Вот уже почти два месяца Джонас безвылазно сидел в Лондоне, если, конечно, не считать короткого визита в Эшли-парк к брату. У Теодора с женой, кажется, всё налаживалось. Леди Эмма, что поразило Джонаса до глубины души, выглядела умиротворённой и счастливой. И даже улыбалась. Но, по подсчётам Джонаса, на укрощение леди Эммы у Теодора ушло четыре года. Если они прошли также, как последние несколько месяцев у Джонаса, то оставалось только завидовать терпению и выносливости барона Эшли.
Может быть, Джонас поехал бы к жене, но он просто не знал, как теперь смотреть ей в глаза. Оказывается, чистая совесть является мощнейшей силой. Теперь у него словно не было права туда ехать. И сколько бы Джонас ни убеждал себя, что остаётся в Лондоне исключительно потому, что должен дождаться своих кораблей с Востока, от правды он скрыться не мог.
Сидя в кресле, он вертел в руках золотую монету — напоминание о той позорной ночи — без единой мысли в голове.
— К вам мистер Браунинг, сэр, — сообщила экономка. Джонас кивнул.
— Проводите его сюда, будьте любезны.
Джонас встал, налил в бокал вина и протянул Филиппу, когда тот вошёл. Филипп взял вино и раскинулся в ближайшем кресле с тяжёлым вздохом.
— Давно тебя не видел, Филипп, — сказал Джонас, снова усаживаясь. — Где ты пропадал?
— Ездил к родственникам в Хэмпшир. Знаешь, семейное торжество. Бабушке исполнялось 80 лет.
— Хорошая дата.
— М-м-да.
Филипп задумчиво поболтал вино в бокале, а потом вдруг разом отхлебнул половину. Джонас лишь чуть приподнял брови. Он заметил, что на руке у Филиппа траурная повязка.
— Судя по всему, кто-то умер?
Филипп задумчиво покачал головой.
— Уж не бабушка ли? — осторожно спросил Хоупли.
— Куда там! — криво усмехнувшись, махнул рукой Филипп. — Она, небось, ещё столько же проживёт.
Филипп помотал головой.
— Слушай, Джонас, я пришёл к тебе отвлечься от всех этих смертей. Не хочу вспоминать. Давай отправимся к мадам, возьмём тёпленьких живых девочек на ночь.
Хоупли удивлённо приподнял брови. Смертей? Живых девочек? Видать, то, что произошло в семейном гнезде Филиппа, очень сильно того потрясло.
— Филипп.
— М?
— К мадам я не пойду.
— А что так?..
— Я женат, — напомнил Джонас.
Филипп с интересом посмотрел на него.
— Ты уже два месяца живёшь в Лондоне без жены. Судя по всему, — говорил Филипп в своей обычной протяжной манере, — она тебя прогнала. И при этом ты отказываешься от удовольствия повидать мадам и её девушек?
— Цена за это удовольствие слишком высока, — пробормотал Джонас. Филипп прекрасно понял, что Джонас имеет в виду не деньги. Он хмыкнул и поднялся.
— Что ж, тогда я пойду один.
— Счастливо.
В дверях Филипп вдруг остановился, закрыл лицо руками, помотал головой и тяжело вздохнул.
— Всё-таки, Джонас, скажу я тебе, что одно дело, когда умирает старуха. Даже три. Пускай. Пусть даже человек лет тридцати. Но девушка пятнадцати лет… Моя кузина. Такое невинное создание. И… дети. Совсем маленькие. Год, два, пять лет… и ничего нельзя сделать. Из трёх детей моей сестры в живых остался только младший сын. Господи, ужас какой. Не хочу вспоминать.
— Погоди, Филипп, — Джонас неизвестно почему забеспокоился. — Что с ними случилось?
— Вспышка оспы.
Джонас, одеревенев, сжал ручки кресла.
— Вот уж не думал, что мой рассказ так на тебя подействует, — скривился Филипп.
— Моя жена. И Дэвид. Живут. Всего в нескольких милях от дома твоей бабки.
Филипп тяжело выдохнул.
— Наверное, если бы с ними что-нибудь случилось, тебе бы сообщили?
— Вряд ли.
Уже через несколько минут Джонас был в седле и быстрее ветра летел в Хэмпшир, совершенно не заботясь о лошади.
Джонас спрыгнул на землю и постучал в дверь её дома. Тишина. С каждым ударом сердца отчаяние сильнее овладевало им. Он видел слишком много людей в траурных одеждах, пока ехал сюда. Он постучал ещё раз. Господи, он всё бы отдал, только бы услышать, как Кейт прогоняет его, обвиняя в чём попало. Только бы услышать.
Когда дверь тихонько отворилась, у Джонаса перехватило дыхание.
— Мистер Хоупли, — печально поздоровалась Мэй, — здравствуйте.
Она вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.
— А… Кейт?
— Она в гостиной.
У Джонаса подкосились ноги, он вынужден был опереться о косяк.
— А Дэвид?
Мэй закусила губу и отрицательно покачала головой.
— Господи, — Джонас закрыл глаза. — Господи…
Он чувствовал, как внутри него что-то ломается, крошится, умирает — та часть его сердца, в которой жила любовь к Дэвиду.
Джонас сел на крыльцо, ноги не держали его, и схватился за волосы. Несколько минут он сидел так.
— Когда? — спросил он и не узнал собственный голос.
— Неделю назад мы похоронили Дэвида, — ответила Мэй.
Джонас зло усмехнулся при мысли, что он мог ещё долго не узнать о смерти сына, если б не случайность. И, вероятно, Кейт не хочет его видеть. Она не хотела видеть его, когда всё было хорошо, и не захочет видеть сейчас, наверное. Она много раз повторяла, что он ей не нужен.
Джонас встал, увидел свою лошадь. Та тяжело дышала, была вся в поту после бешеной скачки. Он подошёл к ней, уткнулся лицом в шею лошади.
— Прости, прости, — шептал он, поглаживая её. Он уже было развернулся и повёл лошадь в поводу за собой со двора, но его окликнула Мэй.
— Мистер Хоупли.
Он посмотрел на неё.
— Мне кажется, вам следует войти.
Мэй открыла дверь и настойчиво смотрела на него, приглашая за собой. Джонас поколебался, но не смог противиться своему желанию увидеть Кейт. Вслед за Мэй он вошёл в дом.
Кейт сидела, откинувшись в кресле, глядя в пустоту перед собой. Она не плакала, от горя у неё просто ни на что не было сил. Она едва взглянула на вошедшего.
— Кейт, — через силу сказал Джонас. Она вдруг встала с кресла и стремительно направилась к нему. Джонас покорно ждал её, ожидая чего угодно — пощёчины, брани, холодного презрения, — он всё это заслужил. Но она крепко обняла его, спрятала лицо на его груди и расплакалась. Помешкав, он всё же решился обнять её в ответ. В её безутешных рыданиях он сумел разобрать своё имя. Он плакал сам, крепко обнимая её, находя утешение в её объятиях и чувствуя, что не имеет на это права.