Джангар

Сказывают: пребывал на востоке хан.

Звался Хара Кинясом жестокий хан —

Поработитель семи надземных держав,

И покоритель семи подземных держав,

И предводитель сильнейших в мире бойцов,

Богатырей, прославленных храбрецов,

Мощный властитель необозримой страны,

Края, не тронутого руками войны

На протяженье семи поколений земных.

Телохранители хана: последний из них

Справится с целым тюменом богатырей.

Если Киняс выезжает с охраной своей -

Едет вокруг двенадцать тысяч бойцов,

Если ж Киняс почивает в охраной своей

Сказочной башне — двадцать тысяч бойцов

Попеременно стоят у дворцовых дверей.

Чтобы никто не сумел причинить вреда

Грозным дружинам доблестных богатырей,

Около ставки стоят на цепях всегда

Барс и гиена, чьи неподвижны зрачки,

Барс и гиена, рвущие всё на куски,

Что попадется им в лапы. Когда ж по ночам

Их выпускают на волю, спускают с цепи,

Не подступиться бесчисленным силачам

Тысячи стран к воротам ставки: в степи

Камни — и те дрожат от рева зверей!

Самые славные рати богатырей,

Самые стойкие - в беспорядке бегут,

Самые храбрые - без оглядки бегут.

В башне, прекрасной, как марево поутру,

Сто богатырских кругов сошлось на пиру.

Чревам уже становилось от яств тяжело,

Черной арзой изнутри великанов жгло,

Шумной беседе, казалось, удержу нет.

Стали походы высчитывать за сто лет.

Стали разведки высчитывать за шесть лет.

Руки свои потирая, дружину свою

Взглядом окидывая колдовских очей,

Пальцами всеми похрустывая десятью,

В трепет испытанных приводя силачей,

Молвил Киняс: «На подлунной тверди земной

Может ли кто-нибудь состязаться со мной?»

Тут богатырь, по прозванью Беке Цаган

Ставший грозою ста двенадцати стран,

Силой прославленный в странах шести владык,

Храбрый Цаган, который сражаться привык

С множеством львов, убивая каждого льва,-

Молвил Хара Кинясу такие слова:

«Страны подлунной земли, до которых коню

Можно добраться,— силе своей подчиню,

Власть утвержу на каждом земном куске!»

Но богатырь, по прозванью Наран Кюсхе,

Верно предсказывающий событий черед

На девяносто и девять весен вперед

И повествующий с правдою на устах

О сорока девяти минувших годах,—

Так доложил властелину: «Хара Киняс!

Нашего льва мы на слове изловим сейчас,

Но терпеливо прослушайте мой рассказ.

Есть, говорят, за горами Бумбы страна,

Под восходящей зарею лежит она,

И величавой белой горой издавна

Эта земля с небесами соединена.

Тело земли отразил океан голубой.

Каждое утро выбрасывает прибой

На бесконечно темнеющие берега

Золота слитки, куски серебра, жемчуга.

Если глотнет океанской воды человек,

Станет бессмертным и юным пребудет вовек.

Землю изрезало множество шумных рек,

Вечно шуршит в каменистых руслах вода,

Вкусная, не замерзающая никогда,

Мчится четыре времени года она,

Истинное богатство народа — она.

Реки, подобно водопроводу ^{12}, текут,

Около юрт, ко всякому входу текут,

Влагой снабжая тысячи тысяч людей.

Если посмотришь на темные берега,

Глазу предстанут пастбища для лошадей,

В лето и зиму травой покрыты луга,

Вечнозеленой, раскачиваемой слегка

Нежным дыханием свежего ветерка —

Точно молитва, читаемая нараспев.

На средоточии мира, в кругу дерев,

Башня, увенчанная очиром, стоит,

Башня Богдо, сияя над миром, стоит,

Светится, точно марево, издалека.

Сказывают: уходит она в облака,

Точно картина красуется в небесах,

Краски меняются у тебя на глазах.

Средние все купола горят изнутри

Редкими раковинами цвета зари,

А десяти боковым даны куполам

Стены из камня с пламенем пополам.

Семьдесят тысяч как бы живых орлов

Десять наружных украсило куполов,

Кажется, что для полета выберут день.

Правая сторона поражает резьбой!

Наперегонки с тушканом бежит олень.

Слева посмотришь — возникнет перед тобой

Барса с гиеной увековеченный бой.

На расстоянии выстрела выстроен мост,

Сходный по цвету с отблеском северных звезд.

Прямо к порогу ведет он, а там, у дверей

Этой обители славных богатырей -

Каменные столпы величаво стоят,

Золотом блещут, слева и справа стоят.

Жизни доверив свои острию копья,

Страсти - стране посвятив, а Джангру - себя.

Богатыри, что клялись на священном мирде

Жить как один человек всегда и везде,

Оберегая родимый край от врагов,

В башне расселись,— семь необъятных кругов.

На снежно-белых девскирах*, повыше всех,

Локтем своим опершись на барсовый мех,

Джангар-нойон восседает, владыка племен.

Сзади посмотришь - сандалом колышется он,

Сбоку посмотришь - сияет он полной луной,

Круглой луной пятнадцатой ночи степной.

Спереди глянешь на Джангра Богдо, осмелев,-

Перед тобою возникнет алчущий лев.

Женщинами расчесанная коса

В блестках серебряных, как дождевая роса,

Тяжко легла на мощные мышцы спины,

Между которыми мог бы верблюд пройти

С кладью тяжелой - и не застрял бы в пути.

Волосы черные, сказочной толщины,

Джангром отпущенные в минувшем году,

Ханшей подстриженные в текущем году,

Уши прикрыли. Проняты мочки ушей

Парой серег, повисших у шеи стальной.

Зорче всевидящих кречетовых очей

Джангровы карие колдовские глаза:

Пламя в них вспыхивает и таится гроза.

Джангра усы - подобье орлиных крыл.

Если бы Джангар спину свою приоткрыл,

Мы бы увидели небожителей мощь.

Длинные копья мечет без промаха вождь,

Белой рукою мечет, а в ней скрещена

Львиная сила с бессмертной силой слона.

Облик Майдера сияет на светлом челе,

Облик Майдера, неведомого земле,-

Жизнь отдавали, чтоб на него взглянуть!

Серое сердце, прекрасную, ясную грудь,

Алую душу — недруги жаждут ее!—

Оберегает прославленное копье.

Было копье из тысячи свито стволов,

Сказывают: сердцевина его сплетена

Из роговых частей шестисот козлов,

И сухожилиями покрыта она

Целого стада меринов молодых —

Лысых, буланых, караковых и гнедых.

Верхняя часть — предметом соблазна была.

Были страшилищем душ ножи на древке,

А наконечника сталь — алмазной была,

И не застрял бы двугорбый верблюд в темляке!

В камне, стоящем у башни, зажато копье.

Это сандаловое в три обхвата копье

Всажено в белую глыбу на сто аршин

Так, что не всякий вытащит исполин.

Конь, на котором ездит страны властелин,

Первожеребой зачат кобылицею был,

Взятою из табуна чистокровных кобыл,

С гривами из камней драгоценных пород,

Первожеребых, без лысин и без пестрот...

Конь властелина достоин славы своей:

Не устает в тяжелых походах он,

Трижды проскачет вокруг державы своей,

Но и тогда не станет на отдых он.

Сказывают: у прославленного скакуна

Шея лебяжья, кара-куланья спина,

А величавая грудь — Алтаю равна.

Челка подобна мягким купавам речным;

Уши подобны кувшинным ручкам резным;

Очи пронзительней кречетовых очей;

Крепость резцов превосходит крепость клещей;

Сверлам подобны клыки — остры и сильны;

Перловый хвост переливчатый — дивной длины;

Редки шаги: копыта - державам земным

Гибель несут; Аранзалом зовут скакуна,

А коневодом, ухаживающим за ним,

Стал богатырь, именуемый Бор Мангна.

Богатыри пируют под сводом небес.

Над силачами — шелковый синий навес,

Чтобы их зноем не жгло, не мочило росой;

Мясом оленьим, благословенной арзой,

Джангром излюбленной, угощаются там,

Кто ни пришел бы — все насыщаются там.

Девушками, невестками окружена,

Рядом с Богдо восседает его жена,—

С великолепным закатом янтарным сходна,

С утренним солнышком лучезарным сходна.

Светом таким сияет владычицы взор,

Что вышивают при нем тончайший узор.

Если нечаянно в сторону табуна

Ханша прекрасная глянет — за табуном

Сможет табунщик следить и во мраке ночном.

И до того прекрасна владыки жена,

Что если на воду взор опустит она,

То сосчитаешь всех рыб на глубоком дне,

То замечаешь рожденье рыб в глубине.

В прелестноликом, в полтысячном круге ее,

Споря красою, сидят подруги ее,—

Славят красу несказанную ханской жены.

Косы ее не туго заплетены;

Голеней достигают токуги ее;

Шелковый пышен халат упругий ее;

Выкроен из неизвестной ткани халат;

На голове — убор золотой, говорят,

В целый косяк пятилетних коней ценой,

Вышитый жемчугом ханшей Уржин Бадмой;

Ноги обуты в прекрасные сапожки.

В мягкие, ярко-красные сапожки

Сказывают: за пошивку одних задков

Было заплачено сто золотых монет,

А за пошивку сафьяновых каблучков

Семьдесят было дано золотых монет.

Пары, подобной этим, на свете нет,—

Пять мастериц тачало годами их!

Люди, любующиеся следами их,

Платят за право осмотра пятьсот монет.

Люди, любующиеся на них самих,

Платят за это десятки тысяч монет.

Джангар насчитывал двадцать отважных лет

В те времена, как в жены красавицу взял.

Был семилетним тогда скакун Аранзал.

Ханы — владыки многих земель и морей —

В жены Богдо предлагали своих дочерей

Вместе с казной и мудрым советом своим,—

Не удостоил их Джангар ответом своим!

И приставали простые нойоны к нему

И дочерей предлагали в жены ему

Вместе с браздами земных и духовных дел,

Но богатырь и слушать их не хотел!

Девушки подходящей себе не сыскав,

В сторону запада, неизвестным путем

Джангар пустился на быстром Рыжке своем

Неба пониже, повыше коленчатых трав.

Долго нойон скитался в безводной степи,

Долго скакал в безлюдной, бесплодной степи,

Жаждой томим и сухим дыханьем жары,

Свесив на конскую гриву копье свое.

И на вершину взобравшись плешивой горы,

Он, опершись на сандаловое копье,

Обозревал обитателей чуждой земли.

Черное море заметил он издали,

В семьдесят месяцев быстрой езды шириной

Дыбилось, трескалось водяное стекло.

Камни вздымая в кобылу величиной,

Против теченья другое теченье текло.

Камни о камни бились, дробилась вода,

Вспыхивал пламень, и начиналась тогда

Злая, смертельная схватка волны с волной.

Там берега в девятьсот саженей вышиной

Неугасимым пожаром сверкали в ночи,

Острыми были мысы - как стальные мечи.

За морем ханствовал славный Гюши Замба.

Нежную дочь даровала ему судьба.

Ратью мангасов - опасны людям они,-

Всеми тремя несравненными чиндамани

И золотой горой он владел искони...

Тенгрия сын обручиться давно мечтал

С дочерью ханской - месяцеликой Шавдал,-

Джангар убил небожителя в честной борьбе,

Войско мангасское подчинил он себе,

Ханства Гюши Замбы владыкою стал,-

Так он женился на юной Ага Шавдал.

Верно предсказывающий событий черед

На девяносто и девять весен вперед -

Сказывают: возглавляет Алтан Цеджи

Правую сторону Джангровых богатырей.

Слава о нем перешла страны рубежи.

Он откровенен с ханом державным всегда

И сообщает о тайном и явном всегда.

Левую сторону Джангровых богатырей,

Сказывают, возглавляет Гюзан Гюмбе,

Непобедимый ни на гульбе, ни в борьбе.

Этой высокой достоин чести Гюмбе,

Войско приводит он в трепет секирой своей!

Сказывают: при стесненном усесте - Гюмбе

Может занять места двадцати силачей.

Сказывают: при свободном усесте - Гюмбе

Может занять места сорока силачей.

Рядом с Гюмбе восседает Алый герой.

Он вызывает на бой стотысячный строй.

Страшным подвергнутый мукам в адских краях,

Не возымел он привычки выкрикивать: йах!

Сталью каленой враги сверлили его,

Кожей плетеной, проклятые, били его,-

Вытерпел пытки шулмуса злого герой,

До сумасшествия всех силачей довел,

А не сказал ни единого слова герой!

Воин, способный вырвать сандаловый ствол

С корнем и сучья все на ходу содрать,

Броситься пешим на безмерную рать -

И победить отборнейших силачей.

Он перепрыгнет через леса бердышей

И не заденет ни одного острия.

На две сажени бьет его крови струя.

Тело его не пронзят и тысячи стрел.

Был он зачат именитой Зандан Герел.

Названный Хонгром, он именуется Львом.

Рядом, всегда в одеянии боевом,

Савар Тяжелорукий сидит за столом.

В детстве печальный удел страдальца постиг:

Ростом едва лишь большого пальца достиг —

Были родители Савра умерщвлены.

А через год в пределы его страны

Вторглись войска неизвестных прежде врагов,

Отняли подданных — семьдесят языков.

Савар, взнуздав темно-бурого жеребца,

Вооружившись, отправился на восток.

Мчался, пока не высох горный поток,

Жгучей бесплодной степью скакал без конца

Во исполнение завещанья отца:

«Сын! Поезжай пустынею дикой ты,

И за мангасским последуй владыкой ты.

Грозным Догшоном, Шара владыку зовут,

Все его страны сказочными слывут,

Сказывают: беднякам — богатство дает,

И в родовитых он превращает сирот».

В полдень, когда придавил вселенную зной,

Спешившись, юноша брел дорогой степной.

Савра заметил всевидящий, мудрый Цеджи,

Молвил пирующим седокудрый Цеджи:

«Мальчик бредет пустынею несколько лун,

И в поводу ведет он коня своего.

Мысли быстрее на полсажени скакун,

Ветра быстрей на сажень; когда на него

Юноша сядет, поднимет секиру свою —

Станет сей всадник непобедимым в бою,

Станет тогда половина мира - его,

Сможет любого сразить секира его!

Ныне, покуда бредет он, жарой опален,

Пеший, голодный,- захватим его в полон».

И, соглашаясь, кивнул головой нойон.

Мигом оседланы кони. Ветра быстрей,

Двинулись полчища желтых богатырей,

А впереди скакал великий нойон.

Сердцеобразный колодец проехала рать

И миновала мост, похожий на сон.

Тысячи мчались - в полон одного забрать!

Ехали ночью - отряд о сне забывал,

Ехали днем - забывал он сделать привал.

Так они выехали на степной перевал.

Воины видят: все покрыто кругом

Таволожником да зернисто-белым песком.

Путник бредет, по земле чумбур волоча.

Сразу коня отобрали у силача,

Сразу же заняли дорогу к воде.

Даром, что Савар оказался в беде,-

С полчищем бился герой одиннадцать дней.

Даром, что был он пешим,- быстрейших коней

Он догонял, сильнейших героев сбивал.

И скакуны убегали за перевал,

Седла болтались под животами коней.

Видимо, Савар огромной рати сильней!

Богатыри порешили сделать привал.

Что же сказать о Хонгре - неистовом Льве!

Он, охмелев от арзы, храпел в бумбулве,

Спал и не знал, что нойон выезжать приказал.

Думая: «Как бы с Богдо не случилось беды»,-

Спящего мужа стала будить Герензал,

Вылив на темя двенадцать кувшинов воды.

Голову положив на колени свои,

Волосы мужа пригладила Герензал

И обратила к нему моленья свои:

«Где же твой Джангар, сказкою ставший дневной?

Может быть, хан преисподней в плен его взял?

Где же твой Джангар, мечтой прослывший ночной?

Может быть, стал он добычей шести владык?

Людям известен обычай шести владык:

Жертву пытают свою от зари до зари.

Может быть, наше войско разбил мальчуган?

Взять его в плен задумали богатыри...

О прирученный дикий мой балабан!

О укрощенный гордый детеныш орла!

О припасенная мной для врага стрела!

Коршун мой, приносящий в клюве гнездо!

Муж мой, спеши на помощь к нойону Богдо!»

Выслушал Алый Хонгор супругу свою.

Стал он похрустывать пальцами десятью,

Буйное сердце забилось в клетке грудной —

Будто бы зверь заметался в чаще лесной.

«Вот как богатыри поступили со мной,—

Не разбудили, поехали без меня!

Я ведь привез их сюда на крупе коня,

Связанными привез их - добычу мою,

Мял их своими пальцами десятью-

Как же могли без меня пойти на врага?

Здесь ли ты, мой коневод, мой Зандан Зарга?

Сивого Лыску скорей оседлай моего,

Сильного - можно Алтай взвалить на него,-

Крепкого - можно полмира объехать на нем!»

И коневод вернулся с хангайским конем.

Лыско помчался труднейшей из горных дорог.

Мчался, как будто буре завидовал он.

Пару высоких и тонких передних ног

Дальше своих челюстей закидывал он,

Задние ноги к прекрасным пахам подбирал

И четырьмя копытами свет попирал.

Грязи комки летели, как стрелы, свистя,

Красная пыль поднималась, к тучам летя.

Так прискакал он к джангровым силачам.

Джангар Богдо воскликнул, не веря очам:

«О, наконец, примчался на сивом коне

Алый мой Лев, мой Хонгор приехал ко мне,

Беркут мой, сердце воинственное мое,

Светоч мой, солнце единственное мое!»

Ноги расставив широко и подбочась,—

Савар стоит под сенью сандала сейчас,

Савар, которого не побеждал никто!

И с расстояния Хонгор крикнул ему:

«Если теперь в полон я тебя не возьму,

Пусть в этой жизни подвергнусь гневу Богдо,

В будущей жизни - пытаем буду в аду

Ханом Эрликом, когда к нему попаду.

Быть побежденным — ужасней не знаю греха!»

Видевший, ведавший многих секир обуха,

Лыско прекрасный к Савру приблизился вмиг,

Воздух ушами ножницевидными стриг.

Савар секирой ударил его тяжело.

Лопнул нагрудник, сползло золотое седло,

Конь опрокинуться мог бы в красной пыли,

Да удержался губами за корку земли.

Хонгор сумел коня на скаку повернуть,

Савра сумел ударить в могучую грудь,

Вместе с секирой бойца молодого схватил,

Вместе с секирой на гриву коня посадил,

Савра примчал к пестро-желтому стягу Богдо.

Джангар-нойон побратал в строю боевом

Тяжелорукого Савра с неистовым Львом,

Принял у них святую присягу Богдо.

Вестники посланы были во все концы,

И доложили подвластным ханам гонцы,

Что появился новый защитник у них,

Стал побратимом на пять поколений земных.

Снова наполнилась воинами бумбулва,

И богатырские снова пошли торжества.

Так, говорят, происходят у Джангра пиры:

Должен пропеть запевала Дуун Герел

Звонкие шастры - сказанья древней поры.

Чтобы напев серебряным блеском горел,

Юный Цеден играет на звонкой домбре.

Славится также искусством Очир Герел.

Огненной красотой он подобен заре,

Что золотит рассветающие небеса.

Сказывают: у женщин при виде его

Падают с бедер сами собой пояса.

Сказывают: у девиц при виде его

Сами срываются пуговки на груди.

Даже старухи, плетущиеся позади,

Даже и те приговаривают, семеня:

«Ах, почему ты прежде не встретил меня,

Прежде, в мои целомудренные года!»

Тайну каждого звука разгадывал он.

К нежным губам свирель прикладывал он,

И, неизвестные раньше, рождались тогда

Звуки, подобные пению лебедей,

Что по весне мелькают в густых камышах.

Отгулы звуков подолгу звенели в ушах

Подданных Джангра, тысячи тысяч людей

Песням внимали, дыхание затая,

И небесами людям казалась земля...

Видите, хан — это сильный, богатый народ,

Все — родовиты, нет в этом ханстве сирот.

В счастье, в покое пребывает страна,

Где неизвестна зима, где всегда — весна,

Где и дожди подобны сладчайшей росе,

Где неизвестна смерть, где бессмертны все.

Если бы всех уничтожила наша рать,

Хонгор один сумел бы ее покарать.

Некогда на пустынной, безлюдной земле

Хонгра преследовали войска силачей.

Огненный лик посерел, подобно золе,

Веки смыкались Хонгровых львиных очей,

В мощное тело вонзили враги бердыши,—

Все ж не сумели стащить с коня смельчака.

«Видимо, нет у него при себе души»,-

Так порешив, прекратили погоню войска.

Хонгру подобных бойцов - не сыщем у нас!»

* * *

Выслушал грозный Киняс провидца рассказ,

И обратился к Беке Цагану Киняс:

«Сможешь ли ты разбить иноземную рать,

Сможешь ли Хонгра живого в полон забрать,-

Этого барса, мангасских полчищ грозу?»

Молвил Цаган владыке такие слова:

«Опустошить я сумею Желтую Зу,

Заполонить я сумею Алого Льва,

В башню ворвусь - уничтожу Джангрову рать!»

Снова Беке Цагана Киняс вопросил:

«Что, если вдруг у тебя недостанет сил

И храбреца не сумеешь в полон забрать?»

«Если бойца не сумею в полон забрать,

Гибель свою под вашей нагайкой найду,

В будущей жизни - пыткам подвергнусь в аду».

Молвил Киняс: «Хорошо, богатырь, пущу

В битву тебя. Добудешь ты Хонгра в бою -

Десять исполню желаний твоих и прощу

Десять проступков, задевших душу мою.

Выполнишь клятву, найдешь удачу в борьбе —

Мирное ханство в удел назначу тебе!»

Облобызал семикратно Цаган свой булат,

Чье лезвие закалялось двенадцать лун.

А от удара его тупея, говорят,

Воспламеняется семислойный чугун...

Трижды владыке страны поклонился Цаган,

И своему коневоду сказал великан:

«Надо в дорогу отправиться скоро мне,

Ну, приготовь-ка лихого Цохора мне,

Крепкого, хоть Алтай на него положи!»

Мудрый старик, ясновидец Алтан Цеджи,

Передает эти речи хану Богдо,

Передает богатырскому стану Богдо.

Голосом Хонгра наполнилась бумбулва:

«О мой нойон, затмивший сиянье зари!

О дорогие, как сердце, богатыри!

Слышали вы мангасского хана слова,

Слышали также Беке Цагана ответ,

Ежели алую кровь на песок пролью —

Станет одним лишь глоточком богаче свет.

Ежели высохнут кости мои на Эрклю —

Горсточкой праха станет больше тогда.

Ежели буду булатом сражен — не беда!

Также не будет обидою для меня,

Ежели гибель найду под копытом коня;

Только сначала в ущельях горных цепей

Силу Цагана измерю я силой своей!..»

Джангар ответил, когда богатырь замолк:

«Страшный овечьим отарам, Алый мой волк,

Острый бердыш, внушающий ужас врагу,

Каменный щит мой, защитник моей души!

Нет, одного пустить я тебя не могу,

Чтобы с мангасом ты встретился в дикой глуши,

Не навещаемой даже смертью самой!

Что, если выедем всей богатырской семьей?»

Хонгор сказал: «Неправильны ваши слова,

Заговорит обо мне людская молва:

«Струсил перед мангасским посланием он,

Справиться не сумел с чужестранцем он,

К помощи хана, к помощи войска прибег».

Нет, не бывать позору такому вовек

У достославных дербен-ойратов*, нойон,

У достославных, непобедимых племен!

Воды стремятся в ложбины с горных хребтов;

Делатель должен вкусить от своих плодов;

После заката — летнему зною конец;

После кончины — счастья не знает боец;

То, что случится, находится впереди...

Эй, коневод, коня моего приведи,

Сивку ленивого, Лысого моего,

Сильного, хоть Алтай нагрузи на него,

Крепкого, хоть объезди полмира на нем!

Пусть он слывет в мангасском диком краю -

В странах владык четырех - ленивым конем,

Но не запомню я случая, чтобы в бою

Дал он догнать себя вражескому коню,

Дал он поймать себя в хитрую западню!»

Между конями Джангровых богатырей

В травах душистых, у холода чистых вод,

Лыско резвился. Привел его коневод

И оседлал у прекрасных дворцовых дверей.

И предстоящей взволнованный скачкой своей,

Чуткие уши вонзая в святой небосвод,

Зоркие очи вперяя в алтайский кряж,

Прыгал скакун через головы богатырей,

Даже волос их копытами не задев.

Были копыта красивей жертвенных чаш...

А в пестро-желтом дворце неистовый Лев —

Хонгор — уже в цветной облачился бешмет

Шелковый, стоивший тысячу тысяч монет.

Черные латы поверх бешмета надел.

Скроенную в стране кумирен и лам,

Стеганную в стране богатырских дел,

Хонгор на плечи, подобные мощным крылам,

Куртку накинул — предмет стоустой молвы.

Белые латы надел он поверх улвы,

С красной подкладкой из ткани, известной не всем;

На драгоценный свой лоб надвинул он шлем,—

Гребень являл золотую стаю грачей,

Золото было нежнее лунных лучей,

Спереди - лик Маха-Гала, подобный заре;

И застегнув на могучем левом бедре

Свой смертоносный, свой ледяной булат,

Выкованный кузнецами, каких, говорят,

Ни до того, ни после не видывал свет,—

Хонгор воскликнул: «О Джангар, Бумбы хребет,

Воины, давшие клятву биться со злом,-

Ныне готов я к бою с мангасским послом!

Светоч державы, провидец Алтан Цеджи,

Ты безошибочно мне теперь предскажи,

Где и когда мангасского встречу посла?»

«Взором провидца Беке Цагана ловлю.

В будущем месяце Юр*, восьмого числа,

Встретишь его на белых отрогах Эрклю».

Молвил герою великий Джангар тогда:

«О задушевный шепот деревьев моих,

Вечно живая моя ключевая вода,

Топот коней моих, шум кочевий моих!

Ты, победив исполина дикой страны,

С миром сумей предстать пред владыкой страны,

Мы же не будем в это время дремать:

За семь недель соберем великую рать

И на мангаса Киняса войной пойдем,

Грозного хана в полон заберем живьем...

Эй, виночерпии, мудрые старики,

Выдайте Хонгру пятнадцать чаш араки!»

Вдруг Шикширги, державший бурдюк с аракой,-

Сто силачей не подымут клади такой,-

С места привстал, отбросил бурдюк далеко.

Видимо, было горе его велико.

Так он спросил: «Справедливо ли, мой властелин,

Чтобы мой Хонгор, мой единственный сын,

Послан к мангасским лютым чудовищам был,

Хонгор, который моим сокровищем был!

Хонгор - еще неотточенная стрела,

Хонгор - еще неокрепший детеныш орла,

Хонгор - еще тигренок без острых клыков,

Юноша без настоящих, мужских кулаков,

Можно ль послать к мангасам такое дитя?

Джангар-нойон, оставь ты в покое дитя!

Будешь ты здесь лелеять ханшу свою

И наслаждаться черной своей аракой,

А за тебя в это время в чуждом краю

Хонгрова кровь прольется красной рекой!

Кто, как не Хонгор, крепость державы твоей?

Кто, как не Хонгор, сиянье славы твоей?

Кто, как не Хонгор, твой величавый хребет?

Зрелых еще не достигнув и мудрых лет,

Чьей же ты силой вынудил ханов ветров

Кланяться низко твоим ногам в стременах?

Кто, как не Хонгор, сделал мирным твой кров?

Кто, как не Хонгор, врагов повергал во прах?

Был он гонителем всех, осужденных тобой,

Был победителем всех, побежденных тобой,

Как же решился ты — верить ушам не могу —

Хонгра послать на верную гибель к врагу -

К детищам ада, к невиданным смельчакам?

Лучше меня, эзен-хан*, на куски раздроби!»

И зарыдал. Огромные, как воробьи,

Слезы катились по желтым старым щекам.

Сына себе на колени старик посадил,

Поцеловал и взглядом своим осудил.

Хонгор ответил родителю не спеша:

«О мой отец, я вижу, в ярости вы...

Дороги мне вы, как собственная душа,

Глупым остались, однако, до старости вы!

Нет нам навара, пока вода не вскипит...

Видимо, вы - сырая вода, Шикширги!

Слушайте, славных богатырей круги:

Если мой конь четырех не лишится копыт,

Сам я - не буду в полон мангасами взят,-

Через пятнадцать лет я вернусь назад».

И распахнул он дверь золотой бумбулвы.

Вышли за ним властелин и храбрые львы.

Искоркой, вырванной ветром степным из огня,

Хонгор вскочил на коня, что прославлен везде.

Пальцы свои распластав на крупе коня,

Молвил он: «Джангар, подобный дневной звезде,

Вы, Герензал, и вы, золотые рагни,

Множество богатырей с единой душой!

Всем я желаю, в край уезжая чужой,

Чтобы спокойно текли счастливые дни,

Чтобы не ведали горя в родном дому!»

Джангар ответствовал: «На трудной стезе

Да засияет солнце коню твоему! В землю

Киняса вступив, подобный грозе,

Да возвратишься назад, победив его!»

Хонгор взнуздал дорогого хоня своего

И под углом восходящих лучей полетел.

Днем не дневал он и ночью не ночевал.

Сердцеобразный колодец он миновал,

И миновал он людского жилья предел,

И на пустынный выехал перевал,

И закричал в открытое ухо коня:

«Должен ты в месяце Юр доставить меня

К диким отрогам серебряно-белой Эрклю,

Чашу — своей или вражьей — крови пролью».

Конь, услыхав повеление ездока,

Дальше своих челюстей закидывать стал

Ноги передние, легкие, как облака.

Мчался, как будто буре завидовать стал,

Задние ноги к прекрасным пахам подбирал

И четырьмя копытами свет попирал,

А позади — прозрачная пыль поднялась,

Радугою в небесный свод уперлась.

Белая пена кружилась над головой,

Красная пена слетала с обоих удил,

И по земле тянулась она пеленой.

Хонгор к земле наклонился. На всем скаку

Он из-под стремени белой рукой захватил

Горсточку мелкого выжженного песку.

Трижды прочтя заклинанье бурхана войны,

Дунул трикраты, подбросил песок в небеса.

Образовалась огромной величины

Синяя туча, волшебный дождь полился.

Ветер провел прохладной и мягкой рукой

По волосам скакуна. От ласки такой

Нежной домброй зазвучала грива коня,

Хвост распушился, прекрасной дудкой звеня.

Бури быстрей побежал отчаянный конь.

Будто пугаясь тени хозяина, конь

Прыгал, казалось, брезгуя телом земли.

Горная цепь уже показалась вдали —

Хмуро насупившаяся вершина Эрклю

Точно решила свалиться на ездока.

В пору, когда, пронзая насквозь облака,

Раннее солнце бросает лучи ковылю,

Чтобы жемчужиной стала росинка на нем,—

Горные птицы вспугнуты были конем:

Хонгор взлетел на вершину горы крутой.

Он оглянулся: крепостью золотой

Тысячезубый Алтай сиял вдалеке,

Завороженные спали пространства в тиши...

Пусто кругом, не найти человечьей души.

Хонгор сошел с бегунца, прикрепил к луке

Повод из пуха верблюжьего и серебра

И на гранитной стене, в щербине ребра,

Воин уселся, чумбур натянув стальной.

Сверху жара полуденная Хонгра пекла,

Снизу пекла нагретая солнцем скала...

Все ж просидел богатырь, несмотря на зной,

Семью семь — сорок девять томительных дней.

«Вот уже месяца Юр настала пора,

Вот подо мною белеет Эрклю-гора,

Кажется, встреча должна состояться на ней,

Кажется, мой Цеджи ошибиться не мог!»—

Так он промолвил и посмотрел на восток:

Тонкая пыль поднялась до седых облаков.

Что это, вихря столбы? Но вихрь не таков.

Это — не вихрь, и не дождь, и не смерч,

и не снег. Это — коня богатырского быстрый бег,

Это — копытами поднята пыль вдали!

Быстрым Цохором недаром коня нарекли.

Был он известен даже в стране холодов.

Он издавал ноздрями звуки рожка —

Сорок печальных и сорок веселых ладов.

Звали Беке Цаганом его ездока.

В землях мангасов прославлен Беке Цаган,

Был он грозою ста двенадцати стран;

Много врагов секира косила его,

Хонгрову мощь превосходит сила его...

Выехал Алый Хонгор навстречу ему.

Храбрый Цаган обратился с речью к нему:

«Эй ты, без роду, без племени, без языка,

С огненными глазами случного быка,

Ветром носимый, подобно свистун-стреле,

Изгнанный всеми владыками навсегда,

Блудный изгой, отверженец на земле,

Эй, говори, откуда бредешь и куда?»

Неукротимый ответствовал исполин:

«Джангар - мой властелин, предводитель дружин.

Ханство мое - одна из алтайских вершин.

Сила моя - несметный великий народ.

Он забывает в сраженьях слово: назад!

И повторяет в сраженьях слово: вперед!

Бумба - моя отчизна, где каждый богат,

Все родовиты, нет бедняков и сирот,

Смерти не знают в нетленной отчизне там,

И мертвецы возвращаются к жизни там.

Этой страною враг никогда не владел:

Стал я бронею мирских и духовных дел!»

Молвил Цаган: «Слушай ты, говорящий со мной!

Если ты — пуп небес и тверди земной,

Если перед тобою трепещут враги,

Если твой меч купался в мангасской крови,-

Чей же ты сын? Прозванье свое назови!»

«Слушай: отец мой - славный Менген Шикширги,

Первым ребенком я был у Зандан Герел.

В огненном море шулмусов горел - не сгорел.

Страшным подвергнутый мукам в адских краях,

Не возымел я привычки выкрикивать: йах!

В самое пекло вступил я, не задрожав!

Кто же ты сам, отверженец всех держав,

Где твоя родина? Кто над тобой властелин?»

Молвил Цаган: «Я грозою народов слыву,

Злобного хана Киняса я исполин.

Еду я, чтобы разрушить твою бумбулву,

Еду я, чтобы детей превратить в сирот,

Еду я, чтобы в раба превратить народ,

Еду я, чтобы нетленных жизни лишить,

Еду я, чтобы людей отчизны лишить,

Еду - загнать их в заброшенные места,

Еду - забрать их четыре вида скота,

Еду я - разгромить богатырскую рать,

Еду я - гордого Хонгра в полон забрать.

Вот, мой противник, и встретились мы с тобой!»

И на скале начался настоящий бой.

Два бердыша лопатки пронзали насквозь.

Восемь коневых ног воедино сплелось.

Восемь копыт поднималось над крутизной.

Чтобы взглянуть на бойцов, из глуши лесной

Птицы слетались, дикие звери пришли,

Рыбы морские слушали на мели

Отзвуки битвы. Катились груды камней —

На поединок взглянуть бойцов и коней.

Всякую сталь испробовали силачи:

Копья, булаты, кинжалы, пики, мечи.

Крови струя навстречу неслась острию...

Много приложено было стараний тогда,

Но победителя не было в этом бою.

Грозные сбросив доспехи брани тогда,

Богатыри в рукопашной схватке слились.

Загрохотали громы, ветра поднялись,

Буря над миром мгновенная пронеслась,

И золотая вселенная затряслась;

Падали, поднимались и падали вновь,

Паром всходила над ними черная кровь.

Выказал каждый храбрость и силу свою,

Но победителя не было в этом бою.

И понатужился храбрый Беке Цаган,

Поднял высоко, силы собрав, великан

Алого Хонгра - поднять его нелегко! -

И перекинул через себя далеко,

Вызвав землетрясенье, взметнув ураган.

Хонгор хотел было встать, но Беке Цаган

Локоть железный вдавил в его позвонок.

Хонгор и тут оказался истинным львом:

Нет, не согнул он раскинутых рук и ног,

Нет, не коснулся песка шершавого лбом!

Так продержался три дня, три ночи боец,

Утром четвертого дня сказал наконец:

«Не были мы в этой жизни врагами с тобой,

Так почему же в смертельный вступили бой

Ради властителей - двое богатырей?

Ханы того не стоят и все их дела,

Чтоб из-за них, добытые от матерей,

Мучили мы и терзали свои тела,

Чтобы живая, невинная кровь текла!

Ладно, твоя взяла, твой надо мною верх.

Только запомни: каким бы меня ни подверг

Пыткам,— убить не сумеешь, я не таков,

А наживешь ты врага на веки веков.

Свяжешь теперь — потом сожалеть бы не стал!»

И на четыре стороны все распластал

Руки и ноги свои, припал он к песку

Белым, горячечным лбом, придавил копье.

Тяжкую цепь на шею надев смельчаку

(Освободиться никто не мог от нее!),

Руки и ноги скрутив на крепкой спине,

Вниз головою к хвосту коня привязав,-

Злобный Цаган поскакал на быстром коне

Неба пониже, повыше коленчатых трав.

Хонгрово тело покрыла тогда синева,

С кочки на кочку подпрыгивала голова,

Рытвину минув, падала в ямину вновь.

Пленник освободиться хотел от ремней -

В нежные кисти впивались они сильней.

С кончиков пальцев сочилась алая кровь.

От беспрерывных ударов о глыбы камней,

От быстроты состязавшихся в беге коней

Хонгор в беспамятство падал на много дней.

Огненный лик, затмевавший прежде луну,

Сделался темной золой. В больную струну

Стан превратился, тонким, беспомощным стал,

А походил он когда-то на крепкий сандал!

Ехал лесами, привязан к хвосту скакуна,-

Птицы лесные летели с утра дотемна,

Птицы летели над ним, от слез ослабев,

Скорбного плача исполнен был их напев.

Ехал горами — к нему из логов и нор

В горе бежали когтистые жители гор,

Звери, неведомые странам земным,

Жалобно воя, следовали за ним.

Ехал морями, где много таится бед,—

Рыбы морские сбирались на каждой мели,

Выпученными глазами глядя вослед.

Ехал он степью — коленчатые ковыли

Стебли вытягивали, печально звеня.

Мимо овечьей отары промчался Цаган,

Десятилетний стерег ее мальчуган.

Вздрогнул овчар, узнав дорогого коня,

Сивого Лыску, что мощной казался горой.

Вздрогнул он, Хонгра завидев - гордость племен:

Волоком Алого волка тащат в полон!

Мальчик воскликнул: «Что с тобой, Алый герой,

В странах земных прославленный силой своей?!»

И побежал он в слезах, желая скорей

Хонгру помочь - полоненному силачу,

Думал: «Сейчас на мангаса я наскочу!»

Но посмотрите, как ловок Беке Цаган!

На своего скакуна закричал он «Чу!»*

И полетел Цохор, как степной ураган,

И не сумел скакуна догнать мальчуган.

Молвил овчар: «Его не догонит никто.

Если ты жив еще, Джангар, славный Богдо,

Если твои копыта целы, Аранзал,

Если богатырей мангас не связал,

Если не сломан Джангра сандаловый дрот,

Если не сломан еще великий народ,

Если жива его сила нетленная вся,

Если не перевернулась вселенная вся,-

Скоро сумеет врагам отомстить великан,

Хонгор вернется, врагов уничтожив в бою!»

И возвратился на пастбища мальчуган.

Быстро пригнал он в хотон* отару свою.

Был он одним из людей Алтана Цеджи.

Мальчик вошел в кибитку своей госпожи,

И доложил он достойной Нимен-Делиг,

Матери девочки — стройной Нимгир-Делсиг:

«Хонгор неистовый, гордость людских племен,

Злобным посланцем Киняса заполонен.

Он увезен в пределы мангасской земли».

«Мальчик! В каком же виде его повезли?»—

«Хонгра к хвосту скакуна привязал Цаган.

Руки и ноги скрещены на спине.

Плечи свои распрямить хотел великан —

Образовались трещины на спине.

Силу свою до предела напряг великан —

А разорвать не сумел он тонкий аркан,

В нежные кисти впивались ремни сильней.

Тело его покрыто сплошной синевой.

О многоуглые глыбы горных камней

Он ударяется мудрою головой».

«Горе мне!— зарыдала провидца жена.

Плачет, не может остановиться жена.—

Разве не Хонгор прославлен во всех мирах

Храбростью твердой, неукротимой своей?

Разве не Хонгор прославлен во всех мирах

Силою гордой, непобедимой своей?

Разве не Хонгор внушил чудовищам страх?

Разве не Хонгор мангасов поверг во прах? -

Крупные слезы текли из очей госпожи.—

Ну, мальчуган, скорее к Богдо поспеши,

Джангру поведай об этом горе страны».

Сев на двухлетку, через нагорье страны

Мальчик помчался, не слушая плеска ключей,

Дней не считая, не замечая ночей,

Без перерыва стегал он по бедрам коня,

Без передышки стегал он по брюху коня,—

Так проскакал девяносто четыре дня.

Купол нойоновой башни заметил он

И проскакал он знакомые все места.

И прискакал к золотым воротам моста,

И неожиданно воина встретил он.

Это - прославленный был златоуст Ке Джилган

«Кто ты? куда ты спешишь, двухлетку гоня?»

Только два слова промолвить успел мальчуган:

«Джангар... Хонгор...»- и наземь свалился с коня

Сердце забилось у Ке Джилгана в груди.

В башню вбежал он, внезапный, словно гроза,

Остановясь богатырских кругов посреди,

Он, задыхаясь, уставил на Джангра глаза...

У златоуста не раскрывались уста!

В недоуменье глядели богатыри.

Молвил Цеджи: «Ты вбежал сюда неспроста,

Что же хотел ты сказать, мой Джилган? Говори!»—

«Мальчик какой-то примчался к воротам моста

Издалека, очевидно, двухлетку гоня.

«Джангар и Хонгор!»- крикнув, свалился с коня».

Джангар, лежавший на мягком ложе сперва,

Сел на престол, услышав эти слова,

За пастушонком послал он Джилгана тогда.

И златоуст привел мальчугана тогда.

На руки взял его Джангар, к лицу приник,

Но, увидав нойона сияющий лик,

Мальчик в беспамятство впал. Тогда Ке Джилган

Влил мальчугану в уста священный аршан,-

Все же в сознание не пришел мальчуган.

Джангар тогда приложил ко лбу талисман.

Вздрогнул овчар, пошел по телу озноб,

И закатившиеся под мальчишеский лоб

Очи раскрылись. В сознанье пришел мальчуган.

Джангар велел навара бедняге подать,

Жаждущему повелел он влаги подать,

Яств и напитков преподнесли старики.

Мальчик наелся, прекрасной испил араки.

«Ну, расскажи, что видел, что слышал, овчар!»—

Молвил нойон. И подробно, не торопясь

И не волнуясь, мальчик повел рассказ:

«Джангар, владыка земных и небесных чар!

Вашего Хонгра в полон захватил мангас.

Он поволок его по чащобам лесным,

Он поволок его по сугробам густым,

Он поволок его по тропинкам крутым,

Он поволок его по травинкам сухим.

Тащится Хонгор, печально цепью звеня,

Вниз головою привязан к хвосту коня,

Руки и ноги скрещены на спине.

Силу свою до предела напряг великан —

Шелковый не сумел разорвать аркан,

Образовались трещины на спине.

В нежные кисти путы впились до кости,

С кончиков пальцев сочится кровь на пути,

И потерял сознание ваш исполин».

Выслушав мальчика до конца, властелин

Крикнул: «Шесть тысяч двенадцать богатырей,

Мне вы дороже собственной жизни моей,

Но хорошо ли спокойно сидеть за столом,

Жертвуя Хонгром, Хонгром - нашим орлом,

Взятым свирепыми чудищами в полон?»

И ясновидцу сказал с обидой нойон:

«Я же просил тебя в самом начале, Цеджи,

Все, что случится, правильно мне предскажи,

Как же ты мог не предвидеть последствий таких?

Предостеречь не сумел от бедствий таких?

После похода с тобою поговорим!

Йах! прирученным соколом был он моим,

И дорогим для меня, как моя душа!

В битвах он был острием моего бердыша,

И на моем золотом Алтае всегда

Он возвышался, подобно большому столпу.

Волком, врывающимся в овечьи стада,

Хонгор врезался в стотысячную толпу.

Львенком моим, укрощенным лаской,— он был,

Завистью ханов, народов сказкой — он был!

Мыслимо ли, чтоб текла богатырская кровь?

Эй, коневод, коня моего приготовь!»—

Крикнул, сходя с высокого трона, Богдо.

Вмиг оседлали по знаку нойона Богдо

Всех богатырских шесть тысяч двенадцать коней,

Хан Шикширги дела передать повелел

Родичам близким и молвил Зандан Герел -

Мудрой, бурханоподобной супруге своей:

«Мальчика - пастушонка Алтана Цеджи -

До моего возвращения в доме держи.

Пусть он живет, как желает, не зная забот».

Джангар, держа смертоносный сандаловый дрот,

Сел на коня. Поскакали во весь опор

Эти шесть тысяч двенадцать богатырей,

А впереди, на коне, что мысли быстрей,

Юный скакал знаменосец Догшон Шонхор.

Знамя бойцов развевалось на легком ветру,

Красное - вечером, желтое - поутру,

Девятицветной украшенное тесьмой

И многокисточной золотой бахромой.

Знамя Богдо, когда находилось в чехле,

Было подобно солнцу на этой земле;

Если же было обнажено полотно,

Семь ослепительных солнц затмевало оно!

Ехали морем, где влаги нельзя набрать,

Ехали степью, где цвета земли небосклон,

Сердцеобразный колодец проехала рать,

Мост миновала, похожий на сладостный сон,

Ровно проехали сорок и девять дней.

Тяжелорукого Савра горячий конь

Начал метаться среди богатырских коней,

Так и казалось: вокруг — напольный огонь,

Кружится конь угольком в пожаре степном!

Видимо, Бурый прекрасным был скакуном,

Видимо, чуял близость нечистой земли!

Савар воскликнул: «Надо нам ехать быстрей:

Хана Киняса владенья темнеют вдали.

Джангар Богдо! Начнем состязанье коней!»—

«Ладно». И только раздался топот копыт,

Савров скакун оторвался на семь бэря.

Сын Булингира - славного богатыря -

Следом за Савром Санал отважный летит -

Вечно туманной, высокой горы властелин.

А за Саналом другой летит исполин

На вороном скакуне - Хавтин Энге Бий.

Славен в нетленной стране Хавтин Энге Бий!

Некогда Джангар и весь богатырский стан

В меткой стрельбе с четырьмя владыками стран

Соревновались. Привешена к ветке кривой

Дуба, что в небо своей уходил головой,

Тонкая, нежная ветка мишенью была.

И ни одна ее не сорвала стрела,

Лучшие воины не попадали в мету,

Лучники, что сбивали орлов на лету!

Ловкий Хавтин Энге Бий примчался вдруг,

Взял он восьмидесятисаженный лук,

Чья тетива натянута, сказывал он,

Всем теленгутским родом; с обеих сторон

Ложа для стрел увековечил резчик

Битву гиены с барсом, и огненный бык

Справа бежал, и слева бежал олень...

Сразу Хавтин Энге Бий оборвал мишень!

Этим прославил он Бумбы державу тогда...

Так укрепил он Джангрову славу тогда.

Следом за ним скакал златоуст Ке Джилган.

Тучей, которую с неба сорвал ураган,

Мчался скакун белопегий. Сжавшись в комок,

С камушком брошенным он бы сравниться мог!

Следом скакал самого Маха-Гала чабан —

Мудрый Цеджи. Скакун ясновидца - Улман -

Будде когда-то служил и Зункве самому,

Каждый из них наложил на него по клейму.

Он обошел уже сорок богатырей,

Он переплыл уже восемь тысяч морей,

Множество гор перешел и лесных дубрав,

Двадцать небесных и сорок земных держав.

В праздничных скачках устроенных в давние дни

В честь обручения Джангра с прекрасной рагни,

Этот Улман имел несчастье прийти

Первым, опередив Аранзала в пути

На расстоянье длиною в аркан. И нойон,

Этой победой чужого коня разъярен,

Несправедливого гнева сдержать не мог.

Молотом, сделанным славным Кеке, разбил

Щиколотки передних Улмановых ног.

С этих-то дней передние ноги коня —

В бабках - похожи на головы крупных кобыл...

Следующим за провидцем, бронею звеня,

Мчался Гюзан Гюмбе на коне вороном,

И вороной — прославленным был скакуном,

Тоже летел безудержной мысли быстрей!

А позади, вдалеке, скакал Аранзал:

Опередили двенадцать богатырей

Джангра Богдо на несколько дней! И сказал

Джангар-нойон обленившемуся скакуну:

«Ну, быстроногий мой Рыжий! Мы скачем в стран

Лютых мангасов, за Хонгра мы вступим в бой.

Видел ты: больше, чем собственною женой,

Милой женой, разделяющей ложе со мной,

Священногривый мой, дорожил я тобой!

Больше, чем сердцем, воинственным сердцем своим,

Больше, чем сыном, единственным сыном своим,

Жемчужнохвостый мой, дорожил я тобой!

Так полети, быстроног и зорок, теперь!

Право, не знаю, кто больше мне дорог теперь:

Сам я - нойон, или Хонгр, Алый мой волк!

Голод и жажду, холод и зной претерпи.

А позабудешь ты свой богатырский долг —

Ноги твои разбросаю в безлюдной степи,

Чтобы насытить воронов и червяков!

Женщинам рыжую шкуру твою подарю —

Им пригодится для выделки бурдюков!»

Мчался гривастый, внемля богатырю,

Но до конца выслушивать речи не стал

И перепрыгнул через высокий сандал.

Конь удалой, раскрыв огнедышащий рот,

Легкой стрелой поскакал по степи вперед.

Под вечер Джангар Алтана Цеджи настиг.

Сняв белоснежный шишак, воскликнул старик:

«Джангар, мудрый в совете, отважный в борьбе!

Светоч, народам указывающий путь!

Благополучно желаю добраться тебе

До государства чудовищ и Хонгра вернуть».

И вопросил великий нойон: «Скажи,

Много ли минуло дней, как ты, мой Цеджи,

Из виду пыль потерял вороного коня,

Принадлежащего исполину Гюмбе?»

Молвил Цеджи: «Ответить могу я тебе.

Это случилось, владыка, третьего дня...»-

И не закончил провидец речи своей:

Он от нойона отстал на пятнадцать дней.

Свежему ветру повеять нойон приказал.

Ветер повеял. Быстрей побежал Аранзал,

Десять богатырей властелин обогнал,-

Савар скакал вдалеке, а за ним - Санал,

Джангар догнал его через четыре дня.

Крикнул Санал в прекрасное ухо коня:

«Мой быстроногий скакун! До конца пути

Не отставай, с Аранзалом вместе лети,

Если посмеешь отстать, вот этим клинком

Жизни лишу тебя!» Соединив удила,

Кони летели четыре недели рядком,

Чудилось: наземь единая пена текла.

* * *

Савар Тяжелорукий на буром коне

Первым достиг далекой мангасской земли,

И поскакал он по необъятной стране...

Женщина пожилая сидела вдали

И собирала отбросы бурной реки...

Где только топлива не найдут бедняки!

Блеском очей темно-бурого скакуна,

Желтым сияньем секиры ослеплена,

На чужеземца поглядывала она

Из-под ладони... Спросил ее Савар тогда:

«Слушай, сестра, не знаешь ли ты, куда

Спрятали полоненного богатыря,

Что побежден Цаганом в честной борьбе?»

Та повернулась к нему спиной, говоря:

«Может быть, он доводится братом тебе?

Может быть, хочешь Цагана теперь наказать?

Что же, сказать — не сказать, сказать — не сказать?..—

Поколебавшись, сказала: — Была не была!

И почему не сказать? Четыре кола

На ночь вбивали в ноги и руки его,

Днем истязали его беспрерывно бичом.

Восемь недель продолжались муки его.

Целая рать издевалась над силачом.

Колья сломались, и растянулись бичи,

А не смогли погубить его палачи,

Жив еще пленник стараниям их вопреки.

Плачут о нем старухи и старики!

Видя, что нет погибели силе его,

Новой подвергнуть пытке решили его.

Длинный железный прут поднесли к огню,

В горне большом накалили его добела

И пропускали четыре раза на дню

Через уста в желудок,— но смерть не пришла.

Пленника жизни лишить не могли палачи!

Пытку другую придумал Киняс: он - хитер!

Бросили самые крепкие силачи

Связанного храбреца в огромный костер.

Вдруг, с покрывало кибитки величиной,

Туча, висевшая в небесах с утра,

Медленно стала спускаться на пламя костра

И разразилась дождем и белой крупой,

И потушила костер дождевая вода,

Пленник стоял в головнях невредим и здоров!

Сжечь на костре не сумев, порешили тогда:

С камнем на шее, размером в сорок коров,

Бросить его в глубокий седой океан —

Но, словно пробка, всплыл над водой великан!

Все перепробовав, собрались на совет.

«Экая притча! На Хонгра погибели нет!

Крепким бичом истязают — не стонет он,

В бездну морскую бросают — не тонет он,

Мучают — не замечает, в костре не горит!»

И на совете каждый свое говорит:

Кто предлагает бросить пленника в пасть

Десятиглавого муса*- в горах он живет!

Кто предлагает бросить пленника в пасть

Щуки морской — владычицы жителей вод!

Но посоветовал — сказывали старики —

Мудрый провидец Кюсхе: «Дадим араки

Пленному, к жизни да будет он возвращен!

Если действительно Хонгра мы взяли в полон -

Противостать не сумеем его судьбе.

Знайте же: нет у него души при себе!

Если не дожил Джангар до смертного дня

И не разбиты копыта его коня,

Если не сломан Джангра сандаловый дрот,

Если не сломан Джангра великий народ,-

Нам отомстит когда-нибудь смелый нойон.

В юные годы заставил он ханов племен

Кланяться низко своим ногам в стременах,

И покорил он ветра четыре навек.

Хонгра отпустим, пока он в плену не зачах,

С этим нойоном пребудем в мире навек!»

Право, не знаю, как порешил совет.

Все, что слыхала, брат мой, от разных людей,

Все рассказала!» Савар вручил ей в ответ

Золота слиток, ценою в сто лошадей.

«Это,— сказал он,— награда на первый раз...

Ну, погоди же, лютый Хара Киняс!»

К десятигранному поскакал он дворцу

И наскочил на стражу - тюмены стрелков,

И не позволил ни одному храбрецу

Сесть на коня и семьдесят восемь полков

В трепет привел он старинным кличем: ура!*

Сразу подули пронзительные ветра,

И помутнело вверху, пожелтело внизу.

Савра секира напоминала грозу:

Молнийный пламень бежал из ее острия,

И низвергалась на камень крови струя.

Савар один преследовал целую рать.

Знатных и черных — где уже тут разбирать!—

Савар могучей секирой своей сокрушал,

Слабых и сильных, людей и коней сокрушал!

Вдруг повернулась войска срединная часть.

Лучший метатель копья — копье метнул,

А не сумел он в Савра копьем попасть.

Лучший стрелок из лука — лук натянул,

А не сумел он в Савра стрелой попасть.

Тщетно пытались тысячи биться с одним —

Падали богатыри без счету пред ним,

Тех, кто не падал,— перед собою погнал.

Вскоре примчались Джангар и Строгий Санал.

Оба на копья насаживали пятьдесят

Лютых врагов, мертвецов бросая назад...

Следом за ними примчались, бури быстрей,

Славных шесть тысяч двенадцать богатырей,

С войском Киняса перемешались они.

Ровно четыре луны сражались они,

Луг закачался, красной рекой залитой,

И в полумглу погрузился мир золотой.

Все перепуталось: пеший с конным слился,

Возглас «ура!» с железным звоном слился,

Конская кровь с человечьей кровью слилась,

И до колен седоков она поднялась.

Неисчислимые жители вражьей земли

Выйти на свет из кибиток своих не могли,

Небо с землею слились воедино тогда.

Пала Кинясовых войск половина тогда,

И половина Джангровой рати легла,

Мудрый Алтан Цеджи, златоуст Ке Джилган

Наземь свалились. Из многочисленных ран

Алая, славная кровь струями текла...

Джангра заметив, свирепый Хара Киняс

От силачей своих отделился тотчас,

Меч обнажив, поскакал по мокрой земле

На скакуне, подобном огромной скале.

Дрот боевой таща за собой, что аркан,

В сторону Джангра подался... мангасский хан

Был уже близко, Джангра Богдо настигал.

Но извернулся огненный конь Аранзал,

Ловко споткнулся, будто нечаянно, конь,

Мимо Киняса промчал хозяина конь,-

Злобный Киняс только воздух рассек мечом!

Сразу же выпрямился на Рыжке своем

Джангар, владыка нойонов. Одной ногой

Стал на седло, на мягкую гриву — другой,

Лютого хана Киняса быстро догнал,

В лютого хана мангасов дрот свой вогнал.

Дрот, поразив Киняса навылет, попал

В конский хребет — и в кости остался торчать.

Кинуться не успела мангасская рать

Хану Кинясу на помощь,- как вдруг Аранзал,

Искрой степного пожара мелькнув, на скаку

Джангру помог: дотянулся нойон к темляку

Длинного дрота! Трижды пытался нойон

Хана Киняса поднять на дроте своем,-

Тщетно! Тогда, неудачей своей разъярен,

Бросился Джангар на всадника с криком «ура!»,

Поднял он хана Киняса вместе с конем -

Каменной глыбой, громадной, точно гора.

Думал: «Теперь я нанес пораженье врагу»,-

Но бегунец Киняса подпрыгнул - и вот

Длинный сандаловый дрот согнулся в дугу,

Переломился длинный сандаловый дрот

Там, где со сталью соединялось древко!

Ныне у Джангра в руках оказалось древко,

Острая сталь упала на землю, звеня,

Вместе с мангасским и конским мясом живым.

Так и не справился Джангар с мангасом лихим.

Лютый Киняс, припадая к гриве коня,

Быстро умчался к своим, сознанья лишен...

И со слезами досады собрал нойон

Славного дрота обломки и громко вздохнул,

На поле сечи кровавой Джангар взглянул.

Он увидал залитые кровью луга;

Он увидал поредевшее войско врага;

Он увидал дерущихся богатырей -

Он увидал остатки рати своей.

Он увидал на высокой белой горе

Тяжелорукого Савра с торчащей в бедре

Синей стрелой, на раненом скакуне,

Ищущем исцеление в горной стране.

Он увидал: один только Строгий Санал

На поле возвышался на сером коне,

Дротом своим противников в кучу согнал...

Он увидал: известный вселенной стрелок -

Лучник прославленный, несравненный стрелок -

Богатыря Санала стрелой не сразил.

Он увидал, коня своего торопя,

Мчался к Саналу первый метатель копья,-

Но исполина Санала копьем не пронзил!

Джангар глядит, как дерутся богатыри.

Он разъярен, разбух его желчный пузырь...

«Что же нам делать?»— спросил, головою поник.

«О мой нойон,- ответствовал богатырь,-

Надобно вам исправить сандаловый дрот!»—

«Где же кузнец?» -«В стране четырех владык,

В этой стране знаменитый Кеке живет,

Мастер искусный. Он вам поможет, Богдо,

А не поможет Кеке - не поможет никто!

Надо скакать до него четыре луны...

Не беспокойтесь, нойон, о делах войны,

В путь отправляйтесь и сбросьте бремя забот,

Знайте: покуда цел мой сандаловый дрот,

Знайте: покуда целы копыта коня,

Знайте: покуда моя не разбита броня,

Знайте: покуда солнцем сменяется мрак,

Знайте: покуда я жив,- из этих вояк,

Загнанных в кучу, не выпущу ни одного!»

«О мой Санал! Отныне в руках твоих

Жизнь или смерть народа всего моего,

Будущее духовных дел и мирских»,—

Молвил нойон и помчался в страну Кеке.

Через четыре недели прибыл туда.

Кузню Дархана Кеке увидал вдалеке.

В двухгодовалого жеребенка тогда

Рыжего превратил он коня своего,

В крохотного мальчугана — себя самого,

Спрятал обломки дрота в речном песке.

Вскоре добрался до кузни Дархана Кеке.

Джангар увидел: трудиться не просто там!

В сутки сменялось работников до ста там,

Тяжкой работы не выдержавших у мехов.

Если без спросу в кузню входили — беда!

Это считалось ужаснейшим из грехов,

Строго наказывали виновных тогда!

Мальчик, не выдержав, в кузню без спросу

вбежал. Сразу поднялся один из ста ковачей,

Самый тяжелый молот в руках он держал:

«С пламенным ликом, с грозою гордых очей,

Что ты за мальчик, откуда, отпрыск ты чей?

Кто разрешил тебе в кузню войти, не спросясь?

Голову с плеч сниму я тебе сейчас!».

«Дядюшка, неповинна моя голова.

Только сейчас о порядках твоих узнаю!»

Старший кузнец, услыхав такие слова,

Молот стальной опустил и кузню свою

Взглядом обвел красноватых и зорких глаз.

Всем двадцати кузнецам отдал он приказ,

Чтоб уступили мальчику место сейчас.

Мальчик сел у мехов и легко, без труда

Уголь воспламенил. Изумились тогда

Горновщики, стоявшие невдалеке!

Остановиться велел мальчугану Кеке,

Молвил он: «Очи твои подобны глазам

Сокола, воспарившего к небесам.

Слишком походишь ты на владыку держав,

Слишком твой облик божественно величав!

Девушки, что собирают отбросы в реке,

Могут еще унести - озорной народ!-

Сломанный дрот, который ты спрятал в песке.

Ты поскорей принеси мне сандаловый дрот.

Я по заказу Узюнга - отца твоего -

Сделал его. Мой Джангар, три года всего

Было в ту пору тебе... Когда на дрот

Я надевал двенадцатислойный кожух,-

Воздух вовнутрь проник: О, я знал наперед,

Что через семьдесят лет сандаловый дрот

В схватке с Хара Кинясом сломается вдруг,

Знал я: отломится дерево от острия

Именно там, где воздуха скрыта струя...»

Мальчик принес обломки дрота ему.

Чтобы скорее пошла работа — ему,

Джангру, меха раздувать приказал кузнец!

Длинный сандаловый дрот готов наконец.

Джангар поблагодарил Дархана Кеке,

На поле битвы коню скакать приказал.

Мысли быстрей полетел скакун Аранзал.

Через четыре недели нойон вдалеке.

Вражьи войска увидал: отважный Санал

Злобных мангасов к воротам моста загнал.

Джангар воскликнул: «Ставший напевом дневным,

Витязь, моим сновидением ставший ночным,

Мой многорукий дуб, многошумный сандал,

Сокол охотничий мой, прекрасный Санал!

Это ты стал бронею народов моих.

Это ты не дал мангасам поколебать

Благополучье духовных дел и мирских!»

Так он сказал и напал на мангасскую рать,

И, нападая с одной стороны, рассекал

Сотни, пока другой стороны достигал,

И, повернув жеребца, нападал опять...

Так на врага нападал он с шести сторон.

В каждом наскоке сваливал славный нойон

По шестьдесят прославленных богатырей.

Пеших, как стебли, срезая секирой своей,

Джангар примчался к высокой белой горе.

Тяжелорукого Савра он увидал.

Алую кровь извергая, со сталью в бедре,

Савар лежал, как сваленный бурей сандал,

Мудрой главой касаясь гранитной скалы.

Джангар извлек из бедра наконечник стрелы

И положил на рану листочек травы —

Верное снадобье самого Зонкавы.

Сразу в сознанье славный пришел исполин,

А темно-бурый скакун в мураве долин,

В водах прохладных ключей поправился так,

Будто в бою не бывал!.. Отважный смельчак,

Савар Тяжелорукий сел на коня

И за нойоном пустился, бронею звеня.

Савра вернув на поле брани скорей,

Молвил нойон: «Как стадо баранье, скорей,

Богатыри, соберите мангасскую рать.

Богатыри, стерегите мангасскую рать.

Я же коня по следам страдальца пущу,

Храброго Хонгра останки я поищу!»

* * *

Долго скакал по мангасской земле Богдо,

Каждого встречного богатырь окликал,

Где пребывает Хонгор - не ведал никто.

Долго нойон скакал. Наконец отыскал

Хижину. В ней старуха седая жила,

Чарами колдовства обладая, слыла

Доброй волшебницей в странах восьми племен.

Спешившись, в хижину эту вошел нойон.

«Матушка!- молвил,- скажите: где Хонгор мой?

Место вы мне укажите, где Хонгор мой.

Перед мангасами не трепещите сейчас,

Не сомневайтесь в моей защите сейчас,

Вам я за Хонгра полмира готов отдать!»

И чародейка на дереве стала гадать. ^{13}

Вот что сказал ей волшебный брусок сперва:

Хонгор лежит в желудке жадного льва,

Спящего на волнах степного песка.

Вот что сказала вторая нарезка бруска:

Хонгор в желудке щуки огромной лежит,

Щука на дне океана укромно лежит.

Третья нарезка такой ответ принесла:

Хонгор лежит в желудке седого орла,

В черной скале орлиное свито гнездо.

«Хонгор в одном из этих желудков, Богдо!»-

Так чародейка сказала богатырю.

«В счастье пребудьте, матушка, благодарю»,-

Молвил нойон и помчался разыскивать льва.

За шесть недель он проехал шестьсот бэря!

Лев и орел поклонились ему, говоря:

«Джангар, сияющий святостью божества,

Ни в одиночку, великий Богдо, ни вдвоем

Не пожирали мы Хонгра, клятву даем!»

И властелин отпустил их и поскакал

Берегом черного моря, подножьями скал.

Вот миновала неделя, другая за ней,—

Видит он: на расстоянии бердыша,

В шесть шириною, длиною в сто саженей —

Черная щука лежит, тяжело дыша,

Черная щука лежит на прибрежном песке.

Спешившись, в землю воткнув сандаловый дрот,

Бросился Джангар с мечом обнаженным в руке.

Только приблизился на два шага вперед,—

Щуку, видать с перепугу, стошнило.

И вот Выпал на землю из бычьей кожи мешок.

Щука взмахнула хвостом и в пучине вод

Скрылась. И Джангар, мешок развязав, извлек

Алого Хонгра, стальные цепи разбил.

Связанный путами из человеческих жил,

Хонгор уже почти не дышал, но жил.

Радостным ржаньем рыжий скакун возвестил

Тварям вселенной о том, что Хонгор спасен.

Хонгру в уста и в ноздри вдунул нойон

Белый аршан, сознанье вдохнул в него,

Дал ему часть снаряжения своего

И посадил на коня своего потом,

И поскакал Аранзал знакомым путем.

Долго неслись в прозрачно-красной пыли

И, наконец, у Кинясовой башни сошли.

Хонгра Багряного конь, не касаясь земли,

С радостным ржаньем к ним прибежал издали.

Всех скакунов на свете милее - свои!

Соединили мягкие шеи свои

Лыско и Рыжко, умильно глядели они,

Будто друг друга обнять хотели они...

Сказывают: узнав, что ликуют враги,

Ибо у Джангра сломан сандаловый дрот,-

Вскинул на плечи бурдюк с аракой Шикширги,

Посох дубовый схватил и пустился вперед.

У великана такие были шаги:

Малые горы шагом единым он брал

И перешагивал через большой перевал,

Дважды шагнув... Громоподобный крик

Мир сотрясает: увидел Хонгра старик!

«Хонгор ли это, солнце мое на седле,

Хонгор ли это, единственный на земле,

В бурях еще не окрепший детеныш орла?»

Кинулся к сыну, бросив бурдюк с аракой.

Джангар великий, боясь, как бы старец такой

Хонгру бока не помял,- подушку с седла

Быстро схватил и меж ними ее положил,

И, отуманенный счастьем, в избытке сил,

Сына в объятья свои Шикширги заключил,

Вместе на землю свалились отец и сын,—

Еле разнял их потом нойон-властелин.

Голод и жажду хмельной аракой утолив,

Горькие думы развеяв и прочь удалив,

Сели герои в ратных доспехах своих

На быстроногих, гривастых коней верховых.

Хонгор Багряный вырвал с корнем сандал,

Сучья содрал на ходу, скакуна погнал.

Загнанных в кучу мангасов он увидал:

Тяжелорукий Савар и Строгий Санал

С остервенением нападали на них,

Знатных рубили, щадили черных одних.

Тут замечает Джангар, великий нойон,

Злобного хана Киняса в прозрачной пыли.

Напоминающее ночной небосклон,

Черное с искоркой знамя мелькало вдали.

Челюсти сжав, нойон поскакал вперед

В хана Киняса направил сандаловый дрот.

Злобный Хара Киняс перепуган вконец:

Близится Джангар с конем удалым своим...

А в это время с огромным сандалом своим,

Волком на беззащитное стадо овец,

Хонгор на войско мангасов напал, разъярен,

И разбросал это полчище на семь сторон.

Вот, наконец, посчастливилось и ему!

Видит: к поросшему таволгою холму,

Жалкую душу спасая, несется Цаган.

Неукротимый за ним поскакал великан,—

Только Цагана видел он перед собой!

В таволжниках закипел богатырский бой.

Загрохотали громы, ветра поднялись,

Богатыри воедино в схватке слились,

А не свалили друг друга с коней своих.

Освободиться решив от одежд боевых,

Наземь сошли, ибо видели: каждый в седле

Крепко сидит... «Если только на этой земле

Вечного нет ничего, если, наоборот,

Истина — то, что всему на земле свой черед,

Если, Цаган, не пристрастны бурханы к тебе,-

Я победителем буду в этой борьбе!»-

Хонгор воскликнул. Почуял вождь храбрецов:

К мышцам прибавилась мощь пятерых бойцов!

Бросился на Цагана. Зубами скрипя,

С силой такой перекинул через себя,

Что повалился многовековый сандал.

На четвереньки мангасский воин упал,

И не успел он опомниться,- вырос над ним

Хонгор огромный, как тысячелетний ствол.

Хонгор к земле пригвоздил его локтем стальным,

Локтем стальным позвоночный хребет расколол.

Жалкий Цаган под кудрявым сандалом лежал,

Руки и ноги раскинув, дрожмя дрожал,

Крикнуть пытался, но, видно, от крика отвык,

Не выговаривал слова простого язык...

Хонгор связал посреди дороги его,

Хонгор скрутил и руки и ноги его,

Вниз головой привязал его к заду коня.

И поволок побежденного силача,

И поволок полоненного палача,

Сивого Лыску по скалам торчащим гоня,

Сивого Лыску по топям и чащам гоня.

Так поволок он мучителя своего,

Так поволок победителя своего.

В это же время Джангра сандаловый дрот

Хана Киняса догнал, а мангасский сброд

Бросился хану Кинясу на помощь, но вдруг

Савар примчался; не выпуская из рук

Тяжкой секиры, мангасам путь пересек.

Злобного хана Киняса великий вовек

Джангар нагнал и поднял на дроте своем

Тучного хана вместе с огромным конем.

Хонгор окинул поле взглядом одним,

Джангра Богдо герой увидал вдалеке,-

Пестрое, желтое знамя держал он в руке,

Связанный лютый Киняс лежал перед ним.

Он увидал: Санал и Савар вдвоем

Гнали к нойону Богдо мангасскую рать,

И восклицали мангасы: «Клятву даем

Подданными нойона великого стать

На протяжении года и тысячи лет!»

Двинулся Хонгор Саналу и Савру вослед,

Бросил Цагана к ногам владыки Богдо.

Богоподобный Джангар, великий Богдо,

Вызвал святой, драгоценный, живительный дождь -

Ожили мертвые станы богатырей.

Вызвал святой, драгоценный, целительный дождь -

Зажили черные раны богатырей.

Сели богатыри на горячих коней,

К башне Киняса помчались ветра быстрей,

Спешились у чешуйчатых светлых дверей.

Людям досталась добыча богатая там.

К подданным всех четырех Кинясовых стран

Послано было четыре глашатая там:

Сломлен Киняс, жестокий мангасский хан!

К пиршеству приступил богатырский стан.

Вот на пятнадцатый день к нойону пришли

Все племена четырех Кинясовых стран,

Жители покоренной Кинясом земли.

Джангар-нойон даровал свою милость всем,

Снял он с подвластных племен мангасский ярем.

Джангар великий верности принял обет,

Принял присягу на год и тысячу лет,

И приказал Ке Джилгану Джангар-нойон

Ведать перекочевкою вольных племен.

Башню Киняса разрушив, к Бумбе своей

Двинулось полчище желтых богатырей,

Хана Киняса, мангасского палача,

Вместе с Цаганом его - за собой волоча.

Неукротимый Хонгор помчался вперед.

Так восклицал он: «Видно, всему свой черед,

Вечного нет на этой земле ничего.

Вот наконец наступило мое торжество!

Вот он, день моей мести, сверкавший вдали!

Братья! Тащите их по лесам и горам!

Братья! Тащите их по степям и морям!

Братья! Да вспомнят они, как меня волокли!

Как превратили мое молодое лицо,

Солнцу подобное, в тлеющую золу;

Как мое статное тело скрутили в кольцо;

Как волокли меня со скалы на скалу;

Как раздробили двенадцать ребер моих;

Как не давали мне в жарких пустынях сухих

Капельки влаги в течение многих недель;

Как привязали меня ко хвосту коня;

Как, черноверцы, придумывали для меня

Пытки, народам неведомые досель!»

Джангар отправил вперед четырех гонцов,

И повелел глашатаям славный нойон:

«Четверо ханов мангасских побеждены!

К башне Богдо соберите со всех концов

Подданных необозримой нашей страны,

На торжества зовите, на пир, на арзу!»

Всадники мчались, опережая грозу,

Беркутом быстрым казался каждый скакун,

И расстояния в целых двенадцать лун

Богатыри покрывали в двенадцать дней.

У пестро-желтой башни сошли с коней.

Возле сандалов кудрявых, в прохладной тени,

В многозеленом лесу расселись они,

А скакунов отпустили на бархат травы.

И, приготовленную во дворах Сунгурвы -

Первого богача необъятной земли,—

Знатных нойонов сыны араку везли

На пятистах вороных, запряженных в арбы.

В сутки тысячу раз от Эрцеса-реки

Мчались арбы с бурдюками хмельной араки.

Радостно пиршество после долгой борьбы!

Семьдесят языков благодатной земли

К башне стекались. С поклоном и аракой

Ханы шести государств к нойону пришли,

Празднества длились дважды сто сорок дней

Так утвердился в стране желанный покой.

Солнце бессмертия засияло над ней.

Счастья и мира вкусила эта страна,

Где неизвестна зима, где всегда — весна,

Где, не смолкая, ведут хороводы свои

Жаворонки сладкогласные и соловьи,

Где и дожди подобны сладчайшей росе,

Где неизвестна смерть, где бессмертны все,

Где небеса в нетленной сияют красе,

Где неизвестна старость, где молоды все,

Благоуханная, сильных людей страна,

Обетованная богатырей страна.