Династия Цин. Закат Китайской империи

Глава 11. Император Тунчжи и его мать, вдовствующая императрица Цыси

В дворцовой канцелярии будущую мать наследника престола записали как «женщину из рода Нара», не упомянув ее конкретного имени. Звали ли ее Син и имела ли она в детстве какие-то прозвища, достоверно неизвестно, так что проще будет называть ее именем, под которым она вошла в историю, – Цыси. Это имя она выбрала себе сама[131], «Милосердная и Ниспосылающая Счастье» под именем вдовствующей великой императрицы. Это имя ей присвоили для выражения почтения к августейшей особе, а означает оно «Благожелательная и веселая».

Благородство рода не является гарантией благополучия. В свое время прадед Цыси служил в императорском казначействе, где был одним из отвечавших за хранение серебра. В начале правления императора Даогуана в казначействе обнаружилась огромная недостача в девять миллионов лян серебра, которую распределили между всеми ответственными, включая и тех, кто уже успел умереть. Так на деде Цыси, служившем в Ведомстве наказаний, повис непосильный долг, размером более сорока тысяч лянов. По прошествии некоторого времени дед оказался в тюрьме, где должен был пребывать до тех пор, пока долг не будет выплачен его сыном – император был самым строгим из всех кредиторов своего государства. Отец Цыси смог выплатить бо́льшую часть долга, но семье пришлось жить в режиме строгой экономии. Цыси, как старшая дочь, помогала родителям, чем могла, а умела она только вышивать, но в такой ситуации, когда каждый цянь на счету, продажа вышивок была для семьи хорошим подспорьем. Невзгоды, перенесенные в детском возрасте, закаляют характер и учат рассчитывать на собственные силы. Юная Цыси хорошо усвоила урок, преподанный ей жизнью.

Императрица Цыань, официальная супруга императора Сяньфэна, не рожала детей (возможно, что и не по своей вине), так что у всех наложниц и супруг императора был шанс на возвышение, связанный с рождением преемника. Демонизация образа императрицы Цыси как жестокой узурпаторши привела к появлению множества легенд, в которых она выступает в неприглядном свете. Например, стоило какой-то императорской наложнице почувствовать себя беременной, как Цыси посылала ей угощение с ядом. А еще ходили слухи, будто на самом деле Цзайчуня родила служанка по имени Чуин, убитая по приказу Цыси сразу же после родов, но реалии поздней цинской эпохи с ее чрезмерно раздутым придворным штатом потребовали бы участия в этой подмене большого количества людей, что вряд ли бы могло обеспечить сохранение тайны. Неудивительно, что у Сяньфэна были проблемы с появлением наследника, поскольку опиум снижает подвижность сперматозоидов и длительное его употребление может сделать мужчину бесплодным. Но если уж предполагать обман, то скорее можно предположить, что Цыси забеременела от другого мужчины (это было не так уж и сложно) и, на свое счастье, родила мальчика. Но достоверных данных об этом у нас нет, так что будем считать Цзайчуня сыном Сяньфэна и потомком Нурхаци-основателя. Кстати говоря, сведения о том, что именно Цыси приучила Сяньфэна к употреблению опиума, не соответствуют действительности, поскольку император употреблял наркотик еще до своего вступления на престол.

В литературе часто можно встретить упоминания о том, как Цыси старалась привлечь внимание императора, когда тот гулял в саду, своим пением. Возможно, подобные попытки имели место, поскольку из придворных записей известно, что в течение первых двух лет своего пребывания в гареме Цыси не пользовалась вниманием своего царственного супруга. Однажды она рискнула обратить на себя внимание Сяньфэна, подступив к нему с советами, касавшимися борьбы с восставшими тайпинами, но получила совсем не то, чего ожидала, – император разгневался и приказал императрице Цыань заняться воспитанием дерзкой наложницы. Жизнь Цыси буквально повисла на волоске, но ей удалось расположить императрицу к себе, причем настолько, что та поспособствовала повышению Цыси в ранге и, видимо, не без ее протекции Цыси наконец-то попала на императорское ложе и 27 апреля 1856 года родила сына, которого назвали Цзайчунем. Императрицей за это Цыси Сяньфэн не сделал, поскольку находился под определенным влиянием Цыань, которая вела себя безупречно и не давала повода для лишения ее титула, но возвысил до ранга благородной супруги. Таким образом, Цыси заняла в придворной женской иерархии второе место после императрицы Цыань, которую она почтительно называла «старшей сестрой», несмотря на то что императрица была на полтора года моложе. Что же касается происхождения, то род Ниохуру, относящийся к Желтому знамени с каймой, стоял в иерархии Восьми великих маньчжурских родов выше рода Нара, но это в данном случае особого значения не имело. Важно было то, что Цыань была императрицей, а Цыси – матерью наследника престола.

Если муж похож на слизня, то жене приходится быть Гуань Юем – Цыань и Цыси достигли при дворе определенного влияния и продолжали оставаться союзницами, особенно с учетом того, что для подтверждения права Цзайчуня на наследование престола он был усыновлен императрицей Цыань. Образованная и умная Цыси постепенно завоевала доверие своего беспутного супруга, и он стал поручать ей некоторые государственные дела. При всей своей неприспособленности к правлению, император Сяньфэн понимал, что не следует передавать все полномочия в одни руки, а может, кто-то из близкого окружения внушил ему эту мысль. Помимо Сушуня у императора было еще несколько фаворитов, главные из которых впоследствии станут членами регентского совета при его сыне, а некоторые полномочия были у Цыси и Цыань. Иногда, анализируя расклад, сложившийся при дворе в период правления Сяньфэна, можно предположить, что император был не так уж и глуп, хотя бы по части удержания власти в своих руках. Впрочем, большинство историков склонны приписывать все более-менее разумные поступки императора Сяньфэна влиянию императрицы Цыань и благородной супруги Цыси.

Тандему двух императорских жен противостояла клика сановников во главе с известным нам Сушунем и принцем Цзайюанем из дома Айсингьоро, который в правление императора Сяньфэна занимал ряд ключевых должностей, например – был командующим императорской гвардией. Если придерживаться современного деления на консерваторов и сторонников прогресса, то императорские жены относились ко вторым, поскольку выступали за перемены, а клика Сушуня стояла на консервативных позициях и не считала нужным проводить какие-либо реформы – император могуществен, империя несокрушима, а с «заморскими варварами» мы как-нибудь разберемся.

Возможно, императору Сяньфэну казалось, что, создав «противовес» в виде утверждения постановлений регентского совета Цыань и Цыси, он обеспечил стабильность правления своего преемника, но на деле все вышло наоборот: возникла острая конфронтация между принимающими решения и утверждающими их. Кстати говоря, помимо указа о назначении регентского совета, умирающий император издал еще один указ, запрещавший Цыси вмешиваться в дела правления, когда ее сын станет совершеннолетним. Принято считать, что этот указ был издан под нажимом Сушуня, который сначала хотел заставить Цыси совершить самоубийство, чтобы служить супругу в загробном мире, а когда понял бесперспективность этой затеи, попытался хотя бы ограничить ее права.

Давайте вспомним притчу о могучем тигре, который провозгласил себя правителем животных, но не заметил, как к нему подкралась змея… Двум вдовствующим императрицам не составило труда разделаться со своими оппонентами, и, как принято считать, ведущую роль в этой расправе играла Цыси, сумевшая привлечь на свою сторону младшего брата покойного мужа принца Гуна, шестого сына Даогуана, рожденного монгольской наложницей из рода Борджигин. Князь Гун, он же – Айсингьоро Исинь, не был включен братом в состав регентского совета и потому опасался утратить свое влияние при дворе, а может, и саму жизнь. Так сложился триумвират, которому предстояло долгое время определять судьбу Цинской империи. В анналы истории принято вписывать имена победителей, поэтому время правления триумвирата обычно считают частью правления Цыси. Но не все было так просто и так однозначно…

Что же касается князя Гуна, то император Сяньфэн на протяжении всей своей жизни видел в нем потенциального конкурента, и эти опасения подогревались слухами о том, что в свое время император Даогуан всерьез обдумывал возможность передачи власти шестому сыну.

Прежде всего, триумвирату нужно было разделаться с регентским советом, позиции которого были весьма крепкими – вспомним, что Сушунь принадлежал к дому Айсингьоро, а еще в совет входил принц Цзайюань. Был в совете и еще один представитель правящего дома – принц Дуаньхуа, потомок племянника Нурхаци. Те, кто захотел бы сделать ставку на победителя в придворной борьбе, скорее всего поставили бы на регентский совет… и проиграли бы.

В ноябре 1861 года заговорщики начали действовать. Цыси привлекла на свою сторону не только князя Гуна, но и большое количество придворных – эта великая женщина умела разбираться в людях и нравиться им. Повод для того, чтобы разделаться с регентами, долго искать не пришлось – их, как высших сановников покойного императора, обвинили в небрежности и легкомыслии во время переговоров с «заморскими варварами», следствием чего стало бегство императора Сяньфэна из столицы. До кучи добавили и разных других обвинений, которым мы сейчас уделять внимания не станем, поскольку нам важны не обвинения, а результат. Триумвират победил. Сушунь лишился своей многомудрой головы, а принцы Цзайюань и Дуаньхуа получили узкие полоски белого шелка (нечто вроде шарфов), на которых они повесились, чтобы избежать нарезания на куски. Казни линчи для всех троих требовал принц Гун, изрядно настрадавшийся от произвола родственников в правление старшего брата, но Цыси проявила милость к побежденным, заменив страшную смерть на менее мучительную, и не подвергла казни их родственников, как полагалось при обвинении в государственной измене. Скажем сразу и со всей определенностью: эта достойная женщина не была тем кровожадным монстром, которой ее часто пытаются выставить. Как правительнице ей не раз приходилось принимать сложные решения, но по возможности она старалась поступать милостиво, гуманно. Дело было не столько в гуманности, сколько в мудрости – не следует создавать лишних врагов, особенно если ты сама не принадлежишь к правящему дому Айсингьоро, а являешься «всего лишь» матерью императора. К тому же позиции Цыси как матери императора были не очень-то крепкими, поскольку ее сына усыновила императрица Цыань…

Но умный человек сумеет найти выход из любых обстоятельств и обратит на пользу даже свои поражения. Так, например, оплошность Цыси, рискнувшей не вовремя сунуться с советами к своему супругу, обернулась для нее установлением хороших отношений с императрицей Цыань.

Устранив со своего пути регентский совет, две императрицы и один князь начали вершить государственные дела от имени несовершеннолетнего императора. Сначала новому императорскому правлению был присвоен девиз Цисян («Благополучное и счастливое [правление]»), но очень скоро его заменили на Тунчжи («Совместное правление»). Император Тунчжи не имел склонности к учению, характер имел неуживчивый и упрямый, а когда подрос, стал предаваться распутству с такой охотой, которая невольно наводила на мысль о том, что император Сяньфэн был его настоящим отцом – от фениксов не родятся цилини[132].

К слову будь сказано, на момент избавления от регентского совета Цыси было двадцать пять лет, а императрице Чжэнь шел двадцать четвертый год. В наше время в этом возрасте только начинают настоящую взрослую жизнь, но в XIX веке люди взрослели рано.

История жизни императрицы Цыси настолько ярка и обильна событиями, что рассказ о ней запросто может растянуться на целую книгу, так что мы будем вынуждены уделять внимание только самому важному, чтобы не выйти за рамки нашего повествования.

Великий князь Гун в силу своего происхождения и своих предрассудков был сторонником жесткой политики по отношению к «заморским варварам», и переубедить его не смогла даже печальная судьба дворцового комплекса Юаньминъюань, недвусмысленно намекавшая на то, что нечто подобное может произойти и с Запретным городом. А вот Цыси, будучи свободной от оков традиционалистского мышления, рассматривала правильно организованное сотрудничество с западными державами как благо для Цинской империи (ключевые слова – «правильно организованное»). Открытость для внешнего мира обещала процветание и приток денег в казну, которая к концу правления императора Сяньфэна уподобилась пустоте Уцзи[133]. Расклад был таков: императрица Цыси принимала решения, которые утверждались ее «старшей сестрой», а затем исполнялись великим князем Гуном. Домыслы относительно того, что ведущую роль в триумвирате играл князь Гун, не имеют веского подтверждения – определенным влиянием он, как дядя императора, конечно же, пользовался, но оно не могло перевесить влияния обеих императриц. Да и вообще, как это часто бывает, каждый член триумвирата сам по себе не мог доминировать, доминировал союз двоих против третьего.

Одно из преимуществ императрицы Цыси заключалось в том, что она активно привлекала к делам правления способных людей, в первую очередь придавая значение личным качествам, а не знатности происхождения. С одной стороны, такая политика позволила ей сформировать эффективный аппарат управления государством, а с другой – все ее назначенцы были преданы своей благодетельнице, являвшейся основой их благополучия. «Тот, кто хочет победить, должен помнить о главном, но притом не упускать из виду мелочи», – учил Сунь-цзы. Цыси всегда уделяла внимание мелочам.

Осенью 1872 года шестнадцатилетний император Тунчжи взял в жены дочь высокопоставленного сановника из маньчжурского рода Арутэ, относящегося к Желтому знамени с каймой, а заодно принял в свой гарем двух наложниц. По мнению императора, он отныне был способен к самостоятельному правлению, но обе вдовствующие императрицы настояли на том, чтобы опека закончилась в заранее установленный срок – в феврале следующего года, когда начнется новый год[134].

«Хороший правитель ищет опору в людях, а не в своем происхождении», – сказал когда-то великий мудрец Мо-цзы[135]. Цыси умела находить опору не только в собственных подданных, но и в «заморских дьяволах», например – в американском авантюристе Фредерике Таунсенде Уорде, который начал с борьбы с тайпинами в качестве наемника, а затем стал командиром Всегда побеждающей армии в чине чиновника третьего ранга, высшем для «варвара». Всегда побеждающая армия, в рядах которой служило около двух с половиной тысяч человек, сыграла важную роль в разгроме тайпинов, а сам Уорд умер в сентябре 1862 года от раны, полученной в одном из сражений. В честь заслуг Уорда перед империей Цин по приказу Цыси построили храм – невиданная честь для «заморского варвара».

Цыси сыграла ведущую роль в подавлении тайпинского восстания – она изыскивала средства, назначала на должности военачальников, принимала меры для улучшения положения подданых, чтобы те не поддерживали повстанцев, и т. д. Восстановив в империи спокойствие, Цыси получила важный «бонус» в виде доверия цинской знати, которая именно в ней видела реальную правительницу империи. Однако укрепление позиций Цыси пока еще не ослабляло позиции вдовствующей императрицы Цыань, которая крепко держала в своих изящных руках нити дворцовых интриг, обеспечивая «гармоничное равновесие». В глазах же основной массы подданных, которым дворцовые реалии были неведомы, правителем империи выглядел великий князь Гун.

Отношения с князем Гуном складывались у Цыси непросто. С одной стороны, они относились друг к другу с уважением – Цыси видела в Гуне единомышленника, а он восхищался ее умом. Придворные традиции требовали, чтобы императрицы и вообще все императорские жены общались с мужчинами через желтую ширму, но в отношении князя Гуна Цыси очень скоро перестала соблюдать эту условность. Кроме того, вскоре после восшествия императора Тунчжи на престол, Цыси инспирировала издание указа, по которому великий князь Гун, а также еще четверо дядей императора освобождались от обязанности исполнять перед вдовствующими императрицами ритуал коутоу во время будничных встреч. То была рука дружбы, протянутая старшим принцам дома Айсингьоро, но, как это часто случается, доброе намерение возымело обратный эффект – великий князь Гун возомнил о себе невесть что и перестал выказывать Цыси должное почтение. Более того, он начал вести себя по отношению к ней покровительственно, на правах мужчины и главы правящего дома, к которому Цыси принадлежала лишь «боком», вследствие брака с императором. Дошло до того, что в 1865 году Цыси грубо прогнала князя Гуна прочь и собственноручно написала указ, осуждавший его самонадеянное и высокомерное поведение. На некоторое время старые порядки вернулись – князь Гун падал на колени перед ширмой, из-за которой с ним общалась Цыси, и совершал должное количество поклонов. Решив, что урок преподан хорошо, Цыси вернула Гуну и его братьям отобранную привилегию. Этот урок, помимо Гуна, усвоили все придворные – тигрица показала зубы и дала понять, что относиться к ней нужно почтительно. Для Цыси эта «расстановка приоритетов» имела очень важное значение, поскольку она считалась «младшей сестрой» вдовствующей императрицы Цыань, хотя на самом деле играла в правящем триумвирате ведущую роль.

Противоречия внутри триумвирата обострились в 1869 году, когда князь Гун, поддерживаемый вдовствующей императрицей Цыань, приказал казнить главного придворного евнуха Ань Дэхая, одного ближайших наперсников Цыси. Некоторые историки на основании косвенных данных склонны считать Аня любовником вдовствующей императрицы. Ничего удивительного в этом нет, ведь отсутствие естества не лишает мужчину возможности доставлять женщине удовольствие другими способами. Императрица Цыси находилась в расцвете лет, здоровье у нее было хорошее, так что потребность в мужском внимании явно имела место.

Летом 1869 года Цыси отправила Аня в Сучжоу[136] надзирать над закупками шелка для придворных нужд. Непонятно, чем был вызван этот шаг – то ли необходимостью удалить Аня на некоторое время из столицы, поскольку у того разгорелся конфликт с великим князем Гуном, то ли желанием доставить своему любовнику (если Ань был им) удовольствие от путешествия по Великому каналу.

Согласно традиции, принявшей характер закона, евнухам запрещалось покидать столицу, поэтому цинские сановники сочли поездку Аня возмутительной и дикой, несмотря на то что она совершалась по приказу вдовствующей императрицы Цыси. Надо сказать, что Ань во время плавания по каналу вел себя не очень-то разумно и совсем не сдержанно – привлекал внимание окружающих роскошными одеждами и шумами празднеств, да вдобавок плыл под одним из императорских флагов с изображением золотого трёхлапого ворона Саньцзуняо[137]. Путь лежал через провинцию Шаньдун, наместник которой по имени Дин Баочжэнь в свое время по настоянию Аня был оштрафован на крупную сумму. Дин приказал взять Аня и его сопровождающих под стражу и в таком позорном состоянии отправил их обратно в столицу.

Великий князь Гун и его брат великий князь Чунь (Айсингьоро Исюань) настаивали на казни Ань Дэхая и его ближайших помощников. Вдовствующая императрица Цыань, для которой Ань был все равно что застрявшая в горле кость, поддержала это решение, и Цыси была вынуждена уступить, поскольку в сложившейся ситуации спасти Аня было невозможно. Для того чтобы ее уступка не выглядела как предательство, было придумано сообразное объяснение: якобы во время вынесения Аню приговора Цыси смотрела оперное представление, во время которого просила ее не беспокоить, а к тому времени, как представление закончилось, Ань Дэхай и шестеро его приближенных уже лишились своих голов. Правда, гладким образом дело не обошлось, известно, например, что один из евнухов, дерзнувший обвинить Цыси в гибели Аня, был задушен по ее приказу.

Отношения Цыси с великим князем Чунем, который не входил в правящий триумвират, но пользовался при дворе большим влиянием, осложнились из-за разногласий по вопросу отношения к «западным варварам». В свое время князь Чунь был одним из наиболее рьяных сторонников Цыси, поскольку видел в ней приемлемую альтернативу Совету восьми регентов, которые не смогли оказать достойного отпора «заморским варварам», подвергли империю позору и сократили дни императора Сяньфэна, который так и не смог оправиться от потрясения, вызванного бегством из столицы. Чунь надеялся на то, что Цыси сможет отомстить западным державам за все перенесенные по их вине унижения, не понимая заведомой бесперспективности нового обострения отношений: несмотря ни на что многие представители цинской знати продолжали верить в несокрушимое могущество империи Цин. Цыси же была нацелена на сотрудничество с западными державами и считала, что полезнее будет учиться у них, нежели воевать с ними.

В начале 1869 года, за семь месяцев до казни Ань Дэхая, князь Чунь подал Цыси доклад с требованием об изгнании всех «западных варваров» и возврата к политике «закрытых дверей». Доклад, содержавший развернутый план действий по «закрытию дверей», носил резкий, ультимативный характер – князь Чунь обвинял императрицу в недостаточном почтении к памяти покойного супруга, который «окончил свои дни с болью в душе». Цыси, не желавшая нового обострения международных отношений, поступила очень мудро, предоставив принятие решения высшим сановникам, большинство которых хотело мира, а не войны. Предложения Чуня были отклонены, и ему пришлось с этим смириться, но отношения между ним и Цыси испортились навсегда, и первой жертвой этого стал несчастный Ань Дэхай.

Потерпев неудачу в попытке «надавить сверху», великий князь Чунь решил действовать снизу и спровоцировал в июне 1870 года беспорядки в Тяньцзине. Поводом к беспорядкам послужили слухи о том, что монахини приюта, открытого французскими католиками, похищают китайских детей и вырезают у них глаза и сердца, которые «заморские варвары» поедают для укрепления организма. Были убиты французский консул Анри Фонтанье и еще более двадцати иностранцев, а также около сорока китайцев-католиков. Церкви, церковно-приходские школы и приюты были сожжены… Проведенное расследование установило, что организатором беспорядков стал военачальник Дачжан Чэнь, один из приближенных князя Чуня. Чунь к тому времени успел склонить на свою сторону многих сановников, напирая на то, что сейчас, когда с тайпинами покончено и империя прочно стоит на ногах, настало время для отмщения «заморским варварам». Кроме того, сановники хорошо понимали, что от искры Тяньцзинского инцидента может вспыхнуть вся страна, поскольку негативное отношение к иностранцам царило повсюду. Если бы Цыси выступила в защиту «заморских варваров» и потребовала наказать зачинщиков беспорядков, то утратила бы все свое влияние, поэтому ей пришлось пойти на хитрость. Императрица призналась, что они с ее «старшей сестрой» императрицей Цыань горят желанием отомстить, но считают нужным отложить изгнание иностранцев до совершеннолетия императора, в конце концов, война – это мужское занятие. Для того чтобы промедление не выглядело бы как упрямство или уловка, Цыси доверительно призналась сановникам, что они со «старшей сестрой» пребывают в растерянности и не понимают, что нужно делать…

От французов тоже исходила опасность. Французский посол требовал наказания тяньцзинских погромщиков, но Цыси, как уже было сказано, не могла этого сделать. Для того, чтобы подстегнуть цинское правительство к «правильным действиям», французские канонерки сделали несколько выстрелов по фортам Дагу, что в сложившейся ситуации было совершенно ни к чему. Положение спас сановник Ли Хунчжан, назначенный за свои старания наместником Чжили[138] (так в те времена назывались земли в современной провинции Хэбэй, которые из-за своей близости к столице находились в прямом подчинении императору). Компромиссный план, предложенный Ли, состоял в том, что несколькими наиболее активными погромщиками нужно пожертвовать ради успокоения западных держав, но наказание не должно приобретать массового характера, чтобы не спровоцировать новые беспорядки. Нанесенный французам ущерб был компенсирован из императорской казны по принципу «яшма за глину»[139], а сановника Чунхоу, бывшего наместника Чжили, который пытался защищать иностранцев от погромщиков, направили в Париж с заверениями в дружбе и готовности к примирению. Франция с июля 1870 года воевала с Пруссией и не была расположена к ведению боевых действий на востоке, поэтому французское правительство с готовностью пошло на мировую.

Великий князь Чунь, поддерживаемый вдовствующей императрицей Цыань, продолжал настаивать на наказании «заморских варваров». В начале 1871 года он подал Цыси новый доклад-ультиматум, гораздо более резкий, чем первый, и начал обвинять великого князя Гуна в «измене долгу» и раболепстве перед «заморскими варварами», то есть на деле – перед императрицей Цыси. Реваншистские взгляды обеспечили Чуню большую популярность в обществе, что, в сочетании с поддержкой императрицы Цыань делало его неуязвимым, а кроме того, после смерти принца-регента Цзайюаня к Чуню перешла должность командующего дворцовой гвардией (по поводу распределения ролей при дворе можно вспомнить выражение: «Командующий гвардией держит двор за руки, а главный евнух – за горло»).

Ситуацию, сложившуюся при дворе в 1871 году, можно охарактеризовать как «затишье перед бурей». Противоборствующие группировки вели подковерную борьбу в ожидании перехода власти от императриц-регентш к императору Тунчжи, который уже начал демонстрировать свою готовность к правлению.

При дворе о юном императоре сложилось нелестное мнение. Успехами в учебе он похвастаться не мог – при виде книг им овладевала паника, в суть прочитанного он не проникал, суждения выносил поверхностные, а стихи писал неумные и нескладные[140]. Сидению над книгами император предпочитал оперные представления, чередуя роль зрителя с ролью участника (еще одна черта, роднившая его с отцом). Известно, что Цыси выражала беспокойство по поводу неспособности сына связно излагать свои мысли. В дневнике главного императорского наставника Вэна Тунхэ содержится много горьких записей, посвященных нерадивости и глупости его царственного воспитанника. «Что нам делать? Что нам делать?» – в отчаянии спрашивал себя Вэн, но ответа на этот вопрос дать не мог. Тунчжи относился к Вэну неприязненно, но был весьма расположен к наставнику по имени Ван Цинци, который пытался всячески угождать императору вплоть до организации тайного посещения борделей за пределами Запретного города (обзаводиться женами можно было только с наступлением шестнадцатилетия, а тяга к любовным утехам проснулась у Тунчжи гораздо раньше, причем развлекался он не только с женщинами, но и с мужчинами).

Цыси проявляла по отношению к сыну разумную и оправданную строгость, полагая, что выпрямлять кривое нужно как можно раньше. Она старалась сделать сына хотя бы мало-мальски пригодным к правлению, а своенравному Тунчжи не нравился материнский диктат. Кроме того, император беспокоился, что мать не захочет передавать ему власть по достижении совершеннолетия. Короче говоря, отношения между матерью и сыном оставляли желать лучшего, и враги Цыси вполне могли рассчитывать на содействие императора в борьбе с ней. Положение Цыси было очень серьезным, и дело шло к опале, если не к смерти…

Императрице Цыань удалось навязать в жены императору Тунчжи свою ставленницу, против которой выступала Цыси. Кандидатка, вошедшая в историю под посмертным именем императрицы Сяочжэи, происходила из монгольского рода Арутэ, относящегося к Желтому знамени с каймой. Дед кандидатки по материнской линии принц Дуаньхуа был одним из восьми членов Совета регентов и окончил свою жизнь, повесившись на куске белого шелка, полученного от Цыси. Этим браком императрица Цыань хотела упрочить свои отношения с цинской знатью и домом Айсингьоро. Цыси предлагала в жены сыну другую кандидатку (речь шла о выборе императрицы, а не простой супруги), но Тунчжи предпочел девушку из рода Арутэ. Однажды Цыси скажет по поводу своей невестки следующее: «Я допустила ошибку, выбрав ему [Тунчжи] такую жену. Но разве могла я сказать ему, что ее красота была фальшивой? Да, она была очень красива, но ненавидела меня». Тем не менее потомки принца Дуаньхуа, известного также как великий князь Чжэн, были реабилитированы и получили обратно конфискованные имения.

Свадьба императорской четы, состоявшаяся 16 октября 1872 года, не обошлась без дипломатических осложнений – иностранцев уведомили о том, что во время свадебной церемонии они должны находиться дома, подобно всем жителям Пекина. Но если у цинских подданных подобный запрет, продиктованный соображениями реальной и мистической безопасности (вдруг кому-то вздумается навести злые чары на невесту, следующую в Запретный город), встречал понимание, то иностранцы были крайне недовольны тем, что им придется пропустить столь знаменательное событие. Кто-то из «заморских варваров» все же сумел украдкой наблюдать за свадебной процессией и был впечатлен ее грандиозностью.

Кандидатка Цыси, происходившая из желтознаменного маньчжурского рода Фука, стала одной из четырех императорских благородных супруг. Бо́льшим количеством жен император Тунчжи обзавестись не успел, поскольку скончался на девятнадцатом году жизни вроде бы как от оспы. Оговорка «вроде бы как» здесь более чем уместна, поскольку император оказался неугодным всем придворным группировкам – свою биологическую мать он ненавидел, с приемной матерью (вдовствующей императрицей Цыань) не считался, к сановникам, включая своих дядей, относился с пренебрежением. Великие правители могут вести себя подобным образом, но императору Тунчжи до великого правителя было как песчинке до горы Тяньмэнь[141].

После официального вступления во власть, состоявшегося в феврале 1873 года, император Тунчжи порадовал своего главного наставника Вэна сообщением о том, что отныне он будет следовать по пути своих великих предков и не подведет их. Наставник обрадовался, но радость его оказалась преждевременной, поскольку юный император правил из рук вон плохо – издавал непродуманные указы, игнорировал очевидное и вообще демонстрировал поверхностное отношение к делу. Цыси в дела сына не вмешивалась, то ли хотела дать ему возможность ощутить всю тяжесть долгожданной власти, то ли давала возможность дискредитировать себя как правителя.

Сразу же после прихода императора Тунчжи к власти западные посланники, желавшие наконец-то передать свои верительные грамоты, потребовали аудиенции. «Наконец-то», потому что вдовствующие императрицы не принимали «варваров», отговариваясь тем, что на них никто не имеет права смотреть, а передавать грамоты через посредников не соглашались сами посланники. Разумеется, «варвары» настаивали на отказе от совершения ритуала коутоу перед императором, но императорские сановники настаивали на неукоснительном соблюдении положенных ритуалов. По совету Цыси, император все же согласился на почести в виде обычных европейских поклонов, что уронило его репутацию в глазах многих сановников, считавших, что Сыну Неба не подобало идти на поводу у «варваров». Иностранцы, в свою очередь, остались недовольны местом проведения аудиенции, для которой избрали Павильон пурпурного света, лежавший за пределами Запретного города у озера Чжуннаньхай[142]. Обычно в этом павильоне императоры принимали своих данников, таким образом достоинству иностранных посланников был нанесен определенный ущерб, но грамоты они все же вручили.

Очень скоро император Тунчжи утратил вкус к скучной рутине правления. Он свел общение с сановниками к минимуму и обычно на все их предложения отвечал: «Поступайте так, как считаете нужным». Сановники исполняли это повеление и делали все, что заблагорассудится, отчего управление империей, отточенное стараниями императрицы Цыси, молниеносно пришло в упадок.

Осенью 1874 года Тунчжи загорелся идеей восстановления дворцового комплекса Юаньминъюань. В целом идея была хорошей, если бы не два но. Во-первых, у казны не было средств для осуществления столь масштабного проекта, а во-вторых, дяди императора и обе вдовствующие императрицы хорошо понимали истинные мотивы такого намерения. Император продолжал вести беспутный образ жизни с частыми тайными отлучками из Запретного города, который запирался на закате, и даже Сыну Неба приходилось с этим смиряться. В Старом Летнем дворце[143] император мог бы пользоваться гораздо большей свободой, нежели в Запретном городе. Когда прения по поводу восстановления дворца достигли пика, князь Гун и князь Чунь почтительно высказали племяннику все, что они думали о его образе жизни, начиная с пренебрежения делами правления ради участия в оперных постановках и заканчивая тайными отлучками из Запретного города. В ответ император обвинил дядей в попытке давления на него, а также в других преступлениях, которые укладывались в рамки государственной измены. Оба великих князя лишились титулов и должностей, а дальше все могло бы обернуться и хуже, если бы не заступничество императрицы Цыси, к которой они обратились в поисках защиты от императорского произвола. Цыси пришла к сыну вместе со своей «старшей сестрой» и сделала ему строгое внушение, которое ему пришлось выслушать на коленях – будь ты хоть трижды император, но родителей своих обязан почитать, невзирая на свой высокий статус. Так великие князья Гун и Чунь оказались пожизненными должниками императрицы Цыси.

В начале декабря того же года на теле императора появилась сыпь, которую придворные врачи сочли проявлением натуральной оспы. Поскольку состояние здоровья не позволяло императору исполнять (хотя бы формально) свои обязанности, регентство двух вдовствующих императриц было возобновлено. Обычно натуральная оспа убивала человека скоро, но император проболел дольше месяца и скончался 12 января 1875 года, не оставив сына, которому можно было передать престол. Так пресеклась прямая династическая ветвь, которая вела свое начало от Айсингьоро Нурхаци.

О том, как был разрешен кризис престолонаследия, пойдет речь в следующей главе, а нам пока нужно решить вопрос оценки, которая будет выставлена императору Тунчжи. Он получает пять баллов по стобалльной шкале за то, что порой прислушивался к мнению своей мудрой матери.

Историки любят муссировать версию о намеренном заражении императора оспой, сделанном якобы по приказу Цыси. Якобы сначала вдовствующая императрица пыталась вывести сына из-под влияния его жены-императрицы, а когда поняла, что это невозможно, решила избавиться от него таким вот образом. Согласно другой версии, император болел сифилисом в тяжелой форме, но, соблюдая приличия, придворные врачи зарегистрировали позорную болезнь как оспу.

Нет ясности относительно жены Тунчжи императрицы Сяочжэи. Некоторые источники сообщают, что на момент смерти мужа она была беременна, но Цыси то ли уморила ее голодом, то ли вынудила покончить с собой, то ли отравила. Но, возможно, что императрица Сяочжэи умерла своей смертью 27 марта 1875 года, совсем ненадолго пережив императора Тунчжи. В мемуарах одного из придворных чиновников рассказывается о том, как незадолго до кончины сына Цыси избила невестку за то, что та осмелилась высказать критику в ее адрес. Короче говоря, мира между свекровью и невесткой не было, а истинную причину смерти императрицы Сяочжэи мы вряд ли когда-то узнаем. Но, так или иначе, даже если она была беременной, то родить не успела. Династическая ветвь пресеклась, и нужно было искать нового императора. При наличии возможности Цыси села бы на престол сама, но это бы ей не удалось ни при каких обстоятельствах, так что пришлось подыскивать себе «заместителя».

Глава 12. Император Гуансюй, неудачливый реформатор

Прежде чем приступать к рассказу о преемнике императора Тунчжи, нужно дать описание обстановки, сложившейся в Цинской империи к середине семидесятых годов XIX века, когда стараниями вдовствующей императрицы Цыси и ее помощников, в том числе и иностранцев, начался период восстановления, который удобнее было бы назвать «периодом реанимации», несмотря на то что этот медицинский термин историками не используется.

Глубокая разруха, вызванная войнами и множественными, практически повсеместными восстаниями. Кризис сельского хозяйства и производства, упадок торговли, снижение численности населения. К бедам, вызванным войнами, добавилось изменение русла реки Хуанхэ в результате наводнений 1851–1855 годов. Если раньше Хуанхэ протекала к югу от полуострова Шаньдун и впадала в Желтое море на побережье Цзянсу, то теперь она потекла севернее Шаньдуна и впадала в Бохайское море около Тяньцзиня. Некоторые историки склонны считать последствия изменения русла «младшей сестры»[144] главной причиной восстания тайпинов, но такая трактовка выглядит упрощенной, хотя нарушение оросительной системы от Кайфэна до Желтого моря создало много проблем.

Площадь обрабатываемых земель к 1875 году находилась на уровне 1831 года, а численность населения уменьшилась примерно на тридцать миллионов человек. Налогов собирали вдвое меньше прежнего, наблюдался выраженный дефицит серебра, вызванный импортом опиума, а традиционная практика «тугого затягивания поясов», то есть увеличения налогового бремени, только бы ухудшила положение, вызвав новые восстания. В такой ситуации нужно было не отнимать, а давать, и правительство перешло к бесплатной или льготной раздаче необрабатываемых земель с одновременным уменьшением налогов на первых порах. С сиюминутной точки зрения такая политика выглядела чистейшим безумием – ну как можно разбазаривать земли и снижать налоги при пустой казне? Но в перспективе она оказалась крайне полезной, поскольку позволила преодолеть сельскохозяйственный кризис уже к концу XIX века, и это несмотря на страшный голод 1876–1879 годов, вызванный повторявшимися засухами в центральных провинциях. Утечку серебра удалось прекратить наиболее простым методом – переходом к выращиванию потребного количества мака на территории империи (ох, что бы сказал по этому поводу император Даогуан?).

Императрице Цыси не пришлось долго ломать голову по поводу выбора преемника своему покойному сыну, поскольку у нее имелась идеальная кандидатура – трехлетний Айсингьоро Цзайтянь, сын великого князя Чуня и его Ваньчжэнь, приходившейся Цыси младшей сестрой. Таким образом, Цыси убивала одной стрелой не двух, а трех птиц. Во-первых, она возводила на цинский престол своего племянника, что способствовало возвышению ее рода и упрочению ее статуса. Во-вторых, регентство тетки при племяннике выглядело совершенно естественным образом. В-третьих, вдовствующей императрице хотелось отомстить великому князю Чуню, которого она люто ненавидела.

«Отомстить?! – удивятся сейчас некоторые читатели. – Хороша месть! Разве плохо быть отцом императора?».

Скажем так – не всегда хорошо. По китайским представлениям, так совсем плохо. Наличие у императора живого отца создает весьма скользкую политическую ситуацию, в которой отец может попытаться узурпировать власть, особенно если сын-император мал годами. Но к середине семидесятых годов XIX века весь императорский двор хорошо усвоил, что вырвать власть из рук вдовствующей императрицы Цыси все равно что спрыгнуть в яму к голодным тиграм. И великий князь Чунь имел очень веские основания для того, чтобы опасаться за свою жизнь, поскольку из обычного противника, каких у Цыси было много, он превратился в помеху.

Забегая немного вперед, скажем, что князь Чунь повел себя единственно правильным образом – он отказался от всех своих должностей, а вдобавок подал сыну (то есть – Цыси) меморандум, в котором навеки отказывался занимать какой-либо пост и проклинал тех, кто ему такое предложит. Вместо постов ему предложили заняться воспитанием сына. Беспокойство князя на этом не закончилось, но пока что он мог чувствовать себя в относительной безопасности. К слову будь сказано, мать малолетнего императора могла видеть сына только во время официальных церемоний – заботились о нем придворные евнухи.

Для придания легитимности правлению Цзайтяня его провозгласили наследником покойного дяди, императора Сяньфэна, а не наследником двоюродного брата и предшественника, императора Тунчжи. Таким образом поддерживалась традиция наследования престола от отца к сыну. Разумеется, Цыси усыновила племянника и то же самое пришлось сделать вдовствующей императрице Цыань, которая хотела усадить на престол одного из сыновей великого князя Гуна, но Цыси удалось настоять на своем. Примечательно, что приемные матери и регентши императора носили разные титулы. Цыси именовалась «Святая [Небесная] Мать, вдовствующая императрица», Цыань была «матерью-императрицей, вдовствующей императрицей», то есть из младшей сестры превратилась в старшую. Если Цыань малолетний император называл «матерью», то Цыси велела ему называть себя «дорогим папой»[145].

25 февраля 1875 года Айсингьоро Цзайтянь взошел на Драконовый престол и начал «править» под девизом Гуансюй («Славная преемственность»). Девиз был подобран безукоризненно – сразу становится ясно, что его придумала Цыси. Судя по воспоминаниям придворных, императрица Цыань, которой так и не удалось изведать радости материнства, относилась к Цзайтяню с материнской теплотой, а Цыси держалась с ним отстраненно-повелительно, как и положено отцу.

Обучение императора Гуансюя началось с четырехлетнего возраста. XIX век подходил к концу, мир стремительно менялся, главным словом в нем стало слово «прогресс», но императора обучали по древнему конфуцианскому канону, а тому, что требовалось знать современному правителю, не обучали. Несмотря на то что вскоре после воцарения Гуансюя у Цыси начались проблемы со здоровьем (как-никак ей пошел пятый десяток, а в той напряженной обстановке, в которой она жила, каждый прожитый год можно было считать за два), она рассчитывала править долго и, желательно, без вмешательства племянника. А также и без вмешательства вдовствующей императрицы Цыань…

Вдовствующая императрица Цыань скоропостижно скончалась 8 апреля 1881 года. Если исходить из естественных причин, то ее смерть можно объяснить инсультом или инфарктом, но гораздо большей популярностью пользуется версия о том, что Цыань была отравлена императрицей Цыси, которая незадолго до смерти своей «старшей сестры» послала ей угощение – рисовые лепешки. Подобное проявление внимания было обычным при дворе, необычной оказалась скорая смерть отведавшей угощение. Сторонники версии кончины от естественных причин делают акцент на том, что в то время императрица Цыань уже не представляла никакой опасности для Цыси, но это не так.

Во-первых, Цыань представляла опасность самим фактом своего существования, как «старшая сестра». В 1880 году у гробницы императора Сяньфэна произошел неприятный для Цыси инцидент. Правила предписывали главной жене покойного императора стоять посередине во время поклонения. Когда Цыси попыталась встать на центральное место, Цыань при свидетелях напомнила ей о том, что при жизни императора Сяньфэна она была всего лишь благородной супругой и потому должна стоять справа от императрицы (место слева от Цыань символически отводилось императрице Сяодэсянь, первой супруге Сяньфэна).

Во-вторых, после отставки великого князя Чуня при дворе возросла роль великого князя Гуна, который всегда был больше расположен к императрице Цыань, нежели к императрице Цыси. Несмотря на всю власть Цыси, тандем Цыань и Гуна представлял для нее опасность.

В-третьих, у Цыань сложились довольно теплые отношения с юным императором, которому она заменила мать. Гуаньюю шел десятый год, не успеешь оглянуться, как он достигнет совершеннолетия, и тогда ситуация при дворе может резко измениться не в пользу Цыси…

Ну и вообще, Цыси давно уже достигла положения, позволявшего править самостоятельно, без оглядки на кого-либо, так что версия с отравлением вдовствующей императрицы Цыань выглядит наиболее вероятной. По поводу смерти «старшей сестры» Цыси проявила великую скорбь, превосходящую ту, которая предписывалась придворными правилами. В частности, положенный для вдовствующей императрицы траурный срок в двадцать семь дней Цыси продлила до ста дней, а кроме того, установила запрет на исполнение музыки при дворе сроком на два года и три месяца (и это при ее любви к опере, перенятой у императора Сяньфэна!). Такая почтительность по отношению к «старшей сестре» заслужила восхищение приверженцев исконных традиций, которые составляли большинство при дворе.

«Если кошке удастся одолеть тигра, то со змеями она справится без особых проблем», – говорят в народе. После вдовствующей императрицы Цыань настал черед великого князя Гуна. В 1884 году князь Гун был обвинён в непочтительном поведении в присутствии вдовствующей императрицы Цыси (по сути – в государственной измене) и угодил под домашний арест в своей резиденции, где он и умер в мае 1898 года. После «обезвреживания» князя Гуна Цыси не отказала себе в удовольствии потроллить, как принято выражаться в наше время, князя Чуня, который прилежно занимался порученным ему делом – следил за образованием своего сына-императора. Нередко вдовствующая императрица отправляла сановников, представших перед нею для обсуждения дел правления, к князю Чуню, – мол, желаю узнать его мнение прежде, чем принять решение. Можно представить, какие чувства испытывал при визитах сановников князь Чунь, над которым постоянно висела угроза скорого путешествия к Желтым источникам… Но, как говорил Конфуций, «воспитание непременно даст свои плоды». Когда в 1887 году император Гуансюй достиг совершеннолетнего возраста, именно князь Чунь обратился к вдовствующей императрице Цыси с просьбой о продлении регентства, которую поддержал императорский наставник Вэн Тунхэ, перешедший к Гуансюю «по наследству» от его предшественника Тунчжи благодаря расположению Цыси. Вэн сохранил это расположение несмотря на полнейшую неудачу с образованием императора Тунчжи, и это свидетельствует о том, что Цыси не была заинтересована в качестве образования своего сына (а также и племянника).

Князь Чунь, благодаря своей преданности (или же просто своему уму), смог в 1885 году вернуться на государственную службу в качестве инспектора имперского флота. С его пребыванием в этой должности связывают историю о перенаправлении части средств, предназначенных для развития флота, на реконструкцию Летнего дворца Ихэюань[146] для императрицы Цыси. Однако же на самом деле слабое развитие цинского военно-морского флота, ставшее причиной его разгрома во время японо-китайской войны 1894–1895 годов, было обусловлено не злоупотреблениями князя Чуня, а недостаточным вниманием правительства к флотским делам – считалось, что при мире с «заморскими варварами» сильный флот не очень-то и нужен, но жизнь показала опрометчивость подобных суждений. Сам же великий князь Чунь скончался в 1891 году и посмертно был удостоен титула Сянь («мудрый), а титул великого князя Чуня стал наследственным в его роду – императрица Цыси могла забыть прошлое ради заслуг, проявленных в настоящем.

Император Гуансюй демонстрировал похвальные успехи в учебе, выгодно отличаясь на этом поприще от двоих своих предшественников. В дневнике наставника Вэна одни за другим идут одобрительные, если не сказать радостные записи, посвященные успехам ученика. Юных императоров и наследников престола начинали приобщать к делам правления с девятилетнего возраста, предоставляя их вниманию реальные доклады сановников, на которые нужно было накладывать резолюции. Резолюции Гуансюя отличались разумностью и обоснованностью выводов, что свидетельствовало не только об общей его одаренности, но и о хороших задатках правителя. Главным качеством правителя, обосновывающим его право на власть над людьми, являются два умения – умение прозревать суть, отделяя важное от маловажного, и умение принимать верные решения. Судя по имеющимся у нас данным, император Гуансюй обладал и тем и этим – великому князю Чуню явно повезло с сыном, только вот самому сыну в жизни не очень-то повезло – первая же его попытка принести пользу своему государству обернулась фактическим отстранением от власти и содержанием под домашним арестом.

Император весьма болезненно пережил продление регентства вдовствующей императрицы Цыси. По свидетельству придворных, у него явственно ухудшилось здоровье, хотя имеющиеся в нашем распоряжении данные не позволяют выставить конкретный диагноз. Скорее всего, то была выраженная невротическая реакция, вызванная обманутыми надеждами, – власть была уже на расстоянии вытянутой руки, и вот она снова далеко. Сам император вспоминал, что с этого времени у него появилось постоянное ощущение холода в ногах и при малейшем сквозняке начиналась простуда.

Нужно отметить, что император Гуансюй относился к власти правильно, видя в ней не столько возможность управлять другими людьми, сколько возможность сделать нечто для блага государства. Если бы он, волею судьбы, очутился бы на месте императора Сяньфэна, то, возможно, обрел бы в лице Цыси единомышленницу и верную помощницу, но, как известно, каждая птица поет в свое время. Для шестидесятидвухлетней императрицы реформы, которые пытался запустить Гуансюй, стали не благом, а покушением на ее власть и, конечно же, она не смогла с этим смириться. 1898 год стал своеобразным рубежом превращения прогрессивной императрицы в консервативную. Далее удержание власти в своих руках станет для Цыси гораздо важнее блага государства… Нет, лучше будет сказать, что далее все свое внимание она сконцентрирует на удержании власти, но при этом и государству будут перепадать кое-какие крохи.

Итогом проигранной войны с Японией стал неравноправный договор, подписанный в апреле 1895 года в японском городе Симоносеки. По нему империя Цин признавала самостоятельность Кореи, на которую давно зарились японцы, передавала Японии остров Тайвань, а также острова Пэнху[147] и Ляодунский полуостров, обязывалась выплатить огромную контрибуцию в двести миллионов серебряных лянов и предоставляла японцам право строительства промышленных предприятий в Маньчжурии и на китайской территории. Могущественная Япония, сумевшая одержать победу над великой империей, возникла совсем недавно, после так называемой реставрации Мэйдзи – обновления страны по западному образцу в 1868–1889 годах. Разумеется, императору Гуансюю захотелось провести аналогичные реформы в своем государстве, тем более что японский пример обнадеживал: проведя реформы при содействии западных держав, Япония не попала в прямую зависимость от них, а могла проводить собственную политику.

Если уж выражаться точно, то идею проведения реформ императору подал видный конфуцианский ученый Кан Ювэй, друживший с императорским наставником Вэном Тунхэ. Первый доклад с предложением проведения реформ Кан подал императору в 1895 году, но под нажимом императрицы Цыси и придворных консерваторов Гуансюй в тот момент был вынужден отказаться от полезных преобразований. Но, как известно, пеньковой верёвкой можно перепилить дерево, а капли воды могут пробить камень, нужно только время. Шестой по счету доклад, поданный Каном на высочайшее имя в начале 1898 года, возымел действие – император приказал сановникам незамедлительно рассмотреть предложения Кана и высказать свои соображения, а пока дело делалось, от неутомимого Кана поступил и седьмой доклад. Идеалом Кана был российский царь-реформатор Петр Великий, сила которого заключалась в единстве с народом и понимании народных нужд, в то время как цинские императоры были далеки от народа, как гора Байши от горы Цзиньфо[148].

29 мая 1898 года скончался великий князь Гун, который, несмотря на свою опалу, являлся лидером придворных консерваторов. Неделей позже Кан Ювэй подал императору ещё один доклад, который запустил проведение реформ. 11 июня 1898 года император Гуансюй издал указ о преобразованиях в области просвещения (провозгласить сразу же начало масштабных реформ он не решился, опасаясь противодействия со стороны императрицы Цыси). За этим указом последовал другой, в котором император обращался ко всем наместникам с призывом рекомендовать одаренных и образованных людей на дипломатическую службу… Кан Ювэй и его ближайшие сподвижники были удостоены императорской аудиенции, несмотря на то что ни один из них не имел четвёртого чиновного ранга, служившего низшей планкой для этого… Цыси обеспокоилась и потребовала от племянника удаления от двора Вэна Тунхэ, которого она считала главным проводником передовых идей, а также потребовала, чтобы все назначаемые императором сановники лично выражали ей свое почтение (иначе говоря, продемонстрировала свое право на утверждение назначений Гуансюя). Оба требования императору пришлось удовлетворить, но это было не капитуляцией, а попыткой выиграть время. Кан Ювэй, услышав от императора жалобу на невозможность управления сановниками, посоветовал ему создать новый аппарат из доверенных людей, и Гуансюю очень понравилась эта идея.

Первым сигналом, возвестившим начало перемен, стал императорский указ об отмене восьмичленных[149] экзаменационных сочинений, служивших основной формой аттестации в системе государственных экзаменов кэцзюй. Цыси одобрила это новшество, и ее согласие внушило императору ложную надежду на успешное доведение начатого дела до победного конца. Гуансюй забыл, что тигр иногда тоже отступает ради того, чтобы получше разбежаться для прыжка. К тому же Цыси, будучи женщиной умной и притом свободной от догматической власти конфуцианских норм, не могла не признавать бесполезности сочинений-рассуждений, появившихся еще в XI веке и ограниченных темами «Пятикнижия» и «Четверокнижия»[150].

Далее реформаторские указы императора Гуансюя посыпались один за другим, словно зерна риса из прохудившегося мешка (только наиболее важных насчитывается больше сорока). Будучи стесненным в своих действиях и не имея возможности разработать единую программу реформ, император был вынужден проводить их, что называется, «по капле». В начале сентября император приступил к решительным действиям: уволил ряд высокопоставленных консерваторов, заменив их сторонниками реформ, а также назначил ведущих реформаторов Тань Сытуна, Ян Жуя, Лю Гуанди и Линь Сюя «специально прикомандированными к императорской особе сановниками, участвующими в проведении новой политики» с присвоением им четвёртого чиновного ранга, дающего право на личные встречи с императором. Прикомандировать к своей особе император мог кого угодно, но вот назначение высших сановников подлежало утверждению вдовствующей императрицы Цыси, однако Гуансюй изящно обошел это препятствие, назначая угодных ему лиц «временно исполняющими обязанности».

Но разве может воробей состязаться в полете с фениксом[151]? С точки зрения реального влияния император Гуансюй был воробьем, а вдовствующая императрица Цыси – фениксом. Вне всякого сомнения, Цыси пыталась «с глазу на глаз» утихомирить не в меру «расшалившегося» племянника, а когда поняла, что уговоры бесполезны, приступила к решительным действиям. Кан Ювэй подлил масла в огонь, внушая императору необходимость привлечения на свою сторону армии и переноса столицы на юг, в Нанкин, где Гуансюй мог бы действовать без мешающих ему придворных консерваторов. Оно бы и хорошо, оно бы и правильно, только не будем забывать, что резвому воробью противостоял феникс… Еще в июне 1898 года Цыси вынудила племянника назначить на пост наместника столичного округа Чжили преданного ей маньчжура Жунлу (в 1906 году дочь Жунлу по имени Юлань, вышедшая замуж за великого князя Чуня, сына настрадавшегося от Цыси Айсингьоро Исюаня, родит мальчика по имени Пу И, которому будет уготовано стать последним цинским императором).

Ошибкой императора и реформаторов из его окружения стала ставка на военачальника Юань Шикая, которого Гуансюй видел во главе верной ему армии. Император возвысил Юаня до заместителя главы Военного ведомства, но головокружительный взлет не лишил того разума. Взвесив все доводы за и против, Юань Шикай выдал Жунлу планы реформаторов, решительность которых доходила до ареста вдовствующей императрицы Цыси (а в Китае от ареста высших лиц государства до их смерти обычно было полшага).

Скажем прямо: дипломат из императора Гуансюя был никакой и в людях он тоже не умел разбираться, за что и пострадал. 21 сентября 1898 года императрица Цыси прибыла в императорский дворец в сопровождении верного ей отряда маньчжурской гвардии и арестовала Гуансюя вместе с его телохранителями и евнухами. Приближенные императора были казнены, а самого его поместили в павильон, расположенный на островке посреди озера Наньхай. Сообщение с островком проходило по подъемному мосту, озеро хорошо просматривалось, так что нечего и было думать о том, чтобы скрытно подплыть к нему на лодке, вдобавок само озеро находилось на тщательно охраняемой территории Запретного города. В Пекине не нашлось бы более надежной тюрьмы.

Императорской печатью, отобранной у племянника, Цыси заверила указ, вводивший регентское управление по просьбе императора. «Сознавая огромную ответственность, которую мы несем перед нашими предками-правителями, мы несколько раз почтительно умоляли Ее величество дать всемилостивейшее согласие помогать нам своими мудрыми советами в деле управления государством, – говорилось в указе. – К великому счастью всех чиновников и народа империи, Ее величество снизошла к нашим мольбам, и с сегодняшнего дня Ее величество будет решать все государственные дела». Надо признать, что Гуансюю крупно повезло, если считать, что десятилетнее существование в унылом островном заточении было предпочтительнее смерти. Если бы у Цыси имелся под рукой подходящий преемник, то она избавилась бы от непослушного племянника вскоре после его отстранения от власти.

От «Ста дней реформ»[152], оборванных на взлете, кое-что все же осталось на память, например – Пекинский университет и Пекинский педагогический университет, предтечей которых были Столичные учительские палаты, основанные по указу императора Гуансюя. Обезопасив себя от происков племянника, Цыси не стала уничтожать все, что было им сделано. Почему принято считать императора Гуансюя плохим дипломатом? Да потому что он мог провести свои реформы с одобрения Цыси и при ее содействии, если бы преподнес их как преобразования, укрепляющие власть и могущество вдовствующей императрицы. Разумеется, желание двадцатишестилетнего мужчины, полного сил и идей, взять власть в свои руки понятно и объяснимо, но перед тем, как идти на риск, нужно детально оценить свои шансы, беспристрастно взвесить возможности и препятствия, а в 1898 году у Гуансюя, будем уж говорить начистоту, никаких шансов на победу над Цыси не было – воробей резвился ровно до тех пор, пока это позволял феникс.

Заключение Гуансюя было безрадостным не только по причине полной изоляции от мира, но и из-за условий содержания, которые оставляли желать лучшего. Императору отвели четыре небольшие и бедно обставленные комнаты, которые к тому же и плохо содержались. Рацион царственного узника был скромным, без каких-либо изысков. Четверо приставленных к Гуансюю евнухов вели себя не как слуги, а как охранники, каковыми они на самом деле и являлись, – были непочтительны и грубы. Слуг-охранников ежедневно меняли, чтобы узник не мог войти с кем-то из них в сговор. Историки спорят о том, кто больше виноват в страданиях Гуансюя – сама Цыси или ее приближенный евнух Ли Ляньин, возвысившийся после казни Ань Дэхая. Ли Ляньина принято демонизировать еще больше, чем императрицу Цыси. Некоторые исследователи доходят до того, что называют его истинным правителем империи в конце XIX – начале ХХ века. Но это неверно. Благодаря расположению Цыси Ли Ляньин пользовался при дворе огромным влиянием и за плату мог устроить любое дело, от назначения на должность до помилования. Но в политику он никогда не лез – властью Цыси ни с кем не делилась. И, конечно же, невозможно представить, чтобы Ли осложнял жизнь императору по своей инициативе, тем более что личных счетов к Гуансюю у него не было.

Кан Ювэю удалось бежать за границу, но за его «преступления» заплатил своей головой младший брат Кан Гуанжэнь. Те реформаторы, которые не смогли скрыться от властей, были казнены. В апреле 1900 года Цыси заставила племянника подписать указ, осуждающий действия Кан Ювэя. «В наших поисках одаренных и достойных людей мы в значительной степени полагались на содействие нашего воспитателя Вэн Тунхэ, – говорилось в указе. – Этот человек однажды настоятельно порекомендовал нам Кан Ювэя, сказав, будто тот во сто раз превосходит талантами самого Вэн Тунхэ. Разумеется, мы поверили ему и впоследствии испытали крайнее изумление и негодование, когда выяснилось, что Кан Ювэй тайно стремился организовать революцию, для чего собрал вокруг себя людей эгоистичных и порочных, и почти сумел вовлечь нас в переворот, замышляемый им против империи. Он чуть не навлек на нас обвинение в сыновней непочтительности ко вдовствующей императрице, погубил наше имя и сделал нас посмешищем и дурным примером для будущих поколений». По сути, то был политический приговор. Однако при всем том формально император Гуансюй не был отстранен от власти, поэтому ему приходилось принимать участие в ритуальных церемониях и некоторых официальных мероприятиях. Те, кто видел Гуансюя после сентября 1898 года, описывают его как человека болезненного вида, старавшегося не привлекать к себе внимания.

Американский синолог Хэдланд, живший в Пекине в тот период, много пишет о императоре Гуансюе в своей книге, посвященной дворцовой жизни. Его впечатления ценны тем, что это впечатления западного человека, не скованного множеством условностей, принятых в Китае, и особенно при императорском дворе. Гуансюя, активно интересовавшегося достижениями прогресса, Хэдланд характеризует как «первого китайского императора, взор которого устремлен не в прошлое, а в будущее». Супруга Хэдланда, будучи врачом, консультировала некоторых придворных, и ей не раз доводилось видеть опального императора. «Это был хорошо воспитанный человек с нежными чертами лица, – вспоминала она. – Одетый в простой черный халат он был незаметен среди евнухов, придворных дам разряженной вдовствующей императрицы. Ни один сановник не совершал перед ним поклонов, ни один евнух не становился перед ним на колени. Напротив, я постоянно видела проявления неприязни к нему со стороны слуг Ее величества, обычно крайне раболепных. Как-то раз надменный евнух остановился перед императором и притворился, будто он его совсем не замечает. Гуансюй положил свои руки на плечи этого верзилы и спокойно заставил его повернуться. Лицо Гуансюя при этом сохранило свое обычное выражение – вместо того, чтобы возмутиться, он смотрел на евнуха с улыбкой. Я ожидала, что евнух перед императором совершит челобитье, но тот всего лишь шагнул влево и продолжал стоять впереди Его величества. Я ни разу не видела, чтобы кто-либо во дворце преклонял перед императором колени».

Никто из придворных не мог написать в воспоминаниях о том, что опальному императору не отдавали положенного почтения, поскольку с китайской точки зрения это было бы неприличным. Но американцы рассказывают все, как было, без утайки.

Можно предположить, что император Гуансюй надеялся на то, что его жизнь изменится к лучшему, поскольку в своем заключении он усердно изучал английский язык. Но не исключено, что изучение языка было способом скоротать длинные безрадостные дни.

В 1889 году Цыси заставила Гуансюя жениться на дочери ее младшего брата по имени Цзинфэнь, которая приходилась императору двоюродной сестрой. Цзинфэнь получила титул императрицы и вошла в историю под своим посмертным именем Лунъюй. Гуансюй ее не любил и старался видеться с ней как можно реже. Одновременно с императрицей у Гуансюя появились две наложницы-сестры, старшую из которых звали Цзинь, а младшую – Чжэнь. Они происходили из знатного маньчжурского рода Татар, название которого намекает на наличие татарских корней[153]. Чжэнь стала любимой женой Гуансюя. Согласно слухам, в 1900 году Чжэнь была брошена в колодец по приказу Цыси за то, что пыталась уговорить вдовствующую императрицу смягчить участь Гуансюя.

На рубеже веков в Северном Китае вспыхнуло новое крупное восстание, известное как «Боксерское восстание» или Восстание ихэтуаней. Ихэтуанями[154] называли себя сами повстанцы, а «боксерами» их прозвали европейцы, которым среди повстанцев упражнения тайцзицюань[155] напоминали кулачный бой. Причиной восстания было резкое ухудшение уровня жизни простого народа, вызванное повторяющимися засухами, к которым добавлялись вспышки холеры. В случившемся винили «заморских дьяволов» – якобы те своим колдовством хотят извести всех китайцев и стать хозяевами Поднебесной. Повстанцы действовали под лозунгом «Поддержите Цин, уничтожьте иностранцев». Заодно с иностранцами ихэтуани истребляли и китайцев-христиан, которых считали предателями.

Начало восстания принято отсчитывать с ноября 1899 года, но на самом деле столкновения с иностранцами и нападения на христианские общины начались еще в 1897 году. Восстание очень скоро приобрело массовый характер, правительственные войска проигрывали одно сражение за другим. Действия ихэтуаней вызвали беспокойство у правительств иностранных государств. Зимой 1899–1900 годов в Китай были введены российские войска, а в мае 1900 года, на пике восстания, незадолго до того, как ихэтуани двинулись на Пекин, в Дагу прибыла объединенная эскадра европейских государств под командованием британского вице-адмирала Эдварда Сеймура.

Убедившись в неспособности подавить восстание своими силами, императрица Цыси решила поддержать повстанцев. «Пусть каждый из нас сделает все возможное для того, чтобы защитить свой дом и могилы своих предков от грязных рук варваров! – провозгласила она. – И пусть эти слова услышат все в наших владениях».

11 июня ихэтуани вошли в Пекин и начали убивать «варваров». Иностранные войска не успели занять столицу раньше повстанцев, поскольку увязли в боях по дороге. 21 июня империя Цин официально объявила войну иностранным государствам, составившим альянс восьми держав (Австро-Венгрия, Великобритания, Германия, Италия, Россия, США, Франция и Япония). В «Декларации о войне» говорилось: «Иностранцы ведут себя агрессивно по отношению к нам, нарушают нашу территориальную целостность, топчут наш народ и отбирают силой нашу собственность… К тому же они угнетают наш народ и оскорбляют наших богов. Простой народ терпит небывалые притеснения и жаждет мести. Поэтому отважные ихэтуани сжигают церкви и убивают христиан». Мотивы Цыси понять несложно – иностранная интервенция могла привести к падению династии Цин, а ихэтуани на императорское правление не покушались.

13 августа войска Альянса подошли к Пекину. Императрица Цыси вместе с двором бежала в Сиань, а следом за ней столицу покинула бо́льшая часть цинских войск. 15 августа начался штурм Запретного города, закончившийся 28 августа взятием императорского дворца. Окончательно восстание было подавлено только к концу 1902 года, поскольку ихэтуани ожесточенно сопротивлялись. Но еще 7 сентября 1901 года цинскому правительству пришлось подписать со странами альянса, к которому добавились Бельгия, Испания, Италия и Нидерланды, так называемый Заключительный протокол, по которому оно обязывалось выплатить контрибуцию в четыреста пятьдесят миллионов серебряных лянов, срыть форты в Дагу, предоставить участницам альянса право оккупации двенадцати пунктов на пути от побережья к Пекину и допустить иностранную военную охрану в посольский квартал. И надо признать, что Цыси еще дешево отделалась, поскольку Британия вела дело к установлению прямого протектората над Китаем.

Император Гуансюй умер 14 ноября 1908 года, за день до кончины вдовствующей императрицы Цыси. Ему было тридцать семь лет. Исследование останков императора, проведенное в 2008 году, выявило высокое содержание мышьяка, так что в отравлении нет никаких сомнений. Мнения расходятся лишь по поводу организатора убийства – одни считают, что Гуансюй был отравлен по приказу Цыси, которая уже знала, что дни ее сочтены, и не хотела, чтобы племянник ее пережил, а другие подозревают в причастности к смерти императора Юань Шикая, занявшего к тому времени ряд высших должностей. Юань понимал, что будет казнен в случае возвращения Гуансюя к власти, вот и принял меры. Обе версии равноценны, а правду мы никогда не узнаем.

По стобалльной шкале император Гуансюй получает семьдесят баллов за свои передовые взгляды, попытку провести реформы и твердость характера, проявленную во время опалы. Если бы ему удалось остаться у власти и довести начатые реформы до конца, то можно было бы поставить все сто баллов.

Императрица Цыси тоже заслуживает оценки, ведь как-никак она столько лет правила империей. Она получает «серединные» пятьдесят баллов – начала хорошо, будучи сторонницей прогрессивных перемен и «открытия» страны, а закончила плохо, перечеркнув многие из своих достижений. Но благодаря ей правление династии Цин было продлено, и на довольно долгий срок.

Вдовствующая императрица Цыси умерла 15 ноября 1908 года в возрасте семидесяти двух (без малого) лет. Буквально на пороге смерти Цыси усадила на престол двухлетнего Айсингьоро Пу И, сына Айсингьоро Цзайфэна и внука Айсингьоро Исюаня. Отец Пу И носил титул великого князя Чуня, унаследованный от своего отца по дозволению императрицы Цыси. Регентом при малолетнем императоре Цыси назначила двадцатипятилетнего князя Чуня. Пу И получил девиз правления Сюаньтун («Всеобщее единение»), который звучал весьма иронично, поскольку никакого единения в империи не было – она напоминала ветхое жилище, грозившее вот-вот рассыпаться под порывами ветра.

Глава 13. Император сюаньтун, последний правитель империи Цин

Император Сюаньтун оставил довольно интересные мемуары, описывающие жизнь ребенка в условиях императорского двора, правда, у многих историков эти мемуары популярностью не пользуются, поскольку они были написаны и изданы в шестидесятых годах прошлого века, когда отрекшийся император жил в коммунистическом Китае, и это обстоятельство наложило определенный отпечаток на его воспоминания.

Ничего интересного с политической точки зрения отрекшийся император вспоминать не мог, поскольку пребывал на престоле в детском возрасте, но зато в его памяти осталось много воспоминаний бытового характера, которые тоже представляют интерес. Приведем одно из них, касающееся императорских обедов.

«Имелся набор особых слов, которые употреблялись во время трапезы императора и которые никому не разрешалось заменять. Вместо слова “пища” следовало употреблять слово “яства”, вместо “есть” следовало говорить “вкушать”. “Подавать на стол” звучало как “подносить яства”… Определенного времени для еды не было установлено, все зависело от желания императора. Стоило мне произнести: “Поднести яства!” и младший евнух тотчас же сообщал об этом старшему евнуху во дворец Янсиньдянь. Тот, в свою очередь, передавал приказ евнуху, стоявшему за дверями дворца. Этот евнух передавал приказ евнуху из императорской кухни, откуда сразу же выходила процессия, подобная свадебной – несколько десятков евнухов несли семь столов разного размера и десятки красных лакированных коробок с нарисованными на них золотыми драконами. Процессия быстро направлялась к дворцу Янсиньдянь. Пришедшие евнухи передавали принесенные яства молодым евнухам в белых нарукавниках, которые накрывали столы в Восточном зале. Обычно главные блюда ставились на два стола, а третий стол с хого[156] добавлялся зимой. Кроме того, стояли три стола с булочками, пирожками, рисом и чжоу[157]. На отдельном столике подавались соленые овощи. Вся посуда была из желтого фарфора, расписанного драконами, и с надписями: “Десять тысяч лет жизни”. Зимой использовали серебряную посуду, которую ставили в фарфоровые чаши с горячей водой. На каждом блюдце и в каждой чашке лежала серебряная пластинка, с помощью которой проверяли, не отравлена ли пища[158]. С этой же целью перед подачей любого блюда его сначала пробовал евнух. Это называлось “испробованием яств”. Затем все блюда расставлялись на столах, и младший евнух, перед тем как я садился за стол, объявлял: “Снять крышки!”. Четыре или пять младших евнухов тут же снимали серебряные крышки, которыми были накрыты блюда, клали их в большие коробки и уносили. Теперь я мог “вкушать яства”.

Какие же подавались блюда? Императрице Лунъюй [Цзинфэнь, вдова императора Гуансюя] каждый раз подавали около ста главных блюд, расставленных на шести столах. Такое обыкновение она заимствовала у Цыси. У меня же блюд было меньше – около тридцати. Сохранился черновик одного меню с моими “утренними яствами”. Вот что там было: “Жирная курица с грибами; утка в соусе; филе курицы; говядина, приготовленная на пару; вареные потроха; мясное филе с капустой; тушеная баранина; баранина со шпинатом и соевым сыром; филе из баранины с редисом; вырезка из утки, тушенная в соусе с трепангами; жареные грибы; филе из мяса, тушенное с ростками бамбука; бефстроганов из баранины; пирожки из тонко раскатанного теста; жареное мясо с китайской капустой; соленые соевые бобы; разные копчености; жареные овощи в кисло-сладком соусе; ломтики капусты, жаренные в соусе с перцем; сушеные фрукты; мясной бульон».

Блюда, которые мне приносили с такой торжественностью, стояли на столах только для вида, другого назначения у них не было. После слов “Подать яства” они молниеносно появлялись на столе, поскольку были заранее, за полдня или за день, приготовлены в императорской кухне и подогревались в ожидании подачи. Однако еще со времен императора Гуансюя, император не питался этими малопригодными для еды блюдами. Императрица и наложницы имели свою собственную кухню с первоклассными поварами, готовившими превосходные блюда, около двадцати которых каждый раз ставились передо мной, а то, что было приготовлено в императорской кухне, стояло далеко в стороне…

Я нашел книгу с записями ежедневных расходов императорской кухни на мясо и птицу. В ней записано, на питание нашей семьи из шести человек в месяц уходило 3960 цзиней[159] мяса и 388 кур и уток. Из этого количества 810 цзиней мяса и 240 кур и уток предназначались для пятилетнего меня… Кроме того, каждый день подавались внеочередные блюда, которые стоили гораздо дороже обычных. В течение месяца, о котором я пишу, сверх нормы было израсходовано 31 844 цзиня мяса, 814 цзиней свиного жира, 4786 кур и уток, и это не считая рыбы, яиц и крабов. На все это дополнительно было истрачено 11 641,7 ляна серебра… В эти расходы не включались затраты на многочисленные печенья и прочие сладости, а также фрукты и напитки, покупавшиеся в течение всего года».

Впечатляет, не так ли. А теперь давайте поговорим о государственных делах. Великий князь Чунь был молод и хорошо понимал необходимость реформ. Правда, начал он не с реформ, а с устранения Юань Шикая, которого вдовствующая императрица Цыси на пороге смерти приказала казнить. Казнить Юаня князь Чунь не стал, он ограничился тем, что лишил предателя всех должностей и сослал в его родную деревню.

Команды реформаторов у князя-регента не было, а сам он весьма нечетко представлял, что нужно делать для преобразования страны, и притом тешил себя иллюзией сохранения власти маньчжурской знати в обновленной империи. Князь пообещал в 1916 году созвать парламент, а в 1909 году провел выборы в провинциальные совещательные комитеты. Из-за строго избирательного ценза в этих выборах смогли принять участие около двух миллионов человек, что составляло менее половины процента населения империи. По задумке регента, совещательные комитеты предназначались сугубо для обсуждения местных вопросов, но комитеты активно включились в большую политику и начали подавать правительству петиции с разными требованиями, главным из которых был скорейший созыв парламента. Пытаясь утихомирить страсти, правительство в октябре 1910 года созвало в Пекине Верховную совещательную палату, но этот декоративный орган, с одной стороны, не мог удовлетворить либерально настроенные массы, а с другой – стал еще одним инструментом давления на правительство. Созыв парламента был перенесен на 1913 год, но императорский двор решил подстраховаться от возможных осложнений и произвел реорганизацию правительства, создав вместо традиционных ведомств кабинет министров, большинство членов которого принадлежало к дому Айсингьоро. Возглавил кабинет великий князь Цин, дядя князя-регента, которого многие историки считают не соправителем князя Чуня, а реальным правителем империи. В положении о кабинете министров было прописано следование указаниям верховной власти, но не было сказано ни слова об ответственности перед парламентом. Таким образом представители дома Айсингьоро рассчитывали сохранить в своих руках всю полноту власти и после созыва парламента.

Но конец империи уже был близок. 10 октября 1911 года в уезде Цзянся провинции Хубэй вспыхнуло восстание, получившее название от находившейся здесь Учанской управы. Подняли его солдаты, к которым сразу же присоединилось гражданское население. Почин был подхвачен по всей империи. Череда восстаний, итогом которых стало свержение императорской власти, получила название Синьхайской революции по году, в котором она началась[160].

Императорскому дому пришлось обратиться за помощью по наведению порядка в государстве к опальному Юань Шикаю, который, в отличие от князя-регента и его сановников, был человеком дела и пользовался уважением среди солдат. 2 ноября Юань стал главой кабинета министров, главнокомандующим цинской армией. Он сформировал своё правительство и установил контакты с утвердившимися на юге страны республиканцами. Принцу Чуню, которого Юань считал своим личным врагом, 6 декабря 1911 года пришлось передать регентство вдовствующей императрице Лунъюй, племяннице Цыси. Лунъюй была искушена в дворцовых интригах, но мало смыслила в делах правления. Император Сюаньтун вспоминал о ней как о строгой и нерасположенной к нему женщине.

12 февраля 1912 года вдова императрица Лунъюй в качестве регента подписала акт об отречении императора Сюаньтуна. Юань Шикай обещал, что отрекшийся император сохранит свой высокий титул, продолжит жить в Запретном городе и станет пользоваться почестями, положенными иностранному монарху. На следующий день после отречения императора Юань Шикай был избран временным президентом Китайской республики, пришедшей на смену империи Цин.

В июне 1917 года, после того как Пекин захватил сторонник реставрации монархии генерал Чжан Сюнь, Сюаньтун был снова провозглашён императором, но через две недели его сверг генерал – республиканец Дуань Цижуй. В 1924 году, по достижении восемнадцатилетнего возраста, Айсингьоро Пу И был лишен всех титулов и объявлен простым гражданином республики. Из Запретного города его вместе с придворными изгнали, и он нашел приют на территории японской фактории в Тяньцзине.

Дальнейшая судьба Айсингьоро Пу И сложилась весьма затейливо. 1 марта 1932 года японцы назначили Пу И Верховным правителем созданного ими марионеточного государства Маньчжоу-Го, а с 1 марта 1934 года он стал считаться императором Великой Маньчжурской империи (Даманьчжоу-диго) с девизом правления Кандэ[161]. 19 августа 1945 года в Мукдене император Кандэ был взят в плен советскими солдатами. Он содержался в заключении. В 1949 году, после того как в Китае к власти пришли коммунисты, Пу И написал письмо советскому лидеру Иосифу Сталину с просьбой о возвращении на родину. Пу И мотивировал свою просьбу тем, что изучение трудов Карла Маркса и Владимира Ленина в корне изменило его мировоззрение, и он желает стать членом коммунистического общества. В 1950 году Пу И был возвращён в Китай, но свободу обрел лишь в 1959 году по распоряжению Председателя Мао, который решил, что бывший император уже перевоспитался. Пу И поселился в Пекине, сначала работал в ботаническом саду, а затем стал архивариусом в национальной библиотеке.

17 октября 1967 года Айсингьоро Пу И умер в Пекине от рака почки.

Он был женат на пятерых женщинах – на четырех как император, а на последней, медсестре Ли Шусянь, как гражданин Китайской Народной Республики. Ни от одной из жен Пу И не имел детей. Прислуживавшие ему евнухи намекали в своих мемуарах на то, что последний цинский император имел гомосексуальные наклонности, а в отношениях с женщинами был несостоятельным. О том, что Пу И находился в отношениях с одним из своих юных пажей, писала в мемуарах Хиро Сага, дальняя родственница японского императора Хирохито и жена Пуджи, младшего брата Пу И. И сам Пуджи говорил о наклонностях своего брата журналисту Эдварду Беру, который в 1987 году написал биографию Пу И.

Пожалуй, это все, можно ставить точку.

Оценка императору Сюаньтуну не выставляется, поскольку в качестве цинского императора он самостоятельно ни дня не правил, а его декоративное императорство в Великой Маньчжурской империи к повествованию о династии Цин отношения не имеет.