Джинн в плену Эхнатона

Глава 25 Самое холодное место на Земле

На первом этапе путешествия к Северному полюсу близнецам предстояло добраться до Москвы. Они полетели туда в сопровождении Джалобина и с лампой, в которой находился господин Ракшас. Как только они приземлились, российский таможенник с каменным лицом заставил близнецов предъявить содержимое рюкзаков. Осмотрев канопу с Нимродом и Эхнатоном, он потребовал, чтобы с нее сняли крышку.

— Все пропало, — пробормотал Джалобин и отвернулся. Он не хотел быть свидетелем того ужаса, который мог вот-вот произойти в аэропорту.

Филиппа не рискнула применить джинн-силу к самому сосуду, но с таможенником надо было что-то делать. Она быстро, скороговоркой, сказала свое длиннющее слово-фокус.

— Открывайте, — повторил таможенник.

Филиппа попятилась и брезгливо указала пальцем на голову офицера. Сдернув фуражку, таможенник увидел, что она, как, впрочем, и весь московский аэропорт Шереметьево, кишит огромными тараканами. Крякнув от отвращения, офицер бросил фуражку на пол. За это время Филиппа успела снова произнести слово-фокус и создать точную копию канопы, а оригинал сунула обратно в рюкзак. Когда таможенник пришел в себя, она с готовностью сняла с сосуда крышку в виде головы бабуина. Внутри оказался точно такой же сосуд, только поменьше. С него тоже сняли крышку — там был еще один сосуд, потом другой, третий… Скоро весь стол таможенника оказался заставлен дюжиной сосудов и крышек разного размера — что-то вроде русской матрешки. Утомившись бесплодным досмотром и обнаружив у себя на шее еще одного таракана, таможенник нетерпеливо махнул рукой: проходите.

— Я, черт подери, подумал, что наша песенка спета, — сказал Джалобин, когда Филиппа, собрав вазу-матрешку, застегнула рюкзак. — Ну, думаю, все, куковать нам в сибирских лагерях до конца дней своих.

— Здорово сработано, Фил, — восхитился Джон. — С тараканами — это просто озарение! Как тебе только в голову пришло?

— Да что тут думать-то? — Филиппа кивнула на столик кафетерия, где несколько тараканов лениво ползали по неубранной тарелке с недоеденным куском торта. — Их тут тьма-тьмущая. Я и решила, что таможенник не посчитает тараканов чем-то необычным.

Хотя путешественникам пришлось провести в Шереметьево несколько часов в ожидании следующего, норильского рейса, в ресторан они пойти не рискнули — все-таки их смущало количество тараканов в этом аэропорту.

Из Норильска, самого крупного из российских городов, расположенных за Полярным кругом, они полетели на полуостров Таймыр, в Хатангу.

Из Хатанги — снова на север, за мыс Челюскин, который является самой северной точкой всей Евразии, на остров Средний. Там и заночевали.

На Среднем размещен взвод солдат, а еще тут живут несколько ученых-гляциологов, много тюленей и почти столько же белых медведей. Один из ученых рассказал Филиппе и Джону, что от медведей много неприятностей: по ночам они приходят рыться в мусорных баках и вообще чрезвычайно агрессивный народ.

С острова Средний на вертолете отправились на Ледовую базу, то есть приземлились на дрейфующую льдину меньше чем в семидесяти милях от Северного полюса. День здесь летом длился круглые сутки, а температура в любое время года не поднимается выше нуля. Достопримечательностей никаких, кругом только снег, незаметно переходящий в серовато-голубое небо, да яркие палатки, где им предстояло провести свою вторую ночь в России, да еще старый, видавший виды военный вертолет, которому на следующий день предстояло доставить путешественников на Северный полюс.

— Совершенно не понимаю, как меня сюда занесло, — ворчал Джалобин вечером, когда вся троица, дрожа от холода, мечтала, чтобы поскорее наступило утро. — Просто ума не приложу! Как я поддался, как согласился ехать в это забытое богом место? Я предпочел бы сейчас оказаться где угодно, только не здесь. А мне еще не нравился Египет! Да Египет — рай по сравнению с этой дырой. Хорошо господину Ракшасу, сидит себе в лампе и в ус не дует. Дом со всеми удобствами. Что до меня, то с меня довольно. Человеку такого возраста, с такими увечьями, не пристало тащиться на край света, чтобы угодить на обед к белому медведю. Я еще вчера глаз не сомкнул — все слушал, как они роются в мусорных баках. Буквально не сомкнул глаз!

Филиппа налила Джалобину чашку горячего кофе в надежде, что он перестанет жаловаться.

— Послушайте вы, оба, — продолжал дворецкий Нимрода, пощипывая бородку, которая отросла у него за два дня, проведенные в России. — Для чего вам тащиться на этот Северный полюс? По мне, так холод здесь вполне достаточный для ваших затей. Не думаю, что на полюсе будет холоднее. Вы ошибаетесь, если думаете, что полюс — это какое-то особенное место. Ну, указывает на него стрелка компаса, и что из этого? Абстрактное понятие этот ваш полюс. Там, хотите верьте, хотите нет, даже фотографировать нечего. Вот если бы у меня были в запасе три желания…

— Перестаньте, — сказал Джон. — Немедленно перестаньте!

— Но он не так уж неправ, — возразила Филиппа.

— Разумеется я прав. Послушайте, почему бы не вскрыть эту штуку здесь? Сегодня в полночь? Пока все спят. Солнце тут светит круглые сутки, будет все видно не хуже, чем днем.

— В самом деле, холода здесь хватает, — проговорила Филиппа. — И действительно лучше бы сделать все побыстрее. Ради Нимрода.

— Ну давай. — Джон, не теряя времени, извлек канопу из рюкзака Филиппы и встал.

— Куда ты собрался? — спросил Джалобин.

— Хочу вынести сосуд на холод, — ответил Джон. — Чтобы, когда мы снимем крышку, призрак Эхнатона был как следует заморожен. А вы пока скажите Володе, что у нас немного изменились планы.

Их гид, невысокий очкарик Володя, с редкими, словно беспорядочно выщипанными усиками и вечно грязными очками, естественно, опешил, когда Джалобин и Филиппа объявили ему, что раздумали лететь на полюс и географическая точка с нулевыми координатами как таковая их не интересует.

— А как же удостоверения? — спросил он. — Я же должен выдать вам подтверждающие документы полярных исследователей! Иначе никто не поверит, что вы здесь были.

— Подумаешь, точка на карте. — Филиппа поморщилась. — Нулевая широта, нулевая долгота… Что там такого особенного? Флаг хоть торчит в снегу?

— Но я не смогу вернуть вам деньги, — поспешно сказал Володя. — И не рассчитывайте.

— Не рассчитываем, — ответил Джон — не нужно нам ничего возвращать. Просто взрослый участник нашей экспедиции, мистер Джалобин, очень устал от тягот путешествия.

Володя пожал плечами:

— Проделать такой путь и повернуть назад в двух шагах от цели? Немного странно… Но в чем-то вы правы. Северный полюс находится в семидесяти милях отсюда, но лед и снег там точно такие же, как здесь. Никаких отличий. — Он постучал себе по лбу. — В сущности, полюс — это состояние души. Эх, была не была, дам я вам удостоверения, и дело с концом!

— Вот это широта души! — восхитился Джалобин. — Кстати, Володя, что у нас сегодня на ужин?

Володя расплылся в щербатой улыбке.

— Тюленья тушенка и мороженое. Вкусно правда?

— Опять? — простонал Джалобин. — Мы же ели этого дурацкого тюленя вчера вечером. Словно куски горячей резины жуешь.

— Резина! — снова просиял Володя. — Очень вкусно, да?

— Нет, не вкусно, — отрезал Джалобин. — А у вас нет мяса белого медведя?

— Белого медведя трудно убить. Зато белый медведь легко убивает охотника. Тюлень намного лучше. А лучше российского мороженого ничего в мире нет.

— Кому как, — проворчал Джалобин.

— Что вы хотите этим сказать? — Володя напрягся. — Вам не нравится российское мороженое? Всем известно, что оно лучшее в мире.

— Откуда он это взял? — продолжал возмущаться Джалобин, когда они вернулись в свою палатку. — Почему он решил, что русское мороженое — лучшее в мире? Он просто не пробовал итальянского. Вот оно действительно лучшее в мире. Я, конечно, и против английского мороженого ничего не имею. Да и американское как будто неплохое. Во всяком случае, в наше мороженое определенно кладут яйца, молоко и сахар. А в русском, по-моему, нет ничего, кроме льда.

— Ну какая вам разница? Пусть Володя верит, что оно лучшее, — сказала Филиппа.

— Но это неправда! — возразил Джалобин.

— И пускай неправда. Вам-то что? И вообще, когда нечего есть, обязательно надо верить, что твоя еда — лучшая в мире. Так ведь жить легче.

После ужина в большой палатке рядом с вертолетом Володя сел играть в карты с вертолетчицей, угрюмой женщиной по имени Анна. Зубы у нее были почти такие же гнилые, как у Володи, а еще у нее была пренеприятная привычка рыгать после каждого проигранного кона.

— Будь моя воля, я бы дал ей выиграть пару-тройку конов, — заметил Джалобин. — Думаю, нам бы намного легче дышалось.

— Что ж, попробуем, — кивнула Филиппа и пробормотала свое слово-фокус. Анне сразу улыбнулась удача, она выиграла четыре раза подряд, а воздух в палатке стал заметно свежее.

Через полчаса близнецы и Джалобин отправились к себе, в соседнюю палатку. Джалобин улегся спать Джон и Филиппа подождали еще немного и, убедившись, что русские отложили карты и тоже пошли спать, разбудили Джалобина и вызвали из лампы господина Ракшаса. Облаченный в красный костюм астронавта, с длинной белой бородой, да еще среди северных снегов, он был точь-в-точь как Санта-Клаус. Пока близнецы натягивали такие же костюмы, взрослые смотрели на бескрайнюю ледяную пустыню и зябко ежились. Студеный ветер колыхал полог палатки, а под ногами временами зловеще потрескивал лед.

— Жуткое место, — печально проговорил господин Ракшас.

— Совершенно согласен, — отозвался Джалобин, помогая Джону надеть рюкзак с теплым костюмом для Нимрода.

— Прошу прощения, а что это за пренеприятный запах? — спросил господин Ракшас.

— Тушеная тюленина, — ответил Джалобин. — Запах мерзкий, но, поверьте, это ничто в сравнении со вкусом.

— Пахнет мясом. — От отвращения морщинистый нос старика сморщился еще больше. — А я совершенно не ем мяса, категорически. Мне уже не по возрасту. Мясо — пища для молодых. Старикам вредно. Во-первых, не прожевать, во-вторых, не переварить. Кишки уже не те.

— Об этом мне судить трудно, — ответил Джалобин. — Но что касается тюленьего мяса, поверьте, вы ничего не потеряли. Еда отвратительная. И палатки паршивые. Про старое корыто под названием вертолет я вообще молчу. Единственное, что меня здесь радует, — это моя быстро растущая борода.

— Значит, пословица права: корове зимой молоко в рога ударяет, — изрек господин Ракшас.

Натянув на себя настоящие скафандры с опознавательными знаками NASA которые Джон купил в магазине «Харродз», близнецы вышли из палатки на мороз и пронизывающий ледяной ветер — и все им было нипочем. Тепло, как у печки.

— Маленький шаг человека — огромный шаг человечества! — Джон вспомнил известный лозунг покорителей космоса.

Затем, вынув сосуд из сугроба, где он лежал последние несколько часов для окончательного промерзания, Джон кивнул в морозную даль.

— Отойдем подальше от палаток, чтобы без свидетелей… — крикнул он своим спутникам, но голос из шлема был едва слышен. Зато Филиппа его слышала даже слишком хорошо, поскольку скафандры были оборудованы переговорными устройствами.

Джон ухватил канопу покрепче, чтобы она не выскользнула из толстых оранжевых скафандровых перчаток, и отошел от лагеря метров сто на север.

— Ладно, давайте здесь. Это место не хуже других. — Джон задрал голову вверх, и на стекло его шлема мягко опустились несколько огромных, величиной с блюдце, пушистых снежинок. Так, надвигается снегопад. Хорошо бы им успеть, пока не поднялся ветер и не принес настоящую пургу. Иначе все может очень осложниться. Джон поставил сосуд на снег и отошел на пару шагов.

Господин Ракшас опустился на колени возле канопы и взялся за голову бабуина.

— Я сниму крышку, когда вы начнете дематериализацию, — крикнул он близнецам, пытаясь перекричать все усиливавшийся ветер. — Если я заподозрю, что первым хочет вырваться Эхнатон, я немедленно положу крышку обратно. Договорились?

— А как вы узнаете, кто идет первым? — спросила Филиппа.

— Рыбак рыбака видит издалека. — Господин Ракшас улыбнулся. — Уж мне ли Нимрода не узнать.

В знак согласия Джон и Филиппа подняли большие пальцы, толстые и оранжевые. И взялись за руки.

— Когда будете возвращаться, не забудьте тоже взяться за руки и взять за руки Нимрода, — продолжал наставлять их старый джинн. — И ни в коем случае не начинайте дематериализацию, если к кому-то из вас прикасается Эхнатон. Это будет крайне опасно для всех троих. Они снова подняли пальцы.

— Начинаю обратный отсчет, — объявил господин Ракшас — Три — два — один!

— ПОПРИТРЯСНООГПРИПАДНО…

— АППЕНДЭКТОМИЯ!

— ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Холодный воздух перед прозрачными забралами их шлемов превратился в дым, и господин Ракшас приподнял крышку канопы Последнее, что увидели близнецы, прежде чем дым закрутился против часовой стрелки, подхватил их и ввинтил внутрь, был чудовищных размеров белый медведь. Голодно щерясь, он направлялся прямиком к канопе.

Где-то посредине пути, уже не снаружи, но еще не внутри канопы, Джон сказал сестре:

— Медведь. Ты видела? Огромный белый медведь. Наверно, учуял тюленью тушенку.

— Хорошо, что хоть кто-то любит тюленину… — отозвалась Филиппа.

— Как думаешь, что они будут делать?

— Все зависит от того, осталось ли у господина Ракшаса хоть немного джинн-силы, — ответила Филиппа, когда дым уже рассеялся и дети оказались внутри сосуда, который очень напоминал морозильник. — Но скорее всего они просто убегут…

Нимрод сидел на полу, подтянув колени к подбородку и прислонившись к изогнутой стенке. Был он в пушистой меховой шубе, шапке, варежках и меховых сапогах-унтах. Торчавшие из-под шапки волосы совершенно заиндевели. Нимрод не дышал — ни ртом, ни носом. На другом конце помещения лежал, нет… скорее, лежало нечто, напомнившее близнецам произведение современного искусства: сияющее голубоватое, полупрозрачное тело — та самая статуя, которую они видели в Египетском музее. Замерзший призрак Эхнатона.

Близнецы присели возле дяди и стали всматриваться в его белое, заледеневшее, неподвижное лицо. Он не шевельнулся, ничем не выказал, что ощущает рядом их присутствие. Его карие глаза, всегда искрившиеся добрым лукавством, были открыты, но тоже неподвижны. Проведя рукой по его руке, Джон понял, что тело Нимрода твердое, точно лед. Близнецы молчали, не смея произнести ни слова.

— Он умер? — наконец прошептал Джон.

— Если б он был не он… — Филиппа нервно покусывала губу. — Если бы на его месте был любой другой, я бы сказала: да, умер. Но ведь у джинн во время пребывания в лампе или бутылке приостанавливаются жизненные функции. Кроме того, мы сейчас находимся вне земного времени и пространства, что означает, что никто из нас в данный момент не может считаться живым. Из чего следует, что и мертвым никто считаться не может…

— Повтори-ка, — озадаченно сказал Джон. — Или нет, лучше не повторяй. Я все равно ничего не пойму.

— Ну, если совсем просто, он не мертв, потому что не жив. Надо его вытащить и согреть. Тогда мы и поймем, что с ним.

Внезапно канопа качнулась и задрожала. Близнецы, не сговариваясь, оглянулись на скованный стужей призрак Эхнатона — не он ли виновник сосудотрясения. Но он лежал не шелохнувшись. И тут они поняли, что сверху в горлышко сосуда ворвался порыв ветра.

— Это медведь! — опомнился Джон. — Нюхает, еду ищет.

Новая волна ветра! Тут Филиппа своим острым глазом заметила, что волосы Нимрода стали быстро оттаивать и вот уже на кончике одной пряди появилась капля воды.

— Он тает! — Вскочив на ноги, она всмотрелась в лицо Нимрода, и ей показалось, что один зрачок чуть сузился. — Он жив! Он жив!

Джон проверил температуру на наружном термометре скафандра.

— Здесь резко потеплело! Медведь своим дыханием согревает нутро сосуда.

Еще не договорив, он с опаской оглянулся на Эхнатона и увидел, что призрак тоже оттаивает, причем куда быстрее, чем Нимрод, потому что призраки, даже те призраки, в которых вселились египетские джинн, вообще гораздо более устойчивы к холоду, чем сами джинн. Миндалевидные глаза Эхнатона начали медленно раскрываться, словно после долгого-долгого сна.

— Нет времени переодевать Нимрода в скафандр! — закричал Джон. — Хватаем его как есть, и быстро на выход. А то проснется Эхнатон.

— А как же медведь? — спросила Филиппа. — Вдруг он на нас набросится.

— Придется рискнуть. Других вариантов нет. Одна надежда — дым, в котором мы отсюда вывинтимся, рассеется не сразу. Успеем сообразить, что делать с медведем. — Джон схватил одной рукой руку Нимрода, другую протянул Филиппе. — Готова?

— Готова.

— Вперед!

— ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНО…

— АППЕНД ЭКТОМИЯ!

— ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Через несколько секунд они уже лежали на снегу в нескольких метрах от медведя, который продолжал жадно тыкаться носом в открытую канопу. Нюх подсказывал ему, что там есть чем поживиться. Ни Джалобина, ни господина Ракшаса поблизости не было.

Рядом с двумя юными энергичными джинн и благодаря энергии, выделившейся при их дематериализации, Нимрод оттаял еще больше и непроизвольно, но довольно громко застонал. Медведь повернулся и увидел всех троих.

— Ого-го! — Джон вскочил. Медведь готовился к атаке. На размышления оставались секунды.

Громадный белый медведь никогда прежде не пробовал ни человечины, ни — тем более — джиннятины. Но, судя по всему, он явно намеревался расширить свой обычный рацион. Поведя из стороны в сторону угольно-черным носом, он еще раз втянул воздух, громогласно взревел и бросился на джинн.

Времени думать уже не было. Даже сосредоточиться Джон и то не успел. Он успел только вспомнить первое, что пришло в голову: день, когда Нимрод отвез их в пустыню и Джон придумал и впервые в жизни опробовал свое слово-фокус. Он тогда готовил пикник!

— АППЕНДЭКТОМИЯ!

Великолепная корзина со съестным и все необходимое для пикника — вплоть до клетчатого пледа — мгновенно появилось перед носом у атакующего медведя. Ах, что это было за угощение! Не какие-нибудь вчерашние черствые объедки, не жалкие крохи. Это был чемпион среди пикников-тяжеловесов, предназначенный для чемпиона среди всех плюшевых и не очень плюшевых мишек. Корзина буквально ломилась от яств, и каких! Окорок и ветчина, жареная индейка, холодная баранина, запеченный лосось, несколько дюжин сэндвичей, два громадных трюфеля, творожный пудинг и четыре большие бутылки лимонада. Джон, конечно, не знал, пьют ли белые медведи лимонад, но — разве в этом дело! Главное, что медведь, не веря своим глазам, стал как вкопанный на огромных мохнатых лапах, потом понюхал окорок, лизнул его и принялся за еду.

— Бр-бр-бр-браво, — клацая зубами, проговорил Нимрод.

— Нда… — Филиппа с трудом перевела дух. — С возвращением тебя…

— Кр-кр-крышка, — зубы Нимрода выбивали нескончаемую дробь. — 3-з-закройте кр-кр-крыш-ку ка-ка-канопы.

Хотя медведь уплетал вкусности, не обращая на джинн никакого внимания, Джон предусмотрительно обошел его стороной — чтобы зверь не подумал, что на его добычу хотят посягнуть. После чего мальчик бросился к открытому сосуду с Эхнатоном.

И видимо, очень вовремя. Потому что над ним уже курился голубоватый дымок, слабенький, словно от почти погасшей сигареты. Наверно, полузамороженный призрак пытается выйти на свободу.

Но где же, где крышка с головой бабуина? Сделанная из белого известняка, она пропала, невидимая на фоне снега.

— Ну же, ищи! — твердил себе Джон, боясь, что Эхнатон. Вот-вот вырвется из ледяного плена. Он даже сдернул шлем, считая, что прозрачное оранжевое забрало мешает ему различить белую крышку на белом снегу.

Он все еще рыскал вокруг сосуда в поисках крышки, как вдруг сугроб, лежавший метрах в тридцати от него, зашевелился. Мальчик решил было, что это еще один медведь, но сугроб оказался чем-то вроде ледяного домика-иглу, а из него вылез господин Ракшас и следом Джалобин.

— Ты не это ищешь? — Точным мощным броском Джалобин отправил крышку прямо в растопыренные пальцы Джона в оранжевых перчатках. Для обычного двурукого человека такой бросок был бы почти рекордом, а дворецкий своей единственной натренированной рукой сделал это играючи, и крышка со свистом рассекла воздух, словно летящая хоккейная шайба.

В едином прыжке Джон поймал крышку и закрыл дымящееся жерло сосуда, откуда вот-вот могло вырваться Зло. Сколько-то времени он пролежал, придерживая крышку обеими руками и ощущая изнутри мощные толчки. Наконец они стихли.

Господин Ракшас и Джалобин помогли ему подняться.

— Что ж, молодой человек, ваша ловкость весьма похвальна, — сказал Джалобин. — Из вас может выйти неплохой игрок в крикет.

— Бросок тоже был что надо, — ответил Джон.

— У меня в детстве камешки по воде знаете как прыгали, — похвастался Джалобин.

— Поздравляю, — произнес господин Ракшас — Ты успел как раз вовремя. Еще мгновение, и Эхнатон оказался бы на свободе.

— Так что все-таки случилось, когда появился медведь? — спросила подоспевшая Филиппа. — Мы за вас очень волновались.

— А-а, вы про это животное? — переспросил господин Ракшас. — Я использовал мою скудную джинн-силу и спрятал нас обоих в это иглу. Ничего лучшего я в тот момент придумать не смог.

— Момент был, кстати, последний, — добавил Джалобин. — Еще чуть-чуть, и мы очутились бы у медведя в желудке.

Все опасливо покосились на пирующего мишку, который, к счастью, не обращал на них ни малейшего внимания, поскольку на очереди у него был лосось, излюбленное лакомство белых гигантов. Обойдя медведя по дуге на почтительном расстоянии, спасатели последовали за Филиппой и Нимродом обратно в лагерь.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джон у дяди, когда они добрались до палатки.

— Неплохо. Совсем неплохо. Спасибо тебе и Филиппе. Мне повезло с племянниками, как никому на свете. Ваша доблесть делает честь всем джинн!

— А с этим что будем делать? — спросил Джон, все еще державший в руках канопу.

— Верно, с ним надо что-то решать. Я не смогу спать спокойно, пока мы не разделаемся с этим гнусным призраком.

Примерно час спустя, отогревшись в палатке и полностью восстановив свою джинн-силу, Нимрод оплел канопу крепкой сеткой из титановой проволоки и бросил в прорубь, которую ради этого просверлил во льдах Северного Ледовитого океана.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал он. — Надеюсь, со дна океана он уже не вернется.

— Да, хотелось бы верить… — сказала Филиппа.

— А теперь, господин Ракшас, если вы не против, я отправлюсь погостить к вам в лампу. Пора принять ванну, выпить чайку и — спать, спать, спать. Вы даже не представляете, какие адские муки мне пришлось испытать наедине с призраком Эхнатона. Борьба не на жизнь, а на смерть, с утра до вечера и с вечера до утра. Я совершенно измучен.

— Да, везет некоторым, — пожаловался Джалобин, когда Нимрод с господином Ракшасом скрылись в бронзовой лампе. — Везет, говорю, некоторым. Им и ванна, и чай… Я бы тоже не прочь…

Джон и Филиппа переглянулись и улыбнулись.

— Почему бы нет? — сказали они хором.

То-то бы удивился Володя, узнай он, что последние часы в Арктике, перед отлетом на остров Средний, мистер Джалобин провел в роскошной ванне, прихлебывая душистый чай. К счастью, Володя спал и ничего не слышал.