе с беспорядками в Монг Коке, в которой примут участие профсоюзы.

— И как он себе это представляет?

— Человек из народа обещает своим парням-кантонцам, что после «девяносто седьмого» в Гонконге будет не жизнь, а малина. Вообще-то ему верят — ты же знаешь, он рыбацкий сын, и кантонцы любят его.

— Питер, послушай тоже.

Уолли, опять оглядевшись по Сторонам, чтобы удостовериться, что его информация не пойдет дальше Питера и Мэри, повторил то, что сказала Викки.

— Как только Тан прибудет, он захочет попытаться уговорить разойтись этих нищих ублюдков, засевших лагерем на мосту к аэропорту. Считает, что, если ему удастся отправить их по домам и открыть дорогу к аэропорту, мы, по крайней мере, будем иметь видимость налаживания порядка. А потом проведет компанию в Монг Коке.

Питер и Мэри обменялись взглядами. Питер сказал:

— Может, это Чен послал его на последнее задание — спасти для каэнэровцев день переворота, и это будет последней возможностью Тана спасти себя. Он, видно, сообразил, что Чен не может скинуть его, когда весь мир смотрит, как он усмиряет Гонконг. Вопрос лишь в том, насколько хорошо он маскирует своего пекинского кукловода.

— Да-а, — согласилась Викки. — Но что может удержать Чена, если он захочет скинуть Тана? Они избавились уже от трех партийных лидеров за последние полгода.

— Ответ простой — да, они могут скинуть его и, вероятно, сделают это, если только у Тана нет своего камня за пазухой, — ответил Херст, многозначительно глядя на Викки, которая уже гадала, как добраться до Тана в Гонконге. Уолли, казалось, прочел ее мысли. — Вы как-то просили меня помочь вам связаться с Таном, но я не мог. Теперь, может, я смогу.

— Вы? Вы можете? Но как?

— У меня есть контакт с его охраной. Я могу помочь вам добраться до него в Монг Коке.

— А как близко можно подобраться? — потребовала она ответа, представляя себе давку, даже если затея Тана с компанией не выльется в новые беспорядки.

— В его ближайшее окружение, а значит, может, и к нему самому. Гарантирую.

Уолли кивком головы указал на бар, где красивая китаянка, которую Викки видела с ним на вечере у Ту Вэй Вонга, завладела вниманием полдюжины мужчин. Она плеснула в Уолли ослепительной улыбкой, глаза ее поблескивали голубыми контактными линзами.

— Лин-Лин, моя жена, — сказал гордо Уолли. — Ее кузен в охране Тана.

— Почему же вы раньше не сказали? — взорвалась Викки.

— Я не знал. Я обычно не говорю дома о делах. Она — такое дитя!

— Может, вам пора начать — похоже, у нее связи обширнее, чем у вас.

— Завтра я сведу вас с ним. Остальное зависит от вас, тайпан.

Глава 34

— Паспорт!

У Вивиан был уже наготове ее гонконгский британский паспорт — документ для проезда, который не позволял ей высаживаться нигде, кроме Гонконга.

— Где вы родились?

— В Китае. В провинции Гуандун.

— Здесь написано Гонконг.

— Я была беженкой.

— Садитесь.

— Что, есть какие-то проблемы?

— Вас вызовут в порядке очереди.

— Но моя виза действительна. Я навещаю свою мать, которая является официально жительницей Торонто.

— Ждите своей очереди.

В ее голове все плыло от этого бесконечного полета. Она почти не спала, не желая навредить здоровью ребенка снотворными таблетками, которые обычно принимала во время перелета через Тихий океан. Надеясь, что ей не придется слишком долго ждать, она отправилась в обшарпанный зал ожидания в аэропорту Ванкувера. Он был до отказа забит китайцами, обложенными своим багажом. Бедно одетая старая женщина пожалела Вивиан и предложила ей сесть.

— Когда должен родиться ребенок?

— Через две недели.

Вивиан воспользовалась услугами своего старого друга в авиакомпании «Китай эйр», обещавшего ей льготы как беременной женщине.

— Сколько вы уже ждете?

— Три дня.

— Три дня?

— Они все ужесточают и ужесточают. И не слишком-то они приветливы. Нас слишком много и много липовых виз.

Вивиан откинулась на пластиковом стуле. Официальным представителям Макфаркаров обеспечивался определенный уровень комфорта и услуг, и уже очень давно Вивиан не испытывала неудобств при путешествиях. И никогда раньше с ней не обращалась так грубо иммиграционная служба — даже в аэропорту Хитроу в Лондоне, известном своей враждебностью к азиатским путешественникам. Ее глаза встретились со взглядом старой женщины, сидевшей на своем чемодане. Они обменялись беспомощными улыбками, и неожиданно она поняла, что никогда еще не чувствовала себя настолько китаянкой, к тому же так далеко от дома. Одно дело быть космополитом и пересекать границы по международным делам, и другое, когда дом — это зал для транзитных пассажиров, и Бог — это чиновник с печатью.

Через двадцать четыре часа она обнаружила, что оказалась человеком без официального статуса.

То там, то здесь по этому жуткому залу были расставлены телевизоры. Сначала они не работали, но потом неожиданно засветились все одновременно. Она смотрела последние известия из Гонконга и была потрясена тем, какой размах приняли беспорядки. Целые полицейские подразделения были разгромлены, и число смертей росло. Она провела всю ночь, беспомощно смотря на кошмарные репортажи Си-Эн-Эн. Но еще более страшным, чем сами бесчинства, было молчание официального Пекина.

Из своего опыта трудных лет она знала, что молчание Пекина во время кризиса означает грызню в правительстве КНР. Тишина свидетельствует о том, что сторонники Чена и Тана поглощены тайным поединком, политической борьбой за контроль над армией и партией. Люди могут уповать только на Бога, пока одна из сторон не победит.

Совершенно измотанная, все еще не веря тому, что происходит, она провалилась в тяжелый сон на полу под одеялом, которое ей дала доброволец Армии спасения, всунувшая также миниатюрный молитвенник в ее руку. На следующее утро та же девушка со свежим цветом лица принесла ей чашку кофе, который Вивиан не смогла проглотить.

Когда Вивиан заметила с иголочки одетого адвоката, занимавшегося вопросами иммиграции, который вел беседу с какими-то парнями, она поняла, что ничего не сдвинется с мертвой точки, пока она не возьмет дело в свои руки. Доплетясь до единственного работавшего таксофона, она открыла свою записную книжку. К вечеру она наняла адвоката, который намеревался ускорить дело, упирая на скорое появление ребенка. Этой же ночью через почти тридцать шесть часов после приземления в Ванкувере, прибежал ее адвокат, размахивая бумажкой.

— Получил разрешение, по крайней мере, на месяц. Чтобы там ни произошло, ваш ребенок родится канадцем.

Канадцем. Что бы ни стряслось, у ее дочери будет дом — свой собственный, независимый от Китая и Великобритании Дункана Макинтоша.

Выкатывая свой багаж в прохладную ночь, она остановилась и благодарно вдохнула свежий чистый воздух. Огромная фигура нависла над ней из тени, и Вивиан отшатнулась, прежде чем узнала Ма Биньяна. Ее старый друг выглядел изможденным. По разительному контрасту с щегольски одетыми людьми, сновавшими по аэропорту, его одежда была поношенной, но огонь по-прежнему тлел в его глазах. Несмотря на все свои перипетии, подумала она, он никогда не откажется от борьбы.

— Что ты здесь делаешь?

— Мы должны вернуться назад.

— Я не могу вернуться.

— Тан едет в Гонконг остановить беспорядки.

Это была зажигательная новость — до тех пор, пока она не обдумала это.

— Просто беспомощный гамбит. Ты так не думаешь?

— Он в отчаянье. — Огромный северянин словно невзначай стал на ее пути. — Ту Вэй Вонг только что зашевелился. Предпринял шаг.

— Что? Какой шаг?

— Ту Вэй послал весточку Чену через Ву и сказал, что остановит беспорядки, если Чен назначит его губернатором автономного города — государства Гонконга.

— Вот змея!

Ма Биньян выдавил слабую улыбку:

— Какая ирония! Мы мечтали о городе-государстве столько лет. Он будет править Гонконгом как своей вотчиной — собственным королевством.

— Но как он может остановить беспорядки?

— У Ту Вэя больше шансов охладить пыл, чем у Тана, потому что он может мобилизовать триады. Как много смутьянов рискнут идти против триад?

— Конечно.

— Все идет к этому, Вивиан. Если ты не сможешь остановить Ту Вэй Вонга, он превратит Гонконг в помойную яму — такую же, как Шанхай «Зеленой банды».

Вивиан посмотрела вокруг. Это был просто обычный аэропорт маленького города, подобный тысячам по всей Земле, но он был мирным. Все, что ей нужно сделать — родить здесь ребенка, и здесь они будут в безопасности всю свою жизнь.

— Я вам не нужна. Отвези Викторию к Тану сам.

— Ты думаешь, я проделал бы за тобой весь путь в эту проклятую Канаду, если бы мог это сделать? Ты же знаешь, Тан поставил на мне крест.

Конечно, виновато подумала Вивиан, она знает, что он не может.

— Но он может согласиться встретиться с тобой.

— В этом я не уверена.

— У тебя есть еще пути, не только через меня.

Охотник на рынке диких животных в Монг Коке. И женщина в Шанхае.

— Нет, — сказала она — чувство долга боролось с жутким страхом и ее клятвой еще не родившемуся ребенку. Вот если бы она была по-прежнему одна и принадлежала только себе… — Я не собираюсь возвращаться. У меня со дня на день должен родиться ребенок. Я не буду им рисковать. Извини. Мне очень жаль.

Она попыталась обвезти свою тележку с багажом мимо него.

— Дай мне пройти. Ты найдешь какой-нибудь другой выход.

— У меня нет другого выхода.

Она сложила руки на животе, словно, оберегая его. Может, стараясь быть лучшей матерью для своего ребенка, чем была для нее ее собственная мать, она повторяет тем самым еще одно поражение? Ее отец бежал из Китая ради лучшей жизни для нее. Теперь она сама бежит, ради лучшей жизни для своей дочери. Может, они оба бросили Китай тогда, когда он больше всего нуждался в них?

Сердце ее встало на защиту отца. У него не было другого выбора. Невозможно было бороться с Красными Стражниками. Но она… У нее есть определенная власть — пусть маленькая, определенное место в этом мире. Она улетала на самолете, а не уплыла, выбиваясь из сил, по воде. Это должно что-то значить. Ее ребенок выбрал этот момент, чтобы зашевелиться. Чувствуя вину, она укрепила себя в своем решении.

— До свидания, старый друг. Я не могу помочь тебе.

Она вновь попыталась объехать его.

Ма Биньян задержал тележку.

— Знаешь, — сказал он мягко, — Тан Шаньдэ может назначить тебя губернатором Гонконга, если ты поможешь ему свалить премьера Чена.

— Ты сошел с ума, — выпалила она по-английски.

— Тан говорил об этом в тот последний раз, когда я его видел в Шанхае. На красной джонке, сразу после того, как ты сошла на берег. Он сказал, что его выбор губернатора для Гонконга падет на какого-нибудь прогрессивного деятеля, чтобы помешать Китаю повернуть назад к старым, коррумпированным, пустым обещаниям, которые так часто давались. Назначение компетентной деловой женщины, со связями китайского компрадора с Пекином и Шанхаем, и к тому же сторонницы и доверенного лица нового премьера покажет Западу, что безопасно вкладывать инвестиции в Гонконге.

— Чепуха. Полный бред. — Идея была абсурдной. — Он никогда не выберет женщину, а если вдруг и выберет, то не такую молодую, как я. Может, какую-нибудь гранд-даму типа Лидии Дэйм или Селины Чжоу, — сказала она наугад, вспомнив двух матрон, которые были заметными фигурами в деловой и политической жизни Гонконга. — Но только не беременную, незамужнюю женщину за тридцать.

— Не забывай, что Тан сам очень молод. И Гонконг тоже очень молодой город. Тан сказал, что его губернатор должен быть деловой персоной — такой, как ты, и долго жить в Гонконге, быть молодым, незаурядным и в то же время твердым…

— Тебе не нужно подкупать меня ради помощи Китаю.

— Я только говорю тебе то, что слышал.

— Из всех людей ты лучше других должен знать меня, — запротестовала Вивиан. У нее было такое ощущение, словно Ма ее предал. Все это звучало так, будто он забыл о всех сражениях, которые она выиграла для Китая, о том, сколько раз она рисковала. — Ты же знаешь, как было трудно бороться. И мне не нравится твой намек, что я честолюбива.

— Я просто говорю тебе то, что слышал от Тана. А что касается честолюбия, я никогда не сомневался, что ты честолюбива — ты болеешь за честь Китая.

Пораженная, она сказала:

— Мой отец никогда не был высокопоставленным партийным функционером, как ты, Ма Биньян. Ты никогда не знал, каково находиться у подножия пирамиды. У тебя нет права напоминать мне о преданности. Для тебя это всегда было игрой.

Ма улыбнулся.

— Мой отец не был человеком принципов, как твой отец, Вивиан. Преданность я обнаружил только в себе — самостоятельно. Ты принимала как должное сокровища, которых у других никогда не было.

Вивиан повесила голову.

— Мне очень жаль. Извини. Я не могу. Да и потом я просто не гожусь на роль губернатора. У меня нет квалификации, нет административных способностей и опыта — никакого политического опыта. Деловое сообщество увидит в этом назначении Китаем меня дурной знак. Ужасный.

— Тан выделил тебя, — настаивал Ма. — На него произвело впечатление, как ты управлялась с компанией «Лекко» Аллена Уэя.

— Хорошо, тогда скажи Тану, что оставить на этом посту Аллена Уэя — самый лучший способ успокоить мировое деловое сообщество. А что до его высказывания о назначении губернатора — ты преувеличиваешь. Тан может назначить такую женщину, как я, на пост официального консультанта, но не губернатора, не главы исполнительной власти.

Ма Биньян быстро продолжил:

— Тогда почему бы тебе не попросить его о должности в «Лекко»?

Она знала, что студенческий лидер будет говорить что угодно, лишь бы уговорить ее. Он был умный, скорым на язык, поэтому и прожил так долго. Она была его последней возможностью вернуть доверие Тана. Она знала все это. И проблема для нее была в том, как сильно ей хотелось поверить ему.

— Что именно сказал Тан?

— Тан сказал — я цитирую его: «Я дам Гонконгу шанхайскую женщину».

Ее сердце заколотилось от открывавшихся перспектив. То, что она может сделать… имея твердое место в правительстве… при поддержке прямых личных связей с высшими чинами в Пекине, — то, что они все смогут сделать… что изменится в Китае в новом столетии, в которое вступает страна…

— Конечно, — сказал Ма Биньян, — сначала Тан должен столкнуть Чена с поста премьера. А для этого ему нужна вся помощь, какую он только сможет найти.

— Конечно.

Глава 35

Уолли Херст тяжело дышал от влажной полуденной жары, подавляя уколы страха, когда он вытянул шею, чтобы различить «Инвернесс» Макфаркаров в бесчисленном море джонок и сампанов, сновавших туда-сюда по «убежищу от тайфунов» Козвэй Бэя.

— Прихватили с собой?

— Что?

— Ну, не знаю — то, что вы собираетесь отдать Тану, — выдавил он из себя. — Вы сказали, что пытаетесь вовремя открыть отель «Голден Экспо», и я решил, что у вас есть кое-какие материалы для Тана, я прав?

Он взглянул на ее сумку через плечо.

Викки потрогала пальцами ожерелье. Китайский компрадор нервировал ее своей суетливостью.

— Расслабьтесь, Уолли. Мы не сойдем с катера, если будет небезопасно.

— Извините. Толпы нервируют меня.

— Да, наверное, круто на китайской стороне.

— Очень, — засмеялся он напряженно. — Иногда я удивляюсь — зачем я ввязался в такой бизнес.

Его жена вращала своими воровато-подкрашенными глазами, как испорченный ребенок. Викки подумала, что отзыв ее отца об уме Лин-Лин был необычно щедрым и снисходительным, и она гадала — имеет ли Херст хоть малейшее понятие о том, что он у нее под каблуком.

Она доводила Викки до помешательства своей непрерывной болтовней о храбрости Тана Шаньдэ, о возможностях маневренности моторных яхт в «убежище», слухах о вторжении Народно-освободительной армии и трусости смутьянов, которые, как она сказала, заслуживают того, чтобы их шлепнули, за исключением их вожаков, которых сначала нужно пытать. Все это извергалось с определенной наивной сметливостью и оживленностью, что, может, и было бы мило минут на пять, но не в такой сумасшедший день, особенно когда столбы дыма поднимались то там, то здесь на берегу гавани. «Инвернесс» запаздывал, и бесчисленные лодки стремились к выходу из «убежища». Она охотно бы избавилась от Лин-Лин, если б не ее кузен-телохранитель у Тана.

— Вон катер! — закричала Лин-Лин с радостным взвизгом и чмоком в ухо Уолли, отчего колени китайского компрадора стали слабеть.

Викки велела, чтобы «Инвернесс» подобрал ее, Уолли и Лин-Лин и подбросил через гавань в «убежище от тайфунов» в Ематее, где они попытаются пересечься с Таном на пути его в Монг Кок. Длинный катер с головой дракона скользил среди джонок и выруливал к причалу для сампанов. Ай Цзи подвел катер к пирсу.

— Не швартуйся! — крикнула Викки.

Она заметила нечто, на что не обратили внимание остальные, — внезапно начавшееся повальное движение джонок к выходу из «убежища». Она боялась этого весь день, потому что существовало только два выхода в море, да и все равно все суда не смогли бы одновременно быстро выбраться из «убежища», если б поползли какие-нибудь новые слухи и довели до паники владельцев лодок.

— Прыгайте, Уолли! Поплыли!

Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу, пока матросы помогали слишком грузному Уолли и пикантной, но атлетической Лин-Лин забраться на борт. Потом она прыгнула сама, отвергая предложенную руку, и закричала:

— Поплыли! Ай Цзи! Живей! Живей!

Ай Цзи завел мотор и направил катер к выходу из «убежища». Вид тонкого, как игла, «Инвернесса», быстро скользящего между двух широкодонных джонок, похоже, напугал владельца скоростной моторной яхты, она замедлила ход, и они нырнули в образовавшийся проем, выигрывая время. Руль был забрызган многочисленными бисеринками сверкающей воды. Ай Цзи прибавил ходу, и вскоре они уже неслись через залив к Коулуну.

— Привет, Викки!

Она вздрогнула от удивления и обернулась.

— Вивиан!

Позади любовницы ее отца навис Ма Биньян.

— Как ваша голова? — усмехнулся он.

Викки игнорировала студенческого лидера.

— Вивиан, что вы здесь делаете? Вы вернулись?

— Я плыла из аэропорта, надеясь застать вас в клубе.

— Зачем?

— Я вернулась, чтобы отвезти вас к Тану.

— Уолли уже везет меня.

— Уолли?

— Все в порядке, — вмешался Херст. — Мы собираемся пересечься с ним в «убежище от тайфунов» в Ематее. Лин-Лин сделает так, что мы пройдем сквозь охрану.

Вивиан посмотрела на Лин-Лин, потом опять на Викки.

— Я хочу помочь.

— Я понимаю. Но уже все устроилось. Кроме того, за Таном всегда ходит хвостом толпа, куда бы он ни отправился. Вам правда лучше в нее не влезать.

— Они полюбили его на мосту, — усмехнулся Уолли. — Теперь он будет держать речь перед антиповстанческой демонстрацией профсоюзов.

— Но все же я попытаю счастья, — сказала холодно Вивиан.

Викки старалась встретиться взглядом с китаянкой, но ей не удалось. Они думали об одном и том же: если Вивиан привезет ее к Тану, Вивиан достанутся лавры и благодарность Тана; но если Викки доставит доказательства ее отца сама, Тан будет считать Викки орудием падения Чена и своим спасением. Для Викки это был шанс, который выпадает раз в жизни — стать «старым другом» нового премьера: связь, которая сделает ненужными сотни окольных безрезультатных переговоров Макфаркаров и подмажет многие сделки, а еще окончательно смоет все пятна с англичанки-гуйло.

Голос Уолли Херст звучал так, что было ясно: он вполне осознавал, как много может выиграть. Стреляя недружелюбными взглядами в сторону Ма Биньяна, он сказал:

— Все уже схвачено, Вив. Партийный лидер ждет, что я и Лин-Лин представим ему тайпана и поручимся за нее.

— Простите меня, но я осмелюсь сказать, что партийный лидер Тан гораздо охотнее примет мои ручательства за тайпана, потому что он не раз просил меня представить ее ему.

— Беда только в том, — сказал Херст, — что тебе придется пробиваться сквозь охрану, чтобы добраться до Тана, и только Лин-Лин нам может в этом помочь.

— Мы без труда доберемся до Тана Шаньдэ, как только он увидит меня, — настаивала Вивиан.

— Проблема в том, увидит ли он тебя вообще в давке строительных рабочих. Оставь это мне, Вив. Мы справимся лучше.

— Викки, могу я присоединиться к вам? — спросила Вивиан.

— Почему вы вернулись? — ответила вопросом на вопрос Викки.

— Ту Вэй Вонг зашевелился. Он сделал шаг. Остановить его важнее всего остального.

Опять Вивиан взглянула на Уолли и его жену. Но когда стало ясно, что они не отвяжутся и Викки не велит им устраниться, она ответила, обращаясь только к Викки. Она была более резкая, чем привыкла видеть Викки, и была настолько воодушевлена, что даже передразнивала мимикой своих врагов из компании Чена.

— Ту Вэй откопал нашего старого приятеля Ву и некоторых других и предложил «настоящему старому другу премьеру Чену» некую сделку.

— Какую сделку?

Катер быстро приближался к Коулуну, огибая опустевший причал, чтобы подойти к западному берегу полуострова.

— Мисси! — окликнул ее Ай Цзи, стоявший у руля. — Тайпан!

Он держал радиотелефон.

— Тан не будет в Ематее.

— Проклятье! Где же он?

— В Монг Коке.

— Скажи, чтобы машина ждала нас у причала. Какую сделку — опять спросила она Вивиан.

— Ту Вэй предложил остановить беспорядки.

— Как может оностановить беспорядки? Никто не уверен, что Тан сможет.

— Он уж точно начал их, — вмешался Ма Биньян. — И кто в Гонконге пойдет против него, если триады намеренно проговорились, что поддерживают его? Тайные общества будут только рады помочь Ту Вэю. При нем они будут процветать.

— Что вы имеете в виду — при нем?

— В обмен на то, что он остановит беспорядки, — ответила Вивиан, — он потребовал, чтобы его назначили губернатором независимого города-государства Гонконг.

Вивиан использовала термин «город-государство» в тот день, когда они познакомились на «Вихре», — вспомнила Викки, — в июле, год назад.

— Полностью автономного Гонконга — за исключением внешней политики, — объяснила Вивиан. — Ту Вэй будет единоличным правителем, его слово — законом, полиция — его личной армией, весь город — его городом.

— Чен никогда не согласится на это, — перебил ее Уолли. — Китай не откажется от Гонконга.

— Китай сам закрыл себе все двери во внешний мир со времен кровавой пекинской бойни, — горячо подытожила Вивиан. — Все двери, кроме Гонконга. Конечно, Чен и его сторонники твердой рукой не примут реальных перемен, но они нуждаются в Гонконге, чтобы он продолжал быть открытой дверью Китая на Запад. Ту Вэй убедил кормчих жесткой линии, что он вернет назад бизнесменов-гуйло, в чьих инвестициях нуждается Китай.

— Но ведь этому не бывать?!

— Это как Шанхай по новой. Шанхай до Освобождения. Ту Вэй не больше чем шанхайский гангстер. В Шанхае бандиты коррумпировали полицию и запугали рабочих и сами поставляют их иностранным компаниям. Гонконг будет как дом без окон, без дверей. Все будут платить Ту Вэю за протекцию и защиту. И гуйло будут мириться с этим, пока смогут торговать и заниматься бизнесом.

— Чушь собачья! — отрезал Херст. — Пекин обещал единый Китай со времен Освобождения. Как Чен может позволить существовать Гонконгу?

— Они упакуют это в традиционный язык. Помните, Викки, как я сказала вам, что Вьетнам и Корея были вассальными государствами Срединной империи? Они придумают нечто подобное. Ту Вэя назначат каким-нибудь «низкокланяющимся-до-самой-земли»перед «императором».Он будет отдавать дань уважения партии и пекинскому правительству, а фактически будет свободен править этим городом как своим королевством.

Викки кивнула, вспомнив, как ее отец считал, что Ту Вэй принадлежал к «Зеленой банде», правившей Шанхаем.

— Я уже вижу, каким привлекательным это должно казаться для западных корпораций.

— Прежде чем вам это тоже покажется привлекательным, — ответила Вивиан, — вспомните, какое место вызанимаете в его сердце. Макфаркары могут закрыть ему дверь и оставить ключ в замке. Я надеюсь, климат Англии вам нравится больше, чем мне.

— Я не забываю, — сказала Викки. — Но боюсь, что если правда то, что вы сказали, то уже слишком поздно. То, что у меня есть для Тана, больше ему не может помочь. Чен назначит Ту Вэя губернатором тут же, как только триады Ту Вэя остановят беспорядки. Ту Вэй отвел от себя наш удар. У Тана не будет времени довести доказательства отца до сведения достаточного количества китайских бюрократов, которые могли бы надавить на Чена и вынудить его ретироваться.

— Чен не сможет сладить с бандой.

— Но вы только что сказали, что Ту Вэя остановят банды.

— Дело не только в гонконгских бандах. Есть еще пекинские банды, кантонские банды, шанхайские банды. Они повсюду в Китае. Все, что нужно сделать Тану, — это разослать ваши доказательства по факсу старейшинам из «Комитета пяти». Доказательство того, что Чен и его шайка обескровливали Китай много лет на суде улиц. Партийные патриархи мгновенно поймут, что Чен должен уйти или Китай взорвется. Не забывайте, студенческое восстание восемьдесят девятого года вылилось в национальное демократическое движение, когда люди узнали, что правительственная клика нажилась на том, что отдала коммерческие права на остров Хайнань японцам. Они были в такой ярости, что потеряли страх. А теперь положение дел в Китае еще хуже. Люди набросятся на любую мишень, которая станет видимой. Патриархи партии будут до смерти напуганы тем, что, имея примером пылающий Гонконг, люди совсем сойдут с ума. Сорвутся с цепи.

— Чен раздавит их.

— Мы так не думаем, — ответила Вивиан. — Армия все еще не оправилась после последних событий. «Комитет пяти» знает, что ему будет трудно убедить генералов, что им больше интересна «стабильность», чем поддержка китайского народа.

— Китайский народ опять будет истекать кровью, если вы ошибаетесь, — сказал Уолли замогильным голосом.

— Давайте лучше сосредоточимся на происходящем сейчас. Гонконг уже истекает кровью. Давайте остановим кровотечение… Опять я спрашиваю вас, Викки: могу я поехать с вами? Вам может понадобиться моя помощь.

— Тайпану с нами отлично, — сказал Уолли. — Правда, Лин-Лин?

— К Тану может рваться слишком много людей, — сказала Лин-Лин. — Может быть, беременной леди лучше быть дома?

Стремительный «Инвернесс» врезался в «убежище от тайфунов» в Ематее. Джонки сновали так же хаотически, как и в Козвей Бэе. Викки велела Ай Цзи направляться к «лендроверу», ждущему на пирсе. Он был обклеен большими переводными картинками-буквами и флажками, что указывало, что это машина прессы. Она попросила ее у Аллена Уэя вместе с разрешением пересекать полицейские кордоны.

— Тан или храбрец, или дурак, — сказала она, опять обращаясь к Вивиан, когда катер подваливал к «лендроверу». — Он не думал о том, что Ту Вэй может превратить его компанию в новые беспорядки?

— Гонконг — последний шанс Тана, — сказала Вивиан. — Ему нечего терять.

— А как насчет его жизни? — спросила Викки, думая об их жизнях тоже, если толпа обезумеет.

— Несмотря на все его злоключения, Тан об этом не думает. Кроме того, его будут хорошо охранять. У полиции было время подготовиться. Это тоже их последний шанс. Что вы решили, Викки? Могу я поехать с вами?

— Слишком много народу, — запротестовала Лин-Лин. — Это небезопасно.

— Да, похоже, соберется жуткая толпа, — согласился Уолли. — Я против, Вив.

Викки не знала, что она выиграет, взяв ее с собой. Но Уолли и Лин-Лин явно не хотели брать Вивиан, были очень взволнованы и недовольны. Еще более странная мысль пришла в голову Викки. В Китае, по крайней мере, было нехорошо и неправильно брать сторону чужаков, настроенных против семьи. А Вивиан — к лучшему или к худшему — должна была вот-вот стать членом их семьи, достаточно только взглянуть на ее живот. А что до завоевания доверия Тана, то, может, будет даже лучше прибыть с ними обоими — и с Уолли и с Вивиан, и предоставить Тану самому делать выводы, когда она — и только она — лично отдаст ему оптическую дискету отца.

— Вивиан едет с нами.

Лин-Лин злобно бросилась к телефону и вернулась с сообщением, что Тан не поехал в Ематей из соображений безопасности. Следующим по плану у партийного лидера была речь перед строительными рабочими около строящегося жилого массива недалеко от железнодорожной ветки Коулун — Кантон, в миле отсюда в глубь берега.

— Он встретится с вами в полицейском автобусе после.

— Если мы туда пробьемся.

Они залезли в «лендровер».

— Предлагаю, — сказал Ма Биньян, — чтобы гуйло сели между нами.

Викки села между ним и Вивиан. Уолли пристроился впереди между шофером-китайцем, племянником старого Пина, и Лин-Лин.

Когда «лендровер» вырулил в плотный поток транспорта прочь от «убежища от тайфунов», Викки опять одолели мрачные мысли. Ей казалось невозможным, что они смогут подобраться близко к Тану. Вивиан протянула Викки свой шарф, чтобы спрятать ее яркие белокурые волосы.

— Ни к чему провоцировать местных жителей, — усмехнулась Викки, получив в ответ на это слабую улыбку Вивиан.

Десять тысяч китайских рабочих сгрудились на Ватерлоо-роуд, которая была естественной границей районов Монг Кок и Ематей. Широкая улица была похожа на движущееся море белых маек и хлопчатобумажных широких рабочих брюк и тощих, но крепких мускулов. Были полицейские кордоны, открытые для машин «скорой помощи» и прессы, потому что все гонконгское правительство уповало на хорошую рекламную шумиху, но все равно «лендроверу» понадобилось полчаса, чтобы проехать семь или восемь кварталов, все время объясняясь с полицией.

Наконец Ватерлоо-фоуд уперлась в необъятную строительную площадку. Викки подумала, что сто тысяч человек могли свободно рассыпаться по этому пространству и залезть на леса, чтобы слушать Тана Шаньдэ.

Воздух был наэлектризован ожиданием, и эмоции могли легко вылиться в другом направлении. Полиция была повсюду — формирования по сорок человек — как взвод Чипа, вооруженная до зубов. Полицейские казались хмурыми, потому что оказались между толпой в поле их зрения и Народно-освободительной армией, которая, они знали, припрется, если они сами не могут контролировать ситуацию.

Снайперы с винтовками посматривали вниз с крыш, над головами стрекотали вертолеты. Как и на Ватерлоо-роуд, в кордоне был проход для полиции и машин «скорой помощи» и поэтому ожидали, что Тан прибудет или с Натан-роуд, или вертолетом.

Вместо этого он совершенно неожиданно приехал по железной дороге, что стало ясно, когда полицейская колонна появилась с Ватерлоо-роуд, с востока. Сидя высоко в «лендровере», который остановился в нескольких ярдах от Натан-роуд, Викки увидела белый фургон гонконгской полиции, на котором развевался китайский флаг. Тан выпрыгнул из машины и отверг помощь, когда карабкался на крышу фургона. Он поднял мегафон и посмотрел на толпу.

На партийном лидере была его «визитная карточка» — рубашка с отложным воротником и спортивный пиджак, который обвис от влажной жары. Он поднял обе руки, демонстрируя свой знаменитый отсутствующий палец, и произнес одну-единственную фразу, вызвавшую бурю восторга.

— Что он сказал?

— Он приветствовал их. Говорит, что он — свой, такой же как и они.

Восторги становились все громче, и долгое время Тан просто ждал.

— Блестяще, — выдохнул Ма Биньян. Лицо его сияло.

— Черт побери, как мы доберемся до него?

Лин-Лин что-то сказала Уолли. Он повернулся к Викки:

— Вон полицейский автобус.

Большой голубой автобус с надписью «Полиция» на боку проезжал сквозь окно в кордоне с Натан-роуд меньше чем в пятидесяти футах от них.

— Это наши парни. Пошли к ним. Они приведут Тана, когда он закончит.

В поле зрения Викки появилось лицо — широкое, жесткое, с плоским носом и со знакомой сумасшедшинкой в глазах — и так же неожиданно пропало в толпе.

— Я пойду первым, — сказал Ма Биньян.

— Отличная мысль, — подхватил Уолли. — Лин-Лин, держись поближе к великану. Все в порядке. Пора идти.

— Подождите.

— Тайпан, нам надо идти. Тан уже достаточно наговорился для того, чтобы не ударить в грязь лицом. Скоро он закончит.

Слова Херста отбросили мысли Викки назад в «Кантон-клуб». Она вспомнила гангстера из триад, хлебавшего бренди и требовавшего: «Ты не дашь мне покрасоваться?»Гангстер из триад, которого Стивен вырубил ледяной улыбкой. Она стала разыскивать его глазами, но он исчез.

— Пошли, — сказал Херст. — Он не будет нас ждать.

— Мы должны идти немедленно! — подхватила Лин-Лин.

Викки колебалась. За весь ее разговор ни Уолли, ни его жена ни разу не спросили, какое отношение имеют эти разговоры о доказательствах ее отца к получению роды для отеля. Неужели они уже знали?

— Немедленно! — потребовала Лин-Лин. Ее глаза бегали туда-сюда, как пара диких животных в клетке. Уолли схватился за ручку дверцы машины так, что пальцы побелели.

Они никак не могли знать, что она несет Тану. Если только Уолли не выдал ее отца Ту Вэй Вонгу.

Она колебалась, вспоминая, как глупо она напустилась на Мэри Ли. Она вытянула шею и стала опять разглядывать толпу в поисках триадовцев, но толчея поглотила его, как капля воды исчезает на сухой земле.

— Тан заканчивает, — сказала Вивиан. — Он умоляет их разойтись с миром.

Толпа разразилась еще одним счастливым ревом.

Если Уолли Херст предал ее отца, тогда эта встреча была ловушкой, чтобы она захватила с собой доказательства отца и Ту Вэй Вонг мог бы каким-нибудь образом сцапать их. Вот почему их могли ждать триады. Только неожиданное появление Ма Биньяна и Вивиан спасало ее так долго, как и то, что она приготовила свою собственную машину. Но ей придется расчитывать только на себя, когда она выйдет из машины. И даже если ей чудесным образом, при помощи Вивиан, удастся добраться до Тана, у триад наверняка есть сотни людей для самоубийственной атаки, лишь бы не дать использовать эти материалы.

— Пошли! — крикнул Уолли.

— Подождите.

Она должна защитить и Тана, и доказательства. Это означало передать их Тану, не приближаясь к нему, и отвлечь от него триады. Но единственным способом сделать это было дать Вивиан шанс передать их самой. Новая мысль пронзила ее. Стала бы она так разговаривать с Мэри Ли, если бы та не была китаянкой? После стольких лет жизни на Востоке она по-прежнему играет не по тем правилам, которые позволяют ей так обращаться с людьми, если они не белые. Отбросив размышления, Викки взглянула на Вивиан.

Ма Биньян взялся за дверцу.

— Вивиан, вы и Ма Биньян останетесь в машине. Выходить наружу — безумие. Я пойду с Уолли и Лин-Лин.

Вивиан казалась пораженной.

— Вы обещали…

Викки сняла свое ожерелье-кулон с драконом и надела его на Вивиан.

— Просто на случай, если меня убьют здесь, это для ребенка.

— Вы обещали…

— Только если это будет девочка. Если родится мальчик, вы будете носить его сами.

Вивиан казалась озадаченной.

Ма Биньян начал протестовать. Викки положила свою руку на его руку.

— Позаботьтесь о Вивиан. Она кажется такой толстой, что может родить близнецов.

Вивиан дотронулась рукой до кулона с полуулыбкой замешательства. Викки, как никто другой, из присутствующих хорошо знала, что ребенок был упомянут в завещании Дункана потому, что тесты показали, что это его ребенок. И эти же тесты гарантировали, что это девочка, и притом одна. Что за секрет скрывался в любимом кулоне Викки?

— Процитируйте ребенку поэта, — сказала Викки, позволяя Уолли открыть дверцу.

— Какого поэта?

— Лао-цзы. «Та, у которой глаза открыты… бессмертна».

Вивиан смотрела, как пальцы Викки словно невзначай пробежали по дракону и коснулись его зеленого глаза — оптической дискеты, на которую ее ювелир заменил нефритовый. Вивиан осторожно кивнула. Лин-Лин напряглась, чувствуя, что между Вивиан и Викки что-то происходит.

— Почему? — спросила Вивиан. — Ведь вы так любите его.

— Оно должно остаться в семье, — ответила Викки. — Пойдем, Уолли. Пойду прямо за тобой, Лин-Лин.

Херст с силой открыл дверцу, и Викки вылезла вслед за ним в толпу. Это было похоже на купание в горячем песке.

Лин-Лин подождала Викки и подошла почти впритык к ней сзади, Уолли Херст прокладывал дорогу среди низкорослых кантонцев, рвавшихся поближе к Тану. Им потребовалосъ пять минут, чтобы преодолеть расстояние в пятьдесят футов до полицейского автобуса.

Она тщетно искала триадовского гангстера, но заметила других похожих на крутых парней из «Кантон-клуба».

— Уже пришли, — Уолли приглашал ее пройти сквозь заслон нескольких полицейских, охранявших автобус. Он нажал на дверцу. Она мгновенно открылась. Викки пошла за ним и Лин-Лин вверх по ступенькам. Внутри, когда дверца закрылась, гул толпы немного стих, и кондиционер был словно подарком небес.

— Сюда, — сказал отчетливый голос по-английски. Господи, что, если она ошиблась и неожиданно встретится лицом к лицу с Таном с пустыми руками? Их провели и посадили сзади водителя в форме. Часть сидений была убрана. Оружие, противогазы и баллоны с водой были свалены в кучу. Завыла сирена, загудел мотор, и секундой позже автобус проехал сквозь открытый проход на Натан-роуд.

— Куда мы едем?

— В «Волд Оушнз-хаус».

— Простите, не поняла?

— Сядьте, Викки, — сказал Херст. — Мне очень жаль, извините меня за это, но жизнь не так проста.

— Вы везете меня к Ту Вэй Вонгу?

— Сядь, — сказала Лин-Лин, и что-то в ее голосе было достаточно пугающим, чтобы заставить Викки сесть.

— А как насчет полиции?

— Я не вижу никакой полиции.

Она сидела тихо, а автобус ехал вперед и вскоре добрался до запруженного Кросс-Харбор Танл, а потом повернул на запад к Центральному району.

Она не видела смысла сопротивляться — здесь были Уолли Херст, Лин-Лин, водитель и несколько мужчин; она скорее ощущала, чем видела их присутствие на задних сиденьях. Когда автобус наконец закатил в тень гаража «Волд Оушнз-хауса», она делала то, что ей велели, и шла за Херстом и Лин-Лин к лифту. К тому самому лифту, в котором она ехала к офису Ту Вэя в ту ночь, когда переиграла его, похитив Стивена. Она содрогнулась.

От одного взгляда на Уолли Херста ее страх улетучился.

— Вы убили моего отца.

Херст облизнул губы:

— Ваш отец сам себя убил. Я был просто пешкой в игре.

— Заткни эту суку, — сказала Лин-Лин.

Херст побагровел, опять облизнул губы и посмотрел в замешательстве на Викки, которая сказала:

— Она так сильна в постели, или просто ты такой подлец?

Лин-Лин схватила ее волосы и дернула изо всех сил, таща Викки в нефритовую кабину лифта. Когда китаянка отпустила ее, Викки совершенно ничего не видела от слез. Ее сердце бешено колотилось. Она боролась с собой, пытаясь сохранить достоинство, но лишь наполовину пришла в себя, когда дверь открылась. Викки сорвала с головы шарф Вивиан и стала тереть пальцами свой пылающий скальп, стараясь разогнать боль и страх. Она должна как-то выиграть время, чтобы Вивиан добралась до Тана.

Глубокий голос Ту Вэй Вонга прокатился по необъятному офису, чуть дрогнув от удовлетворения:

— Чье сердце ты принесешь мне на этот раз, дочь тайпана?

Глава 36

Тяжелая тишина, бесценные ковры, шедевры искусства, ревниво спрятанные от постороннего взгляда, как и то, что может здесь произойти. Никто не узнает. Лин-Лин толкнула ее в спину. Уолли взял ее руку. Викки стряхнула его и бросила украдкой взгляд на часы. Меньше часа прошло с тех пор, как она отдала Вивиан свой кулон-дракон.

Они подвели ее к тиковому столу, где ждал Ту Вэй Вонг. Викки смотрела на него, подавляя страх. Она заговорила первой, обращаясь к переводчику, стоявшему возле сидящего тайпана:

— Спросите своего тайпана, знал ли он моего отца в Шанхае?

Ту Вэй перебил переводчика и ответил по-английски:

— Колониальные господа не якшались с уличными парнями в старом Шанхае.

— Отец моего отца был клерком.

— Никто не станет брать такси до луны, хотя она и ближе солнца.

— Просто вы были примерно одних лет, оба из одного города и так явно ненавидели друг друга.

Ту Вэй посмотрел на нее пристальным взглядом.

— Если б я знал, кто такой Макинтош еще в Шанхае, он никогда бы не добрался до Гонконга живым.

— Что…

Он свирепо перебил ее:

— Отдай мне материалы, которые передал тебе отец.

— Какие материалы?

— Я велю раздеть тебя донага и обыскать. Лин-Лин будет больше, чем довольна, выполнить эту работу.

Викки почувствовала, как китаянка зашевелилась рядом с ней.

— Твой отец собирал доказательства, чтобы использовать их против меня. Я хочу получить их.

— У меня нет доказательств, — запротестовала Викки. Она прокручивала в мозгу варианты, как можно вернуть его к разговору о Шанхае, когда он рявкнул:

— Лин-Лин!

— Да, Лаое?

— Найди их.

— Что вы имели в виду, говоря, если бы знали, кем был мой отец?

— Вором.

— Вором? Дункан Макинтош? Я так не думаю.

— Спроси свою мать.

— Извините, не поняла. — Лин-Лин подошла к ней. Ту Вэй дал ей знак подождать, он казался заинтригованным озадаченностью Викки. — Спросить мою мать?

— Она знает, кто вор.

— Вор? Что было украдено? Я не могу спросить свою маму. Вы скажете мне.

Она была одновременно сбита с толку и чувствовала облегчение от того, что он так явно заинтересовался ее замешательством. Ту Вэй разглядывал ее с ледяной улыбкой.

— Это дело прошлое, которое не значит для тебя ничего. Наша борьба в настоящем. Лин-Лин, сними с нее одежду и найди их.

— Найти — что?

— Я недавно узнал, вероятно, твой отец уменьшил в размерах документы — те, которые мне нужны, Он затолкал их на оптическую дискету. Мне говорили, что она очень маленькая. Ты могла без труда спрятать это в своем теле.

Ноги Викки задрожали, и она не могла остановить эту дрожь. Он сверлил ее своими глазами. Тихая комната, казалось, стала еще мертвенно тише. Где-то сзади тикали часы. Лин-Лин сжала сильную ладонь на ее руке, пальцы давили на кожу. Уолли Херст переминался с ноги на ногу и прочистил горло покашливанием.

Ту Вэй Вонг выстрелил черными глазами в китайского компрадора. Уолли застыл, и Викки поняла, что здесь она не найдет помощи. Китайский компрадор был рабом своей юной жены, которая была — слишком очевидно — рабой Ту Вэя.

— У меня есть доказательства.

— Отдай их мне.

— Я скажу, где они, если вы скажете, почему назвали моего отца вором.

При виде ее явного отступления все чувства исчезли из глаз Ту Вэя, и он смотрел на молодого тайпана Макинтошей-Фаркаров так, словно она вообще не существовала. Ее предложение торговаться вызвало у него презрение.

— Лучше я полюбуюсь, как Лин-Лин отыщет их.

— Они не на мне.

— Ты должна была взять их с собой, чтобы отдать Тану.

— И, используя вашу мерзкую фразу, не «во мне».

— Ах… Британская гранд-дама ловит меня на слове. Туземцы докучали вам, дочь тайпана? «Китайский мужчина» был дерзким и наглым? Вы велите его высечь или украдете еще больше его земель?

Она достала его, поняла Викки, как нельзя достать сильнее человека, названного сэром Джоном Вонг Ли самой английской королевой.

— Я сказала «мерзкую» и имела в виду мерзкую.

Лин-Лин сжала, как клещами, руку Викки, и ей стало больно.

— На кушетку, дочь тайпана!

Лин-Лин потащила Викки, но Ту Вэй щелкнул пальцами, и Лин-Лин разжала пальцы. Ее раскрашенное лицо внезапно окостенело от ужаса: хозяин обратил свои тлеющие глаза на Викки.

Викки заговорила первой:

— Вы стыдитесь своей расы.

— Стыжусь? Стыжусь моей расы? Да как ты смеешь? Тебенужно стыдиться. Вы бросили Гонконг, когда выжали из него все. Предавая нас, вы можете состряпать сделки с коммунистами.

Викки наклонила голову и промолчала.

— Мне стыдно за поведение Великобритании, — допустила она. — Но я — не Великобритания. Я — Виктория Макинтош. Вы лучше других знаете, что Макинтоши-Фаркары рискуют всем, чтобы не бросить Гонконг. И мы не единственные иностранцы, остающиеся на нашей земле.

— Украденной нашей земле — так будет правильней. Вы ограбили Китай, навязали нам свои порядки.

Казалось, Ту Вэй почернел от ярости, когда он стал рассуждать противным голосом о гуйло, воровавших шедевры китайского искусства. Его голос становился все глубже, все звучнее, а черты лица сложились в выражение, которое напоминало Викки не что иное, как самодовольного каэнэровского чинушу, требовавшего раболепного земного поклона, причитавшегося ему по должности. Этот бич китайской бюрократии казался странным образом очень уместным в гангстере.

— Вы разгромлены, — заключил Ту Вэй. — Вы подавлены, вы уничтожены.

— Помогая сотню лет таким людям, как вы, Вонг Ли. Выпродавали свой опиум — мы просто возили его. Выпродавали рабочих-кули. Выпоставляли рабынь для борделей.

Она отдала бы год своей жизни за еще один взгляд на часы.

— Ты осмеливаешься проклинать меня за британский колониализм?

— Такие, как вы, делали грязную работу.

— Ты не знаешь, дочь тайпана, что творилось в Китае.

— Зато я знаю, кто это делал. Коррумпированные чиновники и китайские гангстеры.

— И англичане не могли ничего с этим поделать?

— Мы проводили реформы, — парировала Викки. Вы — нет. Мы запретили опиум. Мы запретили рабство. Мы очистили ваши воды. Мы покончили с вашими пиратами, мы строили ваши железные дороги, создавали ваши пароходные компании. Мы дали вам возможность торговать, добывать пищу в голодные годы, попытаться стать современным обществом мирным путем. Но всегда были китайцы — такие, как вы, которые шли окольным путем, ставили палки в колеса и находили способ топить своих же собратьев.

— И будучи англичанами, — сказал Ту Вэй с густым сарказмом, — вы были уверены, что правы.

Викки наконец украдкой взглянула на часы, уверенная, что он не даст ей больше тянуть время.

— В тысяча восемьсот восьмидесятом мой прапрадед решил торговать механическими жатками. Он погрузил одну на небольшое суденышко и повез вверх по Жемчужной реке, чтобы попытаться продать. Вы знаете, что ему сказали чиновники в провинции Гуандун?

— Они велели отвезти эту чертову штуковину восвояси.

— Вы знаете почему?

— Могу догадаться, — улыбнулся Ту Вэй. — Эта штука экономила труд. И чиновники должны были задать вопрос — и совершенно правильный, — что крестьяне будут делать со свободным временем, которое у них появится после того, как не нужно будет жать руками.

— Они могли бы использовать свободное время для того, чтобы учить своих детей, выращивать для себя больше риса и овощей, заниматься хозяйством, ремонтировать инвентарь, расширять свои дома.

— Но чиновники знали другое, — сказал Ту Вэй. — Они знали, что крестьяне воспользуются своим свободным временем, чтобы бунтовать.

— Как раз такие рассуждения и убеждают англичан или любых других людей Запада и дают им полную уверенность в том, что они правы. И делают их счастливыми, что они тоже вносят свою лепту в очистку Гонконга от того, что вы называете «исконно китайским». И от подобных людей.

— Гонконг, — повторил он, смакуя название, — ваша последняя вотчина. Последнее поражение британского колониализма.

— Поражение? Гонконг — не наше поражение, — Викки вдруг ощутила яростную гордость, поднимавшуюся в груди. Все это время она говорила, чтобы говорить и тянуть время. Но внезапно она почувствовала, что это нечто, во что она может безраздельно верить, нечто, о чем говорила ее мать в прошлом году — в то утро, когда Викки прилетела из Нью-Йорка.

— Почти сто пятьдесят лет во всем Китае было одно крохотное место — только одно, где китайский народ мог молиться своим богам, беречь свою культуру, день изо дня кормить своих детей, спать спокойно в своих постелях и чтить своих предков без чувства ужаса, что это может в любой момент кончиться по любой прихоти вояк-самодуров или боссов «Зеленой банды», революционеров или коммунистов-бюрократов. Это место — Гонконг. Британский Гонконг.

Рот Ту Вэя дрогнул и ожил. Он ухватился за край стола и затрясся с такой злобой и яростью, какую Викки никогда не видела ни в одном мужчине или женщине. Она подумала, что никогда не поймет, как ей удалось разбудить такой накал чувств в самом могущественном тайпане города. Но Ту Вэй ответил ей голосом, клокотавшим ненавистью и болью.

— Твой отец украл мою жену.

— Что-о?

Но она поверила сразу. Конечно. Первый роман ее отца. Простая английская девушка. Мать Стивена. Неудивительно, что это чудовище продолжало любить своего сына. Любовь, жившая тридцать пять лет после ее смерти, сказал Стивен.

— Мать моего сына Стивена, которую я обожал. Твой отец украл ее, использовал и, когда выжал все, отшвырнул ее. Я старался вернуть ее, но она не хотела. Она не хотела никого. Он разбил ее сердце, и она умерла.

Если и существовало что-то, чем можно было наслаждаться в этот момент, так это сознанием, что она не даст Ту Вэю возможность узнать, как ее отец оплакивал свою «вышвырнутую» любовь всю оставшуюся жизнь.

— Мой отец догадывался, что вы знали?

— Они думали, что каким-то образом все может вот-вот открыться.

— И вы отомстили.

— Медленно, — сказал Ту Вэй Вонг. — И выгодным образом, — добавил он с мрачной усмешкой. — Было просто изобрести разные способы заставить страдать Дункана Макинтоша.

— Но вы допустили ошибку, когда пытались вовлечь его в выкачивание денег на строительстве ваших яхт.

— Я выполнил свои обязательства в этом торге. Я рассказал тебе о краже Дункана Макинтоша. Теперь ты скажешь мне, где спрятана дискета.

— Она у Тана, — ответила Викки, зная, что протянула так долго, как только смогла.

Ту Вэй мягко рассмеялся.

— Я переоценил тебя, дочь тайпана. Ты лгунья, и притом безмозглая. Лин-Лин.

— Я отдала ее Вивиан Ло в машине, а она отдала Тану, пока я ехала сюда с Уолли и его миленькой женой.

— Нет! — выпалил Уолли Херст.

— Лин-Лин! — рявкнул Ту Вэй Вонг.

Хватаясь, как безумная, за сумку Викки, Лин-Лин ответила молниеносной фразой на кантонском.

— Нет, — опять повторил Уолли. — Она ничего не отдавала…

Внезапно он замолчал.

— Что случилось, китайский компрадор?

— Господи, она дала Вивиан свой кулон!

— Золотой дракон с нефритовым глазом, — сказала Викки. — Только один глаз больше не из нефрита.

Ту Вэй Вонг побелел:

— Ты врешь!

— Слово чести англичанки, я не лгу. В этом очень просто убедиться. Нужно только узнать, где теперь Тан.

Ту Вэй Вонг схватил телефон, быстро поговорил, швырнул трубку и стал ждать, глядя зловещим взглядом на Лин-Лин и Уолли Херста. Телефоны начали звонить. Он брал одну за другой трубки, слушал, ронял слово-два и брякал их назад. После двадцати минут загадочных переговоров кости его скул отпечатались белыми пятнами на его коже. Его взгляд уперся в Уолли Херста.

— Тана поселили в отеле «Пенинсула». Он окружен Королевской полицией Гонконга и офицерами службы безопасности КНР, преданными ему. Он постоянно на связи с Пекином по телефону, телеграфу и факсу. Сегодня вечером ожидается назначение на пост в партии.

— Какое назначение?

— Премьер Чен устраняется немедленно по состоянию здоровья. В следующем году он выйдет в отставку. Политбюро «Комитета пяти» убедило его, что китайский народ не примет меньшего.

— Но как он мог сдаться так легко?

Голос Ту Вэя стал сварливым.

— Легко? Может, ему не улыбается появиться на экранах телевизоров на скамье подсудимых в наручниках или провести остаток дней за решеткой.

— Но его друзья… сторонники — сеть, которую он так долго плел?

— Он оказался в изоляции. Те из его «старых друзей», у кого на пятках крылья, заводят себе новых друзей. Члены «клуба» перекрашивают себя. Власть — иллюзия, мистер Херст. Нечто, что американцам предстоит понять.

— А как насчет Тана?

— Конечно, он будет премьером.

— А что с Гонконгом?

— Назначение ожидается.

— И каково оно будет?

Ту Вэй открыл свой стол и вытащил грубо сработанный нож с рукояткой из ротанга. Викки показалось, что его сделали, заточив кусок металла о камень. Ту Вэй встал со стула и пошел, опираясь на трость. Тяжело дыша, он наклонился над столом и взял нож. Переводчик пошел за ним, когда он стал огибать стол, волоча ноги.

— Пойдемте со мной, мистер Херст. Я приобрел дивную ширмочку времен династии Цин, которая может вас заинтересовать.

— Кто будет назначен в Гонконге, тайпан?

Ту Вэй обернулся:

— Откуда я могу знать, кого назначит премьер Тан, мистер Херст? Я потерял всех моих старых друзей. Вы не можете ожидать, что к вечеру я найду новых.

Он опять двинулся по комнате, направляясь туда, где рядом с его личным лифтом стояла расписная ширма, на которой были изображены корабли императора, плывущие по Большому каналу.

— Лин-Лин, приведи дочь тайпана. Ей это тоже может понравиться.

Лин-Лин взяла Викки за руку, но на этот раз ее хватка была чуть-чуть менее грубой, и Викки почувствовала, что китаянка дрожит. Какое-то время все они стояли напротив ширмы, как гости на коктейле, ждущие, когда хозяин расскажет им интересную Историю о художнике или о том, как она попала в его руки.

Ту Вэй что-то пробормотал переводчику, и тот убрал драгоценную ширму, за которой обнаружилась еще одна дверь лифта в панелях стен. Ту Вэй поднял свою трость и проворно нажал кнопку вызова. Открылась дверь в темную пустую шахту. Вверх на восемьдесят этажей стремился воздух с теплым душком мусора.

Уолли Херст попытался отскочить. Ту Вэй остановил его, подняв нож и направив его в лицо Херста.

— Лин-Лин!

Лин-Лин развернулась в боевом полукруге, одна нога оторвалась от ковра, пальцы ноги полетели в Уолли, и американский китайский компрадор исчез с криком, который летел за ним хвостом, как длинная веревка.

— Кто следующий? — спросил Ту Вэй Вонг голосом спокойным, словно смерть.

Викки будто приросла к ковру, она в шоке неотрывно смотрела на пустое место там, где только что Уолли Херст встревоженно переминался с ноги на ногу, как озадаченная панда. Лин-Лин подошла к ней.

Трость Ту Вэя взлетела резко и быстро и уткнулась в лицо китаянки. Контактные линзы слетели с глаз, блестнув на свету. Отшатнувшись назад с выражением полного изумления, она прошептала:

— Лаое, — и молча упала в шахту.

Викки не могла дышать. Все случилось очень быстро, гораздо быстрее, чем штормовая волна слизала Хьюго. Она в ужасе закрыла глаза, и неожиданно в памяти всплыл образ ее матери, ведущей «Вихрь» на восток, совсем одинокой в море. Викки ухватилась за этот образ, задержала его, чтобы черпать из него силу.

Ту Вэй заговорил опять. Она слышала его словно с далекого расстояния, когда он сказал:

— Хватит с меня дураков и девчонок, которые слишком много знают. А теперь ты, дочь тайпана. Что знаешь ты?

Она открыла глаза, и они были ясными.

— Я знаю, что вы никогда не убьете меня.

— В таком случае ты ничего не знаешь.

— Позвольте мне уточнить. Я знаю, что вы не убьете меня в ближайшие полгода.

Ту Вэй казался заинтригованным и немного осторожным.

— О чем это ты болтаешь?

— Я ношу под сердцем первенца вашего первенца.

Глава 37

— Ты лжешь.

— Вы сказали, что я лгу насчет дискеты, но я сказала правду. Вы раньше станете губернатором ада, чем Гонконга. Почему я должна лгать сейчас?

— Ты скажешь что угодно, чтоб спасти себя.

Ту Вэй Вонг поднял свою трость. Викки увидела, что у нее стальной конец. Сбоку от нее и немножко сзади запах мусора поднимался вверх из подвалов «Волд Оушнз-хауса» — теплый и надоедливый. Она посмотрела на переводчика. Его лицо было бесстрастным, словно она и Ту Вэй обсуждали финансовый вопрос или речь шла о сдаче внаем, а не о ее жизни. Она почувствовала, как сжались мышцы, но здесь некуда было бежать. Она должна отстаивать эту ложь.

— Да, я скажу или сделаю все, что угодно, чтобы спасти мое тело. Я не могу ожидать, что вы поймете, но это самое важное для беременной женщины. Я буду лгать, чтобы спасти этого ребенка. Вашего внука.

— Существуют тесты.

— Приведите врача, — парировала она. Время, надеялась Викки, на ее стороне. Сейчас, когда Чен собирает в Пекине чемоданы, глава «Волд Оушнз» должен будет увязнуть в проблемах своей безопасности. Он должен найти себе защиту, выпестовать новых друзей и зарыть хвосты, прежде чем какому-нибудь ревностному служаке в Пекине стукнет в голову потрясти ведущего гонконгского капиталиста. Викки попыталась встретиться с ним глазами. В ответ она не увидела ничего.

— У меня много внуков.

— Детей тоже, — согласилась Викки. — Но вы любили только одного.

— Не будь так уверена. Я не могу ждать, чтобы британская гуйло понимала китайскую семью.

Викки взглянула на разверстую шахту.

— Думаю, вы продемонстрировали любовь к своим сироткам.

Она бросила взгляд в сторону переводчика — наверняка одного из них, но выражение лица парня не изменилось.

Тем временем по губам Ту Вэя скользнула насмешливая улыбка, исказившая красивые черты его лица.

— Даже если ты и беременна, откуда я знаю, что это его ребенок?

— Сомневаюсь, что Уолли Херст был вашим единственным шпионом. Вы знаете каждую секунду моей жизни с тех пор, как убили моего отца. Вы чертовски хорошо знаете, что, кроме Стивена, у меня никого не было.

Ту Вэй сверлил ее глазами. Она застыла неподвижно, как смерть, рядом с молчавшим переводчиком, боясь вздохнуть. Конец трости поблескивал, как язык змеи. Викки, словно загипнотизированная, смотрела на нее, колени ее тряслись. Ту Вэй ткнул пальцем кнопку, но промазал; тогда он ткнул еще раз, и двери шахты, скользя, сомкнулись.

Он отвернулся и пошел, прихрамывая, к окнам. Казалось, это путешествие могло занять несколько часов. Наконец он добрался и остановился, переводя дух, — его силуэт вырисовывался на фоне гавани и Коулуна. Огни города начали мерцать, когда упала темнота. В отдалении, на севере, холмы Китая оставались темными и мрачными.

— Оставь меня. Уходи.

Викки бросилась к двери, прежде чем он передумает. Переводчик обогнал ее, открыл дверь и проводил к лифту. Его голос был пропитан неприязнью. Он запросто мог быть тем, кто звонил по поводу племянниц.

— Слухи, которые невозможно проверить, что китайский компрадор неожиданно эмигрировал со своей женой, вызовут смятение в бизнесе грузовых авиаперевозок.

— Скажите своему тайпану, что я не стану распространяться насчет Уолли Херста и этого порочного «ребенка». Скажите ему, что это его добыча. Скажите еще, что я сожалею только о том, что мой отец не дожил до того дня, когда увидел бы его поверженным.

В первый раз переводчик обнаружил какую-то эмоцию. Она казалась похожей на сожаление.

— Поверженным? Простите меня, мисс, но боюсь, что вы размечтались. Ту Вэй всегда будет занимать свое место на побережье Китая.

— Как крысы на торговой пристани, но не в доме правительства.

Один из зеленых «роллс-ройсов», обслуживающих отель «Пенинсула», был припаркован у парадного входа «Волд Оушнз-хауса» — нос к носу с машиной Королевской полиции Гонконга. Три инспектора-китайца сидели в автомобиле, слушая, как их шеф спорит с Вивиан До на тротуаре:

— …И я повторю опять, мадам, что полиция не ломится в дверь без ордера на обыск. На меня обрушился целый шквал звонков от ваших друзей из самых высоких мест, но пока я не получу в руки ордер, я не стану нарушать закон. Это все еще британский Гонконг, и останется им на ближайшие, — он посмотрел на свои часы, — на ближайшие шестьдесят восемь часов, а не паршивый Пекин. Ах! Вон и молодая леди — она не похожа на девушку в расстроенных чувствах.

Он коснулся пальцами фуражки:

— Добрый вечер, тайпан!

— Викки? С тобой все в порядке?

— Я хочу выпить.

Она забралась в машину и рухнула на мягкое кожаное сиденье. Вивиан встревоженно залезла вслед за ней. Ма Биньян прыжком занял свое место.

— Здесь есть бар. Может, я найду для вас бокал вина.

— Виски.

— Мы подключили полицию сразу, как только смогли, — сказала Вивиан. — Как тебе удалось выбраться?

— Сообщила ему, что беременна от Стивена.

— Это — правда?

— Я лгала, как леди. Ма Биньян, вот это— виски. Откройте его. Спасибо. Вот стакан. Не нужно льда. Спасибо.

Она поднесла стакан к губам.

— …О Господи… Он убил Уолли Херста. Заставил Лин-Лин столкнуть его в шахту. Спихнул ее вслед за ним.

Она сделала еще один большой глоток виски и протянула стакан Ма Биньяну:

— Еще.

Больше она не стала пить — только покачивала виски внутри бокала, думая и одновременно стараясь не думать. Вивиан смотрела на нее, не отрываясь.

— С тобой все в порядке?

— Я жива. А это дорогого стоит… Как с беспорядками?

— Усмирены. Тан стал просто героем. Уже поползли слухи, что «Комитет пяти» назначит его премьером.

— Это правда? Чен сдается?

Они стали обмениваться подробностями: Викки передала им все, что узнала от Ту Вэй Вонга, а Вивиан и Ма Биньян — то, что слышали в комнатах около номера Тана в отеле «Пенинсула».

— Чен потерял армию.

— Ты уверена?

— Тан — на вершине; это будет длинная ночь, но все кадры утрясутся по своим местам.

— Дай мне телефон.

— Кому ты звонишь?

— Я хочу первой поздравить Аллена Уэя.

Она набрала его личный телефон.

— Дебби? Это Викки Макинтош. Могу я с ним поговорить?.. Аллен, я очень счастлива и хочу, чтобы ты знал: мой отец был бы счастлив тоже… Правильно… Время двигается вперед… Что? Вивиан? Ты шутишь… Хорошо. Скоро увидимся.

Она повесила трубку и стала внимательно рассматривать китаянку.

— Вивиан! Аллен говорит, что Тан велел ему назначить тебя официальным консультантом.

Вивиан казалась смущенной.

— Это была целиком идея… Тана. Я до сих пор удивлена.

— Итак, ты знаешь. Господи… Отлично, прими мои поздравления. Я уверена, ты отлично справишься. И должна сказать, Макфаркарам не повредит иметь совладелицу-мамочку в правительстве.

Викки засмеялась.

— Еще раз поздравляю, Вивиан. Это просто чудесно… Что такое? Что-то не так? Ты не кажешься счастливой — что-нибудь с ребенком?..

— Викки.

— Что?

— Я не знаю, как сказать.

— Скажи прямо. В чем дело?

— Тан Шаньдэ готовит меня к тому, чтобы служить будущему Гонконга. Он хочет, чтобы я была заметной фигурой в деловом сообществе так же, как и в правительстве, чтобы показать иностранным бизнесменам, что Китай приветствует и поощряет свободное предпринимательство в Гонконге.

— Так оно и будет. Мы придумаем для тебя более важный и звучный титул у Макфаркаров, и я организую назначение на директорство в английских компаниях и скажу Альфреду Цину, если он купит-таки эту проклятую Китайскую башню, чтобы он тоже для тебя что-нибудь придумал. Тан абсолютно прав. Ты молода, надежна в бизнесе, и ты — женщина. Ты символизируешь собой перемены к лучшему.

— Он хочет, чтобы меня сделали исполнительным директором Макфаркаров.

— Что? Это полный бред. Он не может сделать тебя исполнительным директором Макфаркаров. Мы найдем тебе несколько титулов, которые будут звучать и пышно, и впечатляюще в деловом отношении, но не должность исполнительного директора. Мы очень тесная компания с чисто семейным руководством. У тебя уже есть голос — благодаря ребенку. Директорство даст тебе слишком много власти. Говоря откровенно, я буду работать с тобой, я нуждаюсь в твоих советах, но я — тайпан и собираюсь остаться им и впредь. Мой отец никогда не делил свое лидерство ни с какими директорами, и я тоже не собираюсь.

— Тан настаивает.

— Тан может себе настаивать до посинения. Да и потом, что он собирается делать со мной? Отправить меня в Монголию? Это просто сотворит чудеса для его нового имиджа. Китайский лидер бросает за решетку деловую женщину, которая сопротивляется ограблению своей компании. Отлично! От Тана будут шарахаться все бизнесмены.

— Все не так просто.

— Все оченьпросто. Макфаркар — это семейный хан Макинтошей-Фаркаров. Моя маленькая сестра — твой ребенок — будет членом семьи. Тан — нет. И ты тоже — нет, в этом смысле. У тебя есть половина. Но мой отец назначил меня тайпаном. Я — тайпан до тех пор, пока сама не отступлю, а я не отступаю.

— Викки, извини меня. Я не просила Тана об этом. Это была его идея.

— Откуда он выкопал эту идею — посадить тебя на трон именно в этом борющемся за выживание хане? Никто не может отнять его у меня, Вивиан. Кажется, ты не понимаешь. Даже премьер-министру Китая это не под силу, если только, конечно, он хочет увидеть, как все до единого западные бизнесмены сбегут из Гонконга.

— Тебе нужна питьевая вода, чтобы открыть отель «Голден Экспо» Макфаркаров, и постоянная лицензия на паромы и катера?

— Конечно. Без этого нам крышка. О чем это ты?

— Ты хочешь иметь доступ к китайской рабочей силе?

— Ты знаешь, что да.

— Макфаркары получат воду и разрешение на паромы, когда я буду назначена директором. И мистер By покончит с нашими проблемами.

— Мистер By? Его отдадут под суд, не так ли? Он будет тановским коррумпированным экспонатом номер один.

— Нет, By и Тан пришли кое к каким компромиссам.

Что? — Викки посмотрела на Ма Биньяна, который неожиданно стал казаться очень потрепанным.

— Тану пришлось пойти на некоторые уступки, чтобы получить поддержку «Комитета пяти». Мне это нравится не больше, чем вам, и в один прекрасный день, я надеюсь, By получит по заслугам. Но сейчас очень важна стабильность.

Викки в отвращении покачала головой:

— Ничего не изменилось.

— Ничего не изменилось полностью, — сказала Вивиан. — Но мы приблизились к выходу из тьмы.

— Предположим, я отказываюсь? — спросила Викки. Но она знала, что опальные отели попадут в руки судебных исполнителей. Банки начнут угрожать и требовать уплаты других ее долгов. Макфаркары пойдут на дно.

— Таким способом ты защитишь справедливость.

— И Фиона свой доход, — грусто задумалась Викки, когда катастрофа проникла в ее сознание. — И моя мама. Даже Питер и Мэри потеряют, если я откажусь.

— Извини. Это не моя идея.

— Но отлично работает на тебя, не так ли? — Викки старалась ответить, но ее голос умолк, прежде чем она смогла докончить фразу.

— Прости меня, — прошептала Вивиан. — Но все не так плохо, как ты изображаешь. Ты по-прежнему тайпан.

— До тех пор, пока ты, Питер и Мэри позволите мне быть им.

Вивиан отвела взгляд. По правде говоря, было бы гораздо лучше для хана, если бы Викки самоустранилась. Она не питала иллюзий по поводу поражения Ту Вэй Вонга. Он оставался могучим врагом и обязательно нанесет ответный удар по Викки, помешавшей осуществиться его мечтам.

— Я подумаю, — пробормотала Викки. Она горько кляла себя. Старый друг Тан и старый друг Вивиан. Как она была тупа, что даже не заметила, как это грядет. Это была такая же подлость, какую задумал By, и Викки была также бессильна ей помешать. С таким же успехом она могла бы сражаться с целым Китаем. Слезы побежали по ее лицу, и она была слишком сломлена, чтобы скрыть их. У нее было такое чувство, словно она потеряла все.

Когда она смогла говорить опять, она произнесла:

— Я устала. Я еду домой.

— Мы отвезем вас, — сказал Ма Биньян, поворачиваясь к шоферу.

— В Нью-Йорк?

— Нет, нет, нет, — начала Вивиан. — Останься, нам нужны гуйло, нам нужно, чтобы они остались.

— Этой гуйло нужны длинные каникулы. Я собираюсь уехать на год или больше. Я еду домой.

— Твой дом здесь.

— Я так не думаю. До свидания, Вивиан. Чтобы с ребенком все было хорошо.

— Ты не можешь бросить нас сейчас. Этот первый год — решающий, переломный.

— Вы подбросите меня в яхт-клуб? Мне нужно подготовить мой шлюп.

— Шлюп? — Вивиан и Ма Биньян обменялись озадаченными взглядами, словно гадая, все ли дома у Викки после стольких потрясений.

— Если моя мама может плыть в Англию, значит, полагаю, я могу плыть в Нью-Йорк.

— Ты сошла с ума. Викки, ты потрясена тем, что пришлось увидеть и пережить.

— В сущности, я чувствую себя чудесно. Даже свободной.

Она сидела тихо, когда машина пробиралась сквозь сверкающий Центр к Ваньчжаю. Когда они подъезжали к Козвэй Бэю, промелькнувший золотистый «Макфаркар-хаус» вызвал у нее новые слезы.

— Есть две вещи, которые я должна сказать тебе, Вивиан… Две вещи, которые сказал мне отец. Он сказал, что ты заставляешь его почувствовать, что он живет. А еще он предостерегал меня присматривать за тобой. Мне очень жаль, что я его не послушала. Оба раза.