Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер

Джеральд даже представить себе не мог, что такое возможно. Его мечта не могла исполниться так быстро и так прекрасно. Но тем не менее знаме­нитая «удача Даррелла» улыбнулась ему и на этот раз.

— Вы серьезно? — удивился майор Фрезер. — Входите же, дорогой мой, давайте сразу же все обсудим.

За аперитивом обсуждение началось, за обедом продолжилось, подали бренди, а майор и Джеральд все еще обсуждали возможность организации зоопарка в поместье Огр. Майор сказал, что содержание поместья стано­вится ему не по карману и он подумывает купить на материке что-нибудь поскромнее. Может быть, Джеральд согласится арендовать поместье, что­бы устроить в нем зоопарк?

«Целый год я мучился, боролся с городскими властями, — писал Дже­ральд, — а потом прилетел на Джерси и через час после приземления на­шел свой зоопарк».

Дарреллы вернулись на материк со смешанными чувствами — их пере­полняли восторг, радость и облегчение, тревога и сомнения. Устройство зоопарка было делом нелегким, связанным с серьезными трудностями и проблемами. Вернувшись в Борнмут, Джеральд поделился своей радостью, однако все, кто знал его, отнеслись к новостям настороженно. Радовалась только Маргарет. Хотя сама идея казалась ей безумной, зато она нако­нец-то могла избавиться от обитателей джунглей, заполонивших ее садик.

Выдающийся английский орнитолог Джеймс Фишер, раньше с энтузи­азмом относившийся к идее Даррелла разводить животных в неволе, встре­тил идею организации зоопарка в офшорной зоне скептически. «Ты сошел с ума, дорогой мой, — сказал он. — Натурально сошел с ума. Это слишком далеко. Настоящий край света. Неужели ты думаешь, что хоть кто-нибудь решит пересечь Ла-Манш, чтобы полюбоваться твоим зоопарком? Это бе­зумная идея. Я бы не отправился в такую даль даже для того, чтобы с то­бой выпить. Твой план совершенно нереалистичен. Тебя ждет разорение. С тем же успехом ты мог бы открыть зоопарк на острове Пасхи».

Джеральд обратился в сэру Джулиану Хаксли, признанному мэтру био­логического мира. «Он всегда благосклонно относился ко мне в про­шлом, — писал Джеральд, — но на этот раз моя идея была настолько гран­диозной, что я опасался его негативной реакции. Оказалось, что я зря вол­новался. Сэр Джулиан отнесся к моему замыслу с огромным энтузиазмом». Дяррелл и Хаксли выпили чаю и обсудили устройство обезьянника, волье­ра для гигантских ленивцев и многие другие детали. Затем сэр Джулиан посмотрел на часы.

— Ты видел фильм, который молодой Эттенборо только что привез из Африки об этой львице… как ее… Эльсе? Ее вырастила Джой Адамсон. Се­годня его повторяют.

«Мы с величайшим биологом Англии, — писал Джеральд, — поднялись и в молчании смотрели фильм о том, как Джой Адамсои гоняется за Эль­сой, как Эльса гоняется за Джой Адамсон, как Джой Адамсон лежит на Эльсе, как Эльса лежит на Джой Адамсон, как Эльса спит вместе с Джой Адамсон, как Джой Адамсон спит рядом с Эльсой и так далее и тому подоб­ное…» К концу передачи у обоих было впечатление, что они увидели пер­вый в мире художественный фильм, посвященный естественной истории.

Джеральд прислушался к полученным советам, но воспринял их по-своему. До отплытия в Аргентину оставалось меньше месяца, так что времени на раздумья и промедление не было. Джеральду нужно было либо согласиться на устройство зоопарка на острове Джерси, либо отказаться от этой идеи. Он не раздумывал. Через несколько дней Даррелл вернулся на Джерси, чтобы обсудить практические вопросы с властями острова. На­чальник отдела туризма, сенатор Кричевски, отнесся к его идее с энтузиаз­мом и пообещал полную поддержку. Другие чиновники были не менее бла­госклонны. Отношение джерсийских властей разительно отличалось от бю­рократии в Англии. Адвокат Хью Фрезера подготовил документы, по кото­рым поместье Огр переходило к Дарреллу. Мечта на глазах превращалась в реальность. Оставалось только организовать сам зоопарк.

К счастью, Даррелл многое продумал, готовя план зоопарка в Пуле, по­этому ему не пришлось долго работать над деталями проекта. План зоопар­ка в Пуле подогнали под местные условия, перепланировали имеющиеся помещения и строения. Джеральд планировал открыть зоопарк для публи­ки весной 1959 года, когда он еще был бы в Южной Америке. Он должен был перевезти на Джерси животных из Пейтонского зоопарка, а по возвра­щении пополнить коллекцию южноамериканскими приобретениями. Управлять зоопарком и поддерживать порядок в его отсутствие Джеральд попросил своего старого приятеля Кена Смита, который должен был стать директором Джерсийского зоопарка. «Смит всегда любил перемены и по­вышения, поэтому Джеральду было нетрудно убедить его приехать на Джерси. Смит сам набирал сотрудников для нового зоопарка. Он согласил­ся оставить свой пост в Пейтоне при условии, что ему будет предоставлена полная свобода действий. Я возражала против этого по ряду причин и, как показало время, была совершенно права».

Когда до отъезда оставалось совсем немного, вышли в свет «Только зве­ри». К удивлению Джеральда — ведь книга не представляла собой ничего особенного, всего лишь рассказы, которые передавались по радио, — она была встречена очень хорошо и прекрасно продавалась. «Если бы животные, птицы и насекомые могли говорить, — писал один из критиков, — они бы вручили мистеру Дарреллу свою первую Нобелевскую премию…» Наконец 18 октября 1958 года, через день после подписания последних документов относительно ввода в права владения поместьем Огр в приходе Тринити на острове Джерси, Джеральд отплыл из Плимута на борту кораб­ля «Звезда Англии» в Буэнос-Айрес. Его сопровождали жена, мама и секре­тарша. Мама решила провести пару недель в Аргентине. Джеральд многим пожертвовал ради создания собственного зоопарка, но совершенно об этом не жалел. Его будущее теперь принадлежало не ему, а природе.

Аргентина и аргентинцы нравились Джеральду не меньше, чем Джеки. Теплота, обаяние и эксцентричность этих людей всегда импонировали Дар­реллам. Стоило им сойти на берег, как их окружила толпа друзей и помощ­ников — Бебита, Хосефина, Рафаэль, его сестра Мерседес, кузина Мари Рене Родригес и многие другие. Их гостеприимство и радость от встречи были неподдельными. Без их помощи Джеральду вряд ли бы удалось ус­пешно завершить экспедицию. Они превращали даже самые серьезные трудности в сущее удовольствие. Единственной проблемой, как всегда, была таможня. Из-за сложностей с таможней Джеральд смог получить свое сна­ряжение только через месяц после прибытия в Аргентину.

План экспедиции был прост — во-первых, нужно было собрать живот­ных для нового зоопарка и, во-вторых, снять фильм для телевидения. Рас­писание было не менее прямолинейным. Сначала экспедиция отправлялась на юг от Буэнос-Айреса на «Лендровере», пересекала пампу и попадала на равнины Патагонии, где собиралась наблюдать жизнь колонии пингвинов возле Пуэрто-Десеадо, а также морских котиков и морских слонов на полу­острове Вальдес. Здесь Джеральд рассчитывал снять материал для первых двух серий своего фильма. Затем следовало вернуться в Буэнос-Айрес, пе­регруппировать силы и отправиться в противоположном направлении, на северо-восток страны к подножиям Анд.

Патагония оказалась пустынной, бесплодной равниной, заросшей кус­тарником. Между дюнами из черного песка бродили духи и призраки давно исчезнувших индейских племен. Колонии пингвинов, где обитали около двух миллионов птиц, протянулись на много миль вдоль берега, изрытого гнездовыми норами, напоминавшими лунные кратеры. «Странные, перева­ливающиеся, сильные птицы, — писал Джеральд в своих неопубликован­ных мемуарах, — вышагивали по берегу с шарканьем старых официантов, которым всю жизнь приходилось таскать тяжелые подносы». Морские ко­тики вели собственную жизнь. «Нас встретил шум, подобный гулу пробуж­дающегося вулкана», — вспоминала Джеки. «Рев, мычание, бульканье, кашель — это было непрерывное кипение звуков, словно варился непомерный котел каши, — писал Джеральд. — Золотисто блестя на солнце, они напоминали беспокойный рой пчел». «Даррелл лихорадочно снимал пленку за пленкой, — вспоминала Джеки. — Он был пьян от удовольствия и на­столько влюбился в котиков, что нам с большим трудом удалось утащить его дальше».

Задержка у котиков чуть было не обернулась катастрофой. Маленький пляж, где обитали морские слоны, оказался пустым. На нем лишь беспоря­дочно громоздились огромные коричневые камни. Похоже было, что мор­ские слоны покинули Терра-дель-Фуэго. Сидя среди камней, члены экспеди­ции обвиняли друг друга в том, что слишком много времени уделили коти­кам. И вдруг произошла странная вещь. «Мария, с видом человека, кото­рый не теряется ни при каких обстоятельствах, взяла бутылку вина, — пи­сал Джеральд. — И только хлопнула пробка, как большой, немного вытя­нутый в длину яйцеобразный валун футах в десяти от нас вдруг глубоко и печально вздохнул и, открыв пару больших, блестящих, черных глаз, спо­койно на нас посмотрел». Оказалось, что экспедиция расположилась между двенадцатью морскими слонами, которые спокойно спали, пока люди уса­живались и доставали еду. Джеральд быстро снял то, что ему было нужно, и экспедиция вернулась в Буэнос-Айрес в прекрасном расположении духа.

До отъезда в Патагонию Джеки попала в автокатастрофу. За рулем ма­шины была Хосефина, она не заметила, как переключился единственный на всю столицу светофор. «Светофор! — закричала Джеки за долю секун­ды до того, как «Лендровер» врезался во впереди стоящую машину. «Сле­дующее, что я помню, это то, как я вылетаю через лобовое стекло, — вспо-минала она. — Даррелл успел схватить меня и прижал к себе. Нас залива­ла кровь. Откуда-то появилась толпа народа, все кричали и предлагали помощь. Я чувствовала себя совершенно нормально и не понимала, откуда льется вся эта кровь». В городской больнице Джеки наложили пять швов на лоб, а бледный Даррелл, испугавшийся гораздо сильнее жены, держал ее за руку. Казалось, ничего серьезного не произошло, но к концу поездки по Патагонии Джеки почувствовала себя очень плохо. У нее постоянно бо­лела спина, а также появились сильные головные боли, усиливавшиеся от тряски. Похоже, у нее была трещина черепа. Жара и влажность арген­тинской столицы не пошли ей на пользу, и Джеки решила, что ей следует как можно быстрее вернуться в Англию и начать лечение. Джеральд согла­сился, и в середине февраля 1959 года она отплыла в Лондон на единст­венном корабле, где была свободна одиночная каюта.

Присматривать за зверями в Буэнос-Айресе осталась Софи, а Джеральд отправился на север. Он собирался посетить северо-западную провинцию Жужуй, которая с одной стороны ограничена горами Боливии, а с дру­гой — иссохшей чилийской провинцией Сальта. Джеральд собирался устроить лагерь у друзей на плантации сахарного тростника в Калилегуа и на­чать ловить зверей с помощью маленького черноглазого черноволосого ар­гентинца Луны и крупного голубоглазого блондина Хельмута. С отъездом Джеки экспедиция лишилась организационного гения. Съемки фильма отошли на второй план. Джеральду не суждено было осуществить свою мечту и стать ведущим режиссером-оператором документального кино.

Джеральд впервые расстался с женой так надолго. Хотя отношения ме­жду ними во время камерунской экспедиции осложнились, он очень скучал по Джеки, чувствовал себя забытым и заброшенным. Из Буэнос-Айреса он постоянно ей звонил. Отправившись в джунгли, он стал писать ей длинные письма, в которых не только пересказывал новости и сплетни, но и призна­вался в том, что он любит ее, и скучает без нее, и безумно хочет увидеть ее снова. Из Калилегуа он написал ей письмо о подъеме на гору высотой пять тысяч футов вместе с Луной и Хельмутом.

«Мы отправились в путь верхом, и это было великолепно. На вершине обнаружилась маленькая деревянная хижина, где мы и расположились. Нас окружал роскошный лес, полный тапиров, туканов и попугаев. Под де­ревьями росли самые удивительные грибы и поганки, какие мне только до­водилось видеть, — сотни грибов самых разнообразных форм и расцве­ток. Я словно попал на коралловый риф. Мы взяли с собой пятерых охотников и двенадцать собак, но, несмотря на все их усилия, им не уда­лось никого поймать. Тем не менее наши лошади и вьючные мулы подверг­лись нападению вампиров. Это было очень интересно. Как в фильме про Дракулу, на рассвете мы обнаружили на их шеях длинные глубокие цара­пины. Я решил проверить, станет ли вампир кусать меня, поэтому улегся спать на улице. В хижине спали семь человек, и мне захотелось вдохнуть немного свежего воздуха, не пропитанного чесноком. Так что я устроил себе постель возле лошадей и высунул ногу из-под простыни, рассчитывая, что вампир укусит меня. К сожалению, ничего не вышло, хотя я проле­жал там всю ночь. А лошадей снова искусали. Чарльз сказал, что вампиры не любят джина и не станут пить мою кровь. К тому же я вспомнил, что летучие мыши переносят бешенство, и перестал сожалеть о неудавшемся опыте.

…Дела наши идут неплохо. Вот список зверей, которых нам удалось Поймать. Одна почти взросла пума, один оцелот, одна кошка Джеффриса, два молодых коати, четыре голубых амазонских попугая, два желтоголо­вых ара (очень редкие птицы, полагаю, мне удалось поймать их первому), один красноголовый амазон (Бланко), шесть маленьких длиннохвостых попугаев, два агути, шесть бразильских кроликов, два очаровательных пе­кари, а детеныш пекари совершенно очарователен».

Коллекция настолько разрослась, что доставлять ее в Буэнос-Айрес пришлось поездом. Двухдневное путешествие оказалось настолько изматы­вающим, что Джеральд писал Джеки:

«Путешествие поездом было забавным, но очень утомительным. Бед­ные звери страдали от жары, а я ничего не мог сделать. Только в Аргенти­не могло случиться так, что весь поезд узнал о том, что я везу животных, и на остановках меня просили показать пуму и рассказывали мне, где я могу набрать воды…

В мое отсутствие Софи приобрела очень симпатичную капибару и пару молодых, но достаточно взрослых обезьянок-дурукули. Тебе они понравят­ся, дорогая. Тапир Клавдий чувствует себя хорошо и стал размером с упи­танную корову. Он постоянно что-то жует и, как всегда, все делает по-сво­ему. (Бланко только что прибежал с кухни, залез мне на плечо и интересу­ется, как я себя чувствую.)

Дорогая, ты не должна писать мне, что любишь меня… Если бы это было не так, ты никогда бы не поехала со мной. Всем, что во мне есть, я обязан тебе. Ты — часть меня, а сейчас я словно лишился правой руки. Че­рез два месяца я наконец-то смогу поцеловать тебя и рассказать тебе, что ты для меня значишь… Но помни, хоть я и не вернулся, я всегда был и буду только твоим… Без тебя я ничто».

У Джеральда была масса дел в Буэнос-Айресе. Невероятно, но он пы­тался там писать книгу об Африке. «Я пытаюсь закончить «Зоопарк в моем багаже», — писал он Джеки, — и надеюсь, что мне это удастся. Я хочу отослать тебе рукопись еще до отъезда из Аргентины, чтобы иметь немного денег по приезде. Это довольно трудно, потому что писать мне удается только по ночам. Я безумно устал, но не прекращаю работы. Мне тяжело, но я не хочу, чтобы ты беспокоилась. Не волнуйся, дорогая, не волнуйся насчет денег: когда я вернусь, то заработаю достаточно, обещаю тебе. По­жалуйста, не волнуйся и не переживай из-за этого. Ты же знаешь, что если я постараюсь, то смогу заработать».

Джеральд собирался на неделю поехать в Мендосу, в предгорья Анд, чтобы поймать редкого волосатого броненосца. Дэвид Джонс, веселый ар­гентинец, ставший для Джеральда младшим братом и постоянным спутни­ком и заменивший Джеки в решении практических проблем повседневной жизни, вызвался сопровождать его. Дорогу в Мендосу размыло, но Дже­ральд и его спутник надеялись, что дожди прекратятся. «Если дождь не пе­рестанет, — в отчаянии писал Джеральд, — я не смогу снять больше трех-четырех серий фильма. Я так надеялся на то, что материала о коти­ках, морских слонах и пингвинах хватит на две серии, но, если ты пом­нишь, я не уверен в хронометраже».

Растущая коллекция животных временно разместилась в музее Бу­энос-Айреса. Времени на другие дела практически не оставалось. Но более всего Джеральда мучили мысли о шаткости и непрочности своего брака.

«Я писал тебе, что люблю тебя? — спрашивал он у Джеки. — Что я скучаю по тебе? Что я хотел бы отплыть уже завтра, чтобы быть с тобой? Ну так вот, я об этом пишу. Дорогая, я весь твой и только твой — не са­мый легкий груз, но уж так вышло. А теперь мне пора перестать играть любовника средних лет и отправляться в душ, так как мы собираемся на обед к Блонди. Дэвид только что принес мою одежду… Если ты со мной разведешься, я женюсь на нем. Скоро я снова напишу тебе, дорогая. Бере­ги себя для меня».

«Дорогая, — пишет он через несколько дней, — это письмо будет ко­ротким, но в полночь мы с Дэвидом отправляемся в Мендосу и сейчас мы судорожно собираемся. Я напишу тебе, как только мы вернемся, обещаю. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я люблю тебя и очень тебя хочу. По­ездка будет недолгой, дорогая. Спокойной ночи. Дж.»

В Мендосу Джеральд с Дэвидом выехали в три часа ночи. Поездка про­шла спокойно. Джеральд спал до рассвета, а затем сменил уставшего Дэви­да. «Вдруг мои глаза широко распахнулись, — писал он Джеки, — …мы выехали на вершину холма, и перед нами открылась картина Анд, велико­лепная цепь гор самых причудливых очертаний, укутанных снеговыми ша­лями. Это было настолько прекрасно, что я разбудил Дэвида, чтобы он тоже полюбовачся пейзажем. Но он начал ворчать, а потом сказал мне, что мотор стучит. Это меня так огорчило, что я уселся завтракать, но Дэвид сказал, что для него мотор гораздо важнее Анд, что ему нужно заниматься мотором, а не таращиться на горы. Я был вынужден признать справедли­вость его слов.

Дорогая, я люблю тебя. Когда ты уехала, я утратил весь интерес в экс­педиции. Мне не на кого кричать, некого упрекать, не на кого сердиться, никто не знает, какой я паразит, никто не говорит мне, какой я хороший, никого нет рядом, когда мне кто-то нужен, мне некого любить. Я так хочу вернуться в Англию, надеюсь, нам удастся вернуться раньше мая. Что бы ты ни решила сделать, я всегда буду любить тебя и надеюсь, что ты тоже любишь меня. Все, чего я прошу, не принимай решения до моего возвра­щения. Не обещаю измениться, стать хорошим мальчиком и всегда делать то, чего ты от меня хочешь, потому что это была бы ложь. Ты знаешь, что это невозможно, потому что хорошо со мной знакома. Поэтому все, что я могу пообещать тебе, если ты останешься со мной, я буду таким же парази­том, как всегда, может быть, чуть лучше. Все, что я знаю, так это то, что, когда ты уехала, я понял, как сильно тебя люблю!»

Пока Джеральд был в Аргентине, Дэвид Эттенборо снимал и ловил бро­неносцев, а также других небольших животных в Гран-Чако в Парагвае. Вернувшись в Буэнос-Айрес со своими животными, он узнал, что еще один зверолов ожидает корабля для возвращения в Англию. Это был Джеральд Даррелл. Они встречались раньше, когда Эттенборо только начинал свою карьеру на Би-би-си. В Буэнос-Айресе Джеральд рассказал Дэвиду о созда­нии собственного зоопарка. Эттенборо вспоминал:

«Ему было слегка за тридцать, но выглядел он лет на десять моложе. Длинные волосы постоянно падали ему на глаза. Мы были соперниками, но тем не менее я запомнил только его открытую широкую улыбку и неве­роятное остроумие. У нас было много общего. Мы обсуждали, как кормить броненосцев, как лечить диарею у этих созданий. Даррелл порекомендовал мне добавлять немного земли в молотое мясо и концентрированное молоко. Мы оба поражались тому, что любимой пищей гривастых волков, предста­вителей семейства собачьих, является не мясо, а бананы. Вечерами мы пе­реходили с пива на дешевое южноамериканское бренди. Джерри увлечен­но говорил о своих планах. Он рассказал мне, что собирается открыть соб­ственный зоопарк. Я счел его безумцем. Как может простой человек, не миллионер, иметь собственный зоопарк? Но Джерри был непреклонен. Он уже убедился в том, что может писать бестселлеры. Он написал несколько книг, а полученные деньги направил на финансирование зоопарка своей мечты».

Джеральд рассказал Эттенборо, что его зоопарк будет отличаться от обычных зоопарков, к которым он относился весьма критично. Клетки и вольеры в них построены для удобства публики, а не животных. Большин­ство зоопарков неправильно подбирают животных, отдавая предпочтение крупным, эффектным зверям — тиграм, львам, носорогам и гиппопота­мам. Их дорого содержать, к тому же им нужны большие пространства. Мелкие животные — мармозетки, броненосцы, скорпионы, бабочки и даже муравьи — представляют для публики не меньший интерес, если их пра­вильно содержать и показывать. «Сильнее всего, — вспоминает Эттенбо­ро, — он критиковал зоопарки, в которых не пытаются разводить животных. Когда зверь погибает, зоопарк просто покупает нового… Он со­бирался изменить положение вещей».

Много лет спустя, вспоминая отъезд из Аргентины, Джеральд поразил­ся своей смелости, своей гордыне. Но как же благодарен он был своему на­ивному оптимизму, ослепившему его настолько, что он не видел тех труд­ностей, с которыми ему придется столкнуться.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЦЕНА СТАРАНИЙ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ЗООПАРК РОДИЛСЯ: 1959-1960

Несчастные животные проводили уже третью зиму в садике дома Мар­гарет в Борнмуте. Поместье на Джерси стояло пустое и заброшенное, ук­рытое сенью деревьев, готовясь в самому драматичному и необычному со­бытию в своей истории.

Зимой в поместье прибыла первая партия животных, которым было суждено здесь поселиться. С помощью Кена Смита и Джерри Бриза, восем­надцатилетнего сына Маргарет, клетки погрузили на грузовики и достави­ли в порт Веймута, чтобы переправить на Джерси. В поместье Огр их раз­местили в амбарах и флигелях, пока для них не будут построены постоян­ные жилища. Джеральд был в Аргентине, но его держали в курсе событий. «В поместье Огр кипит бурная деятельность, — писали ему. — Плотники и каменщики месят цемент и сооружают клетки из всего, что находится под рукой. Клетки на ногах, как мы их называем, сооружают из необработан­ного дерева, цепочек и проволоки. Упаковочные ящики прекрасно подхо­дят для мелких животных. В ход идут все кусочки проволоки. Мы исполь­зуем все, что другие люди выбрасывают».

Кену Смиту помогали молодые, полные энтузиазма помощники из ме­стных жителей, а также те, кто приехал к нему из Пейтонского зоопарка. Среди них была его жена Труди, ставшая начальником отдела млекопи­тающих, Тимоти Карр (отдел птиц), Найджел Хэнлан (отдел рептилий), Родерик Добсон (орнитолог) стал главным плотником, Ник Блампайд ве­теринаром, Лес Галливер, Майкл Армстронг, Кей Пейдж, Джерри Бриз, Найджел Олбрайт и Аннет Белл трудились на всех участках. Летом, спустя пять недель после открытия зоопарка, туда пришел Джереми Маллинсон, за ним последовали Иоланда Вильсон, Ли Томас, Питер Гловер, Билл Тиммис, Лесли Нортон, Джон Хартли, Джон (Шел) Маллет, Бетти Бойзар, Стефан Омрод и Квентин Блоксам. Бетти Бойзар (в замужестве Ренуф), Хартли, Блоксам и Маллинсон работают в зоопарке и до сих пор, причем Маллисон впоследствии стал директором Джерсийского зоопарка.

Кен Смит пригласил Майкла Армстронга младшим помощником в от­дел птиц в январе 1959 года, когда зоопарк только задумывался. «Смит провел меня по всему поместью, — вспоминал Армстронг. — Он сказал: «Мы надеемся устроить то-то вот здесь, а то-то вот там». Но единственным, что я увидел, была клетка с двумя индийскими попугаями. День был пас­мурный, шел дождь, птицы имели очень несчастный вид. И это было все». Но под руководством Смита работа шла очень споро.

Открытие зоопарка было назначено на 26 марта 1959 года. Начинались пасхальные праздники. Молотки в поместье Огр стучали не переставая. Животные друг за другом перебирались в новые клетки. Была устроена площадка для парковки машин, сооружено небольшое кафе, у входа раз­местились общественные туалеты. Кен Смит написал первый путеводитель по Джерсийскому зоопарку. На обложке буклета красовалась фотография моложавого Джеральда Даррелла с крупной совой на плече. Из аннотации посетители узнавали, что мистер Даррелл велик безмерно. Зоопарк еще только создавался, объяснял Смит на случай, если посетитель еще этого не понял, поэтому и коллекция животных будет пополняться, и территория будет благоустраиваться. Смит позаботился о том, чтобы сообщить о глав­ной цели Джеральда. «Основной задачей зоопарка является разведение редких видов животных, — писал он, — особенно тех, которым в естест­венных условиях грозит полное уничтожение». Однако в отсутствие Дже­ральда Смит постарался создать обычный зоопарк, главной задачей которо­го было развлечение публики.

Возвращение домой без мужа и без животных позволило Джеки немно­го передохнуть. Она терзалась чувством вины за то, что бросила экспеди­цию в Аргентине, но остеопат, к которому она обратилась в Лондоне, заве­рил ее, что она поступила совершенно правильно. Джеки с облегчением приехала в Борнмут и снова поселилась в крохотной комнатке в доме Мар­гарет. Она целиком отдалась великому делу — подготовке к переезду на Джерси и открытию нового зоопарка.

Джеки прилетела на Джерси при первой же возможности. Она следила за работами, отделывала и обставляла квартиру в главном доме, где долж­ны были поселиться они с Джеральдом. Все работали не покладая рук, что­бы зоопарк мог открыться в назначенный день. Но Джеки была удивлена тем, что многое делается совсем не так, как она ожидала. «Меня слегка беспокоило то, что никто не следует указаниям, оставленным Джерри, — писала она. — Но это меня не касалось, и я решила оставить все как есть до его приезда».

Квартира Дарреллов занимала два верхних этажа центральной части хозяйского дома. Большая гостиная и другие комнаты первого этажа были отведены под офис зоопарка. Это было удобное помещение, светлое и про­сторное, с большими окнами, выходящими на широкий, усыпанный грави­ем двор перед главным входом. Очень скоро Джеки была занята устройст­вом собственной квартиры не меньше, чем работники зоопарка организа­цией жилищ для животных. Нужно было устроить кухню, перекрасить стены, купить ковры, заказать мебель, развесить шторы, приготовить ком­нату для мамы, которая собиралась жить с ними.

Чтобы подогреть интерес публики, Кен Смит выехал в Сент-Хельер и разместил там рекламные щиты со львами и тиграми. Затем он отправился в аэропорт, чтобы сообщать туристам о новом зоопарке. Он спрашивал у них: «Вы ищете дорогу в зоопарк? Это очень просто — прямо, потом пер­вый поворот направо…» В местной газете «Джерси ивнинг пост» появилась большая статья. Ко дню открытия на острове не осталось ни одного чело­века, который бы не знал об этом грандиозном событии. Вот что записал в своем дневнике Майк Армстронг 26 марта 1959 года:

«Довольно сильный, прохладный северо-западный ветер. 58 градусов. Встал рано, потому что в 7.15 открывается зоопарк. Открытие отложили до десяти утра. Первый посетитель вошел ровно в десять. Всего за день прошло около 900 посетителей… Все надписи на клетках разборчивые. Дом рептилий пользуется популярностью. В доме животных устроили боль­шой аквариум с разноцветными рыбками. Обезьяны вызывают большой интерес. Мандрил ухитрился утащить очки у джентльмена. Двое посетите­лей жаловались, что мандрил бросается на детей. Но в целом все прошло хорошо. Я слышал, что люди отзывались о нашем зоопарке очень хорошо».

На следующий день количество посетителей увеличилось до трех тысяч, а на четвертый день зоопарк посетило более шести тысяч человек. Зоопарк начал работать. Люди толпились возле клеток и вольеров, весело обмени­ваясь впечатлениями от сцинка с голубым языком и гигантской камерун­ской лягушки, великолепных колибри и китайского пересмешника, дикой собаки Динго, шустрых белок, медлительных лори и африканских лему­ров — «привезенных Джеральдом Дарреллом из Камеруна в 1957 году, единственных в Европе», как гласила табличка на клетке. Помимо зверей, привезенных из Камеруна, в Джерсийском зоопарке поселились экзотиче­ские мелкие животные со всех концов света, приобретенные Кеном Сми­том по каталогам дилеров для привлечения публики — «певцы и танцоры» на слэнге зоопарков. Крупных животных — слонов или носорогов — на Джерси не было. Они были слишком дороги, к тому же эти животные не вписывались в идеологию Джеральда. Он хотел, чтобы его зоопарк стал Домом и надежным убежищем для мелких, но не менее интересных живот­ных.

Майк Армстронг в своем дневнике подвел итог первой недели работы зоопарка под руководством Кена Смита:

«Мне кажется, у нас получился славный маленький зоопарк, что очень приятно… Мистер Смит очень милый человек, когда дело не касается рабо­ты. Он отличный организатор и администратор, но не слишком любит жи­вотных. Я чувствую, что это для него всего лишь бизнес. Если животному неудобно в своей клетке, он не спешит придумать что-нибудь более подхо­дящее, так как больше всего его волнует внешняя привлекательность зоо­парка».

Джеки разрывалась между Джерси и Борнмутом, освобождая квартир­ку в доме Маргарет, где было разработано столько планов, написано столь­ко книг. Она упаковывала вещи, готовясь к новому этапу семейной жизни. Ей это удалось, и точно в назначенное время она уже стояла на набереж­ной Тилбери, встречая корабль, доставивший Джеральда из Южной Аме­рики. За время разлуки внешность Джеральда радикальным образом изме­нилась. Он отпустил русую бороду и стал похож на Эрнеста Хемингуэя, охотника на крупную дичь. Эту бороду он отрастил только ради нее, как он сам ей сообщил. «Я не стала ничего говорить, — вспоминала Джеки, сразу угадавшая истинную причину таких перемен, — Джерри терпеть не мог бриться. У него была очень чувствительная кожа, и он постоянно ранился бритвой. В Аргентине он вечно ходил с трехдневной щетиной, и я твердила ему: «Или отрасти бороду, или побрейся». Он отрастил бороду и сохранил ее на всю жизнь».

Животных, привезенных Джеральдом из Южной Америки выгрузили и отправили в Саутгемптон, чтобы переправить на Джерси. Джеральд отпра­вился вместе с ними, а Джеки тем же вечером вылетела самолетом, чтобы встретить животных в зоопарке. Звери прибыли 16 июня. «Даррелл был в таком восторге, — вспоминала Джеки, — что не знал, с чего начать: то ли осматривать территорию, то ли следить за размещением привезенных зверей». Со времени последнего посещения поместья Огр Джеральдом дом и территория претерпели серьезные изменения. Сенной амбар XV века превратился в дом тропических птиц, коровник стал обезьянником, а на втором этаже устроили карантин. Пресс для сидра приютил, крупных и мелких млекопитающих, гараж стал домом рептилий, а в свинарнике раз­местились более экзотические животные — пумы, еноты и динго. Неболь­шой садик на берегу за домом превратился в вольеры и загоны. Яблоки и сливы падали на пекари, тапиров и валлаби. Небольшой ручеек на залив­ном лугу запрудили. Получился прудик для водоплавающих птиц, где посе­лились черные лебеди, утки-мандаринки и другие красивые птицы.

«Как я и подозревала, — вспоминала Джеки, — Джерри остался очень недоволен тем, что его указания не были исполнены, но его раздражение мигом улетучилось от сознания того, что его обожаемые африканские и южноамериканские животные могут жить рядом с ним». Зоопарк не отвечал требованиям Джеральда. «Джерри всегда очень четко представлял себе свой зоопарк, — писала Джеки. — Естественно, что определенные измене­ния, связанные с размещением, территорией и строениями, могли быть сделаны. Он оставил Смиту четкие и конкретные указания относительно Джерси, но Смит полностью игнорировал их». Смит утверждал, что Джер­ри оставил ему всего лишь несколько заметок, а он руководствовался сооб­ражениями времени и средств. Кен Смит со своей командой сумели создать зоопарк на пустом месте — по крайней мере, животные были накормлены, расселены по клеткам, о них заботились в меру сил.

Джеки и Джеральд с мамой поселились в хозяйском доме. По сравне­нию с квартиркой в доме Маргарет, здесь было очень просторно, но очень скоро их квартиру заполнили разнообразные животные, по большей части больные, которым требовалось тепло. Шимпанзе Чалмондейли после воз­вращения Джеральда был выдворен от своей приемной матери, но теперь его снова пришлось взять домой из-за смещения позвоночного диска. Вме­сте с ним появилась и его подружка Лулу, у которой возник нарыв за ухом, крупная черепаха с инфекцией ротовой полости, больной пекари, десяти­футовый питон со стоматитом, четыре бельчонка, отчаянно верещавших и требовавших корма, простуженный попугай, который печально что-то бор­мотал себе под нос, сидя у камина, и несколько чаек. Мама ухаживала за мармозеткой, которую назвали Вискерс. Она держала ее у себя в спальне. Вот что пишет о маме и Вискерс Джеральд:

«Мама стала приемной матерью чрезвычайно редкому крохотному соз­данию — императорскому тамарину, представителю семейства мармозе­ток, самых крохотных обезьянок на свете. Когда мы получили Вискерса, он был в очень плохом состоянии. Мы понимали, что он не выживет, если не получит полного внимания и заботы. Моя мама взяла на себя заботу о ми­ниатюрном создании, решившись подлечить его и восстановить его силы.

Когда Вискерс появился в нашем зоопарке, он свободно умещался в чайной чашке. Своим костлявым тельцем, огромными белыми усами, кото­рыми отличаются тамарины, он напоминал нам не обезьянку, а скорее по­старевшего лепрекона. Внимание и забота мамы сотворили чудеса. Он бы­стро набрал вес, шерстка его заблестела, а белоснежные усы стали такими роскошными и пышными, что вполне могли вызвать зависть любого от­ставного полковника.

Из запуганного и замученного создания Вискерс превратился в очень самоуверенного хозяина жизни, порой даже слишком самоуверенного. Он управлял мамой железной рукой. Стоило выпустить его из клетки, и он принимался хозяйничать в ее комнате, как диктатор. Если мама отдыхала, Вискерс забирался к ней под одеяло, а если он был не расположен к сиесте, то мама должна была предоставлять себя в его полное распоряжение. Он скакал и прыгал по ее постели, как ему хотелось, а мама безропотно сноси­ла это безобразие.

Вискерс постоянно разговаривал с мамой. Высокие, дрожащие звуки, которые он издавал, более всего напоминали птичий щебет. Мама всегда говорила, что немного вздремнуть, когда в твое ухо верещат двадцать рас­серженных канареек, дело нелегкое.

Каждый вечер Вискерс устраивался на маминой подушке, в надежде на то, что мы не заметим его отсутствия и он сможет провести ночь в постели. Когда же его обнаруживали и водворяли на ночь в его клетку, отчаянные крики протеста были слышны во всем доме. Прекращал кричать Вискерс, только когда оказывался внутри клетки. Тогда он спокойно укладывался спать в собственную постель, устроенную из старого одеяла и маминого фартука».

Основное преимущество маленького зоопарка в том, что можно уде­лить каждому животному достаточно внимания. Звери в таком зоопарке превращаются в некое подобие домашних животных, а не в выставочные экземпляры. С такой же, почти материнской заботой в Джерсийском зоо­парке отнеслись к Топси, детенышу южноамериканской шерстистой обезь­яны. Джеральд нашел ее почти умирающей в клетке у торговца животны­ми в Лондоне. Топси была простужена, страдала от энтерита, кашляла так, словно у нее было воспаление легких. «Обезьянка скорчилась на полу, — писал Джеральд, — обхватив лапами голову и тяжело дыша. Ко­гда я постучал по проволочной клетке, она повернула ко мне маленькое черное личико с таким трагическим выражением, что я сразу же понял, что должен спасти ее любой ценой…» Она была очень маленькой, и ей ну­жен был кто-то, к кому она могла бы привязаться. К сожалению, обезьян­ка была слишком напугана, чтобы избрать на эту роль человека. Джеральд купил ей плюшевого медвежонка, и на ближайшие три месяца он стал для Топси приемной матерью.

Лечить обезьянку Джеральд начал с регулярных инъекций хлоромице­тина и витамина В12 . Через неделю Топси стала выглядеть гораздо лучше: ее мех заблестел, она начала хорошо есть, набрала вес, а ее болезни отсту­пили. Очень скоро она переросла своего медвежонка и перенесла свою лю­бовь на дружелюбную морскую свинку. «Ночами она спала на спине несча­стного животного, — писал Джеральд, — более всего напоминая упитан­ного жокея на шетлендском пони. Семейная жизнь обезьянки и морской свинки складывалась — и складывается — очень счастливо, но, к сожале­нию, век морских свинок недолог, и мы готовим молодого рыжего с белым дублера на случай, если что-нибудь произойдет».

Другим приемышем, осиротевшим в раннем детстве, стал Пикколо, черноносый капуцин из Бразилии. В Англию его привез моряк, который продал обезьянку владельцу ресторана на Джерси. А ресторатор в 1960 году передал Пикколо в зоопарк. Пикколо был почти что калекой, потому что его держали в слишком маленькой для него клетке и совершенно не­правильно кормили. Несмотря на все усилия ветеринаров, он так оконча­тельно и не поправился. Но Пикколо обладал удивительным даром к вы­живанию. Он не мог сосуществовать с другими обезьянами, но очень лю­бил людей и со многими из них подружился. Приятели Пикколо навещали его с завидной регулярностью. Пикколо прожил очень долго, он умер лишь в 1997 году в весьма преклонном (по обезьяньим меркам) возрасте сорока пяти лет.

Когда Джеральд впервые поделился с Дэвидом Эттенборо планами соз­дания собственного зоопарка, Эттенборо счел его сумасшедшим. Но очень скоро ему пришлось изменить свое мнение. Эттенборо писал: «Джеральд трудится неустанно и настойчиво. У него золотые руки, и он отлично умеет обращаться с животными. Посмотрите, как он относится к ним и как его питомцы относятся к своему хозяину. Вы сразу же почувствуете, что он инстинктивно чувствует, что нужно сделать, чтобы они были счастливы и довольны. Он обладает даром убеждать. Ему удалось собрать вокруг себя команду единомышленников и заразить их собственным энтузиазмом».

Многие животные обладали удивительными характерами. Одним из та­ких зверей стал гепард Питер. Питера из Кении привез режиссер Гарри Уорт. Животное стало совершенно ручным и бродило вокруг дома, как сто­рожевой пес. Питер любил гулять вокруг зоопарка с Джереми Маллинсо­ном, а также часто устраивал со своим смотрителем футбольные матчи, из которых всегда выходил победителем, так как имел неистощимый запас всяческих уловок и трюков.

Другой обитатель зоопарка, обладающий уникальным характером, это Трампи, серокрылый трубач, южноамериканская птица с чудовищным го­лосом. В зоопарке Трампи взял на себя роль деревенского дурачка, экскур­совода и распорядителя. В холодную погоду он обычно обитал в доме мле­копитающих — самом теплом помещении зоопарка. С приходом весны Трампи выбирался на свободу, расправлял крылья, радостно голосил и бросался к первому же посетителю с таким видом, словно встретил старин­ного друга, которого не видел долгое время. Иногда Трампи отправлялся провожать последних посетителей до автобусной остановки. Тогда прихо­дилось силой выталкивать его из автобуса, чтобы он не уехал в город. Трампи обладал уникальным даром успокаивать новых обитателей зоопар­ка. Он был прирожденной сиделкой. Если в зоопарке появлялся новичок, Трампи немедленно прибегал к клетке и сидел возле нее (или внутри) це­лые сутки, пока состояние нового обитателя зоопарка его не удовлетворя­ло. Так он поступил с лебедями, только что привезенными в зоопарк. Трампи целые сутки простоял по колено в воде, не обращая внимания на призывы смотрителей.

Однако не все животные обладали таким замечательным характером. Некоторые никак не могли ужиться в зоопарке. Вот что записал Джеральд в журнале зоопарка, куда он заносил наблюдения за поведением живот­ных.

«Красноголовый мангаби: приобретен в Мамфе, Британский Камерун, в январе 1957 года. Проявляет типичное для детеныша мангаби поведе­ние — сосет пенис. Эта привычка стала для него сущим наваждением.

Пальмовая циветта: приобретена в Мамфе в возрасте примерно двух недель. Поведение: всегда, даже в самом молодом возрасте, была недовер­чивой и злобной.

Потто: 1 самец, 2 самки: приобретены в Эшоби. Поведение: пол взрос­лого потто можно определить по запаху. Если испугать самца, его яички начинают выделять резкий запах, похожий на грушевые капли.

Воротничковый пекари: приобретен в аргентинской провинции Жужуй в марте 1959 года. Пара. Поведение: Оба пекари часто трутся мордами о пахучие железы друг друга. В возбужденном состоянии они начинают «тан­цевать вальс»: самец берет заднюю лапу самки в рот, а она вцепляется в его заднюю лапу, и они принимаются, урча и ворча, кружиться по клетке».

Наиболее интересным (и самым дорогим) животным Джерсийского зоопарка была Н'Понго, молодая равнинная горилла из Конго, приобре­тенная у торговца животными в Бирмингеме. Н'Понго выросла на руках у мамы, а потом стала любимым товарищем по играм Каролины, двухлет­ней дочери Кена и Труди Смит. Девочку прозвали Лунный Лучик. Дже­ральд вспоминал:

«Хотя Н'Понго была крупнее Каролины и гораздо сильнее (если она не хотела возвращаться в клетку, то загнать ее домой могли лишь трое взрос­лых мужчин), во время игр она проявляла удивительную нежность и тер­пимость. Наблюдать за тем, как они поедали конфеты из коробки, было су­щим удовольствием. Обе сидели вокруг коробки с удивительно сосредото­ченным выражением на лицах. Каролина аккуратно открывала коробку и высыпала конфеты в подставленные ладони Н'Понго. Когда сладости были справедливо разделены, они усаживались спиной к спине и приступали к пиршеству, внимательно разглядывая полурастаявшие конфеты».

Н'Понго безумно любила играть. Играя с Джеральдом, она обязатель­но валила почетного директора на землю с ловкостью опытного игрока в регби. Если же ее партнером по играм становилась Каролина, Н'Понго проявляла гораздо большую аккуратность и нежность. «Обе любили щекот­ку, — вспоминал Джеральд. — Они катались по траве, заходясь истерическим хохотом, когда находили себе партнера. Пронзительное хихиканье Каролины странным образом контрастировало с раскатистым хохотом Н'Понго».

Поскольку средств на покупку гориллы у зоопарка не было, Джеральд обратился за финансовой поддержкой к богатейшим жителям острова, предложив им купить гориллу совместно. Это бьш первый опыт сбора средств для фонда, в будущем подобная деятельность стала для Джеральда обычной. Сначала он обратился к графу Джерси, который с энтузиазмом отнесся к столь странной просьбе.

«Когда мы встретились, Джерри попросил меня принять участие в сбо­ре тысячи фунтов на покупку гориллы Н'Понго. Я был уверен, что он ни­когда не соберет больше двадцати пяти фунтов, но, с другой стороны, мне казалось, что если уж на острове появился свой зоопарк, он должен быть хорошим зоопарком. А какой хороший зоопарк может обойтись без горил­лы? Я гарантировал ему получение тысячи фунтов, и он смог приобрести Н'Понго. В детстве Н'Понго была ужасно забавной. Она гукала, как мла­денец, если вы щекотали ей животик. Когда банк обратился ко мне с просьбой оплатить счет, который я гарантировал, мне пришлось заплатить девятьсот фунтов и еще несколько пенсов. Джерри совершенно не думал о деньгах. Он питал патологическую антипатию к банкирам. Он представлял их садящими за большими столами из красного дерева, в котелках, и по­стоянно говорящими «Нет!». (Должен сказать, что и сам я являюсь банки­ром.) Обсуждая новые перспективы, я всегда говорил ему: «Нам нужно подождать, пока у нас не появится достаточно денег». А он всегда отвечал: «Вот еще! Чепуха какая! Деньги посыплются с неба. Мы начинаем прямо сейчас». Удивительно, но деньги действительно сыпались на него с неба».

Зоопарк отнимал у Джеральда все свободное время. Он полностью по­грузился в заботы, связанные с этим делом, позабыв обо всем остальном. Это был его собственный мир, полный трудностей и проблем, но дававший ему удивительное чувство радости. Вот как проходил обычный день в зоо­парке:

«Если лежать с полузакрытыми глазами на рассвете, трудно понять, где вы находитесь. Дрозды и зарянки пытаются (без всякого, впрочем, успе­ха) перекричать кариам и крикунов из Южной Америки, африканских бриллиантовых горлиц и азиатских соек… Даже самый заядлый орнитолог не выдержит, если каждое утро примерно в половине пятого его станет бу­дить нестройный хор павлинов, расположившихся прямо под окном его спальни, хрипло и отчаянно орущих прямо ему в ухо…

Основная трудность для владельца зоопарка состоит в том, что ему приходится делать так много, что времени на написание статей и книг практически не остается. Ему сообщают, что редкая ящерица, похоже, бе­ременна, и нужно пойти проверить это важное сообщение. Затем кто-то кричит, что у галаго начались роды. Приходится бросать пишущую машин­ку и бросаться присматривать за счастливой матерью и детенышем, по раз­мерам приближающимся к грецкому ореху, который спрятался в ее густом; мехе.

Лучшее время в зоопарке — это вечер. Публика разошлась, солнце са­дится, ночные животные становятся активными. Стройная, гибкая генета в очаровательной золотистой шубке демонстрирует чудеса акробатики в своей клетке. Галаго проснулись и таращатся на вас своими огромными глазами, выделывая удивительные прыжки и приземляясь так бесшумно, словно это не зверьки, а клочья пуха.

Теперь нужно проверить состояние змей, и вы направляетесь в дом рептилий. Здесь вас уже поджидает дракон из Гвианы, растянув губы в презрительной и зловещей ухмылке. Его огромные темные глаза неотрыв­но следят за тем, как вы выпускаете мучных червей в его пруд. А затем он бесшумно скользит по воде и хватает одного червя своими огромными че­люстями. Он склоняет голову, прикрывает глаза и тщательно пережевыва­ет несчастного червяка. Шум при этом стоит такой, словно кто-то очень медленно идет по засыпанной гравием дорожке.

Теперь можно вернуться домой. Вы слышите, как лев проверяет новый трюк — рычание. Из соседней клетки раздается нежный голосок: «Спокой­ной ночи, дорогой». Вы непроизвольно отвечаете вежливому какаду: «Спо­койной ночи».

Нет, жизнь владельца зоопарка совсем не похожа на жизнь сельского сквайра, зато она гораздо веселее».

Сбор средств шел очень медленно. Джеральд должен был исполнять обязательства перед издателями. В заботах о зоопарке ему оказалось очень трудно выкроить время, чтобы закончить заброшенную книгу о камерун­ской экспедиции, начатую два года назад, — «Зоопарк в моем багаже», не говоря уже о том, чтобы начать новую — об экспедиции в Аргентину. Дже­ки пришлось приложить немало усилий, чтобы выжать из нерадивого авто­ра хотя бы минимальное количество слов. Не способствовало успеху этого предприятия и то, что Софи Кук была вынуждена уехать в Англию, чтобы ухаживать за смертельно больной матерью.

Обязанности секретаря приняла на себя Лесли Нортон, только что за­кончившая школу и пришедшая работать в зоопарк в первые же дни после его организации. Мать Лесли, Бетти, была хорошей подругой матери Дже­ральда. «Он искал любой повод, — вспоминала Лесли, — чтобы только не писать ни слова и вообще не приближаться к пишущей машинке. Дни шли за днями, мы демонстративно шуршали страницами у него перед носом, но в то время ему было очень трудно сосредоточиться на литературном труде», работа с Джеральдом напоминала Лесли обязанности интерна в больни­це: «Приходилось работать по двадцать четыре часа в сутки семь дней в не­делю».

Джеральд сумел доказать свой профессионализм. «Зоопарк в моем ба­гаже» стал одной из наиболее популярных его книг. Критика встретила но­вое творение Даррелла, увидевшее свет в 1960 году, с прежним энтузиаз­мом. Обозреватель «Дейли телеграф» писал о книге так: «Он описывает пойманных им зверей с удивительной теплотой и нежностью. Хотя обезья­на всегда останется обезьяной, Чалмондейли Сент Джон (периодически на­зываемый «эта чертова обезьяна») очень скоро станет для читателя близ­ким и вполне человечным другом… У Даррелла есть удивительное чутье на диалоги и поэтическая чувствительность, которая позволяет ему создавать неповторимые по своей красоте описания африканских пейзажей. Несо­мненный дар юмориста помогает ему замечать смешное в повседневном, и его книги пронизаны теплым, ненавязчивым юмором».

Штат зоопарка удивило то, что они видели основателя гораздо реже, чем ожидали. Сначала это составляло предмет гордости Кена Смита. В ка­честве директора зоопарка он должен был поддерживать полный, почти во­енный порядок. Он создал зоопарк, в точности напоминающий зоопарки того времени. Именно Смит ввел в традицию ежедневные нагоняи кому-то из сотрудников. В течение первых нескольких месяцев после приезда Дже­ральда Смит сознательно отстранял его от повседневного управления зоо­парком и от контактов с работниками. Джеральд Даррелл был известным писателем, который хотел побыть в одиночестве, чтобы заниматься собст­венной работой, — так Кен Смит объяснял сотрудникам отсутствие основа­теля зоопарка. Его силы брошены на писательство, а не на уход за животны­ми. Беспокоить Даррелла нельзя ни в коем случае. Поэтому приветливый Джеральд, для которого зоопарк составлял весь смысл существования, сна­чала считался фигурой странной и далекой, обитающей в главном доме и очень редко интересующейся делами зоопарка.

А тем временем «зоопарк его мечты», созданный кое-как, нуждался в заботе и модернизации. Клетки для животных были построены на ско­рую руку из того, что попадалось на глаза. Время от времени кто-то из жи­вотных заболевал, некоторые даже умерли. Хотя поток посетителей, каж­дый из которых платил по два шиллинга, не иссякал, денег отчаянно не хватало.

Жалованье сотрудников зоопарка было нищенским. Даже спустя не­сколько лет, когда смотрителем зоопарка стал работать Квентин Блоксам, его жалованье составляло пять фунтов в неделю при семидневной рабочей неделе с двумя свободными вечерами. Условия жизни были самыми прими­тивными, а работа сложной и тяжелой. «У нас не было шлангов, чтобы по­ливать дорожки, — вспоминал он, — и нам приходилось носить воду в ста­рых металлических канистрах для молока. Зоопарк не мог позволить себе приобрести даже лопаты и тачки, потому что все деньги уходили на пита­ние животных и услуги ветеринаров. Текучесть кадров была очень высо­кой. Объяснялось это в том числе и тем, что мы были вынуждены жить по трое в комнате в очень стесненных условиях. Однако небольшое количест­во людей все же оставалось в зоопарке — одни из любви к Джерри, другие из-за сознания, что все мы делаем очень важное и нужное дело».

Правильное управление зоопарком, то есть умение разместить и пока­зать животных так, чтобы было хорошо и им, и посетителям, требует вы­сокой квалификации, массу времени и сил, а также постоянных финансо­вых вливаний. Джеральд Даррелл хотел организовать лучший маленький зоопарк в мире. Этот зоопарк должен был служить задаче сохранения жи­вотных, а также просвещению человека. На заре создания Джерсийского зоопарка Джеральду приходилось постоянно бороться. Он искал свой путь, и ему вечно не хватало денег.

Тень банкротства постоянно маячила перед ним. Как-то раз, пример­но через год после организации зоопарка, сотрудников пригласили на соб­рание. Им сообщили, что корабль потерпел крушение. Может быть, им удастся выплыть, может, нет, но любой, кто хочет уйти, должен сделать это сейчас. Никто не захотел покинуть зоопарк. Все решили поддерживать зоопарк на плаву всеми доступными им средствами. Арахис, оброненный посетителями возле клеток с обезьянами, собирали, упаковывали заново и продавали посетителям на следующий день. Сотрудники рылись на мест­ной свалке, разыскивая доски и проволоку для ремонта клеток. Певцы из местного кабаре, Тони и Дот (сценический псевдоним «Катинга, королева змей») все свое свободное время рыскали по рынку в Сент-Хельере, приоб­ретая подгнившие фрукты и овощи для животных. Пытаясь раздобыть мясо для плотоядных, Джон Хартли и Шеп Маллет с ножами и контейне­рами бросались на фермы, как только слышали о смерти ломовой лошади. Задыхаясь от кишечных газов, они разделывали тушу до скелета. Даже престарелая мама Джеральда включилась в борьбу за выживание. «Мама очень хотела чем-нибудь помочь, — вспоминает Алан Огден. — Джерри предложил ей присматривать за дамским туалетом и собирать деньги. Этот источник доходов оказался самым надежным и неиссякающим».

Выживание зоопарка, призванного спасать животных от истребления, вызывало глубокие сомнения. Первые несколько лет оказались совсем не столь безоблачными, как хотелось бы основателю этого предприятия. «Нам не хватало доверия, — вспоминал о тех временах Джереми Маллинсон. — Мы думали о том, что говорил Джерри, обсуждали его идеи, но ему нико­гда не удавалось воплотить свои мечты в жизнь в нашем зоопарке».

Проблемы нарастали, как снежный ком. Иногда животные кусали ко­го-нибудь из смотрителей. Тони Лорт-Филлипса трижды кусали обезьяны. («Они хотели откусить ему задницу», — замечал один из его коллег.) Но хуже всего приходилось Майку Армстронгу. Ему пришлось три недели про­вести в постели из-за поврежденной спины: он спрыгнул с высокой камен­ной стены, спасаясь от гигантской цапли. Потом его укусила Н'Понго («Она не хотела ничего плохого, — вспоминал Армстронг, — просто игра­ла, правда!»). Бали, любвеобильная самка орангутана, чуть не задушила его а объятиях. И наконец темпераментный шимпанзе Бебе чуть не свер­нул ему нос, когда он пытался напоить его молоком. «Это был мощный удар, — вспоминает Майк. — Он свалил меня с ног. Я выскочил из клетки с бутылкой молока, а Бебе сбежал. Мой нос никогда не стал таким, как прежде. Теперь я хорошо понимаю боксеров. Одна ноздря у меня уже дру­гой, а по ночам у меня вечно закладывает нос».

Животные часто убегали… Чаще всего улетали птицы. Как правило, их манил океан. Но и шимпанзе Чамли тоже не отличался благонравием. Замки и запоры не представляли для него трудностей. Вместе со своей под­ружкой Лулу они быстро научились распутывать проволочные петли. Пре­жде чем его бегство было обнаружено, Чамли успевал добраться до дома и устраивался в комнате терпеливой и доброй мамы. Однажды она услышала стук в дверь. Мама открыла. На пороге стояли Чамли и Лулу с невинным и радостным видом. Маме ничего не оставалось, как пригласить их в комна­ту, усадить на диване и угостить конфетами и печеньем. Когда Джеральд отчитал маму за то, что та впустила обезьян в комнату, она возразила: «Но, милый, они же пришли на чай. К тому же их манеры куда лучше, чем у многих из тех людей, которые приходят к тебе!»

На Рождество Чамли подбил других обитателей обезьянника на настоя­щий бунт, чем испортил праздник смотрителям зоопарка. Первым сообщил об этом американский студент, который пришел в офис и спросил: «Ваши шимпанзе всегда гуляют по дорожкам без присмотра?» В конце концов, Чамли был пойман и водворен в спальню, где его весьма нетривиальным образом утихомирил Джон Хартли. «Я обнаружил, — вспоминал он, — что, если просунуть рукуему между ног и сжать его яички, это оказывает на Чамли успокаивающий эффект».

Но в зоопарке жили не только шимпанзе. Однажды звон разбитого стекла сообщил смотрителям о том, что очковый медведь выбрался из клет­ки и крушит стекла в ближайшем строении.Прежде чем сотрудники зоопарка успели предпринять какие-то меры, медведь залез в кассу зоопарка и ухитрился там запереться. Однажды ночью на волю вырвался тапир Клавдий. Во время грозы он убежал из зоопарка и вволю порезвился на гряд­ках, где фермер только что посадил анемоны. Он истоптал все грядки и со­жрал нежные цветы, как обычную траву. Три дня разыскивали новогви­нейских диких собак, а когда сбежал валлаби, Джеральду принялись звонить местные жители, сообщая, что мимо них только что пронеслось не­что странное — по-видимому, обитатель вашего зоопарка.

Стремление сбежать из клетки у животных ничуть не меньше, чем у че­ловека. На заре создания зоопарка был приобретен огромный сетчатый пи­тон Пифагор двенадцати футов длиной и толстый, как бедро регбиста. Чтобы вычистить клетку Пифагора в доме рептилий, требовались усилия трех смотрителей — два держали змею, а третий убирался в клетке. Золо­тое правило гласило, чтобы ни при каких условиях никто из смотрителей не пытался делать этого в одиночку. Однажды, когда зоопарк уже закрыл­ся, Джеральд совершал обычный обход территории. Из дома рептилий до­несся сдавленный крик о помощи. Вбежав внутрь, Джеральд увидел Джо­на Хартли, тогда еще только что закончившего школу, которого обвивал гигантский питон. «Джон совершил непростительный промах, — вспоми­нал Джеральд. — Огромная змея обвила его своими кольцами, и он не мог пошевелиться, словно оказался в смирительной рубашке. К счастью, Джон не потерял головы, а Пифагор шипел, как вскипевший чайник». Не тратя времени, Джеральд ухватил питона за хвост, но не успел он освободить Джона, как змея обвилась вокруг него самого. «Теперь мы оба стояли ли­цом друг к другу, как сиамские близнецы, — писал Джеральд. — Мы стали звать на помощь. Рабочий день закончился, и я боялся, что все смотрители уже разошлись по домам. Перспектива провести в подобном положении целую ночь, пока кто-нибудь не обнаружит нас утром, нас не очень при­влекала». Джеральд, Джон и Пифагор остались плотно упакованными в доме рептилий. К счастью, кто-то из смотрителей, ухаживающих за млеко­питающими, услышал крики о помощи и подоспел вовремя. Пребывание в объятиях гигантского питона рядом с основателем зоопарка произвело на Джона Хартли неизгладимое впечатление, и впоследствии он стал основ­ным членом команды Джеральда.

Джеральд никогда ничем в своей жизни не руководил и не умел быть администратором. Он не разбирался в денежных вопросах и не имел дело­вой хватки. Его отношения с подчиненными были скорее дружескими и то­варищескими, чем служебными. Управляла зоопарком Джеки. Она не боя­лась идти на суровые меры, когда ситуация того требовала. Племянник Джеральда, Джерри Бриз, проработавший в зоопарке полтора года, вспо­минал: «Дядя Джерри имел золотое сердце, но капитаном нашего корабли была Джеки. Он не умел отдавать приказы. Он мог управляться с живот­ными, административная работа была не для него. Но если он что-то хотел сделать, он обязательно это делал, и никто не мог его переубедить. Даже Джеки».

Несмотря на финансовые проблемы, Джеральд был преисполнен маль­чишеского энтузиазма. «У нас появилось несколько замечательных зве­рей, — писал он своему компаньону по камерунской экспедиции Бобу Гол­дингу в июле 1960 года. — Это карликовые мармозетки и императорский тамарин. Сцинки, привезенные из Бафута, чувствуют себя хорошо, а дете­ныши растут, как сумасшедшие. Наш очаровательный боа, слава богу, здо­ров, неплохо себя чувствует и мадагаскарский зеленый геккон. Из новых поступлений хочу отметить четырех детенышей водяных черепах. Я очень рад, что они здоровы. Их не разрешают ловить более двух штук, но я убе­дил их, что буду разводить черепах в неволе, и они прислали сразу четы­рех».

Но впереди было четыре года напряженной борьбы. Джеральд и Джеки изо всех сил старались превратить свой зоопарк в процветающее предпри­ятие. Каждая новая проблема — болезни животных, недостаток налично­сти, трудности с персоналом, личные недоразумения — была испытанием кризисного управления. Все эти проблемы значительно осложняли повсе­дневную жизнь.

Основной задачей было искать и находить источники средств. Хотя бухгалтерия никогда не давалась Джеральду, он обладал уникальным фи­нансовым чутьем. Ему было ясно, что зоопарк должен располагать прилич­ным капиталом. Зоопарк был еще молод, он еще не смог стать достоприме­чательностью острова. Джеральд решил обратиться в свой банк с просьбой предоставить еще один заем в десять тысяч фунтов под гарантии Руперта Харт-Дэвиса.

Джеки пришла в ужас. Сумма их долгов была астрономической. Два­дцать тысяч фунтов — почти полмиллиона на современные деньги! Каж­дую ночь она просыпалась в ужасе от того, что эти деньги придется возвра­щать. Положение усугублялось еще и тем, что Джеральд настоял на том, чтобы ни ему, ни его жене не выплачивалось жалованье. Должность дирек­тора зоопарка была почетной. Им предоставлялась квартира и оплачива­лись расходы на электричество. Финансовое состояние семьи полностью зависело от писательской деятельности Джеральда. Он хотел, чтобы его зоопарк мог существовать и исполнять свою великую миссию совершенно самостоятельно.

Чтобы справиться с финансовыми трудностями, Джеральд начал пи­сать. В течение 1960—1961 годов он закончил книгу о Камеруне, а затем две книги для детей «Зоопарк на острове» (в сотрудничестве со знамени­тым фотографом Вольфом Сушицким) и «Знакомьтесь с зоопарками». Первая книга более всего напоминала диснеевский фильм. Джеральд рас­сказал о любимых животных из своего зоопарка, а потом создал своеобразный путеводитель для юного посетителя зоопарка. В тот же период была написана и «Земля шорохов», книга о путешествии в Аргентину. Помимо этого, Джеральд часто выступал по радио и телевидению, писал статьи для «Обсервера» и юмористические рассказы о животных для детского журна­ла «Джун», выходящего каждую неделю. Работа эта была ему не под силу, поэтому ряд статей за него написала Джеки.

Жизнь была тяжелой, но не безрадостной. Несмотря на все трудности, Джеральд решил вернуться к своей детской идиллии.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

«НАС ВСЕХ СОЖРУТ»: ТРЕВОГИ И ЭКСКУРСИИ 1960-1962

В мае 1960 года Джеральд написал своему брату Лоуренсу о том, что вместе с Джеки и мамой он собирается полтора месяца провести на Корфу. Он впервые после расставания длиной в двадцать один год решил отпра­виться в волшебную страну своего детства. «Я полагаю, Корфу сильно из­менился, но цвет и прозрачность моря изменить невозможно, а мне нужно именно это», — писал он. Упоминая о сожительстве Ларри с Клод, Дже­ральд добавлял: «Как отвратительно, что мой собственный брат живет в грехе».

Джеральд восторженно ожидал возвращения на сказочную землю гре­ческого острова, где прошло его детство. Но в глубине души у него жила тревога. «Возвращение в места, где ты был счастлив когда-то, — писал он, — всегда связано с риском. И риск этот многократно возрастает, если речь идет о месте, где ты провел часть своего детства». Двадцать один год — большой срок, за эти годы могло случиться все, что угодно. Дже­ральд замучил Джеки своими бесконечными рассказами о красотах остро­ва — огромная луна, миллионы светлячков, бирюзовые небеса, сверкаю­щее в лучах солнца море. 26 мая 1960 года на небольшом самолете Дар­реллы вылетели из Италии и очутились на сказочном острове Корфу.

Погода была более прохладной и пасмурной, чем он ожидал, шел круп­ный град. Греческие друзья говорили ему, что лето выдалось самым плохим за последние годы. Но Джеральд не испугался. Плохая погода исправит­ся — а все остальное совершенно не изменилось. Омары были такими же вкусными, луна — такой же огромной и сверкающей, вид с Перамы на Мышиный остров завораживал так же, как и прежде. Изменилось только знание греческого языка, скрытое где-то в глубинах мозга. Джеральду по­надобился лишь первый толчок, и чувство языка вернулось к нему.

Дарреллы сняли маленький, уединенный коттедж на берегу неподалеку от прибрежных скал Перамы. По другую сторону холма стояли дома, где он провел свое детство, — землянично-розовый и белоснежный. Вечерами они отправлялись в маленькое придорожное кафе. «Столики стояли прямо под мимозами, — вспоминал Джеральд. — Мы наблюдали за тем, как солнце садится прямо в море, как море из голубого становится серебри­стым, а потом расцвечивается всеми цветами радуги. Это было невероятно. Сгущались сумерки. К нам приезжали друзья. Мы пили вино в полном молчании, пока не гасли последние искры. Тогда начинались песни…» Нет, Джеральд не был разочарован, магия Корфу не исчезла. Одно время он даже подумывал над тем, чтобы купить здесь дом и провести остаток жиз­ни. А может быть, он надеялся, что на Корфу ему удастся воплотить свою мечту.

В конце года Лоуренс с Клод и маленькой Сафо, а также Маргарет с двумя сыновьями приехали на Джерси, чтобы отпраздновать Рождество в поместье. Джеральд нетерпеливо ждал воссоединения семьи. Журнал «Лайф» прислал своего фотографа, Лумиса Дина, специально прилетевше­го из Америки, чтобы снять знаменитого автора «Александрийского кварте­та» в кругу семьи, рядом с не менее знаменитым братом, владельцем зоо­парка.

Рождество было не просто семейным праздником. Отмечали его и в зоопарке. Так как большинству сотрудников на следующий день предстоя­ло работать, Джеральд приготовил им огромную индейку для рождествен­ского обеда на собственной кухне и обеспечил спиртным. Затем он вернул­ся домой, чтобы встретить Рождество в кругу семьи. К празднику прило­жили руку все. Когда Клод увидела, как мама на кухне что-то помешивает одной рукой, а другой придерживает запеленутого ребенка, она предложи­ла помочь. «Что ж, дорогая, — отозвалась мама, — полагаю, вы можете его подержать». Клод приняла небольшой сверток. Через несколько минут ребенок начал ворочаться, из пеленок протянулась длинная волосатая рука и обхватила ее за шею. Ребенок оказался детенышем шимпанзе, которого взяли в дом, чтобы присмотреть за ним. Рождество прошло, как в добрые старые времена. Хотя спокойным его назвать было нельзя. Время от вре­мени в обезьяннике или у лемуров возникали какие-то проблемы. «Вот увидите, — кричал Лоуренс, никогда не чувствовавший себя в обществе Диких зверей в безопасности, — они вырвутся на волю и нас всех сожрут!»

Для многих животных, особенно для приматов, Рождество было самым скучным днем в году. В зоопарке не было посетителей, на которых можно было бы посмотреть, которые могли бы их развлечь, которых можно было щипать из-за проволочной сетки. Но Рождество имело и свои хорошие сто­роны. Для зверей было приготовлено праздничное угощение — кусочки ин­дюшачьей шкурки для тапира Клавдия, шоколадные конфеты с ликером для очкового медведя Педро, засахаренные фрукты для мармозеток, пи­рожки для мелких обезьянок, кости от индейки для мелких кошек, вино­град для птиц. Гориллам и шимпанзе устроили настоящее рождественское чаепитие — с покрытыми сахарной глазурью бисквитами, шоколадками, виноградом, яблоками и грушами, мороженым и разведенным водой крас­ным вином. Угощение выложили на огромный стол во дворе главного дома, рядом поставили большую елку, на которую повесили чулки с заса­харенным миндалем и пастилой. Н'Понго, Чамли и Лулу повеселились на славу. Чамли попытался залезть на елку и повалил ее, шимпанзе подрались из-за вина, а Н'Понго хватала все, что оказывалось в пределах досягаемо­сти. «Мы вернули обезьян в их клетки, — писал Даррелл, — где они, как следует набравшиеся и насытившиеся, без сил рухнули в свои постели и за­снули крепким сном. Обезьяны устали, мы же устали вдвойне и разошлись по своим квартирам, чтобы хоть немного прийти в себя».

Следующей весной Джеральд и Джеки взяли маму с собой в Испанию. По пути они заехали к Лоуренсу и Клод. Так Джеральд впервые увидел ту ферму в Лангедоке, которой предстояло сыграть столь важную роль в его будущей жизни. Простота и красота заросших травами холмов очарована его. Вскоре Дарреллы отправились в Испанию, но Джеральд был бы не прочь остаться во Франции. Из Кадакеса, Коста-Брава, Джеки писала Алану Томасу и его жене Элле: «Дом Ларри очарователен, а местность во­круг напоминает Грецию. Мы возвращаемся на следующей неделе. Джер­ри не ездит на экскурсии, а пытается изучить фауну Камарга».

Хотя Джеральд был очень близок с младшими членами собственной се­мьи, он не спешил заводить собственных чад, по крайней мере, в настоя­щее время. Причины этого остались неизвестными. Возможно, таким об­разом он пытался бороться с демографическим взрывом, ставящим под уг­розу существование животного мира на планете. «Джерри не хотел иметь детей, — вспоминала Джеки. — Мы оба чувствовали, что состояние мира таково, что нам не хотелось приводить в него еще кого-нибудь». Джеки была беременна дважды, но оба раза у нее случился выкидыш. Джеральд был очень расстроен. «В первый раз, — вспоминала Джеки, — он даже не разговаривал со мной целых три недели, при необходимости обращаясь ко мне через третьих лиц». Осенью 1961 года Джеки, которой в то время был тридцать один год, сделали частичную гистерэктомию. Джеральд с ума схо­дил от тревоги, пока Джеки была в больнице. Через десять дней она верну­лась домой, и он стал для нее сиделкой. «Это было чудесное время, — вспо­минала она. — Я могла ничего не делать, просто лежала, читала, слушала любимую музыку, а мой любящий муж взял на себя все заботы».

В зоопарке все было совсем не так. Джеральд замечал, что за первый год существования Джерсийского зоопарка им удалось получить потомство от одиннадцати видов животных. Восторг был всеобщим. Хуан и Хуанита, пара воротничковых свиней-пекари, стали одними из первых счастливых родителей. Хуана Джеральд купил в северной Аргентине у индеанки, от­кармливавшей его на Рождество. Хуанита попала к Дарреллу еще детены­шем. Несмотря на разницу в возрасте и слабое здоровье Хуаниты, пекари скоро принесли первого детеныша, к великой радости Джеральда. «Вид резвящейся на газоне Хуаниты, ее мужа и их детеныша, игравшего в толь­ко что изобретенную им игру, — писал Джеральд, — преисполнял меня чувством гордости».

Но приобрести пару животных тех видов, которым угрожала действи­тельная опасность, было слишком дорого. Джеральд устроил коробку для сбора пожертвований возле клетки Н'Понго, чтобы посетители зоопарка могли внести свой вклад в дело приобретения для гориллы друга. Нужно было собрать полторы тысячи фунтов. Вскоре в зоопарке появилась новая горилла, но, к сожалению, она тоже оказалась самкой. Ее назвали Ненди. Следом за ней зоопарк приобрел самку тапира, Клодетту (подружку для Клавдия), а в 1962 году самку гепарда, Паулу, — будущую партнершу Пи­тера.

В 1961 году Джеральд сделал еще одну попытку прорваться на телеви­дение. Шесть серий, снятых им в Аргентине, превратились в единствен­ную, приемлемую для Би-би-си программу. Теперь отдел естественной истории Би-би-си предложил Дарреллу снять цикл коротких передач под общим названием «Зоопакет». Программы должны были выйти в эфир ле­том. Идея принадлежала Эйлин Молони, старой подруге Джеральда по ра­дио. Теперь она перешла на телевидение. Эйлин чувствовала, что, несмотря на всю напряженность Джеральда перед камерой, он создан для телевидения. Его обаяние, юмор и любовь к животным должны были им­понировать зрителям. В рамках «Зоопакета» Джеральд мог рассказать о случаях из своей жизни и показать самых любимых животных из своего зоопарка.

Возник целый ряд технических проблем. Для съемок животных на сту­дии построили специальные демонстрационные стеклянные клетки. Зверей доставляли в Бристоль на нанятом для этой цели самолете. Самая большая гримерная была отведена для животных, а звезде телеэкрана, горилле Н'Понго, выделили отдельную комнату. Джеральд с ума сходил, беспоко­ясь о своих драгоценных животных, о том, как они будут себя вести перед камерой, да и о том, как будет выглядеть он сам. «Удивительно, — говорил режиссер программы Крис Парсонс, — как он не падал в конце съемок от нервного истощения». Многие животные были ночными, предпочитали су­мрак леса и категорически отказывались что-либо делать, как только включались софиты. Другие, наоборот, слишком сильно возбуждались. «Ни­когда прежде одиннадцати представителям семейства приматов не прихо­дилось жить вместе в телевизионной студии, — вспоминала Джеки. — И никогда, пожалуй, не придется в будущем».

Крис Парсонс познакомился с Джеральдом еще в Борнмуте, когда он приезжал снимать животных в садике дома Маргарет. Теперь же он почув­ствовал в Джеральде те качества, которые так привлекали Эйлин Моло­ни, — дар рассказчика, чувство юмора, умение дружить. «Когда Джерри начинал отпускать грубоватые шуточки на ваш счет, — говорил Крис, — вы чувствовали, что его слова продиктованы приязнью, а не враждебно­стью… Если Джерри и мог появиться на телеэкране, то снимать его следо­вало на натуре, где он мог полностью расслабиться, чувствуя себя в привычной обстановке». Вскоре замысел Парсонса осуществился.

В конце 1961 года Джеральд написал Лоуренсу в Лангедок о своей жиз­ни. Новости в целом были благоприятными. Стэнли Донен, режиссер из Голливуда, предложил Джеральду поставить на Бродвее мюзикл по «Моей семье и другим зверям». Если бы постановка имела успех, то Донен соби­рался экранизировать ее. Предложение было вполне серьезным, и Кертис Браун уже приступил в переговорам. «Каждый член нашей семьи должен подписать документ относительно того, что он не возражает против своего появления на сцене, — писал Джеральд. — Мама в восторге, я даже учу её петь, на случай если у них не окажется подходящей актрисы на ее роль». Хорошие новости этим не исчерпывались. Джеральд продолжает: «В этому году дела в зоопарке шли особенно хорошо. Доходы втрое превысили дохо­ды прошлого года. Этого еще недостаточно, и зима нам предстоит тяжелая, но я надеюсь, что через пару лет все придет в полный порядок. Чтобы тебя обрадовать, сообщаю, что мы нашли льву подружку. Она прибывает зав­тра. Это подарок моего поклонника из Уганды. Книги тоже могут на что-то пригодиться».

Джеральд достиг вершин славы. Известный писатель, зверолов, попу­лярный телеведущий, основатель собственного зоопарка, он обладал уди­вительным обаянием. Гарольд Макмиллан пригласил его в резиденцию премьер-министра во время государственного визита президента Перу, а королева пригласила чету Дарреллов на государственный банкет в честь визита президента Камеруна. Познакомиться с Дарреллом хотели и на­стоящие звезды. «Однажды я получил длинное письмо с Ямайки, подпи­санное Ноэлем Кауардом, — вспоминал Джеральд. — Потом получил еще одно, из Швейцарии. Я был очень польщен тем, что знаменитый писатель является моим поклонником». Кауард очень любил животных и был убежденным сторонником защиты окружающей среды. Книгами Джеральда он восхищался. Несколько лет они переписывались. Когда Кауард прилетел в Лондон для постановки трех своих пьес, он предложил Джеральду и Дже­ки встретиться. Джеральд был в восторге, но Джеки убедила его ограни­читься телефонным разговором. Кауард был рад звонку и пригласил их на ужин в «Савой» следующим вечером. Когда Джеральд спросил, что нужно надеть, Кауард минуту подумал, а потом сказал: «Как насчет штанов из ле­опардовой шкуры?»

В отличие от Джеральда Джеки не была поклонницей Кауарда и счита­ла, что будет лучше, если муж пойдет на встречу один. «Не глупи, — ска­зал ей Джеральд. — Это все равно что поужинать с Оскаром Уайльдом». Эту историю он рассказал за ужином. «Но, дорогой мой, — возразил Кау­ард, — надеюсь, наша встреча не будет иметь таких последствий — Уайльд никогда не любил бородатых, не так ли?» Впоследствии Джеральд и Джеки гостили у Кауарда в Швейцарии.

Друзья, коллеги, репортеры, самые разнообразные посетители не мог­ли противиться обаянию Джеральда. Его умение убеждать поражало. Сво­им успехом в жизни он был обязан способности заражать своим энтузиаз­мом окружающих и убеждать их приложить усилия к воплощению его за­мысла в реальность. Даррелл обладал не просто обаянием. Когда ему было нужно, он мог пустить в ход мегаобаяние. Частично он был обязан этим своей внешности — удивительно яркие, проницательные голубые глаза над клочковатой бородой, честный, невинный взгляд ребенка, радостная, от­крытая улыбка. «Он смеялся так, как умеют смеяться только Дарреллы, — писал Дэвид Хыоз. — Своими постоянными шутками он мог довести вас до истерики за две минуты».

Благодаря умению вести разговор на самые разнообразные темы, своей привлекательной внешности, глубокому пониманию обсуждаемых про­блем, нетривиальным взглядам на жизнь, доброжелательному отноше­нию к людям истории, выходившие из-под пера Даррелла, так привлекали читателей. «Держа в руке стакан, — вспоминал Хьюз, — он излучал ощу­щение жизни в ином мире, мире, который для нас был закрытой книгой. Я бы назвал этот мир «мальчишеским». Даррелл приходил к нам, взрос­лым, только чтобы разделить наши удовольствия — выпивку, беседу, смех, — а потом снова удалялся в свой мир. Он совершенно не умел при­творяться. Классовая принадлежность его не волновала, слова «престиж» для него не существовало, социальные различия вызывали у него смех. В любой компании он оставался отстраненным пришельцем из иного мира». Обаяние Даррелла происходило и из его необычной эксцентрично­сти. Для тех, кто привык играть по правилам, он являл собой досадную по­меху. Он презирал светские условности, всегда был иным, не таким, как все, — возможно, рискованным, обязательно веселым и всегда непредска­зуемым. Только когда речь заходила о животных, уходе за ними и их охра­не, весельчак Даррелл становился непреклонным. Животные, о которых он писал с такой любовью, никогда не были для него объектом шуток. В отношении тех, кто был ему дорог, Джеральд Даррелл всегда оставался абсолютно серьезен.

«Я устал от людей, — говорил он Дэвиду Хыозу на Джерси в юнце 1961 года. — Они меня утомляют. Удивительно, насколько толпа людей похожа на самых глупых животных. У зверей все наоборот. Стадо буйво­лов более разумно, чем один буйвол». Невероятно, как ведут себя люди, приходя в зоопарк, жаловался Джеральд французским журналистам. Один дурень кинул в клетку шиншилл упаковку аспирина, и одно животное по­гибло. Другие бросают в клетки обезьян бритвенные лезвия, губную пома­ду, даже зажженные сигареты. «Если бы люди обладали интеллектом го­риллы», — вздыхал Джеральд.

«Ухаживать за животными очень сложно, — говорил он. — Любой, кто когда-нибудь имел дело со зверями, это подтвердит. Вы должны перейти в иные сферы. Посмотрите, как принюхивается собака. Представьте себе целый незнакомый мир, который ей открывается». В отношении животных Даррелл не был антропоморфистом, кем его считали окружающие. Он не считал животных людьми, только покрытыми шкурой. Он, не задумыва­ясь, мог бы подстрелить животное и съесть его, если бы возникла такая не­обходимость.

Джеральд прекрасно понимал эмоции тех, кто считал жестоким содер­жание животных в зоопарках. Зоопарки привлекли особое внимание об­щественности в 60-е годы. Молодежь провозгласила своим лозунгом лю­бовь и свободу. Сторонники охраны окружающей среды предвещали близ­кую биологическую катастрофу. Некоторые даже утверждали, что создать хороший зоопарк невозможно. Джеральд понимал эту точку зрения, и, ко­гда речь шла о действительно плохих зоопарках, разделял ее. «Средний зоопарк — это ужасное заведение, — утверждал он. — Он может считать себя научным учреждением, но на самом деле является всего лишь третье­разрядным цирком, который находится под управлением бизнесмена или бессовестного шоумена». Но при этом Джеральд разделял позицию Фло­ренс Найтингейл, чьими поступками он всегда восхищался. Хотя она кри­тиковала плохие больницы, это не означало, что она являлась противни­цей всех больниц вообще. Хотя даже самый хороший зоопарк, например, Джерсийский, вынужден ограничивать свободу животных, в зоопарке зве­ри получают такую же свободу, которая обеспечивает им более высокое качество жизни, чем в среде естественного обитания. Животные в зоопар­ке свободны от страха (особенно перед хищниками), от голода и болезней, они могут жить и выводить потомство в безопасности, а порой они защи­щены от исчезновения. Большинство людей было бы счастливо иметь по­добные условия существования. В любом случае, животное в природе жи­вет в определенных границах, в собственных, созданных по своей воле, клетках. Мышь никогда не выходит за границы двенадцати квадратных футов. Льву нужна гораздо большая территория, но даже он определяет границы своей естественной клетки. По мнению Даррелла, зоопарк не мо­жет быть хорошим, если животные, обитающие в нем, не размножаются. Если животные дают потомство, значит, зоопарку не нужно отлавливать новых зверей в природе, он может даже возвращать животных в среду ес­тественного обитания. Если же это невозможно, хороший зоопарк, по крайней мере, может предоставить убежище тем видам, которые находят­ся под угрозой уничтожения.

«Я так же интересуюсь политикой, как лесник горностаями, — однаж­ды сказал Джеральд. — Единственное, в чем я твердо убежден, так это в том, что человечество должно прекратить размножаться. Заявления Кен­неди и Макмиллана не важны. Наши проблемы носят биологический ха­рактер. Нам угрожает перенаселение». В 1961 году, еще до публикации знаменитой книги Ракель Карсон «Безмолвная весна» (1962) и организа­ции фонда «Друзей Земли» (1971), Джеральд Даррелл сформулировал точ­ку зрения, намного опередившую время.

Определив свою жизненную роль, Джеральд Даррелл совершенно за­был о себе и полностью посвятил свою жизнь высокой цели. «Я шарла­тан, — говорил он Дэвиду Хьюзу. — Я ленив и глуп, тщеславен и жаден. Я эгоист. Но когда речь заходит обо мне, я обладаю удивительно широким взглядом на мир. Мне присущи все слабости нормального человека». С дру­гой стороны, Джеральд Даррелл был готов ради своей цели пожертвовать всем, даже собственной жизнью. «Если вы являетесь разумным млекопи­тающим, то должны оставить Земле что-то еще, кроме собственного тела, — писал он. — Если вы идете по жизни, только беря и ничего не от­давая взамен, это для вас вредно».

В начале февраля 1962 года Джеральд и Джеки отплыли из зимнего Роттердама в южные широты навстречу новым приключениям. Идея при­надлежала Джеки, а затем ее развил и поддержал Крис Парсонс и от­дел естественной истории Би-би-си. Было решено снять несколько документальных фильмов об охране окружающей среды в Новой Зелан­дии, Австралии и Малайзии — в совершенно новом для Дарреллов регионе. 4 апреля они ступили на берег в Окленде. Крис Парсонс, режиссер, и оператор Джим Сандерс путешествовали отдельно и вскоре к ним присое­динились.

Джеральд написал длинное письмо маме (последнее, хотя ему не уда­лось ни закончить, ни отправить его), в котором рассказывал о новозе­ландском этапе экспедиции:

«В Окленде, к нашему изумлению, нас встречали как царствующих особ. Перед нами расстелили красную ковровую дорожку, у нас берут ин­тервью, фотографируют в семидесяти позах, записывают, везут на телеви­дение и так далее. Мы ужасно устали. Министерство дикой природы уже спланировало программу нашей поездки. Брайан Белл из министерства со­провождает нас по Новой Зеландии».

Из Окленда Дарреллы отправились на озеро Фонгапей, чтобы наблю­дать черных лебедей, и к грязевым гейзерам Роторуа. Затем их ждала но­вая ковровая дорожка в Веллингтоне, где Дарреллов пригласили на обед с Кабинетом министров Новой Зеландии. «Можешь ли ты представить меня сидящим в окружении министров?» — писал Джеральд матери. Обед про­шел не слишком мирно. Джеральд заметил, что овцеводы наносят большой ущерб окружающей среде. Некоторые члены кабинета также являлись фермерами. Они стали протестовать, заявляя, что незначительная эро­зия — это еще не смертельно. Джеральд ответил: «Природа — это все рав­но, что картина Рембрандта. Если вы ее уничтожите, то уже не сможете восстановить. Если бы у вас была картина Рембрандта, вы бы стали ей уничтожать?» Вернувшись в гостиницу, Джеральд сказал Джеки: «Эти ми­нистры такие же фермеры, как и все остальные».

В миле от побережья на острове Капити раскинулся птичий заповед­ник.

«Хотя птицы здесь дикие, они совершенно не боятся людей. Сначала мы увидели века, маленьких коричневых птиц, размером с цыпленка и весьма суетливых. Они сновали у наших ног, очень внимательно обследо­вали нас самих и наше оборудование, постоянно переговариваясь друг с другом на своем птичьем языке. Затем Джордж Фокс, смотритель заповед­ника, сказал, что здесь живут попугаи кака. Эти крупные попугаи покрыты темными шелковистыми перьями и обладают очень сильными загнутыми клювами. Фокс позвал их, и внезапно из леса с отчаянными криками стали вылетать птицы. Они подлетели к нам и стали поедать финики, которые приготовил им Фокс. Один из них решил, что моя голова как нельзя лучше подходит для насеста. У него были такие острые и длинные когти, что он чуть не снял с меня скальп».

Дальше экспедиция направилась к двум скалам, называемым Братья­ми. Здесь съемки проводились с помощью крана. На Братьях живут редкие ящерицы туатары, а также другая живность.

«На скалах сидели гигантские гекконы. Я поймал несколько штук, что­бы отправить их самолетом на Джерси. Надеюсь, они уже благополучно прибыли. Эту ночь мы все впятером провели в крохотной хижине. Спать нам не давали белокрылые пингвины, устроившие гнездо под полом наше­го убежища. Они всю ночь перебранивались, словно пара ослов, и мы ни­как не могли их утихомирить…

А затем случилось чудо. Мы получили разрешение посетить долину но­торнисов. Ноторнис (которого здесь называют такахе) — это птица, кото­рую считали вымершей, пока случайно не обнаружили несколько особей в удаленной горной долине. Сохранилось около четырехсот пар. Разумеется, долина строго охраняется, и попасть туда можно только по специальному разрешению».

Однако визит в долину, где обитали странные, нелетающие такахе, обернулся разочарованием. «Мы проделали длинный путь вокруг озера и никого не встретили, — писал Джеральд в сценарии фильма. — Это один из самых неприятных уголков страны, где мне только довелось побывать». Через несколько дней Дарреллу все же удалось увидеть такахе в зоопарке Маунт-Кук, где служба охраны дикой природы Новой Зеландии пыталась разводить их в неволе. «Здесь оказалась еще одна редкость, которая приве­ла Джерри в состояние полного восторга, — вспоминал Крис Парсонс. — Здесь жил единственный попугай какапо, самый крупный попугай Новой Зеландии, ведущий ночной образ жизни. С момента его поимки в природе было обнаружено еще несколько таких попугаев. Место их обитания тща­тельно охранялось, что вселило в Джерри оптимизм относительно их буду­щего. Он снова стал думать о разведении видов, находящихся на грани вымирания, в неволе и о возвращении их в среду естественного обитания».

В отличие от предыдущих экспедиций в Африку и Южную Америку, поездка в Новую Зеландию была отлично организована. Это была скорее официальная экскурсия. Посещение же Австралии прошло более безала­берно. Наверное, поэтому Джеки и Джеральд влюбились в Австралию, стоило им сойти с корабля. «Мы сразу же влюбились в Австралию безого­ворочно и навсегда, — писал Джеральд. — Если бы мне когда-нибудь при­шлось осесть на одном месте (боже сохрани!), я бы, наверное, из всех стран все же выбрал Австралию».

Все животные и птицы, которых Даррелл собирался снимать — вомба­ты, бандикуты, утконосы, казуары, лирохвосты, кукабарры и многие дру­гие, — были первобытными и уникальными. Но никто не доставил Дже­ральду столько удовольствия, как сумчатая белка. Считалось, что этот зве­рек исчез с лица земли, как и такахе. Съемочная группа отправилась сни­мать белок ночью. Вот что написал Джеральд в сценарии своего фильма:

«Когда сумчатых белок обнаружили, оказалось, что они обитают в не­большом лесу площадью примерно в квадратную милю. На столь ограни­ченной площади могли прокормиться всего несколько пар этих крохотных созданий. Если случится лесной пожар, сумчатые белки могут навсегда ис­чезнуть с лица земли. Чтобы обеспечить выживание этого вида, нужно по­пытаться разводить их в неволе, а затем попытаться расселить их в подхо­дящих местах, чтобы, если их лес будет уничтожен огнем, они могли жить в другом месте».

Экспедиция затянулась, а впереди еще ждала Малайзия. «Утомитель­ное путешествие на итальянском лайнере, — писала Джеки маме в начале июля. — Мы прибыли в Сингапур 1 июля, провели там два дня, а затем от­правились в Куала-Лумпур. Очень красивая страна, приятные люди, но климат ужасный — постоянно стоит влажная жара. Сколько я смогу вы­держать, не знаю. Снимать очень сложно, не то что в Австралии и Новой Зеландии». Сначала экспедиция отправилась в заповедник Терман-Негара, крупнейший национальный парк Малайзии. В девственном лесу обитали суматранские носороги, тигры, леопарды, гиббоны и королевские кобры. Затем путешественники направились в Дунгун, на восточное побережье страны, где водилось множество рептилий.

Экспедиция проделала путь в сорок пять тысяч миль по трем странам. В фильм вошли кадры, запечатлевшие самых редких животных на земле.

«Картина охраны окружающей среды, которую я наблюдал в Новой Зе­ландии, Австралии и Малайзии, совершенно одинакова. Небольшие груп­пы преданных своему делу людей, самоотверженно работающих за символическую плату, ведут борьбу с апатией населения, политиков и во­ротил крупного бизнеса. Люди остаются безучастными к вопросам охраны окружающей среды. Потому что не осознают, что могут сделать. Но самой опасной является апатия политическая. Решить проблемы окружающей среды можно только на самом высоком уровне. Большинство политиков не хотят рисковать карьерой ради природы, потому что, во-первых, они не считают эти вопросы важными, а во-вторых, относятся к сторонникам ох­раны животных примерно так же, как к выжившим из ума старухам, при­читающим над любимыми пекинесами. Но, в отличие от людей, животные не могут определять свое будущее. Они не могут требовать самоуправле­ния, у них нет членов парламента, к которым они могли бы обратиться с жалобами, у них нет профсоюзов, борющихся за лучшие условия сущест­вования. Их будущее и само их существование целиком зависят от нас».

■

Джеральд и Джеки собирались из Малайзии отправиться в Восточную Африку, но новости из дома заставили их изменить свои планы. В зоопарке назревал очередной кризис. Внушало беспокойство и состояние мамы. Когда Джеральд и Джеки уехали на несколько месяцев, она почувствовала себя очень одинокой. Бетти Нортон и Эйлин Молони, жившие в поместье Огр в отсутствие Дарреллов, настоятельно советовали Джеральду вернуть­ся как можно быстрее. Путешественники изменили планы и взяли билеты на другой корабль. В конце августа они отплыли из Адена на корабле «Гле­норки». В середине сентября они уже были в Лондоне.

На Джерси Джеральда и Джеки ждал радушный прием, но состояние зоопарка их расстроило. Хотя стоял разгар туристического сезона, зоопарк производил впечатление унылого и заброшенного. Не хватало денег, рабо­чих рук, строения ветшали. Зоопарк являл собой печальное зрелище. Дже­ки во всем обвиняла Кена Смита, которому в отсутствие Джеральда была предоставлена полная свобода действий. «Кен не только игнорировал пла­ны Джерри относительно зоопарка, — утверждала Джеки, — но и прово­дил исключительно собственную линию». Он был представителем старого поколения, и Джеки это почувствовала. «Он был не тем человеком, в кото­ром нуждался Джерри, — писала она. — Я пыталась убедить Джеральда избавиться от него и заменить его другим человеком. Но Джерри был слишком слабохарактерным. Он не мог заставить себя сделать это». Дже­ральд стал защищать своего старого друга и коллегу. Джеки была в ярости. «Ситуация обострилась еще больше после моих конфликтов с некомпетент­ными служащими, — писала она. — Смит ворвался в нашу квартиру и зая­вил Джерри, что, если тот не успокоит свою чертову жену, он уволится. И Джерри поддержал не меня, а его!»

Жена Смита Труди видела ту же ситуацию совершенно иначе. «Мы с Кеном отлично ладили с Джерри и с Джеки, — вспоминала она. — Но зи­мой 1962 года что-то случилось, я не знаю, что. Мы чувствовали это всей кожей. Может быть, Джерри решил сам управлять зоопарком, что-то из­менить, создать свой фонд. Возможно, он думал, что Кен будет мешать ему».

Однако война была объявлена, и руководство зоопарка стало испыты­вать значительные трудности. К моменту возвращения Джеральда с Даль­него Востока его долги составляли 17 тысяч фунтов. Требовалось предпри­нять решительные действия, чтобы функционирующий в течение трех лет зоопарк не был признан несостоятельным. Бухгалтер Джеральда, Эдди Рей, из лондонской фирмы «Спайсер и Пеглер», был приглашен на Джер­си, чтобы провести аудиторскую проверку бухгалтерских книг и прояснить финансовое состояние зоопарка. Его отчет подтвердил самые худшие стра­хи Джеки. Бухгалтерия находилась в полнейшем беспорядке, деньги уте­кали, а руководство оказалось совершенно некомпетентным. Зоопарк на­ходился на грани закрытия.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

КОВЧЕГ ДАРРЕЛЛА: 1962-1965

Кризис был полным. Мечты Даррелла рушились на глазах. Требова­лись решительные действия. Ни он сам, ни Джеки не могли решить финан­совые проблемы зоопарка. Им нужен был профессионал, администратор и кризисный менеджер, который сумел бы навести порядок в авгиевых ко­нюшнях. Они дали объявление в местной газете и стали ждать ответа. Сре­ди откликнувшихся была Кэт Уэллер, ранее работавшая в рекламном агентстве в Лондоне. Она приехала на Джерси, так как ее муж получил здесь работу. В декабре 1962 года она пришла на собеседование в поме­стье.

«Только Джерри мог назначить собеседование на воскресное утро, — вспоминала Кэт. — Я вошла в комнату и утратила дар речи. У меня есть дар ясновидения, и довольно давно я описывала Сэму, своему мужу, эту комнату во всех деталях. Войдя в дом, я сразу же почувствовала, что уже видела эти комнаты прежде. Это было удивительно. И тогда я сказала себе: «Значит, мне суждено работать именно здесь».

Джеральд и Джеки уже побеседовали примерно с двадцатью претендентами и находились в полном отчаянии. Но Кэт оказалась совершенно особенным человеком. «Она ворвалась в мою комнату, — вспоминал Дже­ральд, — словно в вальсе. Маленькая, кругленькая, с сияющими зелеными глазами и открытой улыбкой. Да, она умеет вести бухгалтерские книги, пе­чатать и стенографировать. Я посмотрел на Джеки, Джеки посмотрела на меня. Мы инстинктивно поняли, что свершилось чудо».

Через три дня, 12 декабря 1962 года, Кэт начала спасательскую дея­тельность в зоопарке. После первого дня работы у нее сложилось впечатле­ние, что все ее усилия пойдут прахом. «Я подумала, что работы здесь на полгода, — вспоминала она. — Они находились в отчаянном положении: ни денег, ничего. А я никогда в жизни не занималась сбором средств. Тогда я решила, что за полгода сумею привести все в порядок, а тогда делами займется настоящий специалист».

Кэт управляла финансами зоопарка стальной рукой. Ни один, даже са­мый незначительный платеж не производился без ее одобрения. Если смот­ритель просил ее приобрести новую щетку, Кэт требовала принести старую для проверки. Если щетка и в самом деле требовала замены, просьба удов­летворялась. Когда смотритель заказывал двадцать бананов, это количест­во урезалось до восемнадцати. Если сотрудника зоопарка заставали с ябло­ком, его ждала суровая отповедь: «Вы вырываете пищу изо рта животных». Если месячный бюджет тратился за три недели, в последнюю неделю не тратилось ни цента. Оплата счетов была вежливо отсрочена. Хотя такая политика не могла спасти зоопарк, казалось, что путь выбран правильно. «Что бы мы делали без союзника, который снял с наших плеч все админи­стративные заботы, — писала Джеки. — Мы могли заниматься только жи­вотными. Мы навсегда останемся в долгу перед миссис Уэллер. Медленно, но верно она привела в порядок наши дела. С помощью друзей мы стали выбираться из ямы».

Но сделать это было нелегко. К этому моменту в зоопарке жило 650 животных. За ними присматривали сорок человек. Работа была тяжелой и грязной. Свободного времени почти не оставалось. Жалованье было более чем скромным, к тому же выплачивалось крайне нерегулярно. Расходы на питание животных ужасали. Зоопарку в год требовалось 180 тысяч яб­лок, 80 тысяч груш, 50 тысяч апельсинов, бесчисленные тонны лука, по­мидоров, моркови, картофеля, десятки тысяч яиц, безмерное количество молока и мяса. «Деньги… деньги… — жаловался Джеральд журналистам с тяжким вздохом. — Сколько бы их ни было, для зоопарка все равно мало».

Джеральд всегда считал, что его зоопарк должен создаваться в два эта­па. Сначала следовало создать базовую структуру, завести животных, спо­собных привлечь платежеспособную публику в количествах, достаточных для того, чтобы гарантировать существование зоопарка. Затем можно было перейти ко второму этапу развития зоопарка — к превращению его в серь­езное научное учреждение, основной задачей которого будет разведение в неволе животных, находящихся под угрозой исчезновения. По просьбе Джулиана Хаксли Джеральд отложил свои планы, отдав приоритет орга­низации Всемирного фонда охраны природы. Фонд был организован в 1961 году. Но теперь, когда у Даррелла был Джерсийский зоопарк, он ре­шил перейти ко второму этапу развития своего предприятия. Он решил превратить маленький местный зоопарк в благотворительный научный Фонд мирового класса.

С помощью своего друга, директора фирмы «Шелл Интернэшнл» Джеймса Платта, он приступил к преобразованиям. «Без Джимми Плат­та, — вспоминала Джеки, — нам бы это никогда не удалось. Первое, что он сделал, придя ко мне, он трезво спросил: «Вы хотите, чтобы этот зоо­парк существовал?» Джимми очень любил Джерри, но Джерри был мечта­телем, а я практиком. Поэтому прежде чем что-то делать, он хотел выяс­нить, действительно ли я хочу сохранить наш зоопарк. Искушение сказать «нет» хотя бы ради сохранения нашего брака было очень велико, но я этого не сделала, потому что это было бы ужасно. У нас были животные, у нас были огромные долги, у нас работали люди, жившие на три фунта в неделю, но не бросавшие наш зоопарк, мы долгие годы боролись за то, чтобы создать зоопарк. Поэтому я ответила: «Да, я хочу, чтобы он существовал».

Мечта о создании Фонда охраны природы была довольно амбициозным проектом, но Джимми Платту удалось заинтересовать судьбой зоопарка многих влиятельных людей. «Он убедил их в том, что Джерри не получает от зоопарка ни цента, — вспоминала Джеки. — Тем самым он создал во­круг нас ауру респектабельности. Благодаря его усилиям, кредиторы согла­сились дать нам отсрочку».

В судьбе зоопарка произошел решительный поворот. В январе 1963 го­да Кен Смит с женой и собственными животными, которых он держал в Джерсийском зоопарке, покинул Джерси. Он заключил контракт на три года, но проработал четыре. Настало время расставаться. Сестра Джераль­да Маргарет радушно приняла Кена и Труди в Англии. «Я чувствовала себя предательницей, — вспоминала она. — Джеральд и Джеки внезапно уво­лили этих людей. Я погрузила всех их животных в грузовик и привезла на Сент-Олбенс-авеню. Я включила все обогреватели, чтобы мелкие звери не замерзли, а затем перевезла их в Пейтонский зоопарк». Маргарет чувство­вала, что Смит заслуживал лучшего отношения за то, что он сделал ради Джерсийского зоопарка. Но довольно скоро он оправился от стресса и ос­новал собственный маленький зоопарк в Эксмуте.

Теперь предстояло разобраться с огромными долгами зоопарка. В газе­те «Джерси ивнинг пост» было опубликовано обращение двенадцати вид­ных жителей острова, в котором они просили собрать средства для под­держки зоопарка, который не только является драгоценностью острова, но и служит великой цели сохранения исчезающих животных во всем мире. Джеральд написал письма всем своим поклонником. С помощью Кэт Уэл­лер и нового секретаря зоопарка, Бетти Бойзар, эти письма были разосла­ны по адресам всех тех, кто писал Дарреллу.

Начали поступать деньги. Размеры пожертвований были различны. Бо­гатый человек мог прислать тысячу фунтов, а местный мальчишка отдать свои карманные деньги. Работники зоопарка, несмотря на мизерный раз­мер своего жалованья, собрали небольшую сумму, чем растрогали Дже­ральда и Джеки до слез. Сто пятьдесят жителей Джерси, а также любители природы со всех концов света собрали 13 500 фунтов. Джерси — это рай для богатых людей, хотя источник их богатства порой бывает сомнителен. Однажды по совету банковского управляющего Джеральд обратился за по­жертвованием к некоему мистеру X. Этот человек — высокий, красивый, интеллигентный — встретил Джеральда в своем доме, более похожем на дворец, внимательно выслушал смущенную просьбу и спокойно выписал чек на две тысячи фунтов. В благодарность Джеральд назвал одного из но­ворожденных орангутанов в честь этого человека. Однако через три месяца имя мистера X замелькало на первых страницах газет. «Оказалось, что он сумел за короткое время обобрать массу богатых жителей Джерси, и к тому же провел некоторый период времени в одной из самых известных тюрем ее величества. Хотелось бы мне познакомиться с ним раньше. Он мог бы меня многому научить».

Собственный вклад Джеральда был самым значительным. По совету близких он согласился принять на себя груз двадцатитысячного долга. Так как единственным источником доходов для него был писательский труд и телевидение — довольно ненадежное дело, — он собственными руками продавал себя в рабство. Но он оставался непреклонен.

В мае 1963 года Джеральд принял ответственное решение и назначил своим заместителем двадцатисемилетнего Джереми Маллисона. Они встре­тились в июне 1959 года, вскоре посте возвращения Джеральда из Арген­тины. Тогда Джереми работал в отделе пернатых. Он всегда интересовался животными и природой. В свое время Джереми оставил работу в фирме своего отца и отправился в Родезию и Ньясаленд в качестве солдата добро­вольца. Ему хотелось увидеть Африку. Вернувшись в Британию, он поду­мывал о найме в полицию Гонконга или о работе на чайных плантациях Ассама. Но затем решил работать с животными. Сначала Джереми нанялся на молочную ферму в Девоне, а затем на псарню в Суррее. Вернувшись на Джерси, он собирался организовать собственную псарню, но средства не позволили. В отчаянии он нанялся на временную работу в только что от­крывшийся Джерсийский зоопарк, не потому, что ему хотелось работать в зоопарке, а потому, что недавно прочитал «Мою семью и других зверей».

Зимой временная работа закончилась. Из отдела тропических птиц Дже­реми перешел в отдел млекопитающих. Работа ему очень нравилась. Пла­ны Джеральда по спасению исчезающих видов животных казались ему очень захватывающими. «С носом, как у герцога Веллингтонского, светлы­ми волосами и яркими голубыми глазами, — писал Джеральд, — Джереми относился к нашим животным так, словно родил их сам. Его привычка оценивать внешность мужчин и женщин, называя их «прекрасными образ­чиками породы», показывала, что работа проникла и в его повседневную жизнь». По мере того как знания Джереми в области разведения экзотиче­ских животных углублялись, он начал ощущать потребность продолжать образование, чтобы организовать собственную экспедицию. В октябре 1961 года он отправился в Южную Африку ловить диких зверей.

К моменту его возвращения на Джерси Кен Смит уже уволился. Дже­ральд и Джеки искали человека, который мог бы взять на себя управление зоопарком. «Джерри пригласил меня в свой кабинет, — вспоминал Джере­ми, — на втором этаже правого крыла главного дома. «Джереми, — сказал он мне, — не хотел бы ты стать моим помощником — помощником дирек­тора Джерсийского зоопарка?» Он дал мне два дня на размышления. Что ж, я с первого дня был его учеником. Он был учителем. Он не мог оказать мне большей чести. Я всегда предпочитал оставаться на вторых ролях, но он всегда поддерживал меня и вселял в меня уверенность в собственных силах. Джеральд был очень обаятельным человеком. Как все великие люди, он не думал о том, кто вы такой, кем работали и где учились. Если он видел в вас что-то привлекательное, он мог поддержать вас. Он никогда не работал с людьми, которые ему не нравились, как бы высока ни была их квалификация. Он обладал удивительным чутьем на людей, хотя никогда не пытался оценивать их. Так что через два дня я пришел к нему и сказал: «Я буду счастлив работать у вас».

Но очень скоро Джереми Маллинсон понял, что в зоопарке два дирек­тора. Джеки гораздо активнее Джеральда занималась практическими дела­ми, связанными с работой зоопарка. (Когда Тони Лорт-Филипс получил от Джеки какое-то указание, он ответил: «Если бы мы были на корабле, я бы хотел получать приказы от капитана, а не от его жены».) «Джеки была очень прямолинейна, — вспоминал Маллинсон. — Она стреляла от бедра. Она была разумной женщиной и когда видела, что что-то делается непра­вильно, сразу же об этом говорила. В самом начале моей работы мне при­шлось несколько раз столкнуться с ней. Я сказал ей: «Послушайте, давайте решим сразу: или вы занимаетесь этим делом, или я. Но на компромиссы я не согласен». Когда об этом узнал Джерри, он был очень расстроен. «Я не собирался покупать собаку, чтобы лаять самому, — сказал он Джеки. — Я хочу, чтобы он пользовался авторитетом, и не позволю ни своей жене, ни кому-нибудь другому унижать его». Надо отдать Джеки должное, боль­ше проблем между нами не возникало. Она всегда говорила что думает, но никогда не опускалась до грубостей и сплетен. Я отлично понимал, какое давление приходится выдерживать ей и Джерри».

Но Джеки не отступила. Она всегда стремилась заботиться и о живот­ных, и о персонале. Это было частью политики открытых дверей, которую они с Джеральдом проводили в своем зоопарке. «Сотрудники должны знать, что могут свободно говорить со мной обо всем, — писала она, — а я была своеобразной записной книжкой Джерри. Так продолжалось доволь­но долго, пока наконец он почему-то не возразил против нашей политики и прочел мне занудную лекцию о том, как мне следует вести себя в зоопарке и на Джерси вообще. Будучи по происхождению еще большей ирландкой, чем Джерри, я вспылила и прямо сказала ему, куда он может отправляться со своим драгоценным зоопарком и всеми комитетами».

Джеральд закончил одиннадцатую книгу за девять лет. Вышла в свет «Земля шорохов», книга, посвященная поездке в Аргентину в 1959 году. Джеральд по-прежнему оставался в ряду наиболее читаемых английских писателей. Любовь к приключениям, дар рассказчика, чувство юмора, умение описать животных с самой неожиданной точки зрения, контакт­ность и дружелюбие сделали Даррелла мастером прозы о путешествиях и животных. Писательскую карьеру Даррелла иначе как триумфом и назвать нельзя.

Джеральд начал работать над следующей книгой «Поместье-зверинец», посвященной первым четырем годам существования Джерсийского зоопар­ка. В то же время он продолжал работу над текстом к семи документаль­ным фильмам Криса Парсонса «Двое в буше», в которых рассказывалось о его путешествии по Новой Зеландии, Австралии и Малайзии. Повседнев­ные заботы не давали ему работать днем, поэтому ему приходилось писать по ночам. Джеральд много раз пытался приступить к работе над книгой, но Джеки видела, что дается она ему очень тяжело. «Никогда еще я так не хо­тела написать эту книгу за него», — говорила она.

Отвращение Джеральда к писательской работе стало почти патологиче­ским. Он переживал острый кризис. Сам процесс письма казался ему смер­тельно скучным по сравнению с работой в зоопарке. Сохранение зоопарка и создание Фонда отнимали все его силы. Тем не менее в определенные мо­менты Джеральд чувствовал, что писательский труд возвращает его к жиз­ни. Книги приносили ему славу, деньги, популярность и внимание средств массовой информации. Не напиши он свои книги, ему бы никогда не соз­дать собственный зоопарк.

Трудности, связанные с созданием Фонда, казались непреодолимыми, но в конце концов они остались позади. Было объявлено, что возглавят Фонд леди Кутанш, жена бывшего бейлифа Джерси, граф Джерси и Джим­ми Платт. В Фонде также был совет, состоявший из известных людей, на­чиная с редактора «Джерси ивнинг пост» и кончая управляющим местным банком, который был назначен почетным казначеем.

Вскоре управляющего банком на этом посту заменил более влиятель­ный человек — сэр Жиль Гатри, известный банкир, занимавшийся авиа­ционными перевозками. Питер Скотт прибыл на Джерси, чтобы помочь Джеральду организовать Фонд, и сразу же стал первым научным советни­ком новой организации.

6 июля 1963 года второй акт драмы наконец-то завершился. «Это был великий день, — писал Джеральд. — Мы собрались в мрачном, торжест­венном Ройял-Корте в Сент-Хельере, чтобы объявить себя законной орга­низацией. Адвокаты, напоминавшие своими мантиями черных ворон, тес­нились в полумраке и переговаривались вполголоса. Наконец мы смогли выйти на дневной свет и отправились в ближайшую гостиницу, чтобы от­праздновать превращение Джерсийского Фонда охраны дикой природы из мечты в реальность».

Джеральд передал права собственности и управление зоопарком ново­му Фонду, а сам остался почетным директором, не получающим жалованья. Председателем Фонда стал лорд Джерси, в качестве символа был из­бран дронт, концепцией Фонда стал ковчег, а лозунгом новой организации стало предупреждение «Исчезновение - Это Навсегда». Совет Фонда стал собираться ежемесячно, два члена совета вошли в управление зоопарка, началась работа научного комитета. «Джерсийский Фонд охраны дикой природы образован, чтобы защитить диких животных от угрозы вымира­ния, — заявлял Джеральд. — Особое внимание мы собираемся уделить са­мым мелким созданиям, о которых часто забывают. Наша цель — найти животных, которым угрожает опасность, и попытаться развести их в нево­ле. Тогда мы сможем создать жизнеспособную колонию, которую можно будет вернуть в места естественного обитания».

Фонд начал функционировать. Джеральд, Джеки и Крис Парсонс в июле отправились во Францию, чтобы подыскать натуру для съемок филь­ма о Камарге — «Бык по имени Марий». Затем Джеральд и Джеки поехали к Лоуренсу и Клод в Лангедок, где отдыхала мама. Здесь было много солн­ца, пищи, и вина. «Не хочется даже думать о возвращении», — писала Джеки Алану и Элле Томас 24 июля.

Проблема заключалась не в тяжелом труде, а в образе жизни. Дже­ральд был не таким, как Джеки. Легендарный образ жизни Джеральда на Джерси основывался на доме, открытом для всех, как жили Дарреллы на Корфу и в Борнмуте. Они с Джеки жили над магазином. Под их комната­ми располагались офисы и зал заседаний, а вокруг раскинулся зоопарк. Джеральд писал свои книги и сценарии на кухонном столе (он не любил одиночества, даже ради покоя), в гостиной велись бесконечные обсужде­ния повседневных проблем, которые не прекращались и за обедом. Вход­ная дверь была открыта для всех и в любое время суток. Топот ног по лест­нице стал лейтмотивом жизни Дарреллов на Джерси. В этой жизни не было места интимности и покою. Доступность для каждого стала принципом жизни и работы Джеральда. Это устраивало не всех. Меньше всего подоб­ная жизнь нравилась Джеки и маме. «Постоянные посетители сведут меня с ума», — жаловалась мама в письме к Ларри и Клод 12 октября 1963 года.