Дикая роза

20

После безуспешных двухдневных поисков по всему огромному стойбищу квахади Энни в конце концов была вынуждена признать, что больше им здесь делать нечего. Возвращаясь с Хэпом вдоль реки к тому месту, где стояла их палатка, она вдруг отчетливо осознала, что потерпела окончательное поражение. Чувствовала она себя бесконечно усталой и измученной. Теперь у нее не оставалось никаких оснований считать Сюзанну живой. Дальнейшее пребывание в стойбище Кваны становилось и бессмысленным, и опасным, поскольку сюда каждый день прибывали все новые шайенны, а это не улучшало отношения к Хэпу остальных индейцев. Покончить со старым врагом им мешало лишь влияние Молодого Быка и традиционное гостеприимство команчей, запрещающее убивать своих гостей.

Энни так долго молчала, погрузившись в свои мысли, что он даже вздрогнул, когда она наконец заговорила:

– Мне кажется, Хэп, нам пора возвращаться домой.

Хэп давно уже ждал этих слов, но в то же время ему было ее бесконечно жаль.

– Нам не обязательно торопиться домой, Энни, – мягко произнес он. – Да и лето еще не закончилось.

– Нет, считай что закончилось. Знаешь, ты был с самого начала прав: она, скорее всего, не смогла пережить ту первую и самую ужасную зиму.

– Но, Энни…

– Ничего, Хэп, со мной все в порядке. Теперь, когда я сделала все, чтобы ее отыскать, мне остается жить, довольствуясь этим сознанием.

– Да, конечно, и все же…

Он не знал, что ей сказать в утешение. Позднее, когда она будет лежать в его объятиях, он постарается найти нужные слова, которые могли бы хоть как-то облегчить ее боль, но в эту минуту он таких слов не находил. Взяв ее за руку, он молча шел рядом с ней к типи, поставленному для них Утренней Зарей. Оставаться здесь больше не имело ни малейшего смысла – это только продлило бы страдания Энни.

– Отправимся завтра на рассвете, – решил он.

– Да, – безжизненным голосом отозвалась она.

Он крепко сжал ее руку, снова чувствуя пальцами перстень отца, и сказал:

– Теперь мы должны думать о нашем ребенке. Когда вернемся домой, попытаюсь соорудить для него колыбельку. Я понимаю, – продолжал он, – что не слишком часто говорил с тобой о Сюзанне, но это вовсе не значит, что она мне безразлична. Я был бы очень рад, если бы у меня была дочь. Хочу, чтобы ты это знала, Энни.

– Да, – все так же вяло произнесла она.

– Мне всегда хотелось иметь детей, хотя я никогда всерьез не думал, что это когда-нибудь случится. Прости меня. Я знаю, как тебе сейчас плохо, и все же не могу не сказать: у меня такое чувство, что теперь у меня есть все, о чем только может мечтать мужчина. Возможно, я просто старый дурак, но мне не терпится увидеть, каким он будет, мой ребенок, как он будет расти, ну и, конечно же, кем он окажется – девочкой или мальчиком.

– Разумеется, тебе хочется мальчика?

– Для меня это не имеет большого значения. Сказать по правде, если ребенку суждено унаследовать мои волосы, то пусть уж лучше будет девочка.

– Не могу понять, почему ты так не любишь свои волосы. Мне они всегда очень нравились – они придают тебе самому мальчишеский вид. И потом, я не вижу ничего плохого, если…

Она замолчала на полуслове и остановилась как вкопанная, увидев стайку весело плескавшихся в воде полуголых индейских детишек. На какое-то мгновение в ее взгляде проглянуло выражение острой тоски, но она тут же опомнилась и неуверенно пробормотала:

– Ты знаешь, мне почудилось…

Он бросил на маленьких индейцев натренированный временем взгляд, но ни одного белого лица среди них не увидел.

– И что же тебе почудилось?

– Даже не знаю. То, как эта девочка повернула голову, показалось таким знакомым… – Она вздохнула и, понурившись, пробормотала: – Но теперь я вижу, что ошиблась.

– Скорее всего, да.

– Мне столько верилось: «Ну вот, на этот раз я у цели!», что глаза мои стали принимать желаемое за действительное.

– Увы, Энни, среди них нет ни одной, кто был бы хоть отдаленно похож на тебя.

– Я знаю.

– Тебе, наверно, стоило бы прилечь и слегка отдохнуть.

– Так я и сделаю. Но сперва пойду и скажу Молодому Быку, что мы уезжаем.

– Да, тем более, что он собирался догонять свой военный отряд, – вспомнил Хэп.

– Думаю, он не сделал этого раньше лишь по одной причине: боялся, что в случае его отъезда Меткий Стрелок не выберется отсюда живым. – Немного помолчав, она со вздохом добавила: – Я не хочу, Хэп, чтобы солдаты убили Молодого Быка. Нетрудно понять, что случившееся в Форт-Силле и было главной причиной его отрицательного отношения к резервации, но тем не менее ему обязательно нужно туда вернуться, и я собираюсь ему об этом сказать.

Увидев рядом с палаткой Молодого Быка его жену Утреннюю Зарю, она остановилась и сказала:

– Я скоро вернусь – пойду попытаюсь уговорить и ее.

Итак, их путешествие подходит к концу. У него было такое ощущение, что с его плеч свалилась гора. Теперь он мог ехать домой с чистой совестью и сознанием исполненного долга. Да, он не нашел Сюзанну Брайс и не убил Ветвистого Дуба, зато привезет жену домой целой и невредимой, а это для него самое главное. Подойдя к своему временному жилищу, он приподнял служившую дверью откидную полу и нырнул внутрь типи. Что ж, он вдоволь насладился обществом индейцев, и если до конца дней ему не суждено больше увидеть ни одного краснокожего, горевать он сильно не станет.

Внутри было темно, тесно и душно. Некоторое время он стоял, держась за опорный столб, пока его глаза не привыкли к полумраку, затем осмотрелся и, подойдя к седельной сумке, достал из нее блокнот. За эти последние месяцы его работа над книгой почти не сдвинулась с места, хотя у него было теперь по меньшей мере две причины, чтобы писать ее дальше: вскоре должен был появиться на свет ребенок Клея, а к концу этого года или в начале следующего появится и его собственный.

Кладя сумку на место, он заметил, что из узла с вещами Энни выглядывают желтые волосы. Это была кукла, которую он нашел в тот памятный сентябрьский день. Энни возила ее с собой, и Паучок, как видно, обнаружил ее и успел уже немного погрызть. Хэп вынул ее из узла, пригладил ей волосы, расправил новое ситцевое платьице, которое надела на нее Энни, затем снова положил в узел. Это была очень красивая кукла, и, возможно, когда-нибудь с ней будет играть его собственная дочь.

– Как насчет того, чтобы прогуляться на свежем воздухе, а? – спросил он у котенка.

Вместо ответа тот потянулся всем телом, выпустил когти и, вцепившись в штанину Хэпа, стал перебирать лапами. Хэп, сунув в карман карандаш и взяв блокнот под мышку, подхватил котенка и вышел из типи наружу. Теперь, чтобы наверстать упущенное время, придется хорошенько потрудиться. Хотя поначалу ему казалось, что воспоминания не займут и двадцати страниц, в дальнейшем у него появилась потребность записывать все новые и новые подробности.

Устроившись на берегу речки, он привязал поводок котенка к своему поясу, открыл блокнот и, послюнив кончик карандаша, принялся писать, начиная с того места, на котором остановился. Котенок то и дело карабкался по нему или резвился на земле, но он не обращал на него внимания, полностью уйдя в воспоминания.

Оторвался он от блокнота лишь когда затекла рука и, подняв голову, увидел неподалеку около десятка коричневых ребятишек, которые завороженно наблюдали за Паучком. Он поднял с земли котенка и, держа его в вытянутой руке, показал, как его нужно гладить. Паучок начал мурлыкать, и Хэп, обратившись к ближайшему ребенку, проговорил:

– А ну-ка, попробуй ты.

Малыш потянулся к котенку, осторожно коснулся его мягкой шубки и тут же испуганно отдернул руку. Из-за его плеча выглянула девочка, и когда Хэп увидел ее, ему на мгновение показалось, будто мир вокруг него замер. Хоть она и была шоколадного цвета, а из ее смазанных жиром и заплетенных в косички волос торчали в качестве украшения перья, глаза у нее были такими же голубыми, как у Энни.

– Сюзанна? – неуверенно спросил он.

Она несколько раз моргнула, затем, показав на себя, сказала:

– Т'сана.

Сердце у него так и заколотилось. Т'сана. Сюзанна. Звучало достаточно похоже. Возможно, девочка до сих пор помнила свое имя.

– Подожди-ка здесь, – велел он ей и, чтобы дети не разбежались, достал из кармана целую пригоршню медяков. – Вот вам, держите.

Ребятишки принялись делить между собой как снег на голову свалившееся богатство, а Хэп, не теряя времени, схватил котенка и бегом побежал к типи. Там он быстро привязал котенка к одному из опорных столбов, снова достал маленькую фарфоровую куклу с золотистыми шелковыми волосами и поспешил назад к реке.

Но когда он туда добежал, у него сразу же упало сердце: дети были уже не одни – рядом с девочкой, положив ей на плечо руку, стояла индианка. Глубоко вздохнув, он все же подошел к ним и протянул девочке куклу. Глаза у той стали круглыми (то ли от удовольствия, то ли оттого, что она узнала свою игрушку, – Хэпу трудно было сказать), она выхватила из его рук куклу и бросилась бежать. Индианка крикнула ей вслед что-то резкое, но девочка не остановилась. Закончилось тем, что ее догнал мальчик и после недолгой борьбы отобрал игрушку. Индианка, приняв неумолимый вид, велела ему отдать куклу Хэпу.

– Т'сана? – спросил Хэп, показывая на девочку.

– Т'сана, – кивнула индианка.

Каким-то образом надо было их удержать, и он, ткнув себя в грудь, произнес:

– Хэп… Тондехвахка.

– Тондехвахка, – словно эхо, повторила она и кивнула головой с таким видом, будто ей это имя известно.

– Верно. А ты кто?

Она некоторое время колебалась, затем, легко коснувшись своей груди, произнесла:

– Асабети.

– Асабети, – старательно проговорил он непривычно звучащее имя, надеясь, что запомнит его. – Асабети.

Ему хотелось спросить, как далеко она отсюда живет, но индианкам не положено разговаривать с белыми мужчинами, поэтому он ограничился тем, что, протянув ей куклу и показав в сторону ребенка, произнес, старательно выговаривая слова:

– Это Т'сане.

Индианка отрицательно покачала головой, но он повторил еще раз:

– Т'сане – от Тондехвахки. Ты дай ей.

Она наконец смягчилась и разрешила девочке принять подарок, затем, по всей видимости, велела им с мальчиком отправляться домой. Дети бросились бежать и вскоре исчезли за одним из типи, но он все же успел заметить, как девочка держит куклу. Не так, как стала бы держать индианка, а как белая, бережно прижимая к груди.

Он тут же отправился разыскивать Энни. Оказалось, она все еще разговаривает с Утренней Зарей. Не желая говорить лишнее в присутствии жены Молодого Быка, он ограничился тем, что спросил:

– Скажи, Т'сана – это команчское слово?

– Да, оно переводится как «роза».

– Ах, вот оно как…

– Точнее, как «желтая дикая роза», – добавила она и, видя, насколько он разочарован, поинтересовалась: – А почему тебя это интересует?

– Помнишь детей, которых мы видели у реки?

Лицо ее как-то сразу застыло.

– Да, помню. А что? – едва слышно прошептала она.

– Отойдем-ка лучше в сторонку.

Извинившись перед Утренней Зарей, она последовала за Хэпом.

– Так вот, Энни, та девочка белая.

– Белая? – широко раскрыв глаза, переспросила она.

– Да, у нее голубые глаза. – Ему уже и самому не верилось в это, и он, видя, как она взволнована, отвел в сторону взгляд. – Я ей дал куклу.

– Что, что? – Хотел посмотреть, что она будет с ней делать – узнает ли ее.

– Понятно.

Она попыталась собраться с мыслями. Итак, он утверждает, что нашел белую девочку по имени Т'сана. Неужели это может быть правдой? У нее даже перехватило дыхание. Она должна в этом как можно быстрее убедиться.

– Где? Где ты ее нашел?

– Там же, у реки. Но не будем спешить с выводами. Ты должна сама ее увидеть.

– И все-таки ты думаешь, что это была Сюзанна?

– Даже не знаю, Энни. Может быть, мне просто очень хотелось, чтобы это была она. Хотя, по правде сказать, я почти уверен, что не ошибся. Она так держала куклу, будто делала это и раньше, причем много раз.

– Хэп, я должна ее увидеть. И как можно скорее!

Не в силах больше ждать ни минуты, она, забыв обо всем на свете, почти бегом бросилась к тому месту у реки, где раньше видела детей. Но их уже и след простыл. Там были только две женщины, бродившие в мелкой холодной воде.

– А ты не знаешь, куда они могли деться? И в каком направлении пошли? – нетерпеливо спросила она и, не дожидаясь ответа, приблизилась к женщинам и стала расспрашивать их, не видели ли они маленькую девочку по имени Т'сана и что они знают о ней. Индианки подозрительно посмотрели на Энни и отрицательно покачали головой.

– Мать семейства зовут Асабети, если, конечно, я правильно произношу, – подсказал Хэп.

– Асабети? – переспросила она и увидела по глазам женщин, что имя это им явно знакомо. Тогда она прошлепала по воде к одной из индианок и попросила показать, где искать Асабети. Затем, возвратившись к Хэпу, указала в сторону тех типи, куда, как он и видел, убежала девочка.

– Они тоже квахади, но из другого племени, и прибыли сюда совсем недавно, – говорила она, едва не задыхаясь от волнения. – Их пятеро: Асабети, ее муж, которого звать Васека, мальчик, девочка и грудной младенец.

И она, прошептав: «Боже милосердный, молю тебя, сделай так, чтобы это оказалась Сюзанна!» – поспешила в указанном индианками направлении.

– Только ничего им не говори, – предупредил Хэп, едва поспевая за ней. – Глянешь на нее, и достаточно. Не дай бог они узнают, зачем ты хочешь ее увидеть.

Им повезло: девочка, поджав под себя скрещенные ноги, сидела перед типи, украшенным огромным ярко-красным диском, очевидно, изображающим солнце, и, прижимая к себе куклу, гладила ее волосы и что-то тихо напевала ей по-индейски. Когда они подошли поближе, девочка подняла голову, и по всему телу Энни пробежала дрожь, а сердце сжалось и мучительно-сладостно затрепетало. Она подступила к малышке еще ближе и, заставляя себя говорить спокойно, чтобы не испугать ее, тихо спросила:

– Т'сана?

Затем, сказав девочке, что это очень красивое имя, опустилась на колени и, коснувшись фарфорового лица куклы, спросила, как ее зовут. Девочка недоуменно покачала головой, и Энни подсказала: – Молли.

– Мойи?

– Нет, Молли.

– Мол-ли, – старательно повторила девочка. – Мол-ли.

Трудно было сказать, пробуждаются ли в памяти ребенка хоть какие-нибудь воспоминания, но у Энни не было ни малейших сомнений, что перед ней ее дочь. Она всматривалась в каждую черточку родного лица, узнавая голубые глаза, мягкую линию щеки, характерную форму подбородка, унаследованную от Итана. Она протянула трясущуюся руку и коснулась хрупкого плеча дочери.

– Сюзанна, ты меня помнишь? Я твоя мама. Ах, боже мой, ты слышишь меня, Сюзанна? Я твоя настоящая мама.

– Энни, я же тебя предупреждал!

Она ласково провела по худеньким ручкам девочки и, сдерживая слезы, воскликнула:

– Хэп, мы нашли ее! Мы все-таки ее отыскали!

– Т'сана! – послышался женский голос.

Из типи вышла Асабети и, увидев белую женщину, остановилась, но тут же опомнилась, схватила девочку за руку и, потащив ее за собой, подтолкнула ко входу в типи, после чего повернулась к Энни и разгневанно спросила, зачем ей понадобилось трогать Т'сану. Энни, пораженная вспышкой индианки, сначала растерялась, но тут же стала уверять, что ей просто очень понравилась кукла. Впрочем, Асабети не слушала ее объяснений, а поспешила возвратиться в типи.

Энни некоторое время смотрела перед собой невидящим взглядом, затем стремительно повернулась и, прежде чем Хэп успел остановить ее, бросилась бежать по направлению к центральной части стойбища. Хэп помчался вдогонку и, с трудом настигнув ее, схватил за плечи.

– Что это, черт побери, ты задумала?

– Мне нужно встретиться с Кваной. Скажу ему, что она моя дочь, и попрошу мне помочь, – задыхаясь от быстрого бега, проговорила она. – Они не имеют права держать у себя мою девочку!

Она попыталась вырваться из его рук, но он держал ее крепко.

– Неужели ты не понимаешь, Энни, что эта индианка скорее перегрызет тебе горло, чем отдаст ее?

– Но она моя дочь! Теперь, когда я нашла ее, я никуда без нее не поеду!

– Послушай, у нас единственный выход – похитить ее, понятно? Да стой же ты тихо, тебе говорят! – И он еще крепче сжал ее в тисках железных объятий. – Ты можешь меня спокойно выслушать?

Она судорожно вздохнула, затем кивнула:

– Ладно, говори.

– Пойми, Энни, девочка живет у них достаточно давно, и совершенно ясно, что Асабети страшно гордится ею. Так вот, если ты начнешь повсюду ходить, расспрашивать всех о ней и говорить всем, что она твоя дочь, можешь представить, что здесь начнется! Надеюсь, ты понимаешь это?

– Да, понимаю.

– Поэтому надо ухитриться увезти ее таким образом, чтобы за нами не поскакала вдогонку пара сотен разъяренных команчей. Я думаю, сейчас лучше всего держаться подальше, а затем, дождавшись подходящего момента, попросту выкрасть ее. Ну а самый подходящий момент – это когда их внимание будет чем-то отвлечено, и, прежде чем они хватятся ее, мы будем уже бог знает где.

Она кивнула.

– Так что никому ничего не говори, – продолжал он, – даже Молодому Быку и Утренней Заре. Ну и, конечно, второй его жене.

– Ладно.

– И повторяю: теперь, когда ты увидела ее и убедилась, что это Сюзанна, тебе лучше держаться от нее подальше. Иначе они спрячут ее от нас, и ты больше никогда не увидишь свою дочь. Ты ведь не хочешь этого?

– Разумеется, нет. Но я ведь уже сообщила Утренней Заре, что завтра утром мы уезжаем.

– Ну так скажи ей, что ты в положении и плохо себя почувствовала, так что пока ехать не в состоянии, – подсказал он, выпуская ее из объятий.

– Ты прав. Но я не совсем понимаю, как в таком случае…

– Это уж моя забота: девочку под наблюдением буду держать я. И лучше всего это делать, когда я буду писать свою книгу. Похоже, здешняя детвора никогда раньше не видела кошек, да еще на поводке, так что они постоянно будут торчать возле меня.

– А мне чем прикажешь заниматься?

– Да ничем. Веди себя, как обычно: болтай с кем-нибудь или просто гуляй. Словом, жди. Я не собираюсь тянуть с этим делом, обещаю. Не пройдет и недели, как я заберу ее отсюда. И тогда мы все поедем домой – ты, я и Сюзанна. А к тому времени, когда мы туда доберемся, у меня уже руки будут чесаться поскорее приняться за фермерские дела, и мне не надоест заниматься этим до конца моих дней. Черт возьми, я теперь это точно знаю.

Взяв с собой блокнот и прихватив Паучка, он отправился на прежнее место у реки, но детей там уже не было – только лишь женщины, набиравшие воду в горшки для приготовления пищи. Тем не менее он выбрал удобное место, сел и продолжил писать историю своей жизни. Дело спорилось, и через короткое время у него уже было готово несколько новых страниц. Ему подумалось, что, когда он закончит книгу и ее прочтут, никто не поверит, что все это было на самом деле. Раньше, до того, как он взялся писать воспоминания, ему и самому трудно было представить, что за тридцать семь лет своей жизни он успел совершить так много. Через какой-то месяц ему стукнет тридцать восемь, но это его больше не беспокоило. Ему теперь есть ради кого жить. Ради Энни, ради Сюзанны, ради будущего ребенка.

Когда они вернутся домой, забот у него будет хоть отбавляй. Надо побелить дом, смастерить колыбельку, купить настоящее обручальное кольцо для Энни. А главное, получше познакомиться с Сюзанной.

Вернуть ее в цивилизованный мир будет не так просто, но, слава богу, ему это уже приходилось делать. И он знает, чего ему ожидать. Команчи воспитывают детей не так, как белые, и от привычки к вольготной жизни их отучить очень сложно. Конечно, с девочками в этом отношении попроще – как-никак, их приучают делать почти всю домашнюю работу.

Но в первую очередь он позаботится об обручальном кольце. Купит Энни самое красивое, какое только сможет найти, и тогда она поймет все, что он так и не смог выразить своими неловкими, нескладными словами. Всякий раз, вспоминая Бейкеров Проезд и этот мрачный, грязный, однокомнатный дом, он испытывал чувство стыда и досады. Такая женщина, как Энни, заслуживала много большего.

Она дала ему все, о чем только может мечтать мужчина, хотя, по всей вероятности, сама так не думала. Возможно даже, она считала, что дело обстоит как раз наоборот. Какое заблуждение! Если бы не она, он продолжал бы плыть по течению, не видя в своем существовании особого смысла, почти не испытывая от жизни радости. А теперь, с ее приходом в его жизнь, у него появилась любимая, красивая жена, семья и дом, который он может назвать своим. А это гораздо больше, чем он когда-либо мог ожидать.

Неугомонный котенок все норовил взобраться к нему на колени и улечься поверх блокнота. Сталкивая его в четвертый или, может быть, пятый раз, Хэп краем глаза заметил, что какие-то два человека разбирают один из типи на части и грузят на повозку. Он сразу же заподозрил, что это Асабети с мужем, которые собираются сняться с места. Усевшись так, чтобы лучше было видно, он присмотрелся и увидел Сюзанну, которая помогала носить вещи, в то время как женщина, действительно оказавшаяся Асабети, ловко привязывала весь их скарб к повозке, а довольно рослый команчский воин, сидя в тени, наблюдал за ними. У ног индейца стояла деревянная люлька, в которой спал круглолицый черноволосый младенец, а вокруг бегал полуголый мальчишка и стрелял из лука самодельными стрелами из веток, целясь во все, что движется. С земли лениво встала бродячая собака, подошла к котелку и, убедившись, что там совершенно пусто, поплелась назад и снова улеглась на свое место.

Итак, эти люди решили бежать из лагеря, и вынудили их к этому они, двое белых, и кукла. Конечно, Энни будет ужасно расстроена, когда узнает об этом, хотя, с другой стороны, все обернулось, пожалуй, даже к лучшему. Если удастся не потерять Асабети и ее семью из виду, то, учитывая, что им не придется больше иметь дело со всем сборищем индейцев, выкрасть Сюзанну будет намного проще. Даже в том случае, если что-то пойдет не так, справиться с Васекой и его женой для него не составит большого труда. Но как только ребенок окажется в их руках, придется не жалеть лошадей и гнать во всю мочь.

Хэп посадил Паучка на плечо и, потершись щекой о его шелковистую шубку, сказал:

– Небось будешь чертовски рад, когда наконец вернешься туда, где тебя не будут больше держать на привязи, а, дружище? Ну так вот, ждать осталось недолго. Зато придется тебе, – предостерег он котенка, – познакомиться с одной нецивилизованной маленькой девочкой, которая только и будет что тормошить да мучить тебя. Впрочем, так тебе и надо, приятель.

Возвращаясь назад с сидящим на плече котенком, который невозмутимо умывался, облизывая лапу и водя ею по шерстке над ухом, Хэп поймал себя на мысли о том, что становится чересчур сентиментальным. И в самом деле: решив уехать украдкой под покровом ночи, он чуть ли не мучился угрызениями совести из-за того, что не поставил в известность Молодого Быка. Но говорить об этом кому бы то ни было – даже ему – было неосторожно: слишком они с Энни близки к тому, чтобы освободить ее дочь.