Динарий кесаря

– Миклухо-Маклай? – Леня был просто поражен.

– Да, достоверно известно, что Миклухо-Маклай выполнял секретные поручения российского правительства.

– Но ведь он жил у папуасов… Для кого они могут представлять интерес? Ни нефти, ни золота там, кажется, нет, да если бы и были – не добывать же их на другом краю света…

– Папуасы живут в Новой Гвинее, а Новая Гвинея расположена на очень важных морских путях, и у англичан там были весьма значительные стратегические и торговые интересы. А Миклухо-Маклай нанес по их позициям очень существенный урон…

– Но давай вернемся к Ильину-Остроградскому, – напомнил Леня о предмете своего «научного» интереса.

– Давай, – охотно согласилась Анна. – Я сказала о том, что Лев Михайлович часто и подолгу бывал в Абиссинии, встречался с правителем. Оказывается, помимо изучения культуры и обычаев эфиопских и негритянских племен, он проводил там очень тонкую дипломатическую работу и в результате его деятельности Абиссиния – то есть Эфиопия, как ее теперь называют, едва не присоединилась к Российской империи.

– Да ты что! – Маркиз был по-настоящему поражен. – Быть не может! Эфиопам-то это зачем понадобилось?

– Очень даже понятно. – Анна оседлала своего конька и говорила с увлечением; эта лекция выглядела очень забавно, потому что на прекрасной преподавательнице из одежды наличествовала только тонкая золотая цепочка на шее да часики на запястье. – Эфиопии такой союз был бы очень выгоден. Она вошла бы в состав сильной мировой державы, которая не намеревалась вмешиваться во внутренние дела далекой африканской страны, и тем самым обезопасила бы себя от притязаний других колониальных держав, которые тогда точили на Абиссинию зубы. Позднее негусу пришлось-таки воевать за независимость своей страны с Италией – кстати, вполне успешно.

– Ох, и серый же я! – Маркиз схватился за голову. – Ну просто ни черта не знаю, как выяснилось!

– Зато ты очень обаятельный, – улыбнулась Анна. – Ну что, продолжить лекцию?

– Обязательно! Знания – сила, учение – свет, а культуру – в массы! Ты сказала, что Эфиопия, то есть тогдашняя Абиссиния, чуть не вошла в состав России. Что же этому помешало?

– Как всегда, бюрократические проволочки! Бумаги были направлены в Петербург, на высочайшее утверждение, но застряли в каких-то чиновничьих кабинетах, а потом началась первая мировая война, и всем стало не до далекой Абиссинии…

– Жаль! – вздохнул Маркиз. – А я уже представил себе, как было бы здорово – вместо Крыма ездил бы в юности отдыхать в Эфиопию, снимал бы сарайчик у престарелой эфиопской колхозницы, ленинградских и московских студентов посылали бы туда на лето спасать гибнущий урожай бататов, манго и ананасов, а праздничные концерты в Кремле открывало бы выступление ансамбля эфиопской народной песни и пляски…

– Не сложилось! – весело резюмировала Анна. – Обошлись народностями Кавказа. Но мы отвлеклись…

– Да, давай вернемся к нашему Льву Михайловичу!

– Итак, Лев Михайлович долгие годы успешно совмещал изучение эфиопского фольклора и народных верований с секретной дипломатической работой и достиг значительных успехов в обеих областях. Его книги «Семейные обряды народов Абиссинии» и «Абиссинские похоронные традиции» сразу после выхода в свет стали классическими, их переиздают и в наше время… А присоединение Абиссинии к России сорвалось по независящим от него причинам. Во всяком случае, итальянцы видели в нем такого опасного соперника, что в девятьсот тринадцатом году подкупили знаменитого абиссинского разбойника Махмута ибн Заира и уговорили напасть на лагерь ученого и убить Льва Михайловича. Но местные племена так уважали русского профессора, что его предупредили о готовящемся нападении и спрятали от разбойников в деревенском зернохранилище.

– Боже, какие потрясающие приключения! – восторженно воскликнул Маркиз, одновременно откровенно любуясь Анной и внимательно слушая ее увлекательный рассказ.

– Да, жизнь Ильина-Остроградского действительно была полна приключений!

– Я уже понял. А как он умер?

– А умер он от тропической лихорадки, во время очередной научной экспедиции…

– Только научной?

– Нет, конечно. Но про последний год его жизни мало что известно. Отчет о работе экспедиции привез в Россию ученик профессора и его помощник Василий Николаевич Миклашевский.

– Так-так, – вставил Леня, которому имя Миклашевского было известно со слов Лолы, а ей в свою очередь говорила о нем старушка Денисова.

– Миклашевский доставил в Географическое общество отчет и письмо с требованием денег на дальнейшие исследования, а также кое-какие бумаги профессора, письмо жене и детям. Думаю, он же, как доверенное лицо, привез секретные бумаги для министерства.

– А дальше что было? – Леня погладил шелковистую кожу на плече Анны. – Что еще тебе известно?

– Дальше началась первая мировая война. Ни про какую экспедицию не могло быть и речи. Василий Миклашевский остался в России и, очевидно, по-прежнему выполнял кое-какие секретные поручения. Профессору же велели срочно возвращаться, но оказалось, что к тому времени он уже умер. Сам понимаешь, электронной почты не было, письма долго шли… А потом тут все завертелось, в общем, этот Василий Миклашевский эмигрировал за границу году в восемнадцатом… и представляешь, в одном старом журнале я совершенно случайно отыскала его статью о профессоре Ильине-Остроградском. Журнал был очень старый, шестидесятых годов, тогда, знаешь, у нас было модно все африканское…

– Патрис Лумумба, бельгийские колонизаторы…

– Точно! И поскольку профессор Ильин-Остроградский работал в Африке, его имя вспомнили. И даже перепечатали статью из зарубежного журнала, дипломатично не сказав ни слова об авторе статьи. Но это было давно, а сейчас, конечно, информация стала доступнее, так что я выяснила про Миклашевского, что сначала он жил в Париже, причем не бедствовал, как большинство эмигрантов, а жил вполне прилично. Наукой он больше не занимался, и вообще насчет его работы – дело темное. Но после второй мировой войны он перебрался в Австралию.

– Что? – Маркиз так резко подскочил, что Анна удивленно на него посмотрела. – В Австралию?

– Да, а почему тебя это удивляет? Многие эмигранты так делали. Короче к старости он стал писать мемуары. Кое-что я нашла в интернете и узнала, что смерть профессора Ильина-Остроградского не давала ему покоя, то есть он чувствовал себя виноватым, что уехал тогда, бросил его одного, хотя действовал по приказу самого профессора. И только в двадцать четвертом году ему удалось снова побывать в Африке, в том самом месте, где умер Ильин-Остроградский. И можешь себе представить, что он нашел его могилу, и даже жив был еще человек, который служил покойному профессору, и он отдал Миклашевскому дневники профессора и кое-какие личные вещи. Миклашевский писал, что рад был бы отдать дневники родственникам, но не имеет такой возможности, сам понимаешь, почему.

– Ужасно интересные вещи ты рассказываешь! – Леня потянулся и прижался к Анне всем телом.

– Нет-нет, – она вскочила, взглянув на часы, – я ужасно опаздываю, так что извини, дорогой, будем прощаться…

– Ну вот, дела, всегда дела, – грустно вымолвил Маркиз, хотя и сам уже незаметно поглядывал на часы, думая, что Анна, конечно, очень хороша, но пора и честь знать.

Его слегка покоробило, что на прощание Анна даже не сделала попытки его поцеловать. Ох уж эти современные деловые женщины! В них не осталось никакой романтики!

За время отсутствия своего компаньона Лола переделала множество дел. Напившись чая у старухи Денисовой, она сумела выяснить все вопросы, интересовавшие Леню, а именно: адрес в городе Улыбине, то есть единственный след исчезнувшей Ларисы, а также историю про старинные монеты. Само по себе семейное предание ни о чем не говорило. Но в сочетании с другими сведениями, это могло как-то помочь. Во всяком случае, Лоле просто не за что было больше уцепиться. В самом деле, Билл Лоусон наверняка знал от своей бабушки историю монет. И только этим можно объяснить его настойчивое желание отыскать всех своих родственников, то есть потомков трех сестер Ильиных-Остроградских. Лола подозревала, что Леня, услышав про монеты, поднимет ее на смех, но ей безумно не хотелось тащиться снова к старухе и слушать ее воспоминания, поэтому она решила, что будет настаивать на своей версии, что все дело в монетах, а Ленька, если сомневается, пусть сам идет к старухе и учиняет ей допрос с пристрастием. Вряд ли он на это решится, тем более что старуха понятия не имеет, за каким чертом понадобилась она австралийскому родственнику, за это Лола готова поручиться.

Пу И, утомленный неумеренным потреблением орехового печенья и слишком назойливыми ласками любвеобильной пуделицы, утомленно прилег на диван, Лола заперла кота в комнате Маркиза, и выпустила попугая Перришона полетать на кухне. Сама же она занялась приготовлением обеда, изредка перебрасываясь словами с попугаем. Она нафаршировала курицу смесью эстрагона и базилика, щедро сбрызнула лимоном и запекла в духовке до образования золотистой корочки, приготовила салат из спаржи и вздохнула, обнаружив в морозилке большую упаковку мороженого. И о чем только думают эти мужчины? Кто будет есть мороженое зимой, когда в квартире и без того такая холодина! Да еще Лола недавно после гриппа… Стало быть, придется Ленечке обойтись без десерта, кофе выпьет, и все. Кстати, куда это он интересно запропастился? Пора бы уж вернуться из этого таинственного Географического общества.

Однако время шло, а Маркиз все не возвращался. Лола успела выщипать брови и сделать маникюр, а также наложить на лицо питательную маску и смыть ее. Пу И два раза вставал и пил воду, после чего снова укладывался на диван. Кот Аскольд невозмутимо дремал в кресле. Даже попугай устал летать и сидел теперь на холодильнике, склонив голову набок и прислушиваясь к музыке, доносившейся из магнитофона.

Курица в духовке явно пересыхала, и Лола начала злиться. Куда он запропастился? Много ли времени потребуется, чтобы побеседовать с географами? И вообще, позвонил бы, раз уж задерживается… Все-таки это очень неблагодарное занятие – сидеть дома и ждать, особенно, когда старалась, готовила обед, а этот тип опаздывает.

Наконец послышался звук открывающихся дверей лифта, и по лестничной площадке затопали шаги. При звуке шагов Маркиза в голове у Лолы мелькнули некоторые подозрения. Шаги остановились у их двери, и в замке повернулся ключ. При этом подозрения, шевелившиеся в голове Лолы, очень прочно там угнездились. Леня аккуратно закрыл за собой входную дверь и завозился в прихожей, раздеваясь. Когда же он появился на пороге гостиной, угнездившиеся неприятные подозрения в голове Лолы перешли в самую настоящую уверенность.

– Здравствуй, дорогая, – веселым голосом проговорил Маркиз. – Как твои дела? Ты давно дома?

– Давно, – процедила Лола и незаметно втянула носом воздух.

Так и есть! Этот мерзавец снова был где-то с бабой!

– Была у старухи? Выяснила у нее все, что нам нужно?

Лола тотчас сообразила, что Ленька нарочно забрасывает ее вопросами, чтобы отвлечь от своей персоны и чтобы она, в свою очередь, не стала задавать ему собственные вопросы.

– Была, конечно, – Лола поднялась с дивана и улыбнулась Маркизу как можно беззаботнее и непринужденнее, – все расскажу, только пообедаем. Ты, наверное, голодный?

– Как полярный волк! – весело подтвердил Леня и резво побежал в ванную мыть руки.

«Не накормила, значит, – ехидно подумала Лола, – еще и готовить не умеет, стерва…»

– Ну, что у нас на обед? – оживленно спросил Маркиз, входя в кухню и радостно потирая руки. – Чувствую по запаху, что это что-то необыкновенное! Я не говорил тебе, что ты за последнее время научилась отлично готовить? Просто-таки балуешь меня разносолами!

Неизвестно, что послужило последней каплей, – Ленькин фальшиво-радостный тон или мысль, что в то время, пока Лола как домашняя рабыня стоит у плиты, этот негодяй развлекается за ее спиной с бабами, но курица, вытащенная из духовки, полетела прямехонько Маркизу в голову.

Только многолетние тренировки помогли Лене увернуться в самую последнюю минуту, и курица, ударившись о стену, с отвратительным грохотом шлепнулась на пол. Попугай Перришон, до того тихонько сидевший на холодильнике, приоткрыл глаза и вытянул шею – он очень удивился, что в квартире летает еще какая-то птица кроме него.

– Лола, ты что, сдурела? – заорал Маркиз. – Что случилось? Что это на тебя нашло?

– Он еще спрашивает! – заорала Лола в ответ. – Он еще удивляется! Где ты шлялся весь день?

– Где-где! В Географическом обществе! – по инерции громко ответил Маркиз, но в голосе его не было уверенности.

Впрочем, Лоле и не нужны были никакие его оправдания, она все прекрасно поняла. Ей не нужно было представлять себя Катариной из «Укрощения строптивой», Лола и так полна была праведного и справедливого гнева. Виданное ли дело – ее он отправил слушать бредни выжившей из ума старухи (в гневе Лола была несправедлива к бедной Елизавете Константиновне, ведь она сама буквально несколько часов назад отметила, что старуха непротивная и достаточно рассудительна), а сам в это время развлекался на всю катушку!

– Ну-ну, и где же это ты, интересно, в этом самом Географическом обществе нашел себе бабу? Или они там совсем уже обеднели и сдали свое помещение под бордель?

Маркиз подумал, что Лола недалека от истины в том смысле, что если бы Географическое общество вместо целителя сдало бы помещение средней руки борделю, было бы больше пользы. Вместо отвратительных теток, со вкусом рассказывающих о собственном геморрое, по актовому залу слонялись бы девицы в соблазнительном неглиже… Но некогда было расслабляться, и Маркиз сделал самое свое честное лицо и прижал руки к сердцу:

– Да с чего ты взяла, что я был с бабой? Что это на тебя нашло сегодня? Может, это последствия гриппа?

Лола молча схватила тесак для мяса и двинулась к Лене, сурово сдвинув аккуратно выщипанные брови.

– Ну тихо, тихо, что это еще за фокусы? – пробормотал Леня, отступая. – Лола, мы же с тобой сто лет знаем друг друга!

– И поэтому ты решил, что можешь меня так просто обмануть? – прошипела Лола. – Да от тебя за версту несет французскими духами и американскими презервативами! О том, что ты никуда не ходил, а трахался весь день, я узнала, когда ты был еще в лифте!

– А вот тут ты ошибаешься! – заявил Леня, слегка приободрившись. – Я, милая моя, все успеваю: и дело сделать, и удовольствие получить. И, между прочим, выяснил множество интересных вещей. Она, знаешь, оказалась весьма осведомленной дамой. Много полезного рассказала!

– И кто же она такая? Замшелая географиня с бюстом, напоминающим два глобуса, на который вместо лифчика она надевает чехлы от самолета? – саркастически произнесла Лола. – И вместо ковра у нее на стенке висит карта бывшего Советского Союза?

– А вот и нет! – обиделся Леня. – Конечно, для пользы дела я могу себя заставить пожать лапу медведице или что там полагается сделать по тому старому анекдоту, но в этот раз мне не пришлось себя насиловать. Географиня попалась очень даже ничего себе…

Тут он поспешно выскочил в коридор, потому что Лола замахнулась на него тесаком.

Она метнулась за ним следом, но Леня ловко перехватил ее руку, и тесак выпал на пол.

– Пусти! – морщилась Лола. – Руке больно…

– И не подумаю! – невозмутимо ответил ее компаньон. – Лолка, ты что это себе позволяешь? Этак можно человека убить!

– И убью когда-нибудь, – прошипела Лола, – потому что все мои неприятности из-за тебя.

– Ну уж! – позволил себе усомниться Леня, за что получил весьма болезненный удар под коленку. Он стиснул зубы и промолчал, сделав вид, что ему ни капельки не больно.

– Да конечно! Из-за тебя мне пришлось бросить сцену! А даже ты признаешь, что у меня талант. Я могла бы стать второй Ермоловой!

– Или Комиссаржевской, – поддакнул Леня.

Лола взглянула на него сердито, но Леня глядел кротко.

– Или Комиссаржевской, – согласилась она.

В этом была ее ошибка, потому что раз согласившись, она проявила слабость, и дальше процесс увещевания пошел значительно быстрее.

– Дорогая, вынужден тебе напомнить, что когда мы познакомились, ты была совершеннолетняя и пошла за мной совершенно добровольно, без принуждения. Больше того, смею думать, что ты весьма довольна нашим сосуществованием, тебя нравится наша работа гораздо больше, чем работа актрисы, хотя бы потому, что работа эта не в пример лучше оплачивается.

– Так и знала, что ты вспомнишь про деньги! – воскликнула Лола. – Для тебя нет ничего святого!

– В таком случае вынужден тебе припомнить банкира Ангелова! – тихим голосом заговорил Леня. – Разве не ты влюбилась в него как последняя дура и не бросила меня ради этого надутого индюка?

– Но я же вернулась через неделю! – В голосе Лолы появились оправдывающиеся нотки, чего Маркиз, собственно, и добивался.

– Мало того, – продолжал он, постепенно повышая голос, – что ты ушла, ушла навсегда, ты еще увела из дому Пу И, хотя прекрасно знала, что он терпеть не может твоего банкира!

– Я понятия не имела, что банкир ему не понравился! Пу И ничего мне не говорил! – В голосе Лолы послышались слезы.

– Из-за твоего необдуманного поступка у собаки мог быть стресс! – теперь Маркиз почти кричал. – А ты же сама всегда говорила, что Пу И очень нервная и легковозбудимая собака!

– Ну, если быть до конца честной, то это у банкира скорее мог быть стресс от Пу И, – протянула Лола, – ты же знаешь, каким «милым» иногда может быть наш песик.

Маркиза очень порадовало местоимение «наш», это значит, что Лола в душе согласна сменить гнев на милость.

– Лола, поверь, ни минуты я не забывал о деле! – вдохновенно соврал Леня. – Сейчас мы поедим, и я все тебе расскажу. Кстати, как ты думаешь, с курицей ничего нельзя сделать?

Дверь кухни открылась, и появился невесть как просочившийся туда кот Аскольд. Он выглядел весьма удовлетворенным и усиленно облизывался.

«С курицей? – говорил его взгляд. – Где вы, интересно, на кухне видели курицу?»

Лола с Маркизом, бросившись на кухню, застали там только Пу И, который догрызал остатки курицы.

– Пер-риньке ор-решков! – раздалось с холодильника.

– Зажарить Пер-риньку вместо курицы! – рявкнул голодный Маркиз.

– Попугай не при чем! – пылко заступилась Лола. – Он не ест себе подобных! Это все мерзкие звери, они совершенно отбились от рук!

Кот потерся о Лолины ноги и громко мяукнул.

– Он говорит, что ты переложила базилика, – сообщил Маркиз, который понимал своего питомца с полумява.

– Господи, какие же вы все, мужчины, одинаковые и противные! – расстроилась Лола.

– Ну-ну, дорогая, возьми себя в руки! Конечно, я понимаю, зима, плохая погода, да и дело у нас какое-то сейчас непонятное…

– Ты называешь это делом? – вскипела успокоившаяся было Лола. – Я провожу время на кухне и в беседах со старухой, от пирожных скоро ни в одну дверь не влезу, а он называет это делом!

– Вот кстати, что тебе удалось выяснить у старухи?

– Много чего, – уклончиво ответила Лола. – Но сначала ты расскажи, что там у географини…

– Ну, – начал Маркиз, накладывая себе в тарелку щедрую порцию салата из спаржи, – я теперь все знаю в деталях про жизнь и смерть профессора Ильина-Остроградского.

– Подумаешь, – Лола махнула рукой, – профессор умер не дома, а в Абиссинии, умер от лихорадки, и никого не только из русских, а вообще из белых людей возле него не оказалось, потому что своего помощника он послал в Россию, и тот не мог к нему приехать из-за того, что началась война. Стоило тебе так надрываться, силу свою мужскую тратить на географиню! Пошел бы к старушке, попил чайку и все выяснил!

– Ну-ну, – усмехнулся Маркиз, – а старушка не сказала тебе, что профессор оказывается не только исследовал древние африканские народы, но и вульгарно шпионил в пользу царского правительства?

– Да ну! – ахнула Лола. – Это точно?

– А как ты думаешь, дали бы ему денег на исследования? Тогда, знаешь, с финансированием тоже было не так чтобы очень… А так профессор совмещал приятное с полезным, проводил дипломатическую работу в Абиссинии, и все были довольны.

– Бабуля, конечно, ни сном ни духом, для нее покойный профессор – кристальной души человек! Хотя, между нами, я не испытываю к нему теплых чувств. – Лола машинально запихнула в рот полшарика фисташкового мороженого. – Ну сам посуди, человек женится на молодой девушке, у них появляется трое детей, а он, вместо того чтобы обеспечить семью и окружать молодую жену заботой и лаской, шастает где-то по миру, и в конце концов умирает, не оставив почти никаких средств к существованию!

– Он же не знал, что будет война, а потом революция… – неуверенно заговорил Леня.

– Должен был знать! – отрезала Лола. – Тем более раз шпионом был! Явно был человек информированный! Так что, слушай меня и не перебивай, раз уж зря у тебя сегодня день пропал!

Маркиз благоразумно промолчал.

– Значит, так, – важно начала Лола, – у бабули на шее висит монета. Золотая, старинная, римская. Память о знаменитом дедушке, который оказывается прислал дочкам в свое время каждой по такой монете и наказывал их постоянно носить, потому что это якобы не простые монеты, а талисманы, и принесут его девочкам счастье. Но в свое время, и только в том случае, если дражайшие доченьки будут дружить и помнить папочку.

– Фигня какая-то, – беззлобно сказал Маркиз.

– Точно, я тоже так подумала. Но дорогой ты мой Ленечка, заверяю тебя, что кроме этой памятной монеты у старухи Денисовой в доме нет ну ничегошеньки ценного!

– Ты уверена?

– На все сто процентов! Уж как-нибудь глаз у меня наметан на разные ценности…

– Это точно, – вынужден был согласиться Леня. – Тогда рассказывай дальше про монеты…

– Дочери профессора послушались папочку и постоянно носили монеты. Старшая Анна, сбежавши из дома, взяла монету с собой…

– Так-так… – оживился Маркиз.

– Средняя завещала свою монету моей знакомой бабульке, а младшая Татьяна тоже забрала с собой монету, когда ушла из дома, начав карьеру в ЧК. Вот и все. Ты спрашивал, какого черта надо Биллу Лоусону от русских родственников? Так я тебе скажу, что, кроме этих монет, ему нечего от них ждать.

– Так-так, – повторил Маркиз. – А знаешь ли ты, что этот самый Василий Миклашевский, который, несомненно, очень даже сильно замешан в этом деле, что этот Миклашевский эмигрировал из России, долго жил в Европе и только после второй мировой войны перебрался, как ты думаешь куда?

– В Австралию! – ни минуты не думая, выпалила Лола.

– Умница, девочка, я всегда в тебя верил. А еще до этого он побывал в Эфиопии, нашел там могилу профессора, и черный слуга отдал ему личные вещи профессора и, самое главное – его дневники. А в дневниках этих очень много интересного, и Миклашевский писал в своих воспоминаниях, что у него дело идет к старости и что он отдал бы дневники родственникам, но, понятное дело, не может, потому что – железный занавес. Но это было тогда. А потом вполне возможно, что он там в Австралии нашел нашего Лоусона и отдал ему дневники профессора. И этот кенгуру прочитал в дневниках что-то такое, для чего ему срочно понадобились все три монеты.

– А что, профессор ведь написал дочерям, чтобы берегли монеты, что они помогут им в жизни. А что может помочь в жизни, если не деньги?

– Причем большие деньги, раз этот сумчатый Лоусон решился на такие сложности – разыскивать родственников в далекой России? – спросил сам себя Маркиз. – Лола, решено, принимаем монеты за гипотезу. Пишу письмо Лоусону! Хотя нет, пока рано. Он же требовал, чтобы мы разыскали эту Ларису, если она жива… Кстати, ты нашла адрес в Улыбине?

– Улица Красных Партизан, дом номер двенадцать! – послушно отрапортовала Лола.

– Браво, девочка, я всегда в тебя верил! – льстиво пропел Маркиз и потянулся чмокнуть Лолу в щечку.

– Отстань, развратник! – отмахнулась она, и Леня с радостью понял, что Лола больше не сердится.

– Завтра же еду в Улыбин, хоть жутко не хочется, – признался он, – но беру на себя эту сложнейшую миссию. Ты пока ничего не предпринимай, отдохни, я через сутки вернусь, будем думать.

– Отдохнешь тут, – вздохнула Лола, – с этаким зоопарком…

Поезд стоял в Улыбине всего три минуты. Проводник, сонно потягиваясь, подал Лене чемодан и благосклонно принял сторублевую купюру, которую Маркиз протянул ему со словами благодарности.

На перроне в этот ранний час не было ни души, и Леня пожалел, что здесь нет еще таких, как в Москве или Питере, кровожадных таксистов, поджидающих пассажиров в любой час дня и ночи, чтобы огорошить несусветной ценой за свои услуги. Леня сейчас охотно заплатил бы любые деньги человеку, который взял бы у него чемодан, привез в теплую и чистую гостиницу и рассказал ему об этом заштатном городке все.

Однако такого человека в Улыбине не было, Ленины деньги никому здесь не были нужны. Да и вряд ли здесь имелась чистая и теплая гостиница, прогресс не дошел еще до этих заповедных мест.

Леня вышел на вокзальную площадь. Здесь тоже было почти безлюдно, только одинокая торговка семечками дремала под облезлым стендом «Лучшие люди города» да белые змеи поземки дружно переползали площадь.

На Леню густо пахнуло семидесятыми годами. За неимением других кандидатур он направился к торговке, купил у нее в целях знакомства стакан невкусных семечек и спросил, где в Улыбине можно остановиться приезжему человеку и как найти улицу Красных Партизан.

Торговка посмотрела на него с неодобрительным удивлением, но в память о купленных семечках удостоила все же ответом:

– Где остановиться? Вот ты тута остановился, и стой, сколько хошь, – никто тебе не запрещает… А никаких гостиниц я не знаю, была «Заря Востока», да уж лет пять как закрылась, все одно никаких приезжих у нас не бывает. А на улицу Красных Партизан ходит «двадцатый» троллейбус…

Леня осведомился, где этот троллейбус останавливается, и торговка, которой и самой хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, ответила, что троллейбус в городе всего один, а почему он «двадцатый» – никому не известно, а останавливается он прямо тут, на площади.

Маркиз повертел головой в поисках какого-нибудь заведения, где можно было бы погреться и выпить кофе в ожидании троллейбуса – он и не мечтал уже о чашечке нормального эспрессо и согласился бы на бумажный стаканчик с коричневатой бурдой, но на улыбинской площади и это достижение прогресса не было предусмотрено, а спрашивать у старухи-торговки он побоялся – еще примет его за иностранного шпиона.

Холод начал уже проникать ему под одежду, но в это время на площадь, дребезжа и грозя развалиться, выполз действительно троллейбус номер двадцать, судя по внешнему виду, ровесник одноименного съезда КПСС, развенчавшего культ личности. Остановившись прямо перед Леней, троллейбус с ревматическим скрипом распахнул двери, которые при этом едва не отвалились, и принял Маркиза в свое негостеприимное нутро.

Пассажиров в троллейбусе не было, а холодно было почти так же, как на улице. Леня добрался по раскачивающемуся салону до кабины водителя и вполне вежливо спросил того, как заплатить за проезд по маршруту и где находится улица Красных Партизан.

Водитель с непонятной ненавистью ответил, что деньги за проезд он не получает, а пассажиры должны компостировать талон. Но талонов он тоже не продает, а продают их в газетных киосках. На Ленин резонный вопрос, что же делать, водитель злорадно ответил, что раньше надо было думать, а вот теперь ужо придет контроль и так штрафанет, что не обрадуешься. А сам он, водитель, запросто может безбилетного Леню высадить, тем более что вот она, та самая улица Красных Партизан, про которую Леня спрашивал.

Троллейбус снова с болезненным скрипом распахнул едва не отвалившиеся двери, и Леня вышел на пустую заснеженную улицу.

Если бы не царившие в Улыбине холод и бесприютность, городок можно было бы назвать красивым. Вдоль улицы выстроились дружным строем уютные двухэтажные домики, выстроенные по одному и тому же принципу – первый этаж был каменный, аккуратно оштукатуренный, второй – бревенчатый, обшитый вагонкой и выкрашенный какой-нибудь веселой краской, да еще и резные деревянные наличники украшали фасад. При каждом домике имелся небольшой садик, и Маркиз подумал, что в мае, когда расцветают в Улыбине яблони и вишни, здесь должно быть очень славно; но то в мае, а сейчас, когда по улицам метет поземка и ветер воет что-то вроде очень тяжелого рока, единственное и непреодолимое желание, возникающее на кривых улыбинских улицах – немедленно повеситься. К тому же наверняка в этих нарядных живописных домиках туалеты не предусмотрены проектом и все удобства размещаются во дворе.

Леня тяжело вздохнул и побрел вдоль улицы Красных Партизан, отыскивая нужный номер дома.

Дом нашелся очень скоро, он был в точности таким же, как остальные, – с беленым каменным основанием и деревянным бутылочно-зеленым верхом, украшенным резными белыми наличниками. Леня подошел к воротам и решительно постучал в них кулаком.

Никакого ответа на этот стук не последовало. Переждав немного, Леня повторил эксперимент – с тем же нулевым результатом.

Тогда он изо всех сил ударил в ворота ногой.

Во дворе раздалось сонное недовольное ворчание, перешедшее затем в грозный басовитый лай. Еще через минуту послышались шаги, и хриплый мужской голос крикнул через забор:

– Ну чего ты стучишь? Чего стучишь? Я те постучу! Перебудил всех в такую рань!

– Хозяин, я только спросить хочу! – крикнул Леня, стараясь перекрыть собачий лай.

– Ничего нам не надо! Ничего не покупаем! – продолжал голос из-за забора. – Не уберешься прочь, Хусейна спущу!

Учитывая злобный басовитый голос собаки, угроза была достаточно серьезной, и Маркиз как можно громче крикнул, надеясь, что хозяин не сразу перейдет от слов к делу:

– Я только хотел узнать, здесь Куренцовы не живут? Здесь раньше жили Куренцовы, Алевтина Егоровна, Лариса, Татьяна…

– Не знаю я никаких Курицыных! – орал хозяин за забором, все больше свирепея.

– Да не Курицыны, не Курицыны – Куренцовы! – надрывался Маркиз из последних сил.

– И Куренцовых не знаю! Мы здесь живем, Шерстоуховы! Проваливай, пока цел, а то Хусейна спущу!

Леня услышал, как во дворе угрожающе загремела цепь, и почел за благо ретироваться.

Отойдя от негостеприимного дома подальше и дождавшись, когда затихнет грозный лай Хусейна, он огляделся по сторонам и задумался. Пока никаких положительных результатов его командировка в Улыбин не принесла, и среди возможных перспектив угрожающе маячило двустороннее воспаление легких. Если в доме Куренцовых живут теперь совершенно другие люди, явно не склонные к переговорам и ничего о прежних жильцах не знающие, то куда еще можно податься за информацией?

Но в данный момент еще больше волновал Леню другой вопрос – куда спрятаться от холода, от пронизывающего ветра и где выпить хоть чего-нибудь горячего.

Неподалеку от бывшего дома Куренцовых в ряду веселеньких живописных домов Маркиз заметил зияющую брешь, в которой приютилась одноэтажная стекляшка стандартного торгового павильона. Там хотя бы можно согреться, а если повезет, и купить чего-нибудь съестного…

Леня открыл дверь стекляшки и вошел в тепло.

Здесь он убедился, что прогресс в какой-то мере коснулся и захолустного Улыбина. Во всяком случае, под стеклом на прилавке красовались безусловные признаки контактов с внешним миром – шоколадные батончики «Марс» и «Сникерс», импортные презервативы и несколько видов жевательной резинки – наверное, самые нужные предметы для рядового улыбинца.

Тем не менее в магазине стоял кондовый, непобедимый и вечный запах кислой капусты – такой же, как в семидесятые, а пожалуй что и в тридцатые годы минувшего столетия…

Кроме Лени, в магазине имелись две продавщицы – одна сильно пенсионного возраста, тем не менее неумеренно накрашенная, с огненно-рыжими от хны волосами, и вторая – совсем еще молоденькая, с выпученными сонными блекло-голубыми глазками и короткой непритязательной стрижкой, с годами обещающая стать весьма похожей на свою соратницу по прилавку. Еще имелась худощавая востроглазая старушонка, которая, перегнувшись через прилавок, оживленно доказывала что-то старшей продавщице:

– А я тебе говорю – ходит он к ней! Каждый, почитай, день! Только Васька за дверь – а он тут как тут! А она – как ни при чем! Встречает меня – здрасьте, говорит, Варвара Спиридоновна! Как будто ни при чем! Так прямо и говорит – здрасьте, Варвара Спиридоновна!

Пожилая продавщица сочувственно ахнула, склонила рыжую голову к плечу и с живейшим интересом осведомилась:

– Ну а ты что, тетя Варя?

– Ну а я-то что? Я, будто ничего и не знаю, ей в ответ тоже говорю: здравствуй, мол, Ксения! Здорова ли? – будто я совсем ничего и не знаю.

– Ужас! – с непритворным чувством воскликнула продавщица. – Натуральный кошмар! А он-то, говоришь, каждый день к ней ходит?

– Дак, почитай, что каждый Божий день! Васька только в дверь, а он уж – тут как тут!

– Нет, но это же кошмар! – продавщица округлила глаза. – Это же натуральный ужас! А ведь мать-то у нее какая была женщина! Это же просто святая была женщина! Слова худого о ней никто не сказал!

– Про мать ничего не скажу, – старушонка неодобрительно поджала губы, – матери ее не видала, я тогда здесь еще не жила, мы тогда с Петром Афанасьичем в Средней Азии на мелиорации были, а только он к ней каждый день ходит. Чуть Васька за дверь…

– Но я-то здесь с детства, я мать ее очень хорошо знала, просто натуральная святая была! – прервала старушку продавщица.

Маркиз неожиданно для себя самого решительно обратился к работнице прилавка:

– Я прошу прощения, вы вот сейчас только сказали, что с детства здесь живете…

– Ну? – недоуменно уставилась на него немолодая женщина, только теперь заметившая в магазине нового человека. – Ну, допустим, что с самого детства. А что с того?

– Так вот, извините, не знали ли вы Куренцовых? Алевтину Егоровну, Ларису, Татьяну?

– Куренцовых? – переспросила продавщица. – Еще бы мне не знать Куренцовых! Лариса, почитай, подруга мне была! Чуть ли не как сестры мы с ней были! Вы спрашиваете – не знаю ли Куренцовых! Еще бы мне их не знать! А вы что – родственник им, что ли, будете?

– Да не то что родственник, – замялся Маркиз, – ищу я их… А в том доме, где они жили, Шерстоуховы какие-то, разговаривать не стали, и еще собака у них такая злая…

– Да, это Хусейн у них, злющий, – подтвердила продавщица, – в прошлом году почтальонше юбку порвал… А Васька-то Шерстоухов, он чего злой такой, что жена его, Нинка…

– Ты чего это, Нюра, ты чего, – поспешно вступила в разговор востроглазая старушонка, – незнакомый совсем человек, а ты ему сразу… Ему, может, это совсем и не интересно!

– Да я, тетя Варя, разве чего сказала? Я ведь ничего и не сказала! – начала оправдываться продавщица. – Да ведь все равно, почитай, весь город знает! И молодой-то человек, он ведь не совсем как посторонний, он ведь почти что свой, если Куренцовым родственник…

– Да я не то чтобы совсем родственник, – повторил настоятельно Маркиз, – я просто разыскиваю их…

– Но это какое надо иметь бесстыдство, – снова вступила в разговор тетя Варя, – так мне и говорит: здрасьте, Варвара Спиридоновна! Как будто ни при чем она! И глаза у нее бесстыжие не лопнут!

– Так вы сказали, что хорошо знали Куренцовых? – поспешил Леня вернуть разговор в нужное русло.

– Мне ли не знать! – продавщица расчувствовалась и даже осторожно приложила к неумеренно накрашенным глазам крошечный носовой платочек. – Да мы с Ларисой почти как сестры были!

– И где они сейчас, Куренцовы? – торопливо спросил Маркиз, боясь поверить в неожиданную удачу.

– Еще бы мне их не знать! – продолжала продавщица, эффектно промакивая платочком совершенно сухие глаза. – Мы же с Ларисой такие были подруги, такие подруги! Только она не Куренцова была.

– Как не Куренцова? – испуганно переспросил Леня, решив, что неожиданно найденный свидетель уплывает у него из рук.

– Не Куренцова! – уверенно повторила продавщица. – Вот Алевтина Егоровна – та и правда была Куренцова, а Лариса была Ильина… Это матери ее была фамилия, она так по матери Ильина и осталась, родители ее незаписанные, что ли, были, тогда это вроде и не полагалось…

Старушка Варвара Спиридоновна неодобрительно поджала губы, выразив этим свое отношение к аморальным довоенным порядкам, а Леня оживился и внимательно слушал продавщицу.

«Ну да, все правильно, – думал он, – Ильина… то есть Ильина-Остроградская, а вторую половину фамилии они для простоты отбросили… Да здесь, в Улыбине, двойная фамилия была бы как-то неуместна…»

– А родители у нее, – продолжала продавщица, перегнувшись через прилавок и перейдя на страшный шепот, чтобы подчеркнуть важность и конфиденциальность сообщаемого, – а родители у нее вроде бы в органах служили… ну в ЧК или в НКВД, как там они назывались, а потом оба сгинули… то есть забрали их, и больше ни слуху ни духу. Но это еще до войны было, Лариса тогда совсем еще маленькая была, и я тоже…

На этих словах рассказчица замялась в смущении: из только что сказанного можно было легко сделать вывод о ее истинном возрасте, что вовсе не входило в ее планы… Однако делать нечего, слово – не воробей, вылетело – не поймаешь, и она с тяжелым вздохом продолжила свое повествование:

– Так она с бабушкой, с Алевтиной Егоровной, и росла…

Неожиданно разговорчивая продавщица поглядела на Леню и всплеснула руками:

– Да вы же замерзли совсем! И что это у вас чемоданчик-то в руках? Вы ведь небось прямо с вокзала сюда, и вещи оставить негде?

Леня смущенно пробормотал что-то нечленораздельное, но продавщица тем не менее все поняла и повернулась к своей молодой напарнице:

– Люсенька, побудешь здесь одна, я молодого человека отведу к нам, устрою да накормлю…

– Ну что вы… – замялся Маркиз. – Вы мне просто покажите, где здесь гостиница да где перекусить можно…

– Гостиница! – передразнила его продавщица. – Это у вас там, в больших городах, гостиницы, а у нас был на весь Улыбин один клоповник, так и тот санврач закрыл по причине творящихся безобразий… Так что остановишься у нас, нечего тут и разговаривать. Мы с Люсенькой вдвоем живем, – она кивнула на напарницу, – Люсенька, внучка моя… А меня Нюрой зовут.

– Леонид, – представился Маркиз.

Нюра накинула поверх белого халата потрепанную дубленку и вышла на улицу. Леня шагнул за ней в поднявшуюся метель, провожаемый полусонным блеклоголубым Люсенькиным взглядом.

Нюра, согласившаяся после некоторых уговоров на Анну Степановну, привела Леню в такой же, как все прочие бело-зеленый домик, по ручку двери засыпанный бодрым улыбинским снегом. Во дворе бегал на цепи Террорист – косматый жизнерадостный пес поменьше Хусейна и не такой злобный. Нюра прикрикнула на Террориста, отперла дверь, и Леня, пройдя сени, оказался в уютной теплой комнате, обставленной старомодной мебелью, претендовавшей на роскошь лет этак двадцать назад. Всюду были расстелены домотканые чистенькие половички, а на столах и тумбочках – салфетки уютной ручной работы.

Леня разделся, и его заклонило в сон. Анна Степановна отвела ему маленькую каморку справа от горницы, и пока он устраивался и умывался (как он и ожидал, все удобства располагались во дворе), она согрела ему щей. Все это было таким домашним, таким забытым, что Леня расчувствовался. Хозяйка сидела напротив него, смотрела, как он ест, и продолжала свой рассказ:

– Мы с Ларисой-то с первого класса за одной партой… подросли, и все вместе, все вместе… куда она, туда и я. Мальчики – так тоже: какой ей нравится, того и мне подавай – и поссоримся, а потом опять вместе… Она с бабкой росла, и я с бабкой: родителей тогда много у кого не было. Только училась она получше, и все мечтала, что в Москву учится поедет. Да не больно-то получилось: бабку не бросишь одну, денег нету… После школы меня тетка, отцова сестра двоюродная, продавщицей в кооперацию устроила, так полегче стало, а Лариса пошла библиотекаршей в Дом культуры – все, понимаешь, к культуре тянулась. Ну а жизнь не задалась – что у нее, что у меня…

Анна Степановна пригорюнилась, подперла щеку кулаком и на некоторое время замолчала. Леня поднял на нее глаза, ожидая продолжения.

– Тогда ведь как… жили бедно, мужиков мало… Был у нее один, так женатый. Ни тпру, ни ну. И с женой расходиться не хотел, и Лариске покою не давал. Мучилась она с ним, мучилась, пока жена его на место все не поставила. Пришла к ней, волос чуть не половину выдрала, синяк под глаз – ну все, в общем, как положено. И так сказала: мне свой мужик дорог, а если тебя еще поблизости увижу – так и знай, с топором приду.

Ну Лариска и одумалась. Не то чтобы топора побоялась, а как-то гордость в ней взыграла… В общем, поплакала-поплакала да и успокоилась. Другой у нее завелся, Сергеем звали. Ну тот-то неженатый был, такое сокровище мало кому нужно. И пил, и гулял… Лариска уж от тоски с ним возилась, все думала, в ум его приведет, да где там… Бабушка ее, Алевтина Егоровна, с горя, должно быть, померла. Хотя уже и лет ей было немало. В общем, время-то шло, а он как пил, так и пил. Да однажды по пьяному делу в реку с машиной-то и сверзился… Он ведь шоферил. Она и не сильно убивалась – то еще сокровище… Если и поплакала, так не о нем, а о молодости своей загубленной.

Как сейчас помню – вместе мы с ней сидели, плакали да выпивали, хоть и разные мы вроде, а жизнь одинаково сложилась.

Короче, хвать-похвать, а жизнь-то, почитай, и прошла – ни семьи, ни ребенка, а годы-то уже чуть не к сорока. Подумала она – подумала, еще немножко – и поздно уж рожать будет, взяла да и родила себе Танюшку. От кого родила – так и не сказала, да и мне-то какое дело… У меня-то худо ли бедно, дочка к тому времени большая уж была, а Лариса все одна да одна, а тут хоть и она с малышкой, с Танюшкой своей, потетешкалась…

– А что, Анна Степановна, – перебил женщину Маркиз, – она никогда отсюда так и не уезжала? Не искала своих родственников?

– Да раз только уехала… Лет двадцать ей было, она все учиться хотела, ну и поехала в Ленинград. Вроде, правда, какие-то у нее там родственники были, матери ее покойной родня, так она и подумала, что, может, помогут ей в институт поступить, да и вообще… Все-таки не чужие люди… Да только вернулась, года не прошло. Сперва ничего не рассказывала, так просто – не получилось и не получилось. А потом уж, поуспокоилась, наверно, и рассказала.

Короче, родственники не захотели с ней знаться. Она в квартиру к ним пришла, а ей сказали, что знать ее не знают и первый раз слышат. Ну она обиделась, ушла, попробовала сама в институт подать документы. А тогда ведь с пропиской строго было, не то что сейчас. Без прописки документы не приняли. Она повертелась, на стройку какую-то устроилась, ей там строительный начальник временную прописку сделал, да не за просто так. Сам понимаешь, девушка молодая, а она тогда еще очень интересная была… Ну а как она заартачилась, тут у нее вся временная прописка немедленно закончилась и пришлось ей срочно домой, в Улыбин, отправляться… Так и сказала она: мы в больших городах никому не нужны, и совершенно никто нас там не ждет. И надо жить, где родились… Но только я-то видела, что очень тяжело ей эта поездка досталась…

– И больше не пыталась она со своими родственниками связаться? – спросил Маркиз, отставив пустую тарелку.

– Нет, не пыталась, – Анна Степановна пригорюнилась, с головой уйдя в воспоминания.

– Еще вопрос задам, – сказал Леня, тщательно подбирая слова. – Скажите, а Лариса мать свою ведь не помнила совсем?

– Какое там! Мать как родила ее в тридцать пятом году, пожила тут немножко, да и уехала. Служба у нее была серьезная, ответственная, некогда с ребенком нянчиться. А после уж мать с отцом арестовали, только Лариса и этого не помнила, мала была. А бабка Алевтина Егоровна ничего про это не рассказывала, боялась очень. Она вообще первое время Лариску прятала, боялась, что в детдом заберут. Так и жили, все тишком да тишком…

– Что ж, так у Ларисы от матери никакого воспоминания не осталось? – задал Маркиз наводящий вопрос.

– Что сказать, – замялась Анна Степановна, – у бабушки отца-то Ларискиного Павла, снимки были. А от матери одна только маленькая фотография. А когда Ларисе шестнадцать лет было, бабка вдруг ей и говорит: вот, мол, внучка, тебе от матери память. И подает ей монету на цепочке золотой.

– Что за монета? – Леня слишком оживился, так что Анна Степановна поглядела с подозрением, но вскоре продолжила:

– Монета тоже золотая, дырочка в ней просверлена, чтобы как кулон носить. Старая какая-то монета. Мать якобы, когда уезжала, сказала бабке, что ничего ценного у нее нету, а вот пусть будет девочке вместо крестика. И еще, говорит, что ей монета та счастья особого не принесла, так, может, дочке в чем-то поможет. Видно, чувствовала она, что самой-то недолго жить осталось. А бабка боялась раньше девчонке ценную вещь в руки дать, ждала, когда подрастет. Но, я тебе скажу, что проку от монеты этой и Ларисе никакого не было, хоть хранила она ее, никуда не девала.

– А что с ней дальше было, с Ларисой-то?

– Да что было? Ничего такого особенного не было. Так и проработала библиотекаршей всю жизнь, Танюшку свою растила. Да вот уж скоро пять лет, как умерла.

– Сердце?

– Должно быть, сердце… Кто особенно разбираться-то стал… Жизнь-то у нее тяжелая была, откуда здоровью-то взяться?

– А где дочка ее, Татьяна? – спросил Маркиз с живейшим интересом.

– А Танюшка-то, как схоронила ее, отправилась в Ленинград.

– Родственников, что ли, искать?

– Да нет, каких родственников… Она про тех родственников и слышать не хотела после того, как они с матерью ее обошлись. Она учиться уехала. Как Лариса всегда учиться хотела, так и Танюшка от нее это переняла.

– И что, пишет она вам? Как она там устроилась?

– А что ей писать-то? – с неожиданной обидой проговорила Анна Степановна. – Кто мы ей такие? Правильно Лариса сказала: мы в больших городах никому не нужны и никто нас там не ждет… Должно быть, устроилась там, раз обратно не возвращается…

– Так вы, значит, и адреса ее петербургского не знаете? – разочарованно протянул Маркиз.

– А зачем нам ее адрес? Нам ее адрес ни к чему, мы к ней в гости не собираемся, нам там делать нечего! – резко бросила Анна Степановна и неожиданно поднялась: – Ты тут располагайся, отдыхай, а мне еще на работу надо, как там Люсенька одна управится…

Как только Анна Степановна ушла из дома, Леня прилег на кровать и сам не заметил, как заснул. Ему приснилось, будто он пытается уехать из Улыбина, но на вокзале выглядывающая из маленького квадратного окошка завитая мелкими кудряшками кассирша раздраженно и начальственно объясняет ему, что поезда отсюда никуда не уходят, они только прибывают сюда и навсегда остаются на запасном пути, так что уехать из Улыбина никак невозможно… Леня пытался уговорить кассиршу, предлагал ей все деньги, которые у него были, но она оставалась непреклонна и повторяла, что ему придется теперь жить здесь до конца дней…

В ужасе от такой перспективы Маркиз наконец проснулся.

За окном было уже совсем темно, Анна Степановна с внучкой вернулись уже со своей работы и хлопотали по хозяйству, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить и не побеспокоить уставшего гостя.

Он вышел к ним, и Анна Степановна пригласила его к чаю:

– Мы видим, вы отдыхаете, не хотели будить, а то садитесь с нами, чайку попьем.

Анна Степановна налила Лене крепкий красно-золотой чай в большую чашку с нарисованным на ней геройским яркоалым петухом, пододвинула поближе к нему вазочку с ароматным вишневым вареньем, приговаривая:

– Угощайтесь, вишня наша улыбинская знаменита, нигде такой душистой, как у нас, нету!

Как многие простые люди, Анна Степановна не могла определиться с новым человеком и обращалась к Лене то на «ты», то на «вы», колеблясь между покровительственным отношением к молодому еще человеку и уважительным, несколько подобострастным подходом к столичному гостю. Впрочем, Леню это нисколько не смущало. Он выставил на стол привезенную на всякий случай большую коробку хороших бельгийских шоколадных конфет, но Анна Степановна с провинциальной нарочитой демонстративной стеснительностью к этим конфетам не притрагивалась.

Люсенька, внучка хозяйки, была необыкновенно молчалива. На гостя она почти не глядела, ее блекло-голубые глаза глядели по-прежнему сонно и невыразительно. Даже на прямые Ленины вопросы она отвечала неразборчиво и односложно, и Лене показалось, что он чем-то неприятен девушке и уж во всяком случае совершенно неинтересен.

Впрочем, и сам он смотрел на нее как на существо из другого мира, с другой планеты.

«Разные поколения, – думал он, – как жители разных планет. У нас нет никаких точек соприкосновения».

Хотя он и проспал несколько часов, но его опять клонило в сон, и, напившись чаю, он извинился и снова лег спать. На этот раз ему ничего не снилось, но посреди ночи вдруг он проснулся как от толчка. Рядом с ним в комнате кто-то был. Привыкнув глазами к темноте, он различил возле кровати стройный женский силуэт.

– Тс-с! – прошелестел едва слышный взволнованный шепот. – Бабушка проснется!

Горячее девичье тело скользнуло к нему под одеяло, прильнуло, обожгло нежными дурманящими прикосновениями.

– Что ты, девочка, ты с ума сошла! – шептал Леня, невольно отстраняясь. – Ты же совсем ребенок! Я же старый для тебя!

– Тс-с! – повторила девушка еле различимо. – Говорю тебе – тише! Ребенок… – Она беззвучно рассмеялась. – Знал бы ты, какие сейчас дети… Старый! Надо же… Это ты-то старый? – И, после бесстыдного нежного прикосновения, наполнившего Леню сладким огнем: – Ого! Это ты-то старый?

Леня уже не владел собой, ничего не мог поделать. Жаркая беспамятная волна подхватила его, захлестнула, понесла в пьянящий темный водоворот. Впрочем, когда он пытался щадить Люсю, невольно отстранялся, жалея ее неразвитое полудетское тело, она набрасывалась на него сама с жадной зрелой страстью, брала инициативу в свои руки…

Он не знал, сколько времени прошло, когда девушка наконец отодвинулась от него и, приподнявшись на локте, прошептала:

– Я хороша? Я понравилась тебе?

– Конечно, девочка. – Он прикоснулся губами к ее шелковистому плечу. – Но это не дело, это неправильно…

Девушка упала лицом на его плечо и беззвучно заплакала.

– Возьми меня отсюда, увези меня! – шептала она сквозь слезы. – Увези из этого проклятого Улыбина!

– Я не могу! – горячо прошептал в ответ Маркиз, гладя ее по вздрагивающей от беззвучных рыданий спине. – Я не могу!

– Увези меня отсюда, из этой дыры! Эта глушь, эта тоска, постоянная темень, собачий лай…

– Я не могу, – повторил Леня.

– Забери меня отсюда! – Она захлебывалась слезами. – Ну пожалуйста, забери! Ты не представляешь, какая здесь жизнь! Эти мальчишки, грязные, вонючие, развратные, эта тоска… Забери меня!

– Я не могу! – безнадежно шептал Леня.

Тогда она резко отстранилась от него, выскочила из постели, отбежала на середину комнаты и прошептала горячим злым шепотом:

– А тогда иди ты… – И белый тонкий девичий силуэт растворился в томительной предрассветной темноте, сопровождаемый шлепаньем босых ног по деревянному полу.

До рассвета Леня пролежал без сна. Чуть только услышав в соседней комнате негромкие деликатные шаги проснувшейся хозяйки, он поднялся, оделся и вышел к ней.

– Анна Степановна, поеду я. Раз никого из Ильиных здесь не осталось, то и мне делать нечего. Попробую Татьяну в Петербурге поискать. Конечно, фамилия распространенная, но, может, повезет…

– Что ж вы так торопитесь-то? Погостили бы у нас хоть пару деньков… —

Анна Степановна посмотрела на него и кивнула: – А и то, что вам здесь делать? Тоска зеленая… Летом оно еще ничего, а зимой-то волком завоешь… Ну хоть позавтракай с нами!

Леня согласился, и Анна Степановна загремела сковородками.

К завтраку вышла и Люся.

Маркиз старался не смотреть на нее, но девушка выглядела такой же спокойной и невозмутимой, как накануне, блекло-голубые глаза смотрели вокруг все с тем же сонным безразличием, так что Леня подумал даже, не приснилось ли ему ночное приключение…

Анна Степановна кормила его как на убой, подкладывала яичницу, оладьи, жареную картошку, жирный домашний творог со сметаной, не принимая никаких возражений:

– Ешь, ешь, когда еще до дому доберешься, когда еще домашнего-то покушаешь…

Видимо, ухаживая за ним, она воспринимала Леню как ребенка и снова перешла с ним на «ты».

Собравшись, Леня поблагодарил Анну Степановну и сунул ей в руку несколько купюр.

– Ты чего это? – возмутилась хозяйка.

– Это вам за беспокойство, Анна Степановна, за причиненные беспокойства и неудобства…

– Даже и не думай! – Женщина скомкала деньги и запихнула их в карман Лениной дубленки. – Ты же мне почти что родной…

Люся смотрела вслед Маркизу сонными блекло-голубыми глазами.

На вокзале из темного квадратного окошечка кассы выглянула завитая мелкими кудряшками злобная полусонная кассирша, и Леня в минутном ужасе подумал, что оживает его сон и ему сообщат сейчас, что все поезда из Улыбина отменены, но кассирша подавила зевок и без слов продала билет на ближайший скорый поезд, останавливавшийся в Улыбине на три минуты.

Через час, с комфортом устроившись в пустом купе и от скуки выпросив у рыжего веснушчатого проводника стакан отвратительного чаю, Маркиз достал из кармана дубленки скомканные деньги, которые отдала ему Анна Степановна. В кармане еще что-то шуршало. Он вытащил это «что-то». Оно оказалось мятой поздравительной новогодней открыткой трехлетней давности. Открытка содержала весьма лаконичный текст поздравления с Новым годом, под которым стояла подпись – Татьяна.

Обратного адреса на открытке не было, но сама открытка была рекламной – кроме жизнерадостного Санта-Клауса и стандартного пожелания счастливого нового года на ней было напечатано торжественное заверение, что в новом году, как и в прежнем, строительная компания «Интербилдинг» останется лидером жилищного строительства в Санкт-Петербурге.

Название этой компании что-то напомнило Маркизу, но что именно, он вспомнил только в Петербурге, проезжая мимо огромного рекламного щита очередной риэлтерской фирмы. Несколько лет назад на этом же месте висела реклама строительной фирмы «Интербилдинг», действительно считавшейся процветающей и надежной. Но потом разразился грандиозный скандал: фирма продала огромное количество квартир в еще не построенных домах, а потом американец, ее глава и владелец, исчез в неизвестном направлении со всеми деньгами, оставив обманутым клиентам право подавать бесполезные иски и ругать бессовестных предпринимателей…

Дома Леню встретила компания соскучившихся животных и грозно насупленная Лола.

– Уехал неизвестно куда, оставил меня на растерзание этой своре кровожадных людоедов! Тебе еще повезло, что ты застал меня в живых, а то пришлось бы куда-то прятать мой свеже-обглоданный скелет!

– Большая часть этого зоопарка, – резонно возразил Маркиз, – твои любимцы. Я могу нести ответственность только за Аскольда.

И он почесал за ухом представительного черно-белого красавца, преданно прижавшегося к его ноге.

– Вот он-то и есть главный злодей! – темпераментно воскликнула Лола. – Он все время сбивал моего скромного, милого Пуишечку с пути добродетели и подговаривал на разные преступления. Между прочим, только сегодня они похитили отличные бифштексы, которые я хотела приготовить к твоему возвращению. Попугай у них осуществлял воздушную разведку, Пу И отвлекал меня, строя мне глазки, а твой Аскольд, как самый настоящий профессиональный ворюга, спер бифштексы из миски… потом он поделился с сообщниками!

– Клевета! – твердо ответил Маркиз. – Ты только посмотри на его… лицо, мордой его назвать язык не поворачивается! Ты видишь, сколько в нем благородства? Как ты можешь обвинять этого джентльмена в… нечистолапности? Да он же просто святой!

– Святой?! Видел бы ты, как этот «святой» молниеносно вытащил из холодильника целую вакуумную упаковку лососины, стоило только мне на секунду зазеваться!

– Ну вот, – Маркиз тяжело вздохнул, – стоит мне ненадолго уехать в командировку, как ты полностью распускаешь животных…

– Это ты сам их распустил, воспитал своим отрицательным примером! Вот теперь сам и пострадал – я-то тебя хотела после тяжелой поездки накормить вкусными бифштексами… – С этими словами Лола внимательно вгляделась в лицо своего компаньона и внезапно посуровела: – А вообще-то, мне сдается, что ты там тоже не голодал… небось нашел себе какую-нибудь дебелую провинциалочку, которая ублажала тебя пирогами и пылкими ласками!

– Клевета! – Леня сделал честные глаза и ударил себя в грудь. – Ни на чем не основанный поклеп!

– Да? – Лола двинулась на него, схватив удачно подвернувшуюся под руку скалку. – А то я тебя не знаю! Точно успел там бабу подцепить! Вообще кормить не буду! Хоть с голоду помирай!

– Аскольд! – жалобно окликнул Леня кота. – Говорят, ты там бифштексы промыслил? Может, поделишься с хозяином?

Аскольд поднял хвост трубой и гордо удалился в соседнюю комнату, сделав вид, что не понимает, чего от него хотят.

Леня почти час простоял под горячим душем, смывая с себя улыбинские воспоминания. Лола сменила-таки гнев на милость и накормила его замечательным салатом из креветок с орехами (рецепт она выспросила у официантки в китайском ресторане).

Во время еды он рассказал о результатах своей поездки, опустив, разумеется, ночную сцену в домике Анны Степановны. Основным результатом были известие о том, что Татьяна, правнучка профессора Ильина-Остроградского, жива, и поздравительная открытка от Татьяны с рекламой строительной фирмы «Интербилдинг».

– Но ведь ты сам сказал, что эта фирма разорилась и прекратила существование? – проговорила Лола, подкладывая компаньону огромную порцию салата.

– Это еще надо проверить, – ответил Леня с полным ртом. – Во всяком случае, эта открытка – наш единственный след. Адреса у нас нет, вторую половину фамилии Татьяна отбросила, а Ильиных у нас в городе наверняка многие тысячи, так что искать ее по фамилии – то же, что искать крошечный винтик на автомобильной свалке, а тут – хоть что-то… Наверняка она работала в этой строительной фирме, и хотя бы кто-то мог ее запомнить.

Маркиз пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер знакомого журналиста Игоря Монахова, работавшего корреспондентом в газете «Петербургский вестник».

К счастью, Игорь оказался на месте. Узнав голос Маркиза, он обиженно проговорил:

– Я-то думал, ты в Европах вшиваешься! А ты, оказывается, в Питере, и даже не позвонишь! И сейчас-то наверняка по делу!

– Угадал, Игореша, – голос Маркиза звучал покаянно, – очень нужна информация. Ты ведь когда-то занимался скандалом вокруг компании «Интербилдинг»?

– Ну когда-то действительно занимался, – осторожно ответил Монахов. – А в чем дело?

– Скажи, куда подевались все сотрудники фирмы? Их выкинули на улицу или как-то трудоустроили?

– На самом деле, – проговорил Монахов после небольшой паузы, – компания «Интербилдинг» вовсе не исчезла. На сбежавшего американца свалили все долги, обвинили во всех грехах, а фирма благополучно существует под другим названием, и сотрудники остались на своих местах. Основные, конечно, те, кто нужен новым владельцам фирмы.

– И как же теперь называется эта воскресшая фирма?

Еще мгновение помявшись, Монахов ответил:

– Теперь она называется «Спецстройинвест».

– Спасибо, Игореша! – радостно воскликнул Маркиз. – С меня ужин в любом ресторане, на твой выбор!

– Ловлю на слове. – Даже по телефону было слышно, как рот Монахова растянулся в улыбке. – Ты не представляешь, как дорого у нас стоит ужин в некоторых ресторанах! Это тебе не Париж какой-нибудь, где можно вполне прилично посидеть вдвоем за сотню баксов!

Попрощавшись с Монаховым, Леня тут же позвонил в платную телефонную справочную службу и спросил номер телефона фирмы «Спецстройинвест». Ему предложили на выбор целых четыре телефона, и Маркиз на всякий случай записал их все.

Позвонив по первому номеру телефона, он услышал приятный женский голос, явно записанный на автоответчике. С самыми чарующими и убедительными интонациями ему предложили приобретать жилье только у лучшего застройщика в городе – строительной компании «Спецстройинвест».

Поскольку интересы у него были совершенно другие, Леня повесил трубку и набрал следующий номер.

На этот раз ему ответил раздраженный мужской голос:

– Можете подавать на нас в суд! Все равно решение будет в нашу пользу! Мы таких процессов уже не один десяток выиграли! Лучше сразу соглашайтесь на наши условия, берите однокомнатную вместо двухкомнатной, иначе вовсе ничего не получите!

Лене сразу расхотелось покупать жилье у «лучшего застройщика в городе». Дождавшись, когда его собеседник выдохнется и сделает паузу, он вставил в его монолог реплику:

– Наверное, вы меня с кем-то перепутали.

– Извините! – Мужчина удивленно поперхнулся. – А разве вы не Полуперцовский?

– Нет, я не Полуперцовский, – вынужден был признать очевидную истину Маркиз.

– Извините, он мне звонил четыре раза подряд, и я подумал, что это опять он… А у вас тоже претензия?

– Нет, у меня пока нет к вам никаких претензий, я только хотел бы узнать у вас…

– А если у вас нет к нашей фирме никаких претензий, так что же вы звоните, отнимаете время? Это отдел претензий! – возмущенно гаркнул мужчина и повесил трубку.

Леня тяжело вздохнул и набрал следующий номер.

– Одну минутку, – раздался в трубке озабоченный женский голос, – подождите, пожалуйста…

Трубку, по-видимому, положили на стол, и тот же голос оживленно затараторил:

– И представляешь, он появляется там с Анфисой! Нет, но ты себе представляешь? С Анфисой! Не с кем-нибудь – с этой кривоногой мымрой! Я думала, просто с ума сойду от злости! Пусть бы с кем-нибудь другим, но с ней! С этой толстозадой крокодилицей! Я думала, просто разорву его немедленно на мелкие клочки! А он идет себе, как ни в чем не бывало, и даже хватило совести со мной поздороваться!

– Ужас! – расслышал Леня второй голос. – А что ты?

– Ну я, естественно, принимаю гордый вид и прохожу мимо, как будто мне на это совершенно наплевать!

– Кошмар! – воскликнула вторая собеседница с горячим сладострастным интересом. – А что они?

– А они… Погоди, тут кто-то звонит, вдруг это что-то важное…

Неизвестная особа поднесла наконец трубку к уху и деловым голосом произнесла:

– Компания «Спецстройинвест». Вас слушают.

– Простите, я, наверное, оторвал вас от очень важного разговора? – проговорил Леня, тщательно скрыв сарказм.

– Ничего, – произнесла занятая особа, совершенно не уловив сарказма в Лениной голосе. – Я вас внимательно слушаю.

– Вы понимаете, – протянул Леня, изо всех сил изображая нерешительность, граничащую со слабоумием, – я хотел приобрести квартиру…

– Ну? – поторопила его дама, когда пауза несколько затянулась. – Квартиру – это хорошо…

– Мне одни знакомые рекомендовали вашу фирму…

– Наша фирма очень известна на рынке недвижимости, – затараторила дама стандартный рекламный текст.

– Да-да, – поспешно прервал ее Маркиз, – но только мои знакомые рекомендовали мне поговорить с вашей сотрудницей Ильиной, она произвела на них очень хорошее впечатление…

– Ильина? – недовольно переспросила дама. – Какая еще Ильина? Вас вполне может обслужить другой сотрудник фирмы. Вы можете поговорить, например, со мной, уверяю вас, вы останетесь довольны!

«Все ясно, – подумал Маркиз, – она хочет представить меня начальству как собственного клиента, которого она сама отыскала, очаровала, привела на поводке в родную фирму, и получить процент от моих денег… ну, дамочка, придется вас разочаровать…»

Вслух он, по-прежнему изображая страшную нерешительность и недоверчивость, протянул:

– Нет, вы знаете… Я хотел бы все-таки иметь дело с Ильиной… Кажется, ее зовут Татьяна. Мои знакомые остались очень довольны.

– Алена! – проговорила собеседница Маркиза в сторону. – Здесь какой-то ко… клиент обязательно хочет Татьяну Ильину. Ты у нас в фирме знаешь такую Татьяну Ильину?

Маркиз взволнованно прислушался. На том конце провода повисла томительная и несколько недоброжелательная пауза. Наконец второй голос негромко проговорил:

– Это, наверно, Танька из бухгалтерии… Да пошли ты этого козла! Он еще выпендриваться будет!

– Извините, вы меня слушаете? – снова заговорила Ленина собеседница. —

Я навела справки. В нашей фирме нет сотрудницы с такими именем и фамилией. Вы вполне можете изложить ваши пожелания мне.

– Нет, спасибо! – рассерженно ответил Маркиз. – Я не такой ко… клиент, как вы думаете. И в следующий раз, когда увидишь его с Анфисой, искренне желаю тебе лопнуть от злости, мымра кривоногая!

Он повесил трубку, живо представив себе, как вытянулось лицо у его разговорчивой собеседницы, и снова набрал номер отдела претензий. Не дав времени тамошнему нервному сотруднику принять себя за Полуперцовского или какого-нибудь другого обманутого клиента, он торопливо, деловым и крайне озабоченным тоном проговорил:

– Претензии? Телефон бухгалтерии напомните, пожалуйста! Быстренько, я по мобильному звоню!

– Триста двадцать семь – сорок – четырнадцать, – механически ответил мужской голос. – А кто это?

Маркиз повесил трубку.

Набрав номер бухгалтерии, Леня долго вслушивался в длинные гудки. Не дождавшись ответа, Маркиз повесил трубку, решив, что в бухгалтерии обед и он перезвонит позднее.

– Что ты делаешь? – заглянула Лола в комнату.

– Пишу Лоусону, требую дальнейших инструкций, – не отрывая взгляд от экрана, сказал Леня. – Пишу ему, что Лариса, дочь Татьяны, умерла в городе Улыбине в одна тысяча девятьсот девяносто шестом году, но к большой радости австралийского дядюшки могу сообщить ему, что у Ларисы осталась дочь, Ильина Татьяна, которая живет и работает в Санкт-Петербурге. Больше никаких родственников в России у Лоусона нет.

– Ты уверен, что Лоусон обрадуется еще одной родственнице? – подколола Лола.

– Наше дело – сообщить, а он уж пускай сам решает – радоваться ему или плакать. Я же прошу у него дать твердые инструкции, что делать с этой Татьяной – представляться ей, знакомиться или просто так следить. Если следить, то как долго, потому что за пять тысяч долларов мы к нему на веки вечные служить не нанимались. Если же следует познакомиться с этой Татьяной, то как ей представиться. Откровенно говоря, надоело обманывать и выкручиваться, да и неудобно как-то перед незнакомым человеком.

«Вот как, – подумала Лола, – мне значит, старуху можно обманывать, а ему перед девицей неудобно».

Почему-то она слегка рассердилась на неизвестную Татьяну Ильину, хотя никогда в жизни ее не видела. Больше того, Ленька тоже ее еще не видел, а ему уже неудобно. Лолу кольнуло вдруг какое-то недоброе чувство, словно холодок прошел по сердцу.

Ответ из Австралии пришел очень быстро.

Маркиз, читая письмо, только диву давался. Лоусон писал, что весьма доволен проведенной работой, что герр Лангман рекомендовал их, как деловых людей, и что он, Лоусон, имел случай в этом убедиться. Далее Маркизу предписывалось раскрыться перед родственницами, то есть познакомиться с Елизаветой Константиновной Денисовой и Татьяной Ильиной и отрекомендоваться им представителем их австралийского родственника Билла Лоусона. Рассказать всю историю про старшую дочь профессора Ильина-Остроградского Анну и сообщить, что Билл Лоусон хочет в ближайшее время приехать в Россию и познакомиться со своими родственниками. Он, то есть Билл, одинок, и весьма прилично обеспечен, так что Маркиз должен убедить обеих дам, что от знакомства с Лоусоном им может быть только польза. Господин Лоусон, конечно, прекрасно понимает, что его родственницы могут не поверить Маркизу на слово, но герр Лангман рекомендовал его как сообразительного и толкового человека, способного не теряться ни в какой нестандартной ситуации, так что он полагается в этом вопросе на несомненный талант господина Маркова и с нетерпением ждет результатов.

– Ну и нахал! – возмутилась Лола, прочитав письмо австралийца через Ленино плечо.

– Действительно, либо все австралийцы мыслят совсем по-другому, чем мы, потому что ходят вниз головой, либо просто не знаю, что и думать, – пробормотал Маркиз.

– Просто жутко наглый тип, и Австралия тут совершенно не при чем! – воскликнула Лола. – Ведь это подумать только! Одно дело – это найти его пропавших родственников. Конечно, тоже работенка та еще, далеко не сахар, сплошная тягомотина, да тут еще тот убийца вмешался, но все же как-никак это вполне законное занятие. Я хоть и втерлась к старухе в доверие, в общем-то, обманом, но ничем ей не повредила. И совсем другое дело – это заявиться к женщинам под видом адвоката с поддельными документами и вешать им юридическую лапшу на уши! Потому что мы-то с тобой прекрасно знаем, что никакого наследства чертов кенгуру им предлагать не станет!

– Тебя возмущает только это?

– Нет, больше всего меня возмущает то, что за такую унизительную работу он предложил нам всего пять тысяч долларов! Как будто мы с тобой какие-то мелкие мошенники!

– Вот мы ему и ответим, что ждем не дождемся его приезда в Россию и подробности обсудим при встрече. А поскольку координат Танечки Ильиной я ему раньше времени давать не собираюсь, то Лоусон мигом согласится на все наши условия.

Лолу неприятно резануло уменьшительное имя «Танечка», и она сама себе удивилась. Как-то томительно она себя чувствует, но, возможно, это просто приближаются критические дни.

– Не пойти ли мне пока взглянуть на эту Татьяну Ильину? – раздумчиво предложила она.

– Да нет, – рассеянно ответил Леня. – Будет лучше, если ты не будешь показываться ей на глаза, кстати, и к старухе я тоже пойду один. Потому что если мы явимся к бабуле вместе, она может рассердиться – дескать, сперва ты втерлась в доверие, представлялась соседкой, а оказалось, что действовала по поручению Лоусона.

«При чем тут старуха? – подумала Лола. – Я ведь совершенно не собиралась представляться Татьяне. Пришла бы в фирму как клиентка или еще в каком виде… Но Леня хочет все сделать сам. Ладно, поглядим, что дальше будет, хотя все это, надо сказать, мне очень не нравится…»

В это время Маркиз, сидящий за компьютером, издал радостный возглас, потому что пришло еще одно электронное письмо от Лангмана.

Герр Лангман очень извинялся. Герр Лангман был смущен до такой степени, что сильно повторялся. Он очень переживал, что перед тем, как переговорить с Лолой, не догадался навести тщательные и подробные справки о господине Лоусоне из Австралии и его окружении. Но, как говорят в России, и на старую женщину бывает большая дырка…

– Что-что? – фыркнула в этом месте Лола.

– Он хотел сказать, что на старуху тоже иногда бывает проруха, – пояснил Маркиз, – но не отвлекайся.

Далее Лангман писал, что двоюродный брат господина Лоусона, оказывается, замешан в каких-то неблаговидных делах и даже привлекался в свое время к уголовной ответственности.

– По-простому говоря, брательник Лоусона в тюряге австралийской сидел, – прокомментировала Лола.

То есть можно предполагать, писал далее Лангман, что у Лоусона в России какие-то не слишком законные дела.

– А то мы сами не поняли, – проворчала Лола.

– Что ты все комментируешь? – возмутился Маркиз. – Дочитать не даешь спокойно.

В конце своего письма Лангман добавил несколько строк, прочитав которые Маркиз аж подскочил на вертящемся стуле. Лола, которая перед тем обиженно отошла в сторону, последнего абзаца не прочитала, и Леня подозвал ее, нетерпеливо махнув рукой.

– Ну и ну! – по-мальчишески присвистнула Лола, дочитав письмо. – Но если так обстоят дела, и герр Лангман не ошибается, то тогда вообще о чем может быть разговор?

– Во-первых, ты помнишь, чтобы когда-нибудь Лангман ошибался? – начал Леня. – Хотя вот с этим делом он как раз немного сел в лужу. Но будем считать, что на старую женщину бывает… что там?

Лола прыснула.

– А во-вторых, теперь-то как раз и начинается самое интересное.

Маркиз написал ответ Лангману, задав в письме несколько дополнительных вопросов.

Лола в это время критически обозревала себя перед большим зеркалом в ванной. Врожденная интуиция подсказывала ей, что назревают серьезные неприятности, и она на всякий случай решила привести свою внешность в полную боевую готовность.

– Не знаю, как ты, а я очень хорошо отношусь к техническому прогрессу, – постучал Леня в дверь ванной минут через сорок, – электронная почта – это огромное благо! От Лангмана, конечно, ответа еще нет, ему требуется время, чтобы собрать дополнительные данные. Но выйди и прочитай письмо из Австралии, тебе будет интересно.

Лоусон писал, что прилетает через два дня и за это время Маркиз должен подготовить его родственниц. Дело довольно деликатное, и заключается оно в том, что как рассказывала Лоусону его бабка Анна, в свое время папа профессор подарил своим дочерям по старинной римской монете. Монеты эти должны были храниться в семье и передаваться по женской линии. У Анны потомков женского пола не было, поэтому монета хранится у него, ее внука. Он знает, что в России за это время произошло много событий, но все же надеется, что монеты у дочери и внучьей сестер Ильиных– Остроградских находятся в сохранности. Он хочет, чтобы они принесли эти монеты на встречу с ним, Биллом Лоусоном. Монеты эти будут служить им свидетельством подлинности родственных связей.

– Вот и к делу подошли! – пропела Лола. – А ты говорил, что монеты совершенно не при чем!

– Никогда я такого не говорил! – искренне возмутился Маркиз. – Нет, какое безобразие! Собирается обокрасть бедных женщин! Очевидно, в дневниках профессора Остроградского он вычитал что-то важное, для чего ему необходимы все три монеты, не случайно папочка наказывал своим дочерям дружить и не терять монеты ни в коем случае.

– Я не дам ему обокрасть одинокую старуху! – решительно заявила Лола. – Такая бабуся приличная, в жизни никому ничего плохого не сделала. Подумаешь, немного на своих родственниках подвинулась! У некоторых людей и не такие странности бывают…

– Подожди, вот тут он еще пишет, что согласен увеличить наш гонорар аж до пятнадцати тысяч.

– Скажите, какие мы щедрые! – протянула Лола. – Сколько же денег он надеется получить в России, если так легко соглашается заплатить нам пятнадцать тысяч зеленых?

– У меня такое чувство, что он вообще не собирается нам ничего платить, – задумчиво проговорил Маркиз, – уж больно легко согласился… Ну, этот номер у него не пройдет, уж я об этом позабочусь…

Дождавшись, когда Лола снова вышла из комнаты, Маркиз снова набрал телефон бухгалтерии «Стройинвеста». Разговаривать при Лоле ему почему-то не хотелось, хотя он не смог бы объяснить, почему. В трубке снова раздавались долгие гудки. Наконец трубку сняли, и гнусавый простуженный голос неопределенного пола раздраженно произнес:

– Слушаю вас!

– Это бухгалтерия? – деловито осведомился Маркиз.

– Бухгалтерия, – гнусаво подтвердили на том конце провода.

– Татьяну Ильину попросите, пожалуйста!

– Где Ильина? – осведомился простуженный голос у кого-то из своих сослуживцев. – В банк уехала?

– Нет, Анна Романовна, она в кассе! – расслышал Леня тоненький девичий голосок.

– Вы меня слушаете? – прогудел простуженный голос. – Перезвоните в кассу, последние две цифры двадцать два! – и, не дожидаясь ответа, Анна Романовна повесила трубку.

Леня набрал очередной телефонный номер. Поиски Татьяны Ильиной все больше напоминали ему погоню за черной кошкой в темной комнате, которая становится особенно сложной, если в темной комнате нет никакой кошки, ни черной, ни белой.

– Сегодня денег не будет! – строго сообщили ему в кассе, даже не дождавшись вопроса.

– Я не по поводу денег! – поспешил успокоить кассиршу Маркиз. – Я совсем по другому вопросу. Мне в бухгалтерии только что сказали, сказали, что у вас сидит Татьяна Ильина.

– Таня! – окликнула кассирша. – Тебя к телефону!

Через несколько секунд в трубке раздался мелодичный женский голос:

– Я вас слушаю!

– Это Татьяна Ильина? – осведомился Маркиз, с трудом подавив непонятное волнение, охватившее его при звуке этого голоса.

– Да, это Татьяна Ильина, – недовольно и немного раздраженно ответила девушка. – А вы кто?

Маркиз на какую-то долю секунды забыл, что ему было нужно от Татьяны, зачем он так упорно искал ее. Он удивился своему странному состоянию, взял себя в руки и спросил:

– Ведь ваша полная фамилия – Ильина– Остроградская?

– Моя фамилия Ильина, – голос Татьяны был по-прежнему недовольным, но в нем появилась заинтересованность, – но моя бабушка действительно была Ильина-Остроградская… А кто вы такой?

– Я хотел бы встретиться с вами. – Маркиз наконец преодолел охватившую его непонятную неловкость. – Это не вполне телефонный разговор… Это касается вашей семьи.

– У меня нет никакой семьи, – с заметным раздражением проговорила Татьяна. – Но, впрочем, вы меня заинтриговали. Ладно, я согласна, давайте встретимся сегодня после работы.

– Хорошо, – обрадовался Маркиз, – я буду ждать вас…

– Нет-нет, не нужно меня ждать! – Татьяна явно испугалась. – Давайте встретимся в семь часов в кафе «Гурман» на Чернышевской.

– Как я вас узнаю? – осведомился Леня.

– Я буду в бежевой дубленке с капюшоном.

– А я буду держать в руке журнал «Пульс».

В семь часов Леня сидел за столиком кафе «Гурман» и внимательно наблюдал за входом. Посетители входили один за другим, парами, реже поодиночке, но никого похожего на Татьяну Ильину пока не было. Основной контингент кафе составляла обеспеченная молодежь, по большей части студентки расположенного неподалеку медицинского института. Они набирали полный стол сладостей – о фигуре в их возрасте думать еще не приходилось – и сплетничали о преподавателях и однокурсниках.

В четверть восьмого Татьяны все еще не было, и Леня, чтобы не раздражать официантку, заказал кофе с ирландским сливочным ликером. Он понял, что Татьяна принадлежит к тем женщинам, которые считают хорошим тоном опаздывать на любую встречу, какой бы важной она ни была.

С этим приходилось смириться. Бороться с таким отношением к жизни так же бесполезно, как со стихийным бедствием. Леня отпивал кофе маленькими глотками и нервно барабанил пальцами по столу.

Дверь кафе в очередной раз открылась, и на пороге появилась невысокая и хрупкая, как подросток, девушка в бежевой дубленке с капюшоном. Резким движением головы она отбросила капюшон. По плечам рассыпались светлые рыжеватые волосы. Девушка окинула кафе взглядом и, заметив журнал «Пульс», которым помахал Маркиз, направилась к его столику.

Леня не понимал, что с ним происходит. Приближавшаяся к нему девушка не была красавицей – ни высокого роста и гордой стати фотомодели, ни ярких зеленых глаз, ни печати роковых страстей на челе; миниатюрная, худенькая, она вызывала непреодолимое желание защитить ее, приласкать, окружить заботой… от нее исходило чувство какой-то трогательной беззащитности. Где-то глубоко в Лениной подсознании зазвучал сигнал тревоги, но он звучал очень тихо, и Леня сделал вид, что совершенно не расслышал его.

– Это вы мне сегодня звонили? – звонким, как хрустальный колокольчик, голосом осведомилась девушка, легкой грациозной походкой подойдя к Лениному столу.

– Да, если вы – Татьяна Ильина-Остроградская.

– Просто Ильина, – поправила его девушка, трогательным жестом поправив светлые волосы. – Моя мама избавилась от второй половины фамилии, и мне это тоже ни к чему.

– А меня зовут Леонид, – представился Маркиз с непонятным волнением и помог Татьяне освободиться от дубленки.

– И чего же, Леонид, вы от меня хотите? – спросила девушка с некоторой растерянностью и недоверием.

– Во-первых, я хочу, чтобы вы выбрали, что будете есть. – Леня пододвинул Татьяне меню.

Быстро проглядев его, девушка заказала фруктовый салат, круассан с шоколадом и вишневый кофе. Едва официантка отошла от столика, она нетерпеливо взглянула на Маркиза:

– Я вас внимательно слушаю, Леонид. Надеюсь, вы пригласили меня по серьезному делу.

– Да, конечно. Вы знаете, что ваш прадед был известным ученым и путешественником?

– Да, что-то такое я слышала от матери.

– И знаете, наверное, что у него были три дочери, одна из которых – ваша бабушка…

Татьяна чуть склонила голову набок, от этого показавшись Маркизу еще более трогательной и беззащитной, и заинтересованно спросила его:

– Я так понимаю, что вы о моей семье знаете больше меня самой. Мы что – какие-нибудь дальние родственники? Признаюсь, этот разговор напоминает мне сцену из латиноамериканского сериала. Сейчас вы должны пустить скупую мужскую слезу и дрожащим от волнения голосом сообщить, что я – ваша сводная сестра, пропавшая в раннем детстве…

– Нет, мы с вами не родственники, – усмехнулся Маркиз.

– И слава Богу, – Татьяна потупилась, и на ее щеках выступили розовые пятна, еще больше подчеркнувшие бледность девушки, – потому что я о своих родственничках и слышать не хочу. Мама рассказывала мне, как приехала к ним и ей вежливо указали на дверь… Поэтому я даже не стала искать родню, когда перебралась в Петербург.

– Вы понимаете, Таня, ваша мама встретилась тогда не со своими родственниками, а с их соседкой по квартире, и та не поверила ей на слово. Ведь все считали, что вашей мамы уже нет в живых… Ваша прабабушка, Софья Николаевна ИльинаОстроградская ездила незадолго до войны в Улыбин, встретилась там с Алевтиной Егоровной Куренцовой, и та сказала ей, что Лариса, их общая внучка, умерла от скарлатины…

– Интересно, с чего бы Алевтине Егоровне скрывать от нее правду? – с робким недоверием спросила Татьяна.

Леня придвинулся к ней поближе, перегнулся через стол и ответил с удивившим его самого волнением:

– Мы сейчас можем только гадать, правды уже никто не знает, но, скорее всего, Алевтина Егоровна просто боялась за внучку… Ведь ее родители, ваши дедушка с бабушкой, были репрессированы, и Ларису, их дочь, вполне могли забрать из дома и отправить в какой-нибудь специнтернат или детдом. Вот Алевтина Егоровна и скрывала ее ото всех…

– Какие-то ужасы вы мне рассказываете, – проговорила Татьяна, опустив глаза и принимаясь за фруктовый салат. – Но я все-таки хочу понять – кто же вы все-таки и зачем пригласили меня сегодня.

Леня не мог отвести глаз от ее хрупких плеч, от трогательно склоненной шеи. Он понял, что сделает все, лишь бы этой беззащитной девушке никто не причинил вреда.

– Дело в том, – начал он, приняв неожиданное решение, – что некоторое время назад ко мне обратился австралийский гражданин Билл Лоусон, который попросил отыскать его родственников в России…

– А вы адвокат? – уточнила Татьяна.

– Нет, – улыбнулся Леня и не без гордости ответил, – скорее, что-то вроде частного детектива.

– Как интересно! – Глаза Татьяны зажглись детским любопытством. – Прямо как в кино! Надо же, первый раз в жизни вижу настоящего частного детектива! Как Эркюль Пуаро!

– У меня нет таких замечательных усов, – потупился Леня, млея от удовольствия.

– И что же, этот австралиец – мой троюродный дядюшка?

– Возможно, – голос Маркиза звучал не вполне уверенно, – во всяком случае, он хотел разыскать именно потомков знаменитого путешественника Ильина-Остроградского…

– Не такой уж он знаменитый! Большинство людей о таком путешественнике и слыхом не сдыхали!

– Ну это еще ни о чем не говорит! – Маркиз расправил плечи, красуясь перед своей новой знакомой. – Большинство людей и про Миклухо-Маклая никогда в жизни не слышали!

– Ну, это вы чересчур! Про МиклухоМаклая все слышали – как он жил среди папуасов… Даже кино такое было…

– Мы с вами отклонились от темы разговора. – Леня придвинулся еще ближе и покровительственно склонился над девушкой. – Короче, я навел справки и выяснил, что из потомков Ильина-Остроградского остались только двое – вы и ваша двоюродная тетка Елизавета Константиновна Денисова, дочь средней дочери профессора Марии Львовны.

– Вот радость-то! – насмешливо протянула Татьяна.

Не обратив внимания на ее интонацию, Маркиз продолжил:

– После того, как я сообщил господину Лоусону о том, что из его родственников имеетесь в наличии только вы и Елизавета Константиновна, он написал, что собирается в самое ближайшее время прилететь в Россию и непременно хочет встретиться с вами…

– А зачем разыскивает нас этот австралиец?

– Вот! – Маркиз выразительным жестом подчеркнул свою реплику. – Вы смотрите в корень! Билл Лоусон утверждает, что разыскивает родственников якобы для того, чтобы составить завещание в их пользу… в том случае, если найдет их достойными такого благодеяния, но…

Маркиз сделал эффектную паузу, и Татьяна, не дождавшись ее завершения, прервала его:

– Ну вот, как только начинается такой приятный разговор, так сразу возникает какое-нибудь «но»!

– И очень серьезное «но»! Я навел справки о господине Лоусоне и выяснил, что завещать вашему австралийскому дядюшке нечего. Его дела вовсе не так хороши, как он хотел бы изобразить! Ему не то что наследников искать – самому впору разжиться где-нибудь деньгами!

– Зачем же тогда он нас ищет?

– В последнем своем письме Лоусон попросил выяснить, есть ли у вас и у вашей тетушки старинные римские монеты. Три такие монеты Лев Михайлович Ильин-Остроградский незадолго до смерти прислал своим дочерям – каждой по одной, и наказал беречь их, как зеницу ока. Якобы эти монеты должны принести его потомкам счастье, – но только в том случае, если они будут держаться вместе. Господин Лоусон пишет, что одна такая монета досталась ему по наследству от бабушки, старшей дочери профессора, и он привезет эту монету в Россию. Он просит, чтобы вы так же принесли свои монеты, когда встретитесь с ним, – тем самым и подтвердив свое родство, и сразу создав между собой чувство родственной доверительности… Скажите, Татьяна, у вас есть такая монета?

Девушка подняла на него взгляд, полный подозрительности и явственного недоверия.

– Вот, оказывается, в чем дело! Сначала – разговоры о мифическом австралийском дядюшке, о наследстве, а кончается все вопросом, есть ли у меня золотая римская монета! Мне сразу следовало понять, что здесь что-то нечисто – бесплатный сыр бывает только в мышеловке!

– Не волнуйтесь! – воскликнул Маркиз. – Я очень хорошо понимаю ваши сомнения, но уверяю вас – вам совершенно нечего опасаться! Никто не покушается на вашу монету; господин Лоусон хочет только взглянуть на нее, убедиться, что вы эту монету сохранили. Впрочем, я наводил справки и выяснил, что монеты сами по себе не представляют большой нумизматической ценности. Я, со своей стороны, хотел бы выяснить, для чего Лоусону это нужно. Возможно, монеты содержат какую-то ценную информацию – причем только все вместе. В таком случае я хотел бы заставить Лоусона играть честно и разделить свою тайну с остальными наследниками – то есть с вами и вашей тетушкой…

– Почему я должна верить вам?

– А чем вы, собственно, рискуете?

Она взглянула на Леню испытующе, потом задумалась о чем-то, слегка прикусив губу.

– Все это очень и очень неожиданно. Я действительно мало чем рискую, потому что монета и вправду не слишком ценная, не раритет какой-нибудь. Тут вы правы. И тем не менее я вынуждена задать вам прямой вопрос: вам-то зачем все это надо? Если вы тот, за кого себя выдаете, то для чего вам посвящать меня в подробности всей этой истории? Ведь насколько я поняла, вас нанял Лоусон для выполнения работы, а вы пытаетесь помочь мне…

– Во-первых, Лоусон меня не нанимал, то есть нанял, но не заплатил еще ни цента, так что я ничем ему не обязан. Во-вторых, всегда приятно, когда торжествует справедливость. В-третьих, Лоусон хотел использовать меня, что называется втемную, а это, согласитесь, не многим нравится.

– Я вас поняла, – прервала Ленины излияния Татьяна. – Но согласитесь и вы: чтобы принять вашу версию, мне требуется некоторое время… Подумайте, как бы вы повели себя на моем месте? Я привыкла к мысли, что я совершенно одна, совершенно самостоятельна, привыкла рассчитывать только на саму себя, только на собственные силы.

Она сказала это спокойно, просто сообщила очевидный факт, но у Лени вдруг отчего-то сжалось сердце. Эта девушка не может, не должна быть одна! Она такая хрупкая, нежная и беззащитная, как может она существовать в современном жестоком, безжалостном мире!

В волнении Лене не пришла в голову простая мысль, что Татьяна Ильина уже как-то прожила в этом жестоком мире двадцать шесть лет без его помощи. И, судя по внешнему виду, прожила их не так уж плохо, по крайней мере ничего страшного с ней не случилось. Стало быть, в характере у нее были качества, позволившие ей, девушке из провинции, без всякой поддержки обжиться в Петербурге и найти довольно приличную работу… Но Леня видел трогательный профиль, нежную девичью шею, завитки рыжеватых волос…

– И вдруг появляетесь вы, – продолжала Татьяна, бросив на него короткий оценивающий взгляд, – и сообщаете, что у меня есть родственники, да не где-нибудь, а у черта на куличках, аж в Австралии… Даже если это правда, согласитесь, нужно время, чтобы к ней привыкнуть.

– Вы мне не верите, – Леня едва сумел скрыть обиду. – Ну что ж, сделаем так. До встречи с Биллом Лоусоном я познакомлю вас с вашей родственницей Елизаветой Константиновной Денисовой. Она так и живет в той же квартире, где жил ваш покойный прадед профессор Ильин-Остроградский. У нее много фотографий и памятных вещей. Она расскажет вам историю семьи. Монету можете не приносить, если боитесь.

– Я этого не боюсь, вы неправильно меня поняли, – Татьяна поднялась с места. – Просто эта монета – единственное, что у меня осталось от матери, мне не хотелось бы ее потерять.

– Я понимаю, – Леня задержал ее руку в своей, – я вас очень хорошо понимаю и постараюсь помочь.

Лола не находила себе места. Она бесцельно слонялась по квартире, перекладывая вещи с места на место и натыкаясь на животных. Когда она в четвертый раз наступила коту Аскольду на хвост, он взвыл негодующим мявом, чего, надо сказать, не позволял себе почти никогда.

– Извини, пожалуйста, Аскольд, – вконец расстроившись, обратилась к нему Лола, – я понимаю, что здорово надоедаю тебе, но сегодня у меня почему-то все валится из рук.

Аскольд поглядел на нее долгим пристальным взглядом и вдруг подошел и потерся об ноги.

– Дорогой, – растрогалась Лола, – ты не сердишься…

Она нагнулась и рискнула взять кота на руки. До сих пор он позволял такое только Маркизу и то считанные разы. Аскольд был серьезным, авторитетным котом, считал себя личностью и фамильярность в обращении с хозяевами не приветствовал. Собственно говоря, он и не признавал таких отношений – «кот и его хозяин». У кота не может быть никакого хозяина, он всегда сам по себе, тем более такой кот, как он, Аскольд. Эти люди, бесконечно слоняющиеся по квартире, его слегка раздражали, но приходилось терпеть, потому что они приносили откуда-то целые упаковки вкусной еды. Однако Маркиз раздражал его меньше других, Аскольд чувствовал в нем родственную душу и со временем почти привязался к нему. Сегодня же ему вдруг совершенно неожиданно захотелось показать Лоле, что к ней он тоже, в общем-то, неплохо относится. Уж очень девочка нервничает и мечется по квартире. Может, если ее приласкать слегка, то она перестанет мелькать перед глазами и даст наконец коту покой?

Лола с котом на руках села в кресло. Аскольд устроился поудобнее у нее на коленях и громко, басисто замурлыкал. Они посидели так некоторое время, не зажигая света.

В комнате быстро темнело.

«Что он так долго? – думала Лола. – Сколько можно разговаривать в кафе? А что это я так разволновалась? Ленька умеет убеждать женщин, ну если дело сорвется, так и черт с ним. Мне все равно оно подозрительно. Маркиз никогда раньше не подводил. Все будет хорошо и в этот раз…»

– Верно, Аскольд? – Она почесала кота за ушами.

Аскольд приоткрыл один глаз и поглядел очень серьезно и совершенно не сонно. От этого взгляда Лоле стало еще тревожнее.

И тут раздался Ленин звонок в дверь. Лола вздрогнула и вскочила с кресла, но еще раньше Аскольд оттолкнулся всеми четырьмя лапами, больно оцарапав Лолу когтями и стрелой ринулся в прихожую.

Едва открыв дверь Маркизу, Лола поняла, что скоро у нее наступят грандиозные неприятности. Незачем было нюхать воздух – Лола была уверена, что женскими духами от Леньки не пахнет. На этот раз все было гораздо серьезнее. С Маркизом что-то случилось, и тут не помогут дежурный скандальчик и кухонный тесак для разделки мяса.

– Привет, – излишне озабоченно и суетливо, на Лолин взгляд, сказал Леня. – А что это вы сидите в темноте? Электричество, что ли, в доме отключили? Аскольд, старина, не суйся под ноги, а то в темноте все кошки серы, как бы я на тебя не наступил!

Где-то в дальнем краешке сознания Лолы всплыла мысль, что Аскольд никогда раньше так не суетился, он вообще не давал себя труда подняться с насиженного места, если видел Маркиза. Значит, он тоже почувствовал неладное, раз ведет себя как Пу И.

Пу И-то дурачок, он ничего не понял, он сидит в спальне и дуется на Лолу за ее нежности с котом. Аскольду в тонком вопросе мужских чувств Лола доверяла куда больше.

Она включила свет в прихожей и убедилась, что дурные предчувствия ее не обманули. Ленька выглядел каким-то вздрюченным и обалделым. Мало того, если раньше, придя от бабы, он совершенно не скрывался и вел себя абсолютно естественно, то сейчас все было наоборот. Лола видела, что Маркиз старается взять себя в руки, но у него это плохо получается. Этото взволновало Лолу больше всего. Но следовало держаться как ни в чем не бывало и расспросить Леньку обо всем как можно более невинным и равнодушным тоном. Как-никак она настоящая актриса, у нее должно получиться.

– Как дела? – спросила она, сделав вид, что зевает. – Что-то ты сегодня припозднился…

– Да вовсе нет, – недовольно ответил он, – я же все-таки по делу с человеком разговаривал.

– Да, верно, это только кажется, что уже поздно, просто в это время года темнеет рано.

Леня невольно почувствовал в ее голосе какой-то подвох и пытливо посмотрел на Лолу, но глаза ее были невозмутимы и зеркально спокойны, как воды подземного озера.

– Так, что там с нашим делом? – напомнила Лола.

– Дело наконец выходит на финишную прямую! – объявил Леня фальшиво-жизнерадостным голосом. – Наша операция успешно вступает в свою решающую стадию!

– Вот как? – только и нашлась Лола. – Нельзя ли подробнее? Ты разговаривал с Татьяной Ильиной?

– Да, конечно.

– И чем же закончилась ваша столь долгая беседа?

– Я все ей рассказал.

– То есть?

– Я полностью ввел ее в курс дела – убедился, что у нее есть такая же монета, сообщил про австралийского родственника и про здешнюю бабулю, сказал, что мистер Лоусон – жулик и, надо полагать, хочет заполучить обе монеты… сказал, что хочу ей помочь…

– И она поверила? – удивленно перебила Лола. – Поверила, что Лоусон – жулик, а ты – кристально честный человек и совершенно бескорыстно хочешь ей помочь?

– Не совсем, – неохотно признался Леня после довольно продолжительного молчания.

Лола тоже молчала, напряженно размышляя.

Ленька, конечно, сделал глупость, когда выболтал первому попавшемуся человеку всю подноготную. Странно, раньше с ним никогда не случались такие припадки недержания речи.

– Почему, интересно, я должен обманывать честную женщину? – агрессивно начал Маркиз, поняв по Лолиному молчанию, что она совершенно не одобряет его поведения. – Мы же с тобой точно знаем, что Лоусон жулик, он хочет получить монеты, так почему же мы должны ему помогать? Денег он нам если и заплатит, то гроши!

– Если уж на то пошло, то почему мы вообще занимаемся такой ерундой! – Лола рискнула повысить голос. – Послать бы этого Лоусона с его липовым наследством подальше, да и всех делов!

– Мы должны ее защитить! – заявил Леня. – Защитить от посягательств этого австралийского мародера!

Вот как? Лоле очень не понравилось, как Маркиз расставил местоимения. «Мы должны ее защитить!» Что значит «мы»? Лола, например, никого не собирается защищать, кроме себя. Да еще Пу И, если это понадобится. И попугая. Остальные в силах сами о себе позаботиться. Лола открыла рот, чтобы высказать все это Леньке, но вовремя одумалась. Сейчас не стоит с ним ссориться, это ни к чему хорошему не приведет.

– Кого – ее? Кого ты имеешь в виду?

– Я имею в виду родственников профессора Ильина-Остроградского, – опомнился Маркиз. – Я не дам их обокрасть!

«Так-то лучше, – подумала Лола, – а то он думает только о своей прекрасной Татьяне, про Елизавету Константиновну совсем забыл. Если кого и нужно защищать, то ее».

Лола почему-то была уверена, что Татьяна Ильина и сама не даст никому себя обокрасть или еще как обидеть. Странно, она никогда не видела эту женщину, а уже успела составить о ней весьма определенное мнение…

– Что за человек эта Татьяна Ильина? – решилась она задать прямой вопрос. – Она тебе понравилась?

Казалось бы, простой вопрос. Но Маркиз, вместо того чтобы ответить прямо, вдруг надолго замолчал и уставился в пространство с отрешенным видом. Он вспоминал, как в кафе вошла хрупкая девушка, откинула капюшон дубленки, оглянулась по сторонам… Светлые волосы, серьезный взгляд. Голос звонкий, как колокольчик…

– Она… Она очень хрупкая на вид, и такая беззащитная… Она совсем одна на свете… – забормотал Леня.

«Так, – пронеслось в голове у Лолы, – приплыли…»

В это время кот, которому тоже все это надоело, раздраженно мяукнул и цапнул хозяина за руку.

– Аскольд, ты что, с ума сошел? – заорал Леня, глядя на глубокую царапину, сочащуюся кровью.

Кот гордо удалился на кухню, не повернув головы. Маркиз очнулся от мечтаний и заговорил нормальным человеческим голосом, сделав над собой заметное усилие:

– Татьяна – достаточно серьезно настроенная молодая женщина. Не скажу, что она поверила мне с самого первого слова, но я постарался ее убедить. Во всяком случае она согласилась пойти со мной к старухе Денисовой и побеседовать с ней о своей родне.

– А с самой-то старухой ты договорился? – не выдержала Лола. – Может быть, это она не захочет знакомиться с Татьяной. Хотя… ладно уж, я попробую ее уговорить.

– А вот этого не нужно! Ты вообще ни в коем случае не должна показываться им на глаза!

– Что ты имеешь в виду? – холодно осведомилась Лола. – Старушка знает меня, мы с ней можно сказать, дружим домами, точнее, собаками…

– Не придуривайся! – перебил Маркиз. – Если бабка узнает, что ты проникла в ее дом обманом, она просто выгонит нас. И ничего не получится. А так, предварительно позвонив, к ней прихожу я – респектабельный представитель австралийского родственника…

– В белом костюме… – серьезно вставила Лола.

– Можно и так, – задумчиво согласился Леня. – Хотя, наверное, это будет все-таки перебор… Да что ты мне голову морочишь, какой еще белый костюм? Сейчас же зима!

Лола резко крутанулась на пятках и выскочила из комнаты, чтобы Ленька не заметил выражения ее лица. У него совершенно пропало чувство юмора. Это уже серьезно!

В душе у Лолы уже давно звонил огромный пожарный колокол. Чтобы немного успокоиться, она выкурила на кухне ментоловую сигарету, причесалась и снова заглянула в комнату. Маркиз беседовал по телефону с Елизаветой Константиновной Денисовой.

– На завтра договорились, – сказал он, вешая трубку.

– Неужели бабуля тебе поверила? – ревниво спросила Лола.

– Легко! – Он пожал плечами. – Согласилась принять у себя, только вечером, когда соседи дома будут…

– То-то! – повеселела Лола. – Не получится у вас ограбить бедную старушку! Кстати, ты почту смотрел? Тебе два письма!

– Что же ты молчишь? Это же важно!

– Да ты мне слова сказать не давал! – возмутилась Лола. – Совсем голову заморочил со своей Танечкой!

Она тут же пожалела о своих словах, но Маркиз не услышал, он вперился в экран монитора.

Мистер Лоусон в своем послании назначал Маркизу встречу через два дня, в среду, в одиннадцать утра в холле отеля «Палаццо». Герр Лангман прислал более пространное письмо. Ему удалось, писал Лангман, выяснить, что Лоусон летит в Россию самолетом немецкой компании «Люфтганза», и, поскольку прямого рейса между Мельбурном и Санкт-Петербургом нет, Лоусон делает пересадку в Ганновере. Самолет прибывает во вторник, двадцать второго декабря в семнадцать часов. Он, Лангман, предположил, что прилетит в Россию Лоусон не один, а в сопровождении своего двоюродного брата, потому что тот сможет помочь ему в сложном, опасном и наверняка противозаконном деле. Однако в списках пассажиров самолета, которые Лангману удалось просмотреть из чистой любезности одного служащего компании Люфтганза, фамилии родственника Лоусона Лангман не обнаружил. Тем не менее любопытный герр Лангман сумел проникнуть в компьютер авиакомпании (опять-таки не без помощи того же любезного сотрудника «Люфтганзы») и с огромным интересом выяснил, что билеты на самолет Лоусон оплачивал своей кредитной картой. Так вот, самое интересное то, что этой же кредитной картой оплачен еще один билет на тот же самый рейс.

– Ничего не поняла, – пробормотала Лола, заглядывая через плечо Маркиза. – При чем здесь его кредитная карта?

– Дорогая! – Леня обернулся к ней с насмешливым удивлением. – Ты ведь достаточно долго жила в Европе, тебе это должно быть так же понятно, как самому Лангману! Или жизнь в России так губительно сказывается на твоих умственных способностях?

– Кажется, я где-то видела твой серый выходной пиджак от «Гуччи», – задумчиво проговорила Лола, – как ты думаешь, если Перришон нагадит…

– Только не это! – в ужасе воскликнул Маркиз.

– А тогда не выпендривайся, объясни по-человечески!

– Ну, ты ведь знаешь поговорку – деньги не пахнут? – начал Леня голосом зануды-преподавателя. – А кредитная карта – это как раз такие деньги, которые пахнут. Если влезть в компьютер фирмы, можно выяснить, с какой кредитной карты сняли деньги на авиабилет. Лангман именно это и сделал, и ему удалось выяснить, что наш австралийский дружок Лоусон оплачивал своей кредитной карточкой не один, а два билета до Санкт-Петербурга.

– То есть…

– То есть он летит к нам не один, а со своим двоюродным братцем, отличающимся криминальными наклонностями. А то, что братец официально не числится среди пассажиров самолета, только доказывает, что Лоусон везет его сюда не чемоданы носить и не с местными достопримечательностями знакомиться.

– Ладно, это я поняла, дальше смотри. Герр Лангман был настолько любезен, что прислал им по электронной почте вполне приличную фотографию мистера Лоусона. С экрана смотрел на Лолу довольно-таки симпатичный мужчина средних лет, волосы светло-русые, глаза голубые, лицо вытянутое, как у многих англичан, что называется лошадиное. Вид господин Лоусон имел здоровый и бравый. Рост его Лангман указал больше шести футов – высокий…

– С чего это ему о завещании вздумалось беспокоиться и наследников срочно искать? – усмехнулась Лола, рассматривая экран. – Кто же такому загорелому здоровяку поверит?

Портрета двоюродного брата у Лангмана не оказалось. Но зато было исчерпывающее и очень подробное описание внешности. Братишка тоже был высок – ростом шесть футов три дюйма по английской системе мер, волосы тоже светлые, но чуть с рыжиной, глаза голубые. В общем, братья были похожи, только по сравнению с Лоусоном его криминальный кузен был гораздо шире в плечах. Руки и ноги крупные, размер ботинок восьмой, что примерно соответствует нашему сорок четвертому. Кожа на лице грубая и обветренная, как у моряка…

– Или монтажника-высотника, – фыркнула Лола. – Отличное скрупулезное описание, вполне в духе Лангмана.

– Ты еще в конце не прочитала, – усмехнулся Маркиз.

В завершение подробного описания герр Лангман сообщал, что в основании шеи, ближе к левому плечу, у описываемого субъекта имеется шрам, полученный в австралийской тюрьме во время драки. Кто-то из сокамерников приложил его ножом. Шрам этот незаметен из-за ворота свитера или рубашки, но в результате ранения у субъекта образовался нервный тик – время от времени он дергает шеей, как будто этот самый ворот ему здорово тесен. Этот нервный тик фигурирует в картотеке Интерпола в качестве его особой приметы.

– Ух! – Лола отвела глаза. – Ну и описание! Как живого этого типа перед глазами вижу, ночью со сна покажи – сразу узнаю! Как родной стал!

– Это очень хорошо, – кивнул Маркиз, – потому что тебе придется за этими братьями следить в аэропорту. Во вторник будем встречать их с самолета из Ганновера.

«Очень хорошо. Выходит, в кои-то веки и я для чего-то понадобилась», – подумала Лола.

«Ну ладно же, – думала Лола, во вторник утром, топчась на холоде возле дома Елизаветы Константиновны, – посмотрим, как у вас, господин Маркиз, получится вывести меня из игры. Надо же такое придумать – старуху он берет на себя! Значит, прелестная Танечка, если узнает, что у симпатичного сыщика есть молодая и красивая компаньонша, может потерять к нашему Ленечке доверие. Кстати, с чего он взял, что она ему доверяет? Так или иначе на старуху им полностью начхать – Леньке, потому что он совсем потерял голову, а этой мымре – потому что она привыкла жить одна, думать только о собственных интересах и рассчитывать только на себя. И для чего ей сейчас нужна какая-то нищая старуха? Взять с нее нечего кроме комнаты в коммуналке – в общем, сплошная головная боль. Да и родня-то так себе – двоюродная тетка, седьмая вода на киселе… Нет, я больше чем уверена, что Татьяна не испытывает к старухе никаких родственных чувств».

Из-за пазухи раздался еле слышный стон.

– Потерпи Пу И, так надо, – строго сказала Лола, – скоро они выйдут. Старуха точна, как кремлевские куранты.

Пу И застонал громче.

– Нечего охать! – прикрикнула Лола. – Ты хоть в тепле сидишь, а я все себе уже отморозила.

Наконец дверь парадной распахнулась, и оттуда выскочила Дези. Лола резко повернулась и пошла в сторону знакомого пустыря, но Дези, эта противная собака, вероятно, учуяла Пу И. Она припустила за Лолой, громко тявкая. Пришлось остановиться.

– Дези, девочка! – фальшиво изумилась Лола. – Откуда ты тут взялась? Неужели ты одна?

– Мы здесь живем, – послышался голос Елизаветы Константиновны. – Вы, Оленька, разве забыли? А вы что тут делаете?

Тон вопроса был несколько необычен для старухи. Обычно она говорила ровным доброжелательным голосом и приветливо улыбалась. Сейчас же она смотрела на Лолу чуть снисходительно, и в голосе ее проскальзывали саркастические нотки.

– Мы гуляем, – Лола вытащила из-за пазухи упирающегося Пу И и поставила его на снег.

Песик посмотрел на нее с немым укором и отдался во власть Дези.

– Что-то я запамятовала, – заговорила старушка, взяв Лолу под руку и направляясь к пустырю, – где вы сказали, вы живете? В каком доме?

– Вон в том, – махнула рукой застигнутая врасплох Лола.

– А в какой квартире? В семнадцатой?

– В двадцать второй, – усмехнулась Лола.

Она остановилась и внимательно посмотрела на старуху.

– Что случилось, Елизавета Константиновна? Вы сегодня какая-то не такая, как всегда.

– Видите ли, в чем дело, Оленька, – спокойно заговорила старуха, – я прожила в этом районе всю жизнь. И знаю тут всех и вся. Поименно могу назвать всех, кто живет в окрестных домах. Разумеется, сейчас много новых жильцов, но тем более они заметны среди нас, старожилов. А самое главное – Пу И. Очень красивая и приметная собачка, редкой породы. Сколько раз в день вы с ней гуляете?

– Три… ну два.

– Вот видите! – обрадовалась старушка. – Я навела справки и никто – можете себе представить, никто – никогда не видел вас с собачкой в этом районе! А уж такого милого песика мои старушки никак не пропустили бы! Из чего я сделала вывод, что вы…

– Вы не из этого сделали свои выводы, – невесело усмехнулась Лола, – вернее, не только из этого. Итак, что вы теперь собираетесь делать – сдать нас с Пу И в милицию?

– С чего вы взяли? – искренне удивилась старуха. – Вы мне ничего плохого не сделали.

– Правильное решение, – одобрила Лола. – Тогда давайте зайдем снова в то кафе и откроем наши карты. Разговаривать на морозе я не в состоянии.

– Детки! – закричала старуха собакам. – А ну быстро идем в кафе! Пирожные есть!

Собаки не заставили себя упрашивать.

– Я сегодня ночь не спала, все думала, – начала старушка, с удовольствием отхлебнув горячего ароматного кофе, – сначала, когда ко мне явились гости, я была так удивлена, что растерялась даже. А потом в тишине, прокрутила в голове все последние события и многое поняла.

– Что же вы поняли?

– А поняла я, например, то, что вы не та, за кого себя выдавали. Дело в том, что тот молодой человек, что приходил вчера ко мне домой, очень связно и правдоподобно рассказал историю нашей семьи. Ему якобы сообщил ее австралийский родственник, этот мистер…

– Билл Лоусон, – подсказала Лола.

– Я помню, – заметила старуха. – Так вот, этот молодой человек очень подробно рассказывал мне все об Анне, а также упомянул некоторые вещи, которые Анна, простите, знать не могла. Некоторые подробности про деда я выяснила гораздо позднее, я ведь специально занималась исследовательской работой, в архивы ходила… Леонид же рассказывал так, как рассказывала бы я сама, если бы пришлось пересказывать историю семьи. И я поняла, что он слышал это от вас, больше никто не мог ему сообщить. Я не виню вас, дорогая, вам не пришлось тянуть из меня информацию клещами. Я сама вывалила вам все, что знаю о семье. Это, знаете, мой конек, могу говорить на эту тему неприлично долго… Для каких-то своих целей вы подстроили знакомство со мной, воспользовались удобным случаем, привлекли к соучастию своего очаровательного песика…

– Надеюсь, вы не думаете, что я специально наняла того бордосского дога, чтобы он напугал Дези? – возмутилась Лола.

– Что вы! – улыбнулась старушка. – Я же вижу – вы любите собак. И Пу И такой симпатичный…

– Елизавета Константиновна, – взволнованно заговорила Лола, – честное слово, мне очень неприятно было вас обманывать, но поверьте, вам не сделают ничего плохого!

«Так-то, Маркизушка, – думала она, – распустил небось хвост перед Танечкой, не следил за своей речью, думал, как бы покрасоваться, вот старуха тебя и рассекретила…»