Девять плюс смерть равняется десять

Глава 6

Макс отправился на поиски Латропа. Он задержался в каюте Б-37 с целью убедиться, что в бутылке чернил нет никакой тайны. Это была обычная бутылка с синими чернилами хорошо знакомой американской марки, которые можно купить где угодно за десять-пятнадцать центов. Бутылка была полной и выглядела так, словно ее еще не открывали. Макс и коммандер Мэттьюз вылили немного чернил в умывальник, чтобы взглянуть на них.

Было двадцать пять минут одиннадцатого. Ветер и море понемногу успокаивались, и, хотя «Эдвардик» еще качало, движения корабля стали медленными, ритмичными и почти бесшумными. Впрочем, тишина угнетала не менее, чем шум полчаса назад, но она позволила Максу быстро найти Латропа, который напевал что-то в салоне в полном одиночестве, аккомпанируя на рояле самому себе.

За роялем он выглядел великим позером, делая размашистые жесты, во время которых манжеты рубашки высовывались из рукавов смокинга.

Латроп прервал песню и обратился к Максу:

– Присаживайтесь и разрешите недавний спор между Хупером и мною. Французские офицеры всегда носят головные уборы в помещениях? Я знаю, что так делают детективы и иногда евреи. Но почему французские офицеры? У меня есть теория насчет этого парня Бенуа. Он в самом деле призрак…

Зычный голос Латропа и бренчание рояля проникали в самые дальние уголки салона. Учитывая ситуацию, они звучали почти непристойно. Но Макс нашел способ это прекратить.

– Не могли бы вы сразу же спуститься в каюту Б-37? Кто-то убил миссис Зия-Бей.

Последовало гробовое молчание. Руки Латропа застыли на клавиатуре. Потом он обернулся. На его шее четко обозначились морщины, а лицо выглядело теперь таким же старым, как аккуратно причесанные седые волосы.

– Значит, в этой истории с метанием ножа что-то было, – сказал он.

– Очевидно.

– Убита? Господи! Как?

– Ей перерезали горло. Пока что мы не нашли никакого оружия.

– Я не желаю в этом участвовать, – заявил Латроп, ударив мизинцем по клавише.

– Но капитан хочет, чтобы вы пришли. Он ждет вас в каюте.

– Меня? Но почему? Что я могу сделать? Боже мой, неужели мне не достаточно забот?

– Правда ли то, что вы сказали нам утром? Насчет того, что знаете все об отпечатках пальцев?

– Да, правда. – Латроп присвистнул. – Вы имеете в виду, что нашли отпечатки? В этом я согласен вам помочь.

– Мистер Латроп, я бы хотел, чтобы вы ответили мне на один вопрос. Вам он может показаться глупым. Вероятно, это всего лишь моя нелепая идея. Скажите, можно ли подделать отпечатки пальцев?

– Нет, – ответил Латроп после небольшой паузы.

– Вы в этом уверены? В детективных историях всегда так поступают, чтобы навлечь подозрение на невиновных.

– Знаю. Но ведь вас интересует правда. Конечно, возможно довольно хорошо репродуцировать отпечаток. Но подделка не обманет эксперта, не говоря уже о том, что не выдержит химического анализа. Если не верите мне, загляните в Гросса. Он является высшей инстанцией. Если мне не изменяет память, Гросс утверждает, что неизвестен ни один случай использования поддельных отпечатков.[8] – Латроп сделал паузу. – А теперь, молодой человек, я хочу знать, почему вы просите меня об этом.

Макс коротко обрисовал ему факты.

– Только помалкивайте, – предупредил он. – Чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше. Впоследствии…

– Ш-ш! – зашипел Латроп.

Булькающие звуки и сменившее их бормотание, как если бы кто-то пробуждался от дремоты, заставили Макса обернуться. Мистер Хупер из Бристоля спал на высоком парчовом стуле. Свет тусклой лампы едва касался его. Короткое толстое тело прижималось к спинке стула, возвышавшейся над его головой, а подбородок опустился на грудь. Коротко стриженные волосы серо-стального цвета были темнее закрученных усов, вздрагивающих при каждом движении губ. Щеки порозовели от послеобеденного бренди. Опущенные веки придавали лицу почти детское выражение, а руки были сложены на животе.

– Говорите тише, – сказал Латроп. – Старик неважно себя чувствует. Его сын очень болен, поэтому он и спешит домой. И все же…

– Все же – что?

– Кто-то убил эту женщину.

Макс впервые осознал, что они приближаются к зоне ужаса, подобно тому как корабль приближался к зоне субмарин. Но он попытался отогнать это ощущение.

– Ну? Вы пойдете в каюту Б-37?

– Естественно. Сделаю все, что смогу. Вы тоже пойдете туда?

– Не сейчас. Я должен найти эконома, а он – отыскать фотографа. Вы спускайтесь первым. Но, строго между нами, что вы думаете о ситуации с отпечатками пальцев?

Латроп поднялся из-за рояля. Он выглядел обеспокоенным.

– Я склонен согласиться с вашим братом. Какой-то псих… ну, вы понимаете. Мы должны добраться до него. Но полагаю, теперь будут допрашивать каждого. «Где вы были в такое-то время?»

– Едва ли всех, учитывая наличие отпечатков.

– Лично я не могу подтвердить свое алиби, – усмехнулся Латроп. – Большую часть времени я провел на палубе, несмотря на погоду. Единственным человеком, с которым я говорил, и то в начале вечера, была кудрявая девушка, которая утром лежала с морской болезнью. Стюард сказал мне, что ее фамилия Четфорд.

– Особа с рыбьей физиономией в белом меховом манто?

Латроп уставился на него:

– То есть как это с рыбьей физиономией? Она очень красивая и хорошо воспитанная. Правда, я говорил с ней недолго, но она показалась мне приятной девушкой.

– От таких только боль в затылке.

Латроп снова недоуменно уставился на него, но Макс сам удивлялся своему тону. Словно давая выход чувствам, он вложил в эти слова всю злость, проистекавшую из совсем других причин.

– Ладно, ладно, – усмехнулся Латроп. – Хотя не понимаю, почему вы так взъелись на бедняжку. Сейчас я спущусь к вашему брату.

Макс мрачно кивнул.

Когда он подъезжал в лифте к офису эконома на палубе «В», в его голове эхом звучало слово «бедняжка». Кабинет оказался закрытым, но клерк эконома, сидящий рядом перед кучей паспортов и формуляров, дал ему указания.

– Здесь его нет. Если он не в салоне и не в курительной, вы, вероятно, найдете его в каюте мистера Кенуорти – Б-70 по левому борту.

Именно в этом месте Макс и нашел эконома. Его громкий хохот, сменяемый куда более тихим сардоническим смехом собеседника, был слышен за закрытой дверью каюты. На стук Макса отозвался собеседник:

– Если это Уолшингем, то убирайтесь. Я не могу выносить даже вида яичницы-болтуньи. Если вы мне еще раз ее принесете, я вымажу ею вашу физиономию.

Макс открыл дверь. Мистер Гризуолд – судовой эконом – был толстым добродушным на вид мужчиной в больших очках и с улыбкой от одного уха до другого. Он удобно расположился в кресле возле койки больного и курил сигару.

– Входите, – пригласил эконом. – Не обращайте внимания на мистера Кенуорти. Он немного расстроен.

– Расстроен? – отозвался достопочтенный Джером Кенуорти. – Черт бы вас побрал, я умираю, и это никого не заботит. – Он повернулся к Максу: – Прошу прощения. Я думал, это Уолшингем – стюард, который страдает иллюзией, будто постоянная диета из яичницы-болтуньи, даваемой в случае необходимости насильно, способна исцелить любой недуг – от простого несварения до бубонной чумы. Не оставляйте дверь открытой. Входите и будьте свидетелем того, как я испускаю дух.

Позднее Макс узнал от эконома, что его любимым развлечением было доставать Джерома Кенуорти. Но молодой человек был болен по-настоящему. В течение суток он не мог принимать никакой пищи и выглядел соответственно.

Достопочтенный Джером, один занимавший просторную трехместную каюту, лежал, откинувшись на мятые подушки и устало глядя на дверь. Это был тощий долговязый парень, чьи преждевременные морщины и бледность были лишь частично обязаны болезни. Прядь волос падала ему на один глаз, а восьмиугольные очки без оправы придавали обманчиво серьезный вид. Но глаза и рот свидетельствовали о чувстве юмора, даже если сейчас оно оказалось на заднем плане. Эконом пускал дым в его сторону.

– Я не шучу, Гризуолд, – сказал молодой человек. – Я не могу это выносить.

Улыбка исчезла с лица эконома.

– Что именно?

– Говорю вам, я умираю, – с серьезным видом прошептал Кенуорти. – Недавно я попробовал встать и тут же шлепнулся. Это произошло, когда вы пытались сыграть со мной одну из ваших идиотских шуток…

– Чепуха. Я не играл с вами никаких шуток.

Кенуорти плюхнулся на спину и закрыл глаза.

– Гризуолд, – обратился он к потолку, – я признаю, что вы имеете права расквитаться со мной за то плавание в августе. Но не сейчас. Подождите, пока я смогу дать сдачи. Это в десять раз хуже самого жуткого похмелья, какое у меня когда-либо было. – Внезапно вспомнив о присутствии Макса, Кенуорти повернулся на бок и открыл один глаз. – Прошу прощения. Чем могу вам помочь?

– Простите за вторжение, – в свою очередь извинился Макс. – Я искал эконома. Его зовет капитан.

Гризуолд выпрямился.

– Чего ради я вдруг понадобился старику? – недоверчиво осведомился он.

– Не знаю, но дело, кажется, серьезное. Можете пойти к нему сразу?

– Должно быть, кто-то перерезал ему горло, – беспечным тоном заметил эконом. – Я к вашим услугам. – Поднявшись, он повернулся к Кенуорти: – Не хочу, чтобы кто-нибудь думал, будто я мешаю пассажирам принимать пищу. И, честное слово, я не знаю, о чем вы говорите. Повторяю: я не играл с вами никаких шуток.

Кенуорти снова закрыл глаза.

– Убирайтесь, – злобно огрызнулся он. – Я вышколил Уолшингема и проделаю то же самое с вами. Убирайтесь и больше не приходите. Мы не шутим.

– Да, но что такого я сделал?

Кенуорти опять открыл один глаз.

– Некоторым кажется забавным надеть противогаз, внезапно открыть дверь и уставиться на меня, и именно в тот момент, когда эту старую калошу мотало из стороны в сторону, а я отдавал концы.

Эконом недоуменно заморгал:

– Противогаз?

– Вот именно. Не видел ничего подобного с тех пор, когда у меня была белая горячка в Майами. Это свиное рыло глазело на меня и не шевельнулось, когда я с ним заговорил.

– Вы серьезно?

– Еще как. Убирайтесь.

– Старина, даю вам честное слово, что я никогда…

– Слушайте, – прервал Кенуорти. – Я специально выбрал каюту напротив уборных. Ровно через минуту я схвачу халат и помчусь туда со скоростью триста восемьдесят пять миль в час, так что не попадайтесь на моем пути. Иными словами, если вы не понимаете намек, сжальтесь над страданиями сильного мужчины и идите по своим делам.

– Но…

– Вон!

– Простите, старина. Я пришлю к вам доктора.

– Только попробуйте, и я запущу в него яичницей. Я хочу побыть один.

Толкая перед собой Макса, эконом выключил свет, вышел в коридор и закрыл дверь.

– С этим парнем всегда одно и то же, – виновато произнес он, когда они шли по коридору. – Мы с Крукшенком обожаем его поддразнивать.

– Вы имеете в виду, что он постоянно видит людей в противогазах, открывающих дверь и смотрящих на него?

Эконом усмехнулся:

– Вероятно, он пытается свести со мной счеты. Вы читаете детективы?

– Очень часто.

– Во время прошлого плавания я сказал Кенуорти: «Если вы хотите кого-то отравить, это лучше всего сделать на лайнере. Подождите, пока у жертвы начнется морская болезнь, и дайте ей яд. Она будет чувствовать себя все хуже и хуже, а врач станет только улыбаться и предписывать побольше сухого печенья. В результате жертва умрет, прежде чем кто-нибудь успеет что-то заподозрить». Мистер Кенуорти позеленел, услышав это… – Гризуолд осекся, вероятно осознав, что говорит с братом капитана «Эдвардика». Его смех перешел в кашель. – Но я не хочу, чтобы вы думали… – быстро начал он.

– Нет-нет.

– Так что хочет от меня старик? И где он?

Беспечное выражение исчезло с лица эконома, когда Макс объяснил, в чем дело.

– Хорошо, – кивнул он. – У меня в офисе есть чернильный валик для снятия отпечатков пальцев. Мы можем расположить их на карточках, указывающих места в столовой. У фотографа тоже имеется подходящий аппарат. Скажите старику, что мы придем через пять минут. Прошу прощения. – И эконом начал спускаться к своему офису.

Макс остался на площадке перед лестницей. Стеклянные витрины сувенирной лавки напротив были освещены, хотя лавка уже давно закрылась. Рядом находилась парикмахерская, тоже уже закрытая. Макс уставился на ряды сувенирных зажигалок, кукол, ножей для бумаги и орнаментов, демонстрируемых в витринах. Как и Кенуорти, ему не показалось забавным, когда кто-то неожиданно коснулся его плеча сзади.

– Добрый вечер, – поздоровался доктор Реджиналд Арчер. – Интересуетесь сувенирами? Наверняка думаете о какой-то леди?

– Да.

– Надеюсь, я вас не напугал?

– Нет.

Доктор Арчер, очевидно, поднялся по лестнице. Он кутался в плотный белый махровый халат и вытирал полотенцем редкие мокрые волосы. На его босых ногах были шлепанцы. При этом он добросовестно нес спасательный жилет.

– Поплавал в бассейне на палубе «Д», – объяснил доктор.

– Господи, уже без четверти одиннадцать! Я пробыл там больше часа.

– Хорошо поплавали?

– Великолепно! – Лицо доктора лучилось добродушием.

– Сначала мешала качка, но потом она успокоилась. Я чувствую себя другим человеком. Нет ничего лучше физических упражнений – и душа, чтобы ощущать себя по-настоящему чистым. Этой ночью я буду спать крепко.

«Мне это вряд ли удастся после зрелища перерезанного горла», – подумал Макс.

– Больше не будет метания ножей?

– Что-что? А! Надеюсь, что нет. – Доктор Арчер огляделся вокруг. – Это палуба «Б», не так ли?

– Да.

– Значит, я поднялся слишком высоко. Моя каюта на палубе «В». Иногда я бываю рассеянным. – Он зевнул и извинился. – Пора ложиться. Неплохой день. Увидимся завтра. Доброй ночи.

– Доброй ночи.

«Эдвардиком» постепенно завладевали негромкие ночные звуки. Корабль качался сонно, как колыбель. Море тихо шелестело. Повернувшись, Макс зашагал по коридору правого борта к своей каюте. Из-за двери каюты Б-37 доносились спорящие голоса. Околачивающиеся снаружи испуганный стюард и еще более испуганная стюардесса делали вид, что не подслушивают. «Как же я устал, – думал Макс. – Эконом и фотограф скоро придут, так что я сделал все, что мог. Сейчас я пойду в свою каюту, сяду и закрою глаза. Фрэнк несколько минут сможет обойтись без меня».

Он открыл дверь. Несмотря на его неаккуратность, все вещи были разложены по порядку призраком стюарда, которого никогда не видели за работой. Постель была разобрана. Над умывальником горела тусклая лампочка. Макс присел на край койки, снял с плеча спасательный жилет, прислонил трость к гардеробу и прижал ладони к раскалывающейся от боли голове. Подушка манила к себе. Не будет никакого вреда, если он полежит пару минут, чтобы расслабиться. Макс растянулся на постели. Через полминуты он заснул.