Как все же это странно — стать отцом для взрослой девочки. Джонас просто не мог воспринять ее, как собственное чадо. Возможно, познакомься он с ней еще лет через пять, то увидел бы лишь красивую юную девушку, с которой приятно поваляться в постели. Сейчас же он не воспринимал ее никак. Клер отвечала ему тем же. Впрочем, она и к леди Эшли не проявляла никаких чувств. Клер шла навстречу только Теодору, чему Джонас нисколько не удивлялся. Благожелательный и чуть отстраненный, лорд Эшли одной своей мягкой улыбкой всегда мог пробиться через застенчивость, скромность и страх юных девиц. И при этом всегда был для них безопасен.
За девочкой после смерти матери присматривала одна деревенская бабка, которой Теодор регулярно платил за то, чтобы та раз в три месяца присылала известия о Клер. Бабка та была суровой и жадной, но, рассчитывая на достойную награду от лорда, с девочкой обращалась довольно терпимо.
Эмма осталась в гостинице.
Братья остановились перед дверью дома.
— Войдешь первым? — спросил лорд Эшли у брата. Джонас нерешительно кивнул и постучал в дверь. Старуха открыла дверь.
— Чего надо? — спросила она по-французски.
Внутри дома, за спиной бабки, виднелась худенькая детская фигурка.
Поскольку Джонас не отвечал, Теодор взял на себя представления.
— Мадам Мезон, я лорд Эшли, а это мой брат, месье Джонас Хоупли. Мы приехали за Клер.
Знакомство с дочерью оказалось для Джонаса очень неловким. Он смог выдавить из себя только короткое «здравствуй». Дальше разговор вел Теодор. Он поблагодарил мадам Мезон за помощь, расплатился с ней.
— Здравствуй, Клер. Я твой дядя.
Девочка нерешительно ответила на приветствие, потом бросила быстрый взгляд на второго гостя и уткнулась носом в куклу.
— А я твой отец, — нашел в себе силы произнести несколько слов Джонас. В ответ девочка только крепче сжала свою тряпичную подругу.
В гостинице удалось снять всего две комнаты. В одной разместились Джонас и Теодор, в другой — Эмма со своей горничной, Кэтрин. Поэтому Клер практически сразу оказалась предоставлена заботам женщин. Эмма не умела проявлять сердечность и от неловкости обращалась с девочкой несколько прохладно. Но Кэтрин, несмотря на то, что французского не знала, вдруг сразу оказалась для Клер лучшим другом. Справедливости ради, Клер ведь никогда и не предполагала, что у нее есть богатые и титулованные родственники в Англии, поэтому общаться со служанкой, даже не понимая ее языка, для девочки было вполне естественным.
Когда все они спустились к обеду, Теодор задал вопрос:
— Эмма, Клер, не хотели бы вы съездить в Париж? Обновить гардероб? — Теодор улыбнулся жене.
Все посмотрели на Клер. Девочка неловко пожала плечом.
— Знаешь, Теодор, — сказала тогда Эмма, — мне кажется, сейчас не самое подходящее время для путешествий.
Эмма осторожно кивнула в сторону племянницы.
— Мы можем совершить эту поездку через год или два. А сейчас, я думаю, будет достаточно побывать в Руане. Это не задержит нас надолго.
Джонас, затаив дыхание, следил за разговором брата и его супруги. Он понял, что у вопроса Теодора было двойное дно. Барон Эшли вновь устраивал проверку своей супруге. Джонасу осталось неизвестно, поняла ли та, что это была проверка, но когда Теодор повернулся к нему, Джонас понял, что леди Эшли эту очередную проверку выдержала.
— Джонас? — спросил барон.
— Да. Я думаю, Руана будет достаточно.
— Клер? — обратился Теодор к девочке. Джонас подумал, что должен был сделать это сам. — Ты не против, если мы заедем в Руан?
Девочка снова пожала плечом.
В Руане Эмма наконец смогла найти общий язык с девочкой.
Она подавила желание одеть Клер как собственную дочь, потому что понимала: такие платья будут неуместны в деревне, где жила Кейт.
Девочке купили десяток скромных, но добротно сшитых нарядов, а белья, платков, ботинок и шляп в несколько раз больше, чем требовалось. Теодор лишь добродушно усмехался, оплачивая счета. Эмма приобрела замечательное платье для своей горничной, несколько элегантных нарядов для себя.
Клер не смогла остаться равнодушной к новым платьям, о которых раньше даже не мечтала. Тем более, Эмма не удержалась и все-таки купила для племянницы несколько нарядов, достойных дочери герцога. Леди вовсе не пыталась подкупить девочку, просто все это доставляло Эмме удовольствие.
— Джонас, какой размер у вашей жены? — спросила однажды она.
Джонас растерялся.
— Примерно как у вашей горничной. Только Кейт чуть повыше ростом.
— А ее любимый цвет? Какие платья она носит?
Джонас тяжело сглотнул.
— Черный, — мрачно пробормотал он, замыкаясь в себе.
Эмма прикусила губу, досадуя на свою нелепую оплошность. Она и сама до сих пор ходила в полутрауре, отдавая дань памяти свое малышке. Она не решилась купить что-либо для Кейт.
Зато сам Джонас вдруг загорелся этой идеей — купить что-нибудь для своей жены, чтобы она была одета хотя бы не хуже Клер. Его грызла мысль, что Кейт не примет его подарков, но вдруг?..
Он купил для жены одно серое платье, которое она смогла бы носить, когда снимет траур. Оно было скорее жемчужное, чем просто уныло серое, и совсем не производило впечатление траурного. И вырез открывал на груди больше, чем надо. И оно чрезвычайно подошло бы Кейт, решись она его надеть.
Он приобрел для жены тонкого французского белья, не особо, впрочем, надеясь увидеть ее в нем. Тонкого, нежного, приятного… Почему бы нет? И вместе с тем вполне обыденного. На то белье, которое могло бы быть на Кейт в очень интимной эротической обстановке, он лишь взглянул. Это она точно не примет от него и не наденет. Посмотрит на него презрительно и сухо скажет: «Ты извращенец, Джонас Хоупли. За этим ступай к своим любовницам.» Джонас тяжело вздохнул, расплатился с покрасневшей от смущения молоденькой продавщицей и покинул лавку. Чуть позже приобрел несколько неброских украшений, подумав, что в крайнем случае, если Кейт откажется надевать их, они сгодятся и для Клер.
Кстати… именно для дочери он не купил ничего. Но кажется, леди Эшли купила уже все, что нужно и что не нужно. Подарить Клер куклу? — думал Джонас, разглядывая игрушечную красавицу в витрине магазина. Но девочка ни на секунду не расстается со совей старенькой подружкой — наверное, потому, что та напоминает ей о матери, о прежней спокойной жизни.
Взгляд Джонаса упал на длинного тощего грустного Пьеро, пылившегося в углу магазина, по-видимому, очень давно. Выражение вселенской скорби, написанное на его белом лице, весьма соответствовало всей ситауации.
— Можешь улыбнуться, старина, я беру тебя, — сказал Джонас игрушечном артисту. Пьеро, естественно, ничего не ответил.
Когда Джонас вручил Пьеро дочери, та робко сказала, почти не взглянув на игрушку:
— Спасибо, месье.
— Клер… Прошу тебя, только не «месье».
Клер кивнула.
Когда Клер сообщили, что она будет жить с отцом, — то есть, с Джонасом, — девочка очень расстроилась. Вцепившись в свою куклу, с которой не расставалась ни на секунду после смерти матери, девочка угрюмо заявила:
— Не хочу.
— Почему же? — спросил лорд Эшли. У Джонаса не хватило смелости задать этот вопрос.
— Не хочу.
— Клер, тебе не обязательно жить в доме Джонаса всегда. Я обещаю, что если тебе там не понравится, я заберу тебя к себе. Если тебе не понравится и у меня, я найду для тебя хороший дом.
По одному угрюмому взгляду братья поняли, что Клер заупрямилась и не собирается сдаваться.
— Клер, у меня умер сын, — вдруг сказал Джонас. — Моя жена страдает. Ты могла бы очень помочь ей.
Девочка опустила глаза. Теодор удивленно взглянул на брата.
— Я прошу тебя, поживи в моем доме хотя бы несколько месяцев, — попросил Джонас у дочери.
Девочка дернула плечом, уткнувшись лицом в куклу. И это было согласие.