Дикая степь

Глава 5

…Да, дорогие мои, вот так вероломно с нами поступили служители культа: укололи, утащили, упаковали, увезли…

Стоп… А почему – с нами? Сначала ведь хотели забрать одного Бо – меня никуда не приглашали, это я помню очень хорошо. Зачем же тогда взяли обоих? Меня должны были бросить там, на аллее, как только я нырнул в свою цветную трубу и перестал быть опасен – я-то господам монахам совсем не нужен! Что за прихоть? Ни для противовеса же, чтобы верблюду было удобнее!

– Бо? – вопросительно вякнул я, втягивая голову в плечи. – Ты тут или как?

– Ну, – ответил Бо. – Тут.

Правильно я определил точку сопения: мой боевой брат находился совсем рядом – по ту сторону верблюда. А погонщик верблюжий – он же ближний конвоир – проявляет преступно-халатное миролюбие. Попробовали бы у меня пленные вот так переговариваться в бытность мою верным псом Родины, я бы им устроил веселое времяпрепровождение!

– Как оно вообще, Бо? – слегка осмелев, поинтересовался я. – Ты живой?

– Ну, – буркнул Бо.

– А почему не спрашиваешь – как я? – продолжал я развивать успех. – Или ты меня уже вычеркнул из своей жизни?

– П…болишь – значит, в норме, – высказался Бо. – Был бы ранен, уже ныл бы вовсю.

– Чего бы это я ныл? – неприятно удивился я. – Разве я не могу, как положено по уставу, стойко переносить…

– А ты по жизни нытик, – бесцеремонно оборвал меня Бо. – Чуть что не по-твоему – сразу ныть!

– Злой ты, – обиделся я. – Толстый, противный, злой и… и попадосный. Это из-за тебя мы попали.

– Я в курсе, – согласился Бо, однако в подробности вдаваться не пожелал – обстановка как-то не располагала.

– Конвоиры у нас – чайники, – совсем обнаглел я. – А?

– У них по-русски понимает только старший, – проинформировал меня Бо. – А он впереди едет.

– А команды пресекать болтовню не получили, – подхватил я. – А сами не догадаются. Тормоза!

– Нет, – возразил Бо. – Они просто не такие, как мы. Они думают по-другому… Говори еще.

– Еще? Пожалуйста. Вот тут меня мучает один вопросишко. – Я не стал себя упрашивать дважды. – Скверный такой вопросец, в общем-то, и ненужный, может быть… С тобой, в принципе, все понятно. Нет, по какому поводу – непонятно. Но в целом ясно: хотели – утащили… А меня?

– Да, залепуха. – Бо всегда понимает меня с полуслова – с ним мне не нужно утруждать себя оформлением своих измышлений в удобоупотребимые формы. Достаточно обозначить направление вопроса. – Херня какая-то. А щас спрошу…

И действительно: обратился к кому-то в пространство на своем языке. Как ни странно, один из конвоиров ответил на все его вопросы вполне миролюбивым тоном – и даже заткнуться не посоветовал. Чудные вы, ребятишки!

– Ну и что там? – с нетерпением поинтересовался я, дождавшись долгой паузы, вполне могущей означать окончание беседы.

– А все – п…дец тебе, – не стал успокаивать меня Бо. – Ты двоих монахов покалечил. Один – при смерти. Если сдохнет, тебя будут судить.

– Чего это мне – п…дец?! – страшно возмутился я. – Ну ни хрена себе! Напали, укололи, похитили… Да замучаются судить! Как только к ментам заявятся – они оттуда уже не выйдут…

– А кто тебе сказал, что они собираются к ментам? – поправил меня Бо. – У них свой суд. Если их человек умрет, они тебя подвергнут суровому испытанию. Правда, я не понял толком – какому именно.

– Прикалываешься? – не поверил я. – Что за испытание?

– Ни хрена я не прикалываюсь! – Бо даже тон повысил – огорчился моим тугодумством. – Ты сам подумай – какое испытание. Я в их обрядах ни хрена не смыслю – это ты у нас спец по всей этой херомути…

Воодушевленный сообщением боевого брата, я принялся лихорадочно ковыряться в кладовых своих познаний по части судебно-наказательных ритуалов тибетского толка и прикидывать на все лады, как мне оных ритуалов избежать.

Бо, несмотря на его кажущуюся монументальность и грубиянство великое, переживал – я чувствовал это по его мрачному сопению. Как же – затащил младшего брата в передрягу. У нас всегда было наоборот: по младости лет я частенько доставлял ему неприятности, а он выкручивался и меня выручал. А сейчас впервые в жизни получилось так, что я попался из-за него. Только вот не знаю, удастся ли выкрутиться…

Вот такая экзотика получилась. И даже через край. А когда через край – сами понимаете, это уже не радует. Этак и захлебнуться недолго.

– Я сам дурак – ты тут ни при чем, – успокоил я Бо. – Ты же меня не брал – я сам навязался. Вот и…

– А я дурак, что взял, – не согласился Бо. – Мог бы не брать. Но ты не ссы, я тебя не брошу. Если что – сдохнем вместе.

– Спасибо, братка! – возрадовался я. – Утешил, урод толстый…

Повисло тягостное молчание. Как всегда бывает в аналогичных ситуациях, в моем организме вовсю заработал синдром запоздалого раскаяния. Затревожился мой избалованный организм – не желал он после долгих лет благоденствия участвовать в каком-то неизвестном испытании с непредсказуемым финалом. Ему бы, организму, после всех этих перипетий в спортзале попотеть, в баньке прожариться, под искусными руками массажистки покряхтеть, за столом весело посидеть. А на десерт – с победным хрустом внедриться с разбегу в недолюбленную плоть степной красавицы. Вот это да, это нам по душе!

Да, по поводу запоздалого раскаяния. Попадая по младости лет в различные пакостные истории, я всегда горько сожалел, что не наделен каким-нибудь экстрасенсорным умением. Ну, хотя бы минимальным даром предвидения. Допустим, лезешь не туда, куда надо, а тебе – хрясть по башке! Не лезь – попадешь! И ты резво разворачиваешься и идешь себе мороженое кушать, благоразумно глядя со стороны на опасность, которой только что избежал.

Увы мне, увы: ничем таким особенным я не обладал. А потому частенько обзаводился разнообразными неприятностями, для благополучного избавления от которых приходилось вертеться подобно ужу на сковородке. Хотя, насколько мне помнится, непосредственно перед началом очередной такой передряги можно было и безо всякого дара с большой уверенностью предположить, что лучше не соваться – огребешь по самое «не могу»…

Нынешнее наше путешествие в Калмыкию с самого начала сулило обрасти определенными проблемами: это было очевидно даже при поверхностном рассмотрении некоторых деталей. И если брать по большому счету, теперешнее наше положение – не что иное, как следствие моей фатальной настырности, замешенной на нездоровом любопытстве, более присущем юному повесе, нежели солидному мужчине тридцати пяти лет от роду, главе достаточно крупной фирмы.

Бо, калмыцкий парень, как я уже говорил, длительное время жил среди русских и на родине предков бывал достаточно редко – только по случаю каких-нибудь больших торжеств либо столь же немаленьких печальных событий.

– Делать там не хрена. – Вот так он сам объяснял свои редкие визиты к родным пенатам. – Как приедешь без повода, сразу «шестерки» хана в активность впадают. Без повода – значит, по делу. А по какому такому делу? И давай скрестись вокруг да в рот заглядывать…

Да, дорогие мои, – вот так все непросто. Калмыкия – маленькая отдельная страна, а вовсе не субъект, каковым она декларативно числится в нашем федеральном институте. Европейское ханство с азиатским укладом и отчетливо прослеживаемой клановой иерархией, давно потеснившей официальную структуру государственного управления, в наличие и работоспособность которой продолжают радостно верить наши верхние государственные мужи, пребывающие в приятном заблуждении относительно федерального устройства такого рода «субъектов».

Но это их проблемы – качественно верят они или, напротив, некачественно играют в приятное псевдофедеральное благополучие за особого рода дивиденды. А для нас с вами факт остается фактом: в этом регионе, где сейчас мы с Бо резвимся не по своей воле, все принципы жизнедеятельности основаны на законах правящего клана. Ты можешь быть непревзойденным специалистом в своей сфере и во всех отношениях прекрасным человеком, но, если ты не принадлежишь каким-то боком к правящему клану, извини: тебя непременно выкинут со своего места, а твое место займет «свой» парень. Тот факт, что он непроходимый тупица и никудышный работник, никакой роли не играет – все с лихвой окупает принадлежность к главенствующей социально-семейной группировке. Если не принадлежишь – свободен. На что-либо приличное в пределах региона рассчитывать не приходится.

А ежели тебя угораздило принадлежать к другому клану, который проиграл в тайной войне за власть либо в силу каких-то причин не пожелал примкнуть к насильственно выведенной социометрической элите, тут твой статус определяется уже несколько иначе. Примерно так: пока свободен. Пока не начал, вопреки мнению главенствующего клана, искать себе достойное место под солнцем на земле своей родины…

А потому, если ты полон сил и энергии и не желаешь прозябать в статусе стороннего наблюдателя – добропорядочного безработного, младшего помощника чабана на чужой точке или просто мальчика для битья, – тебе лучше подобру-поздорову убраться куда-нибудь за пределы. В противном случае твои глубокие позитивные качества будут оценены адекватно степени твоей потенциальной опасности для правящего клана и по результатам этой оценки примут надлежащие меры.

Например, просто вывезут в степь. Или, чтобы бензин не тратить, крепко искупают в Ярмарочном пруду…

Бо, увы, к правящему клану никаким боком не принадлежал. Родители его, не пожелав возвратиться на родину, так и умерли где-то в Красноярском крае. Родной брат отца, тяжело пережив сибирские испытания, с надломленной психикой укатил на Тибет, постригся там в монахи, и более о нем никто ничего не слышал. Другие родственники, после депортации вернувшиеся в Калмыкию, сплошь и рядом подались в новую формацию интеллигенции, предпочитавшей обучение и воспитание подрастающего поколения хитросплетениям политборьбы и бизнеса. Не было тогда нужды бороться: как-то само собой получилось, что правящим кланом в степной республике длительное время была именно вот эта свежая поросль интеллигенции, выдвигавшая на руководящие посты наиболее достойных своих представителей. В общем-то это было закономерно: после депортации самые умные и талантливые объединились на основе общей идеи и принялись активно «поднимать» республику. И все у них очень даже неплохо получалось – вплоть до апреля 1993 года…

Подрастающее поколение оказалось более жизнеспособным и проворным: встав под знамена молодого хана, старую интеллигенцию моментально попросили из различных присутственных мест, благосклонно кивнув на прощанье: спасибо, выучили, воспитали. Отдыхайте теперь, дальше мы – сами. А по прошествии некоторого времени, обратив внимание на нездоровую активность старых кадров и их безудержную оппозиционность по отношению к новой разрушительной формации, молодой хан провел идеологическую «зачистку»: повышибал из общественно-политической сферы калмыцкого мироустроения всех фрондирующих товарищей, отчасти создав для них невозможные условия существования, отчасти действуя совсем уж нехорошими методами. Иными словами, кого щедро грязью облили, кого – в степь, кого – купаться, кто просто сам удрал из республики, не желая испытать печальную участь некоторых бывших коллег и единомышленников. А те, кто остался, перешли в разряд «кухонной» оппозиции, опасаясь критиковать дурные замашки молодых дебоширов в открытую. Люди все же умные, не самоубийцы…

В разряд «лизунов» Бо переходить не собирался – воспитан не так. Помощником чабана на точке быть не желал. А потому на свою историческую родину последние восемь лет смотрел скептически и с ног до головы состоялся на чужбине.

В свете вышесказанного стоит обратить ваше внимание на тот факт, что Калмыкия хоть и ханское государство, но по сути – большая деревня. Триста пятьдесят тысяч жителей всего, из них девяносто – в единственном более-менее развитом городе, столице республики Элисте. По численной совокупности это средненький район такого города, например, как Волгоград. То есть все друг про друга все знают, предвосхищают и угадывают каждое последующее движение, а любые сплетни распространяются с семафорной скоростью.

Про Бо тоже знают: что он не просто толстый калмык, проживающий вне пределов республики, а герой всех кавказских войн, бывший спецназовец, бывший же бандит, глава крупной охранной фирмы областного центра с более чем миллионным населением.

По калмыцким меркам Бо – большой человек. К тому же этот большой человек – представитель оппозиционного клана, в свое время ответивший отказом на предложение войти в формировавшуюся команду молодого хана и таким образом подтвердить свою лояльность новой формации ловких хапуг, давших себе клятву высосать из родной республики все соки до последней капельки. А потому каждый приезд такой сомнительной личности на родину вызывает самое пристальное внимание со стороны властей предержащих.

А Бо внимания не любит. И вовсе не потому, что скромный уродился. Бо, как и любой нормальный диверсант старой школы, придерживается твердого принципа: чем лучше замаскировался, тем больше шансов выжить…

Теперь пара слов о производственных аспектах нашего нехорошего путешествия.

Помимо всего прочего, мы с Бо держим в Новотопчинске «Славянку». Это ресторан, уютное такое заведеньице для изысканной публики. Банкетный зал, пять кабинетов, три небольших зала по семь столиков, стилизованные по эпохам: европейское Средневековье, древнерусская корчма, самаркандская кябабхана периода Хорезмского ханства. Кого попало мы не пускаем, всячески поощряем постоянных клиентов – вплоть до именных столиков и персональных официантов, балуем посетителей живой музыкой и хорошенько следим за порядком: в охране ресторана работают лучшие питомцы фирмы Бо. В общем, не буду распространяться далее, скажу лишь, что наше совместное заведение цветет и пахнет.

Однако все вышеперечисленные достоинства мало что значат, если к ним в комплекте не прилагается хорошая кухня. Люди приходят в ресторан в первую очередь вкусно покушать: вы можете ставить на столы золотую посуду, раскладывать приборы, инкрустированные бриллиантами, и посадить в фойе хор им. Александрова – но если у вас отвратно готовят, никто к вам ходить не станет.

В «Славянке» готовят замечательно – я сам гурман, понимаю в этом толк. А гвоздем программы нашего фирменного меню до недавнего времени были некоторые блюда, приготовленные из продуктов, исправно поставляемых родичами Бо из Калмыкии по более чем умеренным ценам. Особенным спросом пользовался шашлык и люляшки из молодых барашков, а также ряд деликатесов из «мраморного[22]» мяса. Я в свое время покатался по Кавказу, съел не один пуд шашлыка и со всей ответственностью заявляю: калмыцкие бараны – самые вкусные из всех существующих в природе. Мясо их не имеет характерной для обычной баранины отдушки и сохраняет отменные вкусовые качества даже в холодном виде, спустя много часов после приготовления. Это потому, что курчавый шашлык вскормлен не чем попало, а целебными травами, каковые в ареале Калмыкии представлены более чем тремястами видов. Ну а про «мраморное» мясо и говорить не приходится: раньше, до перестройки, его поставляли исключительно к столу самых больших членов. В смысле – членов ЦК и Политбюро.

Такая милая пастораль сельскохозяйственного типа длилась вплоть до конца зимы этого года. Несложный и компактный механизм поставок из Калмыкии в конце зимы вдруг начал давать сбои, а весной окончательно издох: на три счета. Раз! Перестала поступать осетрина из Цаган-Амана[23]. Два! Прекратилась доставка «мраморного» мяса из Яшалты. Три! Улан-холские барашки в нашем меню приказали долго жить.

В процессе ухудшения поставок Бо несколько раз проявлял озабоченность по данному поводу и беспокоил родственников звонками: чего, мол, там у вас? Совсем, что ли, от рук оборзели?

– Так это ж временные трудности… – Вот так отвечали родственники. – Неблагоприятный период. Он скоро кончится, и тогда все пойдет по-прежнему…

И в самом деле – период вскоре закончился. Но по-прежнему ничего не пошло: в начале апреля кухня «Славянки» осталась совсем без калмыцких деликатесов.

Мы, разумеется, приняли меры, напряглись, извернулись, по мере сил поменяли основные ингредиенты привычных блюд на вполне приемлемые аналоги местного и околоместного производства. Но публика стала задавать вопросы: она у нас балованная, ее на мякине не проведешь!

– Ну и что там у вас стряслось? – слегка осерчав, насел Бо на сородичей. – Мне что – приехать разобраться?

– Приезжать не надо – мы тут сами, – уныло ответили сородичи. – Это нукеры хана балуют. Все государственные заведения разорили под корень, хапнули, что можно было, теперь за частников принялись. Чабанскую точку в Улан-Холе и фермерское хозяйство в Яшалте заставили лучшим друзьям хана продать – чеченам. Рыболовецкую артель в Цагане прикрыли, участок забрал себе концерн «Каспий» – личная фирма хана. Наверно, скоро побегут – потому так вот хапают. Раньше просто доили, сейчас решили, видимо, всех – к ногтю.

– Ничего, я приеду разберусь, – пообещал Бо. – Схожу на прием, поговорим…

– Да ты там совсем от жизни отстал, дорогой ты наш большой человек! – горько возопили сородичи. – Во-первых, ты хана в Элисте не поймаешь – он как неуловимый Джо, постоянно в зарубежах обитает. Во-вторых, тебя к нему на пушечный выстрел не подпустят, потому как ты в черном списке. Хан страшно злопамятный, он хорошо помнит всех, кто хоть раз ему в чем-то отказал. Кроме того, как говорится, – что с возу упало, то пропало. Даже если чего-то с аудиенцией и выгорит, толку от этого не будет. Не станет хан у своих верных нукеров обратно из горла кусок рвать. Так что вы там как-нибудь сами выкручивайтесь с мясом и осетриной. А вмешиваться не стоит – только хуже будет…

– Вот ведь непруха, – огорчился Бо. – Так все хорошо было! А теперь сиди и думай, как это дело урегулировать. Ты как думаешь: мы обойдемся или как?

И знаете – наверняка обошлись бы. Осетрину возили бы из Астрахани – у нас там позиции есть. По всей видимости, можно было бы договориться брать подороже барашков без характерного привкуса и «мраморное» мясо в той же Калмыкии, у тех же чеченов, постепенно прибирающих к рукам степной край. Какая нам, в принципе, разница, Босха Бадминович за этими барашками ходил или Ахмед Абдуллаевич?

– Нет, не обойдемся! – сурово и мужественно вякнул я, идя на поводу у эмоций и не желая глубоко вникать в ситуацию. – Этого вашего зарвавшегося шахматиста пора привести в чувство.

– Ну ни фуя себе! – Бо искренне удивился – и эта искренность показалась мне какой-то совсем не характерной для моего бесстрашного боевого брата. – И кто же этим займется?!

– Не волнуйся, найдутся такие силы, – заверил я, загадочно глядя в окно – голос мой был тверд, как у Левитана, объявляющего о несвоевременном переходе баварских пацанов через Буг. – Придется все-таки товарищу хану поступиться своими принципами. И забрать у своих нукеров тот самый пресловутый кусок.

– Погоди, погоди, – не на шутку озаботился Бо. – Ну-ка, скажи мне, куда ты собираешься обращаться? Ты хоть представляешь, какой это уровень?

– Это мои проблемы. – По понятным причинам я не счел нужным сообщать Бо о существовании такого милого заведения, как Профсоюз. – Но можешь быть уверен: этого парня сурово поправят. Это я тебе обещаю. А ты пока отдыхай – я вскоре тебя проинформирую о положении дел…

Да, дорогие мои, – вы, видимо, уже и сами поняли, что я дурака свалял. От сытой житухи и достаточно длительного пребывания в статусе «большого человека» мозги ожирели. Утратил осторожность, растерял осмотрительность, пренебрег вбитым в башку правилом: сначала добудь всю возможную информацию по объекту приложения усилий, досконально «выведи» его, «разработай», а уже потом, тщательно все взвесив и просчитав, принимай окончательное решение. Да что там говорить попусту: скурвился ваш покорный слуга, нет другого определения!

«Совсем от рук офуел, урод волосатый» – вот так констатирует Бо в аналогичных случаях (у него на теле практически ничего не растет – национальная особенность, а у меня, напротив, лохматенькая такая грудинка и мохнатый пресс. Завидует, лишенец!).

– Что такое – Калмыкия? Кто такой – хан? – более чем легкомысленно рассуждал я, руководствуясь скупыми рассказами Бо да собственными поверхностными знаниями в данном вопросе. – Один район большого города, не более того – как уже говорилось выше. А хан – в лучшем случае – предводитель районной ОПГ[24]. Щас звякну профсоюзным товарищам, они ужо поправят зарвавшегося младого повесу. Пусть впредь с оглядкой озорничает…

– Ну и куда тебя понесло, красивый ты наш? – неожиданно высказал озабоченность Профсоюз. – Он тебя «заказал»? Украл твоего родственника? Отнял бизнес?

– Да нет, все не так страшно, – успокоил я свою «крышу» и вкратце объяснил ситуацию. – Надо просто поправить мальчика. Пусть вернет, что неправильно взял, – и все дела…

– Не лезь туда, – посоветовал Профсоюз. – Не ищи на задний бампер приключений. Он тебя не трогает, и ты его не трогай. Это совсем другой уровень. Это – «крыша» самого высокого государственного разряда. Это – целая армия. Не лезь – а то по стенке размажут, и мы помочь не сумеем…

Слегка опечалившись, я с некоторым опозданием принялся за сбор информации по объекту приложения усилий. Опросил знакомых в соответствующих органах, поковырялся на некоторых «левых» сайтах Интернета, копнул подшивки «желтой прессы»…

Ну да, правильно подсказывали профсоюзные ребята: совсем другой уровень. Одноразовое притеснение сородичей Бо – жалкая капля в море дивидендов от пресловутой офшорной зоны, стратегических проделок под высоким покровительством, нефтяных проектов и тому подобных замыслов вселенского масштаба. Что там чабанская точка да хозяйство! Уж если молодой хан открытым текстом посылает все подряд комиссии счетной палаты, а москвичи третий год прощают ему недоимку в несколько сот миллионов баксов, то нам остается просто утереться!

Вот с таким безрадостным отчетом я заявился к Бо. Чувствовал себя, мало сказать, сконфуженным. Давненько, давненько мне в роли пустозвона выступать не приходилось! Система, в которой я большую часть своей сознательной жизни функционировал, не любит пустых фраз и предполагает, как нечто само собой разумеющееся, строгую ответственность за каждое твое заявление. Обещал – выполни.

В данном случае спасало то обстоятельство, что пустое обещание состоялось в отношении Бо. Бо – старший брат, с ним можно не напрягаться. В худшем случае обзовет всяко-разно и выпишет подзатыльник.

– Был не прав, погорячился, – так я предварил свое выступление, пряча покаяние под напускной небрежностью. – Тут вот такая петрушка получается…

– Да в курсе я, – невозмутимо резюмировал Бо, выслушав мое сообщение. – Мог бы время не тратить. Спросил бы меня, я бы тебе и без Интернета дал полный расклад.

– И что теперь? – уточнил я.

– Прокачусь, посмотрю, – сказал Бо, лениво сощурившись в окно, принял решение, стервец, даже не спросив моего мнения! – На месте проработаю обстановку. Может, что-нибудь прояснится…

– Ты хотел сказать – «прокатимся»? – обескураженно уточнил я. – Думаю, в таком деле пара умелых рук лишней не будет?

– Там ты мне не нужен, – невозмутимо отверг мое предложение Бо. – Вот как раз там твоя пара будет лишней.

– Ты меня вычеркнул из своей жизни?! – не на шутку обиделся я. – С каких это пор я стал лишним в твоих делах?

– Я сказал – «там», – поправил меня Бо. – Вынь писюны из ушей, слушай правильно.

– Тупой я, тупой, – удрученно покаялся я. – Ну-ка – отчего это я там буду лишний?

– Ты там – чужак, – пояснил Бо. – Мне там и так светиться нельзя. А ты будешь под ногами путаться да внимание привлекать. «Знаете, кого Болдырев привез? Президента сельхозкорпорации! О-е, бачка-бачка!!!»

– Ничего я не буду путаться, – быстро поменял я тактику. – Ненароком скажешь, что я – президент липовый, типа зиц-председателя Фунта. А на самом деле я специалист по восточным религиям – приехал экзотики нахвататься. Вот я и буду этой самой экзотикой заниматься: монахами, шаманами, культами, обрядами – а в твои дела вообще соваться не стану. Занимайся сколько влезет, мое дело – сторона.

– Ну-ну. – Бо хитро прищурился – он меня насквозь видит, такие штуки с ним не проходят. – «Сторона», значит? Ну, смотри! Твоя жопа сам себе хозяин…

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Вот так все с ходу бросить и прокатиться в Калмыкию у нас не получалось – исходя из упомянутого выше статуса Бо. Нужен был веский повод, со всех сторон оправдывающий приезд большого человека Бо и пребывание его в течение какого-то времени на родине предков. А потому мы просто затаили злобу и почти полтора месяца выжидали, собирая между делом любую доступную информацию по интересующему нас объекту.

А в начале июня образовались сразу два повода: свадьба двоюродной сестры, полностью спонсируемая Бо, и последующий за этим через две недели юбилей дяди. Правда, свадьба случилась несколько несвоевременно (у калмыков обычно женят по осени – в данном случае, как сказал Бо, имели место нормальные по современным меркам нюансы сугубо физиологического порядка), но это никого не волновало, а для нас было как нельзя более кстати.

Вот оно, алиби – достойное и исчерпывающее во всех отношениях! Семейственность у калмыков стоит превыше всего: было бы даже странно, если бы Бо вдруг не почтил своим присутствием два столь значимых мероприятия…

Перед отъездом мы обсудили ситуацию и определились с основными задачами путешествия.

Сразу скажу: война с ханом в наши планы не входила. Мы парни хоть и бравые, суровые, испытанные – но отнюдь не камикадзе. Кое-чего в этой жизни достигли, имеем хорошее положение, определенное состояние и неплохие перспективы на будущее. В общем – нам есть что терять, и терять это мы не собираемся. Сражаться с коррумпированной государственной машиной, одним из агрегатов которой является хан, – это удел героев, проникнутых светлым оптимизмом детективных романов, авторы которых живут в своем выдуманном розовом мире и живого убийцу не видели ни разу.

А мы не герои. Мы сами – потертые шестеренки похожей системы. И живых убийц мы не только видели неоднократно, но и руками трогали. И не только руками. И не только живых…

И вообще, имеем мнение, что с машиной бороться нельзя, и прекрасно знаем, чем такие дурные эскапады заканчиваются…

Вопрос: зачем мы вообще поперлись в Калмыкию в таком случае? Да все просто, дорогие мои! Мы с Бо решили собрать на Кирхана компромат. Но не обычную компру по типу журналистского расследования в стиле суровой правдоискательницы Лены Касюм – нет, ни в коем случае! Такая методика только в Европах эффективна, где законность и права человека превалируют над любыми клановыми условностями. А у нас это давно не работает, потому что мы привыкли. Нет, я Лену заочно люблю, и моя личная оценка ее профессионализма чрезвычайно высока. Только вот не понял, чем она собиралась удивить почтенную публику, повествуя о детских шалостях уездной степной автократии, в то время как за кадром остались вещи гораздо более несуразные и порой просто необъяснимые?

Судите сами. Снят одним росчерком пера начальник регионального УФСБ, не угодивший правящему клану; полковник МВД из проверочной комиссии, хапнувший дозу летальной информашки, средь бела дня вдруг сигает вниз головой с балкона; в республиканской больнице стабильно поправляются раненые чеченские боевики; для устранения неугодной журналистки сидящего в СИЗО преступника в извращенной форме отпускают в «увольнение»; находящийся в федеральном розыске господин Абу Мовсаев в сопровождении личной охраны вовсю раскатывает по Элисте, нанося визиты чиновникам МВД и госаппарата и производя между делом экскурсию с банкетами по местам прежней[25] службы…

…Вот лишь незначительные крохи информации, которая доступна каждому жителю Калмыкии – без какого-либо ограничения! Ну и что – кто-нибудь почесался?

Нет, нам был нужен компромат иного рода…

Мы собирались поискать, чем таким занимается Кирхан со товарищи, что могло бы сильно не понравиться его могущественной московской «крыше». Эти уездные князья – такие баловники, такие шалуны! При всей их вящей лояльности Центру, на местах всегда сыщется масса соблазнов организовать втихаря свой персональный бизнес, с которого не нужно отчислять проценты Покровителям. Наряду с этим на местах всегда возникают возможности производить кое-какие махинации совместно с некоторыми сторонними силами, которые ханским Покровителям, скажем так, не очень дружественны…

Иными словами, мы с Бо собирались произвести разведку: кое-что снять, записать, сфотографировать, подсобрать материалец какой-никакой и в дальнейшем товарища хана некоторым образом прошантажировать. Нет, не нагло и развязно, как в кино показывают, а так себе – самую малость, слегка. Ты хороший парень, и мы тоже ничего себе пацаны. Вот что у нас есть – глянь-ка. Мы ничего такого не просим: ты только отдай назад что взял – с тебя не убудет. А мы взамен клянемся молчать до гробовой доски и любить тебя как брата…

Экипировались соответствующим случаю образом – благо в средствах мы не стеснены. Взяли ноутбук с наработанной базой и адресом в Интернете, цифровую видеокамеру, два диктофона, пару портативных фотоаппаратов и кое-какие шпионские штучки из арсенала фирмы, возглавляемой Бо. Я очень хотел прихватить пару хороших стволов, но Бо категорически отверг такое заманчивое предложение:

– Мы там стрелять не собираемся. Да и спокойнее так: сам знаешь, когда оно под рукой, трудно удержаться от соблазна…

Ну вот: собрались, посовещались, экипировались, сели на вишневый джип «Grand Cherokee», принадлежащий Бо, – и покатили себе потихоньку. Благо мой родной Новотопчинск тут неподалеку – каких-нибудь восемьсот километров…

…Мерная поступь корабля пустыни действовала не хуже хорошего транквилизатора. Если бы не дурные мысли да неудобное положение, давно бы уже заснул: солнышко ласково припекает, птички щебечут, травами пахнет так хорошо… А с другого верблюжьего бока соблазнительно храпит мой толстяк. Бо вообще фаталист по натуре: если он будет точно знать, что вечером ему предстоит умереть, то это событие ни в коем случае не будет воспринято им как повод для отказа от хорошего обеда с последующим двухчасовым сном.

А меня терзали дурные предчувствия. Что-то подсказывало, что испытание, уготованное мне монахами в случае смерти травмированного тибетского инока, – полнейшая дрянь. Не будут меня там феи степные ласкать, игриво прислоняясь к организму разными местами и проверяя, скольких за раз я смогу удовлетворить в нетрадиционных позах. И пить армянский коньяк наперегонки с главным монашеским обжорой не заставят. А будет там скорее всего какая-нибудь летальная пакость…

– Приехали? – несколько нервозно поинтересовался я, когда после достаточно продолжительного времени передвижения караван вдруг стал.

– Ты хотел сказать: «Пи…дец, приехали!»? – хриплым ото сна голосом отозвался Бо и, прокашлявшись, задал вопрос приставленному к нашему верблюду монаху.

– Спасибо, ты добрый, – пробормотал я. – Если тебя когда-нибудь поведут расстреливать, я тоже от души посмеюсь.

– За нами кто-то наблюдает, – перевел Бо ответ монашка. – Они встали, потому что не хотят показывать направление движения.

– Вот даже как! – тихонько порадовался я. Наблюдают – это хорошо. Эти наблюдатели могут оказаться дотошными государевыми людьми и припрутся поинтересоваться – кто да кто тут по степям на верблюдах гуляет? То есть у меня есть шанс… – А кто наблюдает? И вообще, хотелось бы хоть краешком узнать, куда нас волокут? Знаешь – такое нездоровое любопытство разбирает, может, даже некоторым образом неуместное в данной…

– Да я тебе скажу – куда, – лениво прервал мои словоизлияния Бо. – Помнишь, у меня дядя – брат отца?

– Помню. – Я подумал, как бы покорректнее подобрать формулировку: – Эм-м… Это тот, что в путешествие отправился?

– Да, это тот самый сумасшедший, – не принял подачки Бо – он вообще любит называть вещи своими именами. – Тот, что сдуру на Тибет удрал и в монахи подался.

– Ну это ничего, ничего – там прекрасный воздух, родниковая вода, там Дао снисходит в души страждущих, и… эм-м… – Я вдруг запнулся – что-то меня в ответе Бо насторожило. – Ну и как он там – на Тибете?

– Никак, – буркнул Бо. – Ни хрена тамошний воздух на него не подействовал – как был сумасшедшим, так и остался. И он сейчас не на Тибете. Он, сволочь, сюда помирать приехал. В родные степи. Вот теперь эти лысые уроды нас к нему и конвоируют. Проститься хочет, псих-одиночка.

– Ай-я-яй! – не на шутку озаботился я. Вот здорово! Шутка Бо насчет какого-то там эфемерного испытания приобрела вдруг более отчетливые очертания. Я, вообще говоря, к сумасшедшим того… не очень. Я бы как-нибудь и без них обошелся – в жизни и так много интересного и занимательного…

– Вот и я сразу сказал: пи…дец тебе, – напомнил Бо. – А ты как-то внимания не обратил…

– А что ж ты сразу не сказал, куда нас тащат? – обиженно воскликнул я. – Мы уже сколько едем – ты ни слова ни полслова…

– А ты не спрашивал, – философски изрек Бо. – А потом – какая разница? Тебе что – от этого… Погоди-ка! Слышишь?

– Слышу! – отозвался я, уловив где-то вдалеке до боли знакомый рокот винтов.

Вот оно – чудо научно-технического прогресса! Железный птица называется. И хорошо, ежели эта птица принадлежит к такому ведомству, как федеральная пограничная служба. Или к другой федеральной службе – немножко непограничной. Тогда люди в железной птице наверняка заинтересуются, что это за караван гуляет тут по степи. Потому как это запросто может быть, например, караван с наркотой или оружием. А такие караваны положено отслеживать со всем пристрастием!

– А они услышали гораздо раньше, – заметил Бо, имея в виду монашков – мои восторги по поводу «вертушки» его не задели. – Стареем?

– Они мяса не едят, – негромко ответил я, держа уши торчком в сторону источника равномерного рокота. – Они постятся, занимаются чем положено. Они к богу ближе… Интересно, как там поломанный монашек?

– Ему плохо, – раздался вдруг рядом печальный голос старшины монахов. – Совсем плохо. Но он – сильный. Если нам никто не мешает, приходим быстро. Тогда лечим хорошо. Тебе лучше – нет твоей вины.

– Спасибо, – растроганно пробормотал я, а сам подумал: а нет, пусть уж лучше мешают! Как-то там оно выйдет с монашком – бабушка надвое сказала. А к сумасшедшему в гости что-то совсем не хочется – особенно в связанном виде… Увы, вскоре выяснилось, что мои надежды оказались напрасными. «Вертушка» недолго покружила, держась на почтительном удалении, и убралась восвояси.

Незадача! Светлая грусть наполнила мое тренированное сердце. Эх ты, железная птица! То ли принадлежишь ты не тому, кому надо, то ли пилоты подслеповатыми оказались, то ли еще куда…

– Непруха, – констатировал Бо, когда караван начал движение. – Не твой день. Интересно – что это за испытание такое? Хорошо бы – в клетку со змеями. А?

– Сам дурак, и шутки такие же, – злобно буркнул я. После неких событий в своей жизни я страшно не люблю змей. Бо прекрасно об этой нелюбви знает, хотя и не догадывается, чем она вызвана. – Чем же это хорошо?

– Ну, лучше, чем в чан с кипящим маслом, – невозмутимо пояснил Бо свою точку зрения. – Или жопой на кол. А?

– Лучше, – вынужден был согласиться я. – Чем в чан – конечно… Но лучше как-нибудь обойтись без этого. Что-то я не расположен сегодня…

Часа через полтора, а может, меньше – время в мешке казалось резиновым – караван остановился вновь.

– Вот теперь точно: «П…дец, приехали!» – предположил я. – Бо?

– Ни хрена, – буркнул Бо. – Опять какая-то заморочка.

Толстый, как всегда, оказался прав – что-то там у монахов опять не ладилось. Залопотал старшина монаший, поднялась какая-то нездоровая суета – нас в два приема бесцеремонно вытрусили из мешков, положив верблюда и перекинув меня на сторону Бо (неглупые товарищи – я гораздо легче!).

– Ну ты коленки отъел! – возмутился Бо – при перекидывании я угодил коленом в его мясистый живот. – Полегче!

Ответить я не успел: нас поставили на ноги, быстро развязали и стащили с голов тряпки.

– Ух ты! – Степь нестерпимо ярко плеснула в глаза ослепительным изумрудом разнотравья, шибанула в забитые пыльным мешком ноздри духмяными ароматами нагретых солнцем соцветий. Красота! Лепота! И – жить хочется.

Да, кстати – насчет «жить». Я быстренько проморгался, осмотрелся и принялся разминать затекшие конечности. Караван остановился в небольшой зеленой балке, склоны которой были покрыты не шибко густым кустарником. Невдалеке, подрагивая в сиреневой дымке, виднелись пологие холмы, сплошь покрытые лесом.

– Ну и куда нас занесло? – удивился я вслух: накануне, как полагается любому нормальному вояке перед забросом на плацдарм, тщательно изучил карту Калмыкии. Так вот – лесных массивов такого масштаба там нет! – Бо?

– Погоди, – отмахнулся Бо – он был занят. Старшина монахов, присев перед ним на корточки, быстро лопотал что-то по-своему, показывая рукой на юг и чертя в траве веткой. Бо изредка кивал и выглядел крайне озабоченным.

Монахи в это время проявляли какую-то нездоровую активность: один рвал полынь и набивал ею мешки, из которых нас только что вытрусили, а остальные с лихорадочной поспешностью ковырялись в кустиках, не хуже экскаваторов вырывая пальцами из склона куски дерна – даже легко раненный трудился, действуя одной рукой.

Немало удивившись такой неурочной деловой прыти, я с некоторым опозданием принялся разрабатывать рациональную идею насчет окончательного обретения былой свободы и некоторого возмещения морального ущерба. Погорячились вы, товарищи монахи, так опрометчиво освободив наши конечности! Теперь нас двое, мы в боевой готовности и знаем, каких пакостей от вас можно ожидать.

– Я очень извиняюсь, что прерываю вашу милую беседу… – елейным голоском начал я, пребывая в некотором недоумении по поводу странной недогадливости Бо – обычно он такие вещи с полунамека понимает. – Но не кажется ли вам, что пора…

– Погоди, – опять махнул на меня рукой Бо. – Щас…

Старшина монахов прекратил лопотать и поднял вверх руку, призывая к вниманию. На несколько секунд служители культа застыли как изваяние. Мы с Бо тоже замерли и прислушались. Что там – опять «вертушка»?

– Джип, – сумрачно обронил Бо.

Да, где-то вдалеке был слышен приближающийся гул автомобиля. Какой марки машина, разобрать с такого расстояния было проблематично, но Бо сказал – джип. У него у самого – джип, он свою машину любит, лелеет и различает тон работы ее двигателя среди десятков аналогичных моделей.

Джип – машина вместительная. На ней могут прикатить семь-восемь человек. И не с пустыми руками!

– Нужно быстро. – Бесстрастное лицо старшины монахов чуть заметно дрогнуло, лоб украсился вдруг капельками пота.

– Пошли. – Бо схватил меня за руку и поволок к импровизированной норе, оборудованной в кустах монахами.

– Хотя бы вкратце – чего мы делаем?! – Я даже не старался скрыть своего удивления. – Ни слова не понял!

– Спрятаться негде, – пояснил Бо, продираясь сквозь кустики и поудобнее устраиваясь в отрытой монахами нише. – До леса – километр. Они нас сверху завалят. Когда все кончится, мы уйдем. Шевелись!

– Черт знает что, – буркнул я, с сомнением озирая окрестности. Действительно, спрятаться в балке было негде – она хорошо просматривалась на всем своем протяжении. До лесистых холмов – как минимум километр открытого участка степи, просто удрать, чтобы остаться незамеченным, невозможно. Другой вопрос: отчего это мы должны в данном положении слушаться монахов и прятаться или удирать от преследующих их людей? Очень, очень сомнительная ситуация!

– Ко мне, я сказал!!! – возвысил голос Бо, которого уже начали обкладывать дерном.

– Чтоб мне сдохнуть! – в отчаянии воскликнул я, однако не замедлил присоединиться: привычка во всем полагаться на толстяка оказалась сильнее любых сомнений. – Пусть только глаза и уши оставят – иначе я не согласен.

Бо что-то пробурчал на своем: старшина кивнул, отдал трудившимся вокруг нас монахам распоряжение и специально для меня, тупого недотепы, пояснил:

– Оч-чень плохие люди. Очень. Нельзя пускать к Посвященному. Все кончится – вы уходите…

Вскоре нас заложили дерном и травой, оставив небольшие отверстия для глаз, ушей и органов дыхания. Монахи отошли подальше, отряхнули свои накидки, вытерли руки о траву и изобразили томный отдых, слегка усугубляемый некоторой возней с травмированным мною товарищем, который все это время возлежал в тени небольшого деревца.

– Вопросы, – прошептал я, прислушиваясь к приближающемуся звуку двигателя. – Кто такой – Посвященный? Кто такие – плохие люди? И потом, что значит – «все кончится»? Что кончится?

– Ты лежи и смотри, – пробурчал Бо. – Сам все увидишь.

– Имею право знать! – возмутился я. – По-твоему, я похож на барана, который безропотно ложится под нож?

– На барана не похож, – хмыкнул Бо, осторожно выплюнув попавший в рот маленький камешек. – Баран – кудрявый… Посвященный – это мой сумасшедший дядя. Эти лысые считают, что я должен во что бы то ни стало попасть к нему. А следят за ними плохие люди. Кто такие – точно не знаю. Какие-нибудь гондоны, которым нельзя к Посвященному. Все?

– А что – «кончится»? – не удовлетворился я ответом. – Что именно кончится?

– Когда кончится, мы увидим, – философски заметил Бо. – А пока – гляди. Началось…

И впрямь – началось. Солидно рыкнув, на краю балки возникла нахальная джипья морда, оскалилась усиленным бампером и, уставившись мутными фарами на монахов, зависла над склоном.

Из джипа вышли пятеро хлопцев примерно моего возраста: крепенькие такие, проворные, без животов. Хлопцы были облачены в разномастный камуфляж, форменные же футболки, разгрузочные жилеты и кроссовки, а в руках имели «СКС[26]» 7,62 калибра.

В общем, товарищи могли равновероятно быть либо охотниками, либо бандитами. Четверо явно были тутошние, а один, в котором я сразу определил командира, – метис. Последствия проделок соседей-дагестанцев. Метис этот был в панаме, в аккуратной солидной бородке, а на шее у него болтался двенадцатикратный бинокль.

Панамный метис повесил карабин на плечо, стволом вниз, преувеличенно радостно выкрикнул приветствие и, расплывшись в широченной улыбке, припустил к старшине монахов, лопоча что-то приятственное на слух. Ну ни дать ни взять – заплутавшие в безразмерной степи беззаботные гуляки, несказанно обрадовавшиеся при виде невесть как затесавшихся в эту балочку служителей культа!

Только вот спутники панамного слегка подкачали. Им, судя по всему, уроки коммуникабельности не прививали – не за тем держат. Поэтому спутники улыбки на лицах имели явно натянутые, присоединяться к командиру не спешили, а рассредоточились по склону с интервалом в пять-семь метров, чуть спустились и встали на некотором удалении, держа стоянку под полным огневым контролем. А один вообще остался наверху, у джипа, и улыбкой себя утруждать счел нецелесообразным: настороженно поворачивал башку на 180 градусов, озирая окрестности.