Династия Дунканов

XIV

Я как-то прожила день. Уолтер за ужином был мрачен и неразговорчив. Селина была по обыкновению невозмутима, Аугуста несколько раз улыбнулась мне сочувственно, а Клод, пребывавший в наилучшем расположении духа, рассказал о делах на полях и несколько историй из дней своей молодости. Ко мне он был особенно внимателен.

После ужина я прошла прямо в свои комнаты, сославшись на головную боль, которая вскоре перестала быть только предлогом. Селина, постучав в дверь, вошла со снотворным в розовой облатке.

— Я подумала, что вам хорошо бы это принять, Джена. Клод рассказал мне о своих планах относительно вас и Уолтера. Не стану обижать вас пожеланиями счастья. Знаю, от чего вы отказались, и восхищаюсь вами за это. Клод никогда не изменится. Если уж он чего-то захотел, то добьется, и ни разу не знал неудачи. Порой мне хочется, чтобы это случилось.

— Я стараюсь извлечь из этого как можно больше, — сказала я. — Вам известно, что Уолтер не любит меня?

— Он никогда не переставал любить эту ужасную женщину, которая его бросила.

— Бедный Уолтер. Я было возненавидела его за опасные выходки, но теперь знаю, почему он это делал. Я больше не могу его ненавидеть.

— Уолтера надо понять, — признала Селина. — Сознаюсь, я иногда не понимаю, как с ним быть. Обычно он добрый. Не совсем честен, должна сказать, но не ищет случая кому-либо навредить. А если сильно возбужден, способен, как мне порой кажется, убить нас всех.

— Однажды, — сказала я, — загадка исчезновения Мари разрешится. Возможно, тогда он успокоится.

— Более вероятно, что вы как жена угомоните его. Ему нужна твердая рука, и что-то подсказывает мне, что вы ею обладаете. Он по крайней мере будет вас уважать. Но знаю, что вы устали, и пожелаю вам доброй ночи.

— Спасибо за снотворное, — сказала я. — Мне нужен здоровый отдых.

Она поцеловала меня в щеку, и вдруг я поняла, что эта сердечная, ласковая женщина скрывает свои истинные чувства под суровой маской, ибо Клод хотел, чтобы она была такой.

Я приготовила снотворное, задула последнюю лампу, улеглась в постель и размышляла о дне, который перевернет всю мою жизнь. Я многократно говорила себе, что мое решение правильно. Нельзя допустить, чтобы талант Дэвида пропал попусту. Это был единственный способ, каким я могла помочь ему, и молилась за то, чтобы он понял. Минута сообщения ему о моем решении станет ужаснейшей в моей жизни.

Я приняла снотворное, как бы защищаясь от собственных сомнений, которые усиливались в ночные часы. Скоро я провалилась в глубокий сон.

Мои последние мысли, слегка спутанные возраставшим действием снотворного, были о моей полной незащищенности, пока я нахожусь под влиянием лекарств.

Это, должно быть, произвело на мой ум такое сильное впечатление, что когда я проснулась при ярком свете дня, я прямо-таки удивилась, что жива. Я чувствовала себя отдохнувшей, и головная боль исчезла. Я постояла у окна, глядя на ясный солнечный день. Я обозревала просторы усадьбы и плантации и покачала головой при мысли о том, что буду совладелицей всего этого богатства.

Я спустилась к завтраку, который съела в одиночестве. Одетта прислуживала мне без улыбки и молча. Ее темные глаза изучали мое лицо с тем же выражением, с каким она обычно рассматривала пылинки — нечто подлежавшее устранению.

Мне нужно было как-то подкрепить свой дух, и я отважилась выйти на прогулку. Это противоречило моим здравым суждениям и советам Дэвида, но хотелось ощутить солнце и подышать свежим воздухом, благоухающим цветочным ароматом.

Медленно идя по дорожкам между цветниками, я с удивлением увидела Аугусту, которая подобрала юбку, чтобы идти за мной. Я подождала ее.

— Доброе утро, — сказала я. — Мне следовало бы спросить вас, не хотите ли подышать вместе со мной.

— О нет. Я, кажется, редко это делаю. Хотела поговорить с вами — так, чтобы никто не услышал. Я их боюсь. Не хочу доставлять им повода для действий против меня.

— Но, Аугуста, какой же повод они могли бы найти? Вы не способны причинить кому бы то ни было вред.

— О, не знаю. У меня бывают недобрые мысли. Я даже… злилась на вас.

— Не верю, — сказала я.

— О, это так! Вы явились сюда — вмешались в чужие дела, скажу вам. Пока вы не приехали, я знала, что Селина и я в один прекрасный день получим долю в управлении этим имением. Уверена, что Клод не передал бы управление им бедному Уолтеру, который во многих случаях выказал, насколько он к этому неспособен. Ну и, видите ли, я чувствовала, что вы лишаете меня моей доли в имении. Но теперь я так не считаю.

— Аугуста, если при каких-то обстоятельствах мне пришлось бы высказывать свое мнение по делам этого владения, клянусь, что у меня бы и мысли не возникло не включать вас во все, что было здесь сделано. Подумать только! Тревожиться о том, как бы вас не вынудили уехать!

— Я сказала вам лишь затем, чтобы вы знали: я не тихая робкая старая дева, какой кажусь. Я тоже могу разозлиться. Зла я и теперь, потому что ненавижу совершенный Клодом поступок.

— Уж таков он, — сказала я. — Постараюсь с этим смириться.

— Вы хотите большую свадьбу? — спросила она со всем простодушием. — Мари настояла на самой богатой.

— Сомневаюсь. Уверена, что Уолтер предпочел бы, чтобы она была тихой и в семейном кругу.

— Да, я тоже так думаю. Хотя вроде бы и неприлично загубить такое событие. Сестра сказала мне, что вчера вечером беседовала с вами. Это был, как она выразилась, в высшей степени добрый разговор. Знаете, она и я можем управлять Клодом. О да. Мы легко можем им управлять, поэтому приходите к нам, когда захотите помощи в каком-то деле, а он будет против. При условии, что вопрос будет не очень важным. Если бы вы нам не нравились, мы никогда бы этого не предложили, но вот предлагаем.

— Спасибо вам, Аугуста. — Что за создание, сообщившее мне, что оно способно на дурные и зловещие мысли. Это очень позабавило бы меня, если бы я не думала о ней столь хорошо.

— Давайте ненадолго позабудем обо всех наших заботах, — предложила она, — и насладимся цветами и солнцем. Здесь мне нравится. Мое сердце было бы разбито, если бы мне пришлось уехать. Больше того, я бы просто умерла. Да, я в самом деле так думаю.

Мне было приятно ее общество. Оно делало светлее этот тревожный день. За обедом все шло хорошо, может быть, из-за отсутствия Клода. Потом я отправилась в свои комнаты, надеясь отдохнуть и попытаться придумать, как именно сообщить Дэвиду о сути своего решения. Я надеялась, что он меня поймет. Дело было ближе к вечеру, когда Колин постучала в мою комнату и вошла с письмом в руке.

— Это пришло вам, мэм. Я сразу принесла его сюда.

Я видела, что это был обычный конверт, должным образом проштемпелеванный и отправленный из города в северной части штата, где взорвался пакетбот и погибли папа и мама. Сначала я подумала, что письмо от Дэвида, но почерк был явно женский.

— Я пришла предложить вам помощь, мэм, — Колин прервала мои мысли. — Мне пришло в голову, что вам и Уолтеру придется пожениться, как бы это ни было против вашего желания. Вот, если хотите, я могу поговорить с несколькими моими братьями и многими кузенами и устрою так, что парни с Ирландского канала немножко потолкуют с женихом и поубавят у него охоты к женитьбе.

— Не делай этого, пожалуйста, — с мольбой сказала я. — Знаю, что тобой движут лучшие побуждения, но не хочу неприятностей, да и Уолтер на самом-то деле ни в чем не повинен.

— Я сделаю, как вы скажете, мэм. Но не позволяйте Уолтеру надуть вас. Он делается дурным, когда ему этого захочется.

— Боюсь, Колин, что мы все такие. Ты была в этом доме, когда пропала Мари?

— Да, мэм. Думаю, я знаю, что с ней стряслось.

— С Мари? Ты знаешь, почему она пропала?

— Да, мэм. Я знаю, почему, но не совсем уверена, как. Мари не была верна Уолтеру. И ее не заботило, знает ли он про это. Она все время над ним насмехалась. Он бесился из-за нее, но не мог тронуть, потому что, как говорили, слишком сильно любил. Но мужчина не может вечно выносить такое с собой обращение.

— Что ты под этим имеешь в виду? — спросила я.

— Она постоянно с кем-то встречалась, да. Выскакивала и возвращалась, как вор.

— С кем она встречалась?

— Вот этого я не знаю. Наверно, никто не знает, кроме самого того мужчины.

— И Мари. — Я мягко, чтобы не смутить, побуждала ее продолжать.

— Не Мари. Думаю, ее нет в живых.

— Колин, для такого утверждения нужно быть уверенным.

— Я это понимаю, но вот Уолтер… У него дурной нрав, да. Он ее любил. Если бы она с кем-то убежала, он убил бы ее. Да и ведь никто не может ответить, куда она пропала. Может быть, это так. Не знаю наверняка, но вот так мы все считаем.

— Колин, я высоко ценю твою готовность помочь, но, пожалуйста, не утверждай этого перед кем-нибудь еще. Ты не можешь быть уверена, что твои слова верны, а они означают ужасное обвинение.

— Я никому, кроме вас, не говорила, мэм, и не повторю снова.

— Спасибо тебе. Я высоко ценю твои добрые намерения.

Она быстро присела в реверансе и ушла. Я опять изучила конверт. Он был адресован мне сюда, на плантацию, но я не знала никого в этом городе в верховьях реки. Держа конверт, я исполнялась в высшей степени странным дурным предчувствием.

Разорвав конверт, я прочла находившуюся в нем записку, и с каждым словом мой ужас рос.

Выроненное письмо медленно упало мне на колени, я сидела в состоянии крайнего изумления. Мари вернулась! Скорее всего, она прослышала о приближающемся бракосочетании и решила, что настало время подтвердить свое положение в этом доме. Для меня это был выход. Даже Клод не смог бы связать меня моим обещанием, если бы вернулась Мари. Кроме того, он не смог бы получить решение суда, объявляющее ее умершей, и она обязательно бы защищалась на любом бракоразводном процессе, который Клод может затеять для своего сына.

Мои надежды вознеслись на небеса. Передо мной было тяжкое время ожидания часа, когда я смогу отправиться на встречу с Мари. Конечно же, мне не следовало никому доверяться. Возможно, я могла бы показать письмо Лаверну, но он уехал с плантации, и я сомневалась, что когда-нибудь вернется.

Мне следовало держать себя в руках за ужином, ибо возраставшая во мне радость грозила выплеснуться, и Клод тотчас бы понял, что что-то случилось. Он один из всех не должен знать, что Мари жива и вернулась. Он бы сразу предпринял шаги, чтобы уладить эту ситуацию, и это было бы не в мою пользу. И само собой, не в пользу Мари. Уолтер был по обыкновению мрачен. Искушение сказать ему было действительно велико, ведь он заслуживал знать это, но он ни за что бы не сумел сохранить тайну.

Мне было интересно, чего хотела Мари, что она намеревалась делать. Я надеялась, что если она станет отказываться от Уолтера и даст ему развод, мне удастся убедить ее не делать этого предложения Клоду. По крайней мере, некоторое время. Я знала, что могу убедить ее, что не имею видов на ее мужа или ее брак. Мне было безразлично, как она обойдется с Клодом. Я даже пожелала бы ей удачи во всем, чего она от него хочет.

Она, видимо, уехала недалеко — миль за пятьдесят или что-то около того вверх по реке. Если бы она сбежала с кем-то, то, я уверена, она бы уехала дальше, ибо знала, что Клод, если сможет, выследит ее. Я, конечно, знала, что у Клода никогда не было таких намерений, ведь он благополучно избавился от нее, но сама она вряд ли видела дело в таком свете.

Мне казалось, что назначенное время никогда не наступит, а когда оно наступило, Клод и Селина были внизу в гостиной, и мне пришлось выскользнуть по задней лестнице и выйти из дома, воспользовавшись черным ходом.

Я поспешила к конюшне. На сей раз я даже не хотела, чтобы конюх узнал, что я выехала верхом, поэтому прокралась в помещение для хранения упряжи, выбрала попону и седло, вынесла их наружу и тащила до самого большого амбара. Оставив их там, вернулась за лошадью.

Двигаясь медленно, чтобы кобыла не производила слишком много шума, я отвела ее к амбару. Там оседлала и довольно долго вела кобылу, прежде чем села в седло и стегнула лошадь плеткой.

Езда в этой темноте не представлялась безопасным путешествием, и мне пришло в голову, что я пренебрегла всеми наставлениями Дэвида, Лаверна и других. Для меня было рискованно предпринимать в одиночестве столь дальнюю поездку. И вот я еду сквозь темноту, надеясь, что лошадь не оступится. Наконец я подумала, что все это могло бы быть западней. Возможно, письмо — мистификация, верный способ выманить меня из дома и достаточно далеко от него, чтобы легко от меня избавиться, никого не встревожив.

Я почувствовала холодок, пробежавший вверх и вниз по позвоночнику. Я безрассудна и своенравна, если иду на такое дело. Что из того, что Мари желает сохранить тайну; мне следовало сказать кому-нибудь о письме. Все же я по-прежнему ехала вперед, осознавая риск и в равной степени отдавая себе отчет в том, что должна на него идти.

Поездка была долгой, но не слишком утомительной — как только я оказалась на дороге. Она шла берегом реки, днем по ней много ездили, и поэтому она была хорошо укатанной. Я услышала сельскую повозку, заполненную шумными матросами речного парохода и тяжело двигавшуюся в моем направлении, так что я быстренько свернула с дороги, укрылась среди кипарисов на берегу и переждала, пока они проедут.

Теперь у меня было время подумать. Главным образом о письме и о Мари. С ее помощью я смогла бы найти для себя выход из этого тупика. Как только Клод узнает, что у него связаны руки, он не должен будет и далее разрушать карьеру Дэвида и противодействовать нашему бракосочетанию. Если я правильно догадалась, Мари не намерена легко поддаваться Клоду, может быть, никогда не поддастся. Ее возможности в противостоянии Клоду станут куда более надежными, если Уолтер заявит о своей неизменной любви к ней. Да и суд, предрасположенный к Клоду, не осмелится в такой ситуации вынести вердикт. Мои надежды все более и более крепли.

Возвращение Мари может даже устранить опасность, которая угрожает мне со времени приезда сюда. Я тщательно осмыслила каждое подозрение, какое пришло в голову, и закончила тем, что только один человек имеет мотив, который делал необходимой мою смерть.

У Клода таких причин нет. У его жены Селины — тоже. Я им нужна живая. Аугуста не кажется способной на какое-либо насилие. Лаверн на моей стороне, усиленно стараясь мне помочь, даже ценой противодействия Клоду и отказа от давнишней дружбы. Итак, остается Уолтер.

Уолтер не хотел жениться ни на мне, ни на ком другом. Он ждал возвращения Мари. Если его отец настаивал на женитьбе на мне, то для Уолтера должно было быть одно решение. Избавиться от меня. Если ему не удалось запугать меня так, чтобы я уехала, он мог меня убить. Он легко мог подложить эту сухую ветвь у места прыжка. Он достаточно силен для того, чтобы сбросить меня в реку и потом швырять тяжелые камни. Он странный молодой человек, подверженный приступам дурного настроения и капризам. Я стою на пути его желания вновь обрести Мари, следовательно, меня надо устранить. Таков его мотив — единственный, какой я могла придумать, и он указывал прямиком на Уолтера.

Я всем сердцем надеялась, что Мари будет меня ждать и мне удастся убедить ее вернуться к мужу. Я не только сделала бы его в высшей степени счастливым, но и положила бы конец тому злу, которое творил Клод из-за своего безумного намерения успеть подержать на руках внука до своей кончины.

На перекрестке было нечто вроде таверны или постоялого двора, я его тоже объехала стороной, сделав большой крюк. Я попыталась разглядеть циферблат часов на своем лацкане, но было слишком темно, чтобы различить стрелки. Я рассудила, что у меня есть еще по крайней мере полчаса до времени встречи. Теперь уже было недалеко. Мне доводилось слышать разговоры о кладбище пароходов, и хотя сама его никогда не видела, я приблизительно знала, где оно расположено.

Сюда свозили старые паровые суда, отжившие свой век. Это были остатки их, продырявленные корягами, другие с кормовыми частями, взлетевшими на воздух при взрыве котлов. Иные сгорели и не поддавались починке. Я ожидала найти их четыре-пять, гниющими в этом затоне реки, но, подъехав, увидела темные очертания двух десятков бесполезных останков, брошенных здесь разваливаться на части, что и было со многими из них.

Здесь не было огней, но палубы, рулевые рубки, кормы и выемки боковых колес легко различались на фоне ночного неба.

Привязав лошадь, я пошла к берегу этого полуболота, чтобы поглядеть с близкого расстояния. Тут были старые суда для очистки реки от коряг и топляков, разбитые теми самыми корягами, которые они искали, когда их постигла катастрофа. Тут были старинные килевые суда, предшественники более роскошных пароходов. Остатки плавучего театра тоже были здесь, наполовину погруженные в темную воду и ил. Все это окаймлялось толстыми кипарисами с гирляндами серого испанского мха.

Я искала речное судно с именем «Принц Максимилиан» на носу или написанным на выемке бокового колеса.

Разыскивая его, мне пришлось как можно ближе подойти к этому кладбищу судов, рискуя соскользнуть в воду, если окажусь слишком близко к берегу. Одно судно, которое казалось ровно стоящим в воде, находилось примерно в двадцати ярдах от берега. Оно выглядело сохранившимся лучше других. Мне не удалось рассмотреть никаких признаков названия на нем, но я сочла его своей наиболее вероятной целью.

Задержавшись, чтобы попытаться сообразить, как попасть на борт судна, я увидела мерцание желтого света на его палубе, словно кто-то держал фонарь закрытым и лишь на мгновение приоткрыл свет, чтобы указать мне направление.

У самого берега, прямо на мели, стояло одно из старинных килевых судов с широкой ровной палубой. На нее легко можно было ступить. Если пройти по ней, я, возможно, найду другую палубу, на которую перейду и так достигну судна, с которого на мгновение был показан световой сигнал.

Я сумела зайти на килевое судно. Палуба казалась крепкой, и я прошла через нее. Посредине пути одна из досок едва не провалилась под моим весом, но поскольку я выверяла каждый шаг, ожидая подобного, мне удалось сохранить равновесие и продолжить путь по наклонно расположенной палубе.

По другую ее сторону я нашла что-то около половины речного судна, погруженного в ил. Чтобы попасть на него, я дотянулась до его палубных поручней и подтянулась с килевого судна. Я перелезла через поручни, пересекла эту довольно узкую палубу, потом еще одно старинное судно; оно привело меня к нижней палубе корабля, который как я теперь уже видела, носил имя «Принц Максимилиан».

Я стояла там в темноте, прислушиваясь и ожидая. Судно было то самое, я пришла вовремя, кто-то посветил мне. Все, что я могла теперь делать — это ждать, когда ко мне подойдут или окликнут.

Через несколько минут мои сомнения начали усиливаться, подкрепленные тишиной и мраком. Если это западня, то я сомневалась, что сумею выбраться. Меня предупреждали, а я пренебрегла всеми строгими советами даже не выходить из дому. Записка Мари стала слишком большим соблазном. Любой потенциальный убийца понял бы, что я ни за что не пропущу возможность найти Мари.

Если я приму здесь смерть, меня неделями никто не найдет. Люди редко заходят на это заброшенное место. Я могла бы кричать во всю силу легких и не быть услышанной. Весь шум, какой я способна произвести, останется незамеченным, ибо ни души нет за две или три мили отсюда. Место здесь, как я обнаружила, было слишком болотистое и было слишком много комаров. Река, должно быть, часто выходила здесь из берегов, затопляя их. Если это западня, то место выбрано удачно.

Я хлопала докучливых насекомых и в конце концов позвала:

— Мари! Мари… Это Джена Стюарт. — Я подождала какого-нибудь нарушающего тишину звука. — Мари… Если вы здесь, пожалуйста, отзовитесь.

Какие-то мгновения казалось, что мои слова поглотила тишина. Затем я услышала слабое царапанье. Я снова увидела вспышку желтого света.

— Мари? — спросила я. С тем же успехом можно было бы обращаться к ветру.

Уже усилившийся во мне страх перерос в ужас. Мари прислала за мной. Я здесь. Если бы она могла подойти ко мне, она бы это сделала. Либо меня обманули и на судне нет Мари, либо ее заставили замолчать, и теперь моя очередь.

Я принялась быстро двигаться по наклонной палубе в поисках места, где могла бы перебраться на соседнее судно. Я поскользнулась на чем-то, но сумела сохранить равновесие. Я ощутила запах, напоминающий запах нефти. Я понятия не имела, откуда она взялась, хотя было вполне вероятно, что поскользнулась именно на ней.

Я добралась до поручней, схватилась за них; они тоже оказались скользкими. На сей раз я смогла поднять руку и понюхать нефть. На борту корабля, покинутого годы тому назад и оставленного гнить, не должно быть нефти. Само собой, здесь она не была нужна, если только… ее не используют как горючее, для поджога этого судна и всего кладбища.

Я начала подумывать, не прыгнуть ли в черную воду, когда меня настиг свет и я остановилась, замерев в ужасе. Я ждала, пока державший этот фонарь покажется настолько, чтобы я смогла увидеть, кто же это. Все же еще оставался крохотный шанс на то, что это Мари. Надо было остаться и выяснить.

Свет приблизился. Тот, кто держал его, шел за ним, а фонарь был снабжен отражателем, посылавшим весь свет вперед, так что державший фонарь человек оставался в тени и был почти не виден.

Свет приблизился. Мне были слышны медленные шаги человека, несшего его.

— Мари! — крикнула я.

Свет сдвинулся в сторону, и его высоко подняли. Под ним я увидела лицо Уолтера с гримасой не то ненависти, не то страха. Он поднял фонарь выше, описал им полукруг и бросил за борт. Спустя секунду я услышала, как он подходит ко мне. Он проехался по скользкой палубе. Теперь я слышала его дыхание, когда легкие глотали воздух.

— Уолтер! — выкрикнула я. — Уолтер… не надо! Пожалуйста, не надо!

Его руки обхватили меня. Я не могла пошевелиться. Я не знала, что за этим последует, но это, пожалуй, не имело значения. Я поникла, сжатая им. Больше я не могла бороться, даже если это были мои самые последние секунды на земле.