Дживс и феодальная верность

Глава 18

Вот в такие мгновения Бертрам Вустер как раз и проявляет себя с самой наилучшей стороны, его холодный ум начинает работать как машина. Другие, увидев открытую дверцу сейфа, стали бы тратить драгоценное время на стояние с разинутым ртом и гадание, почему она открыта, да кто ее открыл, да почему тот, кто открыл, не закрыл за собой. Не то Бертрам. Поднесите ему что-нибудь на блюдечке, и он не будет мямлить и колебаться. Он действует. Я молниеносно сунул руку внутрь, торопливо пошарил в глубине, и все готово.

Там были ларчики с драгоценностями на каждой полке, и минуты две или три ушло на то, чтобы их открыть и исследовать содержимое, но жемчужное ожерелье имелось только одно, так что мне не пришлось испытывать муки выбора. Я мгновенно сунул его в карман брюк и помчался в логово тети Далии, как тот самый кролик, на которого я так походил во время недавнего близкого общения с Сыром. Она, по моим расчетам, должна была уже быть там, и я с удовольствием предвкушал, как сейчас принесу снова солнечный свет в жизнь этой достойной старушенции. При последней встрече она имела вид человека, очень даже нуждающегося в солнечном свете.

Тетю Далию я застал на означенном месте, она дымила сигаретой и продиралась по страницам очередной Агаты Кристи, но солнечного света я ей не принес, поскольку он у нее уже был. Меня потрясла перемена, происшедшая с ней с тех пор, как она понуро побрела к дяде Тому выяснять, наговорился ли он со Сподом про старинное серебро. Тогда, если помните, вид у нее был обреченный. Теперь же при взгляде на нее можно было заключить, что она изловила Синюю птицу. Она повернула мне навстречу лицо, сияющее, как сиденье брюк у автобусного водителя, и я бы не слишком удивился, заулюлюкай она победно на охотничий манер. У нее был вид тетки, нектаром вскормленной, вспоенной райским млеком[53], и я даже подумал, что, раз она так жизнерадостно настроена сейчас, до того, как услышала добрую новость, как бы она просто не лопнула от радости, когда я ей ее сообщу.

Однако поведать тете Далии хотя бы малую толику моей тайны, с которой я к ней явился, я не смог, ибо, как нередко случается, когда я беседую с этой женщиной, у меня не было возможности вставить ни слова. Едва я переступил порог, как с губ ее, точно летучие мыши из сарая, полетели тучи слов.

– Берти! – загудела она. – Я как раз хотела тебя видеть. Берти, мое золотце, я сражалась, как лев, и одержала победу! Помнишь псалом «Мидийские полки крадутся к нам со всех сторон»? И дальше там: «Восстань, христианин, и всех их сокруши!» Именно это я и сделала. Сейчас я расскажу тебе, как все было. У тебя глаза на лоб полезут.

– Послушайте, – попробовал было ввернуть я, но дальше этого слова дело не пошло. Она смяла меня, как паровой каток.

– Если помнишь, когда мы расстались недавно в холле, я была подавленна, расстроенна и растерянна, так как не могла добраться до Спода и шепнуть ему насчет «Сестер Юлейлии», и я побрела в коллекционную комнату, питая слабую надежду на то, что они там хотя бы на минуту умолкнут. Но оказалось, что Том все еще рассуждает, не переводя дыхания, и я уселась в углу на случай, если Спод рано или поздно все же вырвется на волю и я смогу обменяться с ним несколькими словами. Но Спод безропотно слушал, а Том знай себе разглагольствовал. Внезапно кости у меня размягчились, и вся эта коллекция поплыла перед глазами. Потому что Том без всякого предупреждения заговорил о жемчугах. «Может быть, хотите сейчас их посмотреть?» – говорит он Споду. А Спод ему: «Разумеется». «Они в сейфе, который в холле», – говорит Том. «Идемте», – отзывается Спод. И они пошли.

Она замолчала на миг, чтобы набрать воздуху, это время от времени бывает нужно даже ей.

– Послушайте… – снова попробовал вклиниться я. Но она, возобновив запас воздуха в легких, продолжила свой рассказ:

– Я думала, что не дойду даже до двери, тем более по длинному коридору в холл, но все-таки ноги меня вынесли. Нетвердо ступая, иду за ними по пятам, и худо-бедно добрела. Хотя сама не понимаю зачем. Наверно, у меня была смутная мысль, что мне надо присутствовать, когда Тому все откроется, и тут же, на месте, молить о прощении. Словом, пришла и стою, будто превратилась в соляной столп, точно Лотова жена.

Я вспомнил случай, о котором она говорила, мне досталась эта тема на экзамене у нас в закрытой школе, когда я получил приз за знание Священного Писания, но вы, наверно, не знаете, поэтому вкратце объясняю. Этой миссис Лот, не помню уж из-за чего, во время прогулки было не велено оборачиваться, а не то ее превратят в соляной столп, ну и она, конечно, сразу же обернулась, и по чистому совпадению вышло как раз так, что она и вправду превратилась в соляной столп.

Понимаете, какое безобразие творится? Просто не знаешь, на каком ты свете.

– Я жду, а время идет. Том вынул футляр, передает Споду, тот говорит: «Ах вот они где!» – или еще какую-то глупость в таком роде, и в этот миг, когда топор в руке провидения уже почти опустился, появляется Сеппингс, очевидно, засланный моим ангелом-хранителем, и сообщает, что Тома зовут к телефону. «Э? Что? Что?» – переспрашивает Том, как всегда, когда его зовут к телефону, и уходит, и Сеппингс за ним. Ф-ф-фуу! – перевела она дух.

– Послушайте… – опять выступаю я.

– Можешь себе представить, что я чувствовала. Такой потрясающий подарок судьбы все перевернул с головы на ноги. На протяжении нескольких часов я ломала голову над тем, как бы мне остаться со Сподом наедине, и вот теперь он в моем распоряжении. Само собой, я даром времени терять не стала.

«Подумать только, лорд Сидкап, – говорю эдак слащаво, – у нас до сих пор не было ни минуты, чтобы поговорить о наших общих знакомых и о счастливом времени, проведенном вместе в Тотли-Тауэрсе. Как поживает милейший сэр Уоткин Бассет?» – прямо воркую.

– Но послушайте…

Она остановила меня повелительным жестом:

– Да не перебивай ты, черт тебя дери! В жизни не встречала человека, который бы так не давал никому слова сказать – все сам да сам. Неужели ты не можешь послушать, когда тебе рассказывают наиболее, может быть, удивительный случай, который произошел в этих краях за многие годы? Да, так на чем я остановилась? Ага, я спросила, как поживает милейший сэр Уоткин Бассет. Он ответил, что сэр Уоткин поживает на большой с присыпкой. «А милая Мадлен?» Он в ответ – мол, ничего себе, девушка в полном порядке. Тут я набрала побольше воздуха и выдала ему: «А как идут дела в вашем ателье дамского нижнего белья? «Сестры Юлейлии» оно как будто называется? Надеюсь, по-прежнему сыплет вам купюры лопатой?»

И услышала такое, что не знаю, как устояла на ногах. Он весело рассмеялся и ответил: «Сестры Юлейлии»? О, я с ними уже давно не имею ничего общего. Ликвидировал свои акции. Теперь это компания».

Весь мой план рухнул. Я стою, только глазами моргаю. А он говорит: «Надо все-таки взглянуть на ваше ожерелье. Мистер Трэверс говорит, что очень хотел бы услышать о нем мое мнение».

Нажал пальцем на замочек футляра, крышка отскакивает, я уже предаю Господу душу и говорю себе: все, это конец, как вдруг нога моя запнулась обо что-то твердое, наклоняюсь, а на полу лежит… ты и представить себе не можешь… лежит свинчатка!

Тетя опять поспешно приняла на борт груз воздуха и пустилась рассказывать дальше:

– Да-да, представь себе! Ты навряд ли знаешь, что такое свинчатка, так я тебе сейчас объясню. Это такое небольшое гуттаперчевое орудие, которым широко пользуются уголовные элементы, чтобы колотить им своих родных и близких. Отвернется теща, а они тут же с размаху шмяк ее по черепаховому гребню. В криминальных кругах оно в большой моде, и именно этот предмет, как я уже сказала, лежал у моих ног.

– Послушайте…

Но меня снова властным жестом лишили слова:

– Сначала-то я ни о чем таком не подумала. Просто подняла его машинально, как хорошая хозяйка, которая не любит, чтобы в доме на полу валялись вещи. Мне и в голову не пришло, что это мой ангел-хранитель направляет мои шаги и указывает мне выход из бед и треволнений. Но потом меня вдруг осенило, будто молния вспыхнула. Я разгадала намек моего доброго старого ангела-хранителя. Не сразу, но он все-таки достучался до моей тупой башки. Вот спиной ко мне стоит Спод и вытаскивает из футляра ожерелье…

Я захрипел:

– Но вы его не шмякнули?..

– Конечно, я его шмякнула. А что бы, по-твоему, я должна была сделать? Как бы на моем месте поступил Наполеон? Я сдержанно размахнулась и смачно влепила ему прямо по макушке. Ну, и где-то наземь он упал[54].

Еще бы. Точно то же произошло когда-то с полицейским Доббсом в Деверил-Холле.

– Сейчас он лежит в постели и думает, что с ним случился припадок головокружения и он ударился головой об пол. Можешь о нем не беспокоиться. Отоспится за ночь, да еще щадящая диета, и утром встанет в полном порядке. А ожерелье я взяла, взяла его, проклятое, и чувствую себя теперь так, словно могла бы, кажется, поднять за шиворот и стукнуть лбами пару тигров.

Я вытаращился на нее. У меня тоже голова пошла кругом. Сквозь дымку, застлавшую глаза, мне виделось, будто она слегка покачивается, как женщина на ветру.

– Вы говорите, ожерелье у вас? – растерянно переспросил я.

– Разумеется.

– Что же тогда такое вот это, у меня? Я предъявил ей свой образец.

Некоторое время она явно не могла взять в толк, что происходит, – посмотрела на мое ожерелье, перевела взгляд на меня, потом опять на ожерелье. Только когда я ей объяснил, как было дело, до нее наконец дошло.

– Ну да, конечно, – кивнула она с облегчением, – теперь мне понятно. Мне понадобилось сначала звать во все горло Тома, рассказывать ему, что у Спода случился обморок, слушать, как Том стенает: «О Господи! Теперь придется оставлять этого субъекта ночевать!» – и успокаивать его, и помогать Сеппингсу перенести останки в постель, и так далее, и тому подобное, и я совершенно упустила из виду, что следует запереть дверцу сейфа. Том, конечно, тоже об этом не позаботился. Он занят был тем, что рвал на себе волосы и твердил, что последний раз в жизни, черт побери, пригласил в гости клубного знакомого, ведь всем известно, что клубные знакомые, очутившись в чужом доме, прежде всего падают в обморок и пользуются этим предлогом, чтобы застрять и прогостить добрых несколько недель. А тем временем пришел ты, и…

– …и, пошарив в недрах сейфа, нашел футляр с жемчужным ожерельем и, естественно, решил, что это ваше…

– …и немедленно наложил на него лапу. Очень благородно с твоей стороны, Берти, я ценю твою заботу. Если бы ты не улизнул утром из дому, я бы тебя предупредила, что Том распорядился, чтобы в доме все положили свои ценности в сейф, но ты укатил в Лондон. Зачем, хотелось бы знать, между прочим.

– За дубинкой, прежде принадлежавшей сыну тети Агаты Тосу. У меня начались неприятности. Угрозы.

Тетя Далия посмотрела на меня с восхищением. Видно было, что она глубоко тронута.

– Так это ты, мое золото, – дрогнувшим голосом произнесла она, – доставил сюда свинчатку? Я-то приписала ее появление непосредственно моему ангелу-хранителю. О, Берти, если я когда-нибудь называла тебя безмозглым болваном, которому полагается уютное место в сумасшедшем доме, я беру все свои слова назад.

Я кратко поблагодарил ее.

– Но что будет теперь?

– Теперь я крикну трижды «ура» и примусь разбрасывать розы из своей шляпы.

Я нахмурился с некоторым раздражением:

– Я говорю не о вас, престарелая родственница, а о вашем племяннике Бертраме, каковой племянник сидит по пояс в густом супе, где и может с минуты на минуту бесследно утонуть. У меня в кармане чьи-то жемчуга…

– Мамаши Троттер, я их узнаю! Она надевает их по вечерам.

– Прекрасно. С жемчугами, значит, разобрались. Они принадлежат, как мы выяснили, мамаше Троттер. Теперь вопрос: что с ними делать?

– Как что? Положить обратно.

– В сейф?

– Именно. Положи их обратно в сейф.

Замечательная мысль. Как это мне самому в голову не пришло?

– Вы попали в самую точку. Да, я пойду положу их обратно в сейф.

– Я бы на твоем месте не стала откладывать. Отправляйся прямо сейчас.

– Иду. Кстати, приехала Дафна Долорес Морхед. Она сейчас в саду вместе с Сыром.

– Ну и как она тебе?

– Глаз не отвести, если мне позволено воспользоваться этим выражением. Я и не представлял себе, что бывают такие роскошные романистки.

Я готов был и дальше описывать отрадное впечатление, произведенное на меня красотой юной гостьи, но тут на пороге возникла фигура мамаши Троттер. Она бросила на меня взгляд, явно оценивающий мое присутствие как совершенно излишнее.

– О, добрый вечер, мистер Вустер, – холодно произнесла мамаша Троттер. – Я рассчитывала застать вас одну, миссис Трэверс, – добавила она со свойственным ей тактом, которым она славится на весь Ливерпуль.

– Я должен, к сожалению, удалиться, – успокоил я ее. – Всего вам наилучшего.

– И вам того же.

– Ну-с, пока, пока.

И я ринулся в холл приободренный, поскольку по крайней мере часть моих бед с минуты на минуту должна была с моих плеч свалиться. Если, конечно, сейф не успели запереть.

Сейф запереть не успели. Я подошел и уже готов был вытащить из кармана футляр и пихнуть его на место, как за спиной у меня раздался голос. Я обернулся, как вспугнутый олень, и увидел Л. Дж. Троттера.

Со времени моего приезда в Бринкли-Корт я почти не имел случая пересечься с этим крысомордым старикашкой. Он еще тогда, во время ужина, которым я их угощал, показался мне не особым любителем молодого общества. Поэтому я слегка удивился, что сейчас он как будто бы не прочь завести со мной разговор, и пожалел, что он не выбрал для этого более подходящий момент. Имея при себе проклятое ожерелье, я жаждал только одного – остаться в одиночестве.

– Эй, – обратился он ко мне. – Где ваша тетя?

– У себя в комнате, – ответил я. – Разговаривает с миссис Троттер.

– Да? Ладно. Увидите ее, скажите, что я лег спать.

Это меня удивило:

– Спать? Но еще ведь совсем рано.

– У меня опять разыгралась моя диспепсия. У вас не найдется при себе таблетки от расстройства?

– К сожалению, нет. Не захватил.

– Черт! – ругнулся он и потер себе живот. – У меня страшная боль, кажется, будто я проглотил двух диких кошек. Постойте-ка, – вдруг сменил он тему, – почему это сейф стоит открытый?

Я подкинул ему мысль, что, по-видимому, его кто-то отпер, и он кивнул в подтверждение моей теории.

– Безобразие, – сказал он. – Возмутительная неосторожность. Так что угодно могут украсть.

И прямо у меня на глазах подошел и ткнул дверцу. Она с лязгом захлопнулась.

– Ох-х! – прокряхтел он, опять потер живот, кивнув, пожелал мне доброй ночи и зашагал вверх по лестнице.

Я словно примерз к полу. Ну просто как жена Лота.

Троттер ушел, и вместе с ним улетучилась всякая возможность для меня запихнуть что-либо обратно в сейф.