Диалектический материализм

3.1. Материалистическая диалектика как философская наука

Диалектический материализм есть мировоззрение нового общественного класса, на который история возложила великую задачу уничтожения классов. В диалектическом материализме рабочий класс находит духовное оружие своей борьбы и своего освобождения, философскую основу своих воззрений, которая свидетельствует об его превращении из класса «в себе» в класс «для себя». Диалектический материализм есть мировоззрение, правильно и целиком овладеть которым можно лишь в том случае, если подойти к познанию мира с классовых позиций пролетариата и его партии. Именно эти позиции таковы, что с них действительность познаётся подлинно объективно. Ибо только философия марксизма представляет собою такую систему взглядов, в которой высшая и строгая научность сочетается с последовательной и непримиримой пролетарской революционностью. Диалектический материализм является единственным философским учением, открыто и последовательно противостоящим идеологии эксплоатирующих классов, растущим и развивающимся вместе с укреплением мощи пролетариата.

Философия марксизма является историческим итогом, выводом, результатом всего предшествующего развития науки и философии. Но марксизм не просто, механически сочетал воедино предыдущие учения, он отнюдь не является (как полагают меньшевиствующие идеалисты) простым механическим синтезом предшествующих теорий, но их критической переработкой. Он представляет собой новое целостное философское учение, основанное на выводах изучения природы, истории и практики классовой борьбы.

Современный материализм не является простым наследником предшествующих философских учений; он рождён и вырос в борьбе против прежде господствовавшей философии, в борьбе за освобождение науки от разъедающих её идеализма и мистики. Марксизм не только унаследовал то, что было плодотворного в учении Гегеля — высшем продукте идеализма, но и преодолел идеализм этого учения, переработал материалистически его диалектику. Он не только явился продолжением всего предшествующего развития материализма и его завершением, но становится и противником его ограниченности, противником механического, созерцательного материализма. Философия пролетариата наследует научные итоги предшествующей цивилизации и подвергает их революционной переработке.

Диалектический материализм как философия марксизма есть также метод познания окружающего мира и революционного действия. Диалектический материализм представляет собой единство мировоззрения и метода. Как раз по этому вопросу часто встречаются неправильные взгляды, извращающие марксизм. Представители идеалистической ревизии марксизма видели всё существо диалектического материализма в том, что он является «методом». Ставя таким образом вопрос, они отрывали метод от общефилософского мировоззрения, отрывали диалектику от материализма. Неверна и механистическая точка зрения, которая видит в философии марксизма только общефилософское мировоззрение, притом тождественное с выводами механического естествознания, не понимая при этом, что наша философия не есть просто материализм, а диалектический материализм.

Очень глубокие мысли по вопросу о философии марксизма и её предмете в отличие от всей предшествующей философии развивали Маркс и Энгельс в ранних своих работах. Так в «Немецкой идеологии» они писали по вопросу о философии: «Таким образом там, где прекращается спекуляция, т. е. у порога реальной жизни, начинается реальная положительная наука, изображение практической деятельности, практического процесса развития людей. Исчезают фразы о сознании, их место должно занять реальное знание. Когда начинают изображать действительность, теряет свою raison d’être (смысл) самостоятельная философия. На её место может в лучшем случае стать суммирование наиболее общих результатов, абстрагируемых из рассмотрения исторического развития людей»[119].

Направляя острие своего учения против отрыва философии от реальной действительности и превращения её в некую самостоятельную сущность, Маркс и Энгельс подчёркивают с особой силой необходимость философии, вырастающей на базе анализа реальной жизни, реальных отношений. Они подчёркивают, что при таком понимании философии теряет всякий смысл самостоятельная философия, т. е. философия, имеющая своим предметом только логические идеи и их самопорождение. Таким образом здесь даётся положительное определение роли и задач философии, которое получает подробное развитие в последующих работах Маркса и Энгельса и в работах Ленина. Мы имеем в виду указание, что задачей философии должно стать суммирование общих результатов, которые абстрагируются из рассмотрения и изучения исторического развития людей. Вульгаризаторы и извратители марксизма вообще и марксистской философии в частности, отрицающие право философской науки на существование, пытаются сослаться на энгельсовские высказывания по этому вопросу в «Анти-Дюринге». У Энгельса там сказано: современный «материализм является по существу диалектическим и делает излишней всякую философию, предъявляющую претензию стать выше других наук. Когда к каждой отдельной науке применяется требование выяснить своё место в общей системе вещей и знаний, какая-либо особая наука об этой общей их связи становится излишней»[120].

Прежде всего Энгельс подчёркивает здесь, что философией марксизма является не просто материализм, а диалектический материализм. Во-вторых, раз с точки зрения диалектического материализма для каждой науки требуется уяснение своего места в общем процессе нашего познания объективного мира, — при таком положении в философии, стоящей над другими науками, являющейся как бы «наукой наук» и измышляющей общие связи без анализа подлинного материала науки, нет никакой необходимости. Такая «философия» в этой её старой форме отпадает. Однако сохраняется потребность в философской науке, имеющей действительное содержание, — в философии как науке о законах развития человеческого мышления, отражающего законы развития природы и человеческого общества. Вот почему, говоря о диалектическом материализме, Энгельс писал: «Философия таким образом „снята“, т. е. „схоронена“, „одновременно уничтожена и сохранена“. Уничтожена формально, сохранена по своему действительному содержанию»[121].

Таким образом мы видим, что всякого рода оппортунисты и ревизионисты, отрицающие марксистскую философию, извращают взгляды Маркса‚Энгельса‚ Ленина. Что же понимали под материалистической диалектикой как философской наукой основоположники марксизма-ленинизма?

Маркс, Энгельс, Ленин под материалистической диалектикой понимают учение о развитии. Энгельс в своих произведениях называет диалектику учением «о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления»[122]. Ленин, подобно Марксу и Энгельсу, видит в диалектике «самое всестороннее, богатое содержанием и глубокое учение о развитии»[123]. Для Ленина так же, как и для основоположников марксизма, иная формулировка принципа развития является ограниченной, бессодержательной и «калечащей действительный ход развития… в природе и в обществе»[124]. Диалектика есть самое глубокое и всестороннее учение о развитии потому, что она наиболее полно, всесторонне отображает скачкообразный и противоречивый характер процессов изменения в природе и обществе.

От философии, по словам Энгельса, «остаётся учение о законах мышления, логика и диалектика». Но законы нашего мышления отражают законы развития природы и общества.

«Над всем нашим теоретическим мышлением, — говорит Энгельс, — господствует с абсолютной силой тот факт, что наше субъективное мышление и объективный мир подчинены одним и тем же законам и что поэтому они не могут противоречить друг другу в своих конечных результатах, а должны согласоваться между собой. Факт этот является бессознательной и безусловной предпосылкой нашего теоретического мышления»[125]. Сами законы мышления, по которым развивается наше познание, отражают развитие природы и истории человеческого общества. Поэтому вне природы и истории законы диалектики не имеют никакого значения. Сами законы мышления правильны лишь потому, что они отражают развитие природы и истории. «Так называемая объективная диалектика, — писал Энгельс, — царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышление, есть только отражение господствующего во всей природе движения путём противоположностей, которые и обусловливают жизнь природы своими постоянными противоречиями и своим конечным переходом друг в друга, либо высшие формы»[126].

Субъективная диалектика, будучи отражением в сознании развития объективного мира, является методом мышления, а равно и методом практической деятельности людей, направленной как на природу, так и на общество. Она, по выражению Энгельса, есть самая правильная форма мышления, «ибо она одна представляет аналог и, значит, метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой»[127].

3.2. Материальность мира и формы существования материи

Продолжая и развивая далее материалистическую линию в философии, марксизм решает основной вопрос философии о взаимоотношении бытия и мышления, последовательно-материалистически подчёркивая материальность мира и зависимость сознания от бытия. «Единство мира заключается в его материальности, и оно доказывается… путём долгого и медленного развития философии и естествознания»[128].

Признание первичности бытия, природы‚ объекта предполагает его независимое существование. Действительно первым условием принадлежности к материализму является признание существования внешнего мира, объективной реальности, вне и независимо от чьего бы то ни было сознания. Объект не есть нечто вторичное по отношению к субъекту, он самостоятелен, первичен. Мы уже видели при ознакомлении с субъективным идеализмом, к какой бездне нелепостей приводит отказ от этого принципа.

Доказательством существования объективного мира является общественная практика человека, осуществляемая в историческом развитии человеческого общества. Человеческая деятельность и самое наше существование непреложно и неопровержимо доказывают реальность внешнего мира и его независимость от субъекта. То обстоятельство, что человек должен ежедневно, ежечасно, ежеминутно сталкиваться с внешним миром, который он воспринимает через посредство органов чувств; то обстоятельство, что мир противостоит человеку как непослушная, часто враждебная сила, с которой требуется суровая, жестокая борьба; то обстоятельство наконец, что человек не только должен преодолевать внешние препятствия, но и уметь преодолевать их, является лучшим доказательством существования внешнего мира, независимого от сознания.

Признание материального мира, зависимости сознания от бытия, первичности материи есть краеугольный камень марксистской философии. Но что такое материя? Для уяснения этого вопроса следует чётко различать философское и естественно-научное понятие материи. Это — не два противоречивых понятия, а определение материи в двух различных отношениях. Философское понятие материи характеризует её в отношении к познанию, к мышлению, к субъекту. Под философским понятием материи разумеется то, «что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение; материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении»[129]. Материя — то, что существует вне и независимо от нашего сознания, вызывает наши ощущения и отражается в них. Естественно-научное понятие материи имеет в виду вопрос о том, каков этот объективный мир под углом зрения современного нам уровня физических знаний. Если философское понятие материи неразрывно связано с разрешением вопроса о соотношении бытия и познания, субъекта и объекта, то естественно-научное понятие материи имеет в виду структуру материи, характеристику этой физической структуры, а эта характеристика изменяется вместе с развитием наших знаний в различные исторические эпохи.

Материя — это весь существующий независимо от нас мир. Понятие материи — самое общее понятие. Всё, что есть, представляет собою разные виды материи, сама же материя не может быть определена как частный случай какого-то рода. По той же причине нельзя указать и видового отличия материи. Мы отличаем материю от сознания, противопоставляем их одно другому, но это противопоставление условно и имеет смысл только в пределах «гносеологической» постановки вопроса, поскольку мы в самой материи находим особое свойство её как свойство высокоорганизованной материи — сознание. Противопоставление познания бытию есть противопоставление познающей материи познаваемой материи, но не более того. Вполне законное и верное противопоставление субъекта объекту теряет свой смысл за пределами теории познания. Если бы мы стали противопоставить материю духу с естественно-научной точки зрения, то это означало бы измену материалистическому монизму, переход на дуалистическую позицию. Есть только материя и её проявления. Субъект также материален. Познающий человек сам есть одно из проявлений материи.

Ввиду универсальности и единственности материи дать полное её определение — значит перечислить все её свойства и проявления, т. е. всё, что существует в природе. Вот почему естественно-научное понятие материи всегда может быть лишь относительной истиной, так как исчерпывающее её определение предполагает завершение абсолютного познания природы, исчерпание наукой своих задач. По мере прогресса физики и химии уточняется естественно-научное понятие материи. Нелепо требовать от философии того, что составляет стремление и задачу всего развития естественных наук.

Классическая механика, физика и другие науки, говоря о материи, имели в виду такие свойства её, как: масса, инерция, непроницаемость, тяжесть и т. п. Эти свойства материи считались при этом её абсолютными, неизменными и первоначальными свойствами. Такое понимание было обусловлено отчасти уровнем развития самого естествознания.

До XX в. среди естествоиспытателей господствовали взгляды, согласно которым атом является последней степенью делимости материи: атом дальше неразложим. Но в начале нашего столетия, в связи с успехами физики, вместе с открытием того факта, что атом также разложим, что электроны являются дальнейшей ступенью делимости материи, стало ясно, что старая атомистическая теория строения материи уже недостаточна, что она должна быть дополнена и развита электронной теорией. Когда дальнейшее развитие физики в конце XIX столетия в корне изменило взгляды физиков и материя лишилась тех свойств, которые ранее считались основными признаками материи, в физике разразился кризис: часть физиков встала на позицию идеализма.

Для буржуазных философов и естествоиспытателей открытие электронного строения материи послужило поводом для того, чтобы сделать вывод, будто «материя исчезла». Ленин же, философские воззрения которого были неизменно связаны с признанием того, что материя не возникает и не исчезает, что материя есть объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания, пришёл к другому выводу. «„Материя исчезает“, — пишет Ленин, — это значит исчезает тот предел, до которого мы знали материю до сих пор, наше знание идёт глубже; исчезают такие свойства материи, которые казались раньше абсолютными, неизменными, первоначальными (непроницаемость, инерция, масса и т. п.) и которые теперь обнаруживаются, как относительные, присущие только некоторым состояниям материи»[130].

Философский материализм считает, что «единственное „свойство“ материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания»[131], тогда как физика и вообще естественные науки связывают, как уже писали, признание материи с признанием ряда её физических и других свойств. Столь же ограниченно понимал материю и метафизический материализм XVIII и XIX столетий (французские материалисты, Бюхнер, Фохт, Моллешот и т. д.), связывая её признание с целым рядом механических свойств. От такого метафизического понимания материи не избавились и наши механисты (А. Тимирязев и др.).

Это конечно не означает, что диалектический материализм отвергает те или иные физические свойства материи. Он их признаёт. Но он не связывает признание материи с признанием того, что она должна обязательно быть весомой, иметь механическую массу и т. д. и т. п. Он считает эти свойства присущими только некоторым состояниям материи, только отдельным формам материального движения, а самую материю определяет как объективную реальность, существующую вне нашего сознания.

Различие между философским и естественно-научным понятием материи состоит таким образом в том, что первое незыблемо, неразрывно связано с «философским материализмом», с диалектическим материализмом. Естественно-научные же взгляды на материю неоднократно менялись, меняются и будут меняться в процессе развития конкретных знаний о строении материи и т. п.

Это положение подтверждается всей историей развития философии и естествознания. Как это правильно подчёркивает Ленин, философский материализм всегда был связан с признанием материи как объективной реальности, существующей вне нашего сознания, между тем как представления о строении материи, о тех конкретных формах и видах, в которых материя может существовать, менялись неоднократно в зависимости от уровня развития производительных сил и непосредственным образом от уровня развития естествознания и техники.

С прогрессом знаний материализм изменяет свою форму, углубляет и совершенствует своё понимание материи, всё ближе подходя к её всестороннему познанию. Философская же формула, говорящая о материальности мира, его объективной реальности и его первичности по отношению к сознанию, при этом остаётся неизменной. Как бы ни изменялись наши воззрения на качества, на структуру объективной реальности, от этого не зависит признание существования объективной реальности.

Другим таким основным принципиальным положением диалектического материализма является положение Энгельса о том, что «материя без движения так же немыслима, как движение без материи»[132], что «движение есть форма существования материи»[133], «способ существования материи», «внутренне присущий материи атрибут». Ленин выразил то же самое, но по-новому, в связи с особой постановкой им вопроса о материи и дальнейшим развитием естествознания: «Сказать ли: мир есть движущаяся материя или: мир есть материальное движение, от этого дело не изменяется»[134]. Таким образом Ленин считает, что, материалистически определяя окружающий нас мир, мы можем сказать, что он есть движение объективной реальности, движущаяся материя или материальное движение. Каждое из этих определений выражает одно и то же.

Эти положения марксизма-ленинизма направлены против:

1) допущения абсолютно неподвижной материи или какого бы то ни было абсолютного покоя, хотя бы для части объективной реальности,

2) попыток мыслить движение без материи,

3) упрощённого взгляда на движение материи.

Материя есть движущаяся материя. Нет материи без движения, как нет и движения без материи. Материя не приобрела этого движения извне, со стороны какой-либо внешней силы. Она изначально подвижна и всегда была движущейся материей. Движение — всеобщая, неотъемлемая форма её существования. Вопрос о том, «благодаря чему» материя пришла в движение, — нелепый вопрос. Во-первых, этим вопросом предполагается, что существует или существовало нечто сверхестественное, нечто кроме материи, движущее эту последнюю, т. е. отвергается материальное единство мира, всеобщность материи, единственность материальной действительности. Во-вторых, здесь предполагается, что до момента толчка материя находилась в абсолютном покое. В-третьих, материя понимается в этом вопросе как мёртвая, безжизненная абстракция, а не как конкретная, самодеятельная, самодвижущаяся материя, какова она в действительности. Наконец само движение понимается чисто механически, как результат воздействующего на тело внешнего толчка, а не как внутренне-необходимое самодвижение материи. Современная физика, глубоко проникшая в недра атома, открывшая в нём сложное, бесконечное движение электронов и протонов, оставила далеко позади подобные воззрения и подтвердила диалектически-материалистическое учение о самодвижении материи.

Допущение абсолютного покоя как такого состояния, в котором первоначально находилась материя или может вообще находиться, характерно для метафизических систем в философии и для так называемого метафизического периода в естествознании. В новой философии например Декарт рассматривал материю как плотное, твёрдое и абсолютно покоящееся тело, «которое могло иметь место до того, как бог привёл её в движение». Спиноза считал покой столь же необходимым модусом, как и движение. Ньютон свою механику начинал с законов, в которых покой рассматривался как наиболее нормальное состояние материи, а движение — как следствие неких внешних «сил». Он признавал на основании этого необходимость «первого толчка» со стороны божества. Необходимость первого толчка разделяется почти всеми метафизиками. Признание первичного толчка является логическим концом и началом всех механических систем.

В течение XVI–XVII столетий развилось цельное мировоззрение, характерное для естествознания этого периода. Согласно взглядам этого мировоззрения «природа остаётся всегда неизменной». Звёзды покоятся, навсегда неподвижные на своих местах. В природе нет вообще никакого развития. Во французском материализме XVIII столетия проявились все основные черты этого метафизического воззрения.

Диалектический материализм не признаёт абсолютного покоя. Но он признаёт конечно относительный покой, относительное равновесие как один из моментов движения, как частный случай движения. Диалектический материализм признаёт, что «возможность относительного покоя тел, возможность временных состояний равновесия является существенным условием диференцирования материи, а значит и жизни»[135].

Попытки мыслить движение без материи, силу без лежащего в основе её вещества, являются началом и основной сутью философского идеализма и поповщины. Движение отрывается от материи, от природы, превращается в мысль и обожествляется. Ленин пишет: «Попытка мыслить движение без материи протаскивает мысль, оторванную от материи, а это и есть философский идеализм»[136].

Попытка мыслить движение без материи характерна для физиков-идеалистов и позитивистов и вообще для естествоиспытателей, стоящих на идеалистических позициях, которых ещё Дицген называл «дипломированными лакеями поповщины». Ленин уделил борьбе с этими попытками большое внимание, выступая против идеалистов Пирсона, Маха, Авенариуса, против русских махистов — Богданова и других, которые протаскивали эту же тенденцию в философии, против аналогичных ошибок у энергетика Оствальда и т. д.

Среди части современных физиков мы наблюдаем продолжение тех же идеалистических тенденций. Многие, в связи с данными теории относительности Эйнштейна, склонны изображать движение без материи (например Френкель). Своеобразные попытки оторвать движение от материи мы находим и у меньшевиствующих идеалистов. Тымянский например пишет, что движение «подчинено самому себе, охватывает самое себя, само себя движет» (курсив наш) и что «это понятие: движение движения… для нас не чуждо». Как мы видим, здесь в очень тонкой форме преподносится отрыв движения от материи: вместо материального движения — движущееся движение. Какая же разница между меньшевиствующими идеалистами и теми физиками-идеалистами, о которых Ленин писал, что они вопрос, что́ движется — отвергают как нелепый и считают — «„движется“ и баста»[137]. По существу никакой.

Диалектический материализм считает, что не может быть движения без материи так же, как материи без движения.

Диалектический материализм не допускает также и упрощённого взгляда на движение, т. е. сведения всего движения к одной из форм, например к механическому движению. Такой упрощённый взгляд характерен для всякого механического мировоззрения вообще и в частности для современных советских механистов (А. Тимирязев, Цейтлин и др.). Упрощённый взгляд на движение, понимание движения как только перемещения, с необходимостью приводит к признанию равновесия как единственно возможного способа существования материи, а покоя как преимущественного состояния. Он ведёт в конце концов как к необходимому логическому заключению к «первому толчку»…

Диалектический материализм считает, что «движение материи не сводится к одному только грубому механическому движению, к простому перемещению; движение материи — это также теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и наконец сознание»[138]. Непризнание этого, говорит Энгельс, ведёт к отрицанию закона сохранения энергии. Взгляд на движение как на перемещение неизменных тел, отказ от изучения качественных различий форм движения несовместим с ленинским положением о том, что весь мир есть материальное движение в качественно различных формах.

Говоря о материальном движении, необходимо всегда иметь в виду его конкретные формы. Движения «вообще», материи как таковой («вообще») — такого движения, такой материи нет и не может быть. Мы знаем только различные формы материи и её движения. «Слова, вроде материя и движение, это просто сокращения, в которых мы охватываем, согласно их общим свойствам, различные чувственно-воспринимаемые вещи»[139].

Но движущаяся материя существует в пространстве и времени; движение материи уже предполагает эти формы существования материи. Пространство и время неотделимы от движения материи. Пространство и время не есть нечто отличное от материи, независимое от неё. Выражение «материя существует в пространстве» не означает, что есть некоторое нематериальное, пустое пространство, заполняемое материей, нечто, в чём материя помещается. Оно означает, что сама материя пространственна и протяжённа, что материальный мир есть мир, которому внутренне присуща протяжённость. Пространство, как и время, не есть ни нечто самостоятельное, нематериальное, ни субъективная форма нашей чувственности. Они суть формы материального бытия, формы существования самой материи. Они объективны и не существуют вне материи так же, как и материя не существует вне их.

Ленин определяет вместе с Марксом и Энгельсом пространство и время как формы бытия материи, формы её существования, независимые от нашего сознания. Он пишет:

«Признавая существование объективной реальности, т. е. движущейся материи, независимо от нашего сознания, материализм неизбежно должен признавать также объективную реальность времени и пространства»[140]. О том же говорит Энгельс в «Анти-Дюринге»:

«Основные формы всякого бытия суть пространство и время; и бытие вне времени — такая же бессмыслица, как бытие вне пространства»[141].

Взгляд на время и пространство как на формы бытия является последовательным взглядом философского материализма. Понимание времени и пространства диалектическим материализмом принципиальным образом противоположно:

1) пониманию времени и пространства Кантом и кантианством, которые, стоя на точке зрения субъективного идеализма, считают «время и пространство не объективной реальностью, а формами человеческого созерцания»[142];

2) пониманию времени и пространства гегельянцами, которые считают, что «развивающиеся понятия времени и пространства приближаются к абсолютной идее того и другого»[143];

3) противоположно оно также пониманию времени и пространства махизмом, считающим их «родом ощущений», средствами «гармонизирования опыта» и т. д. и т. п.

Все эти течения не признают, что понятия пространства и времени отражают в своём развитии формы существования материи.

Кантианство превращает пространство и время в свойства воспринимающего субъекта. Махизм истолковывает пространство и время как чисто вспомогательные логические конструкции, при помощи которых мы получаем биологически целесообразную ориентировку, упорядочиваем хаос наших ощущений и которые можно устранить в целях более экономного описания опыта. Гегельянский идеализм утверждает, будто пространство появляется лишь на известной ступени развития идеи в фазе её инобытия, в форме природы. Время же включается в гегелевскую систему ещё позднее — на ступени развития духа.

Все эти идеалистические выверты отвергаются и опровергаются диалектическим материализмом.

По поводу махистской трактовки пространства и времени Ленин писал:

«Если ощущения времени и пространства могут дать человеку биологически целесообразную ориентировку, то исключительно под тем условием, чтобы эти ощущения отражали объективную реальность вне человека: человек не мог бы биологически приспособиться к среде, если бы его ощущения не давали ему объективно-правильного представления о ней»[144].

Отрицание объективной реальности времени и пространства неизбежно ведёт к поповщине и религии.

Но не только с идеалистическими извращениями приходится бороться марксизму в этом вопросе. Нам приходится преодолевать и устарелое, опровергнутое в процессе развития естествознания механистическое понимание вопроса. По мере того как совершенствовалось естественно-научное понятие материи, стала ясной неприемлемость метафизического понимания пространства как абсолютно однородного вместилища материи. В частности Ньютон рассматривал пространство как независимое от времени, как некую неподвижную раму, лишь вмещающую в себя материю.

В противоположность метафизическому материализму и механистам диалектический материализм подчёркивает развитие наших представлений о времени и пространстве.

«В мире нет ничего, кроме движущейся материи, и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени, — говорит Ленин. — Человеческие представления о пространстве и времени относительны, но из этих относительных представлений складывается абсолютная истина, эти относительные представления, развиваясь, идут по линии абсолютной истины, приближаются к ней. Изменчивость человеческих представлении о пространстве и времени так же мало опровергает объективную реальность того и другого, как изменчивость научных знаний о строении и формах движения материи не опровергает объективной реальности внешнего мира»[145].

Считать, что наши представления о времени и пространстве должны оставаться неизменными, как это полагают наши механисты, скатываться в вопросе о времени и пространстве к метафизическим представлениям Декарта[146] или к механистическим представлениям физиков фарадеевской школы, как это делает А. Тимирязев: смешивать эфир как одну из форм материального движения с пространством, т. е. объективно-реальной формой бытия, — это значит становиться на позиции метафизического материализма — на позиции отрицания движения и развития.

Диалектический материализм борется также и против меньшевиствующего идеализма, который рассматривает «материю как синтез пространства и времени»[147], который таким образом сводит объективную реальность материи к формам её бытия, по существу становясь на позиции гегельянства.

Новейшее естествознание блестяще подтвердило диалектически-материалистическое понимание пространства и времени. Связанное с именем Эйнштейна современное научное понятие пространства непреложно устанавливает его материальность, единство пространства и времени, относительность наших представлений о пространстве и времени. В этом вопросе, как и во многих других, прогресс естествознания подтверждает диалектически-материалистические концепции.

3.3. Материя и сознание. Диалектически-материалистическая теория отражения

Согласно воззрениям диалектического материализма, сознание, психика, мышление не есть какое-то самостоятельное, второе начало, находящееся во внешнем взаимодействии с материей или существующее параллельно ей. Сознание зависимо от материи, является производным по отношению к ней. Сознание присуще только определённым образом организованной материи. Сознанием обладают лишь те высшие представители органического мира, которые наделены нервной системой большей или меньшей сложности. Нервная система является необходимым условием сознательной деятельности. Сознание — свойство определённым образом организованных физических существ. Общественный человек во всей материальности, во всей его физической и социальной конкретности является носителем высших форм сознания, которые развиваются в результате человеческого труда и общественной деятельности человека. Сознание — это одно из проявлений жизни материи на определённой ступени её развития.

Согласно материалистическому учению в полном соответствии с неопровержимыми данными современной науки, нет и не может быть сознания там, где нет материи, притом материи, организованной особым, определённым образом. Сознание есть не что иное, как особое свойство определённого вида материи, весьма сложной по своему строению, возникшей на высоком уровне эволюции природы.

Камень можно передвигать, можно изменить его положение, но камню, как и всему неорганическому миру, равно как и растительному миру и низшим формам животных, неприсуща способность воспринимать процессы, которые с ними происходят; они лишены сознания. Только определённым образом организованная материя — вещество высшей нервной системы животных обладает способностью воспринимать, внутренне отражать, осознавать происходящие в ней и вне её процессы, т. е. выражать эти, подлежащие объективному изучению, процессы, происходящие в нервной системе особым образом, так, как они протекают для самого чувствующего и мыслящего существа. Объективные физиологические процессы в наших нервных центрах сопровождаются их внутренним субъективным выражением в форме сознания. То, что само по себе объективно, что есть некоторый материальный процесс, то для наделённого мозгом существа есть в то же время и субъективный, психический акт. Само сознание тоже имеет длительную историю развития. Если низшие ступени животного сознания (инстинкты) связаны с развитием нервной системы у высших животных, то дальнейшее развитие сознания связано с переходом от животного к человеку, с развитием общественного труда, в котором создаются условия для развития человеческого мозга.

Вульгарный материализм считает, будто мысли или желания есть нечто вещественное, выделяемое мозгом, подобно тому, как жёлчь выделяется печенью. Такой взгляд совершенно искажает наши представления по этому вопросу. Мысли, чувства, волевой акт — не есть что-то, что можно измерить, взвесить, сдвинуть. Подобно тому, как округлости не свойственна тяжесть, а обе они — разные свойства одного и того же тела, так протяжение и сознание суть различные свойства материи. Воззрения материалистов древности, исходившие из того, что человеку присуща душа, состоящая из тончайшей материи, из круглых, гладких и подвижных огнеподобных атомов, относятся к младенческому периоду науки. Мы весьма далеки от подобного понимания психики. Ощущение и сознание есть внутреннее состояние движущейся материи, есть особое свойство отражать протекающий в ней физиологический процесс, — неотделимое от объективного нервного процесса, но и не тождественное ему. Но мы не менее далеки от признания мышления особой духовной субстанцией, как этого хотят идеалисты.

Нет духа, особой мыслящей субстанции, а есть мыслящая материя, мозг. Сознающая, мыслящая материя есть специфическая качественно своеобразная материя, получающая своё высшее развитие вместе с развитием языка в общественной жизни человека. Мы не отождествляем высшие и низшие виды материальной организации, не отрицаем сознания и специфичности мыслящих существ. Но мы объясняем их как формы и исторический продукт развития материи. Подчёркивая зависимость сознания от развития материального производства и связь сознания с развитием человеческой речи, Маркс и Энгельс писали ещё в своей ранней работе: сознание «не имеется заранее, как „чистое“ сознание. На „духе“ заранее тяготеет проклятие „отягощения“ его материей, которая выступает здесь… в виде языка… Язык подобно сознанию возникает из потребности сношений с другими людьми. Моё отношение к моей среде есть моё сознание. Там, где существует какое-нибудь отношение, оно существует для меня»[148]. Сознание есть исторический продукт, неразрывно связанный с развитием общественного производства.

Диалектически-материалистическое решение проблемы сознания (так называемой психофизической проблемы) в корне отлично от лжемарксистских теорий механистов и меньшевиствующих идеалистов. Механисты, смыкаясь с некоторыми левобуржуазными течениями в психологии — с рефлексологической школой и американской школой биовихеризма (учение о поведении), по существу вовсе устраняют сознание. Они сводят сознание к физико-химическому, физиологическому процессу. Изучение поведения высших существ для них целиком и полностью исчерпывается объективно-физиологическим и биологическим его изучением. Механисты не понимают качественного своеобразия мыслящих, сознательных существ, не видят в сознании продукта общественной практики человека. Конкретно-историческое единство объекта и субъекта они подменяют их тождеством, односторонним, механистическим объективизмом. Особенно яркое выражение эта механистическая позиция получила в так называемом «енчменизме». Енчмен в своей книжке «Теория новой биологии» отождествил сознание с физиологическим процессом, ликвидировал тем самым по существу основной вопрос философии — об отношении мышления и бытия.

Неверна и позиция меньшевиствующих идеалистов по этому вопросу. Деборин и другие пытаются подменить марксистское учение о сознании соглашательской теорией, пытаются примирить материализм с идеализмом. Они — сторонники «синтеза», сочетания объективизма и субъективизма. Диалектическому принципу (ни механистический объективизм, ни идеалистический субъективизм) меньшевиствующий идеализм противополагает блок объективизма с субъективизмом, взаимопомощь обоих методов — одного, изучающего только физиологический процесс, и другого, изучающего сознание как некую самостоятельную сущность.

Следует отметить ошибки Плеханова в рассматриваемой проблеме. Не видя того, что сознание, свойственное материи, развивается лишь на определённой исторической ступени, Плеханов приходит к «гилозоизму», к учению о всеобщей одушевлённости материи, о том, что в разной степени сознанием обладает всякая материя. Со всей резкостью это выражено в его афоризме: «И камень мыслит». Для Плеханова сознание не возникло в развитии материи, а изначально присуще всякой материи. Различие между сознанием человека, низшего организма и камня — лишь в степени. В этом понимании Плеханова сказывается недостаточно глубокое усвоение и проведение им материалистической диалектики, непонимание качественного своеобразия мыслящей материи.

Для того чтобы быть последовательным материалистом, недостаточно признания первичности материи, необходимо признание её познаваемости. Материалистическая диалектика даёт возможность правильно решать сложную проблему познаваемости, над которой бессильно билась предшествующая философия. По вопросу о возможности познания объективного мира диалектический материализм занимает позицию, отличную как от агностицизма, так и от наивного реализма махистов. Мы выше познакомились с агностическими воззрениями Юма и Канта, которые отрывают познающий субъект от объекта, считают невозможным выход за пределы субъекта, усматривают непроходимую пропасть между «вещами в себе» и представлениями. Наивный «реализм» махистов, как мы знаем, отождествляет объекты с ощущениями. Он убеждён, что мир тождественен нашим непосредственным восприятиям. Истина, по его мнению, дана в готовом виде уже в ощущениях. При этом махисты не только не видят в наших ощущениях продуктов воздействия внешнего мира, но они не понимают активности субъекта в процессе познания, той переработки, которой подвергаются в его органах чувств и в его мыслящем мозгу воздействия внешнего мира в форме понятий и представлений.

В вопросе о познаваемости внешнего мира диалектический материализм основывается на последовательно проведённой материалистически-диалектической теории отражения. Последовательно проведённая Марксом и Энгельсом и получившая дальнейшую разработку и развитие у Ленина, теория отражения является «душой», сердцевиной марксистско-ленинской теории познания. Она даёт утвердительный ответ на вопрос о познаваемости объективной действительности. Согласно этому учению наши представления и понятия не только вызываются объективными вещами, но и отражают их. Представления и понятия — не порождение саморазвития субъекта (как утверждают идеалисты), не иероглифы (как думают агностики), но их отражение, снимки, копии. Объективная истина существует независимо от субъекта, хотя она не отражается в наших ощущениях и понятиях сразу, в готовом виде. Но человеческое сознание способно отразить, познать эту истину в процессе познания. Процесс познания есть сложный процесс, в котором ещё непознанные «вещи в себе», отражаясь в наших ощущениях, представлениях, понятиях, тем самым становятся «вещами для нас». Ощущение и мышление не отгораживают нас от внешнего мира, как полагал Кант, а связывают нас с ним, представляя собой отражение объективного внешнего мира. Идеальное — наши представления и понятия — есть не что иное, как «переведённое и переработанное в человеческой голове материальное»[149]. Материальный мир в движении познания всё ближе, точнее, многостороннее и глубже отражается в нашем познании.

Нет пределов нашей способности познать мир, но есть каждый раз исторически данные пределы нашего приближения к абсолютной истине. Достижение истины совершается в историческом движении человеческого познания. «С точки зрения современного материализма, т. е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней. Исторически условны контуры картины, но безусловно то, что эта картина изображает объективно существующую модель»[150].

Теория отражения, получившая большое развитие в работах Ленина, не есть однако новый принцип в философии марксизма, введённый или установленный Лениным. Маркс и Энгельс целиком стояли на точке зрения диалектико-материалистической теории отражения.

Она выражается в следующем: Ленин рассматривает познание как отражение, но это отражение он понимает как противоречивый диалектический процесс. «Отражение природы в мысли человека, — писал он, — надо понимать не «мёртво», не «абстрактно», не без движения, не без противоречий, а в вечном процессе движения, возникновения противоречий и разрешения их»[151].

Ленин указывал, что процесс отражения надо понимать не в узко эмпирическом смысле слова, в смысле непосредственного отражения в наших ощущениях, как многие пытались трактовать Ленина, как об этом писали и представители механицизма и меньшевиствующего идеализма. Процесс отражения не ограничивается ощущениями, представлениями. Отражение объективного мира в нашем познавательном процессе дано и в мыслях, в абстрактных понятиях. По этому поводу Ленин говорит: «Познание есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формулирования, образования понятий, законов и т. д.»[152].

При этом Ленин указывал — и в этом пункте им даётся чрезвычайно чёткая характеристика диалектико-материалистического понимания соотношения эмпирического и рационального момента в познании, — что процесс познания и движение его от ощущения к мысли совершаются скачкообразно. Многие философы не понимают скачка, который происходит в движении познания от ощущения к мысли, от представления к понятию. Понимание этого перехода как скачкообразного перехода, как перехода в результате противоречий, понимание единства ощущений и мышления как диалектического единства — вот чрезвычайно важный момент, характеризующий существо ленинской теории отражения.

В самом деле, в чём ограниченность сенсуалистического эмпиризма? В том, что им вырыта пропасть между ощущением и понятием. В чём ограниченность рационалистических направлений в философии вплоть до Гегеля? В том, что ими понятие оторвано от ощущения. Только диалектический материализм, рассматривающий познание как процесс, даёт подлинное разрешение этих проблем. Ленинская трактовка этого вопроса даёт нам могучее оружие для разгрома всяких идеалистических теорий.

Наивный реалист подходит не исторически к познанию, не понимает того, как совершается познавательный акт, каковы соотношения между предметом, представлением и понятием. Ленин, развивая марксистскую теорию познания, вскрыл диалектичность перехода не только от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли. Ощущение, восприятие, представление дают непосредственное отражение ощущаемого предмета. Понятие, идея, мысль не есть непосредственное: они связаны с предметом через посредство ощущения. Совершая переход от наглядного представления к понятию, сознание как будто отступает, отходит от предмета. Ощущение, представление как будто ближе к реальности, чем мышление. Но мышление схватывает предмет в целом, в его движении и связи. Оно глубже проникает в предмет, отражает его сущность. Таким образом, не будучи непосредственным, оно тем не менее совершеннее, глубже отражает предмет. Мышление уводит нас дальше от предмета, но лишь затем, чтобы подвести нас ближе к нему. Таково диалектическое единство ощущения и мышления в процессе познания.

Следующий момент, чрезвычайно важный для понимания теории отражения и её развития, которое дал Ленин, — это понимание самого отражения. Отражение — это образ, копия, снимок, дающий правильное отображение действительности. Однако это правильное отображение действительности получается в процессе развития, в процессе общественной практики. При этом Ленин, подчёркивая это обстоятельство, направлял этот пункт и заострял его против агностицизма, в какой бы форме он ни проявлялся. Ленин говорит: если бы у нас было больше органов чувств, могли ли бы мы познать больше? И указывает, что нет. Отвечая таким образом, Ленин считал, что в нашем распоряжении имеется достаточно средств для правильного понимания объективного мира, что всякие агностические теории, рождающие сомнение, скепсис, по отношению к нашему познанию, должны быть категорически отвергнуты и разоблачены. Однако познание не даёт нам какой-либо законченной, абсолютной картины, прогресс познания идёт через относительные истины к абсолютным.

Наконец нужно обратить внимание ещё на один важный пункт, характеризующий ленинскую теорию отражения, это на вопрос о том, как Ленин понимает само ощущение. Как раз вокруг этого пункта развёртывалась большая борьба против Ленина ещё тогда, когда вышла его работа «Материализм и эмпириокритицизм», со стороны Аксельрод-Ортодокс. И механисты и меньшевиствующие идеалисты тоже извращали существо марксистско-ленинского подхода к вопросу об ощущении.

Ощущение, по Ленину, — это прежде всего результат воздействия материи на наши органы чувств. Ощущение — это превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания, субъективный образ объективного мира. В этой связи встаёт чрезвычайно важный вопрос, как же относится ощущение как образ, ощущение как снимок, как отображение к тому, что отображается? В каком смысле здесь можно говорить о сходстве отображения с отображаемым, копии с оригиналом? Для того чтобы разобраться в этом пункте, проанализируем чрезвычайно интересные высказывания Ленина по вопросу о соотношении цвета и света.

Цвет есть результат воздействия физического объекта, т. е. световой волны, на нашу сетчатку. Цвет однако не есть иероглиф, символ по отношению к свету — к объективному процессу, воздействующему на нашу сетчатку. Цвет не есть и нечто исключительно субъективное, как это пытались представить некоторые из механистов, в частности Сарабьянов, Аксельрод и др. В субъективной форме, в форме ощущения здесь отражается объективное качество световой волны. Цвет похож на вызывающее его световое воздействие, как на объективный процесс, но относительно.

Ленин по этому вопросу писал в «Материализме и эмпириокритицизме», критикуя механистов и богдановцев: «А раз вы допускаете такие независимые от моих нервов, от моих ощущений — физические объекты, порождающие ощущение лишь путём воздействия на мою сетчатку, то вы позорно покидаете свой „односторонний“ идеализм и переходите на точку зрения „одностороннего“ материализма. Если цвет является ощущением лишь в зависимости от сетчатки (как вас заставляет признать естествознание), то значит лучи света, падая на сетчатку, производят ощущение цвета. Значит вне нас, независимо от нас и от нашего сознания существует движение материи, скажем, волны эфира определённой длины и определённой быстроты, которые, действуя на сетчатку, производят в человеке ощущение того или иного цвета. Так именно естествознание и смотрит. Различные ощущения того или иного цвета оно объясняет различной длиной световых волн, существующих вне человеческой сетчатки, вне человека и независимо от него. Это и есть материализм: материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущение. Ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т. д., т. е. от определённым образом организованной материи. Существование материи не зависит от ощущения. Материя есть первичное. Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи»[153].

В другом месте Ленин говорит: «Цвет есть результат воздействия физического объекта на сетчатку = ощущение есть результат воздействия материи на наши органы чувств»[154].

Таким образом мы видим, что Ленин не отождествляет ощущение цвета и вызывающий это ощущение луч света. Но не отождествляя цвет и свет (а это можно сказать и по отношению к другим нашим органам чувств и другим видам наших ощущений), Ленин вместе с тем даёт подлинно материалистическую, исключающую всякие элементы агностицизма, трактовку этого вопроса.

Малейшее уклонение от теории отражения неизбежно приводит к идеализму и агностицизму. В той мере, в какой философ отходит от теории отражения, он становится кантианцем, махистом, гегельянцем и перестаёт быть диалектическим материалистом. Плеханов, а вслед за ним как механисты, так и меньшевиствующие идеалисты, также совершили ряд существеннейших отступлений от теории отражения в сторону антимарксистской теории иероглифов.

В этом важнейшем вопросе материалистической диалектики Плеханов допустил «отступление от формулировки материализма, данной Энгельсом», ставши на иероглифическую точку зрения в вопросах теории познания. Иероглифическая точка зрения сформулирована была Плехановым в 1892 г. в примечаниях к «Л. Фейербаху» Энгельса. Соглашаясь с мыслью русского физиолога И. Сеченова, что «каковы бы ни были внешние предметы сами по себе, независимо от нашего сознания — пусть наши впечатления от них будут лишь условными знаками, во всяком случае, чувствуемому нами сходству и различию знаков соответствует сходство и различие действительное»[155]. Плеханов писал: «Наши ощущения — это своего рода иероглифы, доводящие до нашего сведения то, что происходит в действительности. Иероглифы не похожи на те события, которые ими передаются»[156]. Позже, а именно в начале 1899 г., Плеханов, развивая свой взгляд, доказывал, что «было бы очень странно, если бы ощущение и выросшее на его почве представление походило на ту вещь, которая его вызвала и которая сама не есть, конечно, ни ощущение, ни представление»[157]. «Формы и отношения вещей в себе, — писал Плеханов, — не могут быть таковы, какими они нам кажутся, т. е. какими они являются нам, будучи „переведены“ в нашей голове. Наши представления о формах и отношениях вещей не более как иероглифы, но эти иероглифы точно обозначают эти формы и отношения, и этого достаточно, чтобы мы могли изучить действия на нас вещей в себе и в свою очередь воздействовать на них»[158]. В 1905 г. Плеханов, по существу продолжая разделять взгляды Сеченова, на вопрос об отношении сознания к действительности, высказался против его терминологии, мотивируя это тем, что «если вещь в себе имеет цвет только тогда, когда на неё смотрят, запах — только тогда, когда её нюхают, и т. д., то, называя условными знаками наше представление о ней, мы даём повод думать, что, по нашему мнению, её цвету, запаху и т. д., существующим в наших ощущениях, соответствует какой-то цвет в себе, какой-то запах в себе и т. д., — словом, какие-то ощущения в себе, не могущие стать предметом наших ощущений». Отказавшись от термина «иероглиф», Плеханов по существу продолжал и после считать, что наши ощущения и представления не похожи на те предметы, которыми они вызваны. Меньшевиствующие идеалисты взяли под свою защиту ошибки Плеханова, что свидетельствует о близости связи их взглядов со взглядами Плеханова в теории познания. И современные механисты также взяли под свою защиту теорию иероглифов Плеханова, противопоставляя её марксистско-ленинской трактовке вопросов теории познания. Л. И. Аксельрод ещё в 1909 г. в своей рецензии на книгу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» категорически отрицала теорию отражения. «Отвергая теорию символов и считая ощущение образами или „неточными“ копиями вещей, — клеветала она на Ленина в этой своей рецензии, — критик Плеханова становится на „дуалистическую“ почву, проповедуя платонизм наизнанку, а отнюдь не материалистическую философию, исходящую из единого начала. Если бы ощущения были образами или копиями вещей, то на какого дьявола, спрашивается, понадобились бы нам вещи, которые в таком случае действительно оказались бы вещами в себе в абсолютном смысле этого слова. Признать ощущения образами или копиями предметов — значит снова создавать непроходимую дуалистическую пропасть между объектом и субъектом»[159]. Аксельрод не может понять, что дуалистическая пропасть создаётся не теорией отражения, а как раз теорией иероглифов, ибо эта теория признаёт существование вещей в себе и непохожих на них символов, знаков в представлении человека. Ярко высказался в защиту теории символов против теории отражения Сарабьянов. «Процесс познавания, — пишет он, — не есть процесс снимания копии с предмета, а представляет собою процесс нахождения соответствия между объективными явлениями и субъективными»[160]. Сарабьянов не один раз прямо заявлял: «Я же в своих книжках чётко развиваю плехановскую точку зрения… Я решительно встал и стою на точке зрения Плеханова».

В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин указывал, что Плеханов в вопросах теории познания «сделал явную ошибку при изложении материализма».

В чём же заключается, по Ленину, ошибка Плеханова и почему несостоятельна теория иероглифов? Ошибка Плеханова состоит в том, что он скатывается на позицию агностицизма, т. е. недоверия к показанию наших органов чувств, а следовательно недоверия к познанию объективного мира. В самом деле, если наши ощущения и представления не похожи на объекты, ими отображаемые, а представляют собою иероглифы, символы, то у нас не может быть уверенности в том, что знания наши действительно отвечают объективному миру, к которому они относятся. Мы не можем быть уверены в истинности сведений, которые доставляет нам научное познание об объективном мире. Короче, иероглифическая теория познания приводит к отрицанию существования внешнего мира, так как знаки или символы возможны и по отношению к мнимым предметам. В этом смысле теория иероглифов близка к скептицизму Юма и агностицизму Канта. В этом заключается несостоятельность теории иероглифов или теории символов. В этом состоит коренное отличие её от материалистической теории отражения.

Ленин в связи с разбором ошибки Плеханова дал исчерпывающую критику теории символов. «Бесспорно, что изображение никогда, — писал он, — не может всецело сравняться с моделью, но одно дело изображение, другое дело символ, условный знак. Изображение необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность того, что „отображается“. „Условный знак“, символ, иероглиф суть понятия, вносящие совершенно ненужный элемент агностицизма»[161]. Теория символов, против которой выступил Ленин, была до Плеханова провозглашена в одном из произведений известного естествоиспытателя Гельмгольца. Гельмгольц из ограниченности нашего зрения выводил доказательство, что глаз даёт нам ложные сведения о свойствах видимых нами предметов. Ленин поэтому признал правильным утверждение А. Рау (немецкий философ, последователь Л. Фейербаха), что теория символов Гельмгольца платит дань кантианству. Замечательно то обстоятельство, что критика Лениным гельмгольцевской теории символов буквально совпала с критикой её, данной впервые Энгельсом в «Диалектике природы», опубликованной лишь в 1925 г.

3.4. Объективная, абсолютная, относительная истина

Ленин, разрабатывая материалистическую диалектику как теорию познания, выясняя существо отражения как процесс, дал блестящую характеристику соотношения между относительной, объективной и абсолютной истиной. Опровергая релятивизм (Богданова и др.), согласно взглядам которого относительность нашего познания делает невозможным объективное абсолютное познание, Ленин вскрыл диалектическое взаимопроникновение абсолютной и относительной истины. Ленин выяснил, что относительное познание не есть метафизическая противоположность познания абсолютного, а ступень по пути к абсолютному познанию, что оно не исключает абсолютное познание, а в своём движении всё в большей мере приближается к абсолютному познанию. Отсюда объективность нашего познания.

Но чем доказывается объективность нашего познания, где гарантия правильного отражения мышлением бытия? «Вопрос в том, — отвечает на это Маркс, — свойственна ли человеческому мышлению предметная истина, вовсе не есть вопрос теории, а практический вопрос. На практике должен человек доказать истинность, т. е. действительность и силу, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности и недействительности мышления, изолированного от практики, есть чисто схоластический вопрос»[162].

Вопрос о возможностях и границах познания может быть разрешён только в самом процессе познания, определяющемся общественной практикой. Подобно тому как лучшим и единственно возможным доказательством того, что человек способен плавать, будет самый результат — практика плавания выяснит вопрос о силах и возможности плавающего, — точно так же должен быть решён вопрос и применительно к познанию. Применение познания, история и практика науки доказывают её возможность и определяют её исторические границы. Наука своими практическими достижениями решает вопрос о достоверности научного познания.

История человечества, история науки и техники являются лучшим доказательством познаваемости внешнего мира.

Теория отражения, как мы знаем, представляет собой важнейшую основу материалистической и одновременно диалектической теории познания. Признание первичности материи и вторичности сознания неразрывно сочетаются в ней с пониманием противоречивого, диалектического характера отражения. Познание рассматривается как исторический процесс. Отсюда открывается широкая перспектива изучения познания в его зависимости от общественного развития.

Под объективной истиной материалистическая диалектика понимает то объективное содержание наших представлений, которое не зависит от сознания — ни от человека, ни от человечества. Объективную истину раскрывает нам исторически развивающееся познание общественного человека. Истина не является чем-то застывшим, а есть процесс. «Истина, — говорит Ленин, — есть процесс. От субъективной идеи человек идёт к объективной истине через „практику“ (и технику)»[163].

Учение об объективной истине имеет огромное научное и практическое значение. Это учение является лучшим оружием в борьбе со всякого рода идеалистическими и релятивистскими теориями. Ибо, если нет объективной, т. е. независимой от субъекта, от человека или от человечества, истины, то не может быть уверенности в том, что независимо от осознания людей существует объективная реальность, являющаяся единственным содержанием нашего знания. Если наше знание не имеет такого содержания, которое не зависит от людей, то нельзя быть уверенным в том, что направленная на изменение окружающего мира практическая деятельность, руководящаяся теоретическими предвидениями, отвечает той объективной закономерности, которая в этих теоретических предвидениях отражается. Познание объективной истины, признание того, что научное познание, отражая реальный мир, одно способно давать объективную истину, исключает всякую неуверенность в реальности внешнего мира.

Следовательно отрицание объективной истины ведёт к отрицанию или есть отрицание существования независимо от познания материальной действительности, и, наоборот, признание объективной истины равнозначно признанию объективной реальности, существующей вне и независимо от сознания.

В своё время против марксистского учения об истине выступал Богданов. Будучи сторонником субъективного идеализма, отвергавшего, как известно, материалистическое положение о независимом от сознания существовании реального мира, Богданов писал: «Для меня марксизм заключает в себе отрицание безусловной объективности какой бы то ни было истины… истина есть идеологическая форма, организующая форма человеческого опыта». По Богданову, истина есть идеологическая форма организации опыта. Раз так, то истина зависит от сознания людей, т. е. нет объективной истины. По существу Богданов допускает непоследовательность, когда употребляет термин «объективная» истина; с его точки зрения можно говорить только о субъективной истине, хотя бы за субъект принимался не отдельный человек, а всё человечество. Понятие «объективный», по Богданову, означает не независимый от сознания, а общезначимый, т. е. имеющий одинаковое значение для многих людей, для всего человечества.

По Богданову, объективной истиной будет такое представление, которое устанавливается «на основе взаимной проверки и согласования высказываний различных людей». Нетрудно усмотреть абсолютную несостоятельность богдановской идеалистической точки зрения. Богдановым даётся такое определение объективности, которое включает в себя в качестве истины религию и разные предрассудки, имеющие, несмотря на то, что они являются заблуждением, более общезначимый характер, более распространены между людьми, чем, скажем к примеру, научные открытия, выражающие истину объективную и остающиеся неизвестными для большинства людей. Отвергая существование объективной истины, Богданов открывает дверь поповщине, «очищает место для „организующих форм“ религиозного опыта».

Отрицание объективной истины у Богданова находится в тесной и последовательной связи с его субъективным идеализмом. Точку зрения, подобную взгляду Богданова на истину, развивали релятивисты и агностики разных мастей, начиная от Юма и Канта и кончая эмпириокритиками — Махом и Авенариусом. Для всех их, отвергающих прямо или сомневающихся в существовании объективной реальности, данной человеку, в его ощущениях, характерно отрицание объективной истины.

В настоящее время учение материалистической диалектики об объективной истине ревизуется отдельными представителями механицизма. Т. Сарабьянов например пропагандировал точку зрения, согласно которой «никакой объективной истины вообще не существует, всякая истина субъективна». «Почему, — спрашивает Сарабьянов, — я всякую истину называю субъективной? Да потому, что истина не есть объективное бытие, что истина есть наше представление о мире, вещах, процессах»[164]. Сарабьянов подобно субъективному идеалисту считает представления людей только субъективными, т. е. не имеющими в себе объективного содержания. Откуда же берётся, спрашивается, содержание наших представлений? Надо вовсе не понимать или сознательно ревизовать положение диалектического материализма, чтобы содержание наших представлений искать не в окружающем человека мире, а в самом сознании. Для всякого, кто не сбит с толку реакционными идеями солипсизма, ясно, что содержанием наших представлений является природа и история. Содержание наших представлений, нашего знания, независимое от человека и от человечества и есть объективная истина. Наше знание принадлежит нам, людям, но то, что содержится в этих наших знаниях, не есть наше, а есть независимое от нас. Вот этого не может или не хочет понять т. Сарабьянов.

Если содержание знания принадлежит субъекту, зависит от него, как думает т. Сарабьянов, то нельзя считать объективной истиной утверждение науки о существовании земли до человечества, нельзя считать объективной истиной учение марксизма-ленинизма об исторически неизбежном революционном превращении капиталистического общества в общество коммунистическое и т. д. Словом, нельзя считать истинным ни одно из научных положений, помимо разве тех, которые провозглашаются Сарабьяновым.

Итак, согласно материалистической диалектике, представление, знание людей выражает объективную истину. Теперь, спрашивается, может ли наше знание, выражающее объективную истину, дать её сразу целиком, безусловно, абсолютно или же оно выражает её приблизительно, не сразу? Этот вопрос есть вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины. Заметим прежде всего, что материалистическая диалектика не отвергает абсолютной истины. Напротив, признавая истину объективную, она тем самым признаёт так или иначе абсолютную истину. «Быть материалистом, — говорит Ленин, — значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества, истину‚ — значит так или иначе признавать абсолютную истину»[165]. В самом деле, когда мы говорим, что содержанием нашего знания является объективный мир, то это и означает признание того, что наше знание относится к вечной, абсолютной природе, что содержанием наших представлений является вечный, абсолютный мир. «Всякое истинное познание природы есть познание вечного, бесконечного, и поэтому оно по существу абсолютно»[166]. В этом смысле Ленин пишет, что «можно отрицать элемент относительного в тех или иных человеческих представлениях, не отрицая объективной истины, но нельзя отрицать абсолютной истины, не отрицая существования объективной истины»[167]. Однако объективная, абсолютная истина даётся нашим знаниям не сразу, не целиком, а в бесконечном процессе развития самого познания, даётся через посредство относительных истин, совокупность которых выражает истину абсолютную.

«Познание, — говорит Ленин, — есть отражение человеком природы. Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формулирования, образования понятий, законов и т. д., каковые понятия, законы и т. д… и охватывают условно, приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся природы. Тут действительно, объективно три члена:

1) природа,

2) познание человека = мозг человека (как высший продукт той же природы),

3) форма отражения природы в познании человека, эта форма и есть понятия, законы, категории и т. д.

Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, её „непосредственной цельности“, он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т. д. и т. п.»[168].

Согласно материалистической диалектике «человеческое мышление по природе своей способно давать и даёт нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зёрна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»[169]. Абсолютная истина находит своё выражение в относительных истинах, иначе как посредством относительных истин абсолютная не может быть познана. И в каждой научной истине, к которой приходит человечество, несмотря на её относительный характер, заключены зёрна абсолютной истины. Материалистическая диалектика не отрицает относительности всех наших знаний, но только в смысле исторической условности пределов приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине. «Мы можем познавать только при данных нашей эпохой условиях и настолько, насколько эти условия позволяют»[170].

Исторически условно, ограничено, относительно всякое научное открытие, но безусловно то, что научное познание, в отличие от заблуждений, раскрывает, отображает объективную истину, абсолютную природу.

Это диалектическое понимание соотношения истины абсолютной и относительной коренным образом отлично от взглядов сторонников метафизического материализма и взглядов сторонников релятивизма. Представители метафизического материализма признают абсолютную истину. Они исходят, как известно, из того положения, что существующий мир находится в неизменном состоянии, что он есть неизменная материальная субстанция. Утверждая далее неизменность человеческого мышления, материалисты-метафизики полагают, что в сознании людей этот неизменяющийся объективный мир отображается сразу, целиком. Так например Дюринг признавал «вечные истины в окончательной инстанции». Основной порок взгляда метафизических материалистов состоит, как видно из сказанного, не в том, что они признают абсолютную истину, в этом с ними согласен и диалектический материализм, а в том, что они и объективный мир и познание людей берут вне их исторического развития. Поэтому материалисты-метафизики и на истину смотрят как на нечто неподвижное, мёртвое, не развивающееся, истина согласно их взгляду имеет только абсолютный характер. В действительности же абсолютная истина раскрывается в процессе развития человеческого познания, и каждый шаг познания вперёд, выражая абсолютное содержание, имеет относительное значение, т. е. не исчерпывает этого содержания до конца.

Сторонники релятивизма ограничиваются признанием относительного значения знания. Абсолютную истину релятивисты отвергают. С их точки зрения никакие научные открытия не содержат в себе абсолютной, а следовательно и объективной истины. С такой точки зрения софистически можно оправдать всякое заблуждение и бессмыслицу. Такой крайний взгляд релятивистов на истину проистекает из отрицания независимо от людей существующего мира.

На точку зрения релятивизма в вопросе об истине в настоящее время скатились отдельные представители современного механистического мировоззрения и меньшевиствующего идеализма. Тов. Сарабьянов почти во всех своих работах прямо заявлял, что знание только относительно. Самую относительность знания т. Сарабьянов превращает в абсолют. По сути дела такой же взгляд высказывают и меньшевиствующие идеалисты. Один из учеников Деборина писал, что «знание всегда относительно, оно всегда только приближается к объекту»[171]. Заметьте: «Всегда только приближается к объекту». Нечего сказать, хороша «марксистская» теория, по которой наше знание всегда только приближается к объекту. Если наше знание только приближается к объекту и никогда его не достигает, то нельзя быть уверенным в существовании вне представлений людей объективного мира…

Согласно мнению самого Деборина, «всякая данная истина представляет собой не абсолютную, а относительную истину… самою же абсолютною истиною мы никогда не обладаем. Мы к ней в нашем познании и в нашей деятельности лишь приближаемся»[172]. Мы только приближаемся к абсолютной истине и никогда не схватываем её. Это положение Деборина прямо противоречит взгляду Ленина, который мы рассмотрели выше.

Но если меньшевиствующие идеалисты не делают сами выводов из своей философии, то, наоборот, Сарабьянов заговорил полным голосом. «Разве может материалист утверждать, — писал он, — что имеются представления, не соответствующие объективному положению вещей? Конечно не может. Сознание определяется всегда бытием. Исключений вы не найдёте. Представление бога соответствует объективным процессам»[173]. Из того факта, что религиозные представления коренятся в общественных условиях классового общества, Сарабьянов делает неверный вывод о истинности таковых. Явное смешение двух разных вещей: объективной истины и классового интереса эксплоататоров, который хотя и существует объективно, но не содержит объективной истины. Так теория релятивистского понимания истины оправдывает всякие иллюзии и заблуждения, широко открывает двери самой черносотенной поповщине и мистике.

Итак ни метафизический материализм, ни идеалистический релятивизм не могут правильно решить вопроса о взаимоотношении между абсолютной и относительной истиной. Только материалистическая диалектика, давая самое глубокое решение вопроса об отношении мышления к бытию и самое всестороннее обоснование объективного характера научного познания, даёт и правильное понимание взаимоотношения между абсолютной и относительной истинами.

3.5. Общественная практика как критерий познания. Партийность философии

Связь практики и процесса познания отнюдь не исчерпывается тем, что практикой проверяется истинность познания. Эта связь глубока и многостороння. Познание, теории возникают из практики. Общественный человек не только воспринимает объективный мир, не только подвергается его воздействию, но и сам выступает по отношению к внешнему миру как к предмету своей деятельности, изменяет и преобразует его. В практической деятельности накопляются и образуются наши ощущения, в этой же деятельности должны доказать свою истинность возникшие из них идеи и теории, здесь же заложены те силы, которые их исправляют и совершенствуют. Познание растёт из практики, совершается в единстве с нею и служит практике, организуя и совершенствуя её. В практической деятельности осуществляется единство объекта и субъекта, природы и человека: воздействуя на природу и преобразуя её, человек изменяет свою собственную природу.

Почему же именно практика выдаёт свидетельство в действительности нашего познания и почему вне практики нет критерия истинности этого познания? Дело в том, что сознание людей есть лишь одна из сторон общественной жизни, не имеющая вне её никакого значения. Деятельность сознания людей прекратилась бы тотчас же, как только прекратилось бы производство материальных средств, необходимых для существования людей. В основе всех сторон общественной жизни находится материальное производство, по выражению Маркса, чувственно-практическая, предметная деятельность людей.

Познание людей следовательно будет иметь силу лишь тогда, когда в процессе общественной практики, в первую очередь в процессе материального производства, они достигают результата, предполагавшегося в мышлении. Если бы познание человека не отображало процессов во внешнем мире в том виде, как они существуют, то в своей практической деятельности люди не могли бы достигать и предполагавшихся в сознании результатов этой деятельности. И практическая деятельность, вне которой невозможно даже существование человеческого общества, заставит изменить представление людей об окружающем мире в том случае, если оно ложно. Поэтому-то в практике общественного человека, в его предметной деятельности и заключается показатель истинности наших представлений о внешнем мире. В процессе развития общественного, материального производства возникают и развиваются правильно отображающие объективный мир представления, понятия и т. д. Общество практически воздействует на природу, изменяет преднаходимые в ней её формы и этим изменяет самого себя и своё представление о внешнем мире. В итоге предметной деятельности людей создаются материальные предметы, которые являются неотъемлемыми частями материальной действительности. По утверждению Ленина, «практика выше (теоретического) познания, ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности»[174]. Теоретическое познание людей о внешнем мире и процессах, происходящих в нём, раскрывает закономерность и тенденции исторического развития; но лишь общественная практика даёт теории окончательное подтверждение, охватывает предмет в его исторической конкретности.

«Теоретическое познание — говорит Ленин, — должно дать объект в его необходимости, в его всесторонних отношениях, в его противоречивом движении в- и для-себя. Но человеческое понятие эту объективную истину познания „окончательно“ ухватывает, уловляет, овладевает ею лишь когда понятие становится „для себя бытием“ в смысле практики. Т. е. практика человека и человечества есть проверка, критерий объективности познания»[175]. Не надо забывать того, что предметная материальная производственная деятельность людей есть основной, определяющий собою все другие, вид практической деятельности. Но этим видом деятельности общественная практика ещё не исчерпывается, она гораздо многостороннее. Общественный человек участвует в классовой борьбе, живёт политической жизнью, научно творит, — словом, участвует во всех областях практической жизни общества. Поэтому критерием истинности нашего познания является вся совокупность общественной практики. «Вся человеческая практика должна войти в полное „определение“ предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку»[176].

Ленин в своих работах неоднократно отмечает необходимость видеть это диалектическое соотношение между теорией и практикой. Так например в заметках на книгу Бухарина «Экономика переходного периода» по поводу утверждения Бухарина: «раз реально дан распад капиталистических производственных отношений и раз доказана теоретически невозможность их восстановления», — Ленин замечает: «невозможность доказуема лишь практически. Автор не ставит диалектически отношения теории к практике»[177].

Но и познание людей, являясь одной из сторон, одним из моментов общественной жизни, если оно правильное, имеет важнейшее значение для практической деятельности людей. Правильное познание освещает путь практической деятельности людей. «Теория, если она является действительно теорией, даёт практикам силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в победу нашего дела»[178]. Но для того, чтобы теоретическое познание было правильным, оно должно опираться на практику, должно неразрывно связываться с нею.

Сама практика общественного человека не остаётся неизменной и каждый шаг её развития требует всё нового и нового своего осмысливания, осознания. Вот почему та наука, которая в настоящее время не отвечает запросам практики социалистического строительства, перестаёт играть положительную для него роль и превращается в теоретическое оружие враждебных пролетариату классовых сил.

Материальную действительность познаёт не изолированный от общества индивидуум, а связанный с ним и зависимый от него общественный человек. Природа человека имеет общественный характер. Жизнь каждого отдельного человека всецело обусловлена жизнью общества, противоречиями протекающей в нём классовой борьбы; она связана с жизнью того или иного общественного класса. Отдельный человек есть существо общественное, поэтому любое проявление его жизни, начиная от практической деятельности и кончая теоретической, познанием окружающего мира, — есть особое проявление и выражение в конечном счёте общественной жизни. «Даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. д. Деятельностью, — деятельностью‚ которую я могу выполнить сам, без непосредственного общения с другими, — я всё же действую общественным образом, ибо действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности, а точно так же и язык, при помощи которого происходит деятельность мыслителя, — но и моё собственное бытие есть общественная деятельность; поэтому-то, что я делаю из себя, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо»[179].

Способность не только ощущать, но и мыслить есть свойство высоко организованной материи. Этим свойством обладает лишь мозг общественного человека. Деятельность органов чувств и деятельность мышления человек развивает только в обществе. Чувства и мысль человека поэтому не есть какие-то раз навсегда данные, неизменные свойства. Они, будучи продуктом общественной жизни, претерпевают изменения в зависимости от развития самого общества. А общество есть часть природы, изменяя которую оно изменяет и самого себя. В основе многосторонней жизни, в том числе и в основе познания, лежит практическая деятельность людей, производство материальных средств, необходимых для существования людей. Все знания об окружающем мире, которых достигло человеческое общество, оно достигло благодаря всей предшествующей истории развития материального производства, в результате движущей это развитие в пределах классового общества борьбы классов.

Метафизическую точку зрения на вопросы познания развивал Фейербах. Согласно его взгляду, сущность человека заключается в его теле, организме, способном ощущать и мыслить. Фейербаху чужда была мысль о том, что человек с его органами чувств и мышлением есть продукт исторического развития общества. Он брал человека вне связи с обществом и поэтому никогда не добирался до реально-существующих деятельных людей, а оставался при абстракции человека. Благодаря тому, что Фейербах исключал из человека его общественную природу, он не понимал и зависимости познания от общественной практики. Познание, по Фейербаху, являлось неизменным отражением столь же неизменной, раз навсегда данной природы. Впрочем рассмотрение вопроса о познании вне практической деятельности людей и вне его исторического развития было основным недостатком не только материализма Фейербаха, но и всего домарксовского материализма.

Итак по воззрению материалистической диалектики, познание человека надо брать в его зависимости от развития общественного материального производства и движущей его классовой борьбы, в зависимости от общественной практики. Вот почему «точка зрения жизни, практики должна быть первой и основной точкой зрения теории познания»[180].

Познание человеком материальной действительности начинается с чувственных ощущений, вызываемых воздействием предметов окружающего мира на органы чувств, начинается с показаний наших органов чувств. Однако чувственное познание даёт нам лишь случайное, эмпирическое знание ближайшей чувственной обстановки и внешних ограниченных связей. Оно ещё не даёт отображения объективного мира в его многоразличных отношениях, внутренних связях и в его цельности. Подлинная же задача познания состоит в осознании законов действительности. Это осознание достигается на почве обобщения тех чувственных ощущений, которые мы получаем в процессе взаимодействия с этой действительностью. Результатом обобщения и переработки в сознании материала непосредственного созерцания являются понятия. Это уже момент логического познания. Разумеется, что чувственная и логическая стороны познания не разделены между собой. Они проявляются всегда вместе, начиная с первичных ощущений. Больше того, мышление возникает из представлений, вне связи с которым оно не существует и не может развиваться. Содержанием нашего знания является объективный мир. С этим объективным миром связывают нас непосредственно наши ощущения. Поэтому только на основе чувственных представлений возможно логическое познание объекта, т. е. мышление.

Однако нельзя отождествлять друг с другом чувственный и умственный моменты познания. Чувственное познание не идёт дальше отображения единичных вещей и внешних связей между ними, в то время как познание, опосредованное мышлением, схватывает внутренние связи предметов, отображая их в их объективном единстве.

«Представление, — замечает Ленин, — не может схватить движения в целом, например, не схватывает движения с быстротой 300 тыс. км в 1 секунду, а мышление схватывает и должно схватить»[181]. В своих заметках «Конспект», «Науки логики» Гегеля Ленин, вскрывая зависимость мышления от чувственного момента в познании, сугубое внимание обращает на различие между непосредственным созерцанием и мышлением.

«Мышление, восходя от конкретного к абстрактному, — говорит он, — не отходит — если оно правильное… от истины, а подходит к ней. Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т. д., — одним словом, все научные (правильные, серьёзные, невздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, полнее. От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике — таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности»[182]. Таким образом чувственный и умственный моменты суть различные моменты единого процесса познания, отображающего в нашем мышлении объективную реальность. Таково диалектическое понимание соотношения между эмпирическим и рациональным моментами познавательного процесса.

Марксистская теория, подчёркивающая решающее значение практики для теоретического познания, является прямой противоположностью прагматизму, — современному идеалистическому течению буржуазной философии, особенно популярному в США. Прагматизм, основоположником которого был Уильям Джемс, основывается на субъективно-идеалистическом понятии истины. Для него истинно не то, что отражает объективную реальность такою, какова она есть, а то, что полезно, целесообразно для нашей практической деятельности. Истинно то, что практически полезно. Полезность — мера истинности. Отсюда прагматизм приходит к релятивистскому учению о множественности истин. Различные воззрения могут быть в равной мере истинными, поскольку они наилучше служат интересам определённой эпохи, народа, общественной группы, индивида. Эта философия служит оправданием всякой лжи, мракобесия, поскольку они полезны для практики господствующих классов. В конце концов прагматизм приводит к открытой поповщине. «Если окажется, — говорит Джемс, — что религиозные идеи имеют ценность для жизни, то с точки зрения прагматизма они будут истинными, поскольку они пригодны для этой цели».

Позиция марксизма диаметрально противоположна прагматизму. Исходя из объективной истины и отвергая релятивизм, марксизм считает не то истинным, что полезно, а полезным то, что истинно. В материальной революционно-критической практике рождается и закаляется объективное познание мира, способствующее его дальнейшему преобразованию.

Марксистская теория немыслима в отрыве от революционной практики. Вместе с тем марксизму глубоко чуждо пренебрежение теорией, вульгарный практицизм, «безголовое делячество». Растущая в гуще практики революционная теория служит путеводителем практики. «Без революционной теории не может быть и революционного движения»[183]. Лишь освещённая марксистско-ленинской теорией революционная практика приобретает уверенность, дальновидность, точность и глубину прогноза и манёвренную гибкость. Коммунистическая стратегия и тактика не могут опираться на крохоборческий эмпиризм, они руководствуются совершеннейшей из теорий — диалектическим материализмом. Лишь благодаря ведущей роли теории достигается «соединение русского революционного размаха с американской деловитостью»‚ в котором — «стиль ленинизма в партийной и государственной работе» (Сталин).

Величайшей победой, достигнутой Марксом и Энгельсом, является распространение материалистического познания на человеческое общество. Даже наиболее последовательные материалисты до Маркса не распространяли свой материализм на познание процессов общественного развития, ограничиваясь философским и естественно-научным материализмом. Это не было исторической случайностью, а обусловливалось классовой сущностью старого материализма. Открыть истину социальной жизни, обнаружить глубинные противоречия и движущие силы — это было не по плечу идеологам эксплоатирующего класса, каким бы революционным он ни был. Эта задача — превратить историю человеческого общества в науку, в предмет материалистического познания — могла быть осуществлена только творцами философии пролетариата.

Сенсуализм французских материалистов подводил вплотную к материалистическому пониманию общества, к пониманию того, что общественная среда, социальное бытие людей определяет их мышление, желания, интересы. Но французские материалисты скатывались к историческому идеализму, поскольку общественное бытие они объясняли мнениями и убеждениями людей.

Фейербах, несмотря на наличие у него отдельных прозорливых замечаний, оставался идеалистом «сверху», не пошёл дальше этического понимания общества. Называя свою философию антропологизмом, т. е. сделав человека центром философии, он не понял общественного человека. Подобно материалистам XVII–XVIII вв. Фейербах полагал, что существует некая вечная и всеобщая «природа человека», особая сущность человека «вообще».

Одни представители старого материализма считали человека добрым по своей природе, другие — злым, давали ему ту или другую характеристику, но все они оперировали понятием абстрактной, неисторической человеческой сущности. Конкретные исторические условия существования людей могли быть «неразумными», расходиться с «человеческой природой», тогда они «увечили» человеческую природу, «портили» людей. Следовало привести общественные отношения в соответствие с «природой человека», сделать их «разумными». Нетрудно обнаружить, что человек, о котором говорили старые материалисты, мыслился ими по образу и подобию буржуа, что человеческой сущностью для них была капиталистическая сущность, что «идеальная природа человека» была лишь воплощением идеала буржуа.

Диалектический материализм покончил с антропологической метафизикой Фейербаха. Человек, к которому обращался Фейербах, был понят марксизмом не как абстрактный человек, а как конкретный исторический человек, как совокупность определённых общественных отношений. Исторический материализм дал такое понимание общественного развития, которое последовательно проводит принцип первичности общественного бытия и вторичности общественного сознания. Создание исторического материализма, распространение материалистического познания на общественное бытие и общественное сознание превратило материализм в фундамент всего человеческого знания. «Дух» изгоняется из последнего убежища. Материализм вовлёк в свою орбиту все сферы действительности.

Материалистическое понимание истории подняло на высшую ступень борьбу против религии. Примирение с религией в какой бы то ни было форме и мере, прямо или косвенно, заигрывание с поповщиной или терпимость по отношению к ней абсолютно чужды марксизму и несовместимы с ним. Будь то христианство или иудейство, «живая» или «неживая» церковь, сектантство, толстовство, фейербахианская «религия любви» или «религиозный атеизм» т. Луначарского 1908 г. — против всех этих форм примирения и заигрывания с религией диалектический материализм ведёт неумолимую, сокрушительную борьбу. «Всякий боженька есть труположство — будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, всё равно»[184].

В то время как для французских материалистов религия была продуктом обмана злыми людьми людей невежественных, а для Фейербаха — призрачное выражение сущности человека «вообще» — марксизм обнажает классовую сущность религии, находит её корни в общественном бытии и разоблачает её эксплоататорскую функцию. Боевой атеизм марксистско-ленинского мировоззрения рассматривает борьбу против религии как одну из форм великой освободительной борьбы пролетариата. Для нас религия — не только глупость или подлость, она есть средство для сохранения классового гнёта, оружие врагов. В марксистском воинствующем атеизме сливаются воедино проницательность понимания сущности религии и глубокая активная ненависть к ней, а равно и к её наукообразным подголоскам — идеалистическим философским системам.

Таковы основные руководящие принципы современной материалистической философии. Она ничего общего не имеет с пассивным миросозерцанием. «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[185] — сказал Маркс о предшествующей философии. Будучи философией революционного пролетариата, преобразующей мир, диалектический материализм является действенной философией. Философия для нас — не тихая обитель, а фронт, один из фронтов классовой борьбы, движущей развитие общества. Познание действительности совершается не из любопытства, а для преобразования действительности. Преобразование действительности требует осознания её закономерностей. Руководящаяся истинной теорией практика есть наиболее совершенная практика, а наиболее совершенная теория, правильно отражающая объективную действительность, является самой практически-плодотворной теорией.

Марксизм-ленинизм равно чужд беспринципному делячеству и оторванному от практики классовой борьбы созерцательному теоретизированию. Теория и практика развиваются в нём в теснейшем единении, взаимно подкрепляя друг друга. Однако примат в этом единстве принадлежит практике; единство теории и практики осуществляется на основе революционной практики. «Теория становится беспредметной, если она не связывается с революционной практикой, точно так же как и практика становится слепой, если она не освещает себе дорогу революционной теорией»[186].

Марксистской в праве называться лишь такая теория, которая идёт нога в ногу с практикой пролетарской борьбы, которая в странах капитализма укрепляет в рабочем классе волю к штурму капитализма и установлению диктатуры пролетариата, вооружает его знанием врага и указывает пути к победе, которая в стране победившего пролетариата организует рабочий класс на выкорчёвывание корней капитализма, на построение социализма, преодолевая сопротивление классового врага и его оппортунистической агентуры справа и «слева». Единство практики классовой борьбы и марксистско-ленинской теории на каждой ступени истории находит своё наиболее совершенное выражение в генеральной линии коммунистической партии, в решениях партийных съездов и конференций Центрального комитета партии, Коммунистического интернационала.

Учение Маркса и Энгельса не является мёртвой догмой. Оно не заканчивает истории познания, а открывает перед ней гигантские перспективы. Продвижением вперёд диалектического материализма и его дальнейшим развитием являются работы Ленина и Сталина. Ленин развил «марксизм дальше в новых условиях капитализма и классовой борьбы пролетариата… Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции»[187]. Это — диалектический материализм, достигший новой и высшей ступени своего развития на основе опыта классовой борьбы в эпоху империализма и социалистической революции и обобщения выводов новейшего естествознания.

В неутомимой защите дела рабочего класса, в неустанной борьбе с его противниками, с различными антиматериалистическими и антидиалектическими учениями рос и развивался диалектический материализм. В боях за генеральную линию коммунистической партии и Коминтерна, в неустанной борьбе с её противниками, со всеми поповскими, идеалистическими и ревизионистскими теориями пойдёт диалектический материализм по пути новых побед. Учение Маркса «всесильно потому, что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнёта»[188].

3.6. Диалектика как логика и теория познания

В буржуазной философии, в особенности в кантианской, принято различать несколько отдельных, несвязанных между собой философских «проблем», образующих несколько самостоятельных философских наук. Различают гносеологию или теорию познания, — науку о границах и способностях человеческого познания, об источниках и формах познания. Затем выделяют логику — самостоятельную науку о законах, по которым развивается человеческая мысль, о понятиях, суждениях, умозаключениях. Выделяют далее онтологию — учение о бытии, о природе объективного мира. Кантианцы разрывают таким образом философскую науку на несколько противостоящих друг другу наук.

В противоположность кантианцам диалектический материализм устанавливает единство и неразрывную цельность философской науки. Диалектический материализм как наука представляет собою неразрывное целое, являющееся одновременно и логикой, и теорией познания, и учением об объективно реальном бытии материи… «В „Капитале“‚ — говорит Ленин, — применена к одной в науке логика, диалектика и теория познания материализма (не надо трёх слов: это одно и то же)»[189]. «Диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую „сторону“ дела (это не „сторона“ дела, а суть дела) не обратил внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах»[190].

Как видим, Ленин придаёт очень большое значение тому, что в диалектическом материализме совпадают логика, диалектика, теория познания. Действительно в этих ленинских положениях заключено не только ленинское указание на диалектический материализм как науку, но и указание на ленинское понимание существа задач философии. Ленинский тезис о совпадении диалектики и теории познания является особым выражением общего положения диалектического материализма о единстве теории и практики. Такой взгляд на диалектику как на теорию познания обязывает, если только его понять по-ленински, а не извратить по-гегельянски, как это делали меньшевиствующие идеалисты, к тому, чтобы разработку диалектики связывать с практикой социалистического строительства и мировой революции, как указано в решении ЦК ВКП(б) о журнале «Под знаменем марксизма».

Причиною разрыва логики и теории познания у кантианцев является то, что они подходят и к логике и к теории познания формально, берут их вне практики, не исторически. Логика у кантианцев есть наука о формах мышления как таковых, безотносительно к их содержанию. Формальная логика интересуется лишь формой, но не содержанием мышления, и потому она является идеалистической логикой. Теория познания у кантианцев должна исследовать «способности и границы» познания до всякого познания, изолировавшись от процесса познавания. Раньше чем познавать, надо исследовать, на что способно познание и на что оно не способно, — вот кантианская постановка вопроса.

Гегель, который впервые, хотя и на идеалистический манер, понял, что логика и теория познания совпадают, если их взять не формально, а исторически, подверг кантовскую постановку вопроса критике. «Нельзя научиться плавать, не входя в воду», нельзя определить способности человеческого познания, не посмотрев, как действует познание на практике, не исследовав действительной истории человеческого познания. База теории познания — это история познания, практика познания. С другой стороны, если взять логику, то точно так же совершенно неразумно изучать формы человеческого познания, его понятия, суждения, умозаключения в отрыве от того, как эти формы применялись на деле, в реальном историческом процессе познания, как они по мере развития познания откристаллизовывались человеческом познании, усложнялись, развивались. Словом и для логики основу надо искать в истории познания. В этом историческом подходе Гегеля и философии кроется причина того, что у Гегеля, как и в марксизме, диалектика и теория познания совпадают. «Диалектика, в понимании Маркса, согласно также Гегелю, включает в себя то, что ныне зовут теорией познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным образом исторически, изучая и обобщая происхождение и развитие познания, переход от незнания к познанию»[191].

Для понимания того, почему у Гегеля совпадает диалектика (логика) и теория познания, сказанного ещё недостаточно. И теория познания и логика — обе должны быть изучаемы на основе истории познания. Однако они не сводятся просто к истории познания. В теории познания и логике история познания должна быть взята в целом, в обобщённом виде, с точки зрения результата, итогов познания. В таких случаях говорят, что историческое должно быть взято с логической точки зрения, т. е. с точки зрения общих результатов. Получившееся таким образом логическое будет представлять собой ту же историю, тот же процесс, но в общем‚ без осложняющих дело деталей, отбрасывая всякие не имеющие значения случайные отклонения. Так построен «Капитал» Маркса, который является логикой, т. е. общим теоретическим анализом капитализма. Но в то же время «Капитал» Маркса даёт и обобщённую, суммированную историю развития капиталистических производственных отношений. Например сам Маркс указывает: «Товар как элементарнейшая форма буржуазного богатства был нашим исходным пунктом, предпосылкой возникновения капитала. С другой стороны, товары теперь выступают как продукт капитала. Этот круговорот нашего изложения соответствует также и историческому развитию капитала»[192]. Резюмируя методологию Маркса в «Капитале», Энгельс также подчёркивает единство исторического и логического в «Капитале», что не помешало однако меньшевику-интервенту Рубину доказывать, что марксов анализ товара не имеет исторического, а только логический характер[193]. Энгельс говорит: «Единственно уместным был логический метод. Но в сущности это тот же исторический способ, только освобождённый от его исторической формы и от нарушающих случайностей»[194].

В применении к теории познания и логике это означает, что логика есть обобщённая и суммированная история познания, есть «итог, сумма, вывод истории познания мира». С другой стороны, и теория познания есть ведь тоже суммированная и обобщённая, взятая в результате развития история познания. Таким наиболее общим результатом истории познания является и логика и теория познания. Категории логики — отражение в сознании человека законов материального мира. Логика и теория познания совпадают.

Мы имеем одну философскую науку — диалектику, которая одновременно является логикой и теорией познания. В каждой категории логики должно быть показано:

1) какое объективное, в самой действительности находящееся, отношение эта категория отражает,

2) как это объективное отношение познаётся человеком.

Энгельс проводит это различие уже при определении материи, в вопросе об отношении мышления и бытия. Энгельс сначала указывает, что материализм основным началом считает природу. Материя есть объективная реальность, существующая независимо от познания. «Но вопрос об отношении мышления и бытию, — говорит Энгельс, — имеет ещё и другую сторону: как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познать действительный мир? Способны ли мы в своих представлениях и понятиях о действительном мире давать правильное отражение действительности?»[195]. Таким образом Энгельс, как мы видим, различает две стороны — бытие объективного мира и его познаваемость.

Здесь следует указать на то принципиальное различие, которое существует между гегелевским идеалистическим пониманием совпадения диалектики и теории познания и материалистическим. И у Гегеля и в марксизме диалектика и теория познания совпадают как результат истории познания. Однако идеалистом Гегелем история познания берётся как самостоятельный процесс самопроизвольного развития духа, некой мировой мысли. У Гегеля как идеалиста история познания оторвана от истории развития материального мира и материальной практики человечества — его производственной деятельности и классовой борьбы. Для диалектического материализма, наоборот, история познания есть лишь исторически отражающаяся в мозгу человека история развития самого объективного материального мира, познаваемого в материальной практике человека, изменяющего и преобразующего мир. «Существеннейшей и первой основой человеческого мышления является как раз изменение природы человеком, а не одна природа, как таковая, и разум человека развивался пропорционально тому, как он научался изменять природу»[196], — вот материалистическая, в корне отличная от гегелевской, постановка вопроса об истории познания, о базе, на которой совпадает в марксизме логика и теория познания.